Текст книги "ОРУЖЕЙНИК-4 Приговор судьи"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Слова Загребельного мигом расшевелили всех присутствующих. Олег с Черкашиным кинулись собирать оставшихся в живых людей. Леший с Кальцевым принялись спорить о том, где именно лучше всего дождаться ухода призраков. И только лишь я один продолжал стоять и вспоминать мальчишку, которого мы послали на верную смерть. Слабым, можно сказать мизерным оправданием являлось лишь то, что до утра доживут очень немногие. Я чувствовал… нет, я почти знал это.
Глава 18
Призраки отсутствовали чуть более часа. Королевский подарок с их стороны! Мы воспользовались им сполна, работали как заведенные, а потому многое успели. Была опущена носовая аппарель, раскрыты ворота на корме, сдернуты палубные крышки танкового трюма, и самое главное ¬– наши бойцы заняли оборону на верхних ярусах судовой надстройки.
На первый взгляд эта позиция сразу наталкивала на мысль о коллективном сумасшествии и последующим за ним суициде. Оно и верно, каждому из нас подсознательно хотелось забиться куда-нибудь поглубже, например, в самый дальний уголок машинного отделения, задраить люки и сидеть там даже не дыша. Многие «серые» именно это и предлагали. Но мы с Лешим, не понаслышке знакомые с возможностями призраков, сразу отказались от этой идеи. А то что прикажете делать, если эти летучие бестии распылят одну из гермодверей и ворвутся внутрь отсека? Стрелять? Да до жопы им все наши пули вместе взятые! И огнемет не применишь. В тесном закрытом помещении сами сгорим к чертовой матери.
Вот и получалось, что обороняться следовало практически под открытым небом, как это делали защитники всех периметров во всех поселениях. Вот только у них имелись электричество и прожектора, а у нас лишь немного бензина, включая те крохи, которые удалось сцедить из баков стоящей в трюме техники, да собранное по каютам и кубрикам тряпье, обломки мебели и пластмассы. Правда вначале проскользнула идея добраться до топливных цистерн «Калининграда», но Черкашин поставил на ней большой жирный крест, когда сообщил, что всю соляру оттуда давным-давно откачали и отправили на нужды плавучего острова.
– Да-а, попали… Хуже некуда, – пробубнил Леший, когда мы с ним второпях складывали на сигнальном мостике объемистую кучу из всего того, что теоретически могло быть использовано как топливо. – Прогорит все за пару часов, а дальше что делать будем?
– По крайней мере, призраки еще не научились гасить огонь, как это они делают с прожекторами, – мой взгляд скользнул по облакам тумана, темно-золотистого, вобравшего в себя свет пылающих факелов. – Так что жизнь в ближайшие пару часов я тебе гарантирую. А вот тому пацану… Ему мы гарантировали смерть. – Я высказал то, что было у меня на душе, о чем не переставая думал с тех самых пор, как за спиной парнишки сомкнулся клубящийся грязно-желтый полог.
– Два часа… Это еще бабушка надвое сказала, – невесело хмыкнул чекист. – Все зависит от того, как это барахло будет гореть, сколько давать света. – Произнося это, Андрюха кинул на кучу пару доставленных снизу ватных матрасов и стал поливать их бензином из небольшой канистры.
– Эй! Ты не очень-то усердствуй! Поэкономней с горючкой!
– Мы на самой верхней точке. Тут должно полыхнуть сразу, да пожарче. Иначе залетные гости успеют сдернуть всех, кто находится снаружи, а нас с тобой в первую очередь.
– Про залетных гостей это ты в самую точку, – я зябко поежился и с опаской огляделся по сторонам.
Ночь уже полностью вступила в свои права. Здесь она казалась особо темной и плотной. Неяркий свет десятка факелов, которые мы смогли себе позволить, подсвечивал туман, образовывал вокруг надстройки корабля мутный тускло светящийся пузырь. Чудилось, будто он плавал в океане вселенского мрака, точнее в самых его глубинах. Жуть! Ведь это ненадежное хлипкое образование в любой миг могло лопнуть и распасться. И вот тогда внутрь хлынут ревущие ледяные потоки, тогда придет смерть.
– Цирк-зоопарк, надо же чтобы эта сука полоснула именно по канистрам, да еще зажигательными. Словно знал, сволочь! – прошипел я себе под нос, вспоминая главного виновника нынешней, ох какой непростой ситуации.
– У него в ленте каких только патронов не было. Набор на все случаи жизни, – Леший сразу понял, что я говорю о подкидыше с пулеметом.
– Думаешь, специально так сделали или просто тыкали в ленту все подряд?
– Кто ж их разберет, головастых этих гребаных! У них, похоже, какая-то своя, дикая, вывернутая наизнанку логика.
ФСБшник на несколько секунд замер. Он просто стоял с канистрой в руках и тупо пялился на плоды наших с ним трудов. Хорошо зная Загребельного, я с уверенностью мог сказать, что думает он вовсе не о том, с какой стороны станет поджигать всю эту груду.
– Слушай, Максим, а ведь завалили мы его как-то странно, – Андрюха оправдал мои ожидания. – Я ведь мог в него стрелять пока не закончатся патроны, а вот нет же, бросил автомат и какого-то хера попер в рукопашную.
– У тебя не было шансов пробить его защиту. Так что поступил ты очень даже умно.
– Это я понимаю, – чекист кивнул. – Сейчас понимаю. А тогда… Тогда будто в спину кто толкнул.
– Как раз это и называется «бесценный боевой опыт», – я похлопал друга по плечу.
– Спасибо, что растолковал, – тот криво усмехнулся. – Только этот гад меня вместе со всем этим «бесценным боевым опытом» легко и спокойно мог в решето превратить. У него же реакция молниеносная, не человеческая. Двое других почти тридцать наших положили, и знаешь почему? Потому, что только так их остановить и можно было, трупами закидать, как немецкие танки в сорок первом. А пулеметчик в броне… он покруче всех остальных будет. Это основная ударная сила группы, крепость ходячая. А мы его как бабу завалили и трахнули.
Слова приятеля меня покоробили. Вернее даже не сами слова, а настроение подполковника. Цирк-зоопарк, опять он завел старую песню, мол, кто-то все решает за нас, командует о чем нам думать и как поступать. Бред собачий! Дело здесь совсем в другом: мы просто старые матерые волки, которым, к тому же, пока чертовски везет.
Именно на этом месте я вдруг и вспомнил автоматчика, которого сжег одинцовский разведчик. А ведь тогда мне и впрямь показалось, что двигался он невероятно медленно. Ну, прямо сонная муха, а вовсе не грозная машина смерти. Хотя… Сейчас сложно объективно оценить ту ситуацию. Что-то показалось, привиделось, но это еще ничего не значит. Человеческие ощущения, они ведь весьма субъективны. Вот кабы отыскался еще хотя бы один свидетель… Стоп! Кальцев! Я вдруг понял, что свидетель и впрямь имеется. Его обязательно следует расспросить. Разумеется не сейчас. Потом. На рассвете. Конечно же, если мы до него доживем.
Вдруг течению моих мыслей что-то помешало. Складывалось ощущение, будто в мозг проник какой-то инородный предмет. Его было невозможно игнорировать. Он беспокоил, раздражал, упрямо принуждал делать то, в чем, казалось, не имелось ни малейшего смысла. Именно повинуясь этому внутреннему приказу, я и стал глядеть за борт. Я словно пытался пробить взглядом плотный, на совесть перемешанный коктейль из тумана и мрака. И, цирк-зоопарк, на какой-то миг мне это действительно удалось. Внизу, за полтора десятка шагов от борта корабля, глаз царапнуло легкое, едва различимое движение. Дьявольщина, показалось или нет? Я все еще терялся в сомнениях, когда до слуха долетел совершенно отчетливый крик: «Товарищ полковник! Эй, мужики! Я здесь! Я вернулся!»
– Пацан… – ошарашено выдохнул Леший. – Живой!
Это самое «Живой!» бабахнуло у меня в ушах, словно выстрел стартового пистолета. От него я очнулся и заметался по совсем небольшой площадке сигнального мостика. Ему надо как можно быстрей попасть на борт! – эта мысль будто пульс стучала в висках. – Иначе может быть поздно. Иначе они его сожрут.
– Васек, молодец! Э-ге-гей! Вернулся, чертяка! – между тем неслось с нижних палуб. Люди Грома от всей души радовались за своего воскресшего из мертвых товарища.
В отличие от всех остальных «серых» я был вовсе не в настроении веселиться. Все нутро неожиданно затопил невесть откуда взявшийся страх. От него застучали зубы, заледенели руки и ноги. Именно этот страх и заставил схватить ближайший из факелов, швырнуть его на звук, примерно туда, где сейчас остановился наш юный герой.
Вращающийся огненный снаряд умчался вниз по крутой дуге. Еще до того как он превратился в бесформенное тускло-желтое пятно, я увидел то, чего и страшился больше всего. Туман вокруг факела распался на десятки тонких, будто грязные прогнившие бинты, лент. Они шарахнулись прочь от пламени, зашипели голосами разъяренных ядовитых змей. «Шабаш-шабаш», – эта зловещая песня вмиг захлестнула небо и землю, казалось, от нее завибрировал сам металл корабля, на котором мы стояли.
– Хватай факел!– заорал я, срывая голос. – Беги к корме! Беги со всех ног!
– Призраки! Зажигайте костры! – бас Загребельного заглушил мой голос.
– Огнеметчики, огонь! – это уже откуда-то снизу командовал Олег, и ему вторила волна голосов, повторяющих, передающих приказ.
В считанные секунды вся надстройка БДК вспыхнула, словно была охвачена неистовым пожаром. Туман за бортом засветился, и скрывающиеся в нем бестии кинулись прочь от корабля. Все мы, по крайней мере сейчас, оказались в безопасности, чего никак нельзя было сказать о парне, который все еще оставался за границей света.
– Черт, сейчас они его возьмут! – я свесился за ограждение и, не отрываясь, наблюдал за тусклым огоньком, ползущим вдоль борта.
– Ох, дерьмо! Ведь всего чуток не дотянул, – в голосе Лешего звучал гнев на собственное бессилие.
– Нет! Не позволю, не дам! – я схватил прислоненный к поручням автомат, рванул затворную раму и разрубил стену тумана длинной очередью из трассирующих пуль.
Патронов я не жалел. Меняя магазины, плел огненную паутину, в которой должны были завязнуть проклятые летучие бестии. По крайней мере, мне очень и очень этого хотелось. И свершилось чудо. Огонек, который я так отчаянно защищал, таки дополз до конца борта, скрылся за темным срезом кормы. Правда темным он оставался всего долю секунды. В недрах корабля грохнул гулкий взрыв, и туман позади «Калининграда» осветился тусклым трепещущим сиянием.
– Взорвали один из «фонарей», – Загребельный объяснил то, что было понятно и так.
Да, это был один из фугасов, которые мы установили в танковом трюме. Они должны были сработать на рассвете и тем самым напомнить особо непонятливым призракам, что их время закончилось, что пора освобождать помещение. Однако кто-то из «серых» не выдержал и рванул тянувшуюся к запалу веревку. Что ж, поступок очень даже понятный. Ради спасения мальчишки я бы и сам так поступил.
– Осуждаешь? – мой взгляд скользнул по лицу друга.
– Нет, – Леший как-то странно ухмыльнулся. – Дадим тебе в руки дубину, ты призраков и так выгонишь.
– Очень смешно, – я вытер рукавом телогрейки свое вспотевшее лицо.
Разумеется, Андрюха шутил. Я прекрасно это понимал. Но только вот эта его ухмылочка… От нее у меня остался какой-то неприятный осадок. Хотя может и показалось. Нервы все-таки не железные.
Наверное, подсознательное желание успокоиться и заставило меня взглянуть на огонь. Костер горел ярко. Оранжевые языки в нем то и дело перемешивались с голубым пламенем сгорающей пластмассы, а в пропитанное туманом небо вздымался сноп жирного черного дыма и копоти. «Гори-гори ясно, чтобы не погасло» – строчка из детской песенки сразу всплыла в памяти. Цирк-зоопарк, а ведь точнее и не скажешь: не дай бог погаснет!
– Пошли, – меня как магнитом потянуло к лестнице, ведущей вниз, на уровень ходового мостика. – Надо посмотреть что там еще осталось. Линолеум, пластиковая обшивка стен, электропроводка… все пойдет.
Весь вечер и первая половина ночи прошли в безостановочной, не прекращающейся ни на минуту борьбе за огонь. «Калининград» мы ободрали полностью, можно сказать до самого шпангоута, но и это помогло продержаться всего лишь до двух часов.
Два часа ночи – это время называют «часом быка». Почему не знаю, однако суеверные люди считают, что именно в это время на земле и творится самая гадкая, самая черная чертовщина. Никогда не верил в эту чушь, а вот сегодня вдруг вспомнил. Черт побери, а ведь и вправду очень странное, можно сказать зловещее совпадение. Именно в два часа ночи один за другим и начали тускнеть, а затем и гаснуть наши костры.
Тьма все плотнее сжимала кольцо окружения. Мы продолжали отчаянно сопротивляться, но уже через какие-то четверть часа понесли первые потери. Сперва исчез свет около носовой артиллерийской установки, а вместе с ним и четверо бойцов. Затем перестала откликаться нижняя палуба, где находились как минимум десять человек.
Узрев такое дело, я отыскал командира «серых».
– Загоняй своих внутрь! – приказал я сыну. – Запрем все двери, люки, иллюминаторы. Глядишь, так и продержимся до рассвета.
– Большая часть людей и так внутри. Ищут топливо для костров. – Олег кивнул в сторону распахнутой гермодвери после чего очень серьезно поглядел мне в глаза: – Па, давай взорвем «фонари» в трюме, их там еще пять штук осталось.
– Нет, – я упрямо покачал головой.
– Это поможет, пусть не очень сильно, но все же поможет, – продолжал упорствовать Гром.
– А что прикажешь делать утром? – я помимо воли покосился на быстро догорающие костры. – Как выгонять призраков из трюма?
– Да нахрена нам этот трюм вообще сдался?! – психанул Ветров-младший. – Пусть эти твари там и сидят. Оружие у нас. Спустимся по тросам через борт, и все! Дело сделано!
То что предлагал Олег, я уже обдумывал и сам, причем неоднократно, но всякий раз приходил к выводу, что ничего путного из этого не выйдет. Поднять канистры и наваленные на них дрова сейчас просто невозможно. Зажечь в трюме? Свет, который пробьется наружу, будет столь тусклым, что вряд ли отпугнет призраков. Так что взорвать «фонари» это скорее жест отчаяния. Здравым смыслом здесь и не пахнет.
– Нет, – я добавил в голос побольше металла. – Сейчас они нам не помогут, а вот если выживем…
– Танк свой никак не хочешь бросить?! – перебил меня Олег и глаза его сверкнули гневом. – Думаешь, я не видел? Мы из всех машин топливо слили, а к танку ты даже никого не подпустил!
– Молчи, дурак! – зашипел я на сына. – Что сделано, то сделано. А криком ты только людей взбаламутишь.
Честно говоря, своим упреком Олег, что называется, полоснул по живому. Я действительно был виноват, очень виноват. В баках стоящего в трюме Т-64 действительно оставалось горючее. Примерно литров сто пятьдесят дизельки. Не поднялась у меня рука ее просто так выплеснуть в огонь. Ведь танк оказался полностью исправным и даже с полным боекомплектом. Настоящее чудо по нынешним временам. Укрывшись в стальном чреве корабля, «шестьдесят четверка» убереглась от опасностей, которые превратили в груды бесполезного металлолома всех остальных ее собратьев. А пребывание вдали от берегов не позволило вредоносным грибкам и бактериям сожрать изоляцию и фильтры. Поэтому сейчас танк словно спал в ожидании того, кто разбудит его, кто станет его верным товарищем и другом. Я сразу почувствовал это и понял, что наша встреча состоялась совсем не случайно. А раз так, то окончательно обескровить машину… Цирк-зоопарк, теперь-то мне было совершенно ясно, что именно так и следовало поступить: наплевать на все свои сентиментальные чувства и слить горючку. Ведь лишние сто пятьдесят литров солярки – это еще около получаса света, а стало быть и жизни. Да только теперь чего уж… Я правильно сказал Олегу: «что сделано, то сделано».
– Давайте внутрь! Чего тут торчите?!
Бас подполковника ФСБ заставил встрепенуться. Леший, как и я, пришел к выводу, что единственный оставшийся выход, это искать укрытие за железными стенами БДК, а потому начал сгонять людей с открытых мостиков и палуб.
– Надо еще раз глянуть. Нельзя кого-нибудь забыть и оставить снаружи, – я рванулся, чтобы обежать надстройку.
– Куда?! – Загребельный сгреб меня в охапку. – Костры только здесь еще и горят, а на том борту темень уже.
Словно подтверждая слова чекиста, прямо у нас над головами, даже ниже чем мачта с антеннами радиолокационных станций, что-то пронеслось. Туман неистово заклубился, по лицам хлестнул холодный шквал, а в самом мозгу зазвучал, завибрировал зловещий шепот десятков перекликающихся женских голосов «шабаш, шабаш…».
– Быстрей!
Леший рявкнул так, что в ушах у меня зазвенело. Правда, этот крик был адресован вовсе не дуэту Ветровых. Снаружи оставалось еще человек пять «серых», которых следовало немедленно запихнуть внутрь. Однако людей долго уговаривать не пришлось. Они сами, буквально наперегонки, кинулись к заветной гермодвери.
Последними палубу покидали мы с Андрюхой. С ненавистью глянув в быстро выцветающие, темнеющие желтые клубы, я захлопнул дверь, а Леший надежно заблокировал запорные рукояти. Теперь оставалось лишь ждать и надеяться, что у призраков случится неожиданный склероз и те позабудут о нашем существовании.
Тех, кто выжил, а их оказалось всего сорок два человека, мы собрали в матросской столовой. Достаточно обширное помещение вместило всех. Оказавшись вместе, люди почувствовали себя несколько поуверенней и поспокойней. Конечно же, это был самообман. Если призраки все-таки сумеют прорваться внутрь…
– Через коридор не пробьются, – ФСБшник словно прочитал мои мысли. – Там несколько дверей. Мы их все закрыли. До утра хер прогрызут. Так что самое вероятное место прорыва – наружная стена, и в частности иллюминаторы. – Произнося эти слова, Леший позаимствовал у одного из бойцов небольшой фонарик и медленно провел лучом по ряду утопленных в неглубокие ниши круглых корабельных окон. Конечно все они были закрыты стальными штормовыми крышкам. Но только чего стоит эта защита против силы, которая превратила в пыль броню моего БТРа?
Набившиеся в столовую люди по большей части угрюмо молчали. Так что в этой напряженной тишине не расслышать подполковника было просто невозможно. И результат не замедлил сказаться: «серые» шарахнулись от наружной стены, как черт от ладана. На гребне этой живой волны я заметил того самого худощавого парнишку, который увел призраков и дал нам возможность захватить «Калининград». Все-таки добежал! Еще один везунчик. Наш человек. Такие нам сейчас очень и очень нужны.
Когда вблизи иллюминаторов никого не осталось, я удовлетворенно кивнул. Хорошо. Людей все равно следовало оттуда убрать и готовиться к отражению атаки. Только не оружием, конечно же, не оружием!
– Слушать всем! – произнес я не очень громко, но так, чтобы мой голос долетел до самых дальних уголков отсека. – Что бы ни случилось, не стрелять! Дырки в стенах нам ни к чему.
– Полковник прав, – поддержал меня прозвучавший из темноты голос Грома. – Защищаться будем по-другому. А ну, скидывай верхнюю одежку… у кого что осталась. Зажигалки и спички сюда! И разломайте сотни полторы патронов. Порох тоже пойдет.
От слов Олега, от его уверенного тона, в котором не было и намека на панику или страх, я испытал чувство отцовской гордости. Цирк-зоопарк, каков молодец вырос! И с одеждой все верно решил, как раз то, о чем я и думал.
Одежда действительно являлась тем самым последним топливом, которое у нас оставалось. Правда, большую часть ее мы уже сожгли. Например, моя любимая телогрейка благополучно превратилась в пепел около часа назад на сигнальном мостике. Но все же, некоторые особо прижимистые «серые» сохранили куртки, накидки и плащи. Винить их за это вовсе не стоило, скорее следовало поблагодарить.
В лучах трех или четырех электрических фонарей, которые очень кстати прихватили с собой самые опытные из людей Грома, я наблюдал, как собранную одежду делят на небольшие кучи, раскладывают под иллюминатами и обильно пересыпают порохом. Конечно, дыму от такого костра будет… не продохнуть. Но что поделать, хочешь жить, стерпишь и не такое.
Вся эта возня еще более приободрила «серых», ведь теперь люди готовились вовсе не к смерти, а к самой настоящей отчаянной борьбе с ней. Да и призраки пока вели себя тихо. Все это вместе взятое заметно укрепило боевой дух людей, дало надежду на спасение. Каждый почувствовал себя той самой лягушкой, которая, угодив в банку с молоком, барахталась-барахталась, пока не взбила молоко в масло. После чего пучеглазая живая и здоровая успешно выбралась на свободу. Вот так и мы, не переставая боролись и кажется…
Именно на этом месте произошло событие, которое очень сильно поколебало нашу новорожденную веру в благополучный исход. Корабль весь задрожал, загудел и заскрежетал. Складывалось впечатление, что снаружи вдруг разыгрался настоящий ураган. Поднятый им песок хлестал по бортам, скребся о металл тысячами мелких, но острых когтей.
– Что это? – люди в страхе глядели друг на друга и задавали один и тот же вопрос.
Что это? Устремленный на меня взгляд Лешего вопрошал о том же. Хороший вопрос. Только откуда я мог знать на него ответ.
Выяснить что творится за бортом было практически невозможно. Находясь в наглухо изолированном отсеке, мы могли лишь слушать, ощущать судорожные конвульсии огромного стального тела и теряться в самых невероятных, чаще всего жутких догадках.
Проклятая неизвестность! Просто так сидеть и ничего не предпринимать казалось настоящей мукой. Ведь кто знает, может именно сейчас происходит какое-то важное судьбоносное событие, требующее немедленных действий с нашей стороны? Может как раз оно и открывает путь к спасению, который мы рискуем не заметить, бездарно прошляпить?
Как раз эти мысли, или вернее сказать страхи, и подтолкнули меня вперед, в направлении ближайшего иллюминатора. Не уверен, на самом ли деле я хотел развинтить штормовую крышку и взглянуть наружу. Скорее всего, решимости могло хватить лишь на то, чтобы припасть ухом к металлу и, затаив дыхание, впитывать льющуюся снаружи какофонию звуков, которые не услышишь, забившись в дальний угол. Как бы там ни было, я в считанные секунды оказался у наружной стены.
Направленные на нее лучи всех фонарей скользили по голому исцарапанному металлу, с которого только что содрали пластиковые панели. Лучи создавали эффект движения, качки, настоящего шторма, в который угодил наш корабль. Казалось, что за бортом бушуют свирепые ледяные волны.
Ледяные. Я точно знал, что они именно ледяные, я чувствовал тот холод, которым тянуло от борта. Сперва я подумал, что это страх перед тем, что творится за тонкой железной стенкой. Однако уже через мгновение стало понятно, что простым страхом здесь не обойдется. Когда взгляд натолкнулся на первые искорки ползущей по металлу изморози, страх моментально трансформировался в настоящий ужас.
Это походило на раскат грома, который оглушил, парализовал, перетряхнул все содержимое моей черепной коробки. Хотя последнее наверняка пошло ей на пользу. Какие-то заржавевшие шестеренки стронулись, маховики закрутились, и мне открылось то, чего раньше я был не в состоянии постичь.
Ледяной холод, по словам Серебрянцева, являлся верным признаком перехода между мирами. Призраки, их тела, были тоже словно сотканы из черных ледяных нитей. Я знал это совершенно точно, почувствовал лично на себе прежде, чем Главный вырвал меня из лап свирепых ночных убийц. Раньше я не думал о таком совпадении, но сейчас… Сейчас сотни, если не тысячи этих тварей кружатся около корабля, а с ними пришла та самая сибирская стужа. И еще одна очень странная деталь, над которой я много раз ломал голову: призраки всегда пожирали своих жертв полностью, не оставляя ни одежды, ни снаряжения, ни оружия. Куда все это девалось? Неужели переваривалось ненасытными желудками летучих бестий? А может дело тут совершенно в другом? Может эти исчадия ада вовсе не убивали людей, а отправляли их в иной мир. А уж там…
Что именно происходило там, нам предстояло узнать на своей собственной шкуре. Я понял это, когда стальной борт передо мной вдруг расплылся, словно размазанный мокрой кистью, а поверх него поплыли непонятные черные разводы. И это был вовсе не дым, не туман, и уж тем более не хорошо знакомые мерзкие тела призраков. Это было ничто, бесконечность, бездонная пустота, которая, словно концентрированная кислота, хлестнула в полковника Ветрова, разъела, растворила его тело, разум и душу.
Глава 19
В себя я пришел одним рывком, словно вынырнул из-под воды, где пребывал, как минимум, целую вечность. Именно так мне показалось. Легкие ссохлись и съежились. Чтобы вновь наполнить их живительным кислородом, мне срочно требовался воздух… очень много воздуха!
Сделав один гигантский глоток, я закашлялся. Вместе с горячим сухим воздухом в глотку набилось что-то хрустящее и колючее. Проглотить эту дрянь не позволял инстинкт самосохранения, а поэтому, давя кашель, я стал отхаркивать смоченные слюной горькие комки. Все это было крайне неприятно, но, тем не менее, служило неоспоримым доказательством того, что старый танкист все еще жив.
Жив! Хорошо, что жив, но вот надолго ли? Я вытер ладонью губы и затравленно огляделся по сторонам. Вокруг царил полумрак изрезанный желтоватыми лучами нескольких электрических фонарей. В их тусклом свете угадывались ободранные металлические стены и неуверенно шевелящиеся, постанывающие человеческие фигуры. Они с головы до ног были покрыты слоем пушистого серого снега, крупные хлопья которого все сыпали и сыпали откуда-то сверху из темноты.
Снег? Странный снег. Я почувствовал, как он касается моего лица, щекочет кожу. При этом совершенно не ощущалось ни холода, ни влаги от растаявших снежинок. Значит никакой это не снег. Это… Это… Это пепел! Да, так и есть, тот самый, так хорошо знакомый мне серый пепел.
Нельзя сказать, что открытие уж очень ошеломило. Где-то в глубине души я уже был готов к такому повороту сюжета. Выходит попали, перенеслись, оказались в мире призраков. И что теперь? Для чего мы здесь? Чтобы эти твари могли спокойно, не спеша, с аппетитом нас пережевать?!
– Отец! Папа! Ты где?
Переполненный беспокойством крик Олега прозвучал из темноты. Мой сын! Он здесь. Это я затащил его сюда. Получается, отыскал и своими же руками сунул в мясорубку. И уже ничего не поделаешь, не исправишь. Страшно, неправильно, несправедливо! От таких мыслей, от всего происходящего душу стал сдавливать приступ безысходности, обреченности и тоски.
– Нормально! Я здесь, я живой! – мне понадобились недюжинные усилия, чтобы голос не дрогнул.
– Куда тебя понесло, отец?! А ну давай назад! Отойди от борта. Живо, тебе говорят!
Цирк-зоопарк, а ведь он пока ничего не понял. Они все ничего не поняли, – пронеслось у меня в голове. – Для Грома и его людей мы все еще находимся в той бесконечной грязно-желтой пустыне, затянутой таким же мутным серо-желтым туманом.
– Откуда тут эта дрянь!
Несущиеся со всех сторон, полные недоумения возгласы подтвердили мои подозрения. Люди стряхивали с себя пепел и растерянно оглядывались по сторонам. Лучи фонарей шарили по железным стенам стараясь убедиться, что наша крепость по-прежнему цела и неприступна.
– По крайней мере, фонари здесь работают, – бас Загребельного прозвучал где-то совсем рядом. – Хороший знак. Может, будет работать и все остальное.
Я повернул голову и отыскал замерший в шаге позади массивный силуэт. «…Все остальное». Надо быть полным идиотом, чтобы не понять, о чем это Леший. «Все остальное» – это оружие, механизмы, приборы, в том числе те, что установлены на моем… теперь уже моем Т-64.
При мысли о танке на душе сразу потеплело. Все-таки здорово, что я его спас. Сейчас боевая машина может нам очень и очень пригодиться. Ведь одно дело топать по чужому неведомому миру пешком и совсем другое глядеть на него из-под защиты брони. Кстати, об этом самом мире:
– Нам следует поскорее разобраться с тем, что творится снаружи, – предложил я другу.
– Рано, – в полумраке мне показалось, что Леший отрицательно качает головой. – Скорее всего, там еще очень темно. Хрен что разберешь.
– Это если тут действительно бывают ночи, дни, рассветы и закаты. Ну, а если нет… Тогда мы будем просто тупо терять время. Появление такого крупного объекта, как корабль, не может долго оставаться незамеченным.
– Мужики, вы понимаете, что происходит? – из темноты к нам пробирались несколько человек, среди которых явно находился Черкашин.
– Я понимаю, – голос Кальцева было сложно не узнать.
– Подойди ближе, – Леший включил фонарик и практически сразу нащупал лучом одинцовского разведчика.
– Когда ты улепетывал с Базы, ощущения были точно такие же? – когда заместитель Нестерова оказался рядом, я негромко задал вопрос, на который уже знал ответ.
– Примерно, – Кальцев заслонился от бьющего ему в глаза света. – Только пепла гораздо меньше. А может просто рассеяло его. Там ведь крутило дай боже… настоящий смерч.
– О чем это вы тут толкуете? – рядом с одинцовцем встал Олег. Его бронзовое от загара лицо было чернее тучи.
– Сам ведь уже догадался, – я невесело хмыкнул. – Чего спрашиваешь?
– Как-то не верится, – мой сын встряхнул головой, словно пытаясь отогнать чудовищное наваждение. – Как же это мы…? А главное куда?
– Как? Это я тебе скажу. Призраки постарались. А вот куда…
– Да говорите вы по-человечески! – зашипел Черкашин, не позволяя мне закончить. – Что стряслось-то?
После слов Иваныча в отсеке наступила гробовая тишина. «Серые» затаили дыхание. Они уже давно прислушивались к нашему разговору, понимали, что что-то пошло не так, и потому с беспокойством, а кое-кто и с откровенным страхом ждали самых худших новостей. Что ж, обманывать их не имело ни малейшего смысла.
Я кратко обрисовал сложившуюся ситуацию, чем вызвал в душах людей полное и окончательное смятение. Простые, не отягощенные образованием современники. Как выяснилось, большинство из них даже не задумывалось о существовании параллельных миров или пространств. Железное море, в котором «серые» оказались заточены, воспринималось чем-то вроде тюремной зоны, из которой при удачном стечении обстоятельств можно вырваться. Именно с этой надеждой в сердцах люди и жили, именно она помогала им не пасть духом и не сломаться. А тут вдруг такое…
Известие, что мы оказались в чужом мире, да еще именно в том, где обитают призраки, вогнало народ в депрессию. Однако нашлись и такие, кто стал искать виновников всего произошедшего.
– Суки, твари позорные! Это вы нас сюда затащили! – проревела какая-то в прямом смысле темная личность. – Да мы вас…
Договорить у новоиспеченного оратора не получилось, поскольку Гром резко развернулся и засадил кулаком в центр округлого пятна, которое при более ярком освещении явно выглядело как человеческое лицо. Бил боксер-перворазрядник, поэтому крикун сразу заткнулся и опрокинулся куда-то в темноту. Правда, на этом инцидент вовсе не исчерпался. Мрак за спиной у моего сына разразился новой порцией грязных ругательств:
