Текст книги "Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
Сан призывал каждого найти такую планету, с которой не придется возвращаться, где жизнь вечна. В этом заключался смысл его учения. Но никто не знал пути на истинное духовное небо Будды и поэтому жители Новой Земли, каждый на свой лад, пытались его найти.
Сейчас, лежа под открытым небом и наблюдая неторопливый ход светил, Донателло вспоминал фантастические проповеди старого Сана. Вспомнил самый яркий на Новой Земле праздник духов...
Это было торжественное действо, когда души тех, кто некогда навлек на планету беду или был при жизни отъявленным злодеем, выходили под звуки барабана из леса. Вереницу духов замыкали красные маски, символизирующие пауков с пятнами на коже, а так же дух леса, который в ярости мчался за процессией, не смея примкнуть к торжественному шествию. Духом леса был старик Сан.
Он был самым любопытным персонажем праздника. Дети таращили на него глаза и не отставали ни на шаг. Сан вырядился на редкость причудливо и комично, да еще выкрикивая безумную проповедь, ни секунды не стоял на месте, а носился с бешеной скоростью, очевидно, с целью наглядно продемонстрировать вселившуюся в него энергию атома, возрожденную живой силой.
Изображая дух леса, он, естественно, хотел украситься ветвями и листьями, но свежие земные побеги еще не появились, а ветви хвойных деревьев, наверное, оказались слишком тяжелыми для старого Сана, и он облачился в наряд из сухих веток кустарников и остатков почерневшей листвы. В этом костюме он походил на большого грязного ежа или на комок сухой травы, наподобие тех, которые скатывали прежде пауки, населявшие Мертвую Землю. Из этого комка торчали лишь тонкие жилистые ноги и одна рука, в которой была зажата заостренная бамбуковая палка.
Если бы не голос, доносившийся откуда-то из глубины этого вороха и в тысячный раз произносивший свою проповедь, никто бы не смог догадаться, кто изображал лесного духа.
Как и полагалось, духи спустились в пещеру на берегу моря, разожгли там костер и закружились вокруг него в пляске.
И огонь, и пляска были как нельзя более кстати – весна еще не вступила в свои права, порывистый колючий ветер пронизывал насквозь. Потом участники праздника уселись за импровизированный стол.
Но старик Сан не мог найти себе места.
Между тем началось торжественное питие – из большой чаши. Донателло с друзьями едва успевали подносить чистую воду из лесного озера, чтобы ее хватило на всех участников праздника.
Большая чаша ходила по кругу и люди, угощая друг друга, самозабвенно отдались празднику.
«Они вели себя так,– вспоминал теперь Донателло,– словно праздник был самым важным событием в их жизни».
И вот, когда за праздничным столом ходила по кругу большая чаша, произошло странное событие. Старик Сан, приблизившись к костру, ярко пылавшему возле пещеры, почувствовал себя хозяином положения. Духи, занятые трапезой, не мешали ему и он, одинокий лесной дух, начал свой собственный танец.
Донателло с друзьями попытались вступить с ним в разговор, словно предчувствуя скорую беду.
– Расскажи о четырех врагах человека,– попросил старика Лео, протягивая ему чашу с вином.
Сначала Сан ничего не ответил, но поколебавшись немного, он все же выпил и заговорил.
– Начиная учиться, человек не знает точно своих целей. Намерения его расплывчаты, стремления неопределенны. Он рассчитывает на награды, которых никогда не получит, ибо и не подозревает об ожидающих его трудностях.
Он идет по пути учения – сначала медленно, потом быстрыми шагами – и вскоре приходит в замешательство: то, что он узнал, совершенно не похоже на то, что рисовалось ему когда-то в воображении. И тогда его одолевает страх. Учение оказывается совсем не тем, чего он ожидал. Ему приходится сражаться с собственными намерениями. Каждый шаг учения ставит новые задачи, и страх, возникший у человека, неуклонно растет.
Так перед ним встает его первый враг – страх. Это могущественный и коварный противник. Страх подстерегает за каждым поворотом пути, и если человек дрогнет и побежит, его исканиям приходит конец.
– Что же с ним случится? – спросил Раф.
– Ничего, но он уже ничему не научится,– ответил Сан,– никогда не обретет знания. Он может стать забиякой и хвастуном, может стать безвредным запуганным человеком, но в любом случае он побежден. Первый враг пресечет все его стремления.
– А как преодолеть страх? – произнес Микки.
– Очень просто: не убегать. Ты не должен поддаваться страху, а делать вопреки ему, следующий шаг, потом еще и еще. Пусть страх тебя переполняет, все равно останавливаться нельзя. Таково правило. И тогда наступит момент, когда первый враг отступит. Ты обретешь уверенность в себе, твоя целеустремленность окрепнет. И когда наступает этот радостный миг, ты решительно скажешь, что победил своего первого врага.
– Это происходит сразу или постепенно? – поинтересовался Лео.
– Постепенно, и тем не менее страх исчезает внезапно.
– И человек больше не пугается, если с ним случится что-то новое и неожиданное? – спросил Дон.
– Нет. Тот, кто однажды преодолел страх, свободен от него до конца своей жизни. Ты обретешь ясность мысли, и страху не остается места. С этого времени ты знаешь, чего ты хочешь, и знаешь, как этого добиться. Ты предвидишь, что нового дает тебе учение, все на свете ты воспринимаешь кристально ясно – ничто от тебя не сокрыто.
И тогда ты встречаешь своего второго врага – ясность. Ясность мысли, достигнутая с таким трудом, изгоняет страх, и она же ослепляет.
Ясность не позволяет человеку сомневаться в себе. Она убеждает его, что он может делать все, что вздумается, поскольку все видит насквозь. Человек обретает отвагу, потому что ясно видит и не перед чем не останавливается, потому что видит ясно. Но все это – заблуждение и скрытое несовершенство.
Если человек доверится этому мнимому могуществу, значит, второй враг его победил, и учение не пойдет ему на пользу. Он будет спешить, когда нужно выжидать; и медлить, когда следует торопиться. Он будет топтаться на одном месте до тех пор, пока вообще не утратит всякую способность учиться.
– Что случится с тем, кого победит второй враг? – спросил Раф.– Он умрет?
– Нет,– ответил Сан.– Просто второй враг охладит его желание стать человеком или бодхисатвой, слугой Будды. Вместо этого он может стать шутом. Но ясность, за которую он так дорого заплатил, уже никогда не сменится прежней тьмой и страхом. До конца своих дней он будет ясно все видеть, но никогда ничему не сможет научиться или к чему-нибудь стремиться.
– Значит, он останется здесь...– тихо произнес Дон, а потом спросил: – Что же делать, чтобы избежать поражения?
– То же самое, что и со страхом,– ответил Сан.– Ты должен сопротивляться ясности, используя ее лишь для того, чтобы видеть все вокруг. Видеть ясно, как Будда. Ты обязан терпеливо выжидать и тщательно все взвешивать прежде, чем сделать очередной шаг. А главное понять, что твоя ясность – близка к заблуждению, что никакая это не ясность, а шорох на глазах! Только осознав это, ты одолеешь своего второго врага и достигнешь такого состояния, когда уже никто и ничто не причинит тебе вреда. Это будет уже сила. В этот момент ты поймешь, что сила волшебного кристалла Будды, которой так долго все добивались, принадлежит, наконец, тебе. Ты сможешь делать с ней все, что захочешь – кристалл в твоей власти, твое желание – закон, ты видишь и понимаешь все, что тебя окружает. И тут ты встречаешь своего третьего врага – силу. Сила Будды, исходящая из кристалла – самый могущественный из четырех врагов. Самое простое, что можно теперь сделать – это сдаться. В конце концов, такой человек – уже не просто человек, он – бодхисатва, он – господин и хозяин. Он – властелин.
На этой стадии человек не замечает, как к нему подступает третий враг. И вдруг, сам того не понимая, проигрывает битву. Третий враг превращает его в жестокого и своевольного человека.
– Он что, теряет силу? Силу кристалла? – спросил Дон.
– Нет. Он никогда уже не потеряет силу, силу кристалла. И ясность.
– Чем же, в таком случае, он отличается от божества? – спросил Раф.
– Человек, побежденный силой Будды, до самой смерти не узнает, как обращаться с кристаллом. Сила кристалла – лишь бремя в его судьбе. Такой человек не имеет власти над собой и не знает, когда и как пользоваться своей силой и силой кристалла.
– И что же, Сан, поражение от этих врагов окончательное? – спросил Лео.
– Конечно. Стоит одному из них пересилить человека – и он уже ничего не может сделать.
– А бывает так, что побежденный силой кристалла, поймет свою ошибку и исправит ее? – не унимался Лео.
– Нет, если он однажды сдался, с ним покончено,– отвечал старик.
– А если сила Будды лишь временно ослепит его, а затем он ее отвергнет? – тихо спросил Дон.
– Значит, битва еще продолжается, и он по– прежнему пытается стать человеком. Ты побежден только в том случае, когда отказываешься от всяких усилий и от самого себя.
– А если человек поддается страху надолго, на годы, но в конце концов, возьмет себя в руки и все– таки одолеет его? – спросил Микки.
– Нет, так не бывает. Если он поддался страху, то никогда не одолеет его, потому что начнет бояться учения Будды и его избегать. Но если, охваченный страхом, он год за годом делает попытки учиться, то со временем он, возможно, и победит, так как фактически никогда не сдавался!
– Как же победить третьего врага, Сан? – спросил Раф.
– Человек должен восстать на него, понять, что сила животворящего кристалла, которую он, якобы, покорил себе, на самом деле ему не принадлежит. Он не должен расслабляться, осторожно и добросовестно относясь к тому, чему научился. Если он поймет, что ясность и сила при отсутствии самоконтроля хуже, чем заблуждение, все снова будет в его руках. Он узнает, как и когда снова применить дарованную ему Буддой силу животворящего кристалла, и таким образом, победит своего третьего врага. К этому времени человек приблизится к концу учения и совершенно неожиданно встретится с последним своим врагом – старостью. Это самый жестокий из врагов, победить которого невозможно, но можно отогнать.
И вот наступит пора, когда человек избавился от страха, преодолел ясность, подчинил силу кристалла, но его одолевает неотступное желание – отдохнуть. Если он поддастся этому желанию лечь и забыться, то усталость убаюкает его, то он проиграет последнюю схватку – четвертый враг его повергнет.
Желание отдохнуть пересилит всю ясность, все могущество, все знание.
Но если человек сумеет преодолеть усталость и пройдет свой путь до конца – тогда станет человеком, животворящим, хотя бы на то краткое мгновение, когда ему удается отогнать последнего, непобедимого врага. Этого мгновения ясности, силы и знания достаточно,– вздохнул Сан.
И вдруг он то ли упал, то ли споткнулся в своем диковинном наряде, но в тот же миг, оказался в самой середине костра. Мгновенно занялось его импровизированное облачение лесного духа, и он завертелся и запрыгал с таким неистовством, словно в нем действительно бушевала атомная энергия и сила животворящего кристалла Великого Будды. Сиплым голосом он вскрикивал:
– В ту пору, когда взрываются атомные бомбы,
и все вокруг покрывается
смертоносным радиоактивным пеплом,
и волны радиации текут во все стороны
и пожирают людей, домашних животных и культурные растения
во всех городах и деревнях,
лес переживает удивительное обновление.
Растет, растет мощь леса!
Умирающие города и деревни вливают новую силу в леса,
ибо яд радиации и радиоактивного пепла,
поглощенный листвой деревьев,
лесными травами
и болотным мхом,
становится мощью леса.
Смотрите, смотрите:
листва и травы, не убитые радиацией и углекислым газом,
рождают кислород!
Если вы хотите выжить в атомный век,
бегите из городов и деревень в леса,
сливайтесь с мощью леса!
Там вас ждет Будда!
Великий Будда!
Возможно, Сан и не собирался прыгать в огонь, возможно, это была чистейшая случайность, но он, видимо, так растерялся, что сразу перестал соображать, что происходит вокруг.
Микки и Раф мгновенно бросились с ведрами к озеру за водой. Огонь разбушевался сильнее, чем того следовало ожидать. Кроме того, всех своих спасителей старик стал отгонять заостренной бамбуковой палкой. Его нелепый наряд уже тлел и дымился, желтые языки пламени перебирались все выше. А безумный старик продолжал подпрыгивать и ожесточенно размахивать своей пикой.
В тот момент, когда огонь и дым совсем было поглотили Сана, в пламени вдруг мелькнули его огненная борода и лицо, сморщенное, высохшее, но сиявшее ослепительным багровым блеском. Светом волшебного кристалла Будды. Только он мог придать этому лицу такое сияние. Старик все еще продолжал выкрикивать свою безумную проповедь, превратившуюся уже в навязчивую идею, и размахивал страшной, заостренной, уже обуглившейся палкой.
Вернувшиеся со стороны озера Микки и Раф, выплеснули в огонь всю воду, но от этого пламя разбушевалось еще сильнее, словно вода лишь дала ему больший энергетический заряд.
Черепахи, застыв от изумления и ужаса, смотрели на багровый, непомерно большой рот Сана на маленьком лице и слушали одни и те же бесконечно повторяемые слова:
– Кто хочет выжить в атомный век...
Все... все бегите из городов и деревень...
Спасайтесь в лесах...
Сливайтесь с мощью леса...
Потом все заволокло пламенем – и фигуру старика, и его голос. И вдруг с жутким треском, заставившим всех содрогнуться, лопнула бамбуковая пика. Старец Сан лишился своего грозного оружия, то теперь, это не имело значения: его спасти было уже невозможно...
Когда огонь все же удалось залить водой – а воды для этого потребовалось много, и приносить ее из лесного озера было не так-то быстро и легко,– черепахи увидели тело, черное, как обгорелая резиновая кукла.
Донателло потрясло тогда не столько само происшествие, сколько вид самого этого обуглившегося тела. Мертвый Сан был удивительно похож на Великого Будду... Все черепахи заметили это и содрогнулись, впервые ощутив всю глубину проповедуемого Саном учения.
Они второй раз тогда, у истлевшего костра, на углях, на тех, на которых сгорел Сан, поклялись, держась за руки, остаться на этой земле до тех пор, пока хотя бы один человек, одно живое существо, вылупившееся из черепашьей плазмы, захочет продолжать историю этой планеты, наполняя ее новой жизнью.
– Мне так хочется,– сказал тогда Донателло, чтобы для всех тех, кто сейчас готовится покинуть эту землю и для тех, кто еще не родился, а будет жить потом, чтобы мы, черепахи, явились символом свободы...
– Спасения душ...,– добавил Лео.
– Да, свободы спасения душ! – воскликнул Дон.– Друзья, вы согласны?
Микки кивнул.
Раф улыбнулся и сказал:
– Что ж, спасение душ – дело для нас привычное, ибо мы и наши предки с незапамятных времен были духовными отцами местных жителей. Все произошло из наших коконов. И крепко сомкнув зеленое кольцо лап, черепахи запели:
– Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед! Черепахи!
Вперед!
Эге-гей!
Донателло сейчас снова спел ее в полной тишине. Он уже не помнил, сколько он просидел на берегу моря, глядя, как зачарованный в звездное небо, где плавали разноцветные мячи планет. Вдруг раздался рев, напоминающий громкий вой бури. Прислушавшись, Дон уловил мелодию, рождавшуюся из пронзительных звуков, похожих на человеческие голоса, и глухих ударов барабанов.
Он сосредоточил все свое внимание на мелодии и заметил, что биение его сердца совпадает с ударами барабана и с ритмом музыки.
Дон поднялся – звуки оборвались. Попытался прислушаться к биению сердца, но ничего не услышал. Присел, подумав, что звуки связаны с его позой, но не услышал ни звука – даже ударов собственного сердца.
Донателло решил, что пора уйти с берега и поднялся, но в этот момент земля дрогнула у него под ногами! Он потерял равновесие и упал навзничь, попробовал ухватиться за камень или траву, но земля уходила из-под него.
Все-таки он ухитрился подняться, какое-то мгновение простоял на ногах и снова свалился. Земля под ним, словно плот, соскальзывала в воду! Он замер, охваченный нескончаемым, всепоглощающим ужасом. Он плыл по воде на клочке земли, похожем на замшелое бревно. Насколько он мог сориентироваться, течение уносило его на восток. Вода плескалась и бурлила вокруг, очень холодная, удивительно густая на ощупь и как бы живая. Берегов не было видно.
Он с трудом собрал воедино свои мысли и ощущения.
Плыл он, как ему показалось, несколько часов, когда его плот вдруг резко повернул под прямым углом налево, и тут же с силой обо что-то ударился.
Донателло швырнуло вперед, он зажмурил глаза, упал на землю и почувствовал острую боль в коленях и локтях.
Через секунду он открыл глаза.
Он лежал на твердой земле: по-видимому, его плот врезался в берег.
Дон сидел и оглядывался по сторонам.
Вода отступала! Она двигалась, как во время отлива, и вскоре совсем исчезла.
Он долго сидел неподвижно, пытаясь собраться с мыслями.
Все тело у него ныло, в горле нестерпимо жгло. Кроме того, при падении он прикусил себе губу.
Дон поднялся. На ветру его тут же охватил озноб. Одежда промокла насквозь, зубы выбивали дробь, руки и ноги дрожали так сильно, что при шлось снова лечь. Капли пота попали в глаза и жгли их так нестерпимо, что он застонал от боли.
Немного погодя, он взял себя в руки и снова поднялся. Несмотря на темноту, все вокруг было отлично видно. Дон сделал несколько шагов, как вдруг до него отчетливо донеслись человеческие голоса. Казалось, где-то громко разговаривали.
Дон пошел на звук, но не прошел и пятидесяти шагов, как вынужден был остановиться – дальше пути не было. Он попал в какой-то загон, огороженный со всех сторон огромными валунами. За первым рядом валунов виднелся еще один, потом еще и еще, они постепенно переходили в крутые утесы. Откуда-то доносилась музыка – тягучий, монотонный, завораживающий поток звуков. Кто-то пел:
– Все ненадежно на свете,
Чувство – всего ненадежней.
Быстро как цвет опадает
В сумерки и в дождик.
Словно в слезах, никнут ветви.
Утром их высушит ветер.
Все то, о чем горюю,
Выразить жажду невольно.
Но, опершись на перила,
Лишь про себя говорю я:
«Больно! Больно! Больно!
Как далеки друг от друга,
Непостоянны как люди!..
Словно я на качелях —
Перед глазами все кругом.
Ночь на исходе. Звук рога
Кровь леденит и студит.
Страшно мне – вдруг кто увидит
Слезы скорее глотаю
И притворяюсь веселой —
Ни на кого не в обиде...
Скрываю! Скрываю! Скрываю!
У подножья одного валуна Дон увидел человека, сидящего на земле в пол оборота к нему. Донателло направился к нему и остановился в метрах трех; он повернул голову и посмотрел на него.
Дон замер – в его глазах, в глазах человека переливалась та самая вода, отражающая звездное небо со всем его великолепием, то самое небо, в которое не отрываясь глядел Донателло совсем недавно!
Они были необъятными, эти глаза, в них вспыхивали знакомые золотые и черные искорки.
По форме голова человека напоминала ягоду клубники; зеленая же его кожа была усеяна бесчисленными морщинами.
Донателло стоял перед ним, не в силах отвести глаз и чувствовал, как взгляд человека давит грудь. Дон стал задыхаться и, потеряв равновесие, упал на землю.
Он отвел взгляд и заговорил.
Сначала его голос шелестел как слабый ветерок, затем зазвучал, как музыка, как хоровое пение – и Дон понял, что музыка спрашивает:
– Чего ты хочешь?
Дон упал перед ним на колени и принялся торопливо рассказывать о жизни на этой планете.
Человек снова обратил на него свои бездонные глаза. Его взгляд с силой давил на Дона, и он решил, что настал час его гибели.
Человек сделал ему знак подойти.
Мгновение Дон колебался, но все-таки шагнул вперед. Когда он приблизился, человек отвел от него взгляд и показал тыльную сторону своей ладони.
Голосом Души музыка сказала:
– Смотри!
Посреди ладони зияла круглая дыра.
– Смотри! – услышал Дон снова.
Он заглянул в дыру и увидел самого себя! Он был очень стар и дряхл, бежал из последних сил, пытаясь скрыться от настигающих его огненных искр. Три из них все-таки попали в него: две в голову, одна – в левое плечо. Его фигурка в дыре мгновенно выпрямилась – и тут же исчезла вместе с дырой. Человек смотрел на Дона. Его глаза были так близко, что Дон понял: рев и грохот, которые он слышал прежде, исходили от них.
Постепенно глаза затихли и стали подобны двум неподвижным озерам, переливающимся золотыми и черными искрами.
Он опять отвел взгляд и вдруг прыгнул, как гигантский кузнечик – сразу метров на пятьдесят! Потом еще раз, еще – и исчез.
– Где ты? – прошептал Донателло и огляделся по сторонам.
Человек протянул ему руку. Дон подумал, что он просит ее вытереть. Вместо этого человек схватил Дона за левую ладонь и быстрым движением широко развел средний и безымянный пальцы. Вонзив кончик ножа точно между ними, он одним ударом рассек кожу вдоль безымянного пальца.
Действовал он с такой ловкостью и проворством, что, когда Дон одернул руку, на ней уже сочился кровью глубокий порез.
Человек снова схватил его ладонь, поднес ее к чаше, стоящей на земле и стал жать и тискать, чтобы кровь текла сильнее. Рука занемела. Дон был в шоке: его знобило, все тело стало ледяным, грудь сдавило, в ушах звенело. Земля ушла из-под ног, и он понял, что теряет сознание.
Человек выпустил его ладонь и принялся помешивать в чаше.
Придя в себя, Дон очень рассердился на него, и только через несколько минут к нему вернулось самообладание.
Человек тем временем обложил костер тремя камнями, установил на них чашу, кинул в смесь что-то вроде большого куска клея, влил ковш воды и оставил кипеть. Запах у дурмана был специфичен, а когда к нему добавился едкий запах кипящего клея, получилась такая вонь, что Дона едва не стошнило. Пока смесь кипела, оба неподвижно сидели перед костром.
Временами ветер дул в сторону Дона, вонь обволакивала его, и ему приходилось задерживать дыхание.
Человек достал из своей сумки вырезанную из корня дерева фигурку. Он осторожно передал ее Дону и велел опустить в чашу, но не обжечь пальцев. Фигурка мягко скользнула в кипящее варево.
Человек вынул нож, и Дон решил было, что он собрался снова пустить ему кровь, но вместо этого он, подтолкнув фигурку острием, утопил ее. Какое-то время человек наблюдал, как кипит варево, затем принялся чистить ступку. Дон помог ему. Когда закончили, варево все кипело. Кипело всю долгую ночь. К рассвету фигурка казалась залакированной. В ее поблескивании было что-то страшное и загадочное. Незнакомец попросил снять фигурку. Затем вручил Дону сумку.
– Спрячь свое отражение в сумку, закрой ее,– сказал человек и отвернулся.
Когда Донателло спрятал фигурку, он дал ему сетчатый мешочек и велел поставить в него горшок.
– Пойдем со мной! – сказал он.
Человек взял с собой стеклянную банку и небольшой корень. Они поднялись на холм, ожидая появления в небе утренней звезды.
– Корень надо посадить на вершине этого холма, в том месте, которое придется тебе по душе! – сказал Дону человек.
– А где оно? – спросил Дон.– Это место...
– Этого я не знаю. Посади, где сам захочешь. Только ухаживай за ней, как следует. Чтобы эта планета получила животворящую силу Будды, ты должен эту травку выходить... Ты и твои друзья... Потому что эта травка...,– тут человек неожиданно умолк.
На небе появилась утренняя звезда, наступал рассвет.
– Но ведь я не смогу регулярно за ней ухаживать,– возразил Дон.
– Если ты захочешь спасти живое на земле – сможешь! Другого выхода нет!
– Может быть, в мое отсутствие ты сам за ней присмотришь? – спросил Дон.
– Это невозможно,– ответил человек.
Потом помолчав, добавил:
– Когда появятся семена, можно быть совсем уверенным только тогда.
Он посмотрел на небо.
– Яму копай руками, а когда окончишь, выкопай вторую яму, тоже руками, и вылей в нее клей из чаши. Чашу разбей и глубоко закопай где-нибудь подальше. Потом достань «отражение» зажми его между пальцами, где у тебя ранка, стань на то место, где вылил клей, и прикоснись к ростку шипом «отражения». Подумай в тот миг обо мне... Стань на колени, чтобы рука и душа не дрогнула и чтобы шип не сломался. Делай все осторожно. Ведь эта трава проросла из твоей черепашьей плазмы... А корень тебе уже не пригодится.
– Нужно ли говорить какие-нибудь слова? – спросил Донателло, опускаясь на колени.
– Я сам скажу их за тебя,– ответил человек,– ищи свободу, а если веришь, что уже обрел ее, иди дальше в поисках вечного ее обновления. Давай договоримся о пароле, чтобы мы всегда могли узнать друг друга даже в кромешной тьме, если нам еще суждено с тобой встретиться. Этот пароль – свобода.
Человек исчез, будто и не было.
Донателло не успел спросить его имени, но был уверен, что разговаривал с Великим Буддой.
Он вздохнул, закрыл и снова открыл глаза.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Дон увидел свет. Слепящий глаза яркий утренний свет огромного солнца.
Донателло лежал на спине. На палубе огромного белого корабля, плывущего по бескрайним просторам Вселенной. Волны ласкались о борт, разбивались сотнями осколков, звенящих на солнце брызг.
Донателло повернулся и увидел сидящих в капитанской каюте своих друзей.
Лео, Микки, Раф – все были целы и невредимы. Раф что-то оживленно рассказывал, размахивая руками и указывая толстым пальцем в небо.
Дон больше не удивлялся.
Не удивлялся ничему, никаким переменам ни внутри, ни снаружи, никаким превращениям и преобразованиям в пространстве и во времени. Он принимал все. И верил, ни о чем не спрашивая.
Он любил небо. Он любил солнце. Он любил всех какой-то новой, неожиданной для его черепашьей души любовью.
Дон огляделся вокруг и увидел стоящую на круглом столе огромную бутыль, привезенную Рафом с Гавайских островов. Бутылка была открыта. Из нее шел дым. Рядом лежала карта с изображением той части земли, на берегу которой черепахи отложили свои первые коконы. Вся береговая линия была усеяна, заселена разноцветными кругами разной величины. Только теперь Дон разглядел едва заметное, почти неуловимое движение этих цветных шаров.
Это была карта звездного неба с изображением различных планет и Галактик, звезд, астероидов. Где-то у самого края листа желтела маленькая точка, напоминающая заключенную в тонкую скорлупу черепашьей плазмы, из которой возникла жизнь. Это была Земля.
В тот же миг Донателло услышал внутри себя какой-то тихий кристально-чистый голос. Это был голос его живой души.
Она пела:
– Весна ушла,
С лоянцами простясь.
Ей на ветру
Ветвями машет ива
Сверкнет
На листьях орхидей роса,
И кажется —
Стоят они в слезах...
И грустно на душе,
И сиротливо.
Донателло улыбнулся и прошептал чуть слышно:
– Итак... пароль – свобода...