Текст книги "Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах"

Автор книги: Наум Синдаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

От Петра до «дщери Петровой»

У Петра I, государственной идеей которого была абсолютная наследственная монархия, прямых наследников не оказалось. Не оставил он и преемника. Не успел. Два слова «Отдайте все…», нацарапанные непослушной рукой умирающего императора, если и существовали на самом деле, то неизвестно кому были адресованы. Анна на зов Петра явиться опоздала, Елизаветы будто бы при отце в тот момент не было, хотя мы знаем легенду о том, что Петр успел благословить ее родовой иконой. Правда, впервые об этом стали поговаривать в народе только в царствование самой Елизаветы.

Так случилось, что бремя государственной власти в ночь с 27 на 28 января 1725 года легло на плечи Екатерины, верной и преданной вдовы почившего императора. Короткое ее пребывание на российском престоле в общественно-политическом смысле Петербургу практически ничего не дало, разве что были завершены два начатых Петром дела: открыта Академия наук, план учреждения которой был объявлен царем за год до смерти, и учрежден орден Александра Невского, небесного покровителя Петербурга, память которого высоко чтил Петр. И все. Но вот, что касается архитектурного, или, еще точнее, художественного облика Петербурга, то в его будущее формирование, если верить фольклору, Екатерина Алексеевна неожиданно внесла свой и весьма значительный вклад.

Как известно, Петр I мостостроения не поощрял. Зацикленный, говоря современным языком, на море, он и в своих согражданах хотел видеть исключительно моряков. Сообщение между островами дельты Невы предполагал только на шлюпках, а мосты разрешал строить только в исключительных случаях: при прокладке дорог через реки и протоки. Благодаря этому, например, появились такие мосты, как Иоанновский через Кронверкский проток и Аничков – через Фонтанку. Нева мостов при Петре вообще не знала. Первый, и то – плашкоутный, то есть наплавной, появился только через два года после кончины императора, в 1727 году. Вот как об этом рассказывается в легенде.

Однажды ранней весной 1727 года императрица Екатерина I собралась на Васильевский остров, к Александру Даниловичу Меншикову, в его новый дворец. На переправе ей подали лодку, и она попыталась сойти в нее. Но лодка накренилась, и волной залило весь подол царственного платья. Екатерина попыталась еще раз сесть в лодку, но и на этот раз ничего не получилось. Ее хлестнуло волной, платье вновь оказалось вымоченным, на этот раз – полностью. Но переправиться было совершенно необходимо. Ее ожидал всесильный князь. И тогда будто бы Екатерина приказала собрать все лодки, что были в наличии на переправе и выставить их борт к борту от одного берега до другого. Остальное было делом нехитрой техники и сметливости приближенных. На лодки настлали доски, которые и создали подобие моста на Васильевский остров. Это понравилось. Если верить сохранившейся легенде, именно так и появились знаменитые петербургские наплавные мосты.

Суеверная Екатерина верила в сны, которые всегда сама истолковывала. Так, незадолго до собственной смерти ей будто бы приснился странный сон. Она, в окружении придворных, сидит за столом. В это время появляется Петр в древнеримском одеянии и манит к себе Екатерину. Она подходит к нему, и они вместе уносятся под облака. Екатерина с высоты бросает взор на землю и там видит своих детей среди толпы, составленной из всех наций, спорящих между собою. Проснувшись и истолковав сон, Екатерина поняла, что скоро должна умереть. И после ее смерти начнутся смуты.

Екатерина I скончалась 6 мая 1727 года, по одним утверждениям, от «сильного ревматизма», по другим – от «нарыва в легких», а по народным легендам – от «обсахаренной груши, которая была отравлена и поднесена ей». Мы об этом уже упоминали в связи с подозрительной кончиной ее мужа – императора Петра I.

Сын несчастного царевича Алексея Петр II взошел на престол 7 мая 1727 года, не достигнув еще двенадцати лет. Однажды Меншиков, пытаясь его развлечь, выписал из Москвы птичью и псовую охоты, неожиданно пробудив в мальчике такую страсть к ним, которая в конце концов и погубила молодого императора. Практически все время, в любую погоду, он проводил на охоте. А после коронации в феврале 1728 года из Москвы в Петербург вообще не вернулся. В Петербурге говорили: «Осиротеет столица. Царь беспременно останется в Москве. Там богатая охота».

По словам испанского посланника в Петербурге Хосе де Лириа, в это время ходили слухи о намерении правительства вернуть столицу на прежнее место, а всю торговлю перенести в Архангельск, чтобы этим погубить Петербург. Но и без того Петербург приходил в запустение. Следуя примеру молодого императора, его начали покидать купцы и дворяне. Улицы северной столицы порастали травой, дороги приходили в негодность.

Слухи о переносе столицы в Москву документального подтверждения не имеют, и остается неизвестным, думал ли об этом Петр II. Но если такие намерения действительно имели место, то осуществлению этого плана помешала преждевременная смерть юного царя в 1730 году.

Русский престол заняла курляндская правительница, дочь Иоанна V Анна Иоанновна. Начала свое царствование Анна Иоанновна в Москве. Петербург, как мы уже говорили, уже несколько лет фактически не был столицей Российской империи. И вдруг все изменилось. Согласно одной московской легенде, однажды императрица ехала в карете в подмосковное Измайлово. Вдруг лошади остановились как вкопанные. Впереди зиял огромный провал, возможно, как говорится об этом в легенде, и сделанный кем-то специально. Анна Иоанновна не на шутку перепугалась. Сказалась традиционная, идущая еще со времен Петра I, боязнь азиатской непредсказуемой Москвы. Анне казалось, что в европейском Петербурге, вблизи верных и преданных гвардейских полков гораздо безопаснее. Ведь она и сама через очень короткое время, по одной из легенд, уже в Петербурге, серьезно опасаясь дочери Петра – Елизаветы, расквартирует полк Конной гвардии на Шпалерной улице, вблизи Смольного дома, где в то время будет жить опасная претендентка на престол.

Но это будет позже. А пока, ужаснувшись появлению на ее пути подстроенного, как ей казалось, кем-то московского «провала», Анна Иоанновна принимает решение вернуться в Петербург. Гвардейцы не подведут. На них можно положиться. Только бы не забывать о них заботиться. Она и впрямь будет их пестовать и лелеять. Вот только один пример. В лейб-гвардии Измайловском полку, основанном ею в 1730 году, традиционным шитьем мундира был шнур в виде заплетенной женской косы. По полковому преданию, при основании полка к императрице обратились с вопросом, какое шитье даровать новым гвардейцам. В это время Анна Иоанновна занималась утренним туалетом. Она посмотрела на заплетенную уже свою косу и лукаво улыбнулась. Таким образом, если доверять гвардейскому фольклору, вопрос был решен. В гвардейских полках чтили не столько формальные, сколько чисто человеческие, в данном случае едва ли не семейные, отношения государей к своим защитникам.

Да и жизнь в Петербурге, не в пример Москве, была более веселой, раскованной, без оглядки на старинные традиции, которые в первопрестольной особенно чтились. О празднествах, устраиваемых Анной Иоанновной в Зимнем дворце, в народе долгое время рассказывались самые непристойные легенды. Чего стоит одна свадьба шута Педрилло, которого прилюдно женили на обыкновенной козе. На свадьбе якобы присутствовал весь двор, а честь удерживать несчастное животное, пока шут исполнял свои супружеские обязанности, отстаивали виднейшие приближенные императрицы.

Позже была придумана еще одна стройная и довольно логичная легенда о том, что же произошло на самом деле в императорском дворце. Эта легенда все произошедшее сводила к обыкновенной ловкости шута Педрилло, который однажды просто решил разбогатеть, используя подвернувшееся обстоятельство. Педрилло был женат на очень невзрачной, как утверждают современники, женщине. Она редко появлялась в царских покоях, и за глаза ее прозвали «Козой». Как-то герцог Бирон, по обыкновению, решил подшутить над шутом императрицы. «Правда ли, что ты женат на козе?» – спросил он Педрилло. «Не только правда, – ответил находчивый шут, но моя „коза“ беременна и скоро должна родить. Смею надеяться, что ваше высочество будете столь милостивы и не откажетесь, по русскому обычаю, навестить родильницу и подарить на зубок что-нибудь младенцу».

Бирон рассказал о встрече с Педрилло императрице. Той понравилась выходка шута. Оставалось дождаться благополучных родов. Через несколько дней Педрилло радостно сообщил Бирону, что его «коза» благополучно разрешилась от бремени и просил назначить день встречи. Вот тут-то и началось настоящее, в духе античных мистерий представление. Императрица приказала Педрилло лечь в постель с настоящей живой козой и пригласила весь двор поздравить Педрилло с семейной радостью. Понятно, что каждый постарался принести достойный подарок, в результате чего Педрилло заметно обогатился.

Кроме дворцовых праздников, в Петербурге часто устраивались уличные забавы с сожжением потешных огней, или фейерверков, как их называли на манер просвещенной Европы.

С одного из таких праздников началась череда тревожных и мрачных предзнаменований, которые не покидали мнительную императрицу до самой смерти. Якоб Штелин в своих «Записках об изящных искусствах в России» рассказывает, как однажды во время шумного и веселого праздника Анна Иоанновна обратила внимание на свой портрет в полный рост с короной и скипетром в окружении горящих плошек. Императрица как-то сникла и, обращаясь к Бирону, промолвила: «Неужели им больше нечего делать, кроме как сжигать меня как ведьму?»

И вспомнила жутковатую историю, которая произошла давно, еще при живом Петре Великом, на каком-то балу. В разгар веселья какая-то женщина, странного вида и совершенно пьяная, сделалась совершенно пепельной и в наступившей тишине закричала: «Чую, Ангел Смерти летает над невскими болотами. Обличья он женского, которое постоянно меняет как Протей. И перед кем он предстанет, тот сразу узнает всю правду о себе». Кто-то рядом шепнул, что это княжна Ржевская, шутиха Петра. Через минуту все уже забыли об этой шутке и бросились в водоворот танцев. И только Анне было почему-то не до веселья. Она ушла к себе и долго не могла забыть пьяную сцену на ассамблее.

В год смерти Анны Иоанновны произошло еще одно никем, кроме нее, не замеченное событие. Императрица отчетливо видела, как из Адмиралтейских ворот вышла таинственная многолюдная процессия. В руках идущие несли зажженные факелы, отчего фасады домов озарялись ярким тревожным светом. Процессия медленным шагом проследовала к воротам Зимнего дворца и скрылась в них. Ни часовые, ни тем более редкие прохожие ничего не видели. О смерти думать не хотелось. Но что же еще могло значить это видение?

Вместе с Анной Иоанновной в Петербург прибыл пресловутый Эрнст Иоганн Бирон. Многие петербургские легенды того периода связаны со зловещей фигурой этого фаворита, оставившего мрачный след в русской истории. В одной из самых известных и популярных говорится об огромном трехчастном сооружении – здании пеньковых складов на Тучковом буяне. По легенде, здание это является дворцом герцога Курляндского. В народе его так и называют – дворец Бирона. Остается загадкой, какое отношение имеет Бирон к комплексу пеньковых складов, построенному более чем через двадцать лет после смерти Анны Иоанновны и опалы ее бессменного фаворита. Скорее всего, дворцовый облик, который придал утилитарному сооружению архитектор А. Ринальди, то, что постройка находится на острове и связанная с этим некоторая таинственность, недоступность для свободного посещения, смутная память о страшном временщике, да известное его участие в торговых операциях с пенькой дали основание для легенды. В то же время В. Я. Курбатов несколько осторожно предполагает, что пеньковые склады возведены «на месте какого-нибудь из сооружений бироновского времени».

По другой легенде, дворцом Бирона следует считать дом № 22 по Миллионной улице, построенный будто бы академиком Г. Крафтом. Утверждали, правда, что дом на Миллионной принадлежал не герцогу, а его брату – Густаву.

С пресловутым герцогом Курляндским петербургский фольклор связывает и дом № 12 по набережной реки Мойки, широко известный тем, что на первом этаже его была последняя квартира Пушкина. Здесь поэт жил с октября 1836 года до дня своей кончины. В первой половине XVIII века этот каменный дом принадлежал кабинет-секретарю Петра I И. А. Черкасову, который выстроил во дворе служебный корпус с открытыми двухъярусными аркадами. По преданию, это были конюшни герцога Бирона, слывшего большим знатоком лошадей, за бегом которых он любил наблюдать с верхних галерей. Известно, что Анну Иоанновну с ее фаворитом некоторым образом сближала их страсть к лошадям и она часто приходила в конюшни Бирона полюбоваться на его красавцев.

Однако не только безобидной страстью к лошадям был известен в Петербурге всесильный любовник императрицы. Говорили, что там, где у Невы берет свое начало Фонтанка, находятся секретные службы Бирона. «Народная молва, – по свидетельству Пыляева, – приписывала этой местности недобрую славу, люди суеверные видели здесь по ночам тени замученных злым герцогом людей; особенно дурной славой пользовалось место, которое занимает сад училища правоведения».

К этому же ряду легенд можно отнести и более поздние легендарные свидетельства малолетних кадетов училища правоведения, стоявшего у истока Фонтанки. Будто бы еще во времена Петра I на месте училища стоял дом Персидского посольства. Однажды за какую-то провинность одному тамошнему персу, с суеверным ужасом рассказывали кадеты, отрубили голову. С тех пор обезглавленная тень того перса бродит по ночным коридорам училища, наводя страх на будущих правоведов. Не отголоски ли это легенд о таинственных жертвах жестокого герцога Курляндского?

Впрочем, тени загубленных жертв временщика появлялись не только у Прачечного моста. С ними петербуржцы встречались и у реки Ждановки. По старым преданиям, на берегу этой реки также существовали какие-то тайные службы Бирона.

От подозрений всесильного курляндца в Петербурге не был свободен никто, даже дочь Петра I цесаревна Елизавета. Говорят, однажды Бирон лично, «прячась за садовым тыном в наряде простого немецкого ремесленника», следил за ней во дворе Смольного дома, где она одно время жила.

Наиболее громкое политическое дело Петербурга того времени, непосредственно связанное с Бироном, – публичная казнь кабинет-министра Артемия Петровича Волынского, государственного деятеля, который открыто выступал против ненавистного многим временщика – безродного курляндца, недавнего конюха, которому императрица, как говорили, не без вмешательства злых духов, полностью поддалась.

27 июня 1740 года в тюрьме Петропавловской крепости Волынскому вырвали язык, после чего его, вместе с его «конфидентами» Хрущовым, Еропкиным, Мусиным-Пушкиным, Соймоновым, Эйхлером, привели на Сытный рынок. Здесь Волынскому вначале отрубили руку, а затем и голову.

Казнь едва ли третьего, если считать и Бирона, человека в России потрясла всю страну. В его смерть верить не хотелось. И когда неожиданно в Петербурге распространился слух, что в Иркутском остроге сидит «за чародейство» некий Волынский, появилась легенда, что на эшафоте Сытного рынка вместо кабинет-министра обезглавили специально изготовленную куклу, в то время как сам Артемий Петрович был императрицей помилован и отправлен в Иркутский острог.

На самом деле, в день казни Волынского Анны Иоанновны в Петербурге не было. Говорят, она охотилась в Петергофе. В ее царствование на территории нынешней Александрии был устроен специальный зверинец и выстроен павильон, носивший название Темпль. Оттуда во время охоты государыня стреляла зверей, которых охотничьи собаки заранее выгоняли на поляну перед окнами павильона. «Однажды на охоте государыни олень перескочил изгородь и стал уходить Нижним садом. Императрица, преследуя его на лошади, стреляла по нем несколько раз и только в Монплезирском саду раненый олень был окружен охотниками. Две пули, которые ударили случайно в стену китайской галереи голландского домика во время преследования оленя, можно видеть и в настоящее время», – рассказывал М. И. Пыляев в 1889 году.

Среди городских легенд того времени Пыляев выделяет рассказ о том, как в 1731 году при издании календаря на 1732 год уже упоминавшийся нами петербургский немец академик Георг Крафт включил в него предсказание, что лед на Неве вскроется на следующий год рано, в марте месяце, и даже указал число. «По выходе в свет календаря это предсказание возбудило много толков, и друзья смеялись пророчеству профессора, особенно за двое суток до предсказанного дня, когда Нева не думала еще вскрываться. Но наступил предсказанный день и, к общему удивлению, Нева вскрылась. По рассказу современника, весь Петербург ужаснулся этому удачному – за полгода – предсказанию».

За календарями, особенно теми из них, что предсказывали те или иные природные явления или стихийные бедствия, в Петербурге следили с особой тщательностью. Причем, как повествуют предания, не только опасаясь того, что предсказания могут сбыться, но и, как ни странно, с нетерпением ожидая некоторых. Иностранные авторы рассказывают, что их предприимчивые земляки пользовались наводнениями, чтобы списывать собственные убытки, происходившие далеко не только по вине стихии. В Петербурге даже поговаривали, что «если в какой-то год не случится большого пожара или очень высокой воды, то некоторые из этих тамошних иностранных факторов обанкротятся».

Перед самой смертью Анны Иоанновны произошло, как говорили современники, еще одно неразгаданное явление. Будто бы однажды заполночь, когда императрица уже удалилась во внутренние покои, и у Тронной залы был выставлен караул, дежурный офицер уселся вздремнуть. Вдруг часовой скомандовал: «На караул!» Солдаты мгновенно выстроились, а офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь вдруг появившейся в Тронной зале государыне, которая, не обращая ни на кого внимания, задумчиво склонив голову, ходила взад и вперед по зале. Взвод замер в ожидании. Офицер, смущаясь странностью ночной прогулки и видя, что Анна Иоанновна не собирается идти к себе, решается пойти спросить, не знает ли кто о намерениях императрицы. Тут он встречает Бирона и докладывает о случившемся. «Не может быть, – отвечает тот, – я только что от государыни. Она ушла в спальню». – «Взгляните сами, – возражает офицер, – она в Тронной зале». Бирон идет туда и тоже видит женщину, удивительно похожую на императрицу. «Это что-то не так. Здесь или заговор, или обман», – говорит он и бежит в спальню императрицы, уговаривая ее выйти, чтоб на глазах караула изобличить самозванку. Императрица в сопровождении Бирона выходит и… видит своего двойника. «Дерзкая!» – говорит Бирон и вызывает караул. Солдаты видят: две Анны Иоанновны, и отличить их друг от друга совершенно невозможно. Императрица, постояв минуту в изумлении, подходит к самозванке: «Кто ты? Зачем ты пришла?» Не говоря ни слова, привидение пятится к трону и, не сводя глаз с императрицы, восходит на него. Затем неожиданно исчезает. Государыня, обращаясь к Бирону, произносит: «Это моя смерть» – и уходит к себе. Через несколько дней Анна Иоанновна умерла.

Буквально за день до своей кончины Анна Иоанновна подписала назначение герцога Бирона регентом при двухмесячном Иоанне Антоновиче. Уже тогда этот акт современники сочли беспрецедентным и «воистину непристойным». Есть две легендарные версии об отношении самого Бирона к этому назначению. По одной из них, герцог сам настаивал на нем, по другой, даже он, узнав о решении императрицы, был несколько растерян. Все расставила по своим местам история. Герцог Бирон вскоре был арестован, препровожден в крепость, а затем сослан в Сибирь.

Остается напомнить несколько мистических фактов его биографии. По рассказам самого герцога, в его жизни особую каббалистическую роль сыграла цифра «2». Анне Иоанновне, сначала в Митаве, а затем в Петербурге, он служил 22 года. Затем, после смерти обожаемой государыни 22 дня, вплоть до своего ареста, фактически управлял государством, будучи регентом при младенце Иоанне Антоновиче. И, наконец, пройдет ровно 22 года в сибирской ссылке, пока некогда всесильный герцог не скончается в возрасте 82 лет.