Текст книги "Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах"

Автор книги: Наум Синдаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

Под дулами пушек «Авроры»

В марте 1917 года взбунтовавшейся России вдруг показалось, что надо поставить наконец последнюю точку в позорной многовековой истории царизма. Лютая ненависть к монархии обрушилась на останки царского фаворита Григория Распутина. Уже давно обезвреженного. Уже похороненного. В Царском Селе вскрыли его могилу. В открытом гробу «под свист и улюлюканье толпы» забальзамированный труп этого дьявола во плоти провезли через весь город и сожгли возле Поклонной горы в огромном костре. Как зачарованная, смотрела многотысячная толпа на взметнувшиеся языки пламени. Вдруг, как рассказывает предание, очевидно под воздействием огня, труп зашевелился, Распутин сел в гробу, махнул рукой толпе и исчез в пламени костра. Место это у подножия Поклонной горы с тех пор считается в народе нечистым.

Той же весной 1917 года, когда стало окончательно ясно, что самодержавие уничтожено и возврата к прошлому не будет, революционеры всех мастей начали планомерно истреблять секретные архивы охранных отделений, демонстрируя, как им казалось, всему миру классовую ненависть к символам государственного сыска и полицейской расправы. Так, на Литейном проспекте было разгромлено и сожжено здание Окружного суда, в Коломне той же участи подвергся старинный Литовский замок, служивший следственной тюрьмой. Между тем ходили упорные слухи, что такое демонстративное проявление классовой непримиримости вовсе не случайно и связано с тем, что значительная часть революционеров числилась секретными сотрудниками царской охранки, за что они регулярно получали свои сребреники, исправно расписываясь в платежных ведомостях. Платежные документы могли стать опасным орудием как в руках конкурирующих партий, так й в случае возможного возврата к прошлому, что тоже, вероятно, не исключалось.

Февральская революция была с восторгом принята петербургской общественностью. Многие восприняли ее как «чудесное освобождение», поскольку календарно она удивительным образом совпала с ветхозаветным еврейским праздником Пурим, или «чудесное спасение», как трактовался он в Библии. Искали и находили знаковую символику не только в далеком прошлом, но и в дне настоящем. В Петрограде рассказывали байку о том, что даже слепым от природы людям революция обещала новую жизнь. Незрячие мужчины, как утверждали они сами, смогли наконец «объединиться со слепыми дамами». До того они обитали в разных городских приютах, их намеренно отделяли друг от друга, «дабы не плодить увечных».

Революцию приветствовало и духовенство, по инерции воспринимая новую власть как продолжение старой. Рассказывали, как в одном из храмов во время божественной службы диакон привычно произнес «Господи! Силою твоею возвеселится царь!» Затем спохватился, вспомнил, что царь отрекся от престола, на мгновение смутился, но тут же поправился: «Господи! Силою твоею возвеселится Временное правительство!» Говорят, летом 1917 года эта легендарная история была очень популярна в среде петроградского духовенства.

Этому восторженному оптимизму первых месяцев революции не смог противостоять мрачный пессимизм петербургских мистиков, обрушивших на Петроград волну зловещих предсказаний и слухов. Одним из самых мрачных мистиков той поры считался Сергей Александрович Нилус, который, по утверждению многих, был охвачен «дьяволоманией, и ему все мерещился сатана и его слуги». Даже в фабричной марке фабрики «Треугольник» – два скрещенных красных треугольника, помещенные на внутреннюю сторону резиновых галош – Нилус видел признак того, что дьявол уже явился на землю и местом своего пребывания избрал Петроград.

В то время обыватели были обеспокоены тем, что на наружных дверях многих домов появились «загадочные кресты в сочетании с другими непонятными знаками». Уже известный нам мистик Сар-Даноил дал этим знакам мистическое толкование. Заговорили о неминуемой гибели всех, чьи квартиры были помечены этими знаками. При ближайшем расследовании оказалось, что так китайцы, которых было в то время много в Петрограде, помечают свои квартиры. В их иероглифах «десять» имеет вид удлиненного креста, а «единица» напоминает восклицательный знак. Но паника была посеяна. Заговорили о конце света. Революция постепенно переходила в свое новое качество. Приближался красный октябрь.

Тревожные признаки приближения кровавого бунта встречались на каждом шагу. Настораживали, а точнее сказать пугали, необъяснимые мистические пересечения судеб людей, оказавших наибольшее влияние на ход петербургского периода русской истории XX века. Судите сами. Дмитрий Каракозов, один из участников беспрецедентной охоты на императора Александра II, учился математике у никому не известного в то время учителя Ильи Николаевича Ульянова. За несколько дней до выстрела Каракозова в Летнем саду у Ильи Николаевича родился сын Александр. Через 21 год смертного приговора Александру Ульянову добился прокурор Неклюдов, который также учился у Ильи Николаевича. На этом ирония судьбы не закончилась. Отец Александра Федоровича Керенского, оказывается, был директором гимназии, где учился Володя Ульянов – будущий Ленин. Есть от чего задуматься.

Вспоминали и более ранние предсказания. Толковали и перетолковывали стихи Мишеля Нострадамуса: «Рабы станут петь песни, гимны и требовать,/Чтобы выпустить из тюрем заключенных туда Принцами и Господами./В будущем безголовыми идиотами/Их будут считать в божественных проповедях». Вспоминали пророчество греческого монаха преподобного Нила, жившего на Афоне во времена Ивана Грозного. Отец Нил указывал на «роковое значение 1917 года, на смущение, которое произойдет тогда». А в октябре по городу разнеслись слухи, что Керенский навсегда покинул Петроград, или попросту удрал из обреченного города.

Позже, уже при советской власти появилась официальная легенда о том, как председатель Временного правительства Александр Федорович Керенский, в которого так верила петроградская интеллигенция, в ночь перед штурмом Зимнего бежал из Петрограда, переодевшись в женское платье. На самом деле, как впоследствии напишет об этом сам Керенский, он «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить подходившие, как казалось, войска». И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на свое место – на правой стороне заднего сиденья в своем полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска». Тем не менее легенда оказалась живучей. Скорее всего, причиной ее возникновения стали два обстоятельства, в народном сознании слившиеся в одно. Во-первых, в охране Зимнего дворца был женский батальон и, во-вторых, из Гатчины Керенский действительно вынужден был бежать, переодевшись в матросскую форму.

Подобная логика фольклору не была свойственна, и он объяснял все гораздо проще и доходчивее. Когда солдаты и матросы ворвались в Зимний дворец, они бросились на поиски Председателя Временного правительства. В то время в некоторых залах и коридорах Зимнего дворца размещался военный госпиталь. В одном из помещений солдаты наткнулись на раненых со сплошь забинтованными головами. Почувствовав в этом что-то подозрительное, они стали остервенело срывать бинты с ничего не понимавших беспомощных больных. Тогда кто-то догадался, кого ищут солдаты, и закричал: «Да он еще вчера переоделся медсестрой и сбежал». Так вроде бы и родилась легенда.

По другой фольклорной версии, Керенский покинул Зимний дворец, воспользовавшись одним из подземных ходов, который вел в дом военного ведомства на Адмиралтейском проспекте. Там его ожидал управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. Оттуда будто бы Керенский и уехал в Гатчину, надеясь привести войска для усмирения народа. Согласно современным легендам, в бывшем доме Набокова где-то хранятся драгоценности, в свое время «украденные дворником Устином» у своего хозяина и тогда же спрятанные им. Безуспешные попытки найти этот клад предпринимаются будто бы до сих пор.

Еще одним таинственным подземным ходом якобы предложил воспользоваться членам Временного правительства некий пожилой чиновник дворцового ведомства. Эта странная легенда родилась, скорее всего, в узких кругах юристов и законников. Легенда утверждает, что заседавшим во дворце членам правительства вначале показалось заманчивым воспользоваться этим неожиданным предложением. Но в тот напряженный момент кто-то напомнил коллегам, что в случае бегства законного правительства революция будет считаться юридически правомерной. Только арест всего состава Кабинета, да еще во время его рабочего заседания, сделает ее в глазах всего мира незаконной. С этим согласились даже самые робкие из членов правительства. Через несколько минут все они были арестованы. Так началась новая, большевистская эпоха в истории России.

Накануне, как об этом написал Джон Рид в своей знаменитой книге «Десять дней, которые потрясли мир», Ленин произнес свою легендарную фразу: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Впоследствии оказалось, что это и в самом деле была всего лишь легенда. Ленин ничего подобного не говорил, а, наоборот, настаивал будто бы на том, что восстание должно совершиться 24 октября, а британский романтик Джон Рид либо подхватил этот революционный афоризм с чьих-то уст, либо придумал сам для занимательности.

Сразу после октябрьского переворота родилась еще одна легенда. На этот раз об историческом выстреле крейсера «Аврора», который возвестил всему миру о начале новой эры в истории человечества. Будто бы на крейсер, в сопровождении отряда красных моряков, «взошла женщина невероятной, нечеловеческой красоты, огромного роста, с косами вокруг головы. Лицо бледное, ни кровинки. Словно ожившая статуя». Говорили, что это была знаменитая Лариса Рейснер. Она-де и распорядилась дать залп из корабельной пушки. Моряки крейсера молча переглянулись: женщина на корабле – плохая примета, но команде подчинились и выстрел произвели.

Стреляли в ту осеннюю ночь и пушки Петропавловской крепости. Говорят, революционные матросы ворвались в крепость в поисках пушек для штурма Зимнего. Старый пушкарь пытался убедить нетерпеливых революционеров, что все орудия в Петропавловской крепости изношены, что их стволы не выдержат стрельбы и вдребезги разлетятся. Да и тавоту для смазки стволов в крепости не оказалось. Матросы нервничали. Времени оставалось мало, и они потребовали, чтобы старик приготовился стрелять. Когда старый солдат понял, что отвертеться не удастся, он бросился в солдатский гальюн, зачерпнул ведро дерьма, смазал им ствол пушки и, таясь от матросов, заложил холостой заряд. Последовала команда и, как утверждает легенда, прогремел… сраный залп революции. По этому сигналу будто бы и бросились на штурм Зимнего дворца.

Противостоять вооруженным матросам было практически некому. Охраняли Зимний дворец 137 человек 1-го Петроградского женского батальона. Революционные матросы иначе, чем «суки Керенского», их не называли. Практически никакого сопротивления они не оказали, несмотря на то, что впоследствии родилась легенда о том, что все женщины были ранены, «отправлены в Павловские казармы, где все без исключения был изнасилованы». Об этом пишет Зинаида Гиппиус, хотя известно, что британским дипломатам «удалось освободить этих женщин живыми и невредимыми».

Говорят, первый революционный караул в Зимнем дворце был установлен у статуи Венеры. Вооруженный матрос воспринял эту обязанность почетной, боялся отвлечься, стоял по стойке «смирно» и только время от времени выкрикивал: «Кто руки отломал? Ноги повыдергиваю!»

Через несколько дней произошел «второй штурм» Зимнего дворца. В казармах близлежащего полка распространился слух, что большевики собираются слить все вино из царских подвалов в Неву. Установили дежурство. «И как только заметили приготовления, немедленно пошли на штурм и взяли дворец вторично». Вышедшие из повиновения солдаты начали громить погреба, прикладами разбивали вековые бочки и пили до тех пор, пока не теряли сознание. Говорят в тот день в потоках вина «потонуло немалое число перепившихся до потери сознания громил». Мало этого. Из подвалов вино потекло в Неву, со всех концов города, узнав об этом, сбежался народ, а «некоторые самые отчаянные становились на четвереньки и пили эту пакость». Что уж было говорить о слухах, просочившихся из Кунсткамеры о том, что бесценные музейные экспонаты гибнут, «так как спирт, по традиции, используется по прямому назначению».

Не отсюда ли произрастают корни большевистской ненависти к спиртному как таковому, вне зависимости от того, кто, что и зачем пьет. Вот одно из курьезных доказательств этого предположения. Будто бы именно большевистские идеологи придумали, ставшее модным жаргонное словцо «рОзлив», с обязательным ударением на «о». И сделано это с единственной целью не снизить великого значения другого слова: Разлив – название поселка под Петербургом, где в 1917 году скрывался от Временного правительства Ленин.

Если быть точным, то на самом деле был и «третий штурм» Зимнего дворца. Правда, он был тщательно спланирован, хорошо срежиссирован и отрепетирован. Это произошло во время съемок сцены штурма для фильма Сергея Эйзенштейна «Октябрь» в 1927 году. Если верить фольклору, исключительно благодаря этому обстоятельству был сохранен Ангел на Александровской колонне. Точнее, после революции Ангел якобы был снят, на его месте собирались установить скульптуру Ленина. Эйзенштейн настоял на том, что без Ангела его фильм утратит элемент правдоподобия. С ним согласились, и фигуру Ангела возвратили на свое место. Якобы временно. А потом о ней просто забыли.

Так или иначе, революция состоялась. Оставалось объяснить собственному народу и всему миру причины, ее вызвавшие. Кроме официальных пропагандистских тезисов, была в то время известна и нетрадиционная фольклорная версия случившегося. Ленин якобы задумал и осуществил революцию как месть Романовым за казненного брата. Довольно последовательная и стройная легенда представляла собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина Мария Бланк, приняв крещение, стала фрейлиной великой княгини, жены будущего императора Александра III. Хорошенькая фрейлина завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала ее срочно отправили к родителям и «сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе». Мария благополучно родила сына, назвав его Александром – в честь отца.

Далее события, как и положено в легенде, развивались с легендарной скоростью. Александр, будучи студентом, узнал семейную тайну и поклялся отомстить за поруганную честь матери. Он примкнул к студенческой террористической организации и взялся бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его отец. В качестве участника подготовки этого покушения Александр Ульянов был судим и приговорен к смерти. Накануне казни к нему приехала мать. Но перед посещением сына, согласно легенде, она встретилась с императором, который будто бы согласился простить своего сына, если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов покаяться отказался и был казнен. После этого Ленину ничего не оставалось, как мстить не только за мать, но и за брата.

Как и всякий настоящий революционер, Владимир Ульянов позаботился о псевдониме. До революции свои теоретические работы он подписывал по-разному, но затем остановился на короткой и звучной фамилии – Ленин. О появлении этой партийной клички существует несколько предположений. Все они имеют легендарный или уж, во всяком случае, полулегендарный характер. По одной легенде, фамилия Ленин появилась после известного расстрела забастовщиков на Ленских золотых приисках в 1912 году. Тогда было убито и ранено более пятисот человек. Владимир Ильич был потрясен этими событиями, прочитав о них очерк В. Г. Короленко. Будто бы тогда-то и возникла у Владимира Ильича странная идея увековечить память об этом чудовищном преступлении царизма в своем псевдониме.

По другой легенде, знаменитый псевдоним появился при совершенно других обстоятельствах – менее драматичных, но зато более интригующих. В одной из народных школ Петербурга вместе с Надеждой Константиновной Крупской преподавала выпускница Бестужевских курсов некая Ольга Николаевна Ленина, к которой Владимир Ильич питал тайную привязанность. В память об этих, неизвестных даже самой Ольге Николаевне чувствах, Владимир Ильич и присвоил себе ее красивую фамилию.

Правда, у этого легендарного «генеалогического» древа есть и вполне реальная ветвь. Один из братьев Ольги Николаевны принимал участие в подготовке нелегальной поездки Владимира Ильича за границу. Будто бы он и предложил изготовить конспиративный паспорт для выезда из России на имя своего отца, Николая Егоровича Ленина, в то время неизлечимо больного и бывшего чуть ли не при смерти. В пользу этой версии говорит тот факт, что первоначально Владимир Ильич так и подписывался – Николай Ленин. Эту подпись знает не только официальная историография, но и фольклор. В частушках, которые распевали в Петрограде на мотив песни «Из-за острова на стрежень», поется, как «Из-за острова Кронштадта/На простор реки Невы/Выплывает много лодок,/В них сидят большевики./На передней Колька Ленин/С Коллонтайкою своей…» и т. д.

Из-за границы Ленин вернулся в апреле 1917 года. Почти сразу родились слухи о том, что он с группой большевиков приехал в Россию на деньги германского правительства в запломбированном вагоне. Германия якобы была заинтересована в большевиках, способных расшатать внутреннюю ситуацию в стране, что на фоне продолжавшейся войны работало явно на пользу германской армии. Широким распространением этих слухов большевики были настолько обеспокоены, что, если верить фольклору, сами позаботились, чтобы в иностранных газетах появилось сообщение о том, что «легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается». Кто был инициатором и автором этой информации, неизвестно, но, как об этом пишет Дмитрий Волкогонов, в 1919 году Чичерин именно об этом срочной телеграммой уведомил Троцкого. И в каждой строчке этой телеграммы так и чувствуется полное удовлетворение достигнутым результатом.

Знало бы большевистское руководство, что за границей в это же время рождаются еще более невероятные мифы о вожде мирового пролетариата. Например, в Югославии вышла книга откровенно антисемитского содержания, в которой утверждалось, что на самом деле было два Лениных. Один из них, сын каторжника, был усыновлен Ильей Николаевичем Ульяновым. Он вырос и стал агентом сразу двух охранок – русской и прусской. И когда он неожиданно умер в Берлине в 1912 году, то был заменен другим агентом, необыкновенно на него похожим.

Мы попытались рассмотреть только те легенды, которые рождались вокруг имени Ленина в период подготовки и осуществления октябрьского переворота. Они нелицеприятны. Легенды о камере, в которой Владимир Ильич «ел чернильницу из хлеба и запивал ее чернилами из молока», о человеке с ружьем, которому вождь мирового пролетариата помог раздобыть кипяточку, о детях, с которыми дедушка Ленин, позабыв о государственных делах, украшал елку, появились позже. Все они претендовали на абсолютную правду и потому к фольклору не имеют никакого отношения.

Однако вернемся в послереволюционный Петроград. В 1918 году столицу России перенесли в Москву. Разжалованный Петроград стал центром так называемой Северной коммуны во главе с Г. Е. Зиновьевым. Однако амбиции петроградских революционеров были столь велики, что центральные законы на территории коммуны действовали номинально и только с разрешения петроградского начальства. Рассказывают, что зиновьевские чиновники любили говаривать: «Нам Москва не указ».

Но несмотря ни на что Петроград в глазах всей страны оставался «самым святым городом во всей России». Эти вещие слова молва приписывает оптинскому старцу Нектарию, он будто бы сказал их в последние дни Оптиной пустыни.

Между тем надвигался красный террор.

В начале XIX века в Петербурге жила дочь действительного статского советника И. Ф. Фитингофа, правнучка фельдмаршала Б. К. Миниха, известная писательница баронесса Юлия де Крюденер. После смерти своего мужа она неожиданно для всех впала в мистицизм. Обладая незаурядной силой внушения, она решила попробовать себя в качестве пророчицы и даже преуспела на этом поприще. К ней обращались самые известные люди столицы. Затем она уехала во Францию и долгое время жила в Париже. В 1818 году Юлия де Крюденер вернулась в Петербург. Однажды, проходя мимо дома своего мужа на Гороховой, 2, она увидела через окна кровь, стекавшую по стенам комнат. Потоки крови заливали подвалы, заполняя их доверху. Очнувшись от видения, побледневшая Юлия де Крюденер будто бы проговорила, обращаясь к своим спутникам: «Через сто лет в России будет так же, как во Франции, только страшнее. И начнется все с моего дома».

Прошло сто лет. Один из ближайших сподвижников Ленина Феликс Дзержинский был назначен председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Говорят, он был осведомлен о давнем пророчестве баронессы Крюденер. И то ли собирался опровергнуть его своей деятельностью, то ли хотел доказать миру, что речь в пророчестве шла о «кровавом царском режиме», но именно вспомнив о ее зловещем предсказании, будто бы решительно заявил: «Здесь, в этом доме, и будет работать наша революционная Чрезвычайная комиссия». Впрочем, если верить городскому фольклору, в подвалах дома на Гороховой только допрашивали и пытали. Затем арестованных привозили в Чесменскую церковь и здесь расстреливали. Тут же, на Чесменском военном кладбище, трупы предавали земле.

Остается только напомнить читателям, что в доме на Гороховой, 2 и до революции размещались учреждения подобного рода. В начале XX века здесь находилось Охранное отделение, ведавшее политическим сыском в России.

Едва ли не сразу после октябрьского переворота начались массовые реквизиции движимого и недвижимого имущества, сопровождавшиеся революционными погромами, в вихре которых исчезали не только драгоценности, принадлежавшие отдельным людям, но и ценности непреходящего общероссийского значения. Рассказывали, что разгрому подвергся даже музей Пушкина в Александровском лицее на Каменноостровском проспекте. После проведенной там «реквизиции» бесследно «исчезли пушкинские реликвии: пуля, найденная, по преданию, в жилете раненого поэта, золотые ножницы и перстень – невиданная редкость, вывезенная с востока и воспетая Пушкиным в одном из стихотворений».

Грабили всё подряд и не попасть под это «красное колесо» было практически невозможно. В объятом паникой Петрограде рассказывали легенду о «хитрой графине Клейнмихель», фешенебельный особняк которой удалось спасти только благодаря сообразительности графини. Она будто бы закрыла все окна ставнями, заперла двери, и вывесила перед входом в дом плакат: «Не трогать. Дом является собственностью петроградского совета. Графиня Клейнмихель отправлена в Петропавловскую крепость». Сама хитроумная графиня в это время находилась в доме и обдумывала план побега.

Но все же оставалось немало тех, кто искренне хотел верить в светлые идеалы революции. Среди них были и так называемые бывшие. Есть легенда о том, что один из молодых владельцев Шереметевского дворца на Фонтанке, после того, как его родственники уехали за границу, пришел в Смольный и положил ключи от дворца на стол некоему высокому чиновнику: «Они ваши». И услышал в ответ: «Нам подачки не нужны. Мы и так все возьмем».

Правда, как свидетельствует городской фольклор, не все сходило с рук. На танцевальном вечере, устроенном революционными матросами Кронштадта в одной из церквей, пьяный матрос решился пригласить на танец девушку. Та, видя его состояние, отказалась. «Хорошо, – вызывающе проговорил матрос, – тогда я найду себе другую пару». И, сорвав со стены икону Богородицы, «пустился с нею в непристойный пляс». Но через несколько минут он внезапно свалился тут же замертво. Смерть его, как рассказывают, была страшна и «произвела впечатление» на окружающих.

Те, кто ясно понимал, что происходит в России, стремились уехать из Петрограда. В первую очередь город покидали иностранцы. Есть легенда о некоем американце, случайно оказавшемся в Петрограде в те трагические «окаянные дни». Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: «Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город? Что вы с ним будете делать?»

В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского географического общества. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе, как «наш дурачок Ники». Николай Михайлович был расстрелян 28 января того же года. По преданию, перед расстрелом пожилой князь снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, все-таки царские…»

Однажды в день рождения Лермонтова поэт Николай Гумилев заказал по нему панихиду. Как вспоминает Ирина Одоевцева, во время службы Гумилев повернулся к ней: «Скажите, вы не заметили, что священник ошибся один раз и вместо „Михаил“ сказал „Николай“»? – «Нет, не заметила. Я ведь очень внимательна. Я бы услышала», – ответила ему его спутница. Гумилев недоверчиво улыбнулся: «С той минуты, как мне послышалось „Николай“ вместо „Михаил“, все мне не по себе». В 1921 году Гумилев, обвиненный в контрреволюционном заговоре, был расстрелян. По преданию, это произошло вблизи станции Бернгардовка по Финляндской железной дороге.

Бытовала легенда о вскрытии большевиками захоронений великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора. Будто бы извлекли останки всех тринадцати погребенных там великих князей, свалили их в кучу и сожгли в общем костре, причем, как утверждает легенда, сожгли не где-нибудь, а на паперти собора, в чем рассказчики видели особую иезуитскую изощренность новых хозяев России. Эта зловещая легенда жила в народе более семидесяти лет, и только совсем недавно, в ходе плановых реставрационных работ, к счастью, не подтвердилась.

В то же время, вопреки старинным традициям, согласно которым хоронить вне церковной и кладбищенской оград не полагалось, большевики устраивали погосты прямо посреди города, на его площадях. Созданный на Марсовом поле кладбищенский мемориал в то время породил мрачную шутку о том, что скоро «Петрополь превратится в Некрополь».

Впоследствии, пытаясь понять истоки такой беспримерной жестокости и, как это обычно бывает, стараясь персонифицировать казавшиеся безликими события, стали копаться в биографиях большевистских вождей. Рассказывали легенду из дореволюционной жизни Ленина. Находясь вместе с Крупской в Швейцарии, Ленин стал очевидцем смерти матери Надежды Константиновны, которая была с ними. Оба поочередно дежурили у постели умирающей. По договоренности, они должны были разбудить друг друга, если случится непоправимое. Мать умерла во время дежурства Владимира Ильича. Ленин в это время что-то писал. Наутро Крупская с ужасом обнаружила, что мать умерла, а Ленин все еще продолжал работать. Крупская потребовала объяснений. «Но ты же просила тебя разбудить, если матери потребуется помощь. Она умерла. Твоя помощь не нужна», – ответил будущий вождь революции.

В конце концов поиски истоков привели к определенному результату. По утверждению христианских мистиков, если из слова «коммунизм» убрать одну букву, то сумма цифр этого слова составит «звериное число „666“». А если это слово, продолжали они, сложить «из шестнадцати спичек, то из них же можно составить фамилию „Ленин“». Это удивительным образом, утверждали они, было предсказано еще Иоанном Богословом в 15-м стихе 13-й главы его Откровения: «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Впрочем, жестокость новых хозяев России распространялась только на тех, кого стали презрительно называть «буржуями». Пролетариат ждал от большевиков не только «светлого будущего», но и безусловных преимуществ перед бывшими эксплуататорами. Эти ожидания трансформировались в самые невероятные слухи. Ирина Одоевцева вспоминает, как соседка остановила ее в коридоре «уплотненной» квартиры вопросом: «Правда ли, скажите, Ленин издал декрет, что нам, пролетаркам, носить всего шесть месяцев, а буржуйкам двенадцать?»

По революционному городу ходили тревожные слухи, будто на улицах «орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикрепленных у них к сапогам». Говорили также, что одеты они в саваны. Возглавлял банду некий Иван Больгаузен по кличке Живой труп, а его подруга Мария Полевая будто бы собственноручно шила саваны.

Мы уже говорили, что в Петрограде было много китайцев, которые, как говорили в народе, приходили по ночам в ЧК за душами замученных и расстрелянных людей. Эти китайцы были якобы приглашены во время Первой мировой войны русским правительством для строительства оборонительных сооружений, но, оставшись после революции не у дел, пошли работать палачами. «Ходя, ходя, почему у тебя походя руки в крови?» Говорили, что однажды всех этих китайцев перебили на рынках «и передушили, как лягушек, на улицах».

Неожиданно в голодном Петрограде появились дикие утки. Плавая по Неве, они все время прижимались к набережной у Зимнего дворца. В городе утверждали, что это защитницы Зимнего, расстрелянные после штурма царского дворца. И в Летнем саду появились какие-то дикие птицы. Молва считала их душами умерших.

Красный террор приобретал все больший размах. Ни на один день не прекращались обыски. Часто приходили к Шаляпину. Искали золото, бриллианты. Конфисковали серебряные ложки и вилки. Забрали «двести бутылок французского вина». Сохранилось предание, что однажды Шаляпин пришел к председателю Петросовета Зиновьеву и сказал ему: «Я не против обысков, но нельзя ли обыскивать меня в удобное для меня время, с восьми до девятнадцати, например?»

Как-то раз Федор Иванович встретился с художником Коровиным. «Мне сегодня выступать перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?» – «Не знаю, что такое конные матросы, но знаю, что уезжать надо», – будто бы ответил Коровин.

Собрался эмигрировать писатель Федор Сологуб. Оформил документы, получил разрешение, собрал вещи – и, как гласит предание, именно в это время его жена А. Н. Чеботаревская бросилась с Тучкова моста в Неву. Почему именно тогда, когда была уже оформлена виза на выезд, никто не понимал. Говорили, будто вмешалась ЧК. Другие утверждали, что родная земля не отпустила. Федор Сологуб остался один, в смерть Чеботаревской не верил и, как утверждает легенда, до конца дней поджидал жену. Был уверен, что она вернется домой. Несколько лет прислушивался к звонку в передней. Жена его погибла в пасмурные декабрьские дни, и с тех пор Сологуб повторял: «Я умру от декабрита». Сологуб так и не эмигрировал и умер в одиночестве в 1927 году.