Текст книги "Если хочешь быть волшебником"

Автор книги: Натан Полянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

3. Жми на педали

– Ракитин, повтори!

Лева вскочил, растерянно глянул на учителя. Позади него раздался смешок.

– Может быть, ты нездоров?

– Как буйвол, – шепотом подсказал тот же смешливый голос сзади.

– Я здоров, – ответил Лева.

– Тем хуже. Ты очень невнимателен сегодня! Садись!

Лева сел. Но через несколько минут его мысли снова стали разбегаться. Как тяжело слушать про какой-то кислород, про горение и давление газов, когда дома тебя дожидается превосходный велосипед. Одно утешало его: на коротких и столь редких сегодня переменках он успел рассказать о своем велосипеде почти всем ребятам.

Когда уроки, как всякое испытание в жизни, в конце концов кончились, Лева не пошел домой – он торопился к Гене Князеву, который, будучи сам заядлым велосипедистом, лучше других мог понять его, но который не явился сегодня в школу.

Гена был один. Прижав ладонь к перевязанной щеке, он метался по комнате.

– Болеешь? – участливо осведомился Лева.

– Зубы, зубы, – невнятно промычал Князев, – со вчерашнего вечера. Шалфеем полоскал, грелку клал, у врача был… Ой, ой, ой! – взвыл он и снова запрыгал по комнате.

– А у меня зубы никогда еще не болели, – сообщил Лева. Выразив таким образом свое сочувствие больному, он тут же приступил к делу: – Будь другом, Гвидон, поучи меня на твоем велосипеде.

– Зачем тебе? – промычал тот.

– Каждому человеку нужно…

– Ну-у-у, сказал! – Гена остановился перед Левой и заговорил быстро, будто торопясь использовать перерыв до следующего приступа боли: – Разве на самолетах каждый умеет? А самолет и велосипед почти…

Он запнулся, покачал головой, будто знал, что Лева поймет его с полуслова, и тот подсказал:

– …почти братья.

– Может быть. Но чтобы стать настоящим гонщиком, надо иметь свою машину.

– Есть, есть!.. Да стыдно в руках ее водить к тебе, еще засмеют.

– Ты все-таки купил? – Гена сделал длинный фигурный прыжок и воскликнул: – Мо-ло-дец! Вот это я понимаю! Конечно научу, будешь ездить артистически. Я враз научу, так что и пикнуть не успеешь. Идем!

Он схватил Леву за руку и увлек во двор.

– Я не упаду? – на ходу допытывался Лева.

– Настоящий велосипед не сбрасывает седоков, – гордо произнес Гена.

– А если упаду, то не расшибусь?

– Кто сказал, – горячился Гена, – где ты читал, что велосипедисты расшибаются?..

– Нигде, – согласился Лева, но тут же продолжал: – А если все же… то не очень больно?

– Велосипедисты не падают, – упрямился Гена. – Падают только «бабы».

– А может «баба» стать велосипедистом?

– Никогда, – отрезал Князев.

Первый урок практической езды на велосипеде состоялся на поляне за домом Князевых. Стоя на пригорке и крепко удерживая машину, Гена командовал:

– Садись на седло!.. Так… Крепче руль держи… Ногами пока не дрыгай, только равновесие сохраняй… Отпускаю… Ну, побежали!

Последняя команда Гены относилась к нему самому и к велосипеду. Но он сразу же отстал от разогнавшейся с горки машины, и не успел Лева «пикнуть», как уже лежал на земле в обнимку с велосипедом.

Теперь, может быть, наступила очередь Левы стонать, а Гены – ухмыляться. Но вместо этого он довольно грубо крикнул:

– Ты чего машину портишь, бегемот косолапый! Разве я тебе так велел?

– Не так, – прокряхтел Лева, поднимаясь, – но зачем ты машину отпустил, уговора такого не было?

Он ушибся и пребольно. Но все же ничего страшного с ним не случилось. Руками и ногами он мог двигать, глаза его видели, уши слышали, голова была на месте и из носу ничего не капало, так что даже матери не за что будет бранить его. Он стоял, прислушиваясь к боли в ушибленном колене, и ослюненным пальцем смывал пыль с царапины на ладони.

– А ведь это совсем не страшно, – произнес он наконец, – даже нисколечко. Давай еще раз!

– Садись!.. Но теперь по равнине поедем, по горам тебе еще рано. Так!.. Теперь ногами на педали жми!.. По очереди, по очереди, не обеими сразу!.. Теперь поворот!.. Не бойся, не бойся, держу!..

Лева был бледен. Гена раскраснелся, из-под околышка фуражки по его лицу растекались струйки пота; сорвав повязку со щеки, он вытер ею лоб и бросил, забыв про зубную боль. Оба были счастливы. Лева – потому, что уже умел самостоятельно садиться на машину и соскакивать с нее. Гена – потому, что возомнил себя тренером.

– Приходить завтра еще раз? – осведомился Лева на прощание.

– Теперь ты сам, сам, – ответил Гена, – а я позову, если еще раз зубы заболят.

– Спасибо за науку, Гвидон. Выручил ты меня. Запомню.

– Запоминать надо плохое, чтобы отомстить, а доброе не стоит, – великодушно возразил Гена. – Ну, желаю всяческих рекордов.

4. Лесная база

По воскресеньям Анфиса Петровна поднималась рано, чтобы успеть до завтрака сходить на рынок. А на время между завтраком и обедом давно предусмотрена генеральная уборка в доме. Воскресный день тянется дольше любого другого, и если рано встать, можно сделать многое из того, что целую неделю откладывалось на более свободный час.

Едва старуха собрала в кошелку пустые баночки, судки, мешочки, как услышала, что и Николай поднялся.

– Тебе еще поспать можно, – сказала она, когда внук вышел умываться.

– Мне к девяти надо уйти, так я пока на огороде поработаю. Если еще есть что делать, говори.

Николай давно пользовался правом отлучаться из дому без разрешения бабушки.

– Не по пустому делу идешь? – только и спросила она.

– По очень важному делу. Так что говори, какая для меня работа есть?

– Картошку на завтрак свари, масло в кладовке найдешь. Сам поешь, молоко тем временем вскипяти, да гляди, чтобы не ушло. Казанок с картошкой подушкой укрой и выходи мне навстречу, сама всех покупок не донесу. А Леночку не буди, сама ее подниму.

Кивком головы Николай подтвердил, что все понял и все выполнит. А в условленный срок он уже подходил к зеленому павильону. На площадке у входа в павильон мастер разговаривал с мужчиной средних лет в войлочной шляпе. Между ними стоял мотоцикл без коляски.

– Сигнал не действует, – говорил мужчина.

– Только сигнал? – кивком головы приветствуя Николая, переспросил мастер. – Тогда обождите, это исправить недолго.

– Нет-нет, – возразил человек, – дел у меня в городе много, раньше вечера все равно не управлюсь, прошу не торопиться. Завтра зайду.

Он ушел. Пригласив Николая подойти ближе, мастер нагнулся над мотоциклом.

– Вот сигнальный аппарат… вот аккумулятор. Ток идет через кнопку на руле. Нажмешь, и…

Клаксон издал сиплый, дребезжащий звук.

– Разрегулировался, – одним словом определил мастер. Он отвинтил гайку опоры, отсоединил проводки и снял аппарат. Николай видел, как мастер коснулся отверткой одного из винтиков на задней крышке и повернул его едва ли больше, чем на половину оборота. Когда он тут же приложил проводки к клеммам сигнала, раздался громкий, густой, ясный звук. От неожиданности Николай вздрогнул, а проходивший мимо мужчина шарахнулся в сторону. Николай невольно рассмеялся. Мужчина обернулся и погрозил ему пальцем.

Мастер продолжал осмотр мотоцикла. Несколькими движениями руки разогнал заднее колесо и резко затормозил его, пошатал на оси влево-вправо, потискал шины, завел мотор, прислушиваясь к его холостому ходу. Заглушив мотор, он протянул Николаю сигнал:

– Приладь!

Николай взял сигнал в руки. Глядя на крышку, под которой был скрыт механизм, он спросил:

– Можно заглянуть внутрь?

– Ничего мудреного, – отверг мастер его просьбу, – магнит с обмоткой и пластинка – вибратор. Телефонный аппарат разбирал?

– Радионаушники разбирал.

– Вот-вот, разница невелика… Ну, делай!

Николай присел на корточки возле мотоцикла. Он волновался, и руки у него дрожали. Но ушко сигнала свободно оделось на предназначенный для него болтик на раме, а проводки от аккумулятора почти касались клемм, точно сами просились на свое место. Когда Николай все скрепил и нажал кнопку на руле, сигнал заревел в полный голос.

– Ну, ладно, – удовлетворенно произнес мастер, – не барсуком растешь. А велосипед у тебя есть?

Велосипед был, разумеется, куда более доступной вещью, чем мотоцикл. Во всех магазинах, даже в таких, где, судя по вывескам, полагалось продавать одеколоны, или белье, или конскую сбрую, с некоторых пор на витринах появились велосипеды… Одним словом, после того как Старый мастер задал свой вопрос, Николай вдруг ощутил, что не иметь велосипеда – это почти позор. Сквозь зубы он процедил:

– Не-ет…

– Ничего, не огорчайся, – сказал мастер, неожиданно обняв мальчика за плечи, – совсем не обязательно иметь собственные колеса. Вот и я обхожусь. – Он приподнял свою деревянную ногу, словно любуясь ею, и со стуком опустил ее на асфальт, будто хотел показать, как удобно ею притопывать. Но при этом Николай увидел в его глазах такое выражение, что теперь ему самому захотелось обнять мастера, сказать: «Совсем не обязательно… не огорчайтесь!..»

Но странное выражение в глазах мастера уже исчезло. Он сказал:

– Так что иди пешком, раз такое дело… Сегодня мне некогда.

– Но вы же сами звали, – не удержался Николай.

– Помню. Извиняюсь. Потому что барсук этот приплелся, все планы взорвал. Он «только сигнал» неисправный привез, а оказалось: тормозная колодка требует замены, ведущий конус поизносился, тросы подогнаны неточно, в заднем колесе люфт большой, передняя втулка давно не смазывалась, возможно, в ней и шариков не хватает.

– Но он же не просил вас, – воскликнул Николай, изумленный тем, с какой быстротой мастер обнаружил все недостатки машины.

– Не просил… Не понимает… не думает. А наше дело – спасать барсуков.

Николай не мог больше оставаться в неведении относительно значения этого слова.

– Барсук – это животное… – начал он.

– И человек, – подхватил мастер. – Дрянь-человек… Неряха, соня, размазня! Ну, сообрази, – указал мастер на мотоцикл, – сядет такой на свою машину и на первом же спуске – под откос или на повороте ногу сломает, а то и шею свернет… Не продавать бы белоручкам!.. Вон их из магазинов, в шею!

Николаю было непонятно, почему при такой нелюбви к «барсукам» мастер все же беспокоится о них, но спросить он не посмел.

– Так что иди домой, – повторил мастер твердо, хоть и ласково.

– Иду, – дрогнувшим голосом отозвался Николай, – только мне как раз интересно, как вы плохую машину исправите.

Мастер улыбнулся – ответ пришелся ему по душе.

– Отлично, если так. А свободен ты до вечера?

– Хоть до утра!..

– Едем тогда со мной.

– Едем.

Николай не стал спрашивать, куда и зачем. Вдвоем они закатили мотоцикл под навес во дворе. Мастер достал большой парусиновый мешок, туго свернул его и дал нести Николаю. Затем он, – что по мнению Николая было уже совершенно излишним, – глянул на себя в карманное зеркальце, вспушил бороду так, чтобы она закрывала широкий шрам на щеке.

– Ехать поездом, далековато, – предупредил он.

– Все равно!.. Я еще никуда почти не ездил.

– Бабушка не будет беспокоиться?

– Она знает, дядя мастер.

– Зуев я, – перебил Николая мастер, – Федор Иванович. Хоть так зови, хоть так. А ты чей?

– Самохин. Отца и матери нет, бабушка в больнице работает.

– Анфиса Петровна?.. Нянечка?

– Вы ее знаете? – обрадовался мальчик.

– И отца твоего знал. Он… – Зуев запнулся. Лицо его, и без того темное, будто подернулось черной пеленой.

– Тоже партизан был, – подсказал Николай.

– Славным человеком был, – вторил мастер, – большие дела делал… Так береги бабушку, слово ее уважай… Поклон передай от меня.

– Спасибо.

Чего-то мастер не договорил, и Николай уловил это.

– Вы с отцом моим воевали?.. Как он погиб?.. Где похоронен?

– В последний раз его раненого видел, а что потом – не знаю… Нет, не спрашивай больше, – пресек он дальнейшие расспросы Николая. – А Лена кем же тебе приходится? – перевел он разговор на другое.

– Сестра она мне.

– Как сестра?.. Лет ей шесть – семь, а отца и матери уж десять лет нет?

– Все равно сестра, – упрямо возразил Николай, – бабушка-то у нас общая?.. Мне – родная, Лене – приемная, а кроме бабушки, ни у меня, ни у Лены нет никого.

– Верно, сестра, – согласился Федор Иванович.

Николай надеялся, что мастер все же расскажет что-нибудь об отце, и, чтобы расположить его к этому, он добавил:

– Бабушку мы очень любим… А отца я совсем мало помню…

Но Федор Иванович, углубившись в свои мысли, ничего на это не ответил.

* * *

На станции Дретунь Федор Иванович и Николай сошли с пригородного поезда.

– Не отставай, – бросил Федор Иванович Николаю. Предупреждение было излишним, потому что спустя минуту мальчик был уже шагах в двадцати впереди мастера. Тот недовольно окликнул его:

– Тебя только на поводке водить… Не забегай далеко!

Они миновали станционные постройки, прошли мимо колодца с воротом и деревянным навесом над ним, пересекли пути и спустились в небольшой овражек. По его дну тек ручеек двумя рукавами, каждый не шире шага взрослого человека. Николай перепрыгнул через оба рукава сразу и обождал Зуева. По крутому склону они, обойдя несколько заросших ивняком воронок, выбрались на косогор и вступили в лес.

На опушке росли тоненькие, совсем юные березки. Когда Николай, оступившись, схватился за ствол одной из них, она легко пригнулась и, вырвавшись из рук мальчика, выпрямилась с шелестом, похожим на вздох облегчения. Глубже в лес все чаще попадались сосенки с изящными стрелками на макушках, старые, похожие на пальмы сосны, с голыми стволами и жидкими пучками ветвей лишь на самых вершинах, низкорослые клены и кусты ольховника.

Федор Иванович раздвигал кусты с хозяйской уверенностью, к немалому удивлению мальчика, которому теперь действительно нельзя было ни отставать, ни забегать вперед – тут недолго и потерять друг друга.

– Вы этот лес хорошо знаете, – произнес вдруг Николай. – Не тут вы партизанили?

Федор Иванович не отозвался.

«Мой отец, видно, где-то в этих местах погиб», – очень хотелось сказать Николаю, но он не решился.

Звуки, доносившиеся из станционного поселка, постепенно глохли. Упорнее других сопровождало путников сухое тарахтение какого-то моторчика, но вскоре и этот звук отстал. Один раз вдалеке прокричал паровоз, а потом наступила тишина, таинственная и пугающая. Иногда Николаю мерещилось, что кто-то подстерегает их в чаще, иногда чудилось, будто сам он куда-то крадется, и надо делать это как можно тише и незаметней.

Почти за каждым кустом он натыкался на широкие низкие пни. Иные из них давно истлели, от них легко откалывались трухлявые щепки и рыхлые комки, в руках рассыпавшиеся в бурую пыль. Другие, темные и плотные, были неподатливы, как камень. Казалось, ударь молотком – и такой зазвенит, запоет… А постой перед ним, вникни в шепот окружающей его молодой поросли – и услышишь повесть о том, как некогда лесные великаны стояли тут дозором во славу родимой земли.

Медленно пробирался Николай по этому тихому, древнему, много раз вырубленному, выжженному, иссеченному снарядами и снова полному сил лесу. Он испытывал странное чувство, когда каждый громкий звук кажется кощунственным, каждый шорох вызывает досаду и раздражение, даже биение собственного сердца кажется нарушением чьего-то священного покоя.

Вышли на узкую прямую лесную дорогу, похожую на просеку. Возможно, что она и была когда-то создана пилой и топором. Утоптанная почва, заросшая кустистой травой, хранила на себе почти стершиеся от времени следы колес. Видно было, что в прошлом ездили тут немало, но уже долгое время лишь случайная подвода забредала сюда.

Среди узеньких листочков и сухих веток низкорослого темного куста, росшего у самой дороги, Николай разглядел какие-то красные ягоды. Подошел ближе и ударился коленом о что-то твердое: из земли торчало ржавое исковерканное колесо от мотоцикла.

Николай тронул одну из его толстых спиц пальцами – под ними стали осыпаться пласты ржавчины, и спица легко переломилась. Рядом, в рытвине, валялся руль – тоже от мотоцикла, раздавленный бензиновый бачок, разбитая фара с мутными стеклянными зубьями по ободку. Николай медленно побрел вдоль дороги, раздвигая ногами росшую на обочине густую траву. Вон торчат из земли обломок рамы мотоцикла и вилка переднего колеса, вон под кустом орешника стоит до осей погруженный в дерн да так и истлевший мотоцикл. Мальчик шагнул к нему, наступил на что-то гладкое и выпуклое. Это была каска. Несколько раз Николай ударил по ней каблуком, она сдвинулась с места, вывернулась боком, показав небольшую круглую дырку. Николаю стало страшно, и он бросился вдогонку за Федором Ивановичем.

Не более минуты назад тот пересек дорогу у молодого клена с кривым стволом. Николаю еще бросилось в глаза, как он неловко схватился руками за ветку, переступая неширокий, занесенный прелыми листьями окоп. Николай в два прыжка очутился возле клена, схватился рукой за ветку, перемахнул окоп в том же месте, где скрылся Федор Иванович. Впереди была густая поросль орешника – и никакой тропинки, никаких следов человека.

Николай продолжал пробираться через густую поросль и неожиданно очутился на небольшой поляне. В ее центре возвышался холмик, на вершине которого рос дубок. Лужайка была окаймлена густой зеленой непроницаемой для глаза стеной.

Николай остановился и растерянно поглядел вокруг. Тяжелая, чужая и враждебная тишина навалилась на него. Будто остановилась жизнь, будто не было никогда ни пения птиц, ни трепета листвы, ни шороха, ни звука.

Это длилось одно мгновение. Потом вдруг тонко свистнула поблизости иволга, ей глухо отозвалась кукушка. В листве над головой что-то зашумело, и тихо скрипнул ствол дерева.

– Федор Иванович, где вы? – крикнул Николай.

– В чем дело? – услышал он рядом с собою спокойный голос.

– Я потерял вас, – все еще громко, не в силах сразу одолеть свое волнение, произнес Николай, обернувшись на голос и никого не видя. – Где же вы?

– Сюда шагай!

Зеленая стена впереди раздвинулась, в образовавшемся окошке показалось лицо Федора Ивановича.

Николай шагнул через кустарник и оказался у входа в сооружение, которое с первого взгляда принял за палатку. Присмотревшись, он понял, что ошибся, – это был большой шалаш из бревен и жердей, обтянутых сверху полуистлевшим брезентом. Пола брезента у входа была отвернута, и Николай заглянул внутрь.

Вдоль стен тянулись широкие нары из жердей – вероятно, на них когда-то спали. Теперь на нарах лежали странной формы громоздкие предметы, которые, когда глаза Николая освоились с темнотой, оказались рассортированными частями мотоциклов: отдельными кучками лежали рамы, ободья колес, бачки, зубчатки, втулки, багажники. На стенах висели связки камер, пучки спиц. Все одинаковые детали были одного размера и принадлежали – Николай без труда понял это – машинам одной марки. Краски на них были тусклыми, спицы казались рыжими, по остаткам никеля расползлись ржавые пятна. Все, чему полагалось сверкать, было тут мутным, темным. Даже стекла фар утратили, казалось, свою прозрачность.

Вслед за Федором Ивановичем Николай вошел в шалаш. Он разглядел стол, тоже сколоченный из жердей, на котором лежали две выхлопных трубы, несколько глушителей, аккумуляторные банки, мотор и мелкие детали к нему. Небольшой ящик на столе был заполнен разными инструментами.

– Это база, – с грустью, в которой чувствовалось что-то недоговоренное, произнес Федор Иванович и тихо вздохнул. – Запасными частями отсюда снабжаюсь.

Подойдя к столу, он стал перебирать лежавшие на нем детали – некоторые складывал в принесенный мешок, другие смазывал вазелином из широкогорлой банки, стоявшей тут же.

– Неужели в городе спиц не найти, что сюда за ними ехать надо?

– Спицы, может, и нашлись бы, а тормозных колодок – нет. Дело, однако, не в этом… – И снова он чего-то не договорил.

Одной рукой он помог Николаю поднять мешок на спину, пропустил его вперед и сам двинулся следом.

На лужайке Федор Иванович остановился, словно бы про себя произнес:

– Видно, не найти мне человека, посадившего этого крепыша.

– Кто все деревья в лесу сажает? – живо откликнулся Николай. – Само выросло.

– Не само, – задумчиво, будто споря не с Николаем, а с кем-то другим, возразил Федор Иванович. Он снял фуражку и поклонился дубку. – Людскими руками посажен. Неоткуда желудю быть занесенным сюда – на версту вокруг ни одного дубка нет. Точка для него будто с циркулем выбрана. Да и на землю глянь. Одним словом – могила тут, советских людей могила, а чья?.. В сорок четвертом дубка еще не было… Много раз сюда приходил, записки наклеивал – никто не откликнулся, никого не встретил…

Двинулись дальше. Николай сначала шел след в след за Федором Ивановичем, но потом перегнал его и дальше все время держался в нескольких шагах впереди. Груз был не тяжелый, но неудобный, угловатые куски металла больно жали спину, и приходилось часто перекладывать мешок с плеча на плечо. Николай делал это не замечая. Его мысли были заняты другим: кто, когда и для какой надобности создал в лесу эту мотоциклетную базу. Какое отношение имеет она к тем останкам мотоциклов, что валяются в траве у лесной дороги, зачем знать Федору Ивановичу, кто похоронен под дубком?

На лесную дорогу они вышли шагов на пятьдесят глубже в лес от того места, где недавно свернули с нее. Дорога тут была перекопана нешироким рвом. В самом рву и сразу за ним валялось несколько искалеченных мотоциклов. Николай невольно обернулся, взглядом спрашивая Федора Ивановича, что это за ров, когда и для какой цели он выкопан.

– Иди, иди, нечего оглядываться, – махнул мастер рукой. – Я от тебя не отстану.

– А кто выкопал этот ров? – улучив минуту, все же спросил Николай.

– Кому надо было, тот и выкопал, – сухо ответил Федор Иванович. Сделав вид, что не замечает его нежелания поддерживать разговор, Николай продолжал:

– А мотоциклы немецкие, правда?.. Целая колонна их, должно быть, в засаду попала… Ров для того, чтобы переехать не могли?.. Как вы думаете?

– Так и думаю, – должен был согласиться Федор Иванович.

«Это вы… это ваша работа», – догадался вдруг Николай и, рискуя навлечь на себя недовольство Федора Ивановича, снова обратился к нему с вопросом, на который тот однажды отказался отвечать:

– В партизанах вы долго были?

То ли обстановка подействовала, то ли что иное, но Федор Иванович на этот раз ответил просто, без тени недовольства:

– Был немного… подпартизаном, как бы сказать… да и то недолго.

– А знали вы такого партизана – Илью Муромца?

Оглянись Николай в этот момент, он был бы крайне озадачен смущенным видом Федора Ивановича. Но он продолжал идти, глядя прямо перед собой и лишь слегка повернув голову, чтобы лучше слышать.

– Был, – ответил Федор Иванович, стараясь придать голосу как можно больше равнодушия, – был, говорят, и такой.

– Так это же он взорвал поезд с немецкими танками, когда наши наступали на Полоцк! Неужели не знаете?.. Если бы не Илья Муромец, может быть, еще не скоро удалось бы город освободить… А потом его отряд как налетел на отступающих фрицев, как окружил их, да со всех сторон из пулеметов!..

Николай даже раскраснелся, рассказывая это.

– Больше знаешь, чем, должно быть, сам Илья о себе, – усмехнулся Федор Иванович, уже овладевший собой. Не обращая внимания на это замечание, Николай продолжал:

– А еще до того отряд Ильи Муромца во всех деревнях вокруг Полоцка всех предателей казнил… За его голову немецкий комендант большую награду обещал. А через месяц сам тот комендант Илье и попался. Пришел к нему Илья, немцем переодетый, с собою в лес увел его…

– Враки все, – перебил Федор Иванович, – не было такого!

– Честное слово даю!.. Кого угодно спросите – все знают.

– Ну-ну, дальше сочиняй.

Они пошли рядом, и Николай продолжал:

– Встретился тогда Илья Муромец еще с одним партизаном – Дядей Петей.

– Что, что о Дяде Пете знаешь? – оживился Федор Иванович.

– Дядя Петя, говорят, большое задание от штаба имел: от Орши до Витебска все мосты в негодность приводить. Ну и попал как-то Дядя Петя в наши края с небольшим отрядом, а фашисты стали кричать, что полк, мол, прорвался. Стали они потихоньку против этого «полка» свою дивизию подтягивать… Так Дядя Петя им и дастся, ждите!

– Ну и где же тот Дядя Петя, не слыхал?

– Говорят, ранен был, да вынесли его на руках.

– Кто вынес?.. Куда?.. Когда это было? – на этот раз плохо скрывая свой беспокойный интерес, стал допытываться Федор Иванович. – Все расскажи, что знаешь.

– Да ничего больше не знаю, – должен был сознаться Николай. – А много вы фашистов у этого рва побили?

Федор Иванович не ответил. Он глядел застывшим взглядом куда-то вдаль, и когда этот взгляд однажды скользнул по лицу Николая, мальчик вдруг понял, что Федор Иванович не видит его, не замечает. Вероятно, он и дороги не замечает, и сбейся Николай сейчас с пути – он последовал бы за ним.

Николай молчал, пока не вышли из лесу.

– Пришли, – воскликнул он, когда показались станционные постройки, и тон его возгласа означал: «Дорогу я все же запомнил!»

– Пришли, – как эхо отозвался Федор Иванович, и снова наступило молчание.

В вагоне Николай выбрал отсек посвободнее, засунул мешок с грузом под скамью, заботливо усадил Федора Ивановича у окошка, опустил стекло. Всю дорогу Федор Иванович был задумчив и неразговорчив. На вокзале он отнял у Николая мешок.

– Мне не тяжело, я дальше понесу, – запротестовал тот.

– Тебе домой пора, – тоном приказа ответил Федор Иванович, – а мотоциклом завтра займусь… Без тебя не начну, – добавил он, заметив тревогу на лице Николая. Потом легко взвалил мешок на плечи и зашагал прочь.