Текст книги "Если хочешь быть волшебником"

Автор книги: Натан Полянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Н. Полянский
Если хочешь быть волшебником

1. Лева Ракитин готовит уроки

После обеда по давно заведенному порядку Лева сел за письменный стол. Но сегодня не занятия были у него на уме. Вырвав из тетради лист, он торопливо стал писать:

«Генка, айда ко мне. Теперь я тоже велосипедист – папа купил мне машину, хотя мама и говорила, что я не заслужил, а сам снова уехал надолго. Охота скорей научиться кататься, я ведь даже ничуть еще не умею. Срочно приходи, будь другом».

Со двора доносился многозвучный гомон детворы. Лева перегнулся через стол, пером дотянулся до занавесок, раздвинул их.

Из-за угла сарая выкатился большой железный обруч. Вслед за ним показалась девочка в красном берете. Распевая сложенную ею песенку:

 
Колесо,
Колесо,
Я тебя
Догоню,
 

она догнала зашатавшийся было обруч, легко тронула его короткой изогнутой проволокой. И – покатился обруч, и еще быстрее поскакала за ним девочка.

Леве почему-то подумалось, что она вечно будет вот так бежать за своим неугомонным колесом – веселая и беззаботная. Но тут же мысли перешли на другое.

С кем отправить записку? Среди заполнявших двор малышей с их куклами, ведерками, лошадками, мячами не оказалось никого, кто мог бы сослужить Леве такую службу.

«Воробышки-глупышки, в какие скучные игры вы играете… Эх, если бы вы знали!.. Глядите, вот велосипед, самый настоящий – два колеса, и их не надо подгонять, они сами донесут вас куда угодно».

Лева подошел к велосипеду, прислоненному к стене. Прогнулась половица, фара-звезда на велосипеде приветливо мигнула, и Лева улыбнулся ей в ответ. Он вывел машину на середину комнаты, поставил ногу на педаль.

Эх! Если бы не мама… Или будь эта комната не комнатой, а покрытой асфальтом площадью Свободы! Вот бы здорово!.. Лева сделал шаг вперед, шаг назад, снова вперед, снова назад. Это он мысленно налегал на педали и мчался, мчался, обгоняя ветер. Пешеходы, сторонись! Дорогу Леве Ракитину!

Скрипнула дверь. Не выпуская велосипеда из рук, Лева обернулся. Перед ним стояла мать.

– Я спрашиваю, ты уже сделал уроки? – произнесла она спокойно, окидывая сына пытливым взглядом.

– Почти, – ответил он, не имея мужества сразу сказать правду. – По истории нам вовсе ничего не задали, а по алгебре тоже мало…

Лицо Инны Васильевны оставалось хмурым, и Лева торопливо закончил:

– … и я еще в классе начал.

– Не смей этого делать, – категорически сказала мать, – в классе слушать надо.

– А я не слушаю?.. Ты знаешь?.. Да?

– Откуда же у тебя двойка по истории? – спросила мать с той хрипотцой в голосе, которая у нее всегда сопутствовала гневу. – Сейчас же оставь эту игрушку! Зря ее покупали.

Пока Лева ставил велосипед на место, мать у письменного стола читала его записку.

– Значит, папа хороший, а мама плохая… А всех лучше, должно быть, этот Гена, такой же, видно, шалопай, как ты?

Лева промолчал, не смея заступиться за товарища.

– Я хочу знать, кто такой этот Гена.

– Князев. Князь Гвидон. А как на велосипеде ездит, ты бы знала!

Но эта доверительность Левы не смягчила Инну Васильевну.

– Скажи прежде, как он занимается?

– Как все.

– Лучше тебя или хуже. Если лучше – дружи, а если хуже… – Она скомкала записку и швырнула ее в угол. – Ведь когда покупали велосипед, ты обещал стать примерным учеником.

– И стану, вот увидишь, – убежденно заверил Лева.

Он сел к столу, раскрыл «Алгебру», обмакнул перо в чернила, положил перед собою раскрытую тетрадь. Все это он делал нарочито медленно, чтобы Инна Васильевна успела оценить его порыв и поняла: пора уходить, не надо мешать ему заниматься. Но мать была недогадлива, не уходила, следила за каждым движением сына. Вдруг она всплеснула руками:

– Что он наделал!

Мальчик вздрогнул, глянул туда же, куда глядела мать, и увидел на оконной занавеске свежее чернильное пятно.

– Это не я, – холодея, проговорил он.

– А кто же?

Леве нечего было ответить, и он склонился над своей тетрадью, почти лег на нее. Его выгнутая спина, приподнятые лопатки, втянутая в плечи голова – все взывало к матери: «Не тронь меня, не тронь!»

«Неужели он так труслив?.. Или я жестока?» – с болью подумала Инна Васильевна, глядя на его спину. Она слегка коснулась плеча сына и, когда он обернулся, сдержанно сказала:

– Я вижу, ты мой труд ставишь ни во что…

Она запнулась, и Лева воспользовался паузой, чтобы предложить:

– Знаешь что, мама: я сам постираю эту занавеску.

– Он постирает!.. Ты так постираешь, что выбросить придется. Делай свои уроки.

– Хорошо, мама, – согласился он и вздохнул с облегчением – понял, что наказания не будет.

Уже стоя в дверях, Инна Васильевна сказала:

– Уроки делай скорее, сегодня ты мне поможешь – буду стирать.

Она ушла, и Лева слышал, как щелкнул замок в дверях. Он улыбнулся: мать, как всегда, забыла, что вторая дверь из этой комнаты, открывавшаяся в общий коридор, заперта лишь изнутри на задвижку. Лева тут же подошел к этой двери, отодвинул задвижку и, удостоверившись, что его не лишили свободы, возвратился к столу. Он пробежал страничку про пунические войны и отодвинул учебник. Все эти далекие события тонули в кромешной мгле, а рядом, сияя никелем и лаком, стоял велосипед, и он не променяет его даже на сотню древних катапульт. Жаль, что никто из приятелей еще не видел велосипеда!

На цыпочках, чтобы из кухни не услышала мать, Лева вышел в коридор, оттуда во двор. У водопроводной колонки набирал воду его соученик Николай Самохин. Как хотелось Леве тут же ошеломить его своей великой новостью. Но он вовремя вспомнил о дурной привычке Коли молчать, когда надо громко радоваться. Поэтому он начал разговор издалека:

– Ты умеешь кататься на велосипеде? – спросил он, подходя к колонке.

Николай помотал головой.

– Пора научиться… Надо будет попросить Гвидона, чтобы показал, как садиться на машину.

– Проси. – Николай поддел наполненные ведра коромыслом. – Я еще уроков не делал. А ты уже со всеми управился?

– Историю только что выучил.

– Самое легкое – история. Ты бы с алгебры начинал или с английского.

– А у нас сегодня стирка, – торопливо сообщил Лева, видя, что Николай собирается идти, – так что мне придется из дому исчезнуть, чтобы не мешала мать. Когда я дома, она всегда: «Лева, воды принеси, – произнес он каким-то пискливым голосом, очевидно, полагая, что воспроизводит голос Инны Васильевны, – Лева, вылей лохань… Лева, подбрось угля в плиту!» – совсем заниматься не дает.

– Так ты бы помог ей.

– Помогал бы, да очень уж она у меня несознательная, – с искренней печалью вздохнул Лева, – она всегда затевает стирку, когда погода самая лучшая и хочется гулять…

– Коля, Ко-ля! – раздался в это время старческий голос из открытого окна. – Неси же воду!

Николай схватил коромысло, поднял на нем ведра на плечо и понес их к дому.

– А мне велосипед купили, – не вытерпел Лева.

– Ну так что? – отозвался Николай с таким безразличием, словно речь шла о новом карандаше. Не оглядываясь на отставшего от него Леву, он удалялся со своей ношей.

«А то, что теперь я буду кататься, а ты нет», – хотелось крикнуть Леве. Но он подавил этот порыв, догнал товарища:

– Приходи, посмотришь.

– Некогда, уроки делать надо.

– Приходи, будем вместе заниматься. Я не понял последней теоремы.

Николай молчал.

– Так придешь? – не унимался Лева, шагая рядом с товарищем.

– Помогал же я тебе в прошлый раз, а ты все равно плохо ответил. Я люблю заниматься в одиночку – меньше времени уходит.

Лева притворился, что не понял отказа, повторил:

– Так придешь?.. Заодно инструменты прихвати, у нас замок испортился.

Это было самое верное средство завлечь Николая, и оно подействовало.

– Хорошо, приду, – обещал Николай. – Замок внутренний или висячий?

– Кажется, – невпопад ответил Лева, который уже снова думал о велосипеде.

Дверь, через которую Лева выскользнул из комнаты, оказалась запертой, и волей-неволей приходилось возвращаться через кухню, где хлопотала мать. А встречаться теперь с нею с глазу на глаз – ой как не хотелось! И Лева стал прогуливаться перед домом, поджидая Николая. Минут через двадцать тот появился. В руках он нес несколько тетрадей и молоток. Из карманов брюк торчала головка плоскогубцев, жало отвертки, какая-то скоба.

– Ты все еще здесь? – удивился Николай.

– Пойдем уж вместе, а то мать еще вообразит…

Не договорив, Лева пустился бежать неожиданно резво, надеясь, видимо, за оставшиеся до встречи секунды наверстать потерянное время. Придерживая карманы, Николай едва поспевал за ним.

У входа в кухню Лева оглянулся на товарища, и Николай не узнал его лица: в его глазах было беспокойство, сознание своей вины и вероятности наказания, просьба честно разделить эту близкую неприятность пополам.

Инна Васильевна – в клеенчатом переднике, забрызганном мыльной пеной, – встретила сына не очень любезно.

– Ты когда-нибудь выведешь меня из терпения. Куда ходил?

– Я не понял задачку и побежал к Николаю, он мне поможет, – торопливо объяснил Лева. Николай кивнул головой.

– Хорошо!.. Вытирайте ноги!

Дети повиновались. Лева особенно старательно шаркал ногами по половику у входа, будто этим искупались все его провинности.

– Хватит, – скомандовала Инна Васильевна. – Теперь мойте руки, вот полотенце.

Вымыв и вытерев руки, Лева достал из кармана носовой платок, будто предвидел еще одну команду матери. Но ее не последовало.

– Теперь ступайте в комнату и сейчас же садитесь заниматься!

Велосипед стоял на том же месте, у стены.

– Гляди, правда, хорош? – прошептал Лева. Николай подошел к машине, провел ладонью по изгибу руля, осторожно тронул рычажок звонка и улыбнулся: машина была хороша.

– Я решил стать таким же гонщиком, как Гвидон. Я всех перегоню. Потом поеду на велосипеде в Москву… оттуда еще дальше, – говорил Лева.

Улыбка сошла с лица Николая. Он не выносил пустой похвальбы.

– Не поедешь, дальше огорода никуда не поедешь, – произнес он, не глядя на Леву, – мама не пустит.

– Пустит, – спорил Лева, не желая замечать насмешки в словах товарища. – А велосипед-то хороший, правда?

Николай не ответил. Подошел к окну, стал выгружать на подоконник содержимое своих карманов.

– Велосипед – папин подарок, – рассказывал между тем Лева. – Еще он обещал купить мне лыжи, электрофонарик «жабку», гамак… И когда-нибудь дать мелкокалиберку, которой его наградили в полку, как лучшего стрелка.

Николай не отзывался, даже не глядел на Леву.

– Ты не слушаешь? – перебил себя тот. – Наверно, ты отца своего вспомнил.

– Может быть… да чего вспоминать-то, – махнул Николай рукой.

– Как чего?! Ведь он партизаном был, за родину погиб. Знаешь, как тебе завидуют некоторые наши ребята?

– То отец партизанил. Я тогда и не соображал ничего… Его заслуги – его и слава.

– Ты не гордишься отцом? – изумился Лева.

– Горжусь, – нехотя ответил Николай. – Ну, давай заниматься.

Пока они приготовили алгебру, литературу и английский, на дворе стемнело.

Николай поднялся.

– Замок на завтра оставим. Мне пора Лену кормить и укладывать – бабка сегодня на дежурстве.

Уж если он отказался разбирать замок, нечего надеяться еще раз привлечь его внимание к велосипеду.

Николай распрощался с Левой, пожелал спокойной ночи его матери. Когда он вышел на тротуар, неожиданно распахнулось окно и оттуда полетели, едва не задев его, молоток, плоскогубцы, напильники – все, что он оставил у товарища. Донесся сердитый голос Инны Васильевны, кричавшей, видимо, на Леву:

– Не смей таскать в дом эти ржавые железки!.. Весь подоконник в пятнах!

Оскорбленный, готовый и плакать, и браниться, стоял Николай у захлопнувшегося окна. «Несознательная», – вспомнил он отзыв Левы о матери и, успокоившись, стал собирать свои инструменты.

2. Старый мастер и его юные почитатели

Анфиса Петровна, санитарка городской больницы, вернулась с ночного дежурства позже обычного – сделала крюк в три километра, чтобы купить на рынке яблок для внуков. В комнате никого не оказалось, постели были небрежно заправлены, на столе стояли тарелки с остатками еды.

– Вот незадача какая, – огорчилась Анфиса Петровна. Положив покупки, она сняла с полки старую кастрюлю и вышла во двор.

– Ко-ля! – крикнула она не очень громко.

– Тут я, бабушка, – раздалось позади нее.

Анфиса Петровна обернулась. Николай стоял в дверях сарая. В руках он держал деревянный брусок, из которого клещами вырывал гвозди. Глаза его глядели на бабушку виновато и вместе с тем нетерпеливо – ему очень хотелось, чтобы именно теперь она ему не мешала.

– И очень ты занят, что в комнате не прибрал, тарелки не помыл, воды не припас? – Ее голос звучал устало, и Николай покорно ответил:

– Все сделаю, бабушка, не беспокойся… Только минутку обожди, я гвозди выпрямлю.

– И сколько тех гвоздей – фунт или два?

Николай обиделся, угрюмо спросил:

– Что раньше делать?

Во взгляде старухи отразился укор, она покачала головой:

– В седьмом классе учишься, а о завтрашнем дне не загадываешь. И в какую ты сторону растешь – не пойму: то ли тебе доктором быть, то ли учителем, слесарем или главным городским сапожником?..

Не всегда легко понять бабку. Вот сейчас поди догадайся: смеется она или всерьез вообразила, что существует должность главного сапожника.

– Зачем главным, могу и простым… Я видел, как сапожники работают, – интересно… но не очень.

– Ведь недолго мне рядом с вами идти. И останетесь вы одни: ты да Леночка. В душу свою загляни, какая тебе должность милей? Укажи свое место в жизни, и я помогу тебе добиться.

Не любил Николай, когда бабушка так разговаривала с ним: становился угрюмым и замкнутым. Но в этот раз жалость и к ней, и к Леночке, и к самому себе неожиданно нахлынула на него, он обнял бабушку за плечи.

– Живи, бабушка, еще сто лет.

– Ты и через тысячу лет таким же непонятливым останешься, – промолвила она, освобождаясь из его объятий и оглядывая его коренастую фигуру. – И ростом будто поднялся, меня обгоняешь, а все такие же интересы детские.

Николай нетерпеливо топтался на месте.

– Ладно, – продолжала Анфиса Петровна, – комнату сама приберу, а ты снеси кастрюлю в починку, совсем прохудилась посудина… Сейчас неси, – добавила она решительно, видя, что внук раздумывает.

Николай опустил клещи и гвозди в карман, а деревянным бруском запустил в кота, пробиравшегося по крыше к голубятне, – с котом Николай не дружил. Потом поднял кастрюлю над головой, глянул на ее днище снизу вверх.

– В двух местах светится, – констатировал он, присвистнув. – Кто с ней возиться захочет?

– Найдется… Одного мастера попросишь, другого.

– Не возьмут, – упорствовал Николай.

– А языка у тебя нет? – начинала сердиться Анфиса Петровна. – В контору их пожалуйся, в горсовет… Но прежде в зеленую будку зайди.

– К Старому мастеру? – удивился Николай.

– К нему… А там зайди в аптекарский магазин, купи нафталина пачку. Еще конвертов на почте спроси. Синьку для белья поищи.

– Не станет Старый мастер барахло такое чинить, – вспылил Николай, ошеломленный обилием поручений, которые ему надавала бабушка. – Он исправляет мотоциклы, швейные машины, сепараторы. С этим стыдно к нему и являться!

– Как следует попроси – мастер и сделает, – непреклонно сказала Анфиса Петровна. – Объясни, что щей нам не в чем сварить. Двадцать семь лет кастрюля у нас, как ее выбросишь!

Двадцать семь лет! Николай даже вздрогнул – до того невероятным показался ему возраст кастрюли. Он пытливо глянул на бабушку – уж не перепутала ли она?.. Кастрюля, выходит, вдвое старше его самого. Нет, тут уж возражать не приходится.

– Иду к Старому мастеру.

В душе Николай был доволен представившимся случаем посетить лучшего мастера города – у него немало чему можно поучиться.

– И не задерживайся нигде, – напутствовала внука Анфиса Петровна, – не опоздай в школу.

Николай, выбивая пальцами дробь по дну кастрюли, вышел на улицу и с удовлетворением отметил, что рабочие, ремонтировавшие тротуар, уже были на своих местах, а с машины сгружали деревянные бадьи с дымящимся горячим асфальтом. Чистый песок покрывал тонким слоем уложенный накануне асфальт, и ступать по нему было куда приятнее, чем по булыжной мостовой. Несколько первоклассников с портфелями и ранцами разных цветов собирались на тротуаре, чтобы вместе идти в школу.

– Здравствуйте, малыши! – приветствовал их Николай. – Дорогу дайте большому кораблю!

Он только собирался примерить кастрюлю на голову одному из мальчишек, как Леночка, которой он сначала не заметил, остановила его вопросом:

– Это наша кастрюля? Куда ты ее несешь? Я с тобой пойду.

– Не надо!

Он достал из кармана носовой платок, утер им носик сестренке. Обойдя суетливых малышей, Николай ускорил шаги. Но любопытство Леночки уже разгорелось, и Николай вдруг услышал позади ее крик:

– Куда ты понес эту дырявую кастрюлю?.. Что ты будешь делать с этой дырявой кастрюлей?

Она кричала так громко, словно хотела обратить внимание всей улицы на столь важное и таинственное явление, как дырявая кастрюля в руках ее брата. И первым из всех, кто был в этот час на улице, ужаснулся ее открытию сам Николай. Мир для него вдруг помрачнел, сделался тесным. Нести дырявую кастрюлю – что может быть позорнее?

Николай испуганно и виновато оглянулся вокруг, рука его опустилась, а пальцы едва не разжались. Ему очень хотелось уронить кастрюлю на дорогу и пинком ноги перебросить ее за перила Красного моста, на который он как раз вступил. Он с удовольствием отдаст посудину Полоте, пусть ее течение отнесет эту рухлядь в подарок Морскому царю – не одни бочонки с золотом дарить ему!

И вдруг спасительная идея мелькнула у него в голове.

– Лена, – позвал он, обернувшись и призывно махнув рукой, – иди сюда, Леночка, что-то скажу.

– Иду!

Она в одну минуту догнала брата. Николай протянул ей руку.

– Пойдем со мной к Старому мастеру, кастрюлю в починку сдадим. Хочешь?

– К Старому мастеру? – воскликнула девочка, не веря неожиданному счастью. – Конечно хочу! Дай кастрюлю, а ты возьми мой портфель, он мне надоел.

И, не ожидая согласия, девочка потянула у него из рук посудину. Николай не противился.

– Мы идем к настоящему Старому мастеру? – для верности переспросила девочка. – К деревоногому?.. А он может мне сделать деревянную ногу?

– Не говори глупостей.

– К тому Старому мастеру, который партизаном был? – не унималась девочка. – Который из-под колес автомобиля мальчика спас?

– Отстань ты, наконец!.. К нему, к нему идем. Других же Старых мастеров в нашем городе нет.

– И нигде такого нет, – убежденно воскликнула девочка, – ни в Витебске, ни в Минске, ни даже в Боровухе Первой. Старый мастер сильный-пресильный. Один раз я видела, как он вынул из своего мешка длинную-предлинную железную палку и согнул ее пополам. Тебе такой палки никогда не согнуть, если бы ты даже был трактором или лошадью.

– Сама ты тракториха, – оборвал ее Николай, – и тебя надо послать на целинные земли, чтобы не пропадали твои таланты.

– Что такое таланты?

– Спроси лучше, что такое целинные земли, – уклонился Николай от ответа. – И хватит болтать, надоела ты мне!

Девочка обиженно замолкла, но спустя минуту уже щебетала снова:

– Старый мастер из этой кастрюли сделает совсем новую, потому что бабушка говорит, что он всеумейка – все умеет делать.

– Нет такого слова «всеумейка», это ты сама выдумала.

– А вот и не выдумала… А «всезнайка» есть?

– Про таких людей говорят – «золотые руки».

– Золотые?.. Ха-ха, как смешно! Нога деревянная, а рука золотая!.. Значит, Коля, когда я закончу школу и вырасту большая, и буду уметь сама все делать – и белье стирать, и автомобилем управлять, и обед варить, и… – Она запнулась, но тут заметила маляра с кистями и ведерком и закончила: – и когда я буду уметь даже заборы красить, у меня руки тоже станут золотыми?

– Не знаю, – махнул рукой Николай.

Но от Леночки не отмахнешься.

– Старый мастер старый-престарый, ему триста лет.

– Откуда ты знаешь?

– Разве ты не заметил, какой он черный-пречерный? Борода черная-пречерная, как перья у вороны, глаза черные-пречерные, как у вороны, штаны черные-пречерные, как у вороны… А Лева говорит, что вороны живут триста лет. Это много – триста лет?

– Не очень. Тысяча триста – это много.

– А может быть, Старому мастеру уже тысяча триста лет? Ты хотел бы стать таким, как Старый мастер?

– Хотел бы.

Дети миновали рыночную площадь, вошли в ворота ремонтно-механического цеха, свернули к зеленому деревянному флигельку, где, как знал Николай, принимались заказы от населения.

– Коля, а Старый мастер может сделать мне такое колесо…

– Ш-ш-ш! – Николай дернул сестру за плечо: Старый мастер стоял на пороге зеленой будки и в упор глядел на подходивших детей.

Его длинная черная борода, начинавшаяся у самых глаз, пытливый взгляд из-под взъерошенных бровей, деревянная нога – все это теперь, когда Николаю впервые пришлось обращаться к этому человеку, вызвало в нем робость. Он остановился. Леночка стала позади него.

– С чем пожаловали? – спросил Старый мастер.

– Здравствуйте, – произнес Николай немного дрожащим голосом. – Меня бабушка послала… очень просит… сам бы я и не подумал. – И он протянул мастеру кастрюлю.

– Ты ангел, а бабушка твоя – наоборот, – оглядев кастрюлю и возвращая ее Николаю, произнес мастер. – Пора вам обзаводиться новой.

– Новой бабушкой? – спросила Леночка, выглянув из-за спины брата. По выражению лица мастера она поняла, что сказала что-то не так, и снова спряталась за спину Николая.

– Идите, дети, – тряхнул мастер головой, – кастрюлями не занимаюсь.

Надежды Николая рушились. Еще мгновение – и Старый мастер скроется в своей будке.

– Я сам… я сам запаяю ее, – торопливо воскликнул Николай. – Вы только научите.

Мастер удивленно поднял брови, улыбнулся.

– Мне так нужно научиться паять, – продолжал Николай.

– Вот оно что!..

Но тут Леночка окончательно выступила из-за своего укрытия.

– А я вас ничуть не боюсь, дядя мастер, – заговорила она. – Когда строили за мостом завод для пива и я каждый день проходила мимо, я вас там каждый день видела, и когда в кино поломалась машина, из которой картинки выскакивают, я тоже видела, как вас повели туда… А вот Коля хочет придумать такую машину с пружиной, крыльями и колесом, и он обещал катать меня на ней. Он тоже будет мастером, но вы научите его немного, он еще совсем мало понимает.

Мастер перевел смеющийся взгляд с девочки на мальчика. Николай в упор глядел на него, как бы подтверждая все, что говорила Леночка. Мастер раздумчиво произнес:

– Уроки брать желаешь?.. А времени не пожалеешь? Что ж, входите!

Дети вошли в павильон и стали оглядываться. У окна стоял крепко сколоченный сосновый стол. К его борту были привинчены тиски, рядом с которыми лежали напильники, зубила, молоточки, циркули, ножовки, коловорот с вставленным в него сверлом, гаечные ключи и многое другое. Такого обилия превосходных слесарных инструментов Николай еще ни разу не видел, и глаза его разбегались. Большая часть стола была загромождена деталями разных механизмов. Части разобранных машин и приборов лежали на полу в углах, на подвесных полках, висели на гвоздях, вбитых в стену. В дальнем углу помещения стоял токарный станок.

– Это домашний завод? – прошептала Леночка в восхищении.

Лишь один предмет удивлял своим несоответствием этому разнообразию металлических вещей, – бутылка с молоком, стоявшая на подоконнике. Взгляд Николая нет-нет да и возвращался к этой бутылке, словно он никак не мог согласиться, что ей здесь место.

На полу посреди комнаты возвышалась странной формы узкая металлическая конструкция, устремившая вверх две развилки, похожие на клешни рака. На сгибе перекладины, соединявшей развилки, Леночка разглядела педали и зубчатое колесо, но и теперь она не догадывалась, что это такое. Зато Николай сразу смекнул: это была рама велосипеда, поставленная навзничь.

– Что умеешь делать? – спросил мальчика Старый мастер.

– Свободно разбираю замки… будильники… ручные мельницы, – встрепенувшись, стал перечислять Николай.

– Так. Разбираешь и собираешь…

Тон этой фразы, словно бы подтверждавшей лишь то, о чем сам Николай из скромности умолчал, очень смутил его. Он не решался признаться, что после его «сборки» замки часто не работали, а будильник, который бабушка подарила ему для опытов, с тех пор был безнадежно неисправен.

Мастер снял с крюка, ввинченного в потолок, два велосипедных колеса и молча подал их Николаю, кивнув на раму.

Николай не раз видел, как разбирают и чистят велосипеды, помогал как-то натягивать цепь и накачивать воздух в камеры. Теперь он уверенно вставил каждое колесо в предназначенное для него гнездо на раме, привинтил гайками, и скоро оба колеса завращались, сверкая спицами.

– Ты уже немного золоторучка? – шепнула Леночка, с восторгом наблюдавшая за действиями брата.

– Замолчи ты!

Но разве могла Леночка молчать, когда вокруг было столько непонятного? Один за другим рождались в ее голове вопросы, и целая стайка их, теснясь и обгоняя друг друга, вдруг вспорхнула перед опешившим человеком:

– Дядя мастер, – прозвучал ее голосок, – а у вас руки золотые? У людей бывают разве золотые руки?.. Или только у волшебников?.. А кто, по-вашему, старше – волшебники или чудесники?

– Кудесники, – машинально поправил Николай.

– А вот и нет!.. Разве есть слово «Кудо»?

– «Кудо-кудо»… Раскудахталась!

Досадуя на то, что ее перебили, девочка толкнула Николая ладошкой и продолжала свою «атаку» на мастера:

– А сколько вам лет?.. Вот Коля говорит…

– Постой, постой, – поднял мастер руку, будто для защиты, – не все сразу. Лет мне под сорок.

– Это еще много до трехсот?

– Немного не дотягивает, – усмехнулся мастер. – В школу не опоздаешь?

– Иди, иди, – спохватился и Николай.

– А мне не интересно уходить.

Но на этот протест Леночки никто не откликнулся, и, шепнув Николаю: «Ты мне потом все расскажешь», девочка ушла.

Стоя в дверях, мастер долго глядел ей вслед и, лишь когда она скрылась из виду, вернулся к своей работе. Приподнял велосипед, поставил его в естественное положение и откатил в угол.

– Чья это машина? – спросил Николай, чтобы нарушить молчание.

– Одного барсука. – Мастер произнес это слово с раздражением и, не дав Николаю подумать над его значением, продолжал: – Жалобу машина подает: хозяин, мол, неряха, грязнуля, свинья на колесах.

Николай усмехнулся, представив себе это животное на велосипеде, потом бросил взгляд на тикавшие на стене ходики, вспомнил о многочисленных поручениях бабушки и кивнул головой:

– Ухожу!.. Снова прийти мне можно будет?

– С обеда я бываю один… А кастрюлей в воскресенье можем заняться, если пожелаешь.

– Обязательно приду, – подтвердил обрадованный Николай.