Текст книги "Код каббалы"

Автор книги: Натан Барридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

ЭШВИН

Сквозь единственное окно в офисе Эшвина Патела открывался вид на закопченную кирпичную стену, утыканную ржавыми водосточными трубами. По оконному стеклу бежали струйки дождя, но им было не размыть слой песка и сажи, скопившийся на его поверхности за годы.

Эшвин отвернулся от удручающего зрелища и бросил взор сквозь стеклянную перегородку, отделяющую его офис от большого зала с открытой планировкой. Несколько человек болтали группками или, ссутулившись, таращились в экраны компьютеров в своих клетушках, их присутствие там выдавал только мерцающий свет.

Как он ненавидел это место!

Было половина четвертого. Судебное слушание Джеймса уж точно должно было закончиться. Он позвонил Элиз на мобильный.

– Алло? – Ее голос, как всегда, звучал жизнерадостно, но ему это только напомнило о его дурном настроении.

– Привет, это я.

– Привет и тебе.

– Как прошло слушание?

– Неплохо, учитывая все за и против.

– Все за и против? Что бы это значило? – Эшвин понизил голос и огляделся. Никто не возражал против личных телефонных звонков, если работа была сделана, но он не был уверен в положительной реакции менеджмента на известие о судимости одного из его лучших друзей.

Элиз вздохнула.

– Магистрат приложил все силы, чтобы доказать преступность деяния. Мне кажется, наши свидетельства о его моральном облике не очень-то помогли.

– К чему его присудили? – тихо спросил Эшвин.

– К штрафу в пять тысяч фунтов, потере прав на два года и шестимесячному сроку в тюрьме, если он не заплатит штраф в течение тридцати дней.

– Черт! Джеймсу этого не потянуть.

– Я знаю, но у меня есть идея.

– Мне начинает казаться, что эта идея подразумевает, что мы должны выложить бабки. – Отражение Эшвина нахмурилось, глядя на него из стекла.

– Я думала, мы можем пригласить на ужин Морган и Эрика. Если каждый из нас даст по тысяче, то у Джеймса будет шанс снова встать на ноги. Он нам когда-нибудь отдаст долг.

– Элиз, ты не можешь вечно вот так нянчиться с ним. Он должен уметь отвечать за свои поступки.

– Эш, если он не сможет заплатить, то сядет. Ты этого хочешь?

– Конечно нет, но если любишь кататься, люби и...

– Я все это знаю, но его семья далеко от Лондона, и им не по карману внести залог за его освобождение. У него нет никого, кроме нас. И что для нас две тысячи фунтов? Может, мы и не съездим в Испанию следующим летом, но разве можно сравнить это с тем, что Джеймсу придется гнить в тюрьме шесть месяцев?

Возможно, это помогло бы ему разобраться в своей беспорядочной жизни.

Возможно, это разрушит всю его жизнь. Кто-то кашлянул, и Эшвин поднял глаза. Брэдли Кин, один из директоров «Персепшнэдвертайзинг», стоял в дверном проеме офиса Эшвина. Ростом под два метра, голубоглазый блондин, Брэдли был прямой противоположностью Эшвину с его темной оливковой кожей. На Кине была белая рубашка в тускло-голубую полоску, в которой он выглядел еще выше. На отложных манжетах поблескивали серебряные запонки, а угольного цвета брюки довершали образ небрежно-элегантного денди. Этот стиль был провозглашен предпочтительным в «Персепшн».

– Давай поговорим об этом вечером дома, ладно?

– Эрик уже согласился прийти завтра вечером, и сейчас я позвоню Морган.

– Хорошо. Пока. – Эшвин вернул телефонную трубку на рычажок и не без усилия улыбнулся. – Привет, Брэд. Чем могу?

– Все в порядке? – спросил Кин, усаживаясь в кресло по другую сторону стола Эшвина.

– Конечно, всего лишь решаю кое-какие домашние вопросы.

– И с ними никак, и без них тоже, – глубокомысленно покивал Кин.

– Да, примерно так.

Кин подтолкнул к нему по столу бумажную папку.

– Мы заполучили этого клиента всего две недели назад. Австралийский банк, который хочет внедриться на местный рынок ипотечного кредитования. Они уполномочили нас провести первоначальную рекламную кампанию, и, если она пройдет успешно, перспективы дальнейшей совместной работы многообещающи. Им хочется чего-то необычного и новаторского, что отличало бы их от доморощенных конкурентов. Я тут же подумал о тебе.

– Польщен, – сказал Эшвин, лишь чудом загасив в своем тоне сарказм. – Так в чем подвох?

Кин улыбнулся Эшвину своей рекламной улыбкой из целой витрины ровных белейших зубов:

– Концепция и первоначальный дизайн должны быть разработаны к понедельнику. Так что лучше тебе приниматься за дело. – Кин поднялся.

– А что с моими прежними проектами?

– У этого проекта – первый приоритет, – сказал Кин. Он остановился в дверях.

– Но постарайся вести и остальные как прежде. Ты же молодец. – Кин кивнул ему и отправился восвояси, несомненно размышляя, какой из ультрамодных клубов сможет предложить сегодня лучшие развлечения его VIP-персоне.

Эшвин резко опустил деревянные жалюзи, сделав их непроницаемыми, и закрыл дверь в свой офис. Ему хотелось рвать и метать. Ему хотелось бесноваться от несправедливости. От вопиющего высокомерия происходящего. Но он не мог. Его ипотеке нужна была эта работа.

Поэтому как порядочный сотрудник он сел за стол и изучил лежащие на нем материалы. Кин был прав: «необычный» и «новаторский» достаточно полно описывали сущность клиента. Модель и практики их бизнеса довольно сильно отличались от работы британских банков, но общественность не хотела знать это. Все, что они хотели слышать, – это свежий способ организации ипотеки. Подходящий и привлекательный в своей простоте и эффективности. Ну, это должно быть ему под силу. В конце концов, они с Элиз были среди целевой группы такой рекламы – подходили по возрасту и уровню доходов. Какая информация привлекла бы лично его?

Эшвин порылся в верхнем ящике стола и извлек блокнот и карандаш. Он снял галстук, закрыл глаза и привел дыхание в норму. Сын отца-индийца и матери-англичанки, Эшвин унаследовал восточную одухотворенность и имперский практицизм. Временами две эти культуры становились неуживчивыми, но с течением времени Эшвин научился примирять их с каждодневной действительностью.

Сущность, душа марки – главное в рекламе. Отыщешь ее найдется и остальное. Ошибешься в выборе – и ты потерял клиента, труд людей, да и свое рабочее место.

Эшвин сконцентрировался на ощущении дыхания. Легкие наполнялись и опадали. Кровь пульсировала по венам. Отец научил его медитировать, отпускать напряжение и отвлекающие мелочи, дать им утечь из мыслей, как воде сквозь песок. Эшвин отдался успокаивающему ритму своего организма, монотонно повторяя ключевые идеи, которые он хотел внушить: новаторский, необычный, разумный. Эти эмоции взросли внутри его, наполнили его сознание до краев.

Он стал новаторским, необычным, разумным.

Момент вхождения в транс был похож на падение в глубокий пруд; Эшвин был погружен в теплые объятия своего воображения, его мозг был заполнен образами. Он понимал, что у него в руке карандаш, что на столе перед ним блокнот, но часть его сознания была далеко. Страх и сомнение не могли овладеть им там. Только сущность вещей и вдохновение играли роль там, где сознательное и бессознательное пересекались.

Шло время.

Эшвин не мог сказать, как долго он был в отключке. Транс всегда завершался внезапно, как мыльный пузырь, до времени избегающий столкновения с реальностью. Дезориентация прошла, и теперь он чувствовал скованность и усталость. Это было странно. Обычно после медитации он чувствовал себя отдохнувшим.

Ноги у него занемели. Он поднял жалюзи, чтобы размять ноги и впустить побольше света, но офисные лампы были притушены, они переключились в режим энергосбережения. Только несколько перегруженных работой бедолаг оставались на своих рабочих местах, горбясь под светом настольных ламп и своих компьютерных экранов.

Который час? Эшвин глянул на свои часы и удивился, обнаружив, что уже больше половины шестого. Это тоже было необычно. Он никогда не пребывал в трансе больше часа.

Почему в этот раз он отсутствовал так долго?

Эшвин запустил пятерню в свои темные волосы. Что-то не так. Сущность марки банковского клиента не требует двухчасовой сверхчеловеческой концентрации. Так что же случилось?

Внезапно ему стало страшно смотреть на то, что он нарисовал. Рисунок лежал прямо перед ним в ожидании. Эшвин облизнул губы и посмотрел в окно. Ржавая водосточная труба была только тенью на темной стене. Фонари слабо светились в ночи, но тьма была им неподвластна.

Почему он так боится?

Потому что это окно в твою душу, и ты это знаешь.

Абсурд. Транс – всего лишь способ достижения цели. Так можно подстегнуть креативность. И при его работе, в которой идеи – товар ежедневного потребления, именно транс сделал Эшвина преуспевающим.

Нет. Ему нечего было бояться. Эшвин помотал головой и стал изучать блокнот.

Каменные развалины на заросшем травой поле. На заднем плане было видно, как ландшафт резко уходит вверх, образуя чашу. Над всем этим возвышались две полуразрушенные башни, указывающие на небо, словно два истрескавшихся и изломанных перста. Почерневшие камни валялись повсюду на выжженной земле.

Что это, черт побери, такое?

Эшвин помассировал виски и совладал с дыханием. Он не видел в рисунке ни малейшего смысла. В нем ничто не говорило о банках и ипотеках. Видимо, он не сфокусировался как должно перед впадением в транс. А может, он устал больше, чем ему кажется.

А стиль? Странноватый, как минимум. Смелые штрихи, живые изображения и отличная проработанность всех деталей. Совсем не похоже на свойственные ему схематичные наброски. Перспектива привлекала внимание к развалинам, будто чашу составляли две ладони, сомкнувшиеся вокруг чего-то драгоценного. А расположение развалин казалось... не случайным.

Лучшее, что он мог теперь сделать, – это пойти домой отдыхать. Эшвин закрыл блокнот, убрал его в стол и закрыл ящик на ключ.

Торопливо пробираясь между столами коллег, он порадовался, что смог исчезнуть, ни с кем не столкнувшись. Он ступил в лифт, когда двери еще полностью не открылись, не желая столкнуться со своим встревоженным отражением в зеркале.

Выйдя из здания, Эшвин свернул прямо на Оксфорд-стрит. Поток вечерних покупателей с шуршащими пакетами подхватил его и понес в направлении станции Тоттенхэм-Корт-роуд. Поезд запаздывал, и Эшвину пришлось проталкиваться дальше сквозь толпу пассажиров.

Он покорял последний отрезок своего пути домой, чувствуя себя совершенно измученным. Где-то на задворках его сознания маячили двумя перстами разрушенные башни.

МОРГАН

Табличка на дверях офиса Морган гласила: «Офис дипломных исследований, факультет психологии». Пышный титул для мрачной комнатушки чуть больше пресловутой кладовки для швабр.

Морган отперла дверь и толкнула ее плечом, искусно удерживая папку с результатами тестов в одной руке и пальто с зонтом – в другой. Дверь ударилась о картотечный шкаф, как ударялась всегда. Морган протиснулась в наполовину открытую дверь и опустила папку с рассыпающимися листами на свой стол. Крючок для пальто с внутренней стороны двери давно отломился, поэтому ей пришлось положить пальто на коробку со старыми экзаменационными работами.

Единственное окно в ее офисе заложили кирпичом десятки лет назад, и источником освещения служила лампочка без абажура, зато покрытая таким толстым слоем пыли, что даже компьютерный монитор давал больше света.

Морган напомнила себе в сотый раз, что это место – только стартовая площадка. Как только она закончит диссертацию, то займется корпоративной психологией в одной из крупнейших фирм. Пять, может быть, семь лет опыта работы и она сможет открыть собственную практику. Два или три года на нарабатывание собственной клиентской базы – тогда она сможет оглянуться на этот этап своего прошлого с улыбкой.

Стук в дверь прервал ее размышления.

Морган оправила блузку и сказала:

– Войдите.

– Привет, Морган, надеюсь, не отвлекаю.

Чарльз Плимптон, декан психологического факультета, был плотным коротышкой с добрым лицом и склонностью к ярким галстукам-бабочкам, которые только подчеркивали его малый рост. Все его недостатки искупали готовность посмеяться и тонкое понимание вин, которым он на совместных празднествах делился со своими аспирантами.

– Конечно нет, – ответила Морган. Она пропустила его в офис, возвышаясь над ним на полголовы в своих сапожках на каблуках.

– Я предложила бы вам сесть, но... – Она обвела рукой окружающую тесноту.

– Ни к чему, ни к чему. – Он помахал перед ней пухлой рукой. – Я только зашел за результатами тестов тех школьников, на прошлой неделе.

– Я еще не закончила сводить данные, – сказала Морган чуть резче необходимого. Это была не совсем правда, но ей хотелось знать, в чем дело, прежде чем отдать свои бесценные наблюдения.

– Ничего. Исходные данные тоже подойдут, – заулыбался ей Плимптон.

– Могу я спросить, зачем они вам понадобились?

– Рэймонд Уикс в Университете Ридинга занимается подобным исследованием. Он услышал о вашей работе и запросил результаты тестов, пользуясь межфакультетскими связями. Я об этом прослышал, и вот я здесь. Дух взаимопомощи и все такое, вы понимаете.

Да что уж тут непонятного.

Морган постаралась не хмуриться, но безуспешно.

– Уикс, говорите? Вы не знаете, на предмет чего он тестировал детей?

– Нет. А что?

– Разве не за ним закрепилась репутация... – она задумалась в поисках нужного слова, – браконьера?

Улыбка сползла с лица Чарльза Плимптона.

– Я об этом не слышал.

Вот тут бы ей и остановиться. Ей бы сладко улыбнуться, потом поувиливать, сколько возможно, а потом передать данные – но только после публикации результатов собственных исследований. Вот только осмотрительность, увы, не входила в число ее добродетелей.

– Чарльз, я слышала об Уиксе от других аспирантов. Его зовут интеллектуальным паразитом. Он крадет чужие идеи. Я бы не хотела...

Плимптон не дал ей договорить.

– Рэй Уикс является одним из выдающихся психологов-теоретиков, которыми может гордиться наша страна. Ваши обвинения можно назвать лишь безосновательными и клеветническими. Стоит ли мне напоминать вам, что все исследования, проводимые вами в рамках подготовки докторской диссертации, являются собственностью факультета, а не находятся в вашем распоряжении? – Лицо Плимптона покраснело от ярости, напоминая круглый красный перец в бабочке.

– Нет, Чарльз, не стоит, – сказала она со всей доступной ей любезностью.

– Хорошо. Я жду данные по электронной почте до конца дня. – Плимптон наставил на нее пухлый палец.

– А вам полезно было бы пересмотреть свое отношение к своим коллегам-профессионалам, которым вы стремитесь стать ровней. Доброй ночи.

Это было глупо. Так идиотски глупо. Если Уикс заинтересовался ее диссертацией, то худшим для нее будет выход декана из игры. Пухлый старикан был, однако, прав. У нее нет иного выхода, кроме как отправить данные. Разве что подделать результаты. Тоже нет, потому что и ей тогда придется работать с исправленными результатами. Морган пнула коробку с результатами тестов острым носком сапога.

Если ей не избежать передачи результатов, она могла бы попытаться выкачать из Уикса столько информации, сколько сможет. Компьютер зажужжал, когда Морган щелкнула на файле диссертации. Какое-то время бесценный документ загружался, и вот он на экране. Он загружается каждый раз все дольше, потому что увеличивается в размерах. Сто семьдесят две страницы, а до заключения еще далеко.

В центре первой страницы заглавные буквы складывались в слова: «СВЯЗЬ МЕЖДУ КРЕАТИВНОСТЬЮ, ИНТЕЛЛЕКТОМ И АССЕРТИВНОСТЬЮ. ДОКТОРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ МОРГАН БИЛЛИНГ».Важнейшие слова, однако, были написаны мелким шрифтом внизу: «Авторские права принадлежат факультету психологии Лондонского университета*.

В этом и состояла сделка: университет спонсировал ее докторскую диссертацию в обмен на право публиковать ее и, что более важно, получать прибыль от ее коммерческого применения, хотя последнее представлялось маловероятным. Обнаружить существенную корреляцию между всеми тремя свойствами личности, подвергнутыми воздействиям различных раздражителей, на поверку оказалось более сложным, чем ожидалось. Морган все сильнее тревожилась, что ее гипотеза ошибочна, но менять ее было уже поздно.

То, что Уикс просеет ее данные сквозь мелкое сито, было вдвойне катастрофично. Он не только мог обойти ее своей работой. Перед ней маячил реальный риск развенчания ее собственной гипотезы с помощью результатов ее же последних исследований.

Она мрачно листала результаты тестов, когда зазвонил мобильный.

– Привет, Элиз, чем могу тебе помочь? – Тон ее был резче, чем она полагала.

– М-м-м, я что, выбрала неподходящее время? Могу перезвонить.

Морган в раздражении встряхнула темной челкой.

– Прости. День не задался. Конечно, сейчас подходящее время.

– Это насчет Джеймса. Сегодня было его слушание.

– Да, и вправду. Я совершенно забыла. Как все прошло? – Морган откинулась в кресле и водрузила ноги на стол.

– По-разному. Ему два года не садиться за руль, что, возможно не так уж плохо, но его также оштрафовали на пять тысяч фунтов. Если он не заплатит в течение тридцати дней, ему придется отсидеть в тюрьме шесть месяцев.

– Черт! Не слишком ли круто за расплющенную телефонную будку? Никто ведь не пострадал.

– Это так, но судья был не из снисходительных, – сказала Элиз.

– Эрик и я свидетельствовали за Джеймса, но это вряд ли пошло на пользу. Кстати, свидетельство Эрика могло пойти и во вред.

– Правда? Что же он сделал? Нет, дай я угадаю. Он пытался поучать судью. – Морган не смогла подавить веселье в голосе.

– Что-то в этом роде. – Тон Элиз стал чуть холоднее из-за легкомысленной радости Морган. Что не удивляло; она всегда носилась со всеми, как мать-наседка. – В общем, – продолжила Элиз, – мы старейшие друзья Джеймса, и я хотела, чтобы мы собрались и обсудили, чем мы можем ему помочь. Я даже думать не хочу о том, что он угодит в тюрьму.

– Конечно. Когда?

– Как насчет того, чтобы собраться завтра вечером у нас? Скажем, в полвосьмого?

– Я свободна. Мне что-нибудь захватить с собой?

– Может, что-нибудь из выпивки? Еду я приготовлю. Здорово! Завтра увидимся.

Жду с нетерпением.

Морган нажала отбой и уставилась на диссертацию. Бедный старина Джеймс. Ему не пережить шести месяцев в тюрьме. Внезапно борьба со своенравной диссертацией показалась не такой уж страшной.

Снова увидеться с Эшвином будет... интересно. В последние годы им редко доводилось видеться, что наверняка было лучшему. На последних курсах университета он сделал и выбор в пользу Элиз – более безопасный, более предсказуемый путь. Много воды утекло с тех пор, но порой ее захлестывал шальной водоворот эмоций. Вопросы, начинающиеся со слов «что было бы, если...», могут быть так притягательны.

Морган встряхнула головой.

Бесцельно. Бесцельно. Бесцельно. Она получила унизительный урок в тот день, когда Эшвин отверг ее: никогда нельзя вверять кому-то собственное счастье.

И все же Эшвин стал бы интереснейшим объектом изучения для ее диссертации – творческий ассертивный интеллектуал – в нем были все качества, которые она искала.

«Черт бы побрал прошлое, которое не хочет оставаться в прошлом, и будь проклят Уикс, который хочет украсть мое будущее!» – пробормотала она.

Вернувшись к результатам тестов, она постаралась отогнать ноющее, неотвязное, как зубная боль, подозрение, что цифрами никогда не описать человеческое поведение.

ЭЛИЗ

Элиз и Эшвин убирали с обеденного стола, а Морган и Эрик расположились на диване. Элиз и Эшвину принадлежала половина двухэтажного дома с отдельным входом – маловато места для отдельной столовой, но достаточно для такой гостиной, в которой им вчетвером было не тесно.

– Тебе еще с чем-то помочь? – спросил Эшвин. Он стянул свои длинные, до плеч, волосы в хвост и явно не старался приодеться для гостей – на нем были не новые вельветовые брюки и темно-зеленый свитер.

– Нет, спасибо, – ответила Элиз. – Я просто загружу все это в посудомойку. Иди развлекай гостей.

– Их чаще надо разнимать, – фыркнул Эшвин.

Он скрылся в глубине коридора, пока Элиз дожидалась, когда закипит чайник. Когда кофе был готов, она собрала поднос и пошла в гостиную. Эрик и Морган сидели вместе на диване, сильно смахивая на преподавателя и студентку. В вельветовых брюках и твидовом пиджаке Эрик выглядел лет на двадцать старше, тогда как Морган была в джинсах, черной водолазке и своих любимых сапожках.

– Надеюсь, ты не возражаешь, – сказал Эрик, – я убрал их, чтобы освободить место для кофе. – Он подал ей аккуратно сложенную колоду ее карт Таро.

– Спасибо, Эрик. – Элиз опустила поднос на стол, взяла у него потрепанную колоду и убрала в специальную шкатулку из полированного орехового дерева.

– Я смотрю, ты еще не переросла это свое увлечение. – Эрик не старался скрыть неодобрение.

– Нет, не переросла, – сказала Элиз. Она старалась не выглядеть оправдывающейся, но безуспешно. Лицо ее вспыхнуло, и она кляла свою бледную кожу за то, что та немедленно выдала ее смущение. – Мне хочется верить, что в мире осталось множество тайн.

Эрик состроил гримасу, но Морган сказала:

– Это именно так, во всяком случае в сфере моих интересов. Разве ты не согласишься, Эрик, что история хранит массу неразгаданных тайн?

– Только потому, что мы не располагаем всеми фактами, – пробурчал Эрик, наклоняясь, чтобы положить сахар себе в чашку.

Элиз бросила на Морган благодарный взгляд за то, что та прервала спор.

И вот все наконец расселись поудобнее с чашками кофе, и у Элиз не осталось больше причин откладывать разговор, к которому она готовилась целый день.

– Спасибо за то, что вы сегодня пришли, хотя мы и не предупредили вас заранее. Я полагаю, вы знаете, зачем мы здесь.

Морган кивнула, но Эрик лишь отпил кофе, лицо его было непроницаемым.

– Мы все знаем характерец Джеймса, – сказала Элиз, красноречиво подняв глаза к небу. – Щедрый, милый и донельзя безответственный. Я первая это признаю. Но на этот раз он крепко влип, и ему нужна наша помощь. Для того ведь и существуют друзья.

Элиз оглядела своих слушателей. Морган была внимательна, но Эрик, похоже, не разделял ее чувств, а Эшвин казался расстроенным.

– Как ты предлагаешь ему помочь? – спросил Эрик.

– У меня есть два предложения насчет того, как мы можем ему помочь. Для начала, я думаю, Джеймсу будет полезно уехать ненадолго из Лондона, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Мне кажется, было бы здорово, если бы мы провели вместе с ним выходные за городом.

– И правда здорово придумано, – согласилась Морган. – Нам всем не помешает проветриться. Меня моя диссертация почти что свела с ума. – Ее взгляд скользнул к Эшвину, и она тут же отвела глаза.

– А каково твое второе предложение? – Бледное подобие улыбки промелькнуло на лице Эрика.

– Джеймсу никогда самому не найти пяти тысяч фунтов. Так что, если мы ему не поможем, ему точно придется отсидеть в тюрьме. – Элиз остановилась, пытаясь оценить их реакцию. – Если бы каждый из нас вложил тысячу фунтов, Джеймсу осталось бы наскрести последнюю тысячу.

Эрик поставил на стол свою чашку.

– Я думаю, это неудачная мысль. Джеймс забыл об ответственности в этой жизни давным-давно. Знаю, ты иного мнения, Элиз, но как бы ни тяжело далась ему тюрьма, возможно, это необходимо ему, чтобы наконец-то взять себя в руки.

– Ты ведь не можешь желать ему такого? – сказала Элиз.

– Могу и желаю.

– Морган? – Она повернулась к ней с надеждой, зная, что Эшвин примет сторону Эрика. Они сказали почти одно и то же – глупые, лишенные сочувствия мужчины.

– Эрик в чем-то прав, – сказала Морган. – Джеймс явно не способен контролировать свои действия, причем с давних пор. Ему не хватает дисциплинированности.

– Тюрьма не дисциплинирует Джеймса. Она сломает его. Он действительно выйдет оттуда другим человеком, но вряд ли лучшим, чем был, – взмолилась Элиз. Она вглядывалась в их лица в поисках надежды. – Я единственная, кто помнит, как мы заключали пакт о взаимопомощи в ночь перед выпуском. Я про то, чтобы помогать друг другу, куда бы ни вела нас судьба. Помните?

– Никто из нас не забыл, – мягко произнесла Морган, – потому мы и здесь. Но нам уже не по двадцать два, Элиз.

Рик хмуро поглядывал сквозь свои дурацкие очки.

– Элиз, это твое отчаянное стремление помогать Джеймсу больше связано с тобой, чем с ним.

– О чем это ты?

Беседа явно зашла не туда.

– Ты всем хочешь помочь, – сказал Эрик. – С тех пор как я с тобой знаком, ты всегда была в первых рядах добровольцев-благотворителей и заступалась за каких-нибудь несчастных и обделенных. Но иногда лучший способ помочь человеку – это позволить ему самому справиться с трудностями. Я знаю, это трудно, но тебе пора прекратить нянчиться с Джеймсом.

– Ты не хочешь помочь Джеймсу из-за того, что я люблю помогать людям? – Элиз бросила на Эшвина взгляд, ясно говорящий: «Ты можешь в это поверить?» Он поежился, но не сказал ни слова.

– Эрик, хватит читать нотации Элиз, – сказала Морган. – Мы здесь из-за Джеймса, а не из-за нее.

– Но это правда, – запротестовал Эрик, – она вечно...

– Я и в тот раз слышала, что ты сказал, – оборвала его Морган. – Если ты это повторишь, больше правды в твоих словах не станет.

Элиз покраснела, а Эрик смолк. Два предложения. Морган обошлась всего лишь этим. Двумя фразами она сбила спесь с Эрика. Почему же ей это всегда так трудно дается?

– Так, скажу честно, – начала Морган. – Я все еще учусь, и для меня тысяча соверенов – большая сумма. Через несколько лет все изменится, но сейчас... Пока это большой вопрос.

– Ну и ладно, – вступила Элиз, цепляясь за шанс, оставленный ей Морган. – Дай столько, сколько сможешь. Разницу покроем мы.

– А что об этом думает Эшвин? – спросил Эрик.

Они все повернулись к Эшвину. Он смотрел, как дождь часто стучит в стекло. Когда через миг он посмотрел ей в глаза, Элиз поняла, что он принял решение.

– Если бы мне грозила тюрьма, – промолвил Эшвин, – я бы надеялся, что лучшие друзья внесут за меня залог размером в стоимость дивана. – В его словах была тихая ярость, за которую Элиз захотелось крепко его обнять.

После этого им осталось только выбрать выходные и разработать план, как им удивить Джеймса.