Текст книги "Малахит (СИ)"

Автор книги: Наталья Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 15 Камнелот

По совету Кабошона к Камнелоту подходили с северо-востока. Хвойный лес кончился, за ним раскинулось неширокое поле, а потом путники вошли в яблоневый сад, росший по обе стороны от широкой дороги. Вскоре на пути попалась невысокая стена, и только отойдя от нее Паша понял, что это была собственно городская, крепостная стена. Метр – метр двадцать высотой, она весьма условно обозначала границу Камнелота. Яблони по ту и по другую сторону сплетались ветвями, плющ и вьюн переползали через преграду и вольготно раскидывали по ней свои широкие зеленые лапы. Вадим подумал, что в августе стена едва ли не рушится под напором ребят, достающих с яблонь плоды.

Минут через пятнадцать за деревьями начало ощущаться присутствие какой-то плотной темной массы. Это были невысокие каменные стены домов. За ними над вершинами яблонь показались шпили городских дворцов. Послышался городской шум.

В это время Берковский и Алмазник праздновали в генеральской палатке начало военной кампании.

– С чего ты хочешь начать? – спросил принц благодушно настроенного Берковского.

– А какие есть предложения?

Берковский явно лукавил. Алмазник и предположить не мог, что тот сунулся в Камни без четкого плана.

– Так ты хочешь взять приступом Камнелот? Или тебе хватит камней, которые хранятся в замках знати? Замки хуже защищены.

– Я понимаю. Я хочу и того, и другого… Мы пришли на войну, вот и будем воевать, пока не завоюем все. Кстати, как там твой человечек в камнелотском замке?

– Нормально. Я думаю, его не будут подозревать, он в розовой гостиной уже давно… Он просил пару камешков его продать.

– Ну уж нет, – Берковский брезгливо наморщил нос. – Я эту дрянь в руки больше не возьму. Из него ювелир, как… И чего он лезет?! Деньги за слив лопатой гребет, вот и пусть себе постукивает. А камни пусть и не трогает. Поганит только хороший материал!

В Камни продолжали прибывать солдаты.

– Ну и как нам найти королевскую кухню? – спросил Вадим.

– Мама сказала, нужно идти по широкой дороге. Потом будет башня и стена, у стены повернуть налево. Это где это – налево? – говорил Листик.

– Налево – там, – торопливо махнул рукой Вадим. – Ну, а дальше, дальше что?

– Мама сказала, – продолжил Листик, – надо идти до обрыва. Там будет маленькая дверь в стене. Она закрыта. Но иногда ее открывают – вылить вонючку.

– Вонючку? Помои?

– Да, помои. И тогда надо спросить Бирюзу. Все, – немного подумав закончил мальчик.

– Думаю, скоро мы будем дома, – сказал Паша.

– Мать меня убьет, – мрачно заметил Вадим, – она уже, наверное, с ума сошла.

Тяжелую дубовую дверь в крепостной стене нашли без труда. Вела к ней узкая тропинка по самому краю обрыва. Кое-где она была подмыта весенними дождями. Паша с испугом смотрел на голые щербатые камни, казавшиеся слишком скользкими. Склон под дверью был живописно украшен помоями.

Вадим пролез вдоль обрыва и устроился на крохотной площадке – ждать, когда появится служанка. Наконец старые петли заскрипели, и помои полетели в пропасть, на этот раз вместе с бадьей.

– Ах ты, черт шальной, – заверещала служанка, замахиваясь на Вадима полотенцем.

– Я племянников привел к Бирюзе, – уворачиваясь от ударов и стараясь не полететь вниз, закричал Вадим.

Они наконец были в замке Камнелота – в одном из его залов. Зал был большой, дальняя его стена терялась в темноте. По стенам были развешаны длинные-длинные полки с различной кухонной утварью – ухоженной, тускло блестящей в свете свечей. На полу вдоль стен были сложены в ровные стопки корзины для сбора урожая, и стояли – пустые или полные, Паша не знал – деревянные лари. Все было коричневым, даже посуда вобрала в себя самые теплые оттенки камня, почти черного в темноте и тепло-желтого на свету.

Служанка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении миловидной и молоденькой, но очень полной девушкой, ушла, сердито побрякивая ключами. Она вернулась через минуту, за ней быстрым шагом, сбиваясь на бег, спешила женщина из пашиного видения: в бирюзовом платье, лет тридцати пяти, высокая, с широкими бедрами и расплывшейся талией. Ее темно-каштановые волосы были убраны в прическу, из которой не выбивается ни один волосок. Она так гармонично смотрелась в этом немного странном зале, что Паша не удивился бы, если бы она вышла прямо из стены.

– Милые мои, родные, – бросилась Бирюза к малышам. – Что же такое случилось, что же произошло?

– Я объясню, – вмешался Вадим.

Он хотел отвести Бирюзу в дальний угол, но малыши вцепились ей в подол и ни за что не желали отпускать. Пришлось говорить при них. Закончилось все тем, что Кроха, а вслед за ним и Листик, горько заплакали. Вскоре после этого явилась давешняя толстушка, Яшма, и увела их пить чай с пирожными.

– Ох вы, горюшко мое, – растеряно произнесла Бирюза, глядя им вслед.

– Что с ними теперь будет? – спросил Паша.

– Что будет? Все будет хорошо.

– А милиция? Я понял, что мать больше всего переживала, как бы их не отправили обратно.

– Не отправят. Слава богу, мир еще не перевернулся настолько, чтобы перестали прислушиваться к слову главной королевской кухарки, – несколько ворчливо, но все же гордо ответила Бирюза.

– А мать? Может быть, ей еще можно помочь? – пристально глядя в глаза, поинтересовался Вадим.

– Курочка… Да, надо кого-нибудь послать.

Решительным шагом Бирюза направилась к выходу. Паша и Вадим пошли за ней. Миновали огромную кухню и вышли в проходную комнату, за которой начинался сам дворец. Здесь стоял только короткий продавленный диван, да был к нему придвинут низкий круглый столик. На диване, положив на столик ноги в старых, запыленных сапогах, дремал человек, укутанный в не менее пыльный дорожный плащ. На лицо он надвинул черную широкополую шляпу.

– Авантюрин! – позвала Бирюза, и человек начал медленно выпутываться из длинного, черного с синим отливом плаща. Мальчишки увидели мужчину средних лет – с хмурым лицом, изрезанным глубокими складками. Черный камзол и никаких украшений – только перстень с темно-синим камнем на безымянном пальце правой руки.

– Авантюрин, есть небольшое дело, – понизив голос, повторила Бирюза и увела его к окну – разговаривать.

Несколько минут спустя Авантюрин подошел к диванчику, на котором оставалась лежать его сабля. Прицепив ножны к поясу, он бросил на стол пригоршню крохотных многогранников различной формы и цвета.

– Впустую съезжу, – сказал он, собрал камешки в горсть и вышел.

– Гадание на авантюринах. Очень редко подводит, – пояснила Бирюза. – Но вы можете подождать, если хотите.

Пашу жгла мысль о родителях. Три дня…

Вадим глянул на него исподлобья:

– Мать там с ума уже сошла…

– Ну, – начал Паша нерешительно, – малыши в любом случае останутся с вами, если Курочка… если… Если он ее не найдет?

– Конечно. Не переживайте. Но, если позволите, я вас еще немного задержу. Будет несправедливо, если у вас не останется ничего на память о Камнях.

И они увидели чудо.

Бирюза приложила ладони друг к другу, ребра ладоней прижала к груди. Послышался легкий шорох – будто кто-то шагал по гравию. Когда левая ладонь бабочкой вспорхнула вверх, в правой оказался зеленоватый камень, состоящий весь из бугорков и наростов. Левая рука сделала в воздухе несколько пассов, будто закручивала крохотные вихри. Зеленоватый туман поднялся над ладонью с камнем, стыдливо прикрыл акт творения, и только видно было, как что-то разделяется в этой колыбели и обретает конечную форму.

Бирюза творила легко и даже беспечно. Никакого напряжения, никакой сосредоточенности. Глаза смотрят на Пашу и Вадима, будто ждут ответа на давным-давно заданный, но не слишком важный вопрос.

– Это для перстней, – пояснила Бирюза, отдавая им по прямоугольному, размером с фалангу пальца, камню. Камни были красивыми, очень гладкими и еще теплыми. Как свежий батон, – подумал Паша, и ему даже захотелось понюхать этот страннорожденный минерал.

– Ну, вот и все, – сказала Бирюза. Вам пора. За малышей не беспокойтесь.

Крепко сжав в ладони камень, Паша начал думать о доме, о маме и о папе. Голова закружилась, кухонный зал поплыл перед глазами, сердце часто забилось…

Паша ударился об угол окованного железом ящика. Упал на пол, почти лишившись возможности дышать. Увидел: рядом, испуганно раскрыв глаза, сидит Вадим. Правой рукой он зажимает рваную рану на левом плече. Разорванный рукав быстро напитывается кровью. Капли стекают на пол и гулко шлепают о каменные плиты.

Дороги домой нет.

Часть вторая Коронация

Глава 1 Девушки

Вадим, бледный, с посиневшими губами, лежит на полу. Под головой стопка чистых салфеток. Кровь уже не течет. Почему не течет кровь? Ответ приходит сам: он умер.

Мимо проходит сон: та девушка с удивительными глазами. Божественное видение рядом с фантасмагорией. Взяв ее под руку, плывет над полом высоченный старик. Длинные и худые ноги затянуты в желтые чулки. Голова маленькая, птичья и бессильно мотается на длинной шее. На голове серо-седые волосы, слипшиеся в мелкие перья. Длинный острый нос печально смотрит вниз. Глаза грустные, бессмысленные, темные.

Человек-цапля превращается во что-то еще более бестолковое, становится маленьким, суетливым существом. Он машет руками, беззвучно кричит и постоянно наклоняется к пашиному лицу, обдавая его парами алкоголя. Раздражает. Тошнит.

Синие-синие глаза смотрят в упор. Нежная кожа. Нос с горбинкой. Прохладные пальцы проводят по лбу. Спать… Спать…

Паша проснулся. Перед ним за высоким и узким окном огромное и красное солнце садилось за зубчатую стену. Розовые отсветы перемешивались с яркой лазурью неба, в котором застыли тонкие облака, ярко-белые сверху и серые, словно грозовые тучи, снизу.

Он смотрел на это великолепие невидящими глазами и плакал о Вадиме. Сон и явь так причудливо и крепко связались в его сознании, что он был уверен в смерти своего друга.

Послышались легкие шаги. Кто-то быстро приближался к Пашиной кровати. Паша отвернулся к стене, чтобы этот кто-то не видел его слез. Натянул одеяло до середины щеки.

Прохладные тонкие пальцы дотронулись до его лба. Сразу стало легче. Паша крепко зажмурился, будто пытался затолкать обратно подступающие слезы и обернулся. Перед ним стояла девушка лет шестнадцати. Ярко-синие глаза блестели под темной челкой, смотрели сосредоточено и участливо. Кожа смуглая. Нос – тот самый, с горбинкой. Платье синее с золотым шитьем и бледно-желтыми манжетами.

– Как вы? – спросила она.

– Вадим…

– Что Вадим?

– Он умер?

– Вот глупости, от таких ран не умирают! Скажите лучше, как вы себя чувствуете.

– Я нормально, а что с ним?

– У него рваная рана. Кровь остановили, но время от времени рана открывается. Все с ним будет в порядке. Лучше дайте мне осмотреть ваш живот. Да, кстати, меня зовут Лазурит.

И она протянула Паше тонкую маленькую руку.

Паша пожал ее. Его ладонь по сравнению с ладонью девушки была такой большой, что он едва почувствовал, что обхватил чьи-то пальцы – словно сорвал тонкую травинку.

Паша попытался присесть в постели. Но едва только приподнялся, опершись на руки, как что-то начало звенеть и постукивать. Оказалось, что на его шее висит больше десятка шнурков с небольшими темно-синими камнями.

– Что это? – спросил Паша.

– Это лазуритовые обереги.

– Обереги?

– Да. Примитивное лекарство, конечно. Но хватает на то, чтобы немного помочь – пока не приедет знахарь. Они успокаивают, снимают боль, мои камешки.

– А от ваших прикосновений становится совсем легко… – Паша сказал это, совершенно не подумав, просто потому, что это было правдой. Но девушка вспыхнула румянцем смущения. Она не знала, что ответить, и рука ее, занесенная, чтобы приоткрыть одеяло для осмотра живота, замерла в воздухе.

– Перестаньте! – сказала она строго, но с дрожью в голосе. – Разве можно говорить такие вещи сиделке? Вы мешаете мне вас лечить!

Ну вот. Опять он сказал что-то не то.

Если нельзя быть искренним, как тогда вообще нужно разговаривать с девушками? Почему они видят намеки там, где их нет, а когда на самом деле на что-то намекаешь, они и не думают сердиться?

И как теперь быть?

Паша понимал, что если он сейчас начнет оправдываться, это будет выглядеть как отступление, и Лазурит тогда возмутится еще больше.

Вадим бы выкрутился. И именно поэтому у Вадима было море девчонок, а у него, у Паши, – сплошные неудачи.

Лазурит все еще не решалась осмотреть его больной живот. Ситуация была неловкая.

Снова послышались шаги.

Паша хотел обернуться на звук шагов, но не смог: резкая боль разлилась под ребрами. Он даже тихонько застонал от неожиданности.

– Больно? – в поле его зрения возникла девушка. Та самая, с агатом, свисающим на лоб с тонкого обруча. Ее темные глаза поблескивали тревогой. Она была стройной, и высокой. Ее голос проник в самую глубину, и сердце боязливо сжалось. Он даже не смог сразу ответить.

– Больно? – спросила она еще раз.

– Нет. Нет, все хорошо.

– Ну ладно. Лазурит… – девушка явно хотела о чем-то спросить, но, обернувшись в сторону Лазурит, осеклась. – Ах вот вы где! – воскликнула она, сурово сводя брови. Я вас обыскалась! Вас ждут у Бирюзы. Там снова открылась рана, а вы неизвестно где бродите!

Паша превозмог боль, чтобы повернуться и понять наконец, кому она все это говорит. И вздрогнул от неожиданности. Тот самый фантасмагорический, похожий на цаплю старик тихонько сидел в кресле у самой двери. Паша не слышал его шагов, значит, он сидел здесь уже давно. Паше стало неуютно. Была в этом старике какая-то зловещая ущербность.

– Пойдемте, – говорила строгая девушка, пока Паша рассматривал старика, – я вас провожу. А то уйдете опять куда-нибудь не туда.

– Агат, – проговорила вдруг Лазурит, – давай, я его провожу. А ты посидишь здесь. – И ушла, осторожно взяв под локоть старика, который был выше ее чуть ли не в два раза.

– Куда они пошли? – спросил Паша. Он спросил не только потому, что хотел знать, но и потому, что неловкое молчание казалось ему катастрофой.

– Они пошли к вашему другу, – ответила девушка.

– Ему хуже?

– Нет, не намного.

Агат села на табурет и принялась аккуратно складывать небрежно брошенное на столик полотенце.

– А этот старик… он – врач?

– Что? Нет, нет он не врач. Он – Кремень.

– В каком смысле?

– А в том смысле, что кремень останавливает кровь и заживляет раны. И не знать этого стыдно!

Паша замолчал, испугавшись так, как пугался раньше преподавательских замечаний на экзамене.

– Давайте посмотрим живот, – ее рука решительно отогнула край одеяла. Скосив глаза, Паша увидел, что его любимый серый свитер разрезан сверху донизу самым варварским способом, а над солнечным сплетением алеет огромный кровоподтек, смазанный толстым слоем прозрачной жирной мази. Кровоподтек выглядел отвратительно и страшно, он был похож на красную медузу и щупальца ее змеились по всему животу. Паша готов был самоуничтожиться от того, что Агат увидела его живот. Он был толстенький и рыхлый, смешно поднимался и опадал при дыхании. Паша стыдливо натянул одеяло и сказал:

– Мне совсем не больно.

Но она отвела его руку, снова откинула одеяло, сняла полотенцем старую мазь, а потом начала накладывать новую. Паше было очень неприятно. Он даже рад был тому, что ее прикосновения вызывали боль. Синяк пульсировал, словно был существом с собственным, отдельным от Пашиного, сердцем. Но и боль отвлекала не так, как хотелось бы, и тогда Паша снова заговорил:

– Какой-то он странный…

– Кто?

– Кремень.

– А, да.

– Ни слова не сказал.

– А он все время молчит.

– Немой?

– Кто-то говорит, что немой, кто-то вроде бы слышал, как он бормочет что-то… Смешной он, – тут Агат улыбнулась, и Паша почувствовал облегчение, – делает только кремни для огнива и дарит огнива всем на день рождения. Тут у каждого огнив столько, что на сто жизней хватит. Хороший старик. За каминами следит. Вот только жалко – кроме огнив у него ничего не получается. Он время от времени пытается сделать что-нибудь красивое – и такие беспомощные выходят вещи… Такие же беспомощные, как и он сам. А ведь казалось бы – сильный камень. Он последний Кремень в королевстве. Страшно представить, что будет, когда его не станет. Кто будет лечить раны? Кто будет разжигать камины? А впрочем, он же огнивами нас не зря обеспечил…

Нагибаясь над лежащим Пашей, Агат оперлась о кровать левой рукой. От нее исходил приятный, немного странный запах: смесь терпкого аромата мази, нежного аромата роз и свежести раннего туманного утра.

Паше казалось, что он опьянел. Он уже не знал, правда ли все, что с ним приключилось. Был ли портал, была ли эта другая, чужая и прекрасная страна… Может быть, это был всего лишь сон, только сон, вызванный желанием увидеть это неземное существо, почувствовать то, что он чувствует сейчас.

Мелкие частые шажки разрушили странное Пашино состояние, и он разозлился на Лазурит, впорхнувшую в комнату подобно райской птичке.

– Бегу вас успокоить, ему лучше! – сказала она. – Кровь остановилась и рана затягивается. Через день он уже на лошади сможет скакать!

– Как – через день? – изумился Паша.

– А что? Вокруг него там знаете сколько лекарей! Это вы тут один лежите, несчастный. А он там…

Настроение у Лазурит явно улучшилось. Она порхала и щебетала и, казалось, не помнила уже о той неловкости, что произошла у нее с Пашей.

– Мы будем ждать вас через два дня в розовой гостиной! Вы обязательно будете танцевать! Это будет настоящий праздник.

Агат, улыбаясь, встала и вытерла руки полотенцем, потом пошла к рукомойнику. Зажурчала вода, и под плеск воды и щебет Лазурит Паша провалился в сон.

Глава 2 Палаточный лагерь

Он проснулся на закате следующего дня. Огромное красное солнце за окном было наполовину скрыто зубцами крепостной стены. Ветер танцевал нежный вальс с висящей на окне занавеской.

Спальня, облицованная розовым камнем, казалась в свете заходящего солнца красной, цвета теплой, только что пролитой крови.

Паша встал, разгибаясь осторожно – боялся, синяк будет болеть. Подошел к зеркалу. Оно было необычным, и отражало не так, как отражают все зеркала. Казалось, будто по стеклу стекает вода – тонкий и ровный слой воды. Но и в этом зеркале, и в любом другом, Паша выглядел ужасно: глаза блестели, на щеках горел лихорадочный румянец. Рваные края свитера топорщились шерстяными нитями, красно-синее пятно распластало на животе неприятные ложноножки. За дверью послышались шаги, и Паша попытался закутаться в остатки одежды.

Вошли Бирюза с подносом, полным еды, и Лазурит с синим каменным кубком в руках. Они принялись хлопотать, поили Пашку мерзким на вкус пойлом, вкусно кормили. Они принесли таз и прозрачный кувшин, чтобы он мог умыться, и свежую пижаму.

Спустилась ночь. Лазурит зажгла свечи. Разомлевший от еды Паша дремал в мягких креслах. Бирюза присела рядом на родонитовый табурет.

– Авантюрин вернулся, – сказала она.

– Ну и что? – оживился Паша.

– Ничего. Как и было предсказано. Ничего. На болотах никого. Изба пуста. Вещи на месте. Постель смятая. Все.

– И где ее теперь искать?

– А где ее теперь найдешь? Но не переживайте, малыши останутся со мной.

– А как же мы?

– Не знаю, мой дорогой. Если хотите, оставайтесь тоже. Работы на кухне хватит на всех. Сожалею, но это все, что могу вам предложить.

– Вот если бы понять, что случилось, – с досадой сказал Пашка. – А может быть, есть смысл сходить к той пещерке? Может быть, там что-то произошло?

– Сходить можно, – согласно кивнула Бирюза, – когда есть дело, всегда легче. Вы поспите сегодня, а завтра я попрошу Авантюрина, чтобы проводил.

С рассветом Бирюза постучала в спальню. Она повела Пашу через длинные крытые галереи в другую часть дворца. Там находилась комната, в которую поселили Вадима. По-обычному веселый, он сидел на постели и уплетал завтрак.

В комнате была Лазурит. В платье нежно-желтого цвета она полулежала на кушетке.

– Ты как? – осторожно спросил Паша приятеля.

– Нормально, – ответил тот, облизывая ложку.

– А это? – Пашка показал на плечо, забинтованное белой тканью.

– Ничего.

В дверях возник Авантюрин.

– Дамы, с Вашего позволения, – галантно поклонился он. – Я жду Вас, господа.

В легкой, открытой, запряженной парой лошадей повозке, управляемой Авантюрином, доехали до Кузнецово. Оттуда, оставив экипаж Солоду, пошли пешком. Они шли мимо березовых и липовых рощиц, зарослей осины и крестьянских полей, а в полдень увидели те ивы, что скрывали замечательный мост. Паша занервничал. Во рту пересохло, сердце застучало, сжался желудок. Зеленый плащ Авантюрина раздражающе равномерно – туда-сюда – двигался у него перед глазами. Потом вдруг тяжелые складки приподнялись в последний раз и опустились, замерли.

– Через мост не пойдем, – сказал Авантюрин. – Обойдем с другой стороны.

Продирались сквозь кусты, потом свернули к Каменке. Сначала угодили в густые заросли крапивы, затем зачавкала под ногами мокрая земля, потянулись к рукам тонкие зеленые бритвы осоки.

Вадим перепрыгнул через речушку легко, лишь немного придержался здоровой рукой за ствол ивы. Паша, как назло, поскользнулся и ступил в воду. Теперь при ходьбе кроссовка мокро вздыхала и хлюпала.

Поплутав в кустах еще немного, вошли под липы, росшие неширокой полосой и служившие границей двух пастбищ. Авантюрин полез на дерево. Спутникам велел лезть следом, шепотом ругал за медлительность Пашу и подтягивал однорукого Вадима. Добрались до верхних, тонких, сучьев, расселись как вороны, и с первого же взгляда Паша понял, что они с Вадимом в полной заднице. Вот он – орешник у пещерки. Вот за ним та смесь деревьев и кустов, в которой они нашли малышей, а за ней, на безлесом склоне холма – военные палатки. Пятьдесят – шестьдесят. Целый лагерь, прикрытый с одной стороны переходящим в густой лес болотцем, с двух других – сплошными зарослями кустов.

– Смотри, – Авантюрин сунул ему в руки подзорную трубу.

Он смотрел и чувствовал себя все хуже и хуже. Вооруженные мужчины в камуфляже. Почти все среднего возраста. Зеленые ящики под брезентом, походная кухня, дизель, крохотная стоянка для мокиков и велосипедов. Более объемную технику не пропустил Речной Столб – догадался Паша.

– И что всего хуже – с ними Алмазник, – отозвался Авантюрин, словно услышал, как Паша ругается.

– Ты видел, сколько у них всего? Дизель собрали. Плюс электрическое освещение, боеприпасы, – говорил Вадим поздним вечером в кузнецовском трактире, где Авантюрин планировал устроиться на ночлег.

Почти все столы были свободны. Сильнее, чем следовало бы, пахло хмелем – несмотря на то, что Солод успел убрать последствия пивного взрыва. Угол, теперь не загороженный бочками, выглядел сиротливо: ему пришлось выставить напоказ темные, подгнившие бревна и нечистые доски пола.

– Я думаю, мы с тобой долбанулись о какие-то железяки. Как будто столкнулись с солдатами в Речном Столбе. Мы туда, они оттуда.

– Видимо, ты прав, – рассеяно ответил Паша. Авантюрин молчал. Откинувшись на подлокотник деревянного кресла, он помешивал соломинкой свой давно остывший кофе.

– Ты вообще о чем думаешь?! – вдруг взорвался Вадим.

– Думаю, что же нам теперь делать, – ответил Пашка

– И?

– Еще раз рисковать с переходом нельзя.

– Почему?

– Потому что ты же видел: у него везде часовые. Они могут быть и по ту сторону Столба. Так?

– Так, – подтвердил Авантюрин. – Очень похоже на правду.

– А может быть, там и нет никого, – кипятился Вадим. – Может быть, мы сидим тут как дураки, а могли бы уже быть дома!..

– Я так не думаю, – Авантюрин наклонился вперед, и лицо его оказалось над самой лампой, так что даже покрылась мелким бисером пота. – Я думаю, что это серьезные люди. Во-первых, с ними Алмазник, а он всегда ставит на выигрышное число. Во-вторых, ты только что сам сказал: уж больно здорово все у них устроено. А в-третьих, если они не дураки, то должны контролировать перемещения как минимум Алмазника. Я бы, например, точно за ним присматривал.

– Ну что он или мы можем сделать такого, если окажемся по ту сторону? – уже без энтузиазма спросил Вадим.

– Вы можете дать информацию… А это самое ценное в любом из миров. Уж если они пришли сюда, то должны быть крайне заинтересованы в том, чтобы никто об этом не узнал. – Авантюрин принял исходное положение, вытащил из стакана и выбросил на пол соломинку и одним глотком выпил свой кофе.

Паша и Вадим уныло молчали.

На улице послышался приглушенный стук копыт, и Паша вздрогнул – слишком уж резко нарушил нежданный всадник тишину спящего села.

Авантюрин встал и широко распахнул дверь. Темный силуэт мелькнул у коновязи, потом у крыльца, и порыв майского ночного ветра внес в темный трактирный зал женоподобного юношу в фиолетовом бархатном костюме. Он двигался быстро, но мягко. Был худ, но округл в тех местах, где круглеют обычно девочки-подростки. Глаза были слишком большими, ресницы – слишком темными.

– Я от Обсидиана, – сказал юноша, подойдя к Авантюрину.

– Я понял, Иолит, – отозвался тот. – Что он?

– Он получил твое письмо. Вот ответ. – Авантюрин взял в руки черную каменную дощечку и начал читать, причем пальцы его правой руки скользили по буквам, чуть опережая движение глаз, и не знай Паша, что дворянин видит получше иной хищной птицы, он подумал бы, что слепой читает по Брайлю. Закончив чтение, Авантюрин обернулся к своим спутникам:

– Я еще до ужина отправил мальчика в ближайший замок – Изумрудную цитадель Обсидиана. Написал, что на подходе серьезный враг, объяснил, что к чему, насколько это возможно в письме. Здесь, – он слегка приподнял табличку в воздух, – Обсидиан пишет, что готовит замок к обороне и просит приехать для более подробного разговора.

– Спасибо, Иолит, – обернулся он к подростку. – Ты останешься с нами?

– Нет, – ответил тот, – Обсидиан просил вернуться. Он сказал, нюхом чует, что будет заварушка. – И Иолит с гордостью, которая обычно присуща отсутствию опыта, погладил эфес своей шпаги. – Меня там ждут, – добавил он и исчез в темном дверном проеме, словно подхваченный сквозняком.

Майская ночь. Про майскую ночь известно все – и какая она нежная, и как ветер колышет тонкий тюль на раскрытом окне… Только мало кто об этом думает, проживая обычную человеческую жизнь. Вот женщина сидит в кухне, за столом, над чаем, который подернулся уже серо-коричневой пленкой и заварился крепко, до тошноты. В открытое окно, минуя колышущийся тюль, влетают комарики. Один зачем-то сгибает свой длинный нос о бежевую обложку «Войны и мира», не понимая, что все в романе только слова, и не будет там никогда настоящей крови. Другой истошно пищит, запутавшись в черных, растрепанных волосах, которые густой вуалью закрывают женщине лицо. Она машинально давит комара, превращая его в темно-серый влажный комочек, и брезгливо стряхивает на пол. Она похожа на сумасшедшую в длинной белой ночной рубахе, с этими своими растрепанными черными волосами, в которые возрастом вплетены седые пряди.

Ей иногда кажется, что муж переживает меньше. Вот и сейчас он спит. А она не может спать. Она просто сидит и перемалывает свое горе. Только мельница в ее душе сломалась: зерна грохочут под жерновами, а мука никак не высыпается.

Тот же дом, но другая квартира, другой этаж. Везде, где только можно, горит огонь. Зажжены все светильники, и даже под стол, где всегда царит мягкая тьма, сослана настольная лампа. Худая и бледная женщина пришла домой с вечерней смены и молча сидит в кресле, не снимая плаща и платка с головы. На сером с красными глазами личике отчетливо видна каждая морщинка. Острый носик выглядит острее, чем обычно, губы сжаты так, что совсем не видны. Жидкие желтого цвета волосы расчесаны тщательно, как никогда. Она сейчас поест чего-нибудь, и будет спать. И даже во сне будет ждать сына.

В первые дни после пропажи сыновей обе мамы приставали к Аделаиде с расспросами, но она говорила что-то о девушках и какой-то поездке на озера. Мамы требовали сказать, что это за озера, и что за девушки. Аделаида попыталась объяснить, разволновалась, и ей стало плохо.

Прошлой ночью Скорая отвезла ее в больницу.

Инфаркт.

Интенсивная терапия.

Невозможно выяснить, что же все-таки произошло с Вадимом и Пашей.