Текст книги "Малахит (СИ)"

Автор книги: Наталья Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 6 Изумруды и топазы

– Детей воруют! – Павел сгреб с парапета горсть свежего снега и мял его в руке, пока комок не стал твердым, как лед. Король размахнулся и запустил им со стены в поле, где искрился под солнцем свежевыпавший снег. – Крестьяне опять приходили жаловаться.

– И что ты думаешь делать?

– Я не знаю, Вадь, – взмах рукой, и в пропасть полетел, распадаясь на синие и золотые блестки, небольшой сугроб. – Они сидят в Торговцах плотно – не подступишься. Оборона организована хорошо, боеприпасы есть. Бог знает, сколько мы потеряем людей, если пойдем в наступление! А если вообще проиграем?

– Но ведь нельзя совсем ничего не делать. Они начали разбойничать. Теперь они воруют детей. Зачем им дети?..

– Я ничего не знаю! Но я должен что-то делать! Народ меня больше не любит. Ты помнишь, как они вопили от восторга на коронации? И где теперь эта любовь? Я король уже полгода, а что я сделал?

– Ты разрешил людям уйти из Выселок. Они вернулись домой и стали жить нормальной жизнью. Неужели этого мало? Их дети больше не умирают от болотной лихорадки. У них достаточно еды. Мы научим их жить и без особых способностей. Наши же все живут так!

– Этого мало, Вадим.

– Ты хочешь защитить крестьян от разбойников, я понимаю…

– Я хочу, чтобы они опять любили меня и верили мне. Без этого я никто. Я должен сделать что-то, чего они от меня ждут, пусть это даже будет что-то неправильное. Я…

– Это неправда.

– Это правда!

– Ты должен думать о них, и тогда они будут думать о тебе. Ты не обязан восхищать или поражать их чем-то. Ты должен потихоньку, очень медленно и осторожно изменять их жизнь к лучшему.

– Не знаю…

– Паш…

– Не знаю, я сказал! – Павел пнул каменный парапет так, что застонал от боли в ноге. Лицо его побагровело, на шее проступили жилы.

Длинный дубовый стол занимал едва ли не половину королевского кабинета. Обитые красным бархатом кривоногие кресла были отодвинуты к окну. Хмурые, задумчивые люди стояли вдоль стола, иногда переходили с места на место, разглядывая фортификационные агаты и карты, нарисованные Павлом на шелковых, натянутых на рамы, тканях.

– У пришлых заканчивается еда, – докладывал Авантюрин. – Они уже разграбили Яблоновку, Картофельное, Ельню… Вчера приходили жаловаться из Кузнецово. Но там напали только на два дома на окраине.

– А что же наши патрули? – Павел старался скрыть свое отчаяние, но чувствовал, что это у него не выходит.

– Людей у нас немного. Мы не можем предсказать, куда они направятся в следующий раз. Патрули ходят почти бестолку. Да и куда камни против их оружия – в открытом поле, с топорами, без защиты родных стен? Крестьяне прячутся, едва увидят бандитов. Кузнецы могут дать отпор – но с кузнецами пришлые особо и не связываются…

– Так, ладно, – Павел потер лоб. – А что с детьми?

– Раньше мы считали, что люди Алмазника тут не при чем. Ну, посудите сами, приходят ремесленники из предместья, говорят, что украли их ребенка десяти лет. Зовут ребенка Бриллиант, первый благородный камень в семье. Потом с такой же жалобой появляется обедневший дворянчик. Следом еще несколько. Всего-то человек двенадцать и было. Но сами знаете: это бывает, убегают дети из дома. Они могут уйти в Малышневку, могут заблудиться в лесу, пропасть в болоте. А теперь… Теперь приходится поверить, что эти исчезновения не случайны, – и Авантюрин развел руками.

– Значит, правда то, о чем мне докладывал Вадим?

– К сожалению, правда.

– Сколько? Ну, сколько?!

– Двести крестьянских семей за последние два дня.

Первые пленники появились в усадьбе Алмазника еще летом, в тот день, когда армия Берковского высадилась в Камнях. Небольшой отряд ее направился в Торговцы. Это были разведчики во главе с Веселовым, которые должны были посмотреть, с какой стороны лучше подступиться к городу.

Они шли лесом, обходя деревни, и внезапно наткнулись на странный фургон, одиноко стоящий в лесу. Веселов послал двоих солдат посмотреть, что это такое. Фургон выглядел жилым: паслась невдалеке лошадь, на оглоблях висели недавно выстиранные рубашка и панталоны. Послышались детские голоса, и через минуту на полянку между фургоном и теми кустами, за которыми прятались разведчики, выбежали мальчик и девочка. Здесь было не так жарко, и здесь они могли долго не попасться на глаза матери, которая так и норовила дать им какие-нибудь поручения.

Изумруд и Топаз играли в игру, придуманную ими самими. Для нее нужны были камешки, ограненные особым образом.

Солдаты, наблюдавшие за детьми, не верили своим глазам. Осторожно отойдя обратно в лес, один из них доложил Веселову:

– Нищенский фургон. Похоже, бродяги путешествуют. Вот только… Показалось мне… Не изумрудами ли у них дети играют?

Веселов пошел смотреть на детей сам.

– Мне надоело, – сказал Изуруд, и Топаз заныла:

– Ну братик, давай еще поиграем! Давай!

– Пошли лучше на реку.

– Я уже купаться не могу…

– Ну ладно, плакса, не реви. Давай играть. Только знаешь что? Давай теперь у каждого будет по четыре камня?

Девочка обрадовалась и смахнула с глаз набежавшие было слезинки.

Брат и сестра сосредоточились, склонили головы, сложили ладони лодочками, прикрыв одной другую, и замерли.

Веселов тоже застыл, боясь даже выдохнуть, и ему показалось, что птицы перестали петь, прислушиваясь к тому, что происходит в этих детских ладошках.

Почти одновременно Изумруд и Топаз раскрыли ладони. Два камня – нежно-голубой, прозрачный, как озерная вода, и ярко-зеленый, блестящий, как лист, просвеченный солнцем – лежали у них в руках. Каждый из камней был размером с перепелиное яйцо. Веселов захлебнулся слюной.

Он отошел от фургона в лес, и один из солдат доложил ему, что в фургоне никого нет, а двое взрослых замечены у ручья метрах в пятистах от этого места.

Веселов прихватил чудесных детей с собой.

Нефрит шагал к реке. Он собирался перейти через мост и войти в Камнелот. Принц хотел взять ответственность на себя и попытаться исправить то, что случилось из-за трусости его брата. Он бил рукой по высоким травам, ломая тонкие, наполненные влагой стебельки, и срывал хрупкие былинки. Солнце светило, и уже чувствовалось впереди свежее дыхание реки, как вдруг Карат остановился и обернулся. Встал в стойку, напряженно и настороженно вглядываясь. Потом тихонько гавкнул, словно позвал.

– Куда? Обратно? – Нефрит растерялся.

Но пес гавкнул чуть громче и сделал пару шагов.

– Нет, – повторил Нефрит, шагнул вслед за ним, желая ухватить за загривок, и в следующую секунду понял, что уже бежит за хромающей собакой, бежит обратно к брату и его желтоватой, высохшей жене.

– Что случилось? – пытался выяснить он на бегу, – Опал? Нет? Тогда что? Дети? Дети?!

Карат гавкнул, будто хотел подтвердить, что дело в детях, и сердце Нефрита грохнуло, будто взорвавшись в груди. До фургона им добежать не пришлось – примерно на полпути, на лугу, Нефрит услышал знакомый плач и увидел вдалеке силуэты детей и их похитителей, крепких мужчин в темно-зеленой одинаковой одежде.

Нефрит побежал вперед, размахивая длинными руками и крича:

– Отпустите! Что вы делаете?!

Веселов поднял пистолет и ждал, не зная, стоит ли стрелять. Нападавший казался сумасшедшим и безвредным. Его длинные руки взлетали вверх подобно крыльям ветряной мельницы, ноги – тощие, аистиные – цеплялись за траву и кочки, так что он едва не падал. За этим гигантским мальчишкой тяжело опуская лапы на землю бежал большой черный пес.

Карат увидел направленный на хозяина пистолет и почувствовал в нем угрозу. Он напряг последние силы и прыгнул вперед, пытаясь прокусить руку врага. Но отталкиваясь от земли, он вдруг понял, что совсем не чувствует задней лапы. Пса занесло, он неуклюже завалился набок, начал падать, но не успела еще его голова коснуться земли, как Веселов выстрелил, и Карат умер.

Дети отчаянно закричали, Нефрит остановился, пораженный.

– Дядя, дядя! – всхлипывала Топаз. Изумруд извивался в руках державшего его солдата и пытался лягнуть или укусить его.

– С этим что будем делать? – спросил у Веселова один из подчиненных.

– Берем с собой, – ответил тот, и на руках принца защелкнулись наручники. Веселов рассудил, что знакомый человек легче уговорит детей делать то, что нужно.

– Дернешься, – сказал майор Нефриту, – выстрелю в ребенка.

И тот, опустив голову, покорно пошел, как ходят обычно старые водовозные клячи.

– А вы, – пробасил Веселов, обращаясь к солдатам, – тоже языки не распускайте. Сейчас придем в Торговцы, запрем их в каком-нибудь сарае, и пусть себе камешки делают. Мы эти камешки между собой и поделим. Алмазник с Берковским и без этого себя не обидят…

Веселов стоял у окна и смотрел во двор. Двое солдат, одетых в крестьянские тулупы поверх камуфляжной формы, тащили по сугробам зеленый ящик с боеприпасами. Часовые, стоящие по периметру, напряженно вглядывались вдаль. Люди с озабоченными, деловыми лицами сновали туда и сюда. В лагере царило оживление. Наконец-то его люди снова стали похожи на солдат, а не на разбойников с большой дороги. Веселов поздравил себя с этим.

Всю осень они устраивали набеги на крестьян. Майор не мешал и даже руководил некоторыми операциями: надо было пополнять запасы продовольствия. Но потом одни привели с собой мальчишку, другие, третьи… Он не успел вмешаться – солдаты считали, что имеют право хотя бы на такую компенсацию. И если бы он возразил, то живо перестал бы быть их начальником – он чувствовал всю серьезность их настроений.

Детей размещали в парадном зале усадьбы Алмазника. Здесь все ещё висели шёлковые занавеси, на полу пестрели яркие ковры и подушки.

Потрескивали, сгорая, поленья в изразцовой печи. Яркое зимнее солнце било в окно. Его лучи, проходя сквозь стекла витражей, цветными пятнами ложились на детские личики. Детей было много – около двухсот. Они сидели на полу, и их испуганные глазенки были направлены на Нефрита. Принц сидел напротив них и спокойно, размеренно, не повышая голоса рассказывал старую сказку:

– Пришли братья Алмаз и Рубин к скале. Смотрят и видят: сидит на скале птица Гроу. Хорошо, что старик предупредил их, когда подойти надо. Спит птица. Залезли братья на скалу. И старший – Алмаз – схватил птицу за клюв, чтобы не могла она убить их своим криком. А младший – Рубин – разрезал ей брюхо и вытащил камень такой большой и прекрасный, какого никто никогда не видел. И сказал тогда Алмаз: «Вот бы, братец, и камень себе оставить, и принцессу у старого короля забрать…»

Дверь открылась, и в зал впихнули еще четверых испуганных мальчишек, старшему из которых было лет двенадцать, и одну маленькую девочку лет восьми.

По одежде Нефрит понял, что это дети крестьян. За детьми вошел Веселов – принц знал, что он здесь главный. Нефрит вскочил на ноги и подошел к Веселову:

– Зачем вам эти дети? Зачем? – зашептал он, от волнения размахивая своими длинными руками. – Они же ничего не умеют. Отпустите их, мы постараемся сделать для вас ещё больше камней… Мы ведь никогда не отказывались. Смотрите: дети камней даже сейчас работают…

– Сядь! – взревел Веселов и толкнул Нефрита в грудь, так что тот едва не упал на детей. – Не твоего ума дело! Кого посадим, с теми и будешь нянчиться!

Нефрит послушно уселся на место. Он готов был не жалеть себя, но боялся, что гнев Веселова обратится на детей.

В зал начали входить солдаты. Нефрит испугался – солдат было слишком много, и у каждого поперёк груди висело это странное, чёрное оружие, которого так боялись дети. Солдаты встали у стен. Потом в зал внесли зеленые ящики. Детей оттеснили в угол, они сгрудились там возле Нефрита, и каждый старался пробраться поближе к нему, обнять или хотя бы дотронуться рукой. И только старшие молча стояли с краю, потому что хотели защитить малышей, и потому что стеснялись просить Нефрита о жалости и утешении.

В центре зала двое солдат напряженно перебирали какие-то странные предметы: блестящие нити, цилиндры и коробки из тусклого металла.

Маленькая темноглазая девочка подняла на Нефрита свои блестящие глаза.

– Что это, дядя Нефрит? – шёпотом спросила она.

– Не знаю, милая. Ничего страшного, я думаю. Смотри, – принц показал на солдат, – они же не боятся…

– Иди-ка сюда, – Веселов подозвал Нефрита небрежным движением руки. Он отвел принца в угол, пригнул вниз его голову и зашептал в самое ухо:

– Видишь это? Это взрывчатка. Знаешь, что такое?

– Нет.

– Считай, что здесь спрятан огонь. Будете плохо себя вести, будет шум, гам, слёзы, будете бегать, прыгать, бросаться на солдат – сгорите к чёртовой бабушке. Это ты понял?

– Да… Понял, да… А как же дети?..

Но Веселов не ответил.

Глава 7 Заложники

Над лесом покореженной патефонной пластинкой кружила воронья стая. Под хрип и скрежет серого граммофона Веселов сочинял послание дворянам Камнелота.

Один за другим летели в угол смятые листки, вырванные из блокнота.

«Мы, освободительная и миротворческая армия, не признаем установленного в государстве порядка и предъявляем Малахиту, незаконному правителю, следующие требования:

– освободить из заключения принца Алмазника и признать за ним право на законном основании занять престол королевства Камни;

– обеспечить меня и моих людей амулетами, необходимыми для прохода к Столбу Живой жизни через деревню Малышневка;

– обеспечить меня и моих людей лошадьми и телегами (или иным транспортом) для проезда к деревне.

После того, как эти требования будут выполнены, мы проследуем к Малышневке и покинем территорию вашего государства. Гарантией соблюдения договоренностей станут граждане Камней, которые проследуют по всему маршруту вместе с нами.

В случае нарушения договорённостей граждане могут серьёзно пострадать».

Так выглядело послание, которое наконец удовлетворило майора. Этот листок декабрьским утром и получил Павел Малахит.

Он читал его в своем огромном кабинете в полном одиночестве. Сначала сидел в кресле, потом вскочил, подошёл к окну: показалось, что буквы сливаются в сплошные черные линии. Прочел и замер. Листок выпал из его руки, но Павел не заметил. Он смотрел на стол и ему казалось, что темная, длинная, блестящая поверхность надвигается на него, грозя раздавить, расплющить, сровнять с землёй. Потом сознание зацепилось за слово «граждане». «Граждане… граждане… О чем это – граждане?…» – думал Павел, глядя в окно, едва различая предметы среди молочно-серого пейзажа. «Ах, да – граждане!» Павел вспомнил и разозлился. «Совести не хватило написать: дети. Или – заложники. Ну что ж, теперь хотя бы понятно, в чём дело.

Так, что теперь? Во-первых, послать дворян к Торговцам – пусть следят за обстановкой и никого туда не подпускают. Не хватало ещё, чтобы крестьяне пошли на них с вилами. Там оружие, взрывчатка.

Потом. Можем ли мы выполнить их требования? Алмазник. Это не проблема. Алмазника можно и отдать.

Амазонит. Запас камней в королевской казне должен быть. Но ювелиров-амазонитов мало. Всего двое, и те очень слабые. Одни они не справятся. Ничего, можно привлечь остальных, будем работать руками. Но уйдёт на это несколько дней.

Но, чёрт, как же хочется их просто растоптать!»

Широкие зарешеченные окна пропускали в комнату много света. В комнате был камин, сложенный из белого камня, два кресла со светлой обивкой, столик из светлого мрамора, тёмная, тяжёлая дубовая дверь. Комната казалась чистой, но любому зашедшему сюда с улицы человеку ударил бы в нос тяжёлый запах болезни – сладковатый и навязчивый. Запах исходил от человека, сидящего на кровати. Он был плохо выбрит и одет в мятый, давно не стиранный халат. Он плакал, держа в руках выпавший зуб. Щёки его ввалились, и было ясно, что этот зуб был одним из последних. На вид этому человеку можно было дать лет восемьдесят и даже родной брат не сразу признал бы в нём блистательного Алмазника.

– Мы убиваем его, – сказал Павел Авантюрину.

– Ну и что? – возразил тот. – Сколько ему лет на самом деле? Больше ста, это точно. Столько не живут, ему и без нас пора скончаться.

– Ну хорошо, может быть, ты и прав, – нехотя согласился Павел.

Этот разговор состоялся давно, после того, как стало ясно, что Алмазник начал стремительно стареть – Авантюрин снял с него все амулеты, в том числе и тот, что был сделан из пластинок амазонита.

Теперь у Павла было два амазонитовых амулета, и они с Вадимом могли вернуться домой. Через несколько дней после коронации Павел пришёл к другу и протянул бело-зелёные камни:

– Вот, держи.

– Что это? – Вадим смотрел на амулет с раздражением и возмущением.

– Как что? Пройдёшь через Малышнёвку и попадёшь домой.

– А ты?

– Я? Я ведь теперь король. Я обязан остаться. И потом – у меня Агат. Вряд ли она согласится уйти со мной.

– Я без тебя не пойду…

Зимний лес, окружавший Торговцы, встретил короля и свиту неприветливо. Здесь было сумрачно и сыро. Сугробы начали подтаивать и оседать, ветки деревьев были мокры и оттого казались еще более черными. Но здесь не было тихо. Скрип снега под ногами, топот лошадиных копыт – все тонуло в монотонном людском гуле. Торговцы были окружены крестьянами. С лошади людские головы казались Павлу темными водами зимней реки. Зеленым островом посреди реки возвышалась королевская палатка.

Павел ехал сквозь толпу, его хватали за ноги, за стремена, за край плаща.

– Ты, Величество, только позволь, уж мы их!… – кричал, потрясая железным ломом здоровенный детина.

– Батюшка, отец родной, двое у меня там, двое! Мальчик да девочка, а девочка-то совсем махонькая! – стонала женщина, и ее побелевшие пальцы цепко держали Павла за плащ.

Павел не выдержал и остановился. С высоты коня, который нетерпеливо перебирал ногами, готовый двинуться в любую минуту, он осмотрел притихших людей и крикнул:

– Люди! Отцы и матери! Жизнью ваших детей заклинаю вас: позвольте нам спасать ваших детей! Эти люди в отчаянии, они готовы на все, чтобы попасть домой! Они не отпустят детей, пока мы не дадим им амулеты! И мы готовы выполнить их условия! Но если хотя бы один из вас решит пойти туда сам, дети могут пострадать! Многие из вас стали жертвами грабежей! Вы знаете, как опасны эти люди, как сильно их оружие, как жестоко они им пользуются! Ради всего святого, просто ждите и не делайте ничего! Сейчас я пойду в усадьбу Алмазника! Я посмотрю, как там ваши дети, приду и расскажу вам все, без утайки!

И Павел поехал к палатке.

Едва зеленая материя опустилась за его спиной, Вадим и Авантюрин, перебивая друг друга, заговорили:

– Паш…

– Ваше Величество…

– Это безумие…

– Неужели ты серьезно…

– Вам нельзя туда идти самому…

– Я обещал людям, – серьезно ответил король. – Люди не поверят мне, пока я не начну что-то делать. Иначе они пойдут туда сами, толпой. У солдат полно оружия и боеприпасов, они начнут стрелять. Вы представляете, что тогда произойдет, сколько погибнет людей? И дети погибнут в первую очередь. Во-вторых, необходимо понять, что там и как, обговорить требования. Возможно, придется принимать решения на месте, а таких полномочий я не дам никому, поскольку я взял на себя ответственность за этих людей. Вот и все. Да, еще…

Павел прикрыл глаза и сложил ладони. Через минуту он опустил на стол перед министрами тонкую малахитовую дощечку с высеченным на ней текстом.

– Что это? – спросила Бирюза.

– Это королевский указ, – ответил Павел, – бог знает, что мне там придется им наобещать, но я заранее объявляю, что любое мое обещание, данное им в условиях, когда у них в заложниках находятся дети – недействительно. В общем, это моя индульгенция, мое право на подлость.

В палатке наступила тишина. Только по-комариному назойливо пищал в дальнем углу полусумасшедший Алмазник.

В этот момент неясный уличный шум превратился в громкие крики, и Павел вдруг понял, что эти крики – радостные и даже экстатически-восторженные. «Отпустили». – была его первая мысль. Но разве могло все разрешиться так просто?

Он вышел на улицу.

Глава 8 Переговорщик

Народ расступился, и к палатке теперь вела широкая дорога. Никто не роптал, несмотря на то, что многим пришлось сойти с утоптанных мест в глубокий, мокрый и липкий снег. Люди проваливались, падали, но все равно махали над собой шапками и выкрикивали приветствия. К палатке шли обнявшись и взмахивая в приветствии руками мужчина и женщина, одетые в старые, клокастые шубы. Народ был близок к неистовству:

– Надежа! Государь! Наш! Настоящий! Уж он-то!.. Уж этот-то – не чета тому!.. Избавитель!

Люди говорили громко, захлебываясь от радости и словно не замечая, что «тот» стоит за их спинами. Старая обида вскипела в Пашином сердце. Неужели они так и не смогли не то что полюбить – просто принять его?

Опал и Бриллиант подошли к Павлу.

– Прошу, – сказал Павел, и, откинув полог палатки, выжидательно посмотрел на гостей. Они вошли внутрь.

– Позвольте представить, – Бирюза взяла на себя смелость заговорить первой, – Его величество король Малахит. Его высочество принц Опал и Ее высочество принцесса Бриллиант.

– Наследный принц, – поправил Бирюзу среднего роста обрюзгший, неопрятный, лысеющий мужчина.

Отставив жирную ножку в сторону, он с царственной важностью приподнял свое круглое лицо и заявил:

– Я прибыл для того, чтобы восстановить справедливость и занять престол, принадлежащий мне по праву. Я нужен стране в это опасное время. Я обязан спасти детей. Тем более, – голос Опала театрально дрогнул, – там и мои дети. – Эта беда – общая для меня и моего народа. Люди верят мне и поддерживают меня…

– Нет, – голос Павла прозвучал так резко, что все, кто был в палатке, вздрогнули.

– Что нет? – Опал захлопал глазами.

– Нет, я не признаю законности ваших претензий на престол. Я был поддержан большим королевским советом и взошел на престол по всем правилам. Я говорю: нет.

Павел старался не смотреть на то, как реагируют придворные. Он боялся, что большинство из них не на его стороне.

– Но я, – продолжил он, стараясь, чтобы голос его не выражал никаких эмоций, – готов признать за вами право быть переговорщиком, поскольку вы особа королевского рода и, главное, поскольку там, как вы уверяете, находятся и ваши дети. Вы имеете право пойти в усадьбу и собственными глазами убедиться в том, что с детьми все в порядке.

Он говорил это, а сам не отрываясь смотрел в глаза соперника. Опал отвел взгляд.

– Нет, – сказал принц, справившись с собой. – Я не считаю это возможным. Я не буду прямо сейчас спорить с вами о моих и ваших правах, это неуместно перед лицом грозящей детям опасности. Но я уверен, когда кошмар закончится, народ признает меня законным правителем. А значит, я являюсь им и сейчас. А значит, много чести этим собакам, этим преступникам, покусившимся на самое святое, – говорить с ними лично. К тому же, моя случайная гибель может повести за собой крах всего государства, поскольку доверять правление такому мальчишке, как вы, и к тому же – чужеродцу, не только безответственно, но крайне опасно. Вы весь во власти чувств…

– Аудиенция окончена, – резко бросил Павел и указал Опалу и Бриллиант на кресла возле бормочущего, слюнявого Алмазника. Те нехотя подчинились. Усевшись в кресло, крон-принц с брезгливостью отстранился от старика, но вдруг, приглядевшись, узнал в нем самого страшного своего врага.

– Дядя?! – спросил он испуганно.

Алмазник в ответ только заскулил. К принцам подошел Авантюрин. Тихо, вполголоса начал объяснять Опалу, как обстоят дела. Бирюза направилась к Павлу.

– Ваше величество, – начала говорить она, – в чем-то принц Опал, безусловно, прав. Ну что будет с государством, если вы погибнете? Что?

– Да ничего с ним не будет, – взвился Павел. – Что с ним было, когда умер Смарагд? Что было, когда заперся у себя в гостиной Ломня? Все потихоньку, все своим чередом, пока не придет кто-нибудь, способный управлять. Я не признаю за собой монополии на правильные решения. Не один я такой умный. Вот вам.

Как фокусник в цирке он извлек из воздуха очередную зеленую дощечку.

– Здесь, – он потряс документом перед носами своих мучителей, – говорится, что в случае моей смерти я завещаю государство Обсидиану. Он же будет принимать решения, пока я буду там. Больше я на эти темы разговаривать не желаю.

Павел выскочил из палатки даже не простившись с Вадимом, и зашагал вперед, туда, где возвышались стены усадьбы, где не стояли люди, и где снег изредка вспарывали пули солдат Веселова, посылаемые для острастки.

Нога тут же провалилась под наст, холодные крупинки посыпались в сапог. Стало мокро. За спиной воцарилась поразительная тишина. Если не оборачиваться, можно было подумать, будто там, позади, только спящий зимний лес. Хрипло каркали вороны, да голые ветки деревьев шумели от порывов ветра. Больше ничего.

Впереди тоже напряжение, тоже тишина.

Усадьба Алмазника. Темные окна. Синие, зеленые, желтые, красные стеклышки витражей. В декоративных башенках, возвышающихся над зданием – темные силуэты часовых.

Павел дернул дверную ручку, и дверь легко открылась. Он прошел вперед, в зал, и только там увидел не тени – живых пока еще людей.

Солдаты по периметру. Много. Боеприпасы, сложенные в центре и несколько человек, готовых все это взорвать. Дети. Много. Большие и маленькие. В центре – высокий и худой молодой человек. Смотрит внимательно и тревожно.

Кто-то положил руку Павлу на плечо, и он повернулся, обливаясь потом от внезапно подступившего страха. Перед ним стоял военный в камуфляже.

– Майор Веселов, – сказал он. – Я здесь главный.

– Король Малахит, правитель государства, – Павел благодаря своему росту смотрел на майора сверху вниз. – Я пришел для того, чтобы лично услышать ваши требования, обговорить детали и убедиться, что с детьми все в порядке.

– Как видите, – Веселов указал рукой на испуганную толпу.

Павел смотрел и видел испуганные детские глаза. Он едва заставил себя вновь повернуться к ним спиной и продолжить:

– Алмазника мы вам вернем. Что же касается признания его законным правителем, то вам стоит посмотреть на него, прежде чем настаивать на этом.

– А что с ним такое?

– Он слегка повредился умом. Не знаю, что послужило тому причиной, но он явно ущербен и интересуется сейчас только своим ускользающим здоровьем. Впрочем, я понимаю, что вам – без лукавства – его назначение было необходимо лишь для того, чтобы обеспечить гарантии безопасности. Я и сам могу дать вам такие гарантии. Я был неправ, не дав вам амулетов раньше, вы ушли бы домой и избавили бы нас от многих неприятностей. У нас уже есть необходимое количество амазонита и в данный момент ювелиры работают над тем, чтобы придать ему нужную форму. Я думаю, что несколько сотен амулетов мы сможем изготовить за день – два.

Павел остановился и выжидательно посмотрел на Веселова. Тот в задумчивости потер подбородок и ответил:

– Ну хорошо. Мы подождем. Но мы все же хотели бы видеть Алмазника.

– Без проблем, я пришлю его вам сейчас же.

– И я хотел бы еще раз указать вам на то, что мы доверяем вам, но в случае попытки нарушить обещания, дети пострадают.

– Я понял. Я хотел бы попросить отпустить со мной самых маленьких заложников. Во-первых, люди там, на улице, взволнованы, они могут не выдержать и натворить бед, а если вы отпустите нескольких детей, это докажет, что вы не хотите ничего плохого. А во-вторых, посмотрите, как устали малыши. Они будут капризничать, плакать, доставят вам множество неудобств.

– Договорились. В обмен на письменные гарантии нашей безопасности.

Малахитовая табличка осталась у Веселова. Павел вышел из усадьбы, обвешанный малышами как лоза – виноградом. Двое самых маленьких на руках, еще десяти было велено крепко-крепко держаться за плащ, и, идя к лесу, король думал только о том, как бы не поддаться желанию побежать или хотя бы сделать широкий шаг. Он шел медленно и спокойно, чтобы не опрокинуть малышей.

Его не сразу увидели – или не сразу поняли, что это он. Толпа волновалась еще какое-то время, потом затихла. А когда он подошел, взорвалась надсадным всхлипом. Что-то закричали, начали оборачиваться, звать, пытались пропустить, но потом подняли над головами и передали вперед одну, двух, трех женщин… Матери – понял Павел. Они обнимали и целовали своих малышей, стоя на коленях перед ними, они целовали и его – руки, край плаща, носок сапога. Он не знал, куда деть себя и тоже встал на колени, обнял за шею одну женщину, погладил по голове ребенка, поцеловал кого-то в пахнущие пряными травами волосы.

Через несколько минут выбрался из этой толпы, и никто уже не заметил его исчезновения. Слезы на глазах высохли, в палатку Павел вошел хмурым и повзрослевшим лет на десять. Здесь было пусто, только сидел в одном углу бормочущий какую-то ерунду Алмазник, да настороженно прислушивались к дядиному бреду Опал и его жена.

Следом за Павлом вошли в штабную палатку члены совета, возбужденные и взволнованные увиденным.

– Поставить десять палаток, – начал отдавать приказания Павел, – привезти из города весь имеющийся в наличии амазонит, немедленно начать работу по изготовлению амулетов.

– Так мы их все-таки отпускаем? – осторожно спросила Бирюза.

– Нет, – ответил Павел и, пытаясь унять дрожь в руках, опустился на табурет.

Справившись с собой, он встал и сказал, пытаясь быть по-королевски официальным:

– Уважаемые члены королевского военного совета, господа. Как вы знаете, мы рассмотрели требования вражеской армии и нашли, что они вполне выполнимы. Но, по законам нашей страны, каждый из этих солдат – преступник и каждого должно судить и наказать. Они убивали наших братьев, они грабили наши дома, они украли наших детей и должны ответить за это. Они обещают отпустить всех до одного и не причинять никому более вреда, но за прошлые преступления они ответить обязаны. Эти ублюдки направили на детей оружие. Они обложили их взрывчаткой в надежде, что мы не пойдем на штурм. Дети напуганы. Их страх и наши слезы нуждаются в искуплении.

Павел замолчал. Он почувствовал, что волнение прошло, и он способен принимать решения.

– Прошу вас, господа, – произнес он уже обычным, без пафоса, тоном и первым уселся за совещательный стол.

– Первым делом хочу попросить вас, Авантюрин, переправьте в Торговцы Выродка. Пусть развлекаются. Смотрите, чтобы он со страху не сбежал – они бояться подвоха. Амулеты будем делать по-настоящему – пусть думают, что мы готовы их отпустить. В крайнем случае, отпустим на самом деле – дети важнее. Теперь о том, как будем действовать. Обрушить дом нельзя – там все вперемешку, и дети, и солдаты, плюс взрывчатка. Стрелять нельзя тоже – кто-нибудь успеет все взорвать. Какие будут предложения?

Предложений почти не было, разве что самые фантастические. Через час Павел встал и сказал:

– Отдыхайте пока. У нас есть два дня, чтобы подумать. Но видимо, придется отпускать.

Ему было гадко. От ненависти тошнило. Он не хотел отпускать солдат, но не видел иного выхода. Павел вышел из палатки, и, знаком отпустив назначенных Авантюрином телохранителей, пошел в лес по протоптанной крестьянами тропе. Он шагал широко, смотрел, как вырывается изо рта пар. Глаза болели – то ли от подступающих время от времени слез, то ли от белизны снега, на фоне которого тусклая зелень еловых ветвей казалась черной. Спускались ранние декабрьские сумерки и Павел хотел уже идти обратно, когда заметил, что уже не один. Кто-то маленький семенил рядом. Павел опустил глаза и увидел Кабошона. Не удивительно, что, занятый своими мыслями, он не заметил его сразу – старик лысиной едва доставал ему до локтя.