Текст книги "Малахит (СИ)"

Автор книги: Наталья Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7 Вор

Никто не знал, почему лагерь развернут под стенами Камнелота.

Берковский понимал, что все идет не по плану. Сначала он не слишком расстраивался: не у него первого провалился блицкриг. Но вид огромной, величавой стены поразил его воображение. Он не сомневался, что рано или поздно войдет в город, но знал, что солдат ему придется положить очень и очень много. Он не хотел остаться без людей в чужой стране. Без армии ему не удалось бы вывезти отсюда все, что он хотел вывезти. Алмазник уверял, что у его человека в розовой гостиной есть план, и достаточно только быть готовым к действиям в нужный момент, но Берковский слабо в это верил.

И все же он выжидал.

Паша каждый вечер ходил в розовую гостиную. Он шел сюда узнавать новости, но стоило появиться Агат, тут же начинал пропускать все мимо ушей, а потом мучил расспросами Вадима и Лазурит.

Агат нравилась ему, но он переживал молча, потому что думал, что некрасив, неуклюж и вообще никто в этой чужой стране. Особенно страдало его самолюбие, когда Паша сравнивал себя с Вадимом. Тот как-то удивительно легко приспособился к новой жизни, приносил пользу, получал за свою работу деньги. А он? Он был приживалой у Лазурит и Бирюзы.

Даже и думать об Агат было нечего. Она ведь и не посмотрела на него ни разу. Вот и сейчас – стояла в нескольких шагах от него, и ничем не показала, что видит, замечает… Только поздоровалась, когда он вошел – вежливым кивком головы.

Паша как обычно сидел в темной нише возле двери. Эта ниша всегда пустовала, и свет свечей едва-едва проникал сюда.

Агат только что встала из-за рабочего столика. Ее позвал зачем-то Александрит. И вот теперь девушка стояла рядом с высоким принцем и, глядя на него снизу вверх, тихонько отвечала на его вопросы. Говорили, видимо, о чем-то серьезном – ни один ни разу не улыбнулся, Агат даже сердито сдвинула брови.

Время от времени принц наклонялся, и Паша видел, как его тонкие губы шевелятся совсем близко от уха Агат.

Александрит был ему неприятен. В нем все было слишком: и черты лица слишком правильные, и манеры – безупречные, и фигура, как с картинки. И ярким был контраст между темными, почти черными волосами и бледной кожей. Паша считал, что и другим принц должен казаться неприятным. Он поделился этим наблюдением с Лазурит, и очень удивился, когда она посмотрела на него, наморщив лоб в шутливом негодовании, и сказала, что Александрит безусловно красив, и что даже не будь он принцем, отбою от невест у него бы не было. Паша решил, что никогда не сможет понять женщин. Про себя он называл Алекасндрита хлыщом и бледной поганкой.

Принц разговаривал с Агат уже минут десять, когда его бледная кисть с тонкими и длинными аристократическими пальцами легла на ее плечо, прикрытое тонкой темно-коричневой тканью платья. Пашу это задело, да так сильно, что он не смог удержаться: встал со своей скамьи и пошел прямо к ним.

– Принц! – сказал он с вызовом, и, обратив к нему взор, Его Высочество был вынужден убрать свою руку с плеча Агат.

– Что Вам угодно?

– Ваше Высочество, мне хотелось бы узнать, как дела в деревнях на том берегу реки. Кто-нибудь послал туда отряды для защиты людей? Может быть, я могу быть полезен там?

Агат и принц смотрели на него с изумлением, но Александрит все же ответил:

– Там были пожары. Там грабили и убивали людей, но мы ничего не могли с этим поделать. Мы не могли рисковать целой армией, а маленькие отряды им все равно не помогли бы. Те, кто смог сбежать, сейчас уже в городе. Их переправили через реку и бесплатно обеспечили всем необходимым…

– И все же надо было что-то делать! – Паша уже не мог остановиться. Он чувствовал, что, возможно, не прав. А может быть, и он, и принц были по-своему правы. Но так, или иначе, он продолжал: – Вы – солдаты, и вы сидите здесь, прикрываясь крепостными стенами! А они там, в деревнях, были безоружны! И они приняли на себя первый удар!

Паша говорил и понимал, что обвинения эти чудовищны. Он видел, как белые щеки Александрита вспыхивают алыми пятнами. Мало того, он осознал вдруг, что Агат не может быть с ним согласна. Вот сейчас она скажет ему что-нибудь резкое!..

Но Агат молчала. Она стояла между двумя мужчинами и молча переводила взгляд с лица на лицо.

– Мне, – тихо и четко произнес Александрит, – было тяжело принимать это решение. И все же я и другие члены военного совета – мы его приняли. Здесь, в городе, тоже живут люди. И если вражеские солдаты возьмут город, вся страна достанется им.

Паша был готов провалиться сквозь землю от стыда. Больше всего ему хотелось сейчас извиниться перед принцем, но это означало выставить себя дураком и слабаком перед Агат. Александрит спас его.

– Я извиняю Вас, – сказал он, справившись с волнением и злостью. – Я понимаю: война. Мы все издерганы, мы все очень переживаем. Ваша боль – и моя боль тоже. Я хотел бы, чтобы вам никогда не приходилось принимать таких решений, – и принц протянул Паше руку. Тот пожал ее и удивился, что кисть, которая издали казалась почти прозрачной, очень изящной и даже женской, сжала его руку крепко и уверенно. Пальцы Александрита были сильными и прохладными.

– Ваше Высочество… – оба, и Паша, и Александрит, вздрогнули, когда раздался резкий голос старшей Берилл.

– Да, что вам?

Берилл остановилась, смутившись. Паша еще раз удивился тому, какая же она нескладная. Девушка попыталась сделать реверанс, но запуталась в юбке и упала бы, если бы принц не поддержал ее.

– Так что же?

– Ваше Высочество, нас обокрали!

– Что? Как?

Берилл говорила громко и резко, и на ее голос начали оборачиваться люди.

– Отец обнаружил сегодня, что замок на двери нашей старой мастерской взломан.

– Что украли?

– Мы пока не знаем. Отец проверяет по записям. Но взломан только один сундук – тот, где хранились книги и карты.

– Книги и карты?

Александрит нахмурился и, сопровождаемый Берилл, направился к выходу. Дворяне двинулись было следом, но он знаком велел всем остаться.

К Паше и Агат подошла Лазурит, потом появился Вадим.

– Кража? – Лазурит обратилась к подруге. – Ты когда-нибудь слышала о подобных кражах?

– Нет.

– А как же Малахитовая Купальщица? Куда же она тогда пропала? – к компании присоединилась Сардоникс.

– Я думаю, ее припрятал Смарагд, и она хранится теперь в каком-нибудь тайнике… – предположила Агат.

– А зачем вообще кому-то нужны книги и карты? – спросил у девушек Паша.

– Ты что, они же стоят дороже многих украшений! – взволнованно ответила Лазурит. – У Бериллов их очень много. Дед и отец Брилле были Нефритами-книгоделами, а мать, Агат, составляла карты. Фортификационные агаты – большая редкость, такой дар дается не каждому. Да и книги делать – это ведь и писать надо без ошибок, и быть сильным камнем, чтобы работа не затягивалась на годы. Да, стоит это дорого, но все же – у меня в голове не укладывается…

– Я не думаю, что дело в деньгах… – прозвучал сзади голос Ксилолит.

– Тогда в чем же? – удивилась Сардоникс.

– Им могли понадобиться именно карты.

– Но зачем? Да и кому?

– Может быть, кто-то хочет найти вход в крепость?

– Найти вход? Вы имеете в виду армию Алмазника? Но зачем им карты? Алмазник ведь и так знает все ворота и двери. Да это и не секрет.

– А если им нужны потайные входы?

– А в замке есть потайные входы? – Сардоникс искренне удивилась и Паша подумал, неужели в Камнелоте нет ни одной легенды о тайных ходах?

– Конечно, есть, – Ксилолит скрипуче усмехнулась, – по крайней мере, они очень даже могут быть! Необходимо свериться по плану замка.

– Но, насколько мне известно, нет никакого плана замка, – сказала Агат.

– Нет, он есть. В заброшенном крыле. В малом тронном зале Малахита. План высечен на плите за троном и во времена моей молодости был прикрыт пологом синего бархата. Детьми мы часто забирались туда играть и часами рассматривали малахитовую карту. Иногда нас ловили, но Янтарь, отец Смарагда, не зря получил прозвание Добродушный – он никогда не наказывал детей за шалости. Так вот мне помнится, что есть еще два – три хода, которыми ныне не пользуются.

– Ну, все это надо еще проверить… – голос Агат был полон недоверия. Она и Сардоникс вновь отошли к рабочему столику.

Паша остался стоять рядом с Вадимом и Лазурит.

– А знаете, что я подумал? – вдруг сказал он. – Я понял, почему Александрит показался мне сначала неприятным.

– И почему? – поддержал разговор Вадим.

– Он очень похож на Алмазника. Тот же цвет волос, фигура, рост… Нос такой же прямой, глаза почти черные.

– Так они же родственники, чего ты удивляешься?

– Кто?

– Как – кто? Алмазник и Александрит. Ты думаешь, Александрита зря называют принцем?

– Точно. А как же я не сообразил? И кто они друг другу?

– Ой, я не помню. Александрит ему племянник какой-то: двоюродный или троюродный.

– А, кстати, чего ты здесь делаешь? – Паша сменил тему.

– А где я должен быть?

– Ты же, вроде, ходил все время с Лал…

– Да с ней все уже в порядке. И вообще, больные они какие-то, эти красные камни. Повернуты на своей войне. Больше ни о чем и думать не хотят. А если из лука промажешь, будут потом обсуждать сто лет, учить… Стреляют, стреляют. А чего стрелять, если и так знают, что попадут? Нет, мне больше нравиться нормальная компания…

Вадим приготовился было долго говорить об этих странных женщинах, но тут что-то похожее на эхо далекого землетрясения наполнило гостиную. И тут же запел боевой рог: один, потом второй, третий. Раздался клич «К оружию!», гостиная в минуту опустела. Мужчины убежали к месту сбора, женщины вышли на открытую галерею – оттуда почти ничего нельзя было увидеть, но слышны были бы звуки боя, если бы он был. Но его не было. Начинающаяся ночь была тиха и светла. Небо было усыпано звездами, ветерок едва колыхал тонкую ткань занавесок.

Глава 8 Наследники престола

К тому времени, когда Паша и Вадим прочно обосновались в Камнелоте, Карат был уже мертв.

Оставив спутников у Липы, он побежал на северо-запад. Он должен был найти хозяина.

Карат бежал быстро и красиво, как бегают только большие собаки; травы хлестали его по брюху, осыпались нежные лютики, ромашки склоняли свои головы с белыми коронами, клевер почтительно и пугливо прижимался к земле под тяжелой царственной лапой.

Карат бежал несколько часов, отдыхал, переходя на размеренную и вальяжную рысцу, останавливался, слушал, нюхал, словно в задумчивости опускал голову на грудь.

И вдруг почувствовал, что хозяин совсем рядом, гораздо ближе, чем он думал! Пес обрадовался, рванулся было вперед, но упал. Отказала правая задняя лапа. Видимо, удар копытом по голове не прошел зря.

Из последних сил пес дополз до ближайшего куста. Он уснул там и спал почти целые сутки. Проснулся следующим вечером. Попробовал встать: лапа слушалась, правда, наступать на нее было трудно, она казалась чужой.

Пес пошел по лугу. Напился из ручья, разорил спрятанное в густой траве гнездо перепелки. И так вот медленно, прихрамывая, к утру он добрался до дома, где жил сейчас его хозяин.

Это был даже и не дом, а фургон, похожий на кибитку странствующих знахарей. Привезли его сюда не так давно – лес еще не успел залечить раны, оставленные четырьмя тонкими железными колесами. Старая кляча – настоящий мешок с костями – паслась на краю поля. Срывая траву, она пугливо косилась по сторонам – будто боялась, что ее уличат в воровстве.

Карат остановился, сел, склонил голову на бок и принялся наблюдать за грязным фургоном.

Первым из него вышел темноволосый мужчина. Он был не то чтобы полным, но каким-то рыхлым, обрюзгшим. Волосы, когда-то цвета воронова крыла, начинали седеть и приобрели неопределенный серый оттенок, к тому же они были давно не мыты и плохо стрижены. Возраст определить было трудно, на первый взгляд казалось, что ему от тридцати пяти до сорока лет. Мужчина нацепил на себя потрепанный белый костюм дворянина. Весь костюм был усыпан опаловыми шариками, кабошонами и камнями иных форм. Каждый камень висел на дешевой железной цепочке. В общем, создавалось впечатление, что это полусумасшедший продавец брелоков.

За ним на ступени, ведущие ко входу в фургон, вышла женщина столь же неряшливая и такого же неопределенного возраста. Кроме бриллианта на единственном перстне, никаких других камней у нее не было. Она была высокой и болезненно худой. Платье болталось на ней, и создавалось впечатление, что это платье с чужого плеча. Оно было из белого атласа, шифона и кружев, но приобрело тот серо-желтый оттенок, который приобретают старые свадебные платья, годами хранимые в сундуках. Кожа на ее лице была гладкой, но лежала странными складками, похожими на складки давно отвисших тяжелых гардин. Тот же болезненный оттенок, что и платье, приобрели и глаза женщины, которая когда-то с полным правом носила имя Бриллиант.

Потягиваясь и толкаясь, вбежали на лестницу двое детей наследного принца – мальчик и девочка. Путаясь в длинных ночных рубашках, они побежали к ручью, но не столько умывались, сколько брызгались, да так, что уже через пятнадцать минут ткань стала совершенно прозрачной и облепила худые ножки брата и сестры. Мать и отец не обращали на них никакого внимания.

Когда они неслись обратно к дому, путаясь в длинных стеблях луговых трав, они увидели, наконец, собаку.

– Карат! – радостно взвизгнула девочка. – Ма, па, Нефрит! Карат! Карат вернулся!..

В это время из леса вышел молодой человек двадцати двух лет. Он выглядел несколько лучше, чем его спутники, но костюм его, сшитый из прекрасного бархата, тоже был изрядно потрепан. Темно-зеленая, почти черная ткань протерлась до молочно-белой основы на коленях и локтях. Светло-зеленый кант кое-где отпоролся и повис уродливой бахромой. Задумчивые глаза молодого человека сверкали живым зеленым огнем. Жесткие как проволока темные волосы свисали до плеч густой гривой. Лицо было худым, вытянутым и смуглым.

– Карат! – закричал он и бросился к собаке, которую уже успел оседлать мальчишка. Пес глухо и радостно подгавкивал.

Их бесцеремонно прервал Опал:

– Ну-ка, все – цыц! Печать при нем?

– Печать? – Нефрит провел рукой по груди пса и ему на ладонь лег медальон. – Вот она, что ты волнуешься?

– Что волнуешься? – Опал от негодования брызнул слюной, практически плюнул брату в лицо. – Ты, мальчишка, прилаживаешь наш единственный уцелевший – повторяю, единственный – символ королевской власти вместо ошейника бестолковому псу и еще смеешь смеяться! Дай сюда!

Опал протянул руку за печатью, и тут же в миллиметре от его пальцев щелкнули белые собачьи зубы. Карат заворчал – спокойно, но с угрозой.

– Я же говорил, – сказал Нефрит, положив на всякий случай руку на загривок пса, – с ним печать в большей безопасности, чем с нами. Это во-первых. А во-вторых, если бы тебя беспокоило наследование престола, ты был бы сейчас в Камнелоте, а не разъезжал бы по дорогам в нищенском фургоне, как последний из торговцев. Символ королевской власти это прежде всего – королевское достоинство.

Старший брат едва не задохнулся от возмущения, его лицо покрылось пятнами.

– Да если бы мы не уехали еще тогда, то сегодня оба гнили бы рядом с отцом!

– Я не осуждаю ни тебя, ни кого бы то ни было еще за то бегство. Но мы обязаны были вернуться раньше.

– Ну и возвращался бы! Никто тебя не задерживал.

– Но ты законный наследник… Впрочем, да, я сам себе противен…

– И вообще, интересно, где он болтался все это время? Может быть, уже появились законы, заверенные нашей печатью? Прирезать надо этого пса.

Нефрита разозлили эти слова.

– Хватит ныть! – крикнул он в лицо брату. – Иди и проверь, какие там принимаются законы!

– Еще не время.

– А когда будет время? Когда оно придет, твое время? Сколько ты будешь ждать? Чего ты ждешь?

– Не хочешь ждать – иди сам, скатертью дорога, – ледяным тоном ответил брат. – Но печать оставишь мне. И помни, у тебя пока нет права наследования. – В протянутую руку лег зеленый камень.

Через минуту из фургона вылетели шпага, кортик и боевой топор Нефрита да смена нижнего белья – все имущество младшего принца. Дети, наблюдавшие за ссорой с широко раскрытыми от испуга глазами, заплакали и повисли на дяде.

– Ничего, ничего, – успокаивал он детей, вытирая их слезы тыльной стороной ладони, – я скоро вернусь и заберу вас в чудесное место. Все вместе мы будем жить во дворце и каждый день есть что-нибудь очень вкусное. Изумруду мы подарим самого красивого коня…

– Настоящего?

– Конечно, настоящего. А Топаз получит много-много бальных платьев.

Десятилетние, не похожие друг на друга двойняшки смотрели на дядю во все глаза, слезы еще блестели на слипшихся ресницах, но грустить никто уже и не думал.

Нефрит поцеловал их, подобрал свои вещи и ушел, сопровождаемый черным красавцем-псом.

Не успели они отойти от фургона и десяти шагов, как принц заметил, что его пес сильно хромает.

– Что же это? Кто тебя так? – спросил Нефрит, ласково обнимая собаку за шею. – Ну ничего, ты потерпи. Скоро мы будем в замке, там лекари есть. Ты поправишься. Сможешь дойти?

Пес согласно гавкнул.

До Камнелота они не добрались ни в этот день, ни на следующий.

Через две недели после того, как братья расстались, в ворота Камнелота въехала телега, доверху заполненная небольшими бочонками. Телега одуряюще пахла медом. Сзади на ней были привязаны два улья с закрытыми летками. По бокам от телеги шагали мужчина и женщина средних лет. Оба они были одеты в простую одежду из некрашеного льна. Караул преградил им дорогу.

– Прошу меня простить, – выступил вперед начальник караула, – но по закону военного времени я вынужден вас задержать. Есть ли в Камнелоте люди, готовые поручиться за вас?

– Думаю, да, – ответил мужчина. – Королевская кухарка Бирюза может подтвердить, что мы те, за кого выдаем себя. Скажите ей, что в город пришли Латунь и Курочка.

Глава 9 Серые тени

Тогда, в марте, Латунь нес свою испуганную, притихшую дочку через лес и чувствовал, как она прижимается к нему каждой клеточкой своего тоненького тела. Золотко дрожала от страха, огорчения и от начинавшейся лихорадки. Попетляв по лесу, Латунь пришел к землянке Липы. Золотко обмякла и уснула у него на руках и, к его удивлению, не проснулась, когда он перекладывал ее на постель. Девочка раскраснелась и тяжело дышала.

Липа решительно отстранила отца, раздела девочку, велела постоянно менять холодный компресс на лбу. Поставила на плиту несколько горшочков, в каждом заварила отдельную травку. Скоро всю землянку заполнил бодрящий и одновременно успокаивающий аромат. Девочка задышала спокойнее и уснула глубоким и спокойным – не болезненным – сном.

Несколько дней Золотко пила целебные отвары Липы, много спала и почти не разговаривала с отцом. Впрочем, она и видела-то его редко. Латунь много времени проводил снаружи – ждал нападения милиции. Липа уверяла, что необходимости в этом нет, но он все равно почти каждый час, даже ночью, выходил в лес.

Золотко тоже беспокоилась. На вторую ночь она проснулась, задыхаясь от слез.

– Что случилась, лапушка? – Липа возникла перед ней со свечой в руках, в белой длинной ночной рубашке и с распущенными седыми волосами, чем напугала девочку еще больше.

– Ну, что случилось?

– Не забирайте меня… Пожалуйста, не забирайте меня… – кулачок размазывал по щеке слезы.

– Ну, ну, ну… Никто тебя не возьмет… Тебе приснился плохой сон….

– Я все боюсь, – стала объяснять Золотко дрожащим голосом, – что они придут опять.

– Сюда не придут, сюда не придут, – повторяла Липа, гладя ее по голове.

– Почему?

– Вот смотри, – знахарка протянула руку к одной из полок и взяла пучок засушенной травы. Золотко видела такую травку летом. Ее толстые стебельки с маленькими листками и желтыми цветами встречались иногда в высокой траве лугов.

– Отведи-трава, – Липа осторожно понюхала хрупкий стебелек. – Если повесить пучок у двери, дурной человек пройдет мимо.

Золотко уснула, и всю ночь ей снились желтовато-коричневые высохшие цветы.

Как только Золотко начала поправляться, Латунь собрался в дорогу. Он планировал уйти из землянки как можно скорее, хотя Липа и возражала, говоря, что девочка недостаточно еще окрепла.

Отец и дочь пустились в путь холодным мартовским утром. Дул резкий ветер, по темному небу бежали клокастые, похожие на дым облака, под ногами чавкал подтаявший снег.

Латунь решил отвести дочку к матери в Кузнецово. У Бронзы было небезопасно, за ней наверняка следили, но Латунь раздирали противоречивые чувства. Он боялся за дочь, тревожился за жену и чувствовал себя последним скотом из-за того, что произошло с семьей Курочки. Латунь успокаивал себя тем, что с матушкой Бронзой справиться будет не так-то просто. В конце концов, она происходила из королевского рода Златограда и была потомком древних богатырей, прославленных в легендах.

Они шли всего пару часов, когда хруст ветки заставил Латунь обернуться. Среди почерневших от весенней влаги стволов он заметил серый силуэт. Мужчина понял, что замечен, и бросился бежать через лес. Шпион. Вместо того чтобы выйти на поля, через которые лежала дорога в Кузнецово, Латунь поднял девочку на руки и углубился в чащу. Через несколько часов Латунь услышал злобный лай. По их следу пустили двух черных псов Кинессии – только таких собак использовали при поиске людей. Отец и дочь были уже очень слабы, Золотко начинала покашливать, это пугало Латунь. И конечно, пугали собаки. Кинессийские черные псы были созданиями особыми. Их невозможно было обмануть, запутав след или пройдя по ручью.

Латунь подхватил дочь на руки и затравлено оглянулся.

– Что это? – спросила девочка еле слышно. – Кто это лает?

– Это охотники, – ответил отец. – Королевская охота, – хотя прекрасно знал, что в этих лесах никто не охотится.

Идти было некуда. До деревень далеко, да и не заступились бы за них ни крестьяне, ни кузнецы. Удирать в лес бессмысленно – кинессы догонят. Латунь решил бежать, пока будет возможность, а потом принять бой. Такое решение отдавало безнадежностью. И тут он вспомнил о Жженом замке. Его обычно обходили. Считалось, что его обитатель – существо небезопасное. Но Латунь все же рискнул. По крайней мере, посчитал он, сумасшедшему колдуну не нужна его дочь так, как нужна людям, управляющим милицией.

Он прикинул примерное направление и побежал, понимая, что время не на его стороне. Лай приближался, но приближался не слишком быстро. Латунь успел отбежать довольно далеко, и даже успел увидеть над верхушками деревьев крышу Жженого замка. Но тут преследователи заметили беглецов и спустили собак с поводка. Два черных снаряда пронеслись через лес. Четверть секунды. Латунь буквально сбросил дочку с рук, крикнул, ни на что не надеясь, «помогите», и тут же огромной массы пес сшиб его с ног, прижал к земле и аккуратно взял зубами за горло. Латунь видел, как умный карий глаз косится назад – пес ждал, когда подойдет хозяин. Где-то в стороне плакала Золотко.

Погоня кончилась. Милиционеры подошли, не спеша пристегнули поводки к ошейникам, подняли Латунь на ноги, связали ему руки за спиной. К Золотку отнеслись даже нежно. Один из преследователей угостил ее конфетой, которую девочка к гордости отца тут же швырнула в грязь. Потом он взял Золотко на руки, она укусила его за ухо и оцарапала щеку ногтями. Милиционер едва не вышел из себя, однако сдержался. «Видимо, получил приказ,» – подумал Латунь.

– Слушай, девочка, – сказал преследователь, поставив Золотко прямо перед собой, – или я несу тебя на руках, или ты всю дорогу будешь идти пешком, а у тебя за спиной пойдет злая черная собака.

Мужчина протянул к девочке руки, но она отпрянула, сказав такое, чего Латунь никак не мог бы ожидать от восьмилетнего ребенка:

– Твои руки пахнут помойкой, из которой ты кормишься. Я пойду сама.

И тут в лесу завыли волки. Двенадцать серых теней выскользнули из оврага прямо среди дня. Запах людей, железа и собак не отпугивал их, а словно притягивал. Они окружили беглецов и преследователей плотным кольцом, и всюду, куда не повернись, засверкали их зеленые умные глаза. Собаки заволновались и зарычали, показывая свою готовность к бою. Люди явно струсили. Золотко прижалась к отцовской ноге и закрыла глаза – волков она знала только по страшным сказкам.

Один из милиционеров – Латунь заметил у него на пальце перстень с родонитом – стал развязывать руки пленнику.

– Что ты делаешь? – ошарашено спросил другой, с украшениями из петерсита.

– Я все делаю правильно, – ответил Родонит.

Они снова отстегнули поводки, но все еще держали псов за ошейники. Маленькая группка встала спинами друг к другу.

Первый волк прыгнул. Это был самый крупный и самый темный волк в стае. Прыгнул он странно – не на кого-то, а между беглецами и преследователями. Его тяжелый бок ударил Латунь в спину, они с дочкой отлетели в направлении оврага, из которого появились звери, и оказались вне поля боя. Первой мыслью Латуни было бежать, но он не смог оставить людей на растерзание хищникам.

– Беги, – шепнул он девочке, а сам остался, хотя понимал, что вступать сейчас в бой – чистое безумие, и он теряет шансы на спасение своей дочери, жены и семьи лесоруба. Но Латунь ни на секунду не мог себе представить картины, когда он убегает с Золотком, а за их спиной раздается озлобленный визг собак, предсмертные крики людей и влажные звуки разрываемой плоти.

Однако разогнувшись, Латунь увидел, что животные ведут себя странно. Волки стояли шеренгой бок о бок и просто смотрели на милиционеров, вроде и не желая нападать. Кинессы тоже выглядели необычно. Они не поднимали шерсть на загривке и не скалили зубы, готовясь к бою. Они даже не поджимали хвосты от страха, хотя Латунь и не был уверен, что хоть один кинессийский пес умеет бояться. Он хотел подойти, но в ответ на это осторожное движение волки разделились на две группы. Одни начали теснить Латунь к оврагу, где он с ужасом увидел дочь, которая и не собиралась спасаться бегством. Другие двинулись на милиционеров. Псы развернулись и спокойно пошли прочь. Людям пришлось делать то же самое, хотя они и не были так спокойны. То Родонит, то Петерсит оглядывались назад, боясь внезапного нападения. Но волки, казалось, забыли о милиционерах. Они плотным кольцом окружили мужчину и девочку и двинулись вперед. Латуни ничего не осталось, как взять дочь на руки и пойти туда, куда вели.

Они шли около шести часов. Латунь очень устал, но зато перестал бояться. Волки эти не были обычными волками. Ими явно кто-то управлял, и возможно, намерения этого человека не были плохи.

Сначала они просто кружили по лесу, проверяя, как решил Латунь, не преследуют ли их снова. Потом стало ясно, что двигается стая на север, причем Выселки оставались далеко слева. Переночевали прямо в лесу. Чтобы защитить дочку от сырости и холода, Латунь наломал еловых веток и соорудил из них как можно более высокое ложе. Волки легли вокруг, вплотную к ним, и грели их. Было тепло, хотя Латунь внутренне содрогался от того, что у его Золотка такие страшные и такие ненадежные грелки.

Наутро снова пошли к северу. Но в тот момент, когда по расчетам Латуни они должны были оказаться уже на самой границе королевства, волки снова свернули на юго-запад. В сумерках подошли к мосту у села Торговцы. Когда Латунь понял, где они, ему стало страшно. Он прекрасно знал, что Золотко ищет Алмазник, не менее хорошо понимал, что в Торговцах – его дом, и тут его слову покорна каждая собака.

Под навесом у небольшого костра сидела группка торговцев – восемь или десять человек, – охранявших мост. Они играли в камешки, пили пиво и громко хохотали. Это был единственный в Камнях платный мост, и муха не пролетела бы тут, не оставив патрулю денег.

Того, что произошло дальше, Латунь даже представить себе не мог. Он едва успел закрыть дочери глаза своей сильной рукой. Девочка не должна была видеть, как десять темных молний пролетели триста-четыреста шагов до палатки совершенно бесшумно, как клочья тумана, унесенные порывом ветра. Латунь еще силился разглядеть в сумерках их серые и словно утончившиеся тела, как вдруг понял, что половина дела уже сделана. Сначала наступила тишина, потом закричали люди, и стало ясно, что те, кто сидел к волкам спиной, уже мертвы, а убийцы, перескочив через стол, растворились во мгле. Остальные, завопив, побежали прочь, кто куда, некоторые без оружия. По одиночке волки передушили их так же легко, как передушили бы глупых кур. Несколько отчаянных влажных вскриков и все было кончено. Не помня себя, не понимая, что он испытывает – страх или облегчение – Латунь схватил Золотко на руки и побежал через мост. Волки догонять его не стали.

На следующий вечер он передал внучку бабушке. Бронза была в растерянности, Золотко все так же кашляла, но он все же ушел – спасать жену и Курочку с детьми. Если только было еще кого спасать. Латунь отчаянно надеялся, что, уведя дочку, он отвел от женщин удар. Он ошибался.