Текст книги "Шут и слово короля (СИ)"

Автор книги: Наталья Сапункова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Младший сын?.. Это как же?..

– Я Сина, кухарю тут. Не для господ, для слуг. У меня все вкусно, не сомневайся. Садись, садись…

Она усадила Эдина за стол, налила ему супа и заставила съесть, и не позволяла задавать вопросы. Суп и правда был вкусным, но беспокойство и любопытство – плохие приправы, так что Эдин не чаял дохлебать быстрее наваристый бульон. Сина убрала посуду и сказала:

– Ко мне ведь твой дядя уже приходил, я ему все рассказала. Так почему ты считаешь себя сыном его милости?

Эдин уже совсем ничего не понимал.

– Дядя? – переспросил он, – нет у меня никакого дяди.

– Вот как? Он Биком назвался. Сказал, что твоя мать его любимая сестра.

– Понятно, – вздохнул Эдин. – Нет, Бик маме не брат, он наш хозяин. И он ничего мне не говорил. Я недавно узнал про это кольцо, и про отца. Рассказали бы вы мне все, как оно есть, а, сударыня?

– Что ж, – вздохнула кухарка. – Виолику, твою мать, я помню хорошо. Покажи-ка кольцо…

Она подержала кольцо в руке.

– Оно, оно, сомнений нет. А я все, конечно, помню, как сейчас было. Я увезла тогда Виолику из замка, и рожать помогала. Так что, мне бы надо, чтобы леди наша об этом не прознала, а то работу терять мне не с руки, дорогой мой. Как про меня твой дядя, или кто он там, прознал – случайно, думаю. Он сразу с Вентом толковать стал, тот десятник воротной стражи, ко мне его и привел. Он брат мой троюродный, он знал все.

– Понимаю… – кивнул Эдин.

– А дело вот в в чем… Тебе, милый, сколько лет?

– Четырнадцать…

– Вот. Посмотри на мою Лилу, – она кивком показала на внучку. – Когда-нибудь ей уши оторвут за то, что подслушивает в господских комнатах, а сегодня, вишь, как удачно у нее получилось – тебе поможем, с помощью Всевышнего. Дочка моя родила ее тремя месяцами раньше, чем Виолика свое дитя. Лиле вот недавно шестнадцать стукнуло. Так что, и дочке Виолики скоро шестнадцать должно исполниться, а никак не четырнадцать. Понял ты меня теперь? Дочку она родила, такую славную малышку. Почему миледи о твоем возрасте не подумала, я не знаю. Можно, конечно, с возрастом обмануться, ты вон не из мелких. Но ты никак не сын нашего маркграфа, потому что у него дочь. Ты второй ребенок Виолики, и отца твоего надо искать не здесь.

Эдин потрясенно молчал – кажется, забыл, как разговаривать.

Он второй ребенок, младший. У него есть сестра.

– Вот что, – вздохнула Сита. – Я тебя сейчас спать положу. Здесь, у себя. Никто ведь вас не видел? – она строго посмотрела на Лилу. – А перед рассветом раненько разбужу, и ты уедешь себе. Вент тебя через западные ворота выпустит, там сейчас стражи почти нет. Ты верхом, что ли? И лошадь свою возьмешь. Я попрошу, чтобы ее в конюшню к западным воротам отвели. Я ведь и стражу кормлю. Для меня сделают. Понял? Леди сейчас гостями занята, ей не до тебя. Вспомнит, конечно, но не поймет, куда ты делся. А шум поднимать не станет. Так оно лучше будет, милый…

Тетушка Сита постелила Эдину в дальнем закутке за занавеской. Он лег и даже задремал, но вдруг проснулся, как от толчка.

Тот портрет в галерее…

Высокие скулы, разрез глаз, тонкий нос, маленькие, аккуратные ноздри. Сходство необычайное, но – было ли оно? Или ему привиделось?

Лила шила перед лампой.

– Проводи меня туда, где портреты, – попросил он, – много-много портретов. Понимаешь меня? Когда меня вели к вашей маркграфине, мы как раз там проходили.

– Конечно, понимаю, – кивнула Лила. – Это прямо над главным залом, где сейчас бал. Раньше все портреты в зале и висели, миледи недавно распорядилась половину убрать наверх. Там предки маркграфа, и больше никто. А тебе они зачем?

– Очень надо еще разок взглянуть. Правда, очень. Пошли, а?

– Пошли. Только я тебя вкруговую проведу, чтобы никого не встретить. Нынче сюда, считай, вся окрестная знать съехалась, даже из Лира гости есть. Не протолкнуться просто! Только вот что – поведу, если расскажешь мне, что к чему, понял? Иначе я не согласна!

– Ладно, расскажу, – пообещал Эдин. – А вообще, немного странно, – добавил он, не удержавшись, – гости, праздник, а хозяина нет.

– А тут так частенько, – хмыкнула девушка. – Лорд и леди давно не ладят, она своих гостей принимает, он своих. Ну ты как, идешь, что ли?

Они долго кружили по лестницам, узким и пыльным каменным, скрипучим деревянным и кованым винтовым – ясно, что маркграфине и другим леди в их пышных юбках и изящных туфельках даже в голову не придет соваться в такие места. И наконец – вот она, галерея портретов. Музыка здесь была отлично слышна, иногда она стихала и сменялась шумом и гомоном, а совсем рядом, в коридоре, то и дело раздавался топот – как будто ретивые слуги разбегались исполнять поручения. Но на самой галерее было тихо и темно.

– Сюда сейчас только случайно кто заглянет, – сказала Лила. – Но ты все равно не теряй время.

Эдин переходил со свечой от портрета к портрету и уже почти отчаялся, решил, что точно, привиделось ему в потемках, как вдруг увидел тот самый портрет. Точнее даже, их было два, мужской и женский, и не угадать теперь, какой именно тогда случайно показался Эдину – с обоих смотрело почти одно и то же лицо. Те самые глаза с характерным разрезом, ноздри, губы, только в одном случае лицо обрамляла пышная старомодная прическа, украшенная перьями и драгоценностями, а губы были сложены в нежную улыбку – молоденькая женщина безмятежно смотрела на Эдина, придерживая рукой струящийся с плеч плащ. Мужской портрет изображал юношу, почти мальчика, с темными волосами до плеч, в старомодном камзоле, украшенном золотым галуном. Его губы были сурово сжаты, а лицо казалось заносчивым и высокомерным – он, кажется, смотрел на что-то выше Эдина, как будто считал ниже своего достоинства взглянуть прямо на него.

– Это бабушка нашего маркграфа и ее младший сын… дядя маркграфа, получается. Он погиб на охоте совсем молодым. Внизу еще есть их портреты, более парадные, те леди больше нравятся. Я про всех, кто на портретах, все знаю, хоть о ком спроси, если хочешь. Постой, до этих-то тебе – что? – спохватилась она. – Говори, ты ведь мне обещал!

Помолчав немного, поводив свечкой вправо-влево, Эдин со вздохом сказал:

– Я ошибся. Тогда, первый раз, в потемках, они показались мне как будто знакомыми. Нет, ошибся.

– Что ж, бывает, – разочарованно вздохнула Лила. – Ладно, пошли.

Поверила?

Внизу их ждала взбучка от тетушки Сины, которая уже была вне себя от беспокойства.

– И о чем только думаешь, глупая девка? – набросилась она на внучку. – Все бы тебе по замку полазать да набедокурить! Ох, прознает управитель про твои делишки, опять отведаешь розог и темного чулана! Когда меня слушаться начнешь, беда на мою голову?

– Тетушка, это я виноват, ее попросил! – вступился Эдин, потому как все сетования старой кухарки показались ему совершенно беспричинными, они с Лилой ведь ничего плохого не сделали, верно?

– А ты спать ступай, разбужу рано! Ишь ты, заступник! Неслух! Я ему помогай, а он беды на свою голову собирает, – охотно переключилась на него повариха, тут же напомнив добрейшую Меридиту.

И Эдин по-быстрому отправился спать к себе за занавеску. Впрочем, очень скоро тетушка Сина пришла туда. Села на краешек его постели, и тихонько сказала, потирая сухонькие руки.

– Ох, дорогой мой. Рассказала мне все внучка, не обессудь. Не буду спрашивать, что ты на тех портретах разглядел. И что моей бедокурке не рассказал, наверное, правильно. Меньше знаешь – лучше спишь, это еще деды наши знали. Я ведь тебе забыла кое-что сказать. Виолика мне говорила, что в Храм пойдет и попросит о Тайне. Денег еще у меня попросила взаймы, потому что без гроша сбежала из замка, вот так-то, а в Храме ей надо было хоть немного оставить, и памятку купить для дочки. Она сказала, что раз у дочки пока имени нет, она купит подвеску со своим именем. Понял меня? Ты ведь знаешь, что это такое – в Храме о Тайне попросить?

– Знаю, конечно, – кивнул Эдин.

Кто же об этом не знает? Эдину, например, Мерисет рассказала, когда он совсем еще малышом был. Дело в том, что можно прийти в Храм, в любой, и оставить там свою Тайну, вроде как на хранение. И назвать тех, кому можно будет ее узнать… когда-нибудь. Это не должно касаться денежных дел, и еще священник может отказать без причины, и ни за что не станет покрывать убийц, прелюбодеев и насильников. А также государственных изменников, но насчет последних в Храмовых законах не было сказано ничего, поэтому королю пришлось издать свой закон, и было это лет сто назад… всего лишь. Самое главное, что не могло быть обмана, любая ложь при обряде всплывала, а солгавший три года потом не мог переступить порога ни одного Храма.

– Я думаю, твоя мать все-таки надеялась устроить будущее дочки, потом как-нибудь, – пояснила тетушка Сина. – Значит, Тайну хотела сохранить для лорда маркграфа, и тем самым подтвердила его отцовство. В этом, конечно, сомнений не было, но со временем всякое могло случиться. Знаю, она хотела, чтобы милорд дочку признал, он ведь собирался. Может, она и в ратуше Сарталя записала ее рождение, я ей советовала. Но для этого свидетели нужны, и пошлину заплатить в пять ленов, так что не знаю. Но можно выяснить.

– Я и в Храм зайду, – сказал Эдин. – Вдруг Тайна не только для маркграфа, и священник расскажет что-нибудь?

– Конечно, зайди, – согласилась повариха. – Может, и имя сестры узнаешь.

– Я его уже знаю, – признался Эдин тихо. – Я видел ее на портрете. Точь в точь она.

– Вот как! – встрепенулась тетушка Сина и пристально посмотрела на Эдина. – Это хорошо, очень хорошо. Выросла, значит. Здорова?

Эдин кивнул.

Больше она ничего не спросила, только погладила Эдина по голове и сказала:

– Ну, спи…

И ушла.

А тому было на редкость легко и хорошо. Надо же – сестра! Родная дочь его матери. Он бы отцу, неизвестному человеку, который не пожелал его знать четырнадцать лет назад, так не обрадовался. Получается, он теперь не один на этом свете, и она больше не одна, потому что они брат и сестра.

Хотя, конечно, он все разузнает точно. Теперь так вот, с ходу, ни во что верить не будет. Обязательно съездит к той старухе в Лисс, и все-все узнает про маму. Скоро им с Якобом опять уезжать из цирка, ну так уедут пораньше и наведаются в Лисс. Граф не рассердится, что ему с того?..

И все равно, он не сомневался.

Он уснул, и ему даже снились хорошие сны.

А вот когда проснулся… все было похоже на плохой сон. Резкий свет фонаря, вонючая тряпка, прижатая к лицу, чьи-то голоса, сильные грубые руки, из которых он попытался вырваться, боль и темное, глухое забытье. Сон?..

Болела голова, дышать получалось с трудом, челюсти не двигались – мешало что-то жесткое и грубое, руки и ноги ныли и не шевелились. А мир вокруг качался и трясся. Все еще – сон?..

Он застонал, в тело воткнулась боль, и опять пришло забытье, которое показалось почти блаженством.

Потом он проснулся окончательно. Под ним был дощатый пол, который мерно качался. И слева тоже был… нет, не пол. А наверху – небо с облаками.

Эдин переместил взгляд чуть в сторону и увидел деревянный столб с поперечными перекладинами, на котором, как живот толстяка, вздувались грязно-серые латаные полотнища.

Эдин все еще ничего не понимал и готов был списать странное видение на продолжение сна. Хотя, во сне ли, нет ли, он сообразил, что это корабль, парусник. Он давно мечтал прокатиться на паруснике, ни разу еще не доводилось. Но смутное внутреннее чутье подсказывало, что сон этот не обещал быть радостным.

Даже хуже – он не был сном. Окончательно понять это помогла чья-то нога в сапоге, которая толкнула Эдина в бок, не больно, но чувствительно.

– На кой дьявол ты приволок сюда этого цыпленка? – полюбопытствовал резкий, но какой-то скучающий голос. – У нас уже есть камбузный мальчик. Ты, проходимец, думал, на что тратишь деньги?

Эдин вскочил бы, но голова закружилась, и он резко сел, ударившись спиной о какой-то деревянный выступ.

– Ты погляди на него, капитан. Он здоровый, зубы хорошие, прямо на редкость. Крепкий. Вырастет не меньше Малыша Эта.

Рядом стояли двое, один – высокий сухопарый человек в широкополой шляпе и синем камзоле, украшенным золотым галуном, и это именно его сапог поприветствовал Эдина. Собеседник капитана, которого тот красноречиво поименовал проходимцем, был маленький, толстенький, с поросячьими глазками и босой.

– То-то я гляжу, он у тебя на ногах не стоит, – поморщился капитан.

– Но погляди на его зубы! – толстенький сунулся разжимать Эдину рот.

Это было уже чересчур. Эдин извернулся и изо всех сил лягнул «проходимца» в живот, так, что тот согнулся и завопил, а вокруг раздалось бурное ржание – за сценой наблюдало немало глаз.

– Я тебе верю, – согласился капитан, не повышая голоса, – жрать будет за двоих, а грести? Надолго его хватит грести, а? Нам нужен человек на весло, ты понял, порождение всех ехидн сразу? – острые, как буравчики, глаза капитана не переставали внимательно разглядывать Эдина, – где ты раздобыл это недоразумение, и за сколько?

Эдин уже успел худо-бедно осмотреться. Итак, он на корабле. Точнее, на довольно большом двухмачтовом корабле. Корабль, определенно, плывет. Вокруг него, помимо капитана и «проходимца», целая толпа, очень разномастная, от молодых до стариков, и разодетая кто во что горазд. Люди стояли, сидели, лежали, один сидел на низкой скамье, и был, кстати, прикован к скамье цепью. Прикованный, заросший темными волосами детина, одетый в какую-то рвань, вовсе на казался удрученным, напротив – веселился со всеми, разглядывая Эдина. И, естественно, все люди вокруг были мужчинами, как, говорят, и положено на корабле. А их внешний вид ясно говорил, что это не военный корабль, и не торговый, должно быть. Это контрабандисты? Пираты? Кто?..

Эдин был в своих штанах и рубашке, немного порванной на локте, но пропали храмовые браслеты с рук, и пряжка Цирковой гильдии – тоже. И, в общем, не стоило долго размышлять, что же за напасть с ним приключилась. Его украли и продали, вот и все.

Конечно, это незаконно. Да чего там – это преступление.

А что, разве похоже, что все эти люди вокруг уважают закон?..

Теперь Эдин окончательно пришел в себя и был готов к чему угодно. Он подобрался, сел на корточки, слегка опираясь ладонями о палубу. Это движение опять вызвало взрыв смеха – за ним наблюдали, как за цирковой обезьяной.

Борт не так уж далеко, перемахнуть – никто и моргнуть не успеет. И веревки рядом свисают – подпрыгнуть, раскачаться, и он уже на мачте. Наверняка никто не догонит. Но толку-то, если это корабль, кругом вода, а он – не рыба?

– Я не раб, – крикнул Эдин. – Я свободный и никому не должен. Меня нельзя продавать.

Ответом опять был хохот.

– Меня зовут Эдин Вентсивер. Мой покровитель граф Верден, бывший министр короля. Он меня найдет.

А вдруг?..

Опять – хохот…

– Капитан, меня предупредили – он мастак бегать! – заявил «проходимец», – потому он мне и достался всего за тридцать ленов! Так я обещал, что от нас он никуда не денется, и ноги его больше не будет в Кандрии!

Тридцать ленов. Однако! В другой раз Эдин над этим посмеялся бы.

Любая из лошадей, на которых они с Якобом и Аллиель ездили по окрестностям Вердена, стоила раз в десять больше.

«И ноги его больше не будет в Кандрии».

Но этого как раз никак нельзя было допустить.

– Пристегнуть его цепью к лавке, и все дела! – не унимался «проходимец». – Если он не продержится хоть пару месяцев, капитан, я сам отдам в общий котел тридцать ленов!

– Отдашь шестьдесят, – решил капитан. – Ладно, попробовать можно. Кажется, он и правда не совсем дохляк.

Вот тут-то Эдин решил: будь что будет. Развернувшись, как сжатая пружина, он подпрыгнул, повис на веревке, раскачался и в два счета оказался на перекладине. Дальше веревок было больше и лезть не составляло никакого труда. Матросы внизу загомонили весело и восхищенно. А он лез наверх.

Кто-то бросил веревку с петлей на конце, петля пролетела рядом с Эдином.

Скоро лезть стало некуда.

Эдин огляделся. Мачта была куда выше циркового шатра. Но и куда ниже башни, на которую его затащила леди… как ее? – Найла. Впрочем, какая разница, если нельзя думать о высоте. На этот раз не думать о высоте было вообще просто – меньше всего он боялся упасть. Капитан что-то кричал внизу, махая руками, ветер уносил его голос. Вокруг было море, море, море…

С одной стороны – не только море, вдали слабо серела полоска земли. Наверное, до нее можно было бы добраться. Доплыть.

Плавать Эдин никогда не пробовал, но видел, как плавают. Наверное, можно попытаться. Он как-то слышал, что тут главное – не паниковать и и не вдохнуть воду, тогда не утонешь. Но… все равно не понятно было, как это – оказаться в воде и не тонуть?..

Впрочем, люди на корабле вряд ли позволят ему плыть, даже если он вдруг сообразит, как это делается.

Те, внизу, ждали. Им было любопытно – что Эдин станет делать? Не сидеть ему же на мачте вечно. Перспектива быть прикованным к лавке, грести веслом и, может быть, протянуть так два месяца казалась до невозможности грустной. А где выход?

Ничего не менялось, решение не приходило. От безысходности время для Эдина, кажется, словно остановилось. Для него, но только не для людей внизу. Им надоело ожидать развязку, и ее решили ускорить. Эдин не видел, как один из матросов, повинуясь приказу капитана, перелез на перекладину мачты с другой стороны.

Он почувствовал, как крепкие руки легли на его плечи, и уже в следующую секунду летел вниз. Прямо в волны. И тут же несколько матросов прыгнули с борта в воду.

Морское купание получилось недолгим. Сначала он погружался в воду, потом начал всплывать, и лишь только его голова вынырнула на поверхность, как веревочная петля стянула плечи, и скоро он опять был на палубе.

– Ты не настолько несмышленыш, чтобы я стал спускать подобные выходки, – сказал капитан. – Тебя совсем не учили дисциплине и повиновению?

По знаку капитана кто-то рывком сдернул с Эдина рубашку.

– А шкура-то у него нетронутая, гладкая, – не без удивления заметил один из матросов, – не похоже, что невольник, который уже от хозяев сбегал.

– Я не невольник! – встрепенулся Эдин, – меня продали против закона!

– Да замолчи ты, – поморщился капитан. – Сейчас не о том речь. Важно, где ты находишься, и зачем. Невольник, не невольник – что за беда? Тут немало бывших невольников, которые теперь свободны. Может, и ты будешь свободен. Если заслужишь. Но и тогда ты не должен бегать от меня по мачтам моего корабля. Ладно, двадцать горячих, на первый раз. Привыкай.

– Уступите его мне, капитан Венд, – попросил невысокий крепыш в широкополой шляпе с голубым пером, который до сих пор стоял поодаль, а теперь подошел и внимательно разглядывал Эдина. – Мне как раз пригодится такой парень. Я охотно заплачу сто ленов.

– Сто ленов не цена за такого ловкача, – возразил капитан насмешливо. – Он только что неплохо показал себя. Его место, конечно, не на гребцовой скамье, а на мачте. Немного научить, и будет хороший матрос. Тысяча ленов, Кай.

– Он был свободен совсем недавно, – заявил тот, кого капитан назвал Каем. – Взгляните, у него на запястьях полоски светлой кожи от браслетов. Думаю, что от храмовых. А вот тут был знак цирковой гильдии, на плотном шнурке, поэтому след на коже точно повторяет форму знака, – палец крепыша в шляпе скользил по руке Эдина. – Он действительно свободный циркач, член их гильдии не может быть невольником. Он будет тебе повиноваться до первой возможности сбежать, капитан Венд. А сажать его на цепь – расточительство. Пятьсот ленов.

– Ладно, восемьсот. Полагаешь, капитан Кай, что от тебя он не сбежит?

– Шестьсот.

– Тогда шестьсот пятьдесят. Назначенное мной наказание не может быть отменено, естественно.

– Хорошо, шестьсот пятьдесят. Но я хочу, чтобы ему не испортили кожу. Иначе не заплачу шестьсот пятьдесят.

– Без проблем, надо значит надо, – кивнул капитан Венд. – Положитесь на Малыша Эта.

Зря все-таки Эдин решил, что это не кошмарный сон. Такой отвратительной действительности в его жизни просто неоткуда было взяться.

Во всяком случае, теперь он стоил, как две хорошие верховые лошади.

Все происходило очень быстро и деловито: Эдина притянули веревкой к мачте, и рослый детина выступил вперед, покачивая куском плетеной веревки. Остальные подались в стороны, освобождая место.

Детина коротко размахнулся…

Один.

Дерево мачты до сих пор пахнет смолой.

Два.

Во рту появился вкус крови из прокушенной губы.

Три.

На самом деле – терпимо…

Четыре.

В здешнем трюме, случайно, не найдется привидения из семейства графов Верденов?..

Определенно, нет. Как жаль.

Пять… шесть… семь… восемь… двенадцать…

Каждый следующий удар переносить было чуть тяжелее предыдущего.

… девятнадцать… двадцать.

Веревку сняли, но Эдин не спешил шевелиться, и в глазах было темно.

– Чистая работа, – заметил кто-то одобрительно. – Ни капельки крови. Капитану Каю не удастся сэкономить.

– А ты крепкий парень, – благодушно сказал Малыш Эт, сворачивая плеть. – Под конец мог бы и поорать, все бы поняли. Но это потому что я осторожненько. Провинись ты по-настоящему, узнал бы, как это тут бывает. Ладно, приветствуем тебя на борту «Золотой Ракушки».

И те, кто был поблизости, согласно загалдели.

Потом, много позже, Эдин согласился с правотой Малыша Эта – тот, действительно, обошелся с ним по-доброму. Двадцать горячих – понятие неоднозначное.

Жизнь, какая ни на есть, продолжалась.