Текст книги "Убийство и Дама пик"

Автор книги: Наталья Потоцкая

Соавторы: Светлана Потоцкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Дамы прибыли, – оповестила я Андрея. – Ты хочешь, чтобы я поехала с ними или...

– Ценю твою деликатность, – откликнулся Андрей, – но этого явно хочешь ты. Садись к Галке, а мы поедем следом. Эскортом, так сказать. Благо дорогу я теперь знаю не хуже тебя.

– Это совсем нетрудно, – отпарировала я, – если учесть, что я вчера по ней в первый раз ехала.

Павел, который как раз в этот момент подошел к нам, досадливо поморщился:

– И как вам не надоест пикироваться? Хоть в обществе ведите себя солиднее. Взрослые люди...

– Пашенька, – пропела я с максимально доступной мне нежностью, – в душе я ребенок. И зачем мне эта самая солидность, посуди сам? Впрочем, давай спросим Андрея. Солнце мое, хочешь, я перестану тебя поддевать, а буду только нежно мурлыкать? С утра до вечера и с вечера до утра?

Андрей в притворном ужасе схватился за голову:

– С ума сошла? У меня диабет начнется! Сама подумай: сладкое круглые сутки!

Иногда я понимаю, что именно связывает нас с Андреем. Общее мироощущение, что ли. Точнее, склонность видеть в окружающем скорее комические, нежели трагические черты и готовность посмеяться прежде всего над собой. Ну а потом – над самым близким человеком. Не всем это, разумеется, по нутру, многих активно раздражает, но в данном случае, как говорится, "Джейн нашла своего Джона".

Галка с Еленой вылезли из машины и присоединились к нашей маленькой группе. Подсознательно я отметила, что обе явно нервничают, но изо всех сил держат себя в руках. Семейная традиция! Даже в тех случаях, когда той или другой бывало рекордно плохо, они бодро рапортовали родным и близким, что все как раз прекрасно и изумительно. Пожалуй, я была единственной, с кем Галка допускала почти полную откровенность и иногда жаловалась на жизненные тяготы. Елена – никогда.

– Ну и каково мнение компетентных органов?– спросила Галка после первых приветствий. – Что могло произойти? Дома тетя не появлялась и никому из родных и знакомых не звонила. Тайна, покрытая мраком.

– Посмотрим на месте, – суховато ответил Павел.

Сухость была продиктована тем, что речь зашла в какой-то степени о его профессиональных качествах, а в этом вопросе он хиханек не терпел. Галку он как раз жаловал и частенько прямо или косвенно ставил мне в пример, как образец логичности и собранности. На что всегда получал стандартный, хотя, возможно, и не слишком остроумный ответ:

– Не критикуй чужую женщину. Радуйся тому, что она чужая.

Елена с отрешенным видом стояла в стороне. О чем она думала – Бог ее знает. Ладно, по дороге разберемся. Я заметила, что Павел как-то странно на нее поглядывает, и несколько удивилась: что это на него нашло? Обычно он женщин просто не замечает, а уж в присутствии Милы...

– Поехали, – предложила я. – До места еще доехать надо, наговориться и там успеем.

В этот момент Павел сделал шаг по направлению к Елене и негромко спросил:

– Алена, неужели это ты? Так вот что это за Елена... Постой, а тетя Таня – это, значит, Татьяна Георгиевна?

Елена вдруг вспыхнула, лицо ее стало удивленным и растерянным.

– Павлик, – тихо сказала она, – я никак не ожидала тебя встретить. Даже не сразу узнала. Сколько мы не виделись, лет двадцать, больше? И меня еще можно узнать? Это приятно...

– Ты совсем не изменилась. Как живешь? Впрочем, Наташа мне в общих чертах рассказала. А как...

Павел точно поперхнулся, опустил голову и словно через силу закончил вопрос:

– Как наш сын?

– Максим? С ним все было нормально... до последнего времени. Вырос здоровым, сильным, умным... было в кого.

Елена усмехнулась и на мгновение помолодела лет на двадцать. Я открыла рот, но Андрей ненавязчиво наступил мне на ногу и сделал страшные глаза. В другое время я бы этого так не оставила, но сейчас предпочла не связываться. Себе дороже.

– Максим решил стать юристом, но не прошел по конкурсу, а на платное отделение отказался поступать из принципа. Характер, ничего не попишешь. Пошел в армию, отслужил, слава Богу, без проблем. Вернулся, стал опять готовиться в институт и тут – точно снег на голову: влюбился без памяти и женился. Учебу забросил, пошел работать... Впрочем, понять можно. Жена его редкая красавица: мулатка, но с серыми глазами, прямо фотомодель, высокая... Только странная какая-то. О прошлом ничего не известно, по ее словам – сирота, перенесла операцию на горле и говорит только шепотом. А этому дурачку и дела нет: смотрит на нее влюбленными глазами да исполняет все прихоти. Добром это не кончится, сердцем чувствую неладное. Я же мать...

– А чем эта красавица занимается?

– Да ничем. Не учится, не работает, дома за собой тарелку не уберет. Зато тряпки и побрякушки любит до умопомрачения. А так – или дома на диване валяется с плейером и дамскими журналами, либо нарядится, намажется – и поминай как звали, без предупреждения, как будто так и надо. А Максим ждет, нервничает... Не дай Бог, скажет ей слово поперек или попробует удержать дома она прямо звереет, швыряет в него всем, что под руку попадает. И все время требует, чтобы Максим прописал ее у нас. Он бы и рад, да квартира на маму записана, а она эту красотку терпеть не может и разрешения не дает. Так что живем весело...

– Ну, мулаткой этой займемся позже. Узнаю про нее все, понадобится приструню. С Максимом встречусь, поговорим, пора уже... Только не обижайся, теперь у тебя разрешения спрашивать не буду. Как твоя мама, кстати, поживает? Почему такой переполох поднялся?

– Да все было вроде бы ничего, но она на дачу сбежала от нас всех. От Максима с его красавицей, от моего мужа... – Елена грустно усмехнулась. – Его она тоже терпеть не может, история повторяется. А сейчас... Что с ней на даче случилось – ума не приложу. Ты же знаешь маму, она не могла исчезнуть, то есть не могла куда-то уехать не предупредив. Чует мое сердце... Давай поедем туда, Павлик, скорее поедем туда. Мы еще успеем поговорить.

– Конечно, конечно. Ты не волнуйся, наверняка ерунда какая-нибудь, сейчас приедем, и она нас встретит живая и здоровая. Надеюсь, теперь она меня не выгонит, может, даже самовар поставит. Ну, ребята, по коням, и быстро, быстро...

Павел подхватил Милочку под руку, точно стараясь этим жестом компенсировать внимание, проявленное к другой женщине в ее присутствии, и повел к машине. Милочка успела послать Елене короткий взгляд, причем, замечу, сочувствующий и доброжелательный. Елена впервые на моей памяти выглядела растерянной и от этого непохожей на себя. Только Галка сохраняла полную невозмутимость:

– Поехали, Ленка. Разберемся по ходу. Надо же – как в кино: двадцать лет спустя.

Мы разошлись по машинам, выехали на улицу, и Галка с ходу врубила такую скорость, что нас с Еленой прижало к сиденьям, точно в центрифуге. Краем глаза я заметила, что стрелка одного из приборов легко перевалила за красную зону справа, а стрелка на спидометре закачалась возле отметки "сто".

– Спятила?! – заорала я. – Куда ты гонишь? Я еще жить хочу.

– Уймись, – бросила Галка, не отрывая глаз от дороги. – Это я разгоняюсь. Выедем на трассу, прибавлю скорость...

– Милиция остановит, – с робкой надеждой сказала я.

– А Павел на что? – хмыкнула Галка. – Выручит.

– Ты вроде раньше так не гоняла, – вмешалась Елена, сидевшая сзади.

– Так раньше двигатель был другой. А теперь мне поставили роторный. Можно до двухсот двадцати догнать. Шепотом.

– Что значит – шепотом? – хором спросили мы с Еленой.

– Темнота! Шепотом – значит бесшумно. Это же легковушка, а не танк...

– Легковышка это, – пробурчала я, стараясь не смотреть на приборы. Человек-снаряд, причем неуправляемый. Загремим под фанфары... шепотом.

В этот момент нас обогнал автомобиль Павла и прочно занял позицию впереди. Что ж, в такой ситуации это было, пожалуй, единственное приемлемое решение. Теперь, по крайней мере, мы имеем шанс благополучно доехать до места.

– Неприятности от блондина мне на днях напророчили, – поведала я подругам, слегка расслабившись, так как ДТП нам временно не грозило, – а вот про шатенку ни слова не было.

– Кто это тебе пророчил? – заинтересовалась Елена.

Галка только хмыкнула. Пророчества, гадания и прочие вещи, от которых ум за разум заходит, она категорически отвергала. Даже над моей слабостью к астрологии смеялась, причем достаточно ехидно. Ну и ладно.

– Цыганка, – ответила я, адресуясь исключительно к Елене. – Наплела мне всякой всячины, я только про блондина уловила. И про то, что спасти меня от неприятностей должен, наоборот, брюнет. И еще – счастье принести.

– Я цыганкам верю, – сказала Елена. – Мне в юности одна нагадала, что у меня будет один сын и два мужа. Так и случилось. А где-то полгода назад я встретила другую около своего дома. Моему счастью, сказала она, угрожает какая-то женщина, очень ко мне близкая. Пока я от нее не отойду, счастья не будет...

– Ерунда все это, девочки! – не выдержала Галка. – Блондин, брюнет, счастье... Кто твоему счастью угрожает, скажи на милость? Я? Наташка? У тебя других близких женщин вроде нет...

– А мама? – почти беззвучно шепнула Елена. Тут уже возмутилась я:

– Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Как мама может мешать твоему счастью? Ну, не сложились у нее отношения с твоим мужем, так что из этого? Редко какая теща любит зятя.

– Все, закончили с глупостями, – подвела итог Галка. – Но Павел-то, надо же! Я все время на него смотрела и думала: кого он мне напоминает? А напоминает он мне, оказывается, самого себя двадцатилетней давности.

– Ничего не понимаю! – взмолилась я. – Кто кого знает, кто кого кому напоминает? Вы обе Павла знаете, что ли?

– Знаете? – Елена горько усмехнулась. – Можно сказать и так... Павел мой первый муж. Отец Максима.

Если бы я уже не сидела, то села бы непременно там, где стояла, – от неожиданности. Чего только в жизни не бывает!

– И вы что – с тех пор ни разу не виделись?

– Вообще ни разу не виделись, – подтвердила Елена. – А он сильно изменился, правда. Галка? То-то ты его не узнала. Впрочем, ты его всего один раз, кажется, и видела. На свадьбе.

– Нет, – покачала головой Галка, не отрывая взгляд от дороги. – Два раза. Мы как-то ходили в кино, целой компанией, а потом гуляли. Ты была с Павлом, помнишь?

– Припоминаю. Но вы все так косились на нас, что больше я его в эту компанию не приглашала.

– Матерь Божья, – снова не выдержала я, – что же это у вас за компания была, если вы на Павла косились? И в чем он изменился?

– В чем? – Галка помолчала, пытаясь найти наиболее точную формулировку. – Да почти во всем. Он стал жестче и в то же время... благороднее, что ли. А, Ленка?

– Да, пожалуй, – задумчиво протянула Елена. – Мы же совсем молодые были, когда познакомились. Я кончала медучилище, а он – школу милиции. На каком-то совместном вечере и познакомились: у нас ведь одни девчонки учились, а у них одни парни, друг к другу в гости ходили. Помню...

Елена смотрела прямо перед собой, будто пыталась разглядеть картинки из прошлого.

– Влюбились мы с ним без памяти... Так нам тогда казалось, а может, так и было. Решили пожениться. Но моя мама встала на дыбы: он-де тебе не пара! Галка-то знает мамин характер: прямо Васса Железнова во всей красе. Всю жизнь она мною руководила, то есть пыталась руководить, а я ужасно этим тяготилась и все старалась сделать наперекор. Только тайком, открыто – трусила.

– Чем же ей Павел не угодил? – искренне удивилась я. – Порядочный, умный, верный... Или он тогда другим был?

Елена покачала головой:

– Нет, что ты, просто не был похож на того идеального мужа, которого она для меня придумала.

Требовался интеллигентный, из хорошей, так сказать, семьи, чтобы языки знал, в музыке разбирался. Непременно старше меня, с хорошим заработком, а уж предел мечтаний – медик, занимающийся наукой. Плюс к тому я должна была сначала закончить институт, а потом уже выходить замуж. В общем, мамочка хотела видеть идиллию из наших довоенных фильмов: дочка заканчивает институт с красным дипломом и готовится поступать в аспирантуру, а муж – эдакий профессор с бородкой и в пенсне – помогает молодой жене, то есть мне, заниматься наукой...

– А что? – стала я развивать ее мысль. – Красиво! Он за роялем вечером сидит, ты поешь романсы, а вокруг гости млеют и горничная в белом фартуке...

– Наташка, ты опять!– зашипела Галка. – Нашла повод хохмить!

– Да ладно тебе. Галка! – вступилась за меня Елена. – Ведь действительно бред. Но если мама что-то забирает в голову... А тут – Павлик. Детдомовец, так что сами понимаете: ни о языках, ни о музыке речи не было. Распределить его должны были в районное отделение милиции, оперативником. Опером, в просторечье. И манер, естественно, никаких, а для мамы это, по-моему, было основным критерием. Да, хороший, да, порядочный, но – не нашего круга. И все, хоть умри!

– Но вы же поженились, – опять ничего не поняла я. – Значит, твоя мама уступила?

– Она уступит, как же! – хмыкнула Елена. – Просто должен был родиться Максимка, а мама – гинеколог, про аборты все знала, точнее, про их последствия. Согласилась, чтобы ребенок без отца не оказался, но сильнее любить от этого Павла, конечно, не стала. Хотя он тут и ни при чем...

– Новое дело! – ахнула доселе невозмутимая Галка, обернувшись на Елену. – Значит, Павел вовсе и не...

– Смотри на дорогу, умоляю! – воскликнула Елена. – Угробишь же нас! Ни при чем в том смысле, что я сама во всем виновата. Я настояла, чтобы, ну... А Павел-то не железный, да и молодые мы были. Я решила, что все равно выйду замуж за Павла, как бы там мама к нему ни относилась, ну, словно наперекор ей. Она меня отговаривала, а я ребенком прикрылась, знала, что тут она отступит. Что ж, получилось по-моему, да и Павел меня любил, поддерживал...

Я открыла было рот для следующего вопроса, но Елена меня опередила:

– Ты, наверное, хочешь спросить, почему разошлись, если такая любовь была? Да по моей глупости, наверное. Когда Максимка родился, начались пеленки, бутылочки, бессонные ночи... Я была уже студенткой, училась на первом курсе медицинского, там жизнь после лекций бьет ключом, а мне нужно домой – к мужу и ребенку... Права оказалась мама, не готова была я еще тогда к семейной жизни. Сначала ссора, потом скандалы. Мама не выдержала, потребовала, чтобы к Максимке взяли няню. Я обрадовалась, а Павел – на дыбы, говорил, что я плохая мать, что он не допустит, чтобы его ребенок сиротой рос при живых родителях, и не надо никаких нянек... А я и в самом деле была тогда мать никакая. Девчонка девчонкой. Все пришло потом, позже, когда я повзрослела. А Павел на своей работе сутками пропадал, домой только ночевать приходил, да и то – не всегда. А мне скучно, обидно, наконец, – у меня кавалеры появились, из института домой провожали. Кончилось все скандалом, причем, к сожалению, вмешалась мама и сказала Павлу все, что она о нем думала. Мол, он мне – не пара, нам лучше расстаться, а я еще молода, снова выйду замуж и на сей раз за достойного человека, и пусть уж Максимка его своим отцом и считает, незачем травмировать ребенка папашей-милиционером... Конечно, Павел в тот же вечер собрал вещи и хлопнул дверью. С тех пор мы с ним виделись только раз – в суде, при разводе. От алиментов я отказалась, так мне мама посоветовала, у нее были свои представления о порядочности и гордости. А вот относительно меня она ошиблась: Максим так и вырос без отца, не получалось у меня с замужеством.

– Максим знает, кто его отец? – поинтересовалась я, чувствуя предательское пощипывание в носу. Особой сентиментальностью я никогда не грешила, но на сей раз мне было безумно жаль и Елену, и, разумеется, Павла.

– Когда он подрос, я сочинила трогательную историю, будто его папа геройски погиб при выполнении служебного долга. Как ты, Наташа, говоришь, здорово красиво, да только бессмысленно: мальчишке был нужен живой отец, а не легенда о нем. Павлу же мама раз и навсегда запретила видеться с сыном: сказала, что это травмирует детскую психику. А я... не возражала. Мы ведь с Павлом прожили меньше года. И надо же было вдруг встретиться, да еще вот так... сейчас...

Елена замолчала, и мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы. Галка, по-видимому, тоже что-то заметила в зеркальце над лобовым стеклом и дипломатично перевела разговор на другую тему:

– Наташка, давай вспоминай, что ты вчера увидела на даче? Я имею в виду – странное. Тебя же что-то удивило, так?

– Удивило то, что дом заперт, а по саду все разбросано, как будто тетя Таня куда-то ненадолго отлучилась. Но мы там пробыли почти четыре часа... Все окна без штор, то есть шторы не задернуты. И еще Елена сказала, что обязательно должна была быть записка, куда ушла. А записки не было. В общем – странно.

– А если действительно – несчастный случай? Ну, упала, ногу сломала тьфу, тьфу, тьфу! – соседи отвезли в больницу, дом заперли... – В голосе Галки звучало явное сомнение.

– Не сходится, – подала голос Елена. – Надо знать маму. Она бы обязательно заставила кого-нибудь мне позвонить из больницы. Если только она без сознания... Но ближайшие наши соседи уезжают с дачи в начале сентября. Разве что задержались из-за хорошей погоды. Хотя все могло измениться. Я на даче почти не бываю – некогда. День работаю двенадцать часов, следующий день дела всякие.

– Это в твоем замечательном центре ты по полсуток вкалываешь? изумилась я, обрадовавшись тому, что Елена, похоже, немного отошла от грустных воспоминаний. – Ничего себе работенка!

– А ты думаешь, мне за прекрасные глаза там платят? – невесело вздохнула Елена. – И по двенадцать часов подряд сижу, и улыбаюсь, как робот, и сумасшедших ублажаю. Один вот заказал самолет в Париж. Он там решил аппендикс вырезать, а заодно свою любовницу развлечь. Десятидневное турне такое. И самолетом же обратно. И никого у нас это уже не удивляет.

– Интересная у тебя там работа, – опять не выдержала я. – Жалко, платят не проценты по сделкам, а фиксированные деньги. А то была бы миллионершей.

В Белых Столбах со вчерашнего дня ничего не изменилось. То же яркое солнце освещало начинающие желтеть деревья и крыши домов. Та же тишина, прерываемая время от времени шумом проходящих вдали поездов. И по-прежнему запертый дом тети Тани, крыльцо которого уже слегка занесло опавшей листвой.

– Может, все-таки в Москву уехала? – нерешительно спросила я.

Елена покачала головой:

– Тогда были бы задернуты все шторы, и внизу, и наверху. А окна не занавешены. Боюсь, что мама там...

Галка вмешалась, как всегда, решительно:

– Не гони волну. Смотрели же Павел с Андреем вчера – никого в доме нет. Давай откроем и посмотрим. Запасные ключи у тебя с собой?

– Да, – тихо ответила Елена и полезла в сумочку.

Замок тихо щелкнул, и дверь отворилась. Несколько лет назад Галка сделала проект реконструкции этого старого дома. Оставив две большие комнаты в старой бревенчатой части, она снесла рассыпающуюся, с текущей крышей, классическую дачную веранду и на этом месте спроектировала капитальную зимнюю пристройку. Самым потрясающим, естественно, было то, что этот проект удалось осуществить: виллу на гектарном участке можно возвести, кажется, по щучьему велению и по чьему-то хотению, а вот получить разрешение на замену сарая на сарай – задачка по-прежнему не из легких. В данном случае Татьяне Георгиевне явно кто-то ворожил: разрешение было получено чуть ли не через неделю после подачи всех необходимых документов.

Тарасов привез откуда-то бригаду молодцов-украинцев, и они всего за месяц под бдительным Галкиным взором и за очень смешные деньги возвели это чудо. А когда в дом подвели воду и установили газовое отопление, Татьяна Георгиевна смогла реализовать свою давнюю мечту: жить на даче чуть ли не круглый год. Благо завершение строительства совпало с уходом на заслуженный отдых.

Зная прямо-таки болезненную привязанность своей тетки к старому дому, Галка сумела сохранить дух и стиль бывшей профессорской дачи и совместить его со вполне городскими удобствами в виде туалета, ванной и стиральной машины, объединенных в едином небольшом помещении, которое было остроумно организовано в новой пристройке. Сходство же со старой верандой создавалось благодаря множеству окон, выходивших в сад, и крыльцу, с которого попадали в комнату гибрид гостиной со столовой, где множество безделушек, скатерок и салфеток, а также старая мебель создавали ни на что не похожую атмосферу дома, где прошло детство Елены и Галки; я восхищалась домом каждый раз, когда приезжала к Татьяне Георгиевне.

Мы столпились на пороге, боясь войти и увидеть самое страшное. Но в комнате было пусто и, как всегда, чисто. Первое, что бросалось в глаза прямо от двери, – это спинка большого старинного кресла, стоявшего напротив телевизора рядом с журнальным столиком.

– Не толпитесь в дверях, – буркнул Павел. –Андрей, Алена, пойдемте в дом. А вы, девочки, погуляйте, погода хорошая.

Галка послушно, точно робот, повернулась и пошла в сад, увлекая за собой Милочку. А я дернула Андрея за рукав и прошипела:

– Если ты меня сейчас выгонишь, никогда этого не прощу.

Андрей беспомощно посмотрел на Павла, тот пожал плечами и махнул рукой:

– Только ничего не трогай и не путайся под ногами.

Тут уж я зашлась в приступе праведного гнева:

– Будто я сама не знаю, как себя надо вести! Столько детективов перевела, уже сама их пишу, а вы хотите лишить меня возможности увидеть все на месте... Конечно, женские занятия...

– Кончай детский сад! – жестко сказал Павел. – Ты забываешь, где и с кем находишься. Никто не умаляет твоих профессиональных качеств, но сейчас не до них, право же. Алена, давай потихоньку двигаться. Рассказывай все по порядку. Значит, твоя мама обычно сидела в этом кресле спиной к двери. Тогда почему она дверь не запирала – ведь не видно, кто входит в дом. Неужели нельзя было хотя бы переставить кресло, если живешь с дверьми нараспашку?

– Она очень любила это кресло. Его-то можно было переставить, но только не телевизор. Тут же везде окна, свет падает на экран, плохо видно, а еще мама говорит, что кинескоп от этого портится. Ну и... – Елена замолчала и беспомощно развела руками.

– Хорошо, допустим. Смотри дальше: что-нибудь в комнате изменилось? Пропали какие-то вещи или, наоборот, появились?

Елену била дрожь. Было видно, что она никак не может взять себя в руки и сосредоточиться. Впервые я видела ее в таком состоянии.

– Алена! – чуть повысил голос Павел. – Я все понимаю, но помоги же нам. Тебе глаз ничего не режет?

– Вязанье не на месте, – обрела наконец голос Елена. – Оно валяется на полу возле кресла. Мама, когда смотрит телевизор, всегда вяжет.

На мой взгляд, ничего чрезвычайного в положении вязанья не было, и мне показалось, что и Павел не счел это странным.

– Около кресла журнальный столик, – пояснила Елена, видя наше недоумение. – На нем корзинка для вязанья. Если мама ест, а не вяжет, вязанье лежит в корзинке. Она безумно педантична в мелочах, мы из-за этого иногда даже ссоримся.

– А просто так телевизор она никогда не смотрит? Прости за этот допрос, но я не помню привычек Татьяны Георгиевны.

– Нет. Либо ест, либо вяжет. А светлое время дня предпочитает проводить на участке. Копается там с утра до вечера, если, конечно, не проливной дождь.

– Вязанье валяется так, будто бы его уронили, –не выдержала я. – Вон даже клубки разлетелись в разные стороны.

Андрей строго глянул на меня, и я прикусила язык. Обещала же!

Елена обогнула кресло и подошла к телевизору.

– Странно. Он выключен не с пульта, а прямо кнопкой. Мама этого даже не умела. У нее с техникой отношения натянутые: показали, как с пультом управляться, больше она ничего и знать не хочет. И пульт всегда у нее под рукой, на журнальном столике... был.

Мы посмотрели на столик – ничего похожего на пульт не оказалось.

Андрей присел на корточки и стал осматривать пол. Минуту спустя он вытащил злополучный пульт из-под комодика, на котором стоял телевизор.

– Похоже, ее кто-то напугал, она вскочила на ноги, а все, что лежало у нее на коленях или было в руках, посыпалось на пол, – предположил он.

– Похоже, – согласился Павел. – Остался пустяк: узнать, кто или что ее напугало. Ладно, пойдем смотреть дальше.

– Занавески не задернуты, – тихо сказала Елена. – Значит, было светло. Мама терпеть не может черных окон и, как только темнеет, занавешивает их. А в буфете все цело и в абсолютном порядке – я посмотрела. Ни одной рюмки или чашки с места не сдвинуто.

Она прошла вдоль комнаты к старинному дивану с подушками по углам. Возле дивана стояла тумбочка, на ней – ваза с осенними цветами.

– Вот здесь что-то не так... Постойте. Дверца не закрыта: ее надо прижать плотнее, до щелчка, иначе она останется приоткрытой. Свои знают...

– А что там хранится? – поинтересовался Андрей.

– Лекарства.

Павел присел перед открытой тумбочкой, в которой, на мой взгляд, тоже был идеальный порядок. Но Елена так, по-видимому, не считала.

– Странно, – произнесла она, присаживаясь на корточки рядом с Павлом. Нет бутылки из-под какой-то импортной выпивки. Ее сохранили из-за хорошей пробки. Мама в ней водку держала – для компрессов там, для растираний. Чтобы была, одним словом. Красивая бутылочка, граммов на триста.

– Этикетка какая-нибудь была?

– Нет. Все и так знали, что там водка.

– Понятно. Пошли дальше.

Павел посмотрел на лестницу, которая была напротив входной двери и вела на второй этаж дачи. Лестницу эту, какую-то очень уютную, с дивными резными балясинками, мы все очень любили. Приезжая сюда раньше с Галкой – Господи, как же давно это было! – мы вечером рассаживались на ступеньках, как воробьи на проводах, и трепались допоздна.

– Что наверху? – спросил Павел.

– Моя комната, – ответила Елена. Мы поднялись на второй этаж. Комната, в которую вошли, называлась "верхняя веранда" из-за того, что на передней стене было два окна практически без простенка между ними, а на боковых стенках – еще по окну. Так что получался такой "фонарик" – крохотный, но очень уютный. Вдоль одной стены стоял маленький диванчик, обитый золотистой тканью, перед ним столик со скатертью из той же материи, а на столике – ваза с яркими георгинами, совершенно свежими. По стенкам – фотографии Елены, Максима, кого-то еще, мне лично незнакомого. Открытая дверь в спальню, где кровать была покрыта темно-розовым покрывалом без единой морщинки. Розовый тюль на окне, туалетный столик, вазочка с ноготками. Чистота фантастическая, у меня такой даже перед большими праздниками не бывает. Елена села на пороге и зарыдала:

– Это моя комната. Я раньше здесь очень часто бывала. Обязательно все выходные проводила, да и в будни после работы приезжала. Нам с мамой было здесь так хорошо! Я перестала ездить, когда за Санечку замуж вышла. Маме он не очень нравится, а Санечка это чувствует, он такой тонкий, эмоциональный, ему не хочется навязываться... А я не могу его одного в Москве оставлять, у него так много работы, он так устает, ненормированный день, вечные командировки. Санечка такой неприспособленный, что даже ужин разогреть не может, ему все подать надо... А мама просто ревнует меня к нему. Раньше мы все вместе были, а теперь Максим вырос, у него своя жизнь, и я с Санечкой... Она считает, что если она сама почти всю жизнь одна прожила, то и я так должна жить. А мы с Санечкой очень любим друг друга, просто он много работает, а мама считает, что он уделяет мне мало внимания и вообще сидит у меня на шее. Я все понимаю: ей одиноко и она ревнует. Но что я могу поделать, если Санечка вообще не хочет с ней жить...

Елена размазывала слезы по лицу, сотрясаясь от рыданий. Я села рядом с ней, обняла за плечи, вытащила платок, стала вытирать ей слезы, с тоской думая о том, что у Галки или даже у Милочки это все получилось бы куда лучше, я в общем-то эмоционально глуховатый человек и утешать умею плохо. Что выросло, то выросло...

– Алена, надо идти дальше, успокойся, – тихо сказал Павел.

Андрей молчал. Он, как и я, был не слишком склонен к сантиметрам. Елена взяла себя в руки, встала, открыла стенной шкаф.

– Здесь все как было. Все на месте.

– Тогда пошли вниз.

Мы снова спустились на веранду и вошли в старую часть дома. Первая комната там была как бы гостевая, и здесь же спал Максим, когда изредка навещал бабушку. Судя по всему, последний раз это было достаточно давно. В комнате стоял массивный письменный стол, на котором в коробочках из-под конфет сушились какие-то семена. Две кровати вдоль стен, два кресла, небольшая этажерка с типично дачным чтивом – старыми журналами, детективами, справочниками садовода и кулинарными книгами. Комната производила впечатление нежилой, хотя была так же безукоризненно прибрана, как и весь дом.

Вторая комната тете Тане служила спальней. Широкая кровать аккуратно застлана вязаным покрывалом ручной работы, на столике у окна – флакончик духов, несколько баночек с кремами, зеркало, щетка для волос, фарфоровая шкатулочка с ручкой на крышке в виде розочки. Елена открыла ее и показала Павлу:

– Все на месте. Это украшения, которые мама берет с собой сюда, остальное хранит в Москве.

Елена открыла платяной шкаф. Несколько летних ситцевых платьев, сшитых еще Бог знает когда, несколько хороших шелковых блузок, легкий летний трикотажный костюм и костюм из ткани поплотнее, наверное, для поездок в город, хорошая кожаная куртка, явно дорогой плащ...

– Все на месте, – повторила Елена. На месте не было только самой Татьяны Георгиевны.

– Ну, первая версия отпадает, – предположила я. – В смысле, инсульт или инфаркт в запертом доме. Уже легче.

– Кому? – с некоторой иронией спросил Андрей. – Сейчас все самое интересное как раз и начинается. В том числе и самое трудное.

– Что именно? – с испугом спросила Елена.

– Поход в местное отделение милиции, – хмыкнул Андрей. – Наши коллеги страсть как любят заниматься делами о пропавших старушках. Боюсь, что по всем больницам придется звонить с сотового телефона. И отсюда, чтобы была хоть какая-то ясность.

– Вы звоните, – подхватила я инициативу, – а мы с Галкой пойдем по соседним участкам. Может быть, кто-то еще не уехал в Москву или приехал на выходные. А Ленка...

– Алена нужна нам здесь, – отрезал Павел. – Если вы все разбежитесь по соседям, мы с Андреем не справимся. Мне, например, даже приметы неизвестны... Нынешние, конечно.

Елена встрепенулась, вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с фотографией в руках.

– Вот, – протянула она ее Андрею, – это мама с Максимом... с моим сыном год назад, когда он вернулся из армии. За это время она почти не изменилась.

На цветном снимке среднего формата смеющийся Максим обнимал за плечи изящную седую женщину в черном спортивном костюме. Снимались на фоне качелей в саду в такой же ясный и солнечный день, как сегодня. Только листва на деревьях была еще абсолютно зеленой. Я давно не видела тетю Таню, но сразу же ее узнала: за последние двадцать лет изменился только цвет волос да еще лицо потеряло свои прежние чеканные очертания.