Текст книги "Маша для медведя"

Автор книги: Наталья Шумак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава четвертая.

И вот она народная: блатная, хороводная.

* * *

Дед с расспросами не привязывался. Подал кофе, пошутил насчет похмелья и был таков.

–У меня дела, золотце. Буду в шесть, пол седьмого. Ужин за тобой.

–Угу.

Маша бросила ленивый взгляд на часы. Десять. Впереди уроки. Дед держал слово – мучил немецким и английским. Еще неплохо бы убраться, приготовить. Кстати, девушка, которая не станет ковыряться в носу, а поторопится – успеет выкроить время на фильм. Дед занес вчера кассету и предупредил, что ее следует отдать через день. Само собой зазвонил телефон. Маша лениво подобрала трубку. Буркнула.

–Алло?

–Красавица?

Этот голос мог быть любым: убийственно жестким, сухим, холодным, горячим. Сейчас тон колебался между нейтральным и теплым. Маша сама не поняла – чему обрадовалась.

–Здорово! Ой, как здорово! Гризли это ты?

–Нет. Это маленький бурундук.

–Шутка такая?

–Да. Чем занимаешься?

–С тобой разговариваю.

–А потом?

–Уроки сделать нужно.

–Какие? Лето же.

–Дед задает. Он у меня полиглот. А по совместительству садист.

–Понял. Запиши мои телефоны, на всякий случай. Домашний. Офис. Звони, если что. Вдруг, пригожусь. Я много что умею.

–На машинке строчить и вышивать крестиком?

–Блин. Это из "Простоквашино" что ли?

–У тебя хорошая память.

Польстила Маша.

–Согласен.

Не стал скромничать медведь. Прибедняться он не умел. Маша решила пошутить.

–Спорю на сто долларов, что ты одет в серое. Сейчас опишу. Джинсы черные? Нет, темно серые! Футболка или летний джемпер без рукавов? Скорее первое. Серенькая, может быть с маленькой надписью, слева на груди. Несколько слов. Без картинок. Сандалии или сланцы? Не знаю. Но не кроссовки. Часов нет.

Макс ответил не сразу, после заминки. То ли оглядывал себя и точности описания удивлялся, то ли слова приличные подбирал, отбрасывая известные грубые артикли.

–Ведьма. Или у тебя видеотелефон секретный?

–Все сразу.

–Понял.

–Неплохой комплимент.

–Ладно. Насмешила. Я такой предсказуемый?

–В одежде да. В жизни нет.

–Спасибо и на этом. Сто долларов когда привезти?

–Шуток не понимаешь, гризли?

–Ну, пока. Я тоже пошутил.

Прощального вежливого слова он не дождался. Положил трубку. Гудки заспешили, захлебываясь, торопливо застучали в ухо. Пип-пип-пип-пип. Маша выглянула в окно.

–Здравствуй, прекрасное утро прекрасного дня!

Солнце тут же спряталось за вуаль крошечного бледного облака. Застеснялось комплиментов? О том, что день отказывался считать себя прекрасным, Маша не подумала.

* * *

Артур Геннадьевич (сочетание имени-отчества вполне зубодробительное) рос крикливым и шумным пацаном. Маму конкретно разнесло. Она кормила сына сама, и если пробовала ограничивать собственный рацион, хоть на самую малость урезая порции, молоко мгновенно пыталось пропасть.

–Никуда не денешься, пока. Буду тумбочку напоминать.

–Да ладно тебе. Потом похудеешь.

Утешала дочь. Вполне искренне. Они стали встречаться, понемногу. Геночка зачастил в командировки. Мама от усталости валилась с ног. И однажды, пробил час, согласилась принять помощь из рук беглянки. Вот и славно, трам-пам-пам! Илья Ильич оказался прав. Оракул Заранский.

Так что вторая половина лета для Маши наполнилась не только ежедневными короткими беседами с Максом, плюс еженедельными длинными телефонными разглагольствованиями Мишки. (Буров звонил в семь раз реже, зато и распинался по пол часа минимум.) Теперь в Машину жизнь влились громкие голодные, капризные, или радостные вопли сводного брата. Артур – имя, разумеется, отчим подбирал – умел издавать: нежное воркование, жалкие повизгивания и знаменитый, на весь подъезд слышный рев. Маша носила карапуза по комнате и пыталась уговаривать.

–Ну, потерпи секундочку. Мамочка грудь вымоет и покормит тебя. Покормит обязательно. Она знает, что ты голодный. Честное слово, знает. Ты уже доложил обстановку. Она в курсе. Вон, бежит. Чего? Мам? Ори громче, не слышу ни фига. Скамеечку под ногу? Момент.

У мамы уставала спина, она приноровилась кормить сына в кресле, согнув одну ногу в колене. Подставкой служила маленькая синяя скамейка, подаренная соседкой сверху – тетей Дусей. Она благоволила к обеим Полежаевым, а Геночку терпеть не могла. За одно это Маша зачислила ее в категорию мудрых женщин. Редчайший вид – с годами только умнеют, дети их уважают, внуки любят.

Однажды Маша случайно подслушала – поднималась по лестнице в подъезде мамин разговор с тетей Дусей. Родной теплый голос говорил ужасные слова.

–Все равно, это почти предательство. Я ее родила, воспитала. А она – волчонок Летовский, в лес смотрит!

Следом журчание прохладного контральто соседки.

–Я, конечно, видавшая виды перечница, голубушка. Но кое-что в этой жизни понимаю. Машенька у тебя, просто золотая девочка. Не пьет, по мужикам не таскается, не хамит, учится, тебе помогает, а что не может существовать у тебя под боком, так тому есть причина. И это совсем не ты. Отношения у нее, насколько я знаю, не сложились с твоим мужем. С твоим мужем!

Тут же голос внезапно изменился, наполнился медом.

–А кто это у нас пальчик сосет? У-тю-тюшечки. Агу. Агушеньки. Кто это гулять собрался? В кого у нас такие глазки ясные? В мамочку? Да?

Тетя Дуся и мама вместе потащили карету младенца. Маша бесшумно отступила вниз, задумалась на секунду, громко хлопнула дверью подъезда. Затопала вверх по ступеням молодым слоненком. Встретилась с обеими женщинами. Поздоровалась. Перехватила у мамы коляску.

–Я помогу.

В лисьих глазах старушенции обозначился вопрос. Маша предпочла отмолчаться. Наклонила голову. Взгляд упал на мамины руки. Изъеденные бесконечной стиркой пальцы, ожог от утюга на левом запястье. Броня на ожесточившемся сердце девушки треснула, и в тонкую щель устремилась жалость. Бедная мама! Как же она устала! Маша устыдилась своих лапок. Хороший крем, никаких дачных работ, уже почти приличный маникюр, перламутровый французский лак – а у мамы? Нахлынули воспоминания. Как они вместе сажали помидоры, сидели в автобусе – пыльные и уставшие с тяжелыми рюкзаками, полными яблок. Мама смеялась и слушала школьные рассказы, анекдоты и сплетни. Было и прошло? Рывком выволакивая коляску на свет божий, Маша дала себе зарок, не сердиться по мелочам. Простить. Помогать. Быть рядом, насколько это возможно из-за препон чинимых Геночкой. Всеми радостями своего детства она обязана маме. Даже ее коса, как доходчиво растолковал дед – свидетельство заботы и любви. В самом деле, сколько мама возилась с ее волосами? Не завидуя – у самой жидкие тонкие прядки, а гордясь красотой дочери. Подумаешь, поссорились. Даже так сильно. Геночка тот еще фактор. Просто в сторону не отодвинешь. Ну и что? Дед прав. Он всегда прав. Растанцуется со временем. Обязательно! Бедная мамочка.

Старые, застиранные ночные рубашки, с разорванным для удобства воротом, вечно всклокоченные волосы, коричневые пятна на оплывшем лице – мама выглядела пародией на саму себя до замужества. Маша прикусывала язык, чтобы чего дурного искреннего не ляпнуть, и старательно обманывала ее.

–Да ладно тебе. Нормально. Вскакиваешь по пять раз за ночь, замоталась, вот и все.

–Честно?

–А то! Тебе выспаться как следует. Витаминчиков попить.

–Я очень толстая?

–Поправилась, да. Но это же не навсегда. Да и не слишком сильно. Тебе нужно есть. Обязательно. А то молоко пропадает. Сама говорила.

–Да. Конечно. Брошу кормить Артурчика, похудею.

–Само собой.

Так что тема лишнего веса была второй по популярности, после сынулиных какашек. Артурчика угораздило подцепить в роддоме стафилококк. Со всеми вытекающими, вернее выплескивающимися жидкой пеной, дурно пахнущими последствиями. С микробом велась война. Со дня на день ждали победы. И каждая почти нормальная какашка удостаивалась бурных аплодисментов.

Редкие встречи с Геночкой Машу уже не травмировали, хотя по-прежнему выбивали из колеи. Надолго? Теперь уже нет. До первого звонка Макса или Мишки. Каждый из них мгновенно поднимал ее рухнувшую самооценку до заоблачных высот. Следом устремлялось настроение. И жизнь вновь наполнялась светом.

Только одно отравляло радость бытия. Горькая истина, что парней так много холостых на улицах Заранска. А она ухитрилась придумать себе безнадежную любовь к женатику. Увы.

* * *

Обожающий Леночку и ее дочку сосед – ветеран незаметно и тихо умер. Был похоронен дальними родственниками, которые шустро завладели двухкомнатной квартирой, а старых облезлых кошек – любимцев покойника, просто выкинули на лестничную площадку. Полосатые, обыкновенной дворовой раскраски, с грустными седыми мордами, четырехлапые бомжи, прикорнули на коврике у Полежаевской двери.

–Мам, безобразие какое. Жаль их.

–Да.

Равнодушно уронила Леночка. По тону голоса было понятно, что на судьбу несчастных кошки и кота ей абсолютно наплевать. Маша вспомнила, сколько хорошего для них с мамой делал сосед. Но укорять, напоминать не стала. Леночке было хреново. Душа у нее покрылась ржавчиной. До чужой ли, тем более не человеческой, а кошачьей ей сейчас беды? Три дня Маша, стесняясь, не решалась попросить о помощи деда. Потом выпалила, вечером.

–Можешь мне пообещать.

–Что именно, золотце?

–Что выполнишь одну просьбу. Она двойная, неприятная, но для меня это важно.

–Так...

Илья Ильич отложил карандаш. Нахмурился. Сказал строго.

–Не люблю покупать котов в мешке!

Маша, не удержавшись, хихикнула.

–Что такое, золотце? А?

Маша засмеялась. Дед настаивал.

–Я заинтригован. Давайте, колитесь, юная леди. Что вас так развеселило в моих словах?

–Дед, ты попал пальцем в глаз.

–Кому?

–Нам обоим. Я как раз хотела выманить у тебя обманом, разрешение на то, чтобы взять Семенычевских питомцев.

–Стоп. Какой Семеныч? Какие питомцы. И насколько? И почему?

Маша пустилась в пространные объяснения: чем ей так был близок сосед, почему она считает своим долгом позаботиться о его любимцах. Упомянула, как сейчас хреново ни в чем не виноватым кошкам.

–Это свинство с моей стороны, я понимаю. Ты пустил меня, а я начинаю тащить в дом живность. Но я, я не могу не попросить тебя об этом. Они сидят там, голодные. А мне Семеныч мерещится. Такой обиженный и строгий. Просто кошмар.

–Два кота.

Произнес дед задумчиво.

–Кот и кошка.

–Только их нам и не хватало.

Маша скисла. Но голос деда был добрым.

–Ладно. Если это настолько важно для тебя. Но пусть только эти два кота. Не нужно подбирать на улице других мучеников. Идет? К роли владельца приюта для беспризорных животных я не готов. Ты меня понимаешь?

Маша торопливо и неловко чмокнула деда. Целилась в коричневую щеку, предок отвернулся, вышло целование уха.

–Спасибо тебе, спасибо огромное.

Метнулась в прихожую. Одеваться, обуваться.

–Уже бежишь за ними?

Поразился дед, выделяя в вопросе голосом слово – "уже".

–Угу.

–Гм.

–А вдруг ты передумаешь?

Прихватила старую спортивную сумку. Для транспортировки кошек. Не в руках же тащить облезлых питомцев Семеныча через весь город. Пожалуй, что в троллейбус с ними не пустят, начнут кричать о заразе, шарахаться. В сумке же, покрытых проплешинами, седых "красавцев" никто не разглядит. Да и сами не вырвутся, чего-нибудь, испугавшись, не убегут. Маше было известно несколько печальных историй о людях, потерявших своих любимцев в подобных ситуациях. Самого дисциплинированного кота лучше перевозить в сумке или корзинке. Во избежание...

С торопливой радостью ворвалась в бывший родной подъезд. Влетела на этаж. Огляделась.

–Кис-кис?

Хвостатых пенсионеров на площадке не обнаружила. Что такое? Уборщица прогнала? Шустрый студент-медик уволок на мучения в один из вивариев? Где искать? Ерунда какая. Пробежалась наверх. На всякий случай. Вдруг туда утопали. Спустилась обратно. Нахмурившись, скомкала пустую сумку, сжала в руках, приземлилась на подоконник.

–Блин!

Мамы тоже не оказалось дома. Видно, вышла погулять с Артурчиком. Что за невезение. Маша поднялась к тете Дусе. Решительно позвонила в дверь.

–Добрый вечер.

–Привет, Машенька, заходи. Что случилось?

Соседка стояла в смешном древнего вида халате, прижимая к животу полосатого кота. От растерянности Полежаева поздоровалась еще раз.

–Добрый вечер.

–Что такое?

–Ой. Это...

–Барсик. А Варенька спит.

Маша шагнула внутрь квартиры. Пояснила радостно, показывая приготовленную сумку.

–Тетя Дуся. Я ведь за ними пришла. Смотрю, их нет нигде. Решила у вас спросить, вдруг, вы в курсе. А они, оказывается, здесь.

–Чайку не хочешь? У меня свежие сухарики поджарены.

Маша пощекотала Барсика под седым подбородком. Погладила по лбу. Ласку котяра принял снисходительно.

–А вы их взяли подкормить, потом в подъезд отпустите?

–Нет, Машенька. Я их забрала насовсем, чтобы они умерли в тепле и сытыми. Заслужили.

–То есть?

–Хочешь, расскажу?

–Да. Пожалуй.

Маша никуда особенно не торопилась. Тетя Дуся скомандовала.

–Тогда разувайся, мой руки и приходи. Мы будем на кухне.

–Вы это кто?

Маша насторожилась. Один из многочисленных тети Дусиных внуков – Вован, ей вечно досаждал приставаниями и сальными шуточками. Холодные взгляды на этого буйвола не действовали, приходилось бить по рукам, не раз и не два. Вован не обижался. Громко ржал и продолжал действовать в той же манере. Только его и не хватало в гостях у любимой бабушки! Тетя Дуся улыбнулась.

–Мы, это Барсик и я. Ну, Варя, тоже, если проснется и присоединится к нашей великолепной компании.

–Ясно.

–Кажется, чайник кипит?

Тетя Дуся осторожно спустила на пол кота, выпрямилась с тяжким оханьем, придерживая поясницу. И неожиданно шустро, для дамы ее лет и комплекции, исчезла за поворотом тесного коридорчика. Маша, разуваясь, присела на корточки. Барсик вальяжно приблизился. Обнюхал руки девушки.

–Мр.

–Жаль, что ты сам ничего не можешь рассказать. Верно?

–Мр.

–Ерунда какая-нибудь, да?

–Мр.

–Или нет?

–Мр.

История оказалась примечательной.

* * *

-Представляешь, дед, чьи это коты?

–Нет.

–Семеныч их приволок непонятно откуда. Сразу обоих. Ну, они у него и жили себе. Никому интересно не было. Ни одна душа не спросила, что и как. Возится себе одинокий дед с кошками, и пусть. Кого это колышет? Верно?

–Продолжай.

Илья Ильич положил себе в чай лишнюю ложечку сахара. Неторопливо размешал. Попробовал. Маша, налегая на стол грудью, с блеском в глазах, азартно вела повествование.

–А, когда старикан умер, тетя Дуся зашла же попрощаться, по-соседски. Смотрит, на стене куча снимков. Так просто, приколотых к обоям. И еще были на буфете, за стеклом вставлены на кухне. Она их постеснялась себе попросить. Может, мол, наследникам сгодятся.

–?

–Они их выбросили. Да и вообще весь дедовский архив тоже. В пакеты распихали и на помойку отволокли. Тетя Дуся сокрушается, что фотки пропали.

–Что же там было особенного, в этих снимках?

–Дед, там был Высоцкий.

–???

Илья Ильич поставил чашку на стол.

–Да. Он и еще какой-то, с сильно помятой мордой мужик. Тетя Дуся его не узнала. Сидят за столом, в обнимку, и тут же, возле тарелок оба котенка. Совсем мелкие, смешные. Тетя Дуся уверена, что не ошибается. У Варьки очень характерная внешность. Лапа приметная. Вся точно в черных кольцах, на белом фоне. Не спутаешь. Потом этот мужик с котом и кошкой, уже один. Потом отдельно и Барсик, и Варя.

–Маша, это бред какой-то. Что, этой сладкой мохнатой парочке лет по пятнадцать с гаком?

–Конечно.

–К чему ты все рассказываешь.

–Дед, они же были знакомы.

–Кто?

–Тот мужик, хозяин Барсика с Варькой, и Высоцкий! Понимаешь? Может, даже это он их и подарил.

–Ну-ну.

–Ладно, пусть не Высоцкий их подарил. Но они сидели за одним столом, фотографировались. Вдруг, друзья были? Да?

–А как эти коты и снимки попали потом к Семенычу?

Маша пожала плечами. Прикусила губу. Но тут же нашлась.

–Легко. Спился мужик, или от раннего инфаркта склеил ласты. А Семеныч был с ним близко знаком. Приятельствовал, например. Вот и забрал себе обоих кошаков. Из чувства жалости, или еще почему. А теперь их тетя Дуся приютила.

Дед подытожил.

–Выходит, этим полосатым повезло уже не первый раз.

–Наверно.

Согласилась Маша без прежнего запала. Дед своими вопросами расхолодил ее, лишил историю всякого намека на романтическую красоту. Неожиданно Илья Ильич поинтересовался.

–Удивительно одно – тетя Дуся, она – поклонница Высоцкого?

Маша честно ответила.

–Не знаю.

–А твоя версия мне понравилась. Она недалека от правды, наверно...

Дед взялся за чай, который успел остыть. Лицо у него было странным-странным.

–Ага.

Изрекла проницательная внучка.

–?

–Ага. Ты что-то знаешь!

–Ничего подобного.

–Не будь злодеем, расколись. Ну, пожалуйста.

Заныла-заканючила внучка. Бессовестный предок отказался отвечать.

* * *

Илья Ильич тихо кропал свои абсолютно секретные учебники и статьи. За рукописями приезжали сдержанные, крепкие хлопцы в штатском. Пить чай отказывались. Благодарили и таяли прямо на пороге. Была у них, как и у деда, такая манера – исчезать абсолютно незаметно. Лица тоже выглядели серыми, невзрачными, смотри до рези в глазах, через час уже не вспомнишь. Мистика.

Что это такое? Зачем и почему?

Налетела вихрем, нависла над столом. Сказала хитрым голосом.

–Я себя чувствую, знаешь кем?

Дед оторвался от книги.

–Просвети, сделай одолжение.

–Внучкой Джеймса Бонда.

–Странно.

–Что?

–Надеялся, что ты меня не расшифровала.

Хмыкнул с довольным видом. Маша перевела дыхание, повторила наскок.

–А, может быть ты не ноль-ноль-семь, а Штирлиц?

–Маша.

–Что?

–И не стыдно тебе?

–Не пьешь, не куришь, спортом занимаешься, знаешь кучу языков. И?

–?

–Кто ты после этого?

–Инопланетный разведчик. И тебе придется заплатить за то, что ты знаешь эту тайну!

Скорчил чудовищную рожу. Медленно-медленно поднялся с табурета. Вытянул руки, типа приготовился схватить слишком умную девочку.

* * *

К полному отчаянию предка, Маша отказывалась проникаться любовью к разным Нагибиным и Булгаковым. Деда это приводило в отчаяние. Из природного упрямства – теперь Маша знала, в кого она такой баран! – Илья Ильич возобновлял свои попытки каждый вечер. Полежаеву, библиофильские наскоки скорее смешили, чем раздражали. Дед, например, повадился перед сном читать вслух стихи. Начал он с Лермонтова. Три дня несчастная внучка дико ненавидела творчество Михаила Юрьевича. На четвертый слушала спокойно, на пятый с интересом. Дед искусно вплетал в импровизированные вечера художественного чтения толику биографических фактов. При чем, совсем не таких, которые печатают в учебниках. В рассказах Ильи Ильича поэты становились живыми людьми, с недостатками, дурной наследственностью, странностями и слабостями. Их снедали порочные желания, они шли, каждый к своей Голгофе, разными дорогами. Но никогда не опаздывали на свидание с вечностью.

После Лермонтова дед отчего-то взялся за поэзию Серебряного Века. Гумилев, Мандельштам, Блок, Ахматова... Маша поняла, что если все будет идти, как идет, она поневоле превратится в образованную, интеллигентную барышню, знакомую с шедеврами мировой литературы и кинематографа. Жуть какая. Лет пять подобной домашней учебы и она сможет беседовать об искусстве даже с таким знатоком, как Царевич??? Еще чего не хватало! Кстати, о Ванечке, вот бы с кем деда познакомить. Уж они бы нашли общий язык мгновенно. Уж они бы поспорили всласть о роли личности в истории. Промахнулась судьба. Не тот человек угодил Илье Ильичу в потомки, совсем не тот.

–Дед?

–Да, золотце. Я весь внимание.

–Сегодня моя очередь читать стихи.

Эффект, что называется, имел место быть. Илья Ильич рухнул в кресло всем своим видом изображая потрясение.

–???

–Только я не хочу тебя пичкать Блоком или, прости Господи, Мандельштамом.

Фамилию последнего Маша старательно выговорила по слогам.

–А кого ты предпочитаешь?

Тоном умирающего от счастья человека пробормотал дед. Надеялся, услышать имя Лермонтова? Фигушки. Маша ответила серьезно.

–Отгадай.

–Хорошо. Начни. Я попробую узнать.

Откашлявшись, Полежаева принялась швыряться звонкими строчками. Надо отдать должное Иванушке, запоминались его стихи великолепно.

– Время гонит коней влет.

Время шутит с любым из нас.

Нагишом швыряет на лед.

Под прицел многоярусных глаз.

Время дико визжит – "ах!!!"

Бьет нагайкой по мокрой душе.

Раз от разу стремительней взмах.

Не устанет? Устало уже.

Но не может окончить бег.

Нам оковы сорвать не даст.

Оттого, что за ставнями век

Время точно подтаявший наст.

Грязно, серо и пусто. Чтоб,

Ему подлому да в поддых.

А из вечности склепанный гроб

Станет сейфом, (поганый стих.)

Рифма дразнит, нейдет на ум.

Время знает свои права.

Сотворенья земель и лун.

Что вначале? Лишь слово? Слова?

А затем возникает связь.

И часы начинают счет.

Время мчится, за нас молясь.

Время – старый лохматый черт!

Время женщина и судья.

Может медлить, стремиться, плыть.

Время точно, как вы и я.

Может даже, порой, – любить...

В накатившей гулкой тишине было слышно только доносившееся из кухни ворчание холодильника, и задорное тик-тик-тик древнего будильника. Маша вполне насладилась впечатлением, которое произвела, не без помощи Ванечкиного шедевра, разумеется. Наконец Илья Ильич обрел дар речи.

–Замечательные стихи. В самом деле. Но автора я не знаю. Кто он? Из современных?

Маша кивнула.

–А как его зовут?

–Иван.

–Кто он?

–Мой одноклассник.

–?

–Многое из того, что он накропал за последние годы, посвящено твоей любимой внучке.

Дед, уже встающий было из кресла, повалился обратно.

* * *

Раз в две-три недели Макс являлся во плоти. Голос в трубке не в счет. По телефону дольше трех минут в день он никогда не болтал.

Возникал на пороге, точно сотканный из сумерек бродячий воин. Предводитель банды лихих наемников, например. Глаза цвета расплавленного серебра долго изучали Машу, взгляд скользил по лицу, телу, задерживался на косе. Макс мечтательно прищуривался и просил.

–Только не стригись, ради Бога.

–А что будет, если не послушаюсь?

–Инфаркт будет. Догадайся у кого.

–С чего бы?

–Красавица... Твои волосы... Нет у меня слов. Нет. Иначе давно поэму бы сочинил.

–Шутишь?

Макс улыбался горько и мечтательно одновременно. Деда он не стеснялся. К Маше с поцелуями не лез. Пил чай. Отмалчивался. Дарил розу, коробку конфет, изредка – новый фильм для видеотеки Ильи Ильича, вскоре вставал, благодарил за компанию и прощался. Уходя, никогда не оборачивался. Маша подсматривала из-за кухонной занавески. Хоть раз бы вскинул голову, посмотрел на ее окно. Фигушки. Соседки на скамейках у подъезда просто бились в экстазе от каждого визита. По летнему времени бабки выползали из дома рано утром и гнездились на насиженных местах дотемна. Собранной по крупицам информацией и горами сплетен любопытные пенсионерки делились друг с другом. Появление красной иномарки Макса радовало их несказанно, служило пищей для размышлений и споров о судьбах родины и характере современной молодежи.

Маша обиды на бабусек не держала. Войны с ними не вела. Вежливо здоровалась и прощалась. Натруженные руки старушек и бедная одежда были для нее напоминанием о том, что жизнь быстротечна, а финал непредсказуем. Никто в молодости не мечтает о нищете и болезнях. Судьбу винить? Или Родину-Уродину?

А еще ей казалось, что родная бабушка, если бы она была жива – любила бы ее не меньше, чем Илья Ильич. Маше фатально не хватало теплого женского крыла. Забившись под него, глупый птенец, может переждать самый холодный дождь.

* * *

Кто из нас без греха? Вот и Маша решила повыделываться: блеснуть познаниями в английском, похвастаться наличием видика и неплохой фильмотеки, а заодно продемонстрировать новые джинсы с супермодной маечкой. На роль публики Полежаева после коротких колебаний, назначила не одноклассниц, а неразлучную парочку Вовка-Марк. Позвонила Безусу.

–Привет. Как дела?

–Полежаева?

Поразился обыкновенно невозмутимый одноклассник.

–Приятно, что узнал.

Мурлыкнула Маша.

–Ну?

Она стояла с телефоном в руках напротив зеркала. Длинный-предлинный шнур позволял таскать аппарат по квартире. Принимая "взрослую" позу – грудь выпячена, подбородок гордо вздернут, Маша выделывалась сама перед собой. Зрителей то ведь не было. То, что она видела в зеркале, ей весьма нравилось. Вот и резвилась, актриса малолетняя.

–Кстати, Вовка, ты еще не досмотрел "Звездные войны"? Нет? Здорово. Почему? А у меня все три части есть. Так что, приглашаю на сеанс. И Марка возьми, обязательно. Да, нет, собственно. Дело не в нем. Уехал? Ну и фиг с ним. Приходи один. Когда? Да хоть сегодня... Ага. Деда не будет до вечера. Мы спокойно посмотрим, поболтаем. Давай, объясню как ко мне добраться. Я сейчас живу на Химмаше. Почему? Секрет фирмы. Записывай адрес и приезжай.

Вовка позвонил в дверь через час. Оперативный парень, ничего не скажешь. Затоптался на пороге смущенно.

–Привет.

–Здравствуй.

Маша смотрела на него снизу вверх. Все такой же худой дылда. Мясо нарастет на этих костях когда-нибудь? Или нет?

–Разувайся, проходи. Вот только тапочек твоего размера у нас нет... Наверно.

–А зачем они мне?

Вовка скинул кроссовки сорок последнего размера.

–Куда идти то?

–В комнату. Я пока чай поставлю.

Маша, разумеется, еще не освоила английский настолько, чтобы синхронно переводить фильмы. Прекрасная память выручила. Они с дедом смотрели первую часть три раза. Большую часть реплик Маша помнила слово в слово. Хотя, в паре мест приврала, это факт. А что с того? Вовка на ошибках в переводе ее не поймает, факт. А общее содержание не пострадает. Маша старалась. Через час с небольшим, когда Люк уже покинул заштатную планету своего детства, и действие понеслось по нарастающей, в дверь опять позвонили. Сильно. Долго. Нагло. Переводчица-синхронист, она же гостеприимная хозяйка, нажала на паузу. Извинилась перед Вовкой.

–Момент.

Вышла в прихожую. Посмотрела в глазок. Серая футболка загораживала обзор. Не предупредив предварительно, Зверев не появлялся. Случилось чего? Маша открыла дверь. Макс едва не сбил ее с ног, ворвавшись в квартиру. Бросил быстрый взгляд направо, туда, где все разувались. Синие кроссовки чудовищного размера не заметить было просто невозможно.

–Так. Так.

–Что?

Возмутилась Полежаева. Но Макс ее не слушал. Макс орал.

–Я тебе говорил, держаться подальше от этого дома! Я тебя предупреждал! Иди сюда! Иди сюда, живо! Ну?!

Из комнаты несуетливо выбрался изумленный таким наездом Вовочка. Выпучив глаза, поинтересовался.

–А в чем дело, собственно?

Макс прикусил губу и чертыхнулся.

–В чем дело?

Повторил настойчивый Вовочка. Насмерть перепуганным он выглядеть категорически отказывался. Маша подобным героизмом была прямо поражена. У нее в первые секунды колени подогнулись, от страха. Всю храбрость точно ветром сдуло. Собралась она не сразу. Хотя тоже не самый трусливый барашек в мире. В отличие от Вовочки. Честь ему и хвала.

Макс прислонился к стене, повел головой. Вздохнул. Вяло осведомился, уже почти без интереса.

–Ты кто?

–А вы?

Переспросил двухметровый Машин ровесник. Сдаваться он не собирался. Полежаеву в глупых подставах не подозревал, бросил на нее сверху любопытный взгляд и только. Продолжая держаться юным молодогвардейцем. Повторил.

–А вы?

Макс буркнул.

–Друг. Я ей друг. А ты кто будешь?

–Одноклассник. Володя.

–Макс.

Представившись, Зверев протянул ладонь. Мужчины изволили знакомиться. Битва храбрых монстров явно откладывалась.

–Да что такое происходит???

Взревела теперь уже Маша. Растерянность у нее уступила место злости. При чем нешуточной.

–Макс!

–Что?

Не понял он.

–Ты врываешься ко мне домой и наезжаешь на моего друга! По какому праву?!

Зверев попросил Вовку, не глядя на него.

–Ты нас извини, Володя. Посиди в комнате минутку. Мы поговорим на кухне.

Безус вопросительно покосился на Полежаеву. Маша подтвердила просьбу.

–Да, пожалуйста. Прости. Я сейчас освобожусь.

Стремительно повернулась к Максу. С плохо скрываемым раздражением едко пригласила.

–Вперед, кухня ждет. Я тоже.

Зверев выглядел почти смущенным. Ни следа от предводителя абордажной команды, каковым он казался минуту назад. Разулся. Прошел вперед, как обычно метнул на стол барсетку. Маша рухнула на табурет, скрестила руки перед грудью.

–Ну?

–Прости.

Изрек он важно, чем взбесил Машу еще больше.

–Что?

–Прости.

Повторил он спокойно. Полежаеву затрясло.

–Ну?

–Я подумал, что это... Матвей приперся.

–Что? Что?

–Я запретил ему приходить сюда. Парень очень высокий, вот бабки и перепутали.

–Бабки?

–Да. Я договорился тут с двумя пенсионерками. Прости.

На минуту Маша буквально потеряла способность говорить. Лишилась голоса. Ярость перехватила горло. Девушка взлетела с табурета, нечленораздельно рыча. Ухватила зверевский ворот. Вцепилась. Затрясла. Процедила с трудом, с глухой злобой.

–Как ты смеешь? Лезть в мою жизнь! Следить!

Макс не дергался. Медленно взял ее руки, отцепил, но из своих чудовищных лап не выпустил.

–Я не лезу в твою жизнь.

–???

–Против этого пацана ничего не имею. Даже если...

–?

–Даже если...

–Что?

–Ну, спать. Решишь. С ним.

–О...

Маша взялась за голову. Макс продолжил.

–Матвею сюда хода не будет. Хорош. Пусть дома сидит, с женой брюхатой воркует.

–Что?

–Да, Ритка пузатая. Да. Только его это не остановило.

–?

–Он уже поджидал тебя один раз.

–?

–Я подъехал, побеседовал. Я друга на этом теряю, между прочим.

–Макс...

Она дернулась, пытаясь освободиться. Уже без прежнего запала. Ярость сдувалась, вытекала, уступая место ужасу и холоду.

–Макс...

–Ты ему не нужна. Забава на одну ночь. Трах-перетрах. А потом он почапает домой, к своей бабе. Ясно?

–О, Боже.

–А ты, со своей глупой любовью, ему отказать не сможешь. А потом что? В петлю полезешь? Или с балкона сиганешь?

–Макс...

–Я сказал. Нет. Сейчас нет. Может быть позже... Когда поумнеешь. Не буду же я тебя всю твою жизнь караулить, как дурак.

–Макс...

–Что?

–Он приходил ко мне. Да?

В ее голосе была такая мольба, что Зверев не устоял. Освободил тонкие ладони. Отошел на шаг назад. Похлопал себя по карманам. Достал сигареты. Раньше он никогда не курил при Маше. У нее голова болела от дыма. Огонек вспыхнул. Макс торопливо, жадно затянулся. Прикусил губу. Повел в воздухе сигаретой, точно очерчивая дугу. Опять затянулся. Маша ждала, стискивая руки, и не отводя взгляд. Наконец прозвучало объяснение.

–Да. Через три дня после своей свадьбы. Мы с ним с тех самых пор не разговариваем. Обиделся...

–Макс. Что ты наделал...

–Защитил овечку от волка.

–О, Макс...

Маша повалилась на стол, уронила лицо на руки, сгорбилась. Заплакала.

–Зачем, зачем, зачем ты это сделал.

–Я уже сказал.

–Макс.

Он наклонился. Прикоснулся ладонью к пушистому затылку. Маша плакала. Макс, понятия не имеющий как именно утешают рыдающих девочек, смутившийся и задергавшийся, бормотал отрывисто. С грубоватой нежностью.

–Ну, хватит. Хватит. Не надо, Маш. Не надо. Это пройдет. Это обязательно пройдет. Ты встретишь своего мужика. Надежного. Умного. И он тебя будет любить. А не в игрушки играть. Обязательно.