Текст книги "Провинциальный роман. Книжная девочка"

Автор книги: Наталья Шумак

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Доктор Время

Кто познал нежность, тот отмечен. Копье Архангела пронзило его душу. И уж не будет душе этой: ни покоя, ни меры никогда!

Фаина Раневская

В воскресенье утром Арина поскользнулась и ударилась лбом о косяк, в обед опрокинула на грудь, живот и колени кастрюльку почти кипящего супа. Вздулись пузыри. Острая сильная боль ненадолго привела ее в чувство. Она встала под холодный душ. Дикий метод, подсказанный Аленой пару лет назад. Намазалась остатками облепихового масла. Натянула трусики. Выругалась.

На ум пришла цитата из Дань Шеня:? «Отдавая – делай это легко. Теряя – делай это легко. Прощаясь – делай это легко».

Я не могу! Можешь! Но всплеска решимости хватило на четверть часа (потраченных на бабушку), а после отчаяние навалилось и стало раздирать душу когтями втрое сильнее…

 
Моя попытка быть счастливой.
Аут! Фальстарт! Офсайд!
Глупой была, я знаю, милый.
Заступ! Вес не взят!
Что же теперь? Рифмую избито:
Кровь. Любовь. Вновь.
По нежной ладони – бейсбольной битой.
Молчание жестче слов.
Котенок памяти очумевший,
Тычется в ножку стола.
Я не умею быть потерпевшей.
That s all. Такие дела.
 

Арина съежилась под одеялом. Завтра с утра вставать и идти на работу. Ни за что. В коротком и беспокойном сне смерть пригрезилась стройной девушкой с одухотворенным прекрасным лицом. Она протягивала к Арине белую душистую ладонь и манила за собой. Сочувствие и понимание вздрагивали в уголках губ, сложенных в кроткую улыбку. Шевелились и переливались складки длинного платья.

– Рина!

– Рина!

– Рина!

Бросилась к телефону, упала с дивана, окончательно проснулась, схватила трубку, уже понимая, что никто не звонит, так остатки кошмара, очередная шиза, не более того.

– Да!

– …

– Почему вы молчите? Алло?

Гудков не было. Трубка дразнила пугающей тишиной.

– Да?

– …

– Ты?

– …

– Ты?!

– …

Что треснуло, звякнуло, и молчание потонуло в торопливых: ПИП-ПИП-ПИП-ПИП… Арина села на полу, подобрав ноги, закусила губу и вдруг разразилась неудержимым потоком слез. Разумеется, это решительно ничему не могло помочь. Православная вера и та учит, что отчаиваться – грех. Разумеется. Но Арина поскуливала, тихонько, чтобы не пугать старушку, часами. Обычно по ночам. Днем она еще держалась. Дина Петровна не успела закрутить даже плохонькой интриги на предмет изгнания строптивой Родионовой из коллектива. Арина уволилась по собственному желанию накануне Нового года…

* * *

«… Бунтаро работал целый день, захваченный смирением физического труда…» Ну, или почти так. Арина вспоминала этот эпизод из саги Д. Клавела бесчисленное число раз. Свирепый самурай и тот не гнушался простой работы, подчиняясь церемониалу классической чайной церемонии. Что уж нам грешным? Впрочем, все было чистой воды притворством. Никто не гнал ее мыть полы в гимназии. Сама напросилась. Родители складывались и платили по восемьдесят рублей в месяц за уборку каждого класса. Арина приходила к семи вечера и успевала до полуночи вылизать десять кабинетов. Полчаса на каждый. Почти что рекорд, если учитывать отменное качество. Учителя заметили аккуратность новенькой. Завуч попросила по субботам наводить глянец на ее квартиру. Засверкали стекла, люстры и зеркала. Воспряли духом и зацвели комнатные растения. Отглаженное постельное белье ровными стопками загрузилось в недра комода. Постепенно круг обязанностей Арины рос. Муж Людмилы Георгиевны был большим человеком и не жалел денег на прихоти и капризы единственной женщины, которую уважал, любил, ценил и боялся. Арина стала проводить дома у Семеновых все выходные. Молчаливая, замкнутая служанка нравилась семье.

– Арина, мы добавим тебе еще рублей двести, займись нашей одеждой. Постирать. Погладить, а?

– Я не успеваю.

Это не было попыткой набить цену. Арина сознательно не оставила себе ни единой свободной минуты.

– А сколько ты зарабатываешь в гимназии, если не секрет?

– Восемьсот.

Речь, естественно, шла о рублях.

– И триста пятьдесят у нас. Негусто.

Арина промолчала. Пару месяцев назад она ухитрялась существовать на меньшую сумму (пенсия бабушки и время от времени выдаваемая на заводе зарплата). Вытирая тарелки и складывая их в шкаф, она смотрела на свои маленькие руки в зеленых хозяйственных перчатках до локтя.

– Конечно, мы тебя кормим. Но ты едок хреновый, скажем прямо. Мы с Людмилой Георгиевной покумекали, (муж называл свою половину по имени отчеству) хотим тебе предложить целый рабочий день. Скажем один выходной в неделю, понедельник, пойдет? С восьми до шести. Ты тогда сможешь заняться нашим шмотьем.

– Гардеробом.

Поправила завуч своего менее культурного супруга.

– И готовкой, и чем еще Людмила Георгиевна скажет. Она хочет, чтобы ты, как его?

– Вела дом.

– Да.

– Арина, нам очень нравится, как ты работаешь.

Людмила Георгиевна наклонилась и открыла один из шкафчиков под сиденьем углового дивана. Банки, выстроенные идеальными рядами, служили наглядным подтверждением ее слов.

– Дом очень изменился. Мы с Нафаней (семейное прозвище Виктора Ивановича) люди занятые. Гостей было стыдно пригласить. А к нам, сама знаешь, о-го-го какой народ заходит. А теперь совсем другое дело. Все на прислугу жалуются, а мы не нахвалимся. Ну, так как?

– Сколько?

Спросила Арина тихо и просто.

– Полторы… для начала. Мы не столица, чтобы валютой платить. Но обижать тебя не будем.

– Я подумаю.

– Да чего тут думать. Учителя в три раза меньше зарабатывают. И не платят им по полгода. Люди с высшим образованием, между прочим.

– Я тоже с высшим.

– Правда?

Заинтересовалась завуч.

– А что ты закончила?

– Филологический факультет нашего университета.

На одну секунду, всего на одну секунду, призадумалась решительно настроенная глава семьи и задала следующий вопрос.

– А как ты училась?

– Красный диплом.

– Вот и отлично, Нафаня, а ты спрашиваешь, кто может помогать тебе с бумагами! Человека более собранного и проверенного ты не найдешь.

Людмила Георгиевна, действительно неоднократно испытывала новую прислугу, оставляя на видных местах мелкие и крупные купюры, протягивая пятисотки со словами:

– Вот пятьдесят рублей, купи яйца.

И прочая и прочая. Хотя где-то на двадцатой попытке хозяйка угомонилась и успокоилась, уверовав в несомненную (какая невиданная редкость!) кристальную честность служанки.

– Нафаня!

– А почему бы и нет. Прибрать, перепечатать, ответить на письма. Этому легко научиться.

– Я умею. Работала делопроизводителем.

Семеновы радостно переглянулись.

– Значит решено. Посмотрим, как ты справишься с хозяином. Иногда, конечно, придется задержаться, не без этого. Но за дополнительную плату, разумеется.

Арина кивнула. Гладкий лоб, без челки, зализанные в хвост серые волосы, ни капли косметики. Серый джемпер, темные джинсы. Девушка, которая запросто сольется с пыльной штукатуркой

* * *

Гимназию пришлось оставить. В тех десяти классах, которые мыла Арина, быстро прочувствовали разницу. Пыль на подоконниках и в углах. А куда делась девушка, та что убиралась прежде? Такая невзрачная, худенькая серая мышка? Никто не знал…

Тайна сия великая есть. Людмила Георгиевна не афишировала в гимназии свое буржуазное поведение. Зачем голодных собак дразнить? На работу она ходила ради Идеи, зарплату тратила на кофе с коньяком в близлежащем кафе. Сеяние разумного, доброго и вечного отнимало у нее столько сил, столько сил. Высокая и крупногабаритная, с хорошо поставленным голосом прирожденного вождя и педагога, она обожала шелковые блузы, массивные брошки, золотые часы, шоколадные конфеты и салат оливье. Дети ее панически боялись. Коллеги, а что коллеги? Те же дети, только постарше. Людмила Георгиевна воспитывала и первых и вторых одинаково усердно. Длинные волосы выкрашены хной и уложены затейливой ракушкой, большие пальцы сжимают ручку (из самых дешевых, все равно пропадет). В голосе разумное сочетание кнута и пряника (тысяча к одному). Выщипанные брови, как две черные радуги выгибаются над необыкновенно синими озерами глаз. Директриса шагу ступить не могла без своей правой руки. Вдвоем они правили хилым, насквозь прогнившим судном, линчевали и протаскивали под килем нерадивых матросов, раз за разом благополучно прибывая в порт приписки (летние каникулы). Команда делилась на фанатов ремесла и прочий сброд. Последние преобладали. Однако и те и другие нуждались в розге. Единственное существо в поле зрения грозного завуча, которое делало свою работу без подстегивания и делало ее отменно, было распоследним человеком в табели о рангах – уборщицей. Приятно обрадованная чистотой своего кабинета (биологии), Людмила Георгиевна заинтересовалась исполнителем. Насквозь прозрачная молчунья ее удивила. Людмила Георгиевна навела справки. Парализованная бабушка, сама того не ведая, оказалась козырным тузом в картах Арины. Завуч десять лет!!! ухаживала за больной свекровью, и хорошо представляла, что должна чувствовать эта бледненькая девочка. К себе она заманила ее с единственной целью – подкормить. И не заметила, как привыкла, втянулась, полу привязалась даже. Тот факт, что существо оказалось неласковым и угрюмым, нисколько не портил удовольствия. Почему? А преобразившийся дом радовал глаз. На кухне в особом кувшине всегда имелась свежая кипяченая вода, в туалете бумага, разбросанные по углам книги сами собой оказывались на полках, возле телефона лежал блокнот для записи и ручка, которая могла быть использована по назначению, а не бесполезный (с закончившимся стержнем) кусок пластмассы. Мужу по утрам и вечерам подавалось лекарство и стакан воды – это самое лекарство запить. Хозяйский бульдог гулял дважды в день, а не раз в неделю. В уши ему капали, что положено. Бляшки на ошейнике сияли как ордена на генеральском мундире. Дочь (старая дева, кому нужно такое сокровище!) прекратила скандалы по поводу пропавших свитеров и колгот. Семья Семеновых расслабилась и, как ни странно, оценила усердие работницы.

Ее стали приглашать к общему столу, представлять гостям, хвалить. Арина реагировала с равнодушием стоика. Работа спасала ее от самой себя. Прежняя книжная девочка умерла. Любое дело Арина исполняла, сосредоточившись на нем, родимом, а не витая в облаках. И никаких свободных минут. Что угодно, но не бездействие. Как она дошла до жизни такой? Сумев отгородить несокрушимою до небес! стеной больную часть души, надежно, на пудовый замок, закрыв ворота и выбросив ключ?

Арину спас Вантала – (индийский вариант имени великого мыслителя Китая Дань Шеня). Конечно, не сам мифический бродяга, а его афоризмы.

Кого и когда выручали цитаты? Верно? Если прочитать их, просто прочитать. И отложить в сторону. Совсем иное дело – воспринять их как руководство к действию. Твердить утром и вечером и сто раз в течение дня. Действие, а не пустое нытье приводит к намеченной цели. Главное не распыляться, не тратить драгоценное время и силы на болтовню, газеты, телевизор, книги, походы в гости и спортзал, ну кой-какая гимнастика телу необходима… полчаса по утрам, например, а не полтора часа тренировки плюс то, что отнимет дорога, сборы и прочая и прочая… Просиживать в конторе за копейки, которые выплатят через полгода, да и то может быть – слуга покорный. Время и молодость единственное, чем владела Арина. И что же? Потратить их впустую? О, еще трижды хваленые мозги. Ну, так они могут пригодиться для чего-нибудь более стоящего, чем составление мысленных (никому ненужных) замечательных рецензий на замечательные книги и, опять же мысленные, споры с авторами: живыми и почившими столетия назад. Ни Гумилев, ни Бодлер не заплатят за твою квартиру, а Пушкин не купит фрукты и крем для рук. Видит Бог, пощечину Арина получила отменную. Ей ли воображать себя желанной. Теперь. Когда все расставлено по местам. Над тобой посмеялись, дорогуша? Значит, ты достойна этого. Курица самонадеянная, повесилась на шею Дон Жуану, и что в итоге? Спасибо советам древнего мудреца. Выбрать путь и действовать. Не рассчитывать на везение, не выглядывать с надеждой на дорогу, не строить воздушных маниловских дворцов. Используй то, что есть: мозги, время и молодость. О, не в смысле сексуальной привлекательности! Нет. Молодые крепкие мышцы. А любимые высказывания Дань Шеня можно написать и повесить на самых видных местах. «В туалете, например» – Ехидно выдал внутренний голос. Да. Именно.

 
То, что ты делаешь, делай молча.
Не иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если
хочешь достичь берега.
Твой дом далеко.
Ни в чем нет твоей вины.
То, что случается, случается вовремя.
Тебе не удастся пропустить настоящий Звездный Час.
Камню, летящему в пропасть, есть много причин не достичь дна.
 

(дела Ванталы)

* * *

Арина не любила домашнюю работу. Она наводила на нее тоску. Раньше. В прошлом году. Давно. Не суть важно. Было и растаяло. Теперь монотонная возня по хозяйству и выручила ее, удержав на краю, расколовшегося мира. Как много оказывается можно отыскать занятий в самом обычном жилье. Не хватит часов в сутках, чтобы переделать и половину задуманного. Арина взяла у Евдокии Яковлевны несколько книг «В помощь домашней хозяйке», и проштудировала тщательным образом. Можно просто мыть полы. А можно по-немецки, по-русски, или еще десятью рекомендованными способами. В магазине «Все для дома» Арина познакомилась с Татьяной, повредившейся на почве порядка и чистоты. Тряпка для мытья полов, например, должна быть БЕЛОЙ. И разок, другой в неделю ее следует прокипятить. Полусумасшедшая во всем, что касалось уборки, моложавая и педантичная, она дала Арине немало советов: от бесценных до шизофренических. Подружиться они не могли. Но утренние чаепития по понедельникам были весьма полезны для обеих. Арина припадала к источнику информации, а Татьяна нуждалась в бессловесном внимательном слушателе. Непрочный союз двух старательных домохозяек неминуемо должен был рухнуть, однажды, когда-нибудь, но обе они во избежание гибели, али просто мучений под обломками, вполне сознательно предпочли НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ. И вполне довольные друг другом, встречались раз в неделю. От прочего общения Арина сознательно себя отрезала. Ни в чем не виноватая драгоценная Виноградова осталась в ПРОШЛОМ. В одном из изолированных отсеков памяти, за непроницаемой перегородкой. Ни вопросы, ни крики, ни звонки, ничего изменить не могли.

– Ты свихнулась! Поломойка в нашей!!! школе. Тебе больше делать нечего?

Орала Виноградова у нее на кухне полгода назад. Арина отмалчивалась. Она не собиралась менять принятое решение. Личная жизнь не имела ценности, приносила боль и ничего кроме боли. Арина решила добиться успеха на ином поприще. Материальном. И только в глазах постороннего человека начало было выбрано идиотское. Уборщица?! (Посторонними для Арины стали все. Никаких исключений, ни для кого). Да. Она начала с грязной, нелюбимой работы, но там и тогда, где платили живые деньги. Семья Семеновых была новой ступенькой. Удобной и широкой.

– Все готово, Виктор Иванович.

– Фантастика. Когда ты успела?

– Ночью. Вы просили быстрее.

– Главное качественно!

Арина не ответила. Виктор Иванович, просматривающий бумаги, приподнял очки и задумчиво поскреб розовую кожу лба и толстую мягкую переносицу.

– Все сделано превосходно. Скажи, а что ты думаешь об этой моей идее?

Арина не ликовала. Все шло, так как должно было идти. Не Семенов, так другой, не сейчас, так через год, два года, но предоставил бы очередной шанс. Она покачала кукольной, гладко зализанной головой.

– Почему?

– Мне не нравятся ваши партнеры. Они ненадежны.

– С чего ты взяла? Мы сотрудничаем с ними давно.

– Полтора года. По мелочам.

– А почему они тебе не нравятся? Мотивируй.

– Они врут, иногда, в несущественных деталях, но врут.

Виктор Иванович опустил очки на место.

– Я поразмышляю. Спасибо. Вот небольшая премия, держи.

Семенов никогда не пользовался конвертами, во всяком случае, с Ариной.

– Это слишком много.

– Новый год на носу. Купи себе подарок.

– Спасибо. Вы мне не порекомендуете акции?

– Ты хочешь купить бумаги?

– Ну, не косметику же?

Виктор Иванович засмеялся, ласково (впервые!!!) потрепал Арину по щеке.

– Давай обратно. Я сам тебе куплю. Нашего пивзавода?

– Они очень дорогие. Здесь не хватит. И, разве их продают?

– Ладно, я добрый сегодня. Иди девочка.

И она пошла. Варить овощное рагу. Пока…

* * *

Пакет полный продуктов, с самого верха фрукты (она заработала на них сама!) оттягивал руки. Арина семенила по обледеневшему тротуару, балансируя не хуже иного канатоходца. Ну, скользкие подошвы у ботинок и что теперь? Одни прохожие обгоняли ее, другие сворачивали к освещенным витринам киосков, предлагавших стандартные шоколадки, жевачку, пиво, чипсы и презервативы. У входа в магазин продавали пельмени, вареники и мороженое. Высокая девушка в необычной сиреневой дубленке, капюшон закрывал лицо, спорила с продавщицей из-за сдачи.

– Нет, вы должны мне еще восемьдесят копеек.

Ответ краснолицей (не от того, что она была индеанкой, щеки торговки щедро раскрасил мороз) женщины потонул в автомобильном гудке. Настойчивая девушка не собиралась уходить без своей мелочи и повторила требование. Арина наконец узнала голос и ее точно током ударило. Не может быть! Марина? Препирающаяся из-за грошей? Холеная длинноногая обожаемая своим небедным мужем хозяйка загородного дома? Поздно вечером в клоповнике с большой сумкой. Одна. Разлюбил и бросил? Поменял на еще более длинноногую? Разорился? Погиб?

– Марина?

– Да.

Она, неумело придерживая свой тяжелый баул, повернулась.

– Разве мы знакомы?

Арина окинула себя придирчивым взглядом со стороны и улыбнулась.

– Мы виделись почти год назад, примерно в это время, один-единственный раз у вас на даче. Я приехала к вам с Сашиной бывшей подругой по сборной, Алена, не припоминаете? И с ее мужем, врачом. Он еще парился с вашим благоверным.

– Вы?

– Да, я. Это хорошо, что Вы меня не узнали. К удаче.

Дипломатично сказала Арина.

– Столько всего произошло за это время.

– А что именно?

– Вы не знаете?

Хорошенькое личико перекосила гримаса.

– Саша уехал. Его подставили, очень сильно. Отобрали все: дом, дачу, квартиру, машины, валюту, фирму, все. Он ничего не смог спасти. Я пока живу с его мамой, здесь недалеко. Работаю на прежнем месте, хорошо, что приняли обратно.

– Где?

– В универмаге, продаю парфюмерию и косметику. Мы ведь с Сашей там и познакомились.

Арине стало жаль эту яркую птичку.

– Как ужасно. Но вы держитесь молодцом.

– Спасибо. К хорошему быстро привыкаешь. Первое время думала, что сойду с ума. Свекровь меня то ругала, то успокаивала. Я не одна. Мы с ней дружим.

– А что стало с Басмачом? С вашими зверюшками?

Спросила Арина участливо.

– Собак почти всех удалось пристроить в поселке. Нам ветеринар помогла, знакомая. Да вы должны помнить ее. Конечно, должны. Федор ее отыскал, когда спасли Изауру. Кошка, кстати со мной, то есть с нами. Басмач не остался у новых хозяев нашего дома, не захотел. Его муж вашей подруги пристроил к кому-то в деревню, кажется на пасеку. Бедный дед, я его почти любила. Вроде бы ему живется сносно. Не как у нас, конечно, но сносно. Он меня все утешал: «Не плачь, красавица, глазки красные, нехорошо. Муж у тебя как кот, упадет на четыре лапы. Назад старика возьми тогда. Ладно?» Замечательный дед. Шайтана с собой забрал. Кажется все. А как вы?

– Работаю помощницей по хозяйству. Немного горничная, немного кухарка, немного прачка.

– Ясно.

– А кому легко?!

Сказали они одновременно наполовину серьезно, наполовину шутя. У Арины потеплело на сердце. Она уважала тех, кто держался на плаву и бодрился не смотря ни на что. Вот только…Федор. Федор. Что с Федором. Уж у него то все должно быть замечательно.

– Заходите ко мне в магазин, поболтаем. В конце концов, мы с вами живы-здоровы. Не то, что некоторые. Ужасный год. Столько людей погибло. Таких людей! Федор вот тоже пропал в своей Африке, или где? Вы ведь с ним не поладили тогда. Классный был мужик.

– Был?

– А что вы думаете? Как пропадают во время войны или беспорядков? Что там было переворот? Я не помню… Революция?

Она продолжала щебетать. Арина переспросила еле слышно.

– Пропал? Пропал? Федор?

Обледеневший асфальт покачнулся, вздыбился и ударил по лицу. Из пакета сюрреалистическим натюрмортом вывалились на снег мандарины и яблоки. В голове вспыхнуло и взорвалось солнце.

 
Криком замерзшим вспоров сеть тишины.
Я уверяю себя, что в случившемся нету вины.
Ни единой капли, миллиметра, грамма.
Нет моей вины, как ни странно.
Нет. Совершенно. Абсолютно. Точно.
Минуты складываются в одинокие ночи.
Ветер перелистывает судьбы страницы.
Господи, может все это мне снится?!
Лишь мимолетность чудовищного кошмара…
Пусть все пройдет. Сумасшедший подарок
Вымаливаю. Напрасно ли, ответствуй!
Победи Дракона единственным жестом.
Разгони тучи взмахом ресниц небрежным.
Пусть все вернется к понятию ПРЕЖДЕ.
Пусть он живет. Пусть даже любит другую.
Господи, эту чашу не донесу я…
До губ. Испить не смогу. Не по силам.
Более ничего не прошу……. И никогда не просила.
Пусть смеется, дышит, целует. Тебе ничего не стоит!!!!!!!
Пусть он будет. Все остальное пустое.
 

* * *

– Арина! Арина. Ты меня слышишь?

Кто-то шлепал ее по щекам, теребил, приоткрывал веки.

– Арина!

Она застонала от нежелания возвращаться обратно. В мир, где больше не было ЕГО. В мир, который перестал быть нужным. В мир, который обходился с ней неоправданно жестоко.

– Арина!

По лицу потекли слезы. И сразу, селевым бурлящим потоком на сознание обрушились чрезмерно громкие голоса врачей, режущий глаза, ядовитый свет лампы, прикосновения чужих рук и боль.

– Вася?

– Ну, вот и молодец.

Растолстевший, пышущий теплым оптимизмом, он наклонился над плывущей каталкой, погладил восковой лоб девушки.

– Разве так можно, дорогуша! Пропала, не звонит, не приходит! На тебе, Вася сюрприз. До чего себя довела! Я тебя не сразу узнал.

– Ба…

– Что?

– Бабушка. Одна…

– Не горюй. Я к ней пошлю пару студенток. Помоют, накормят. Ключи где? В сумке?

– В кошельке.

– Ага. Где ее сумка? Мария Петровна, Мария Петровна! Вызывайте реанимацию! Быстро! Эй, дорогуша….

Она провалилась в ласковую тишину. Подхваченная переливающимися полосами света, заскользила вниз по наклонному желобу, стены которого вытянулись, сомкнулись, образовав трубу. Скорость падения и время перестали существовать. Тишина переросла в вибрирующую молчаливую предгрозовую. Пространство свернулось, скомкалось, сжалось в точку и исчезло.

* * *

Арина поняла, что лежит на зеленой доброй траве. Вдалеке плывет, заполняя собой прозрачный воздух, негромкая нежная мелодия. И голос, ласковее которого представить невозможно, обращается к ней.

– Бедная моя…

Лицо, склоненное над Ариной, правдивое в каждой линии, ясное, светлое, Славянское… Русые волосы, заплетенные в косу, уложены высокой короной. Длинная белая шея, молочно-белая и покатые плечи, не прямые с выступающими косточками, а мягкие, округлые… теплые. К такому хорошо прильнуть и вздыхая, поведать самые сокровенные или тяжелые мысли.

– Бедная моя… внученька.

– Бабушка?

– Все будет, все о чем мечтала. Твое терпение и доброта, мои молитвы, ЕЕ милость. Не печалься, детонька. Все будет. И обо мне не плачь. Он тебя любит. Твой грешник. Станете двумя крыльями. А сюда не спеши. Успеется. Редко кому удается обрести себя целиком и взлететь. Ты заслужила. А он – нет. Но он будет прощен, для тебя, ЕЮ. Ступай, не холодей только сердцем, неразумная моя. Ступай.

– Бабушка.

– Мне легко теперь. И ты не плачь.

– Бабушка?

Трава выросла, обняла шелково, убаюкала, запеленала в кокон. Далекая песня, доброй рукой дотянулась, погладила, подняла. Вспыхнул брызгами невероятно белый свет. Распахнулся навстречу, сжался, втягивая, и понес вдоль берегов спокойной реки. Мимо. Вверх. Обратно?

* * *

– Арина.

– Арина.

– Арина. Вот и умничка. Вот и молодец. А то помирать собралась. Тридцать первого декабря. Другого времени не подобрала? Мы тут намылились спокойненько попьянствовать, ну спасибо дорогая, удружила. Больше копыта не отбрасывай. До нового года два часа осталось. Народ как раз успеет картошку с огурцами на стол поставить, хлеб нарезать… чай заварить. В реанимации тоже люди работают. Дай им передохнуть, праздник отметить. Идет?

– Ба…

– Не волнуйся о ней.

По тому, как он отвел глаза в сторону, Арина все поняла.

– Она умерла?

– Да. Но лицо спокойное, с улыбкой. Наверно во сне. Отмучилась старушка. Ты не волнуйся ни о чем. Похороним. Все будет в порядке.

– Кто?

– Похоронит что ли? Да я сам. Не переживай. С утра съезжу, обработаю ее, уколю, чтобы долежала до похорон, не пахла. Да она худенькая, а дома у вас прохладно. Долежит. А через день все устроим, не дрейфь. Родственники есть? Кому телеграмму дать?

– Нет. Я не знаю где. Отец… Никого нет. Никого.

– Ну, и без них обойдемся.

Он бурчал что-то ободряющее, советовался с молодым реаниматором, сам менял флаконы на капельнице. Арина хотела, но не могла уснуть. В тяжелой, словно заполненной свинцом голове вспыхивали и гасли искры дикой боли. Онемевшего тела девушка вообще не чувствовала. Разве только колючий холод в груди.

– Что со мной?

Сестра уловила ее вопрос, верней прочитала по губам.

– Сердце. Такая молодая и на тебе. Ничего, оклемаешься. Вовремя привезли. Повезло.

Повезло? Повезло? ПОВЕЗЛО?

– Что-то еще хотите сказать?

Над ней нависал врач. Худой точно велосипед. С тонкой шеей и выпирающим кадыком.

– С новым годом, доктор.

– Да вы юмористка. Спасибо. И вас.

Он ушел. За стеной зашевелился чужой разноголосый смех. Слишком громкий. Бесцеремонный и циничный. Арина хотела уснуть. Отключиться. Был бы штепсель, чтобы вырвать его из розетки! Увы. И бой курантов, и визг тех на кого плеснуло выстрелившее шампанское, были распрекрасно слышны. Позже она узнает, что до ординаторской добрых двадцать метров и две двери. Сейчас ей казалось, что все происходит в двух шагах, за бумажной ширмой. Федор. Бабушка. Она сама. Новый год. Семеновы будут ждать ее завтра после обеда. Какая чушь!

– Укольчик.

Медсестра подходила еще тысячу раз. Ночь тянулась бесконечно долго. Арина вспомнила все молитвы, какие знала и прочитала их. Все смешалось в ее сознании. Из стены, на которую падал яркий свет, проступало лицо Марины. Она повторяла, что Федора больше нет.

– Вы ведь не поладили с ним тогда…

Не поладили? Мы не поладили?

– …Если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.

– Федор, мне нечем дышать. Федор, к кому мне кинуться и плакать, плакать, плакать? Федор…

Он сидел рядом, огромный и светлый. В алом джемпере и черных брюках. И притворялся рассерженным.

– Противная девчонка! Повесила нос и хнычет. Хорошая порка, вот чего тебе не хватает.

– Федор… Федор… Федор!

– Что?

– Федор.

– …

– Федор.

– …

– …

– …

– Она зовет какого-то Федора. Муж? Друг? Надо ему сообщить.

– Некому сообщать.

Отрезал голос Василия. И повторил.

– Некому.

– Понятно. Жаль девочку. Кто у нее есть? Родители? Родственники?

– Мы с Аленой. Больше никого.

– Вообще?

– Абсолютно. Так что в случае чего – зови, распишусь.

– …

– Эй, открой глаза! Быстро!

– …

– Молодец. Узнаешь меня?

– Да.

– Какой сегодня день?

– Первое января.

– Седьмое. Так что с Рождеством тебя, дорогуша!

– Не может быть. Бабушка.

– Похоронили, не волнуйся. Соседей угостили, тех, кто пришел. Немного, человек пять. Одна, эх и шустрая бабка! Электровеник, честное слово. Очень нам помогла. Варила каши, посуду мыла. У тебя дома прибралась. Но Алена ей все равно ключи не оставила. Они у нас. Двойной комплект. У тебя в кошельке были деньги. Мы добавили совсем немного. Но в собесе должны будут выдать помощь. Ты богатая женщина, Родионова. Две тысячи таскала с собой. Возьми к себе в напарники. А! Звонили, как их… Семеновы! Интересовались. Кто они тебе? Их водитель привозил лекарства по списку, который мы с заведующим диктовали. И, доложу тебе, не все эти лекарства можно купить в Заранске. Многие только в Москве. И стоят они, кстати, недешево. Если не сказать больше. Ага. Самолет твои Семеновы за ними гоняли, что ли в столицу? Шучу. Так что спасали тебя по первому классу. Сегодня в отделение поднимут. Полежишь в кардиологии. Не мычи, никуда не денешься. Алена приходила к тебе вчера, но ты была никакая. Я ей уже позвонил, вечером забежит, или завтра с утра.

– …

– В туалет хочешь? Сейчас. Не делай зверское лицо, я не мужик, а медик. Не, ну иногда мужик. Вот поправишься, буду домогаться, не раньше. Светлана! Светлана! Обслужи мою золовку. Или кто ты мне? А?

* * *

В маленькой двухместной палате, Василий не соврал, такие палаты всем подряд не полагались и означало это именно лечение по первому классу, было тепло и светло – хорошо, на совесть заклеенные окна, выходили на южную сторону. На тумбочках не резвились тараканы. В углу имелся умывальник, за дверью общий с соседней палатой туалет. Лежи не хочу. По совковым понятиям – условия замечательные. Сокамерница, так она сама себя называла, эффектная дама – директриса детской музыкальной школы, попалась общительная, щедрая и веселая. Так что лежали дружно. Георгина Пантелеймоновна интеллигентно, как умела только она, посылала врагов, рассказывая очередную байку про интриги в композиторских и около музыкальных кругах. Мило сплетничала, приукрашивая события для пущей образности. Она была совсем молодой – тридцать семь, задорной, лукавой и насмешливой. Впрочем, под бархатными перчатками угадывались стальные когти.

– Вообрази только. Мне нужна для отчетного концерта свежая песня для хора мальчиков. Есть и подходящая мелодия, оркестровая Паулса. Так? А с текстиком проблема. Хор отличный. Вытянут ну почти, что угодно. Вокализ дивный. А мы все в миноре. Просили кой кого, сочиняют полу пионерскую туфту про дружбу и костры в ночи. Мелодия то бодрая, но не до такой же степени. Короче мы уже готовы похоронить идею, почти. Тут моя сестренка, младшая, тот еще образчик, сообщает, что в город вернулась Майлсон. Кому она нужна с ее воплями о несчастной любви, так? Сестра говорит, что попытка не пытка и кассету с записью относит. Что? Лина моложе меня на двенадцать лет. Откуда они знакомы? Их подружил спорт. Майлсон, а еще уверяет, что не еврейка, курам на смех, с такой то фамилией, да, да, и грассирует самым израильским образом, Майлсон у нас почти что фанатка фитнесса. Ни дня без зала. Можешь себе представить. А моя младшая, одержима идеей похудания. Зачем, спрашивается. Нормальная фигура у девчонки. Ножки, правда, подкачали. Но это не так уж и смертельно. В общем, пару лет назад они и познакомились, кто-то кому-то на ногу наступил. Моей палец в рот не клади. А этот поэтический цветочек пытался спорить. Лина, моя, так и говорит, что чуть не придушила Наталью при первой… встрече. Потом выяснилось, ху из ху. Моя закатила глаза в благоговейном ужасе. Теперь дружат. К чему я все это? Да…. Моя прелесть, кошка драная, кассету и отдала. Ну, я ждала, конечно, всякого. Майлсон все-таки, не Пушкин. Но ТАКОГО!