Текст книги "Поймать навь (СИ)"

Автор книги: Наталья Лашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

      Лес встретил нас приятной прохладой и свежестью. Стоило войти под сень вековых дубов, растущих на опушке, как единорог принял свой естественный облик и, тяжело бухая огромными копытами, затопал рядом.

     Интересно, почему единорогов всегда рисуют маленькими лошадками, да еще и похожими на козлов? На деле это громадные зверюги, выше любой лошади на добрый локоть, да еще обладающие весьма немаленькими клыками! (Так что они не совсем травоядные, но сами почти никогда не нападают.) А ещё единороги умеют превращаться в людей, но не любят. Потому что считают подобный образ недостойным, да и рог никуда не спрячешь.

     Живут они на островах. Местные аборигены считают их практически богами, или особами очень к ним приближенными. Каждое слово единорога – закон. Потому законов в привычном понимании слова там нет. Единороги творят что хотят, правда, творят достаточно разумно, местных не обижая. Так что живут там люди достаточно неплохо.

     Все острова поделены на рации. Каждой из которых заправляет одна единорожья семья. В рации жило от 10 до 50 семей аборигенов. Платили налоги, растили пропитание, единороги не прижимали людей. Людей они считают, конечно, существами низшего порядка, но относятся как к детям. Не очень разумным, нуждающимися в попечении, но строгом воспитании.

     Правда, конечно, рождаются иногда и у единорогов такие вот странные дети. Ну не хотят они жить на островах, не хотят управлять рацией, 'воспитывать' людей. И сбегают они из дома с первым торговым судном. Живут, правда, отшельниками. Не обязательно в лесу, как наш Сагитт. Могут и в городе, в шикарном особняке жить, никого не принимая, ни с кем не общаясь.

     Сагитт меня частенько удивлял. Он относился к людям не как детям умом скорбным, а практически как к равным. Правда, был ворчлив, занудлив, и мог вывести из себя даже дракона, после чего вздыхал и говорил, что его не ценят, не любят, не уважают. Терпела его только жена.

     Дети, слава богам, пошли характером не в отца. На всего придирки девчонки улыбались, и махали рукой. Единорожкой родилась только одна. Средняя дочка – Арлена. Она практически всегда была в человеческом обличье, а маленький золой рог во лбу придавал белокурой прелестнице неожиданное очарование. Отбою у ней в женихах не было. Каждая семья в поселке, где был взрослый сын, хотела заполучить её в невестки. По приданию единорог приносит счастье. А на деле – они обладали удивительной способностью – все что они сажали, росло как на дрожжах, все телята, жеребята, цыплята и прочая дворовая живность, ими покормленная никогда не болела. Так что была от единорога в семье ощутимая польза.

     Шагая под сенью огромных деревьев, я наслаждалась тенью и прохладой ею даваемой. Владомир шел молча, судя по наморщенному лбу, он о чем-то размышлял. И размышления были не веселыми.

     Леший топал, шумно фыркая и совершенно по лошадиному мотая головой. В полумраке леса шкура Сагитта слегка светилась серебристым светом, хотя наибольшее впечатление он производит ночью при полной луне. Владомир с интересом посмотрел на единорога. Я тоже залюбовалась статным зверем и, засмотревшись, чуть не полетела носом, споткнувшись о корень, некстати торчащий из земли. Владомир едва успел меня поддержать.

      – Осторожней.

      – Постараюсь, – ответила я, принимая вертикальное положение.

      Дальнейший путь до шалаша отшельника прошел без происшествий. Мы остановились на краю полянки, посередине которой стояло жилище Старого Хенги. Рядом с шалашом тлел костер, над которым висел котелок, исходящий аппетитно пахнувшим парком, сам Хенги сидел рядом и что-то выстругивал из куска деревяшки, напевая под нос монотонную песенку своего народа.

      Хенги был чуваем, этот народ жил много южнее, на берегу самой большой реки в нашей стране – Волте. Как он попал к нам, история умалчивает, но со слов самой старой жительницы поселка, бабы Нюры – Хенги жил тут, когда она была совсем маленькой.

     Сам отшельник о себе рассказывать не любил, хотя слыл добродушным малым и проповедовал любовь к ближним, терпение и понимание.

      Хотя были слухи, что когда к нему нежданно заявилась банда разбойников во главе с Длинным Косьмой (который слыл самым мерзким типом среди разбойничьего племени), он погнал их из лесу не любовью к ближним и проповедями, а натравленными на лихоимцев ручными медведями.

     Его отношения с дикими животными удивляли даже Сагитта. Не раз он, сидя в корчме, недоумевал по этому поводу. Грозясь, что узнает, каким способом отшельник приручает зверей к себе, а они его не трогают.

     Хотя, признаться честно, нашему отделу Хенга частенько мешал работать. Себя он считал великим миротворцем и любил выступать в роли адвоката. Стоило "несправедливо обиженному участковой ведьмой" прибежать к отшельнику и пожаловаться на произвол чинимый властями и, что существенно, процитировать пару любимых изречений о мире, добре, справедливости Старого Хенги, как тот бросал все и несся ко мне в отделение доказывать невиновность очередного клиента.

      У меня его регулярные приходы вызывали головную боль и желание позорно дезертировать, потому что на доказывание вины очередного преступного элемента уходило гораздо больше сил времени, чем на поимку самого преступника. Правда нужно отдать старому отшельнику должное – он всегда извинялся и признавал свою неправоту, кляня, на чем свет стоит, свою доброту и наивность.

      В общем, совершенно понятно, зачем Степан побежал к отшельнику – надеется на его защиту. Ладно – сейчас разберемся.

      – Мир дому сему. – Торжественно топнул копытом единорог.

      – И вам поздорову, – отрываясь от своего занятия, приветствовал нас отшельник. – Проходите гости дорогие, всегда рад.

      Мы прошли на поляну, и присели у костра, точнее я и Владомир – присели, а единорог остался стоять, вяло отмахиваясь хвостом от комаров и мошкары.

      – Чем обязан вашему неожиданному визиту? – искренне полюбопытствовал отшельник.

      – У тебя Степан Козлодоев прячется? – без всяких предисловий спросила я. Хенга поморщился – он предисловия любил, и чет оно пространней, тем больше уважения вызывал у него пришедший. Но хоть Хенга и морщился, но на вопрос ответил.

      – Ну почему же – прячется, госпожа участковая?! Он у меня силы духовные восстанавливает, карму чистит, вот вечером будем чакры ему заряжать. Совсем человек о здоровье не печется, все о людях, о правде жизни заботится.

      Старый Хенги скорбно покачал головой, и тяжело вздохнул. Если бы я не знала отшельника уже почти пять лет – подумала бы, что он издевается, и нарочно прячет этот преступный элемент.

     Но Хенги просто не верил в то, что существуют плохие или, как он говорил, "недобрые" люди. По его мнению были "чистые душой, но с кармой загрязненной, с чакрами ослабленными, здоровьем слабые". Какая радость, что Старый Хенги живет не в поселке, иначе у нас были бы совершенно невыносимы условия работы.

      – Уважаемый отшельник, дело в том, что этот ваш "не пекущийся о своем здоровье человек" – проходит у нас по делу о разжигании межнациональной розни и подстрекательстве селян к беспорядкам и неподчинении властям.

      – Как же так, госпожа участковая? Не может такого быть! – отшельник вскочил, и его куцая бородка гневно затряслась, он замахал рукой перед моим лицом. – Не дам доброго человека на поругание властям, он мне все про вас, лиходеи, рассказал!

      Я вздохнула, а Владомир вытащил из сумки пресловутый "Вестник" и молча протянул его Хенги. Тот кочевряжиться не стал, газету взял и углубился в чтение, водрузив на нос очки, вытащенные из кармана своей хламиды.

      – Отшельник, то отшельник, а благ цивилизации и прогресса не чурается, – наклонив голову ко мне, прошептал единорог. – Как думаешь – проникнется важностью момента?

      – Думаю – да. Все что пишет этот поганец полностью противоречит постулатам и заветам нашего миротворца. – Единорог хмыкнул.

     – Владомир, а откуда у тебя газета?

      – Прихватил, когда на речку собирались, мало ли пригодится...

      – Ну, вот и пригодилась, – Сагитт мрачно поглядывал на отшельника. С тем, что тот проникнется, он был совершенно не согласен.

      Отшельник дочитал статью, и газета полетела в тлеющий костер, который робко лизнул ее язычком пламени, распробовал, радостно взвился и проглотил пресловутую бумажку, оставив от нее только легкий пепел.

     Старый Хенги смотрел на нас молча, его лицо раскраснелось от гнева. Мы прятали глаза, изображая мировую скорбь, но в душе посмеивались (я так точно). Наконец отшельнику надоело молчать, миротворец должен творить мир, и даже если его в очередной раз обманули в лучших чувствах, то никогда не поздно помочь правой стороне и заодно восстановить свой пошатнувшийся авторитет. "Вернуть себе лицо" – так сказать.

      – Как он мог!?– заламывая руки, возопил Хенги. – Он пришел ко мне сирый и оборванный, просил о помощи! А как он цитировал Тертерона Великомудрого – "Говори правду, невзирая на происки врагов твоих, пусть в твоем сердце горит огонь бесстрашия, ибо враги твои – суть ничто пред правдой твоей!", – отшельник закрыл лицо руками и, совершенно обессиленный таким чудовищным обманом, опустился на траву.

     Наивный отшельник. Уж сколько раз его надували, сколько пользовались его добротой. Тот же Длинный Косьма, как только заболевал или получал стрелу в зад – прибегал, приползал, а иногда его и приносили к Хенге. Хенги неизменно лечил поганца, тот обещал, что никогда не будет грабить и они, довольные друг другом, расходились до следующего раза.

      Мы переглянулись. Доверчивого отшельника было жаль. Я подождала, пока Старый Хенги успокоится.

      – Так вы нам скажете – где сейчас Степан Козлодоев? – деловито уточнил Сагитт

     Хенги виновато смотрел на нас. Он прекрасно понимал – какую свинью он подложил этой пущей. Владомир дернул меня за рукав платья.

      – А что это за место?

      – Заповедная Пуща – место, находящееся на границе двух районов, нашего – Чинского и соседнего – Лужского. Это небольшая дубовая роща является природной аномалией, войти туда можно лишь с разрешения Хранителя. Получить такое разрешение почти невозможно, но видимо наш друг Хенги, воспользовался тем, что с Хранителем он имеет тесные дружеские отношения. Не так ли уважаемый? – я не смогла удержаться от небольшой шпильки в адрес отшельника.

      – Так, – покаянно вздохнул Хенги. – Но Степан так мне расписал все притеснения со стороны старшей участковой ведьмы, что я не мог ему не поверить!

      – Лучше бы вы больше нам верили, – недовольно топнул копытом единорог. – Кто месяц назад добился освобождения из-под стражи трех браконьеров, которые уверяли всех, что по ошибки в лес пришли и никого убивать не собирались? А через сутки я нашел у логова труп волчицы, со снятой шкурой!

     – Но я же сам вырастил тех волчат, – попытался оправдаться отшельник.

     – Лучше бы их растила мать! – единорог в вопросах своей вотчины был строг. Браконьера мог и за ноги на дереве повесить. Его боялись, но нарушать закон все равно шли. Правда не местные, а пришлые бродяги. Местные горьким опытом давно научены били.

     Сагитт каким-то непостижимым образом знал кто срубил дерево без спросу, а кто лося пристрелил. Так что визит разъярённого единорога в поселок за нарушителем являлся вопросом времени. Говорили, что первый год, как Сагитт тут поселился, его пытались обмануть. Присыпали следы перцем, уходили вдоль реки по мелководью, капканы позади себя оставляли. Все было впустую. Леший являлся в дом нарушителя еще более злой, а капканы живописно расставлял по двору браконьера.

      – Все ясно, – я решительно встала, – будем надеяться, что данный случай послужит уважаемому отшельнику хорошим уроком на будущее. Впредь, прежде чем прятать кого бы то ни было в Пуще – посоветуйтесь с нами. Пошли Владомир, здесь больше делать нечего.

      – В Пущу не пойдем?

      – Не вижу смысла, – я пожала плечами, – Ни у одного из сотрудников отделения нет разрешения на вход, а Козлодоев еще долго из Пущи носа не покажет. Пока Сагитт, спасибо за все.

      – Я сейчас домой схожу, а ближе к ночи приду в село, вдруг и правда беспорядки начнутся?! – единорог кивнул головой и бесшумно скрылся в кустах. До сих пор не понимаю – как он может с такими габаритами передвигаться так бесшумно? Правда бесшумно он передвигается не всегда. Обычно он громко топает, фыркает, и всячески оповещает о своем присутствии задолго до появления.

      Дорога домой была скрашена разговором с Охотником. Владомир пытался отвлечь меня от неприятных размышлений расспросами о моей жизни, учебе, работе. Надо отдать ему должное – тактику "отвлечения" он выбрал правильную. Когда мы подошли к околице, я уже полностью успокоилась и перестала думать о неприятностях, свалившихся на мою бедную голову.

      Вечерело. Жара переплавилась в приятное тепло, и мне безумно захотелось снова на реку. Искупаться в тишине и насладится покоем. Но я отчетливо понимала – что сей поход мне не удастся, дома меня наверняка уже ждет Марес и наволог с материалами для очередного отчета, а то и парочка заявлений от граждан, которые в мое отсутствие принимал Пушистик. Я тяжко вздохнула. Ладно, разожгу во дворе костер и буду печь картошку, а заодно подготовлю отчет о проделанной работе.

      – А давай картошки испечем? – Охотник как будто читал мои мысли. А может и читал?

      – Я тоже об этом сейчас подумала, – я улыбнулась. – А ты не устал от моего общества?

      – Нет, ты меня совершенно не утомляешь, – Владомир приобнял меня за плечи и я не стала скидывать его руку, наоборот еще плотнее прижалась к нему. В конце концов – ну и что, что он Охотник – мне лично он ничего плохого не сделал. Имею я право на личную жизнь или нет?!

      Поселок встретил нас весьма оживленными гражданами. Они стояли небольшими группками и что-то очень бурно обсуждали. Причем отдельные личности перебегали от одной партии людей к другой и размахивая руками что-то пытались доказать или в чем-то убедить селян. Некоторых из подобных активистов я узнала, это были завсегдатаи отделения, вечно жалующиеся на приезжих, или на жителей села не относящихся к роду людскому. Так, все ясно – Козлодоеву лучше еще очень долго не попадаться мне на глаза.

      Я медленно шла по улице под руку с охотником – граждане меня замечали и прятали глаза, а подстрекатели прятались за стыдливых граждан. Надо это безобразие прекращать иначе все закончится очень плохо.

      – Так граждане, в чем дело? – я остановилась посредине улице, и строго оглядела собравшихся. – По какому поводу собрание?

      Граждане молчали и слаженно сопели, наконец, из толпы раздался выкрик:

      – Так вот, собираемся приезжих гнать в три шеи, решаем с кого начать, чтоб значиться не обидеть никого, а то тут каждый второй то кум, то сват, то брат местным.

      – А с какой это радости, позвольте спросить, вы их гнать собрались? – я слегка возвысила голос.

      – Так вот же, в газетке прописано – дескать, навь среди них, приезжих. Людишек почем зря жрет, а власть сделать нечего не может – вот мы значиться и решили сами энтот вопрос решить, – раздался в ответ уже другой голос.

      – Как представитель этой самой власти – заявляю, что по поиску и отлову нави ведутся все нужные оперативно-розыскные мероприятия. К нам из Столицы прислан специалист, который и занимается этим делом. Приезжие граждане здесь совершенно не причем. – Толпа недовольно заворчала, снова ссылаясь в своей правоте на печатное издание. Видимо Козлодоев был для них единственным авторитетом. – Редактор "Вестника" и по совместительству автор данной статьи объявлен в розыск. Он обвиняется в подстрекательстве к разжиганию межнациональной розни. Так что, кто не хочет попасть под данную статью вместе с ним – попрошу разойтись по своим домам, остальным будет предъявлено обвинение в подстрекательстве к массовым беспорядкам, хулиганству и еще чему-нибудь, что потом придумаю! У меня дел пять лежит нераскрытых от предшественника.

     Я оглядела толпу. Мой взгляд и при хорошем моем настроении мало кто выдерживал, а сейчас и подавно.

      Народ вроде проникся но, все еще недовольно ворча, начал разбредаться по домам. Я облегченно вздохнула. Может, пронесло?!

      – Здорово ты их разогнала, – улыбаясь, сказал Владомир.

      – Ага. Здорово – до сих пор коленки трясутся. До последнего думала – что не послушают. Уф, пойдем домой, – у меня и правда ноги дрожали

      – Пойдем, – радостно согласился Охотник.

      Дома меня, как я и предполагала, меня ждал Марес с навологом, и скучающий Савка. Для разнообразия они сидели на скамейке в саду (точнее, сидели Савка и Каратес, оборотень лежал рядом в своей клыкастой ипостаси) и смотрели на затухающий костер. На земле лежала приличная кучка картошки, явно ждущая своего часа, дабы отправиться в угли на запекание. Нет, положительно все сегодня читают мои мысли!

      – Привет честной компании.

      – Охотник переехал к тебе жить? – поведя ушами, спросил оборотень.

      Ответить я не успела, Охотник слегка отодвинул меня в сторону.

      – А какое дело вам уважаемый, до того где я живу?

      – Мы беспокоимся – Таша слишком много времени проводит в вашем обществе, – Марес сел, согнув длинные ноги в коленях, и внимательно посмотрел на Охотника. Костер отражался в красных глаза оборотня, придавая его морде агрессивное выражение.

      – Хм, это плохо? – Владомир склонил голову к плечу. Глаза, даже красные, ан него впечатления не производили.

      – Мы беспокоимся, – с нажимом повторил оборотень,– Таша такая одна осталась, и ваши коллеги приложили руку к истреблению ее сородичей.

      – Я обязан оправдываться? – не меняя интонации, поинтересовался Охотник.

      – Нет. Но нам хотелось бы быть уверенными... – сам Савка уверенным не выглядел. И видимо вообще был против этого разговора.

      – Уверенными в том, что с вашей участковой ведьмой все будет в порядке. Я правильно вас понял? – Владомир посмеивался над приятелями. Приятели это видели, но сохраняли лицо.

      – Правильно, – вернувшись снова к созерцанию костра, сказал Марес.

      – С ней все будет в порядке, я не собираюсь никого истреблять, – Охотник сел на траву.

      – Попробую поверить вам на слово, – Оборотень вздохнул и положил голову на лапы. Владомиру он не верил.

     Сам предмет неверия беспечно пожал плечами, я не долго думая, присела с ним рядом. Марес посмотрел на меня с легким удивлением, но ничего не сказал, Савка был занят закапыванием картошки в горячие угли, а Каратесу видимо было абсолютно плевать на все, что напрямую не касалось его работы.

     Ну, оно и к лучшему. Хотя странно – не в моих правилах доверять первому встречному, но от Охотника исходило чувство покоя и безопасности. Мне было хорошо рядом с ним. Надо будет посмотреть старые записи про них, может это просто побочный эффект их Дара? Жаль если так – Владомир мне нравился. Нет, я, конечно, не влюбилась, просто рядом с ним я чувствовала себя намного увереннее.

      По углям мягкой волной пробегали искры. Казалось, что кто-то гладит их большой мягкой лапой. Я сидела, обхватив колени, и смотрела на затухающий костер, от него шло ровное тепло.

     Где-то в кустах пел соловей, обожаю трели этой птички, они всегда напоминают мне детство. Будучи маленькой, я частенько вылезала в сад по ночам и искала соловья, мне казалось ,что это должна быть очень красивая птица. Я улыбнулась своим мыслям, подняла голову и посмотрела на небо, глядевшее на нас мириадами безумно ярких звезд, какие бывают только в начале лета. Луна, свесив рожки, улыбалась земле, легкий ветер трепал ветки деревьев.

     Я всегда любила ночь. Любила когда тепло и можно сидеть вот так у костра, любила зимой смотреть через разукрашенное морозом окошко в темноту, любила слушать дождь, сидя на веранде. Ночь казалась мне живой, точнее живым.

     Когда-то очень давно, мне было лет пять или шесть. Тогда я еще жила дома. Летом, в сумерках, я сидела на качелях и смотрела в медленно темнеющее небо. Мне очень хотелось поймать момент, когда загорится очередная звезда. И вот во время такого бдения, я вдруг увидела на небе коня. Огромного, черного, в его гриве и хвосте искрились золотые искры. Он неторопливо шел прямо по воздуху, небо там, где он проходил, стремительно наливалось ночной темнотой.

     Я застыла на своих качелях, боясь спугнуть дивное видение. А конь так же неторопливо шел по небу, совершенно не обращая внимания на двуногое недоразумение с открытым ртом.

     Уже, когда я училась в Академии, я узнала что есть такие существа – элементали. Есть элементали воздуха, огня, воды. Считается, что они не видимы, но иногда появляются в образе лошадей. Безумно красивых, огромных, те кто их видел хотя бы раз, никогда не забудут этого чуда.

     В то лето я видела много таких лошадей. Я просыпалась пораньше, чтобы увидеть утро. Белоснежную кобылу с розовыми хвостом, гривой и копытами. Я сбегала к реке, где не было купальщиков и вездесущих рыбаков, чтобы поглядеть как на порогах, взбивая пену копытами, несется полупрозрачный светло-серый конь.

     А в сумерках я видела ветер. Мне он казался самым красивым. Серебристо-голубой, с ярко-синими глазами. Он подходил совсем близко ко мне, заглядывал мне в глаза, и казалось, улыбался.

     Это было летом. А осенью я попала в Академию. Детство кончилось, я перестала видеть прекрасных лошадей-элементалей. Но нет-нет да и вглядывалась до рези в глазах в сумеречное, темнеющее небо, надеясь увидеть чудо. Иногда, казалось, что я слышу тихое ржание в порыве ветра, а утром, сквозь сон, дробный перестук копыт за окном... Я никому никогда не рассказывала о том, что видела когда-то.

     Сегодня по темному небу плыли красноватые облака. Как будто блики углей от нашего костра долетали до них, слегка подкрашивая.

      – Я где-то слышал легенду, – подняв глаза к небу, вдруг нарушил молчание водяной, – о том, что такие облака на краю земли лепят бессмертные короли из своей крови.

      – Красиво... интересно – откуда эта легенда пошла? – поинтересовался Владомир.

      – Как и все легенды – из ниоткуда, точнее из людских фантазий. – Единорог появился совершенно бесшумно за моей спиной и положил голову мне на плечо, чем подтвердил еще одну легенду.

      – А говорят – единороги подходят только к невинным девицам? – я, улыбаясь, глядела на лешего снизу вверх.

      Сагитт на это только раздраженно махнул хвостом, и отвечать на провокационный вопрос не стал.

     – Ты знаешь легенду о королях? – заинтересовалась я.

     – Знаю, – Сагитт вздохнул. – Это легенда о проклятых королях. Когда-то давно, в седой древности, нашим миром правили семь королей. Были они могущественными магами, жестокими, умными. Мир они поделили на части и договорились не вмешиваться в дела друг друга никогда. Так они и жили очень долго. Люди привыкли к своим жестоким правителям. Правда, без нужды, короли свою жестокость не проявляли.

     Через какое-то время у них родились дети. По традиции, короли отобрали малышей от матерей как только те вышли из грудного возраста и стали воспитывать сами. Пятеро росли точными копиями своих папашей. Жестокими, беспринципными, короче – достойными приемниками власти. А вот двое. Молодой юноша и красивая девушка, никак не хотели воспринимать мораль своих отцов. Юноша хотел быть музыкантом, девушка писала чудесные стихи. Им не нужна была власть. Конечно, такое положение дел, не могло не раздражать королей. Им нужны были достойные приемники. Своих же детей они посчитали выродками. Возможно на этом все бы и закончилось, но остальные властьимущие товарищи в коронах решили, что такие дети угрожают самому существованию мира. Что это подрывает устои, рушит порядок, который был.

     Пять королей потребовали смерти выродков. Иначе, пригрозили они, будет война. Двое против пяти не выстоят. Парня и девушку привязали на скале над морем. Им вскрыли вены, и они умерли. Не сразу конечно. Девушка читала свои стихи, пока не ослабела совсем, а юноша напевал музыку, которую сочинил.

     Боги увидев такое непотребство уничтожили пятерых королей и их отпрысков, а вот тех двоих, которые подвергли страшной и медленной смерти своих детей, они оставили в живых. Им дарована веяная жизнь. С их рук постоянно капает кровь, и они постоянно слышат голоса своих детей. Девушка читает стихи, а юноша напевает музыку.

     Короли давно сошли с ума, сидя на скале, они собирают руками туман, и лепят из него облака. А кровь, текущая с незаживающих ран, окрашивает их красным.

     – Страшная легенда, – я поежилась.

     – Да ладно тебе, Таша – это же легенда, – единорог мотнул головой. Его жестокие короли не трогали совершенно, как и их страшное наказание.

      – Интересно, а короли эти наказаны так навечно, или когда-нибудь срок этого кошмара истечет? – Савка запрокинув голову, смотрел в небо на плывущие облака.

      – Легенда умалчивает об этом, – леший тоже посмотрел на небо.

     Облака плыли поодиночке, медленно. Слишком светлые на фоне черного ночного неба.

      – А правда, уважаемы, насколько легенды про вас правдивы? – прервал молчание наволог, обращаясь к Сагитту.

     Леший недовольно глянул на Каратеса.

      – Ровно настолько, насколько в эту легенду верят люди! – отрезал единорог. – У нас что – научный диспут о проблеме правдивости легенд касаемых единорогов?

      – Да ладно, не ворчи, – садись рядом. Сейчас картошка поспеет. – Савка палочкой стал аккуратно раскапывать слегка подернутые пеплом угли.

      Шкура единорога засветилась, на мгновение он превратился в сверкающее и искрящееся облако, а через секунду, уже в человеческом обличие, он сидел рядом с нами у костра. Владомир, хоть и видел процесс превращения на пляже и в лесу – но смотрел во все глаза, ночью все выглядело гораздо эффектнее.

      – Интересно – сколько девиц-красавиц в твоей родной стране, Сагитт, убегают по ночам в лес, чтобы их осчастливил своей любовью какой-нибудь единорог в мужском обличии? – как бы, между прочим, поинтересовался Марес.

      – Не знаю. – Буркнул единорог. – Я ни кого не осчастливливал. Да и не принято в наших семьях это, с человеческими женщинами якшаться.

      – А, ну-ну, конечно... слышала бы тебя сейчас твоя жена – оборотень клыкасто усмехнулся. Сагитт сверкнул на него налитым кровью глазом, но ввязываться в перепалку не стал. Хотя обычно эта парочка не упускала случая повздорить. Так сказать спустить пар на заклятом друге. Я улыбнулась глядя на них – ну чисто дети.

      Картошку водяной наконец-то выкопал и поделил между нами почти поровну. Почти – потому, что себе при этом дележе он отложил самые крупные клубни. А вот навологу от Савки достались самые мелкие картошечки. Надо будет потом поинтересоваться у водяного – чем ему уже успел насолить Каратес. У Сагитта оказался с собой хлеб, который бесподобно пекла его жена, соль принес из дома Пушистик, а кроме того еще и свежие огурцы с помидорами. В общем, настоящий пир.

      За поздним ужином обсуждали проблему поимки пресловутой нави. Я покаялась в том, что не успела предупредить старосту, заодно рассказала о попытках найти и призвать к ответу Степана Козлодоева. Выяснилось, что коллеги были очень даже курсе, так как читали утренний выпуск газеты.

     Наволог попенял мне на плохую оперативную работу, но быстро замолчал, после предложения Владомира остаться работать на периферии, дабы эту самую работу наладить. Марес ничем не порадовал – изучение останков совершенно не помогло продвинуться в поимке мерзавца.

      Мы топтались на месте, точнее это Марес с Каратесом топтались, а если быть совершенно справедливой – то один Каратес. Ведь это он ведет расследование официально, а оборотень у нас вообще в добровольной отставке, и помогает ему просто от скуки, а дело участковых – вообще маленькое, не лезть куда не просят и делиться информацией, буде таковая появится.

      Разговор незаметно сошел на нет. Картошка кончилась, и Пушистик торопливо закапывал в угли вторую порцию. Присутствующие взирали на его хлопоты с молчаливым одобрением. Откуда-то потянуло дымом.

      – Надо же, еще кто-то решил теплой ночкой костерчик разжечь и побаловать себя печеной картошечкой, – принюхавшись, сказал единорог.

      – Да, нет, не картошечкой – поведя носом, ответил оборотень, – там шашлычки жарят. Чуешь, как мясом пахнет?

      – Шашлычок – это хорошо, это даже лучше чем печеная картошка, – мечтательно прикрыл глаза Савка.

      Я сидела, прислонившись спиной к Охотнику и вдруг почувствовала, как он напрягся. Владомир закрутил головой, и начал с беспокойством принюхиваться. Его тревога мгновенно передалось мне, от былой безмятежности не осталось и следа.

      – Шашлычки говоришь, – вдруг прошипел он сквозь зубы и, вскочив мгновенно, и бесшумно растворился в темноте.

      Мы недоуменно переглянулись. Первым исчез в темноте Марес, помянув лешего, кинулась следом, за спиной слышался топот копыт упомянутого. Савка и Каратес стартвоали последними.

      Зарево пожара, висевшее над домами, было подобно огромной медузе выбрасывающей в воздух щупальца-искры. Отчетливо слышался треск горящих бревен и крики людей. Эти крики меня настораживали больше всего. Они были не испуганные, и сочувствующее погорельцам, а радостные, в них звучало безумие.

     Горело у самой околицы, там стояли дома нетопырей. Они уже давно переселились в наш поселок и чужими их никто не считал. Многие из них выходили замуж или женились на людях, рожали детей.

      Нетопыри – были ночным народом, на солнце появляться не могли: почти сразу слепли и получали серьезные ожоги. Они слыли непревзойденными травниками, к ним приезжали со всей страны за лекарствами и зельями от различных болезней. А еще они были безумно красивы; стройные с огромными миндалевидными, слегка раскосыми глазами, матовой, смуглой кожей. Нетопыри обладали гипнотическим обаянием и покладистым, добрым нравом. Ни один из них никому никогда не причинял вреда, будь то люди или нелюди.

      Да и с ними никто связываться не хотел. Поругаться легко – а к кому потом лечиться идти? Сами же нетопыри объясняли свою покладистость тем, что если они ответят злом на зло – то их дар врачевания и составления зелий исчезнет. А нетопырями их прозвали за ночной образ жизни и способность оборачиваться летучей мышью. Правда, владели этой способностью только чистокровные дети нетопырей, которым еще не исполнилось пяти лет от роду.