Текст книги "Чудесные дни в «Ужиках»"

Автор книги: Наталья Кручина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Я бегло просмотрел портреты местных жительниц. И в самом деле, каждый рисунок был аккуратно подписан большими буквами: Тамара, Матрёна, Лукерья, Марфа.

– Подожди, – вмешался Никита, – а кто-нибудь видели эти надписи?

– Не знаю, – задумался художник, – я показывал готовый портрет, надпись делал перед уходом, а лист оставлял просто на столе.

– Ну, раз ещё никто не пришёл тебя побить, есть небольшой шанс, что своих новых имён старички ещё не знают. Скольких ты обозвал? Четверых?

– Да, остальных не успел. Но не понял, к чему ты клонишь?

– Я намекаю, что было бы неплохо эти твои художества экспоприировать.

– Не понял, переведи последнее словечко.

– Это моего деда любимое словечко, выкрасть надо твои рисунки, да поскорей.

– Как ты это собираешься провернуть? Я лучше спрячусь на печке до конца лета, чем ещё раз туда сунусь. Боюсь подумать, что со мной могут сделать четыре рассерженных деда. Да уж, Гошик, подставил ты меня, спасибо.

– Пожалуйста, – задумавшись ответил на на автомате. – Ой, в смысле извини, думаю, как тебе помочь теперь.

В дверь кто-то постучал.

– Всё, это конец. Они пришли за мной, – Марк за секунду стал белый, как мел. – Пожалуйста, спрячьте меня, – его полные надежды и мольбы глаза заставили нас засуетиться.

– Прячься скорей в шкаф, забросаем тебя одеждой, – предложил Марик.

Стук в дверь повторился, кто-то настойчиво хотел к нам попасть.

– Печь остыла, давай быстро прыгай внутрь, заслонкой тебя прикрою, никто не найдёт, – я подтолкнул товарища в сторону убежища, и он послушно забрался в широкое отверстие, пока Ник открывал дверь.

На пороге стояли уже знакомые мне девочки-мухоморы.

– А! Маша и Глаша, заходите. Знакомьтесь, это Гоша.

– Вот, бабушка с дедушкой вам передали гостинцы, – та, что постарше, Глаша, стесняясь, протянула мне корзинку, накрытую нарядным цветным платком.

– И вот ещё, я на нашем столе нашла – друг ваш рисунки перепутал, – младшая протянула мне портрет своего деда. – Какой-то Марфон нарисован, судя по надписи. Не знаем такого, хоть на деда Андрея похож.

– Спасибо, Марк как раз искал этот рисунок, – я скоренько выхватил лист и спрятал за спину, пока девочка не передумала.

Мне хотелось, чтобы сестрички поскорей ушли, боюсь даже представить каково там в печке Марику, но они топтались у порога, исподтишка изучая меня.

– Ну, вам наверно пора, а то бабушка будет волноваться, – Никитка тоже хотел поскорей спровадить девчат.

– Мы вообще-то специально попросились еду вам принести. Хотели договориться с художником, чтобы он и наши портреты нарисовал, – заявила младшая, Маша.

– Его нет сейчас, вышел, – я старался говорить любезно, но мысленно уже взял их за руки и вывел на улицу. Жаль, что прирождённая вежливость не позволяла сделать это на самом деле.

– Можно мы тут подождём? – сёстры не понимали намёков, топтались на месте и уходить не собирались.

Мы с Никитой переглянулись, ну не силой же их выставлять из дома, в конце концов.

Пока я ломал голову, как бы повежливей прогнать гостей, Ник ляпнул первое, что пришло в голову:

– Представляете, наша курица сегодня розовые яйца снесла, пойдёмте в курятник, покажу вам.

Как только сёстры скрылись за дверью, я бросился открывать заслонку в печи:

– Марик, ты как? Живой? Можешь выходить, гости ушли и на одну картинку у нас хлопот меньше.

– Да я слышал всё, – из печи показался вспотевший негр, немного смахивающий на моего лучшего друга Марка. – Меня идея посетила, пока я в печи сидел.

– Поделись. Ой, ты только по дому не ходи пока, а то до конца лета будем отмывать всё, – я постелил на полу газету. – Посиди немного тут, а когда сёстры уйдут, почистим тебя от золы на улице. Ну так что за идея?

– Нужно одному из нас переодеться в девчонку и в таком виде идти за рисунками, тогда нас точно никто не вычислит и потом не узнает при встрече.

– И кто пойдёт? Ника тут хорошо знают, ты тоже засветился основательно.

– Правильно, ты пойдёшь! – оказывается, Марк уже всё решил за меня.

– Стой, стой! – я решил возмутиться для порядка. – Что значит правильно? Я свою кандидатуру не предлагал.

– Но ты же сам сказал, что у нас с Никитой большие шансы быть узнанными, а ты для деревенских пока тёмная лошадка.

– Хорошо, допустим, я соглашусь. Переоденусь, постучусь в дом, а под каким предлогом смогу зайти внутрь?

– Ну, – Марик почесал затылок, – попросишь книгу почитать.

– Ага, ты б ещё сказал – одолжить телевизор посмотреть.

– Да, действительно, книга как-то не очень… Придумал! – друг захлопал в ладоши от радости. – Во всей деревне всё ещё нет света после грозы, можно спросить, нет ли лишней свечки.

– Это ещё куда ни шло. – не очень мне хотелось ввязываться в эту историю, попахивавшую колонией для несовершеннолетних преступников, но ставить под удар Марка, за которого я, в общем-то отвечал, просто не позволяла совесть. – Хорошо, я попробую, но ничего не гарантирую, рисунки могли уже увидеть или переложить в другое место.

Когда вернулся Никита, я примерял женский халат, найденный в шкафу.

– Ух ты! Решили свою одежду не стирать, одевать что найдёте?

– Нет, не угадал. У нас есть план по вызволению трёх оставшихся портретов.

– Оденетесь в старух и пойдёте старичкам строить глазки? Смотрите, они ведь женатые люди, схлопочете по голове сковородками от их жён.

– Слушай, хватит перебивать. Уже скоро темнеть начнёт, а нам ещё картины красть, чумазика этого запечного отмывать, да поесть наконец надо по-человечески.

– Это кто тут чумазик? – обиделся Марк, не подозревающий, до какой степени он сейчас похож на трубочиста.

– А! Ёлки дырявые! Кто это? – Никита наконец увидел сидевшего на газетке Марика и подпрыгнул от неожиданности. – Маркуша, ты, что ли?

– Нет, ёлки зашитые, – передразнил его наш негритёнок, – барабашка из печки вылез.

– В общем, я пошёл, а вы тут можете дальше обсуждать хвойные породы деревьев, – я застегнул халат и направился к выходу.

– Погоди. Не знаю, что вы задумали, но мальчик в бабушкином халате – это очень странно и привлекает внимание, тебя даже коровы засмеют.

– Так я не похож на девочку?

– Гоша, ты меня пугаешь. Парнем быть неплохо, тут полно преимуществ…

– Стоп. Я хотел переодеться в девочку, чтобы меня потом никто не узнал в нормальном виде и забрать портреты, – я решил расставить все точки над и.

– Извини, но за девочку тебя не примет даже полуслепая баба Варя. Стой тут, никуда не уходи, сейчас исправим ситуацию. Вот, поешьте пока, – Ник сунул мне в руки принесённую «мухоморами» корзинку и убежал.

Вспомнив о еде, мой желудок пропел целую оперную арию, словно в нём журчала горная река, а по берегам выводила трели семья толстых серо-зелёных лягух.

– Это у тебя или у меня в животе урчит? – уточнил всё ещё аккуратно сидящий на газетке, похожий на собственный, сошедший с плёнки, негатив, Марик.

– Если честно, мне всё равно, готов уступить тебе все медали за музыкальный конкурс булькающих животов, – сказал я, открывая корзинку. – Давай лучше наконец поедим.

Заботливые соседи угостили нас от души. В корзинке мы обнаружили большой глиняный кувшин с молоком, десяток потрясающих пирожков с золотистой хрустящей корочкой, варёную картошку и ровно нарезанные белоснежные кусочки сала. Набросившись на еду и уплетая за обе щёки, два оголодавших растущих организма совершенно забыли об осторожности. Услышав, как открывается входная дверь, мы обменялись паникующими взглядами, но я быстро взял себя в руки, моментально сунул кляп, ой, то есть пирожок, Марику в рот и выставил его во вторую, холодную комнату. К счастью, друг быстро сообразил, что не нужно сопротивляться и послушно затих в укрытии.

– Вот, девчонки, ваш клиент, – Никита подвёл ко мне… мухоморок. Сёстры опять что-то принесли в пакете.

Я недоумевающе посмотрел на друга и только хотел уточнить, всё ли в порядке у него с головой, как Ник подмигнул мне и продолжил:

– Гоша, я рассказал нашим соседкам о нашем споре. – я слушал и пытался понять, что Никита затеял. – Ну о том, что парня можно переодеть в девчонку и никто даже не догадается, что он мужского пола. Глаша и Маша согласились нам помочь. Так что не сопротивляйся, сейчас ты ненадолго станешь подружкой этих сестричек.

Я обречённо вздохнул и сдался на милость хихикающих мухоморов, которые уже вывалили из мешка юбки, платья, косынки, колготки.

– Нет, только не колготки! – я решил всё же сохранить остатки мужского достоинства. – На это я не подпишусь.

– Не хочешь добровольно, заставим силой. Глаша, держи его, – младшая нахалка говорила так уверенно, что я чуть не поверил.

– Никто тебя заставлять не собирается. А одежду мы просто схватили из шкафа первую попавшуюся, пока бабушка не видела, – успокоила меня Глафира.

Её голос был какой-то мягкий, убаюкивающий. И я, словно загнипнотизированный, разрешил себя разрядить. Девчонкам будто того и надо было. Они распоряжались мной так, словно одевали свою куклу.

Вскоре на мне красовалась розовая юбочка до колен, длинные бежевые гольфы и белая кофточка с рукавами-фонариками, чёлка была прилизана на бок и заколота целым рядом блестящих невидимок.

Жаль, что большое зеркало есть только в холодной комнате. Но нет, я туда не пойду. Если засветим сейчас нашего чёрного чумазого чертёнка, крику будет… А уж вопросов – так ещё больше.

– Обалдеть! – Ник дожёвывал пирожок, обходя вокруг меня, и его восклицание прозвучало как «офафеть», но я понял, что товарищ имел ввиду.

– Отличная у нас получилась подружка. – Маша довольно рассматривала мой новый образ. – Гоша, если не захочешь переодеваться, приходи к нам завтра играть в куклы.

На улице начинало темнеть, нужно было топиться и, наскоро поблагодарив сестричек я быстрым шагом пошёл к дому «Лукера».

Уже стоя перед нужной мне дверью подумал, что для успеха операции нужна хоть небольшая легенда – кто я, откуда. Деревня небольшая, наверняка хозяева заинтересуются, что это за девочка одна шляется по вечерам в поисках свечей. Не успел я б этом подумать, как дверь резко отворилась и на меня налетела бабка с полным ведром воды. Я не успел среагировать и аккуратная симпатичная девочка, которую я изображал, вмиг превратилась в жалкую мокрую бродяжку.

– Ой, деука, милая, зашибла бенную! Вот я сляпая совсим. Заходь, унучка, оботру тя.

– Ничего страшного, бабушка, вы только полотенце дайте, я сам… – тут я чуть не дал сам себе по лбу за такую грубую оплошность, но старушка вроде бы не обратила внимание, – сама вытрусь.

Когда хозяйка отвернулась, я быстро осмотрелся в поисках стола. На моё счастье, он оказался рядом. Но только я протянул было руку, чтобы найти нужный лист среди лежащих на скатерти, как подошла бабулька с полотенцем.

– А чья ты деука? Не видала тоби ране, ни тутошняя.

– Меня зовут Г… – тьфу ты, снова чуть не прокололся, – Галя. Я сегодня приехала к подружке Маше, на выходные, – сочинял я на ходу тоненьким девчачьим голоском. – Вы не могли бы одолжить свечку? – перешёл я к делу.

Вытираясь, я словно случайно подошёл к столу, увидел портрет, прихватил рукой прямо через полотенце и сунул под мокрую блузку. Так, пол дела сделано, осталось по возможности невредимым дать задний ход.

Узнав, что я не здешняя, бабулька быстро потеряла ко мне интерес, дала свечку и проводила к выходу.

Я вышел из сеней, свернул за угол дома и увидел катающихся по траве от беззвучного смеха своих деревенских друзей – Ника и «мухоморок».

– Ну ты артист! – хохотал Ник, – «Меня зовут Галя», – похоже пропищал он, передразнивая, – Ха-ха-ха-ха-ха!

– «Сама вытрусь», – Маша, захлёбываясь смехом, еле смогла выговорить. – Вот умора!

– Эх вы, хоть бы предупредили, что будете подсматривать, не по товарищески это. Я махнул рукой на заливающуюся смехом троицу и отправился на следующую операцию под названием «Тамарик».

На первый взгляд всё оказалось просто – на стук мне никто не открыл, но дверь оказалась незапертой. Я осторожно, на цыпочках, зашёл, осмотрелся – никого нет. Отличненько, лучше и не придумаешь. Около стола на полу лежал портрет деда «Тамарика». Наверное, сквозняком сдуло. Я поднял лист, так же тихо отправился к выходу, и вдруг, возле самых дверей, чья-то сильная, непонятно откуда появившаяся рука, схватила меня за плечо. Страх парализовал все мои мышцы, от ужаса голова казалась словно набитая ледяной ватой. Вот он, конец моей молодой беззаботной юности. Теперь суд, а потом колония, сухари и вода на много лет вперёд. Мне сильно повезёт, если сейчас просто сильно побъют и отпустят восвояси. Я медленно повернул голову и наткнулся взглядом на свесившегося с печи и всё ещё державшего меня белобрысого парня со шрамом на подбородке.

– Привет, я Витя, – пацан наконец отпустил меня и легко спрыгнул вниз. – А ты к бабе Тамаре?

Я кивнул, не в силах произнести ни слова. Спазм ужаса не давал мне пошевелиться. Так, нужно собраться. Сейчас он подойдёт ко мне, я размахнусь, заеду ему кулаком в нос и убегу. Потом быстро соберу вещички, прихвачу Марка (если Марик будет сопротивляться, засуну его в чемодан, проделав дырочки, чтобы мог дышать) и бегом на вокзал!

– Бабушка сейчас корову подоит и вернётся, – парень сделал шаг в мою сторону, а я сжал кулак и занёс его за спину для большего размаха. – Пойдёшь сегодня со мной на танцы? Я приглашаю, – он подошёл ещё ближе, а я, вместо того, чтобы двинуть ему кулаком в нос, от неожиданности сел на пол.

Юбка задралась, я машинально её поправил, и тут заработал мой разморозившийся мозг. Хозяин дома ведь сейчас разговаривает не с вороватым пацаном, а с симпатичной нарядной девочкой. Совершенно логично её пригласить на танцы.

– Хорошо, давай пойдём на танцы, – я решил, что самый быстрый путь к отступлению – это соглашаться во всём. – Меня Галя зовут, я сейчас переоденусь и вернусь сюда, – пропищал я девчачьим голоском, вскочил с пола и пулей вылетел за дверь.

На улице, облегчённо вздохнув, я наконец смог расслабиться. И как вы думаете, кто лежал на траве под окнами, скорчившись от с трудом сдерживаемого смеха? Ребята не хотели спугнуть двух комиков, не знавших, что у них есть тайные благодарные зрители, поэтому вместо громкого хохота позволяли себе лишь случайно вырывавшиеся попискивания. Сейчас они были похожи на трёх огромных мышей, которые, лёжа на земле, держатся за животы и лишь повизгивают.

Мне было не смешно. Я даже думаю, что за последние пятнадцать минут на моей голове появилось несколько седых волос.

– Всё! Третьего подвига на сегодня от меня не ждите, – я шёл и от пережитого шока разговаривал сам с собой вслух. – Сейчас построю баррикады в доме и будем с Марком до последнего держать оборону, если вдруг дед «Матрон» придёт мстить за своё оскорблённое достоинство.

Дома я незамедлительно сорвал с себя всё ещё влажную девчачью юбку, одел свои, родные, спортивные штаны, а кофточку с фонариками без сожаления поменял на такую уютную, однозначно мужскую, полосатую серо-зелёную кофту, причём последнюю готов был расцеловать от переполнявшего меня облегчения. Возвращаясь в свою обычную одежду, я будто снова вернул себе своё я.

– Нет, товарищи, не для меня все эти маскарады, – снова заговорил я вслух сам с собой. – Чтоб я ещё раз! Да ни когда в жизни! За всё золото мира! Даже не уговаривайте! Ползайте на коленях, плачьте, рыдайте, рвите на себе волосы! Ни за что больше не дам себя превращать в посмешище!

На улице было почти совсем темно, и в вечернем сумраке, собирая раскиданную второпях одежду я случайно наткнулся взглядом на лежащую на полу, усыпанную золой, газетку. «Марик!» – имя друга вырвалось у меня, и колючие мурашки тут же побежали по спине. Грязный, забытый и брошенныйМаркуша заперт сейчас в холодной тёмной комнате. А я из-за всех сегодняшних волнений совершенно запамятовал про него.

Осторожно, чтобы не напугать друга, я открыл дверь, но, к огромному удивлению, не обнаружил за ней признаков его присутствия.

– Марик! – мой голос утонул в тёмной комнате. Куда же он мог деться?

Я зажёг свечку и, прежде чем поднимать панику, решил тщательно обыскать каждый уголок в доме. Тень колеблющейся свечи создавала причудливые жутковатые тени. Я бродил по дому, словно в окружении дрожащих призраков. Каждый шорох ставил волосы на голове дыбом. И куда мог деться Марк? Кому понадобился этот испачканный печной копотью мальчик? И тут меня осенила догадка! Конечно же, пока меня не было, друг оставался дома совершенно один. Не очень сильный и беззащитный, он вполне мог стать жертвой рассерженного деда «Матрона». У меня подкосились ноги, когда я представил, как злой старик врывается в наш дом, хватает Маркушу, засовывает в большой картофельный мешок и… Нет, лучше не буду думать, что было дальше. Страшно даже представить, что обозлённый дед мог сделать с горе-художником.

Делать нечего, надо идти в стан врага, спасать бедного неразумного друга. И Ник не возвращается. Застрял где-то с мухоморками, несмотря на позднее время.

На улице было совершенно темно. Абсолютный, непроглядный мрак. Ну вот, даже луна не хочет мне помочь в таком непростом деле. Осторожно ступая, я шёл в ночи по грунтовой деревенской дороге, и было странное ощущение, что в мире никого нет, кроме меня. Чёрную тишину нарушало лишь пение птиц и лаяние учуявших бредущего в темноте мальчишку собак. Думаю, они лаяли на кошек, скребущих у меня на сердце.

В доме Матрона, как и в остальных, свет не горел. Электричество ещё не починили, но и огоньков свечи не было заметно. Остаётся надеяться, что дед лёг спать, оставив расправу над горе-художником на утро. Дверь в избу была закрыта, и я прислонился носом к окну в попытке хоть что-то рассмотреть, как вдруг створка распахнулась, открывая мне доступ в комнату. Это судьба, решил я. Надо лезть внутрь и попытаться найти Маркушу, может, ещё не поздно.

Подтянувшись на руках, я, стараясь не шуметь, перекинул ногу и уселся на подоконник. Тут, словно решив мне помочь, на небе нарисовалась луна, и я смог наконец раглядеть помещение. В нескольких сантиметрах от моих ног сладко спала старушка в чепчике. С ума сойти! Я ведь чуть не наступил ей на голову.

Широко вытаращив глаза, словно это могло помочь лучше видеть сквозь темень, я пытался обнаружить связанного, с кляпом во рту, Марика. Но нет, ничего похожего. Комната очень похожа на нашу: такая же печка, кровать, диван, стол, мешок с картошкой у двери… Стоп! Это не картошка! Вот оно что! Значит, всё-таки злой Матрон спрятал Марика в мешке.

Я бесшумно спрыгнул на пол и, стараясь не скрипнуть половицей, как можно тише начал пробираться к двери. Подойдя к мешку, тут же стал торопливо развязывать тугую верёвку и тихонько шептать, успокаивая Марика:

– Не бойся, это я, Гоша. Сейчас я тебя спасу, ты только не шуми. Вылезешь, сразу беги за мной и прыгай в окошко, – узел оказался тугим, я занервничал и огляделся посторонам, но всё было тихо, только бабулька сопела во сне. – Сейчас, дорогой друг, не волнуйся, – я помог себе зубами, и узел наконец ослаб. – Всё, уже открываю, бежим!

Я отбросил завязку, резко опустил вниз края мешка, и… мне на ноги с громким стуком посыпалась картошка.

– Ааааа! Черти! Пойшли вон отседова, – заорала вскочившая с кровати бабка и замахала на меня руками.

– Вот я шас этих чартей отстягаю прутом, – дед Матрон с печи запустил в меня чем-то тяжёлым.

Не долго думая, я пулей вылетел в окно и, обгоняя собственную тень, ринулся домой. Тут же, почуяв в воздухе нервное напряжение, проснулись и заголосили все деревенские собаки.

Запыхавшийся, облаянный, ни живой, ни мёртвый от страха, я вбежал в избу, закрыл на крючок дверь, быстро придвинул стол, поставил сверху скамейку, окна забросал одеялами, забрался на печь в самый дальний угол и только тогда смог отдышаться.

Всю ночь чёрные мысли бродили в моей голове, не давая уснуть. Я то строил планы мести за друга, то мысленно валялся в ногах у деда Матрона, умоляя вернуть моего несчастного друга.

День 6

Сон пришёл только под утро, кошмарный, как весь вчерашний вечер. В нём Витя со шрамом на подбородке засовывал меня в огромный чёрный мешок и дарил Матрону, а Марик стоял рядом и злобно хохотал. Никита находился неподалёку, он сидел на вершине огромной пушистой ели и громно кричал: «Ёлки чудесные! Ёлки прекрасные», кидал сверху молодыми зелёными шишками, каждый раз с громким стуком попадая в меня. Я вздрогнул, открыл глаза, но стук и «ёлки» почему-то не прекращались. Кто-то на самом деле колотил в окно и громно, требовательно кричал:

– Ёлки скряпучие! Никитка, выходь ужо, скольки тоби звати!

Не успел я как следует испугаться, как улышал голос Никиты там же, за окном:

– Деда, я тут, не стучи, дай ребятам выспаться, я сегодня у соседей переночевал, пойдём… – голоса удалялись, о чём Никита говорил ещё со своим дедушкой, я не услышал.

С улицы было слышно кукареканье петухов, мычание коров, странно, что дома так темно. Я слез с печи и понял, в чём дело – окна так плотно забаррикадированы одеялами, что не пропускают ни капли солнечного света. Совершенно некогда наводить порядок, сейчас соберу всё с подоконников, закину в холодную комнату и отправлюсь на поиски Марика. А если не найду, тогда бойся, дед Матрон! Месть моя будет ужасна и беспощадна.

Вывалив ворох тряпья на металлическую кровать во второй комнате, я вдруг с ужасом увидел, как эта большая неодушевлённая куча начала сама по себе шевелиться. В полутёмном помещении могло померещиться, поэтому я решил присмотреться получше и вдруг уловил новое движение.

– Всё! Это конец. Я сошёл с ума, – я ещё и вслух сам с собой разговариваю, просто замечательно. – Добегался ночью по чужим избам.

– Ну чего ты кидаешься? – вдруг спросила куча утробным голосом. – Помоги вылезти, мне не выбраться никак отсюда.

– А ты кто? – уточнил я на всякий случай. Тем более терять мне было нечего – с ума уже сошёл, с одеялами разговариваю, хуже, чем есть, не будет.

– Гоша, ты совсем офигел? – из под груды тряпья вдруг вынырнула чья-то чумазая морда.

– Ага, совсем. А откуда ты знаешь, как меня зовут?

– У тебя что, температура? – освобождённая морда вдруг чётко и внятно заговорила голосом Марика.

– Маркуша! Родной! – я чуть не заплакал от навалившейся радости: и Марик жив-невредим, и я с ума не сошёл. – Ты как тут оказался? Тебя Матрон отпустил? – в голове всё запуталось, мысли перемешались, и я нёс на радостях всякую чушь.

– Никто меня не отпускал. Вы ж вчера закрыли в холодной комнате друга и забыли про него. А я закутался во всё мягкое, что тут нашёл – коврики, занавески, мешки картофельные и уснул нечаянно.

– Уснул!!! Да ты! Да я! – у меня не хватало слов, чтобы пересказать о пережитом ночью ужасе. Я так и стоял, задыхаясь от гнева, хватая ртом воздух, не в силах выразить нормальной человеческой речью свой ночной кошмар. – Да я ночью из-за тебя! Собаки там и темно! А потом картошка! И это бабка! – я говорил всё громче и бессвязнее.

– Да понял я всё, понял. Ночью тебя напугали собаки, а бабка угостила картошкой, – Марику надоело слушать плескавшийся из меня бред. – Давай-ка, помоги лучше мне вылезти, а то чувствую себя как туго спелёнутый младенец.

Я махнул рукой на выспавшегося друга (всё равно не поймёт) и помог ему освободиться из мануфактурного плена. Этот бодрый, жизнерадостный жук тут же набросился на меня с претензиями и вопросами:

– Как ты мог про меня забыть? Было холодно, между прочим. Портреты все принёс? А где Ник? Чего он нас с собой не взял коров пасти? Что у нас на завтрак? Ты приготовь чего-нибудь, а я пока умоюсь и переоденусь.

Ещё обиженный на бесчувствие друга, я просто не мог пока разговаривать с этим толстокожим черномазым поросёнком. Надо посчитать до десяти, чтобы успокоиться. Нет, лучше до ста. Кивнув головой, мол, иди умывайся, я пошёл топить печь.

Дрова ярко разгорелись и звонко потрескивали. Три горшочка были тщательно, продуманно мной наполнены и ждали, когда печка хорошенько протопится. От вчерашнего ужина осталась одна варёная картошина и я, присев на лавку передохнуть, собрался было её схомячить, как вдруг увидел на другом краю скамейки своего давнего знакомого – серенького крошечного мышонка. По тому, как доверчиво тот на меня смотрел, я сразу понял – это именно тот самый, спасший меня из подпола грызун.

– Привет, дружище, – я сегодня разговаривал с одеялами, что ж теперь не поговорить с мышом? – На, картошечку, угощайся, – я протянул ему малюсенький кусочек.

Абсолютно не смущаясь, мышонок взял передними лапками кусочек корнеплода и с аппетитом заработал зубами. Слопав угощение, смешно умыл мордочку и, как мне показалось, благодарно кивнул головой. Я смотрел на забавный серый комочек, жевал холодную картошку, и на секунду вдруг почудилось, что со мной это раньше уже было. Кажется, такое воспоминание называется дежавю.

– Приходи ещё мышонок, буду тебя подкармливать, вырастишь большим и сильным, – я протянул руку, чтобы погладить малыша, но тот сам подбежал ко мне, забрался на колени и по ноге спустившись на пол, исчез из видимости. Видимо, куда-то торопился по своим мышиным делам.

В процессе готовки и общения с мышом, злость на Марка постепенно улетучилась. В конце концов, он не виноват, что замёрз, закутался и уснул, просто мне так не везёт – без конца влипаю в разные скользкие ситуации. Кстати говоря, четвёртый рисунок так и остался невызволенным от Матрона, и Марик всё ещё в опасности.

Дружок мой вернулся вовремя, я как раз пришёл в себя и смог нормально, без обид, с ним общаться.

– Ну, вот он я, полюбуйся! Чистый и скрипучий, прямо как новенький рублик, – зашедший в дом Маркуша сиял белизной и свежестью. – Дай-ка мне чистую одежду, а то у меня только трусы остались.

– Держи, – я протянул ему яркий, с красными маками на голубом фоне, ситцевый халат, в котором вчера пытался изображать девочку – Или вот, ещё есть юбка и блузка.

– Гоша, вот если я тебе тут надоел, так и скажи, прямо, без всяких там намёков, – обиделся Марик на моё предложение.

– Никаких намёков, дорогой Маркуша, и никто мне не надоел. Просто вся наша одежда грязная, не было времени постирать. А не нравится этот халат, в шкафу есть ещё два – голубой в полосочку и жёлтый в цветочек.

– Не надо другой, – пробурчал недовольный товарищ, – этот сойдёт.

Я старался не смотреть на Марка, облачённого в длинное, почти до пят, женское одеяние, чтобы не рассмеяться. Выглядел он нелепо и передвигался неуклюже, путаясь в полах.

– Давай так, я сейчас приготовлю покушать, а заодно нагрею воды в большом котле. Сам пойду помогать Нику пасти коров, а ты займись стиркой, не сочти за труд, – предложил я поделить обязанности.

– Думаешь, я справлюсь? Предупреждаю сразу, что я в жизни даже платка носового не постирал, – попытался отговориться Маркуша.

– Невелика наука – намылил одежду, потёр, прополоскал и готово. С таким пустяковым заданием справится даже новорожденный енот.

– Ага, енот-полоскун справится. Ну хорошо, попробую, – энтузиазма в голосе Марика не прибавилось, но он и не отказался.

– Через час будут готовы и суп, и каша, сам достань из печки и поешь. С этим хоть справишься?

– Поесть? Справлюсь, чего там сложного, – махнул рукой дружок.

– А расскажи-ка мне, как у тебя продвигается расследование знахаркиной тайны? – перевёл я разговор к наболевшему вопросу, – Долго ещё Мурке дрыхнуть?

– Надеюсь, сегодня продвинется. Материала достаточно, буду исследовать, – тут хитрый Маркуша исподтишка посмотрел на меня, – если останется время после стирки.

– У тебя полно времени, – я сделал вид, что не понял намёка этого лукавого лентяя, – и постирать успеешь, и посуду помыть, и с рисунками разберёшься. Я в тебя верю.

Марик понял, что поработать прачкой сегодня ему всё же придётся и, понуро опустив голову, побрёл на улицу с папкой портретов под мышкой.

Тем временем я закончил дела на кухне, взял с собой сухарей, воды, несколько сваренных в печи яиц и отправился искать пасшего стадо Никиту.

Хорошо, что я видел, с какой стороны животные возвращаются вечером, прямиком туда и отправлюсь. Только выйдя на дорогу, я чуть не налетел на того самого, со шрамом на подбородке, Витю.

– Привет, – я шарахнулся в сторону и от испуга первым поздоровался.

– А ты кто такой? – хамовато поинтересовался не узнавший меня парень. Ну всё правильно, один раз он меня видел толкавшим корыто, а второй – в образе девочки Гали, вот и не запомнил.

Когда я понял, что остался неузнанным, сразу расслабился и спокойно, дружелюбно ответил:

– Я Гоша, приехал из города к бабушке. Тут потрясающе красиво, думаю остаться на всё лето. А тебя как зовут?

Мама меня учила, что от вежливости хамы теряются. Для них это равносильно разговору на древне-китайском языке. Вот и сейчас я наблюдал растерянное выражение на лице Вити. Было очевидно, что он заготовил какую-то гадость, но она не вписывается в предложенное мной русло разговора.

– Витя, – наконец пробурчал он, не придумав, что ответить. Потом сунул руки в карманы, отвернулся, смачно сплюнул и ушёл восвояси.

Около дома деда Матрона собралась целая толпа оживлённо кудахчущих бабок. Мне стало интересно, о чём они болтают, я незаметно подошёл ближе и прислушался. Через минуту мне стало так стыдно, как не было ещё никогда в жизни. Баба Матрёна рассказывала своим подругам, как ночью к ней в окно влетел «чорт страшенный аки привиденне, ажно уся жисть промялькнула пред глазами», и она до утра пила валерьянку.

Красный от стыда, как десять варёных раков, я дал стрекача, пока Матрёна не заметила сходства между ночным «чёртом» и стоящим рядом взволнованно подслушивающим парнем.

Я приготовился было к долгим поискам пастушка Ника, но не успел дойти до крайнего дома, как услышал дружное блеянье овец, а сразу за поворотом увидел расположившееся на сочной траве стадо разноцветных коров и стайки жмущихся друг к другу, белоснежных, словно сошедшие с неба облака, овец.

– Я знал, что придёшь, жду тебя, специально не увожу стадо, – вышел мне навстречу Никитка. – А где Марик? Неужели спит до сих пор?

– У Маркуши сегодня важное дело – постирушки. А чтобы лучше получилось, он даже в бабушкин халат переоделся, – я слегка приукрасил действительность.

– Хотел бы я на это посмотреть, – прыснул Никита.

– Посмотришь. Скоро еда приготовится, я тут тебя заменю, а ты сбегай домой поесть, заодно полюбуешься на бабу Маркушу, – сказал я вслух, а про себя подумал – не только мне посмешищем быть, пусть друзья тоже поучаствуют в этом цирке. – А почему ночевать домой не пришёл сегодня?

– Ты вчера нам с девчонками так хорошо поднял настроение, что спать не хотелось совершенно. Мы на озеро прогулялись, послушали концерт лягушачий, а когда шли обратно, представляешь, слышали, как бабка Матрёна чертей из дома выгоняет. Девчонки перепугались до дрожи в коленках, пришлось их проводить, а потом решил вас не будить, да заночевал у них на диване. Честно говоря, самому вчера было страшно, я с чертями до сих пор не встречался, и не знал, что они в нашей деревне водятся.