Текст книги "Идеальный любовник (СИ)"

Автор книги: Наталья Гладышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

  Мастеров Смерти, как и Мастеров Жизни было всего трое и их Антонов хорошо знал. Ни один из них не стал бы нарушать традиции и вытворять подобное, а значит появился кто-то неучтенный и скорее всего Мастер Смерти, не связанный, как и все они, запретом убивать. Вот только откуда он появился и зачем устроил эту показательную бурю? Да и почему буря не поддалась? Никогда такого не случалось, чтобы Мастер Жизни не мог остановить шторм, прекратить засуху или поменять погоду. Вот только смертельно опасных ураганов не мог вызывать Мастер Жизни. Подобные игры прерогатива Мастеров Смерти. И где искать врага? Среди молодых подающих надежды учеников? Но как можно было проспать такой сильный талант? Вопросов было слишком много и весь опыт, накопленный за долгие годы жизни, не помогал найти ответы.

  Убедившись, что море успокоилось, старик снова сел на диван, прислонился к спинке и закрыл глаза, отдыхая. Ему хотелось немного отдышаться, прежде чем идти разоблачаться и ложиться спать. Но, сон сморил его прямо здесь, в кают-компании.

   Отец так и не успел расспросить меня ни о чем. Я ворвалась в палату с возгласом: «Папа!» и подкатывающими к горлу рыданиями. Кроме дяди Леши и пары охранников у кровати топтался некто в белом халате и внушительно что-то вещал. Осознав, что видимо это кто-то из важного медпероснала, проглотила все слова, все жалобы на жизнь, все слезы, которые хотела вылить на самого близкого мне человека, и попыталась вникнуть в то, что говорил врач, не обративший на мое вторжение никакого внимания.

  Попала я прямо к выписке, эскулап вещал о том, что отцу нежелательно нервничать, курить, пить, заниматься сексом (ему это и не грозит, с последними новостями о маме и ее хахале) и вообще стоит избегать нагрузок на нервную систему и организм в целом. Тут я призадумалась. Привыкла чуть что, выплакивать все переживания из-за случающихся со мной подлянок на папиной груди, привыкла, что отец решает большинство моих проблем, а сейчас пришло осознание того, что если не хочу потерять дорогого и единственного любящего меня человека, стоит все свои проблемы оставить при себе. В свете последних новостей, решила не рассказывать папуле ничего. Пусть ничего не знает и ни о чем не подозревает. А раз так, то стоило придумать легенду поубедительней, чтобы объяснить свое исчезновение на некоторое время.

  В машине, при маме, отец не стал меня пытать и задавать лишние вопросы, лишь внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

  – Ты его любишь?

  Онемев на некоторое время, ответила с запозданием:

  – Да, – соврала и не покраснела.

  Следовало ожидать, что отец тщательно контролирует мою липовую самостоятельность, а значит, в курсе, что я с кем-то ночевала за городом, так пусть считает, что было это по любви, а не просто так, ради развлечения. Надеюсь, папочке будет так спокойней.

  – Познакомишь, – сказал он и закрыл глаза, напрочь игнорируя нас с мамой.

  Мать молчала, я тоже, с грустью размышляя о том, что даже поделиться не с кем и остается всю горечь унижения, обиды, одиночества нести самой и некому этот груз со мной разделить.

  От враждебного молчания родителей, им явно было уже не о чем говорить, давно друг другу все сказали, стало только хуже. Поняв, что не выдержу этой атмосферы, съэгоистничала, отпросилась домой, попросив звонить если что. Меня милостиво отпустили, наверняка после того как пропадала невесть где столько времени, охрана теперь будет дежурить прямо у дверей квартиры. Но мне уже все равно. День был выматывающим, очень выматывающим и отходняк от него, в виде депрессии, обещает быть затяжным.

  Дома отходняк и начался. Когда зашла в квартиру, включила свет и увидела свое отражение в зеркале в прихожей, когда взглянула самой себе в глаза, а правде в лицо, вот тогда отчаянье и тоска навалились со страшной силой. Закусила губу, сдерживая рыдания, сглотнула колючий комок в горле, отключила думалку самым простым способом, переключив на повторение одной и той же фразы: "Душ, душ, надо принять душ!". На автомате, не задумываясь, разделась, обнаружив, что белье испачкано. Невольно вспомнилась сцена в автомобиле и в душе всколыхнулась ненависть к проклятому красавчику, который оказался прав. Но снова зазомбировав себя, теперь уже фразой: "Мыло, мыло, куда делось мыло?", отвлеклась на процесс помывки. Хотелось смыть с себя все произошедшее за день. Поэтому тщательно терла и терла кожу мочалкой, смывала, намыливала и опять терла. Только когда тело стало гореть, успокоилась, облилась холодной водой напоследок, тщательно вытерлась, натянула халат на голое тело, про сменное белье в состоянии несоображания забыла напрочь и поплелась в спальню, стараясь не мучить себя вопросами о том, где сейчас Герман и что еще он мне готовит.

  Плюхнулась в расправленную кровать, так и не сняв халата, натянула на себя одеяло и закрыла глаза, пытаясь уснуть. Ох, зря я это сделала, зря. Тут же как живая встала перед глазами картина моего падения, рождая мучительный стыд в душе и вызывая новый спазм в горле. Слезы пошли на штурм и отступать никак не хотели, долго сдерживать себя не получилось. Закусив край подушки, завыла еле слышно, сотрясаясь в рыданиях. Боль, внутренняя, жестокая, разрывала душу, выжигала огнем дорожки на щеках, для слез, а легче не становилось. Я задыхалась, крича беззвучно, утыкаясь носом в скомканное одеяло, так, чтобы меня никто не слышал. Первые в закончившемся детстве разочарование и предательство были такими неподъемными, такими горькими, что я корчилась на кровати от муки, от эмоций, переполнявших меня. Коктейль из омерзения к себе, из ненависти к тому, кто в одночасье порушил все мои замки из песка, безжалостно, не задумываясь, был отвратителен на вкус, а я не готова была испить эту чашу до дна. Но пришлось. Снова и снова накатывали то страх за отца, то боль из-за предательства матери, то унижение при воспоминании о своем сегодняшнем поведении и, снова и снова, глотала слезы, стараясь сдержать рвущийся наружу крик.

  Все оказалось хуже, чем Герман предполагал. Невыносимо было смотреть на то, как девушка раненым зверем металась по постели. Мужчина чувствовал свою неправоту, понимал, что неверным был расчет на то, что для Леры все произошедшее сегодня не будет сильным ударом. Попытка смягчить привязку ничего не дала. Он не мог понять, почему так сильно ошибся, почему не увидел, что личность девушки была более хрупкой, чем казалось вначале. Почему не удалось разобраться раньше в том, что все происходящее в ее жизни, она принимает так близко к сердцу и там мучительно переживает? Сейчас уже было поздно что-либо менять, это стоило делать еще в момент выбора кандидатуры. Или он так привык к равнодушию жителей Той стороны, что считал, что и Лера так же все воспримет? Разучился думать так же как те, кто жив? Возможно, слишком много лет прошло с того времени, как он жил в этом мире.

  "Именно эмоциональность девушки стала тем последним плюсом, который помог сделать правильный выбор" – голосом Инквизитора в голове, благоразумие привычно все расставило по своим местам. Тщательно лелеемая в течение многих лет холодная ярость снова подняла голову и, усмехнувшись, Герман привычно настроился на позицию неактивного наблюдателя, который просто ждет своего часа, чтобы выйти на сцену. Следовало подготовить еще один сюрприз для врага.

  Когда вдосталь наплакавшись, девушка сходила умыться, легла в кровать и сразу уснула, мужчина на короткое время отвлекся от своего постоянного кредо – быть равнодушным. Подошел к постели, присел на нее, вздохнул, убрал со щеки девушки непослушную светлую прядь, нежно очертил пальцем овал лица, коснулся опухших губ, наклонился и поцеловал спящую в лоб, невесомо, незаметно, так чтобы не потревожить. Поднялся. Отошел к окну и нахмурился, невеселые воспоминания нахлынули волной. Когда-то, давно, то, что ворочалось сейчас в душе, уже поднимало голову и принесло только боль и разочарование.

  Господину Борису Евгеньичу Антонову поспать не удалось. Разбудили его самым бесцеремонным образом, чему он, впрочем, был несказанно рад. Кошмар, с падением в огненную бездну был слишком реалистичным, чтобы иметь желание досмотреть его до конца.

  – Да? – сонным голосом осведомился пожилой господин у ожившего мобильника, не сразу поняв, что забыл коснуться нужной кнопочки на экране.

  Разобравшись с оплошностью, уже более бодро спросил:

  – Фрэнк, что случилось?

  – Это я у тебя хотел спросить, Морис! – зло отозвался собеседник. – Какого хрена ты разбрасываешься таким количеством магии впустую?

  – Не называй меня этим именем! – враз подобрался дедуля. – Я пытался остановить ураган и не понимаю твоих претензий.

  – Какой ураган? – опешил Фрэнк. – Ты о чем?

  – О шторме, буре, урагане. Ты не знаешь что такое ураган?! – начал кипятиться господин Антонов.

  – Я прекрасно знаю, что такое ураган, – сказал Фрэнк подозрительно спокойно и тихим голосом. – Что у тебя с головой? Урагана там, где был выброс магии, не было.

  – Не понимаю, – растерялся Борис Евгеньевич. – Не я один видел, как волновалось море, как налетал ветер, как волны захлестывали палубу.

  – Что у вас там происходит? Нет, не отвечай. Это не телефонный разговор, даже с магическим прикрытием от прослушки. Мы должны увидеться и чем скорее, тем лучше.

  – Завтра мы будем в порту.

  – Где и во сколько? Вылечу первым же рейсом. Мне это очень не нравится, очень, – Фрэнк явно было озабочен происходящим, поэтому, получив нужную информацию, тут же отключился, чтобы иметь возможность отдать распоряжения насчет самолета.

  Господин Антонов же, глядя в одну точку, пытался вспомнить все подробности странного урагана. О прошлом он и думать забыл, настоящее стучалось в дверь самым неприятным образом, собираясь войти в дом, повернувшись задом.

  День надвигался, день который не обещал ничего радостного, ничего хорошего, никаких положительных эмоций. Надвигался он неотвратимо, собираясь накрыть меня с головой. И то, что, проснувшись, продолжала упорно держать глаза закрытыми, не могло спасти от того, что шло на меня лавиной звуков, морем солнечного света и набором событий, которые хочу, не хочу, а надо было пережить. Дни не надвигаются только на мертвых, на живых же ушат времени проливается неизбежно и обязательно. Сколько не оттягивай момент, а стоит посмотреть утру в глаза и, собравшись с духом, нырнуть как в омут с головой в обычную жизнь, которая отступила только на время сна.

  Воспоминания жгли душу уже не так сильно, и усилием воли отодвинула их на задний план. Следовало еще как-то объяснить в институте свое отсутствие, кроме того необходимо было улыбаться, словно ничего не произошло и продолжать играть роль маленькой девочки в жизни которой все идет просто отлично.

  Первым делом после приведения себя в порядок стал звонок домой. Папа, как и следовало ожидать, уже не спал и поприветствовал меня довольно бодро:

  – Как? Готова к завтрашнему празднику?

  – Какому празднику? – опешила я.

  – Твой день рождения. Как-никак восемнадцать, – по голосу чувствовалось, что отец улыбался, произнося это.

  – Но, я думала, – растерялась и замямлила. – Ты же болел, может, отменим?

  – Нет! – отрезал папочка. – У моей дочери обязательно должен быть праздник, не хуже чем у других!

  – Хорошо, – не стала спорить, памятуя о том, что лучше отца не волновать.

  – И ухажера своего приведи, – бросил он нарочито небрежно, но по напряженному голосу было понятно, что сказанное для него чрезвычайно важно. – Хочу в глаза ему посмотреть.

  – Он не сможет, – попыталась отмазаться от такой радости.

  – Да? – от ласкового тона папули пробежал мороз по спине. – Ты уверена?

  – Я, я спрошу, – дрогнувшим голосом ответила я. – Ладно пап, мне в институт надо, опоздаю, если в ближайшие пять минут не выйду. А мне еще позавтракать надо.

  – Поешь поосновательней, – тут же отвлекся папочка. – Не ограничивайся сухомяткой.

  – Будет сделано. Пока пап, я побежала, – нажала на кнопку и выдохнула.

  Ситуация складывалась пренеприятнейшая, как объяснить отцу кто такой Герман и с чем его едят, если и сама ничего о своем любовнике не знаю? Да и чем закончится знакомство? Еще одним сердечным приступом у отца? Или кастрацией героя-соблазнителя? Раньше бы поставила б на отца, не задумываясь. А сейчас, зная какие штучки может откалывать Герман, уже не знаю, кого от кого защищать. Да и штучки эти, даже не успела вчера толком осмыслить и пропавшую дорогу, и стену. Что это было? И как он сумел?

  На кухне, на столе меня ждал завтрак. Молодой, растущий организм при виде еды тут же напомнил о себе громким урчанием в животе. Сразу вспомнила, что последний раз ела очень, ну очень давно. Все потрясения последних двух дней отбили аппетит начисто, но это начисто закончилось ровно сегодня утром. Хотелось гордо проигнорировать то, что оставил для меня Герман, но времени на все про все оставалось очень мало и, воротя нос от тарелки с кашей и бутербродов с горячим чаем, рисковала опоздать. Поесть надо было обязательно так и так, моя голодовка могла закончиться обмороком, а что-то готовить было просто некогда.

  По пути в институт сломала голову, пытаясь понять, куда запропастился Герман и каким образом мне ему объяснить, чтобы не смел увязываться за мной на торжественный прием в мою честь. Неужели у него совесть проснулась, и он решил не показываться мне на глаза без надобности? Такое поведение, с одной стороны меня вполне устраивало. Не придется краснеть, глядя ему в глаза, с другой стороны было обидно, получил все что хотел и свалил. Раздираемая противоречивыми чувствами чуть не прозевала нужную остановку. Выскочила из автобуса в последний момент, вздохнула и потопала в институт.

  – Привет! – чмокнул меня в щечку Андрюха, и по-хозяйски положил руку мне на талию.

  Невольно отшатнулась и еле удержалась, чтобы не врезать по наглой роже:

  – Убери руку! – зло бросила ему, сверкнув глазами.

  – Эй, ты чего? – нахмурился парень и отодвинулся от меня.

  – Ничего, – ответила чуть ли не с ненавистью. – Не надо меня лапать! Ясно?!

  Развернулась на каблуках и быстро зашла в аудиторию. Ненавижу, ненавижу всех! Всем им одно подавай! Трахнуть, а все остальное пофиг! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

  Глупо было обижаться на Андрея. После того, как на остановке сама к нему льнула, еще бы ему не возомнить, что теперь все можно. Но глас разума предпочел забиться в угол, слишком в невменяемом состоянии я была и ему тоже могло достаться. То ли мое зверское выражение лица так подействовало, то ли действительно всем было все равно, но никто не мучил меня расспросами и день, не считая обидевшегося Андрея, прошел как обычно. Вот только мое восприятие поменялось, мир вокруг казался враждебным и отвратительным. Противоположный пол, со свойственной мне горячностью, теперь записала весь в сволочей и смотрела на парней соответственно, зверем.

  После пар Андрей все-таки подошел ко мне и спросил:

  – Лер, что происходит? Почему ты на меня шипишь?

  – Ничего, – хмуро отозвалась, упорно рассматривая носки кроссовок.

  Поймал он меня на выходе из аудитории, теперь мы с ним стояли и мешали однокурсникам выходить. Народ деликатно обходил нас стороной, стараясь проскользнуть мимо и не задеть. Лехе Парикмахеру, такую кликуху ему дали в первый же день, слишком уж неестественно прилизанной и идеально симметричной выглядела его прическа, такое положение дел не понравилось. Он подошел к нам и насмешливо произнес:

  – Любовь-морковь она такая, сразу теряешь ориентацию на местности. Пройти-то дайте, герои любовного романа.

  – В тебе говорит личный опыт? – не удержалась и съязвила я.

  – На влюбленных не обижаюсь, – гордо фыркнул парень и обошел нас. – Они все равно не отличаются в момент любовных мечтаний ни умом, ни сообразительностью.

  – По тебе и видно, – снова вставила свои пять копеек, но от двери отодвинулась, пропуская однокурсников.

  – Держи рот закрытым, Парикмахер. Прическу там поправь или еще чего полезного сделай и иди мимо, – невежливо встрял Андрей, недобро глядя на Леху.

  – Какой романтИк, как спелись. Серенады тоже будете исполнять дуэтом? – парень на прощание помахал нам ручкой. – Пока, Ромео и Джульета, – и свалил.

  – Еще пересечемся, – процедил сквозь зубы Андрей, провожая взглядом Парикмахера. – Так почему ты на меня кидаешься? – вернулся он к созерцанию моей макушки. – Это все из-за того мудака с розами? Поэтому тебя вчера на занятиях не было?

  Прожигание взглядом на меня не подействовало, потому что после перепалки с Лехой вернулась к рассматриванию шнурков на кроссовках.

  – А тебе какая разница? – буркнула себе под нос, обошла его и потопала прочь.

  – Эй! Мы не договорили! – догнал Андрей меня и схватил за руку.

  – Отвали! – усугубила ситуацию и выдернула руку из захвата.

  – Что с тобой произошло? – встал он поперек коридора, не давая мне пройти. – Я хотел тебя сегодня в кафе пригласить, пообщаться. Разговор у меня к тебе серьезный есть, а ты вон как.

  – В кафе говоришь? – прищурила глаза, обдумывая предложение. – Пошли. Притом туда, где спиртное продают.

  – Ты серьезно? – изумился Андрей. – Как скажешь, кафе с бухлом, так кафе с бухлом. Но отчего такая перемена?

  – Захотелось напиться, – огрызнулась я. – Давай так, меньше разговоров, больше дела. Дойдем до кафе, там и поговорим.

  – Как скажешь, – Андрей выглядел немного удивленным, но пожеланию подчинился.

  Вскоре мы вдвоем сидели в кафе и молчали. Я упрямо разглядывала содержимое своего бокала, а Андрей что-то обдумывал, упорно рассматривая меня.

  – Знаешь, ты мне очень нравишься, – наконец решился он на признание.

  – Да? – хмуро отозвалась я. – И что? – подняла взгляд от бокала.

  – Хочу предложить тебе встречаться, – все так же испытующе глядя на меня, сказал парень.

  Как же он не вовремя со всем этим. У меня сейчас одно желание, напиться до состояния не стояния и забыть обо всем, а не признания в симпатии слушать.

  – Извини, Андрей, но можно я сейчас ничего на это отвечать не стану?

  – Хорошо, я готов подождать, – выглядел он явно недовольным, но спорить не стал. – Когда ответ дашь?

  – Не сегодня, это точно, – попыталась отмазаться и залпом осушила стопку.

  Поморщилась и откусила кусочек от шоколадки, которую держала в руке.

  – Что с тобой произошло? – Андрею мое поведение было явно не по душе, но он пока ограничился только вопросом.

  – Ничего, – стопка водки подействовала почти сразу, мир поменял очертания и стал еще более мрачным, чем до этого. – Еще налей.

  – Мне это не нравится. Ты действительно решила напиться. Почему? – отодвинул он от меня бутылку с прозрачной жидкостью.

  – Налей, – откусила еще раз от шоколадки. – Слушай, а давай ты не будешь задавать вопросы, а?

  – Мне кажется, тебе и одного раза было достаточно, – упрямо поджал парень губы, с неодобрением глядя на меня.

  – Ну вот. Я тебе даже "да" не успела сказать, а ты мной уже командуешь, – капризно произнесла я. – Наливай.

  Все так же неодобрительно глядя на меня, Андрей неохотно наполнил мою стопку.

  – А сам? – спросила, только сейчас обратив внимание на то, что его стопка пуста. – Не составишь мне компанию?

  – Неохота, – ответил он, но свою стопку наполнил.

  – За тебя, – усмехнулась и снова осушила свою посудину залпом.

  В этот раз закусила шоколадкой и запила колой. Вкус у водки был премерзостный, как и запах, но мне было все равно.

  Так мы и обменивались ничего не значащими репликами, которые с моей стороны выдавались все реже и реже, хмель давал о себе знать. Когда дала сигнал к тому, что можно и уходить, Андрею пришлось помочь мне подняться со стула, сама была не в состоянии идти. Поддерживая меня под ручку и обнимая за талию, повел домой.

  Мир виделся в абсолютно черном цвете и очень хотелось настучать кому-нибудь по рогам, я даже знала кому именно. Но этот «именно» не показывался, вот и делала попытки удержать глаза в кучке и передвигать ноги в нужном направлении. Папина охрана утром деликатно слилась с окружающей средой и сейчас на глаза не показывалась. А шкафы ой как пригодились бы. Андрею было тяжеловато работать и рулевым, и баржей. Тягловая сила была бы как нельзя кстати.

  Парень решил все просто, поймал такси и избавился от необходимости изображать из себя верховую лошадь для пьяной меня. Когда доехали, выгрузил меня из машины, расплатился с таксистом, потом с трудом справился с хихикающей и пытающейся обслюнявить его мной, когда запихивал в лифт. Мне приспичило пересчитать ступеньки в подъезде, а так как все время сбивалась со счета, рисковали мы с Андрюхой заночевать в подъезде. Вот поэтому меня и под руки подхватили и в лифт невежливо впихнули. А я на это ответила вопиющей неблагодарностью, повисла на шее парня и мешала ему нажать кнопку. Чем дальше мы были от кафе, тем сильнее действовало выпитое мной, видимо постепенно всасываясь в кровь, и отравляя организм, и тем неадекватней я себя вела. А может быть действовал страх провести еще одну "черную" ночь в терзании самой себя? Ведь даже водка не помогла забыться. Все произошедшее днем ранее, под действием алкоголя стало казаться еще хуже, еще отвратительней, еще ужасней.

  Андрей дотащил меня до дверей соседской квартиры, посчитала что очень весело, если обмануть его и показать неверное направление. Только когда он нажал на кнопку звонка, хихикнув, просветила парня:

  – Ой, дверь не та. У меня другая.

  – Какая? – терпеливо спросил он.

  – Светлая такая, без обивки, – расплылась в дурацкой улыбке.

  Соседей дома не оказалось, не зря же на устроенный Андрюхой трезвон никто не отозвался. Я, прекратив смеяться, ткнула-таки пальцем в нужную дверь и попыталась обнаружить сумку, в которой кроме учебников еще и ключи лежали. Но моего баула на плече не нашлось, сдвинув брови, задалась вопросом:

  – И где она?

  – В каком отделении ключ? – снял со своего плеча пропажу Андрей.

  – Не помню. Кажется слева карман, или сзади, или внутри, – дилемма пьяной мне казалась неразрешимой, поэтому Андрюха махнул на меня рукой и устроил моей сумке обыск.

  Ключи он обнаружил быстро, поэтому скоро мы с ним топтались в моей прихожей и я долго и упорно пыталась найти выключатель шаря по двери. Андрей и здесь пришел мне на помощь.

  – Да будет свет! – возвестила я, щурясь на яркую лампочку. – Останешься? – подмигнула ухажеру.

  – Останусь, но только чтобы за тобой присмотреть, – и кроссовки помог снять, рыцарь.

  – А может, я не только присмотра хочу? – попытка флирта удалась плохо, потому что спотыкалась я почти на каждом слове, да и улыбка получилась вымученной.

  – Вот утром это и обсудим, – подхватил меня на руки. – Где у тебя ванна? Здесь?

  Мог бы и не спрашивать, сам дорогу быстро нашел. Поставил на пол шатающуюся меня, включил холодную воду и засунул мою голову под ледяную струю.

  – Сволочь! – безрезультатно попыталась вырваться из рук садиста. – Зачем наливал, если теперь так?

  – Чуточку прийти в себя тебе не помешает, – спокойно отозвался он, помогая намотать на голову полотенце.

  Вот реально, смысл был дать мне напиться, чтобы потом так жестоко отрезвлять. Тем более не очень-то и помогло, пусть в мозгах немного и прояснилось.

  – Иди к черту! – оттолкнула парня и покачнулась, чуть не упав.

  – Теперь можно и спать лечь.

  – Вали домой, живодер! – разозлилась я. – У меня одна кровать и ты в ней спать не будешь!

  – А кресло есть?

  Хотелось сказать что нет, но нагло врать язык не повернулся, да и мыслишка о Германе и о том, что лишний свидетель не помешает, остановила.

  – Есть!

  – Вот и отлично! Заночую в нем, – проявил проблески энтузиазма Андрей.

  Наглость второе счастье и этого счастья у моего ухажера навалом. Поэтому скрепя зубы пошла переодеться, не в изгвазданных же джинсах спать, приказав перед этим парню покараулить кухню и не отвлекаться от столь важного бдения.

  – Ну и ночуй, – ночная рубашка а-ля монастырь, длиной до пят, были моим единственным оружием против гостя. – А я спать пошла.

   Демонстративно зевнула, шлепнулась на кровать, понадеявшись, что конструкция моего ночного одеяния способна сделать импотентом любого мужика, и что использовать это можно вполне как оружие. Завязочки на вороте, рюшечки под грудью, рукава почти закрывают пальцы, да и объемистость ночной рубашки такова, что можно троих меня ею обернуть и еще останется. Надо будет это сокровище, которое было пошито мною собственноручно на уроках труда (да-да, преподавательница у нас была извращенка, удивительно, что для каждой из нас пояса верности не смастерила, такого, который только при помощи шифра открыть можно), надевать каждую ночь, может Герман отстанет. Вот только насколько сильно мне хочется, чтобы он именно отстал, а не пристал?

  Герман сжал кулаки, наблюдая за тем, как Лера любезничает со своим однокурсником. Бесило, как же бесило, то, что она так легко переключилась на другого. Все женщины таковы. Стоит отвернуться или на пару дней, исчезнуть из поля их зрения, как они тут же меняют предпочтения. Белла, Изабелла, до сих пор это имя отзывается болью в душе. Она так же легко забыла, так же легко выкинула из головы человека, которому говорила: «Люблю».

   Столько лет прошло, а вспоминать все еще тяжело. Сколько раз он обещал себе не заглядывать в Зеркало, сколько делал над собой усилий и раз за разом сдавался. Тайком шел к озеру и наблюдал, наблюдал, наблюдал. Смотрел, как она смеется на свадьбе, как улыбается мужу, как радуется своему первенцу. Каждый раз душу рвало на части, но давалось еще одно обещание, что все, в последний раз..., и снова озеро, снова картины счастливой жизни женщины, которая так быстро забыла его – Германа. Не любила, так сказал Инквизитор, не любила, так эхом повторял здравый смысл. Но это было что-то сродни болезни снова и снова расчесывать зажившую рану, а потом кидаться в объятия демониц, которые были рады живой силе, которые выполняли любые прихоти и с удовольствием брали на себя роль учительниц. Но, ни одна не была той, которую хотелось обнять и прижать к себе. Белла, почему же ты так легко забыла?

  Наверное, по той же причине, по которой своего друга не помнили школьные товарищи и ни один родственник не вспоминал имени выкорчеванного с корнем родича.  Герман прикрыл глаза, вдохнул как можно больше воздуха и, задержав дыхание, застыл недвижимым изваянием у окна. Ясное небо, тусклые из-за того, что света в большом городе много, звезды и тонкий месяц. Безветренно, сухо. Погода идеальная для того, чтобы гулять всю ночь до утра, парами, держась за руки. Романтичная ночь, вот только девушка, которая безмятежно спала сейчас в кровати, придумала ход конем, и Герману пришлось отложить момент закрепления достигнутого в ареальности результата. Но кто сказал, что нельзя переиграть по-своему?

Кусок третий

   – Жизнь! И пошто ты меня бросила в этом лесу одну?

  Побудка была ошеломительной. В голове трещало, в ушах звенело, а мир качался аки пьяный. Похмельный синдром решил посетить меня с утра пораньше, и ухмылялся во все тридцать два зуба, и было ему имя Герман.

  – Доброе утро, солнышко, – мужчина обнимал трехлитровый баллон с плещущейся в нем мутной жидкостью, смотрелось это очень колоритно и фантастически.

  Вот представьте сами, стоит умопомрачительный красавец, с голым торсом, в обтягивающих джинсах, босиком и обнимает как свою последнюю надежду на счастье, баночку – картина "Здравстуй белочка, а мы тебя не ждали". Сглотнула, язык как наждачка прошелся по нёбу, и в горле тут же застрял сухой комок.

  – Что это? – кивок не получился, так же как и тыканье пальцем в интересующий меня предмет.

  – Лечиться будем, солнышко, – ласково просветил меня мой личный глюк.

  – Ты чего это меня солнышком зовешь? – проснулась подозрительность в моей больной головушке.

  – Тебе не нравится? – удивился этот ирод.

  – Нет! – сипящий шепот привязался как приклеенный и никак не хотел меняться с нормальным звучанием голоса местами.

  – Хорошо, ласточка, – миролюбиво сказал Герман и присел рядом со мной. – Пить будешь?

  – Нет! – запаниковала я, мысль о пойле с содержанием спирта не казалась очень соблазнительной.

  – Ну, зачем же ты так, – укоризна в голосе и грустный взгляд. Еще чуть-чуть усилий с моей и его стороны, и я поверю в искреннюю заботу обо мне. – Рассол лучшее лекарство от похмелья. Ты зачем вчера надралась?

  – Дай! – боюсь, в моих глазах загорелся нездоровый, фанатичный огонь.

  – И ведь не так много выпила, – покачал головой мучитель, глядя на мои трясущиеся руки. – Держи! – вручил он мне банку.

  Попытка выпить жидкость прямо из посудины завершилась плачевно. Мое стратегическое оружие, тщательно лелеемое и хранимое не понятно для чего – ночная рубашка, пострадало первым. Нет, вторым, после моих: носа, щек и рук, на которые пролился соленый поток. Оторвалась от баллона и принялась трясти головой и отфыркиваться.

  – Нет, ты не ласточка, ты ершистый воробей, моющийся в луже, – припечатал мужчина, налюбовавшись на мои манипуляции по спасению от удушения из-за попадания рассола в нос.

  – Отвали! – голос стал почти нормальным, только некая сексуальная хрипотца меня немного смущала.

  После рассола безусловно стало полегче, голова уже так не трещала от боли, да и дрожи в руках поубавилось и сразу же восстала из мертвых вредность. Я попыталась встать с кровати, но моральный урод не дал мне этого сделать. Легонько толкнул и навис надо мной, довольные огоньки зажглись в карих глазах:

  – Забавный, ершистый воробей, – подвел он итог и поцеловал меня в губы.

  Теперь уже я прижимала к себе баллон как маму родную. Своеобразный буфер, против дальнейших действий кареглазой заразы.

  – Эй! Что здесь происходит?! – возглас Андрюхи, стоящего в дверях, послужил отличным холодным душем.

  Отпрянула от нахала Германа. Рассол в банке чуть не выплеснулся от резкого движения, и попыталась отстраниться, но не тут-то было. Герман, сволочь такая, и не думал выпускать меня из объятий, только целовать перестал и ехидно ответил:

  – Что происходит? Лечение, от похмелья.

  – Для него место в постели есть, для меня нет, – слишком спокойной констатировал факт Андрей.

  Подняла на него виноватый взгляд и испугалась. Парень был мрачен, как грозовая туча, глаза горели ненавистью и ко мне, и к Герману, губы побелели, а кулаки были сжаты. Было заметно, что он сдерживается с трудом.

  – Я не понимаю, зачем ты водишь меня за нос, Лера, – безжизненно произнес Андрей. – Но это тебе дорого встанет.