Текст книги "ВИА «Орден Единорога»"
Автор книги: Наталья Лукьянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА 8
Проснулась Битька классически: с ощущением, что она дома, и с последующим вопросом: «Где это я?».
Первому способствовал доносящийся откуда-то из бодрящей прохлады появившегося за ночь в стене окна звук, напоминающий жужжание мотоцикла. Однако же, Битьке, подобно многим и многим героиням литературных произведений, попавшим в подобные ситуации, пришлось признать, что несмотря на стремительно нарастающий цивилизациеобразный гул, она все-таки именно «где-то».
Помимо знакомого по вчера интерьера в пользу нахождения не в своем мире наглядно свидетельствовал Дух, уныло слоняющийся по комнате, заглядывающий в разбросанные на полу бутылки и распинывающий порожние.
«Классическое рокерское похмелье,»– констатировала Битька, помахав рукой Духу, дабы тот отвернулся, позволив ей натянуть джинсы и футболку. Дух укоризненно глянул переполненными тоской по пиву глазами и демонстративно уткнулся лицом в стену.
Облачившись, Битька подскочила к окну – как раз в этот момент грохот дорос до предела и оборвался у ворот таверны. Нечто, издававшее его, подняло пыль до небес, и Битька расчихалась.
– Между прочим, – капризно заметил дух, – похмелье – неотъемлемая часть системы образов как российского, так и зарубежного рока. А пиво – один из самых светлых его символов. Например, у Цоя именно пиво обозначает приход весны: «Весна – я уже не грею пиво…», а вовсе не гнезда ласточек, цветы сливы или там ветерок китайских средневековых поэтов…
Пыль осела. Занавес был поднят, и перед Битькой как на сцене возникли две колоритные, на ее взгляд, фигуры: конь и, опять-таки, мужчина.
– Между прочим, – продолжал дух, постанывая, – пиво в некоторых случаях, вообще является определителем, так сказать, породы человека, его морфемы. Выявителем системы ценностей индивидуума, можно сказать. Короче, позволяет отличить человека от гопа…
«Мужчина», а также можно сказать – «незнакомец»был трудно определяемого возраста, так как был сед, но чернобров и юношески гибок, а манерой поведения и вовсе запутывал: взгляд его был весьма самоуверен и надменен, но впечатление важности изрядно портилось шмыганьем носом и попытками сбросить вцепившееся в сапог маленькое оранжево-зеленое существо, кроме того – другой его сапог расшнуровался.
Источник же мотоциклетного ора и пыли представлял собой обыкновенную лошадь, в равной степени с хозяином потрепанную и припорошенную песочком.
– Так, например, у Майка же о гопниках: «…они не греют пиво зимой». То же можно заметить и о шампанском, – обхватив лохматую голову руками, нудил дух. – В частности, еще Толик, то есть, Саня Баширов, сказал: «Шампанское с утра? Уважаю»…
– Эй! Достопочтенные! Пива! Но безо льда, умоляю, – (голос у незнакомца был хрипло-звонкий и очень звучный, Битька даже сказала бы: поставленный. А «умоляю»он произнес так, будто сказал: «А ну, живо, и если только что не так, так вы все здесь меня умолять будете!»). – Или шампанское на худой конец.
Битька и не заметила, как дух оказался впереди нее в окне и отчаянно затряс рукой незнакомцу, как желающий выйти ученик. Тот намек понял и, широко махнув в сторону духа, добавил :
– И сэру…
– Алиса Мон, сэр, мое имя – Алиса Мон, – запричитал дух.
– И сэру Алисамону тоже.
– Только без пузыриков. Нас от них пучит.
– Без пузырей, чтоб сэра не вспучило, – невозмутимо отдал распоряжение незнакомец. Губы его по-прежнему оставались плотно сжатыми, однако в глазах, да и пожалуй, не только в глазах, но и во всем его существе, заискрились-заскакали веселые чертики. Дух же кубарем скатился с подоконника, пробкой вылетел за дверь, и вот уже где-то внизу раздается известный по «Белой розе»напев:
– Нас пучит, нас пучит, нас пучит,
Нас пучит родная страна…
«Даже в глубокой эмиграции дух российского рок-энд-ролла не перестает пучить горячо любимая родина. Кстати, интересно, что чем глубже эмиграция, тем злее русские писатели и художники-эмигранты. Что вроде бы злиться? Можно наконец вдохнуть полной грудью воздух свободы, расслабиться в песке Майами или за пивом в Мюнхене. Так нет – желчь кипит, и слюни брызжут. Может, так допекли. Может, за это больше платят. Может, за друзей страшно. Может, писать больше не о чем. А, может, домой хотят…»– из раздумий о судьбах российской эмиграции Битьку вывел короткий, но явно к ней обращенный вопрос:
– Нну? – незнакомец откинул назад пышно ошевелюренную голову, упер руки в боки.
– Что – «ну»? – робко и изо всех сил вежливо поинтересовалась Битька. Ссориться с симпатичным забиякой не хотелось.
– Баранки гну. Что Вы, мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, так на меня уставились?
Битька растерялась. Она, собственно, уставилась-то нечаянно, в задумчивости, только сложно это объяснить, когда ты высоко в окне, а твой собеседник – далеко внизу. Еще ей очень хотелось спросить, откуда этот человек знает арию Керубино из «Фигаро», но с языка само собой сорвалось что-то по поводу потрясающей быстроты коня незнакомца.
– Ну дак, – хмыкнул тот. Без хвастовства, скорее удивленный невежеством Битьки. – Это же чистокровный арагонец, – и отвесив, исполненный глубокого почтения поклон в сторону жеребца, добавил: – Достопочтенный Друпикус оказывает мне невиданную честь своею службой. Я многим обязан его скорости, верности, мудрости и другим, не менее выдающимся качествам.
Означенный Друпикус флегматично, с выражением лица (таки лица!), более подобающим перекормленному бассету, нежели скакуну, носящемуся по дорогам со скоростью «Явы», обернулся к незнакомцу и скорчил кислую гримасу. Что-то типа: «Да ну, ладно уж, не стоит. На моем месте так поступил бы каждый.»
– Мое имя – Санди Сан. Для друзей – Саня, для остальных – сэр Сандонато Сан Эйро. Род моих занятий, я думаю, для Вас, юноша, значения не имеет.
Обращение «юноша»очень кстати напомнило Битьке о необходимости представляться мужским именем. Впрочем, не случись такой оказии, большой беды бы не произошло, так как не успела Битька и рта открыть, как дверь позади нее скрипнула, и просунувшийся в нее дух, энергично засемафорил: «Мужское! Мужс-кое!»
– Бет Рич Гарвей, – с ходу сымпровизировала Битька. О роде занятий она сымпровизировать не успела, так как прямо под ней распахнулась дверь, из которой то ли с распахнутыми объятиями, то ли с увещевающе протянутыми к новому знакомому Битьки руками выкатился хозяин.
– О! Санди! Санек! Здравствуйте, Друпикус, – и в приветствии его тоже странным образом совмещались радость встречи со старым приятелем и плохо скрываемая тревога и тоска.
– Здорово, Пруни, дружище! – Санди Сан энергично вмял в мускулистые объятья пухлое тело Пруни, – Вижу ты мне опять не рад! – Санди констатировал факт с твердостию, но не без звенящей в голосе обиды.
Друпикус и Пруни тяжко вздохнули. Друпикус с удивлением и досадой покосился на конкурента по вздохам и подчеркнуто тяжело вздохнул еще раз.
– Когда ж ты, наконец, оставишь это неблагодарное занятие: обслуживать всяких кретинов и придурков. (Это я не вам, господа, прошу прощения, – шаркнул ножкой в сторону торчащих в окне Битьки с духом) … и старому другу можно будет спокойно посидеть у камина, вытянув усталые ноги… Всем привет, – и Санди Сан, к отчаянью своего коня, развернулся, чтобы умчаться прочь.
– Ну, Сань, ну что ты, право? Ну, куда? – вцепился в его рукав хозяин таверны – …Просто я только на прошлой неделе получил долгожданные новые ореховые столы и партию октябрьского шансонского вина.
– Ладно, ладно, парень. Если я ухожу – то я ухожу.
Эта душераздирающая сцена не оставила Битьку равнодушной, она перегнулась через подоконник, и, вложив в голос сколько могла умоляющих интонаций, пригласила сэра Санди разделить с ней завтрак в номере, завуалировав все прочие побуждения горячей жаждой продлить знакомство.
– Вы весьма изящно сумели прикрыть сочувствие к усталому путнику тонкой лестью, мой юный друг, – задрал голову кверху Сан.
– Не забывайте, что Вы только появились, а мы уже Ваши должники, братушка, – вставил повеселевший после опохмелья дух. – И считайте это очень быстрым возвращением долга.
– Да, Сань, да. Рябчики, значит, будут. Фрикадюль с клубникой и грибами, как ты любишь… – (и все же в уговорах Пруни Битька почувствовала не растаявшую тень тревоги за столы).
– Ну, что же, – сэр Санди резко кивнул, стукнувшись подбородком о потертую кольчугу. – Я с благодарностью принимаю ваше милостивое предложение, милейший Гарвей и Ваше, милейший дух, которому я еще, прошу прощения, не имею чести быть представленным…
– Слушай, мне так неудобно. Я ведь так до сих пор и не знаю, как тебя зовут. Не Алиса же Мон, честное слово.
– Ну, сказать по правде, никак меня пока и не зовут. И кстати: чем не рок-н-ролльное имя – Алиса? Алиса Кристи, например? Можно еще Боб Цой или Майк Шев Чук и Гек или Гарри Янкинсон. Костя Чайф? Пол Джагер? Джордж Кобейн…
– Тьфу на тебя. Развел гадость такую…
– А что? Все неформалы, знаешь, как детей называют? Если парень – Егорка, если дева – Янка.
– Боюсь, придется тебе все-таки Алисой Мон оставаться или на худой конец Анитой Цой.
– Ну, тогда какое-нибудь хорошее традиционное псевдо. «Паук», например, Dead, или Засранец.
(Разговор происходил под подоконником, был весьма поспешен, и поэтому сохранилась только его стенографическая запись).
– Ладно. Беру гитару, и на что Бог пошлет, – Битька схватила гитару, взяла, проверить настройку пару аккордов, и, зажмурившись, загремела по струнам, как Анка пулеметом: …Та-та Та-та-та Та-та Там! Та-та Татата Татата там!..
– Шизгаррет! – весело завопил Дух! О беби! Шизгаррет!!! На-на-нана! О! Дизайе!.. – и заскакал по кровати. Битька тоже вскочила и завыгибалась с гитарой, как подобает уважающему себя соло-гитаристу.
– Шез Гаррет. По-моему, неплохое имя, да?
– Только не «Шез», а «Шиз», беби! Шиз – это то, что нужно!
– Да здравствует солнцекамский панк-рок! Фа. – покачала головой Битька, но согласилась. Впрочем, не покачала, а активно помахала в ритме распеваемой ими композиции. Последний аккорд композиции украшен был акцентом в виде появившегося в дверях печального Пруни, словно двойню прижимавшего к себе заляпанную соусом, зеленью, и когда-то ранее покрытую плесенью бутылку, плюс грубо отломанную ножку орехового стола. На колпаке его висел, замерев, с выпученными глазками, маленький кухонный тролль, с ног до головы обсыпанный мукой с вкраплениями лука и морковки.
– Который раз я, господа, сожалею о своей невнимательности к голосу своего Ангела. Ведь раздалось же из-за правого плеча: «Пруни, почему бы тебе не предложить Санди подняться прямо через окно?».
ГЛАВА 9
– …Ну, ничего такого особенного они и не сделали.
– Ну, нет уж, Пруни!!! Ничего особенного, Пруни?!! Как ты только можешь так говорить, Пруни?!!
– Послушай! Санди!..
– Пруни!!!
– …Каждый второй посетитель…
– Пруни!!!
– …обязательно щелкает по носу…
– Пруни!!!
– …или по лбу маленького кухонного тролля. Это уже своеобразная традиция.
– Пруни! Как ты можешь так говорить?!
– …И стоит ли из-за этого устраивать такое разрушительное побоище? А если бы ты кого-нибудь убил, Санди?
– Ты прекрасно знаешь, Пруни, я никогда никого не убиваю! И, вообще, как ты можешь так говорить?! Ты! Ты – Черный плащ, Зорро этих мест! Нельзя! Мерзко! Гадко! Недостойно обижать маленьких кухонных троллей!
Пруни, Битька и новоиспеченный Шез Гаррет удобно расположились в выросших на их же глазах из пола плетеных креслах с обивкой из мха, вокруг полного разнообразной снеди круглого стола, напоминающего гигантский гриб с плоской шляпкой.
Санди Сан бегал вокруг, размахивая руками и хватаясь за шевелюру. Время от времени он сдергивал со стола массивную литую вилку с инкрустациями на перламутровой ручке и ударял ей со звоном то по крышке супницы, то по столешнице, то (без звона) себе по голове.
Снизу доносились охи и стоны мужчин и их секьюрити, радостное ржание мальчишек и лошадей, необычно громкое ворчание восстанавливающих порядок троллей (те, очевидно, алкали докричаться до ушей виновника всех этих бед. Уши рдели, как герань на солнце).
– Сандинюшечка, пампушечка моя с розовым кремом, пойми: от этого щелбана тролль споткнулся, кувыркнулся и побежал дальше. А вот что сделала с ним твоя защита! – и указующий перст Пруни вновь обратил внимание всех присутствующих к миниатюрной композиции, безучастно украшающей центр стола.
С далекой реки пахло рыбой, илом и купающимся солнцем.
Скульптура представляла из себя все того же маленького кухонного тролля, намертво вцепившегося скрюченными пальчиками в белый колпак Пруни, с вылупленными глазками и в ощерившемся в ужасе ротиком с четырьмя зубками, равномерно расположенными по диаметру.
Санди Сан бросил быстрый взгляд в центр стола. Вид самозаморозившегося от страха существа возымел эффект укола булавкой воздушного шарика. Шарик, естественно, лопнул. Санди Сан расстроено плюхнулся на предупредительно подставленный Пруни стул.
– Ну вот… Как всегда, – почти всхлипнул Рыцарь Без Страха И Упрека, и, схватившись за высокий резной кубок, начал топить горе в вине. Горе было велико, и вина потребовался не один литр. Битька осторожно поинтересовалась, не вредно ли и без того горячему юноше столько горячительного у хозяина с успокоенной и умиротворенной улыбкой поглощающего обещанный фрикадюль, эффектно сияющий алыми пупырчатыми дольками свежей клубники, плюс, сверху, тоненький листик чуть подплавленного сыра, капелька янтарного вина и трепещущий от дыхания листик пушистой петрушки. (Листик петрушки, кстати, в ту же секунду, как Битька обратила на него внимание, соскочил с сыра с воплем: «Ой! Не могу! Не могу! Это выше моих сил!»и, отряхиваясь от вина, скрылся под кроватью).
– Ой! Нет! Они у Вас что – все живые?! – с ужасом пролепетала Битька.
Пруни расхохотался, а Санди Сан вяло промямлил что-то по поводу любви своего друга к подобным шуточкам. А также успокоил Битьку, объяснив, что употребляет только свежие фруктовые соки и родниковые воды, действительно побаиваясь собственного темперамента. Пива же и шампанского требует исключительно, ну… для понту дела.
– Один положительный момент во всей этой ситуации все же есть, – помягчел от обильного приема вкусной и здоровой пищи Пруни, – Эта компания с цепями вряд ли бы оставила в покое нашего юного друга.
– А что такое? – слегка воспрял духом защитник несправедливо обиженных.
– Они хотели, чтобы я бряканьем на гитаре способствовал их пищеварению.
На недопонимающий взгляд Санди ответил Гаррет, указав широким взмахом на почивающую колками на подушке кунгур-табуретку.
– Наш молодой новый знакомый – талантливый менестрель, – счел своим долгом внести дополнительное пояснение Пруни, – И не протестуйте! Необходимо быть очень талантливым, чтобы остаться в живых, играя этим рыцарям от торговли.
– Только не это слово, Пруни! Только не слово «рыцари»! – взмолился, бледнея, Санди Сан.
– Ну, если они называются «Орден Золотого Тельца», – будто бы увещевающе, а на деле с горькой иронией возразил кулинар с загадочным прошлым.
– Да назовись они хоть «Орден Подвязки», хоть «Орден Самой Пошлой Пошлости»!.. – если бы Битька и Пруни одновременно не вцепились в правое и левое плечо Санди, тот взвился бы в воздух и пробил в потолке дыру (Пруни при этом выразительно махал в сторону скульптурной композиции «Испуганный кухонный тролль»), —…Рыцарями они от этого не станут! – шепотом закончил упрямый Санди и, высвободив руку, схватился за бокал.
– Мы, вообще-то, говорили, не об Этих, а о таланте нашего гостя – менестреля, – вернулся к баранам, то есть к Битьке с гитарой, Пруни.
–Да какой там особый талант, – смутилась девочка, – Что им надо, гопникам-то? Три притопа, два прихлопа. А в ресторане, а в ресторане, а там гитара, а там – цыгане… – (Гаррет, прижав ко рту салфетку, выскочил за дверь), – Ой! Не беспокойтесь! Это он не на еду, это он на попсу так реагирует. Ну, на песни такие, без души, без смысла, которые только ради денег написаны. Я спою, конечно. Если хотите. Только… Не такой уж, во-первых, у меня и талант, а, во-вторых, я ведь в основном рок-энд-ролл, а он не всем нравится…
Пруни и Санди Сан тут же утерлись салфетками и демонстративно отодвинулись от стола, всем видом давая понять, что не собираются мешать в одну кучу физиологические, пусть и стоящие на уровне искусства, удовольствия и духовные. Причем, выразительная физиономия Санди откровенно выдавала его беспокойство по поводу, понравится ли ему этот неизвестный «рок-энд-ролл», который нравится не всем и который является противоположностью той попсе, которая без смысла, и, вообще, для тупых «золотых тельцов»…
Битька потрогала струны, и опять удивилась настроенности номер один и необыкновенно чистому и богатому звучанию «Кунги».
Она очень волновалась: неизвестно сколько столетий между нею и слушателями, музыкальные гармонии столько раз сменяли друг друга. Что бы спеть, чтобы это не показалось новым друзьям какофонией и бессмыслицей? Она незаметно пригляделась к почтительно замершим в ожидании, причувствовалась, попыталась, как это у Хайнлайна в «Чужаке», грокнуть их, ветер, шелестящий в ветвях, запах реки и дороги, полет солнечных теней…
«…Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав.
Он придет издалека
Меч дождя в его руках…»
В дверь прополз Гаррет, комично хватая ртом звуки, как свежий воздух. Пруни прикрыл глаза. Легкая улыбка скользила по лицу Санди, а смуглые пальцы чуть слышно отстукивали ритм.
Битька допела и дурашливо поклонилась, скрывая волнение. Все помолчали. Пруни приложил к губам палец, а другой рукой помахал, призывая остальных, очевидно, не спугнуть появившуюся у него мысль, пока она окончательно не оформится. Санди же сиял глазами и продолжал неслышно отбивать ритм отзвучавшей песни по подлокотнику.
Наконец, хозяин таверны с чмоканьем отнял от губ указательный, чем отомкнул их, и изрек с важностью эксперта.
– Это – баллада. Но!.. – строго предупредил он шум, – Но легкая, стройная, емкая. Ускользающая как весенний ветер, как бег единорога, как свежее вино, – и откинулся на спинку стула.
– Да! Здорово! – рассмеялся Санди. Всем стало легко и весело. Подняли бокалы с виноградным соком.
– Но! – опять поднял палец Пруни, – Что обещает нам эта песня? Вот в чем вопрос.
– Да просто – песня… – слегка растерялась Битька и с удивлением заметила, каким серьезным вниманием ответил на замечание товарища Санди Сан.
– Он придет. Придет с мечом. И он… явно на нашей стороне. – выгрыз из ногтя глубоко задумавшийся рыцарь, – Просто так он не пришел бы. Значит, причина есть. Пусть мы ее еще и не знаем… – и оба: хозяин харчевни и его беспокойный гость настороженно обернулись. Только один будто и внутрь себя, а второй – в окно.
– Ребята, это просто песня. Ради красоты. И, вообще, ее БГ написал. Боб Гребенщиков. Борис Борисович.
– БэГэ? – сурово переспросил Санди, – Ничего не слышал еще о таком оракуле.
– Э-эх! – «рванул на груди рубаху»Гаррет, – Выкладываем начистоту, пока вы окончательно левизной всякой не загрузились, – Гаррет оперся одной рукой о скульптуру, другую распростер в «неведомое», – Не здешние мы! Из другой страны. Круче, робяты, из другого мира!
– Козе понятно, – отмахнулся Пруни и поднялся с кряхтением, – Пойду, посмотрю, пожалуй, что там звезды говорят. Что за столетье у нас наклевывается.
Троллик на столе внезапно встрепенулся, передернул плечиками, сказал: «О-О-Ой…»и сделал лужицу.
ГЛАВА 10
– Судя по описанию, парень с круглой ногой или в ножном шарике – это Белый Рыцарь Энтра… – рассуждал Пруни, пока Санди и Битька дожидались дочищевания до зеркального блеска боков, балдеющего от этой процедуры Друпикуса.
– Не в круглой ноге, а в футболке. Это – одежда такая, типа рубашки с коротким рукавом. И она не белая была, а черная.
Похоже, что-то завертелось, похоже, они куда-то сейчас поедут, что-то там узнают и, может быть, им даже, о-хо-хо, придется совершать геройские подвиги (?!), но так ли это важно? Важно, что она уже не одна, ни под незнакомым небом, ни… вообще. Правда, похоже, нужно решать, не влюбиться ли в кого-нибудь из. Или пока не надо? Голова кругом.
– Не в цвете дело. Ты можешь переодеваться и раз пять на день, но ни имя твое, ни суть от этого не изменятся. Если про тебя сказано: «Он придет издалека. Он чудесней всех чудес», то…
Друпикус на минуту вышел из транса, чтобы закатить глаза и пожевать влажными губами, мол: «Да уж…чудо-юдо».
– Ну а где же лук? И меч дождя? И единорог? И белый волк?
Чем-то эти двое напомнили Битьке одну сумасшедшую испанскую парочку. Вот. И ирония их не пробивает.
– Ну-у… Меч дождя… Во всяком случае, как я заметил, эта туча постоянно движется за тобой, – хихикнул Гаррет, – И, может быть, может быть, откуда-нибудь из нее глядит на тебя Белый Гриф.
– НУ-НУ! – с громогласным восторгом хихикнула туча, – Я БЕЛЫЙ ОРЕЛ!!! – и с этим смутно напоминающим что-то Битьке воплем, туча умчалась куда-то неразличимо высоко в синеву.
– Что ж, я думаю, всему свое время: и мечу, и грифу… – задумчиво пробормотал Пруни, выходя из оцепенения и выводя всю остальную группу товарищей, – А раз так решил рыцарь Энтра, значит, так надо. И если уж он сам тебя сюда, значит, какие-то тучи… – непроизвольно взглянули на небо —…сгущаются. И куда-то надо идти. А куда-то – это все равно куда. И можно даже и на конкурс менестрелей… Здесь, значит, всякие сухопродукты: лепешки, отбивные и т.д. и т.п. А это еще что?
Маленький кухонный тролль помимо дорожной сумки, набитой продуктами, сжимал когтистыми лапками также узелочек, по-видимому, с пожитками, а так же лапку чрезвычайно похожего на него существа. Огромные глаза легко каменеющей жертвы шовинизма умоляли, глаза же его соплеменника были стыдливо полуопущены, ножкой этот, второй, водил по песочку, выписывая какие-то застенчивые иероглифы.
– Хочешь сказать, что собрался с ними, и это – твой внучатый племянник, остающийся работать за тебя?
Троллик не пошевелился в ответ, только взгляд его стал еще более умоляющим. И опять Пруни и Друпикус выдали сходные реакции: пожали плечами и скорчили мину, мол, что я поделаю.
– И что я с ним буду делать?! – в ужасе воскликнул Санди, так как, едва Пруни «умыл руки», взгляд тролля переключился на него. И что это был за взгляд! Столько в нем было восторженного обожания и преданности, что Санди тут же схватился за голову, – Я не могу, когда на меня так смотрят! Я зазнаюсь и погибну как положительная личность!
– Давай ему побольше поручений. Ему недосуг будет восхищаться, и все будет в порядке. Правда, ты можешь облениться. Но если вдруг задумаешь жениться – в хозяйстве он незаменим, – посоветовал хозяин харчевни.
– Так! Опять ты за свое, мой старый добрый хрыч! По коням! Сматываемся! – завопил Санди.
«А он – симпатичный, между прочим.»– в тему подумала Битька.
Дерево зашелестело, ласково заметались по Битькиным плечам зеленые тени. Девочка почувствовала как под коленки ее ударило приступом сентиментальности.
– Минуточку, можно я дереву еще спою. На прощание?.. – Битька просто умирала от смущения. «Вот, дура, дереву петь собралась»… Но…Надо и все. Стоп машина, сэр.
То ли этот мир – был миром сумасшедших, то ли все просто снилось ей, то ли что. Потому как все восприняли Битькину идею, как нечто вполне естественное. Битька прижалась взглядом к теплой коре, к весело подрагивающим листьям и запела. Опять из БГ:
«Ты – дерево.
Твое место в саду.
Но когда мне темно,
Я вхожу в этот сад.
Ты – дерево,
И ты у всех на виду.
Но, если я буду долго смотреть на тебя —
Ты услышишь мой взгляд…»
Последний аккорд потонул в шквале аплодисментов. Казалось рукоплескало не только это (живое) дерево, но и все остальные деревья, кусты, травинки. А, может, просто пролетел быстрый и шумный ветер, и именно он сорвал маленький, еще клейкий листочек и сунул его в Битькину ладонь.
Но нет, это был не ветер, или во всяком случае, не просто ветер. Битька поняла это по полным благоговения лицам новых друзей.
– Двадцать лет назад, далеко, на побережье Аху-риху-ула Живое дерево подарило такой же листочек как великую награду за одну, в общем, незначительную услугу. И вот теперь у меня есть таверна «У Тум-дуба», – задумчиво покачал головой Пруни, – Считай теперь, малыш, у тебя есть свой дом. Вот тебе чистый платок – заверни листок и спрячь на сердце. Не забывай поить три раза в день. Вперед пои его, потом – себя. Дом – это для человека очень важно.
– Я знаю, – хрипло выдохнула Битька. В глазах и носу у нее щипало. «Мужчины не плачут! Мужчины не плачут! А я теперь – мужчина, как будто!»– поспешила она подумать. И попросила воды.
– Да пока он не хочет, не переживай. Попросит – услышишь, – улыбнулся Пруни.
– Ну, с богом! А то и так набрали себе тамагошек полные карманы!
Еще раз обнялись. Битька пристроилась позади Санди, и Друпикус, хихикнув и откашлявшись, рыкнул для затравки пару раз и вдруг понесся, вздымая тучи пыли по радостно скачущей под ногами дороге. В бесконечной синеве туча двинулась за ними.
Прижавшись к кожаному плечу средневекового (Битька условно идентифицировала время именно так, по преимуществу сказочно-средневековой атрибутики) байкера, девочка думала о том, что, если бы не чрезмерное обилие усыпанного огромными, с супницу размером, цветами шиповника всевозможных оттенков розового и постоянно звучащие в ароматном воздухе незамысловатые песенки сиринок и цикалностиков, то все вокруг было бы совершенно как дома. Хотя дома была осень, а тут – лето. Да еще под нею не «Ява»какая-нибудь, а Друпикус, да еще Шез горланит во всю глотку Битлов в тему…
…Дома, дома… А где дом-то? Во всяком случае, от этой нагретой солнцем кожаной куртки так пахнет, так… как будто домом. Или обещанием дома? «Дорога к дому, дорога к дому…»– это, конечно, не рок-энд-ролл, и вообще. Но это – правда.
Кстати, сиринки и цикалностики – это тут типа птичек с человеческими головками, меленькие такие и довольно разноцветные, как колибри. Поют они, правда, совсем простенькие песенки, типа: «там-пам-пам»или «ля-ля-ля». Сиринки поют такие, вечерние, песенки, будто голубоватые, золотистые, и на язык как конфета «Барбарис», с кислинкой. А цикалностики – веселые, бесшабашные, и песни у них – ярко-алые и оранжевые, в золотую клеточку. Прикольно было бы организовать группу и этих мелких на подпевку: минор и мажор. Заодно интересный эффект в оформлении: тучи трепещущих цветными, блестящими крылышками живых ноток над сценой. Кстати, о группе. Чем Санди не ударник?
К мыслям о рок-группе Битька вернулась и на привале. Собственно, привала можно было и не устраивать. Не похоже, чтобы Друпикус утомился, да и Санди – просто кентавр какой-то (верхняя часть). Что касается Битьки, она тоже не устала, а Шез мог орать песни вообще всю свою жизнь, если бы ему позволили. Только голос его время от времени садился, и он начинал хрипеть «под Высоцкого», а иногда срывался на визг, и тогда Гаррет верещал как Нина Хаген на высоких нотах или как КВНовская пародия на Хэви Металл: Рок-группа «Три поросенка»– «Уи-Уи-Ури!!!»и т.д. Но Шез не терялся и подбирал соответствующий репертуар.
Как ни странно, оказалось, что Санди легко и активно протаскивается по композициям самых разных стилей: от классического ролла и буги-вуги до кибер-панка. Свою всеядность он смущенно объяснил, пожав плечами: «Я толком ничего не понял. Но слушать приятно. Совпадает». Друпикус выразительно пошевелил толстыми морщинами под челкой и пошамкал губами, что, очевидно, обозначало так же: совпадает.
Необходимость же привала, который был сделан на огромном как мамонт, душистом стогу сена была объяснена Санди просто:
– А куда спешить-то? Тут у нас расстояния не для Друпикуса, а для местных кляч. Если на турнир менестрелей, так нам полчаса ходу осталось, а если навстречу высшему предназначению – так где это, мы пока не знаем.
На вопрос: зачем же тогда так рано уехали из таверны? – последовал ответ в том духе, что мудрейший Друпикус всегда советует все делать заранее.
И друзья растянулись, подставив головы ветерку, а животы – солнцу. Пахучие травинки и засушенные ромашки покалывали щеки и щекотали нос и пятки. А уже упомянутые животы набивались подарками Пруни.
– Надеюсь… – тревожно пробормотал Санди. Но на что он надеется так и не сказал, захрапев. Из подвешенного к его поясу мешочка выполз бледный тролль. Тоскливым взглядом обвел небрежно разложенную еду. Инстинкт кухонного работника пионерским горном призывал его заняться сервировкой, но силенки иссякли в борьбе с непослушным желудком и беснующимся вестибулярным аппаратом. Маленький тролль упал в сено.
Битька всегда удивлялась способности мужчин к бесконечному дрыху. Все-таки, лень – это отличительная черта сильного пола. Женщинам не дано проникнуться кайфом ничего не деланья кверху брюхом под проплывающими так же лениво, кверху брюхом, облаками. К тому же, хочется в туалет, а великая мужская привилегия справлять малую нужду где угодно, хоть с крыши кафе в центре мегалополиса в наивной и непоколебимой уверенности, что никто не видит (мало ли зачем я тут стою, замерев, может, я журнал читаю?) ей так же недоступна.
– Интересно, земляника тут есть?
– О! – лениво раскинул руки Санди, демонстрируя земляничину величиной с сенбернара.
– Сопроводить? – столь же лениво поинтересовался Шез, почти не видимый среди ромашек. Битька сделала бо-ольшие выразительные глаза. Шез понимающе хмыкнул. А в ином ключе расценивший ситуацию Санди, успокоил, что хищных чудовищ и чудовищных хищников в этом лесочке быть не должно, разве что.., но он надеется… И опять захрапел.
Битька скатилась вниз и пошла к лесу. Лес был не особенно близко, но и не особенно далеко. И еще этот лес обалденно пах земляникой. Уже заметны стали ярко-алые пятнышки в изумрудно-зеленой траве опушки, когда земля вздрогнула, и Битька покатилась кубарем.
За минуту до этого Друпикус, мирно ощипывая стожок, наткнулся среди травинок на что-то такое, от чего, обладай он хоть чуточку более экспрессивным темпераментом, он бы взвился в воздух с воплем: «Спасайся кто может!», но, будучи сам собою, только огорченно пробормотал: «O, no…»
