Текст книги "ВИА «Орден Единорога»"
Автор книги: Наталья Лукьянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА 24
Идет бычок, качается…Или нет?.. Идет качок, бычается… Да нет… Все-таки бычок. Вздыхает на ходу…
Лерка поднималась по лестнице общежития. Сегодня ей было труднее, чем всегда справиться с этой, казалось бы, привычной и несложной задачей. Но в том-то и дело, что шла Лерка на четвереньках. Потому. Что пьяная была. Точнее, буда… Или как там? Пьяная есть? В общем, Лерка пьяная и по лестнице ей подниматься трудно. Трудно справиться со всеми четырьмя конечностями потому что.
Предположим, одну конечность (вопрос: которую? Правую? Левую? Переднюю? Заднюю? Пятую?) ставим на верхнюю ступеньку, тогда на нижней остается еще… Сколько там остается? Где остается?
Упругая грудка качается в топике, норовя выпасть и остаться на лестнице, как остались уже на нижней ступеньке люминесцентные босоножки на платформе. Общежитские неухоженные дети грязно смеются, подглядывая в обтянутый узкой и слишком короткой юбчонкой тыл. Ну вот, обломала наманикюренный ноготок – больно.
Зато не так больно где-то внутри. Мысли всякие, от которых было больно, все спутались в голове – перепутались, заблудились и сгинули. И вот она ни о чем не думает, идет бычок, качается.
Несет откуда-то мочой, блевотиной и хлоркой, маленькие Леркины ладошки шлепают по грязи, нанесенной за день десятками ног. Вот остановился рядом кто-то из соседок, и Лерка рассказывает, делится своей прекрасной трагедией: Игорек разбился на машине, и у нее с горя случился выкидыш, ну, конечно, когда он умирал у нее на руках и говорил о вечной своей любви, у нее от горя случился выкидыш. Соседка сочувственно кивает, ни капли не веря, помогает было Лерке доползти до следующего этажа, но тут у нее начинает на плите выкипать белье, и Лерка вновь одна штурмует ступеньки.
«Бедный мой! Бедный мой и единственный возлюбленный!»– хнычет Лерка, но жалеть-то есть причина лишь себя. Прошла уже неделя с того утра, когда возле входа в общагу остановилась представительная, хотя изрядно запыленная «волга», из недр ее появились трое солидных и мрачных мужчин, оказавшихся отцом, дядей и старшим братом Игорька. Мужики, справившись на вахте, без затруднения нашли Лерку и были с ней очень уважительны и ласковы. Они сдержанно порадовались внуку (Лерка вот уже пять недель была беременна), устало посетовали на непутевость младшего родственника (все трое – люди солидные: двое ментов, причем шишки какие-то, а третий – военный), в семье, как говорится, не без урода, узнали где отыскать блудного сына, ушедшего из дома, как оказалось полгода назад, и вскоре привезли его к ней, найдя где-то на рынке. «Ой, папа!»– удивился младший сын, будучи окружен, и взят под локотки, – «А я только сегодня хотел вам позвонить!». Папа прорычал что-то сквозь зубы, про «всесоюзный розыск»и «мать при смерти», купил пельмени, и вечер закончился мирно в обсуждении дальнейших планов на жизнь. Ночью Лерка и Лика не спали: караулили «волгу», чтобы никто не украл ее. А утром, пообещав через пару дней забрать ее к себе, ведь ребенку нужен отец и, вообще, нормальные условия для жизни, а здесь оставаться опасно – мало ли какие должки захотят предъявить Лерке Игоревы солнцекамские дружки, отец, брат и дядя увезли Игорька в Краснодар. Лерка неделю собирала вещи, но потом поняла, что неспроста не оставили ей ни адреса, ни телефона, и пошла на аборт. А теперь вот, напившись с подругами, которым вдохновенно наврала про автокатастрофу, поднимается она по лестнице на четвереньках и наступает грязными ладошками и коленками в ободранной лайкре на лужицы, оставленные собственными слезами, стекающими вместе с тушью по носу.
– Poor baby… – произнес кто-то над Леркиной головой и две большие руки с лианами натруженных сухожилий подняли ее высоко над ступеньками, Лерка попыталась сфокусировать взгляд и поняла, что допилась до негров. Точнее, до одного единственного негра.
ГЛАВА 25
– Зачем же дело стало, господин террорист? – сурово сдвинула брови Ася. – Солнцекамск – город маленький – за день обежать можно…
Рэн вскинул ультрамариновые глаза, полные безысходной тоски и мольбы, Ася потупилась: если бы не раскосость и цвет, глаза мальчишки очень были бы похожи на глаза ее мужа, какими они бывали в самые горькие минуты
Но, довольно, – решился Рэн, его и так похоже опять принимают за ненормального. Как все-таки не гибко сознание у людей из этого мира, у себя в Шансонтильи они довольно легко смирились с иномирностью Беаты.
– Я понимаю. Вы подозреваете, что я не вполне в своем уме. Что же, сейчас я скажу вам кое-что, что вызовет у вас еще большие подозрения. А если вы не откажете мне в душевном здоровье, то объявите проходимцем. Однако, что-то выдает мне в вас людей благородного душевного склада, а возможно и происхождения… – тут Рэн покосился на висевший на стене рядом с портретом какой-то юной леди, сочувственно глядящей на Рэна, полутораручник, – …Меч у вас, правда, какой-то странный… ну, ладно… По крайней мере, я не думаю, что, вздумай после своего рассказа или сейчас я уйти – вы станете меня удерживать силой, и вообще предпримите какие-то вредящие мне действия. Кстати, благодарю вас, господа, за помощь и за еду, простите, что так сдержанно… Волнуюсь, признаться…
«Что говорит! И говорит, как пишет,»– с веселой улыбкой переглянулись хозяева.
– … Мое имя – Рэндэлл О' Ди Мэй, эсквайер . Я не из этого мира, как и, подозреваю и надеюсь, те загадочные личности, что устраивают все эти анти-пиво-наркотические погромы. Очень уж по описанию напоминают они мне моих друзей: сэра Сандонато Сан-Эйро и его Друпикуса, и Шеза, и дядюшку Луи… Правда, те – духи, и я ничего не понимаю… Как я попал сюда – понятия не имею. Что я делаю здесь? Ищу свою невесту. Ну, по крайней мере, – тут паренек заметно смутился, – по крайней мере, я надеюсь, она не откажется стать моей невестой… Ее зовут Беатриче Гарвей, точнее здесь ее звали Катя. Катя Первакова. Она здесь неподалеку в интернате жила. Сирота. Так случилось, что она с помощью Белого Рыцаря Энтра попала в наш мир. Мы все подружились. У нас даже своя рок-группа была… есть…Есть. А потом она пропала. Вернулась сюда. Скорее всего… И вот я ищу ее.
– Оупс! – хлопнула себя по обтянутым джинсами коленкам Ася, – ха-ха! Господа писатели-фантасты! Вот тут-то мы и похохочем! Ну как вам такая байда?!!
Мужчины замерли в комически-глубокомысленных позах.
– Мню, – произнес наконец задумчиво Борис, томно поглядывая из-под полуопущенных ресниц. – Допустим.
– Ага, – подняла черные брови Ася (она была тоненькой, крашенной в платиновую блондинку, с татарскими скулами и выглядела очень юной, хотя скоро ей должно было стукнуть все тридцать). – Боречка, а еще что-нибудь умное? Ты же единственный математик, а значит – единственный здравомыслящий человек в компании биолога, незаконченного филолога и совсем уж законченной художницы. (Не люблю это слово!)
– Я говорю: допустим. И посмотрим, что дальше молодой человек скажет и чего он хочет.
Рэн взлохматил свою стриженную шевелюру:
– Самая большая проблема даже не в том, что я неважно ориентируюсь в вашем мире. Слава богу, немного приспособился. Проблема в том, что я уже успел здесь вляпаться! И если я появлюсь тут на улице… О, Боже! Сейчас вы меня еще и за преступника примите! Послушайте! Их было около десяти, пьяных, вооруженных битыми бутылками, и если бы я не оборонялся… Но, клянусь! Я не убил никого из этих ваших ублюдков! – в отчаянии выругался он.
– А ну-ка, скажи еще что-нибудь по-своему? – заинтересовался (если можно так сказать о человеке, и так заинтересованном до предела) Родион, а Дмитрий неожиданно выхватил из кармана складень-кнопочник. В мгновение ока Рэн оказался у стены, сорвал с подвески меч. Прыжок, и не заточенное рыжевато-черное лезвие качается возле горла Димы. Аська взвизгнула и схватила табуретку. Дима усмехнулся и бросил ножик на пол. Рэн подхватил его и отступил, не понимающе хмурясь.
– Альта суэна кельт… – пробормотал он.
– Расслабьтесь, Рэндэлл. Похоже Димастый произвел не вполне удачную попытку проверки. Кстати, что там вы сказали? – протянул к Рэну руку Родион.
– Какой странный меч… – растерянно ответил Рэн. – Я сказал: «Какой странный меч». Но я не хотел обидеть его хозяина, честное слово! Просто он и не сбалансирован совсем и размер рукояти: не двуручная и не полутораручная толком, и длина рукояти к длине лезвия, и даже не похоже, чтобы его когда-то затачивали…
– Я не обижена, сэр Рэнделл, это не оружие. Модель, – мягко сказала Ася и потянула меч из рук паренька, тот покорно отдал.
– Я еще не рыцарь, госпожа. Только оруженосец. Вы поверили мне, да? – паренек дернулся было, как Ася угадала, встать перед ней на колени. Ася смутилась и поспешила удержать паренька. На душе у нее было муторно: конечно, она просто не могла поверить в такое, но как ей было стыдно из-за этого и как жалко мальчишку.
– Мне очень-очень трудно. Со мной такого никогда не было, Рэн…
От того, что она назвала его этим, коротким именем, как звали его друзья, Рэну стало снова так же тепло, как когда его накормили супом. И ему тоже искренне стало жаль таких недоверчивых людей. Неужели в их жизни так мало чудес и так много разочарований?
– …Мне можно продолжать? – с надеждой произнес Рэн.
Борис важно кивнул. Кивнули и остальные.
– То, что мне удалось узнать, так это то, что Беата была здесь, но ни в приют, ни в свой интернат на попала, и в милиции про нее ничего не известно, и… в морге никого похожего не было. А то, что она все-таки была тут, мне один мальчишка-попрошайка на рынке сказал. Беата ведь такая… она ни на кого похожа, даже в вашем мире. Сколько я ходил тут, я таких, как она не встречал больше, этот мальчишка не мог перепутать. К тому же, он видел ее с Хлебушком, это один ее приятель, они вместе около «Мифа»машины мыли…
– Постой, это что? Про нашего Хлебушка речь, что ли? – удивленно обернулся к жене Родион. – Как тесен мир.
– «Как тесны миры,»– хотел ты сказать? – хихикнул Боря.
– Давненько я его не видел, хотел я сказать, – уточнил Родион. – А что это у нас Скирюк Дмитрий Чеивич ничего не говорит, а только чиркает в тетрадочку?
– Пытаюсь произвести лингвистический анализ речи нашего юного друга на предмет ее подлинности.
– Можно еще позвонить маме одной из моих учениц, она невропатолог, может, подтвердит его вменяемость, – кисло подхватила Ася.
– Ухм, – иронически заметил Борис.
Все смолкли. Ася вышла на минуту на кухню и, вернувшись с яблоком, сунула его Рэну, мол, жуй, и не слушай взрослых.
Тут Родион просветлел лицом и хлопнул по колену кулаком:
– А кто сказал, что мы должны ему верить? Чтобы помочь ему найти этих реально существующих … – поклон в сторону Бориса, – мифических личностей, нам совсем не обязательно во все это верить. Найдем, сведем и будем действовать по обстоятельствам.
В дверь позвонили.
Через некоторое время в комнату вошла маленькая черноглазая женщина, уже знакомая читателю по предыдущим главам, тем, кто ее еще не узнал облегчить узнавание могут девочка лет пяти и мальчик года полутора. Женщина, которую впрочем, легче называть девушка или даже девочка церемонно поздоровалась с присутствующими и обратилась к тем лицам в комнате, которые были ей давно знакомы:
– Она-таки нашла себе негра.
Глава 26.
Паша Федоскин тяжело вздохнул и решительно приступил к расправе с умом, честью и совестью старым проверенным способом. «Вот так я тебя!»– Пашка сурово сдвинул брови и безжалостно выплеснул в рот стакан водки. Пищепровод милиционера вспыхнул очистительным пламенем, из глаз божьей росой брызнули слезы. Пашка вытер голубым рукавом формы глаза и нос и твердой рукой вновь наклонил бутылку над граненой емкостью. «Мало тебе не покажется!»– гневно прошептал он сам себе, походя отметив, что кажется стало ему на душе немного легче. «Верной дорогой идете, товарищи,»– хмыкнул он с удовлетворением, однако тут же застыдился, нахмурился и продолжил «самобичевание».
«Романтики ему, вишь, захотелось! Приключений! Детективов! … Обошла принцесса тридевять земель и нашла этот ключик. Вставила она его в скважинку и у нее отвалилась попа. Так выпьем же за то, чтобы не искать приключений на свою попу! Брюс Уиллис! Шварценеггер! Сильвестр Сталлоне! Где они были, когда в Америке небоскребы взорвались! Прошли времена иллюзий! Доброе утро, последний герой! Нынешние герои трахаются перед видеокамерами и склочничают, как подъездные бабки!..»
Сакраментальный монолог лишь отчасти отвлекал от стыда за собственную персону. Впрочем, это был даже не просто стыд, а скорее страх. Вообще страхов было два.
Первый охватил Пашку, когда сидел он с полевым биноклем на верхушке елки в непосредственной близости от бетонного забора, окружившего бывший пионерский лагерь имени бесстрашной пионерки-героини Лизы Чайкиной.
Кстати, о пионерах-героях. Как-то быстренько всю память о десятках мальчишек и девчонок, отдавших жизни за неважно какую советскую, но Родину, за то, чтобы нынешние их ровесники жили в мире, за преданность идеалам (которые сами взрослые им и подсунули), свернули и засунули подальше, известно куда. Мало того, выбрав из рядов расстрелянных, замученных, распятых, с выжжеными алыми звездами на хрупких ребрах детей, зарезанного собственным отцом Павлика Морозова, вытащили его из могилы и соорудили пугало. Теперь у нас одни великомученики – царевич Дмитрий да расстрелянная царская семья, а Лизонька Чайкина, маленькая девочка со стопкой листовок, за каждую из которых расстрел, в корзинке, тихонько идущая по земле меж огромных и страшных людей с автоматами – она теперь не героиня. А сколько ей там было: девять? Двенадцать? Четырнадцать? По крайней мере не двадцать, как Пашке сейчас.
А Пашке страшно, так страшно, что жизнь его, как положено, вся проносится в памяти, и еловая ветка под ним дрожит. Смотрит Пашка, как маршируют по заасфальтированному плацу маленькие фигурки в одинаковой черной униформе, как постукивает по коже высокого ботинка резиновой дубиной охранник-браток, видит иномарки у железных ворот и колючую проволоку над забором. Вот тебе бабушка, за что боролись… Вот он, результат проведенного участковым милиционером Павлом Анискиным, то есть Федоскиным, конечно, частного расследования. Лазанья в компьютере, задушевных разговоров в отделе, в гороно, в интернатах и в разных других местах. Причем, расследования не такого уж и длительного: хватило полутора дней, чтобы найти эту елку, посмотреть с ее верхушки в бинокль и затосковать.
Это первый страх. За шкуру. Собственную.
А второй…
А второй страх: оставить все как есть и жить. С непонятно какой совестью. С непонятно каким смыслом. Зная, что если этот мир рассыплется в какой-то момент башней из кубиков, то тебе не утешить себя в последний момент, мол, сделал все, что мог. Когда кто-то из этих будущих идеальных солдат всадит ему, Пашке, в живот порцию свинца, он сам будет виноват: не остановил в свое время, не вмешался, даже не попробовал что-то сделать.
Да… так вообще получается три страха. Еще, получается, страх за … хи-хи-хи… будущее. Ведь это же страшно: некий преступный элемент сколачивает свою империю, а на службу ей ставит этаких полузомбированных оловянных солдатиков, набрав их из бездонного источника детского сиротства и обездоленности. Кто их хватится, этих бомжиков, бегунков, детей вечно пьяных родителей? А и хватится: дети по виду накормлены и одеты, возможно, даже довольны – кому надо вмешиваться? А вмешаешься…см. Первый страх.
Вот таким возвышенным стилем рассуждал за бутылочкой (уже второй) милиционер Паша Федоскин, клеймил себя, судьбу и страну, и единственное, что благословлял, так эту самую бутылку, обещающую ему забвение. А утро, как говорится, вечера мудренее. Авось да небось… Пашка хлебнул еще. Из презрения к себе молодой человек не закусывал.
Однако забыться не удалось: зазвонил телефон. Федоскин покосился на тарахтящий аппарат брюсуиллисовским прищуром. Как и полагалось по сценарию любого боевика – сигнал не смолкал. Паша поднял трубку, втайне надеясь, что беспокоят его девки или кто-нибудь из прочувствовавших халявную выпивку приятелей, но отчего-то понимая тщетность своих надежд. «Да. Именно тщетность,»– заметил он себе обреченно: голос в трубке принадлежал его пионервожатой, бывшей пионервожатой, конечно, Асе Лученко.
– Паша. Это тебя Ася Лученко беспокоит. Ты ведь у нас, насколько я помню, мент поганый? Отлично. Помнишь, лет десять назад я писала приключенческий роман, и ты здорово обиделся тогда, что прототипом главного персонажа оказался не ты, романтически настроенный семиклассник. Так вот у тебя появился шанс попасть в историю. Не пугайся, особенно напрягаться не придется, это во-первых. Во-вторых, не пугайся, это не будет комикс, как в прошлый раз, и твои ППС-ники над тобой угорать не будут…
– Ладно… – водка сделала свое черное дело: Пашка покорился судьбе. Правда, он думал, что судьба потребует от него длительного тусклого существования, омраченного бесконечными муками совести, но судьба захотела от Федоскина, чтоб жил он быстро, и умер молодым и героическим. Но в данный момент Паше было уже все равно, что хлеб, как говорится, что… – Ладно, дай трубку Сереге. Да знаю я, что мужа твоего Родион зовут. Я имею в виду того парня, который, наверняка там у тебя сидит. У вас он представился как Рэн О' Ди Мэй? Знаешь, Асенька, по-моему, его настоящее имя – Очень Большие Неприятности… – тут Пашка подумал, что напрасно бабули с его участка говорят, что никогда Федоскин не будет настоящим ментом: бухает он как самый настоящий мент – почти не пьянея, вон какие фразы вогова…выграва…выгравываривает. Или это он протрезвел? Рэн О' Ди Мэй! Нет, парень, имя твое – Большая Пребольшая За… все, короче, там будем.
ГЛАВА 27
– Ратьку надо увезти к кому-нибудь… – Ася забилась в уголок дивана, бессильно сложив на коленях руки, нижняя ее губа чуть отвисла от обиды на жизнь. – …Хорошо хоть мама с папой в санаторий уехали. Как бы я все это им объясняла – не представляю, – все с той же кислой физиономией единственная в компании женщина прошествовала в соседнюю комнату, а оттуда в ванну с кучкой чего-то неопределенного, отдаленно знакомого в руках. Родион, до того задумчиво подпиравший косяк, скользнул вслед за женой, и вскоре сквозь шум воды до сидевших в комнате донеслись приглушенные звуки скандала.
– Ася разбушевалась, – пробормотал под нос Борис и зашарил по книжным полкам, жаждущим укрытия и покоя взглядом.
– Вот почему я до сих пор и не женился, – осклабился было довольный собой Дима, но тут в ванной раздались женские рыдания, и он смущенно засвистел.
– Просто Асе страшно, – глубокомысленно заметил Боря.
– А нам никому, можно подумать, не страшно! – презрительно фыркнул распластавшийся в кресле Пашка. Отглаженными стрелками на его брюках можно было порезаться, белоснежность рубашки особенно оттеняла краснорожесть, несколько маленьких кусочков пластыря на подбородке выдавало неверность брившей его руки, а уж смешанный аромат двух бутыльков одеколона и алкогольного перегара… Однако в трезвомыслии ему трудно было отказать.
– Прикиньте, Аська стирает черные колготки, – выглянул из ванны Родион.
– А если денег на новые нету, а маскироваться-то вам как-то надо будет! – зазвенел ему в спину голос жены. – Ничего потерпите, зато потом хоть шанс будет в этом городе жить остаться! Я сказала: без чулок на башке никого не туда не пущу! – Тут на пороге появилась и сама Ася: – А ты, Паша, думай, думай насчет оружия! Не надо мне лапшу весить, насчет трудностей и дороговизны. Это по столицам уже все деньги решают. А у нас ничего, и по знакомству можно пару автоматов и десяток гранат найти. Думай. Телефон под рукой.
Пашка покраснел еще больше и послушно подобрался. Если первые минуты, как вошел, он еще пытался изображать из себя независимого ковбоя, то сейчас он окончательно подпал под влияние с детства знакомых учительских интонаций своей вожатой. К тому же, Рэн, как все влюбленные, остро чувствующий особые флюиды в отношениях мужчин к женщинам, подумал, что белая рубашка и тщательно уложенные вихры участкового неспроста.
Кроме того, Рэн подумал, что Федоскин прав: все тут боятся. Боятся гораздо больше, чем он. «Они говорят: им нельзя рисковать, потому что у них есть дом. В доме горит свет». И, наверное, даже это нормально и естественно в их мире, где он не увидел ни одного мужчины с оружием или в доспехах. Где даже стражи не имеют полного права этим оружием пользоваться. У него дома все иначе: то бароны поссорятся, то еще какая напасть приключится, и для любого мужчины привычно носить кинжал и меч, и быть готовым к войне, а для любой женщины естественно провожать мужа, и ждать, и радоваться тем дням, что они провели вместе. И, тем не менее, без желания и азарта, без иллюзий и со злостью, они не отказывают ему.
– А хороши бы мы были, если бы отказались в этом участвовать, а Жуга? Рыжий Лис? – с не особенно веселым смехом хлопнул Родион по спине Димку.
– Я не с себя Травника пишу, я это уже столько раз говорил! С тем же успехом я могу тебе пожелать идти пострелять из швабры – самое время, – чуть излишне нервничая, возмутился тот.
– Ты Костику Акунщикову в Пермь, Белому Рыцарю Энтра звякни, пусть с игровиками своими сюда собаками. За базары отвечать надо! – язвительно добавила Аська.
– Белый Рыцарь Энтра? Сам? – даже привстал Рэн. Но тут в дверь позвонили: судя по всему, это вернулась должная привести своего нового знакомого негра Лика.
…Опустим объятия и скупые мужские слезы. Заметим лишь, что одного вида тролля оказалось достаточно, чтобы повергнуть всех солнцекамцев, присутствовавших в квартире номер шестьдесят четыре в культурный шок: нет, они, конечно, верили, они, конечно, допускали… Но расхаживающее по столу не крупных размеров доказательство существования параллельных миров или, по крайней мере, мифологических существ, привело писателей-фантастов в благоговейный восторг, просто в эйфорию. По крайней мере, Ася расслабилась и только поинтересовалась, нет ли среди гостей каких-нибудь магов или волшебников, или еще, может, у них в загашнике припрятана парочка ручных огнедышащих драконов.
Зато напрягся Пашка. Некоторое время он ерзал в кресле, затем испарился. Хозяин квартиры застал его в ванной, где тот без успеха пытался вызвать рвоту, засовывая в рот три пальца. (Засовывать глубоко Пашке было неприятно, а не глубоко – не было результата).
– Чтож это я пил-то такое?! – растерянно прохныкал доблестный сотрудник УВД. – Представляешь, мне чертик мерещится, самый настоящий! Скорую только не вызывайте! Лучше, Родион, тачку!
– А я и не Родион! – подлил масла в огонь ехидный хозяин квартиры, угрожающе протянув басом. – Я – Гарри Поттер! Отдай свое сердце! – и выбросил вперед растопыренную пятерню, как в детских страшилках. Пашка отпрыгнул назад и провалился в ванну.
В общем, атмосфера разрядилась.
