Текст книги "ВИА «Орден Единорога»"
Автор книги: Наталья Лукьянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
ГЛАВА 9
Анна Тимофеевна Литвинчук оторвала голову от надоевших за день бумаг. В кабинете было душно. Анна Тимофеевна намеренно не открывала окна, прячась от упоительных летних запахов. Будь ее воля, Анна Тимофеевна перепрыгнула бы через подоконник и побежала по пыльным лопухам и подорожнику, все вниз и вниз по Солнцекамским склонам, к Ключовке.
Нет, конечно, не побежала бы. Хороша бы она была: дородная сорока трехлетняя тетка в отпотевшем под мышками сарафане, черном с яркими подсолнухами, бежит, сверкает пятками.
– Дозвольте войти… – Анне Тимофеевне показалось, что с губ остановившегося в дверях нефора чуть не слетело что-нибудь типа «Достопочтенная госпожа». Женщина скептически поджала губы: «Вот романтическая дура!». Впрочем, вошедший подросток действительно вызывал ассоциации с приключенческой литературой. Если не учитывать футболки с изображением Цоя на груди и банданы, подбирающей темно-русые волосы, парень выглядел как герой фэнтэзи. Не смотря на жару, какие-то кожаные сапоги с разрубленными отворотами и вязаное трико, через плечо перекинута нестандартного покроя кожаная куртка, на запястье вместо ожидаемых фенек толстый серебряный браслет и, в довершение, на солидном ремне нечто подозрительное в ножнах. Опытная Анна Тимофеевна отметила, что Цой на футболке – это хорошо, признак «ботаничности»визитера, впрочем, нефора – все бюджетные дети: учительские, докторские и т.п.
– Я слушаю, – кивнула директорша. Парень вошел в кабинет. От него пахло костром, травой, железом.
– Мое имя – Сергей Чиграков, – (Нет, дама не знала «Чижа». Вранье, конечно. Но, если бы Рэн О' Ди Мэй назвался сейчас своим собственным именем – его тут же отправили бы в психушку. Таковы уж в этом мире порядочки. Битька, слава Богу, предупредила). – Я ищу свою свояченицу. Она сирота. Жила в интернате. Мы не знали о ней. Пока она не послала фото в телепередачу «Найди меня». – (Что такое «фото»и «телепередача»Рэн понятия не имел, но Вика говорила, что таким способом иногда люди в этом огромном мире ищут друг друга). – Оказалось, что она нам родственница. К сожалению, бабушка была больна, и я не смог сразу поехать за Беатой. Она поехала сама и пропала. Может быть, Вы можете помочь? – Рэн аж вспотел от напряжения, выговаривая мало понятные ему самому фразы, которые подготовил заранее. – У нее необычное имя: Беатриче.
– А фамилия?
Рэн, не видя лучшего варианта снова соврал:
– Полева. Ей пятнадцать лет.
– Ну, что ж, самый возраст для бегунков. Садись, что стоишь-то, – Анна Тимофеевна вздохнула. Вообще-то, лучше было отослать парня в милицию. Крайне сомнительно, что, если эта Беатриче (ну и имечко ей мамаша подсуетила) рванула и до сих пор не доехала, то она жива. Пятнадцать лет. Бардаки, притоны, вокзальная проституция. Впрочем, могли снять с поезда бдительные КПДНщики…. Так неохота возвращаться к опостылевшим портянкам отчета…
– Значит, говоришь: сирота… Лишенка, отказница, несчастный случай?
Парень явно не понял профессионального сленга, напрягся, выделил знакомое:
– Она – сирота. Родителей никогда не знала. Ее отец наш дальний родственник, погиб во время паломничества на Святую Землю…(О! Блин! При их отношении к церкви, ряд ли они совершают паломничество). О матери ничего не знаю.
– Что-то не поняла. Он еврей , что ли? В Израиль пытался уехать? Или он воевал?
– Воевал, – согласно кивнул Рэн.
– А , афганец, наверное. Понятно. Ну, ладно… – Анна Тимофеевна, пользуясь случаем отлипла от стула и распахнула окно. Повезло девчонке. Дальний родственник. Ровесник. Симпатичный. Однако… Анна Тимофеевна покачала головой. Слишком сентиментальная история. – Ну, что я тебе, Сергей, могу сказать: девушки с именем Беатриче к нам не привозили. Конечно, она могла назвать и не свое имя. Где, говоришь, она здесь содержалась?
– В интернате, – передернул плечами Рэн от казенного «содержалась».
– В первом или во втором?
– А их так много? – ужаснулся Рэн количеству сиротских приютов.
– У нас не такой маленький город. Сам-то ты откуда? – поинтересовалась директорша, прижав плечом телефонную трубку и набирая номер.
– Из Ебурга, – Рэн наобум брякнул название рокенролльной столицы Урала.
– О! У меня племяшка в Екатеринбурге живет по проспекту Свердлова, прямо рядом с магазином «Океан».
У Рэна пересохло в горле: сейчас начнет искать общих знакомых – и крышка.
Спасительно стукнули в дверь:
– Аннтифейна! Шиша опять траву притащил. Пора его уже в детскую сдавать. Хватит. Нагулялся, – от худощавого прыщеватого мужчины веяло какой-то бесприютностью.
– Хорошо, Андрюша, разберемся, – Анна Тимофеевна болезненно поморщилась. Если бы все ее воспитанники были, как этот парень. Впрочем, этот – домашний, как раз потому и такой. – И как, Сережа, Ваша бабушка решилась интернатовскую взять. Это же и воровство, и курево, и наркота. Это тебе не Золушка, Сереженька. Нынче дети – ой-ой-ой!.. Не отвечает Ирина Карловна, придется Нинель звонить, – Анна Тимофеевна скорчила гримасу. Тут трубка откликнулась: Нинель была на месте. Удивленно приподнятые брови показали Рэну, что это – редкая удача, – Алле, – протянула Анна Тимофеевна.
Рэн, старательно сдерживая вылезающие из орбит глаза, пытался изобразить, что его совершенно не удивляет, что его новая знакомая разговаривает с кем-то на расстоянии посредством маленькой ярко-красной штуки. Рэн даже слышал, как из той доносится визгливый, приглушенный дальностью, голос. Жутко хотелось узнать, что это, но задавать вопросы в чужом мире – неизбежно выдать себя. В памяти всплыло: «Возьми телефонную трубку, скажи, чтоб закрыли дверь в квартире твоей. ..»
– Понятно… Понятно… Понятно… – кивала в трубку директорша, попутно корча гримасы, от чего под нижней губой у нее отпечаталась помада. Видимо, дама, с которой она разговаривала, была не из приятных, да и слышимое ею тоже. «Рэн внутренне взмолился: „Боже! Помоги найти Беату!“– Ну, спасибо, Нинель Павловна, выручили. С меня шоколадка. Да, тоже мучаюсь. Сдали уже? Нет. Ну, конечно, у Вас больше контингент. На совещании? Во вторник? Какой разговор. Ну, до свиданьица, – Положив трубку, Анна Тимофеевна подперла полной рукой щеку и, посмотрев сначала в сторону, куда-то на календарь с тремя котятами в корзинке, уперла в Рэна тяжелый взгляд:
– Или ты мне врешь… – она выдержала паузу, во время которой Рэн, с трудом не опустив глаз, весь похолодел внутри, —…или я не знаю… Была такая девочка. Катя. Правда, не Полева, а Первакова. Отказница. Пятнадцать лет. Называла себя Беатриче. .. – (парень заволновался, весь подался вперед, сжал кулаки), Анна Тимофеевна сменила тон, – А что ты так волнуешься, Сережа? Ты ведь еще даже не знаешь ее? Или вы знакомы? – (парень опустил глаза, чуть помолчал. Думает, что соврать, что ли?)
– По письмам и фото.
– И что, красивая? – подумала, что догадалась о причинах смущения директорша. Парень ответил утвердительно.
– Влюбился?
Тут уж нефор открыл глаза широко-широко и с удивлением. Не ответил сразу, задумался. Глаза у него были удивительные: во-первых, раскосые и тут же цвет – ультрамариновый; а, во-вторых, такие чистые, теплые и честные, каких Анна Тимофеевна у современной молодежи ни разу за свою опытную жизнь не видела. Наконец, он ответил, с непривычной, опять-таки, серьезностью:
– Я думаю: возможно. А это имеет значение?
– Катя Первакова, она же Беатриче, пропала в сентябре прошлого года, и розыском обнаружена не была. Ты, что же, не мог за ней с сентября приехать? – женщине еще хотелось добавить, что на ее взгляд, что-то здесь не сходится, и это – очень подозрительно. Но, после того взгляда в глаза юного посетителя, у Анны Тимофеевны возникло ощущение, что во всей этой истории не сходится гораздо больше, чем она может понять. И поэтому она не стала просить паспорт.
– Я благодарен Вам. Очень благодарен. Здесь небольшая сумма – пожертвование для приюта. Помогите мне еще, пожалуйста, добрая женщина. Как мне добраться до интерната, где жила …– Рэн замялся, – …Катя.
Анна Тимофеевна вертела в руках шитый из кожи мешочек с вензелем RDM и маленькой короной. Деньги внутри были обыкновенные: двести долларов. Блин! Надо было попросить данные паспорта. Как теперь эту спонсорскую помощь оприходовать? Ладно, были бы деньги – придумаем. В долбанный отчет надо будет вникать по новой. «Я думаю: возможно»… «Жалко», – Анна Тимофеевна вздохнула рациональной мысли: «Сумасшедший. Просто сумасшедший».
ГЛАВА 10
Бледненькие курячьи тушки потихоньку отогревались пламенем костра. Туман плыл над рекой, струясь меж опор ближнего моста и стремясь к «быкам»дальнего.
Не смотря на ночь, было светло. Не смотря на вытянувшего неподалеку от моста гудящие ноги Рэна, на мосту целовались. Сперва Рэн мужественно боролся с желанием оглянуться на непривычное зрелище, но, спустя некоторое время, обнаружил, что уже оглянулся, что на девушке легкое, цветастое платье, струящееся вокруг тонкой фигурки и накинутый на плечи свитер юноши.
Вообще-то, все это было чистым бесстыдством, но плывущий туман и белая звенящая ночь делали картину упоительно красивой. Рэн вздохнул.
Пока готовилось мясо, в голове прокручивались события дня.
Когда он ехал в автобусе до интерната, вдруг хлынул дождь. Теплый летний ливень. В окна плеснуло прохладой и запахом свежей листвы. На стеклах солнечные зайцы плескались в бегущих струях.
Неожиданно водитель включил Шевчуковский «Дождь». Ветер раздул футболку, кожу защекотали мурашки.
Выпрыгнув из автобуса на остановке, обнаружил, что дождь прекратился, и люди смешно прыгают через лужи и улыбаются, а от не успевшего высохнуть асфальта парит.
Пока нашел интернат, опять стало жарко.
Здание, а точнее, даже несколько соединенных зданий, вновь неприятно поразили Рэна огромностью (сколько же здесь сирот!) и казенной холодностью.
В гулких коридорах царила пустота. По обе стороны длинный ряд одинаковых запертых дверей. Наконец, невесть откуда взявшаяся старушка (здесь, что, повсеместно используют для охраны старушек?) объяснила, что директора сегодня уже не будет, но завуч обещала скоро подойти. Так что, если он хочет, пусть обождет, и указала направление поиска кабинета.
Рядом с похожей на все остальные дверью Рэн присел на корточки. Ожидание очень скрашивали украшающие стены поучительные картинки.
Одни из них, видимо, предупреждали, как опасно забираться без спросу в мастерскую алхимика: мужчина с красным носом и глупо приоткрытым ртом держал в руках раскупоренную бутыль с бросающейся из нее на него змеей (нос, очевидно, уже укушен); на другой – в подобной бутылке хранились череп и кости.
Особенно полезными показались Рэну картинки, изображавшие правила перехода через здешние улицы. Оказывается, опасность быть раздавленным металлическими монстрами вполне реальна, и Рэн сосредоточено начал было изучать законы местных дорог, как наткнулся на стенд с удивительными картинками, на которых люди и вещи были просто как настоящие. Очевидно, это и были «фотографии».
И на одной из них была Беата. Она сидела на сцене в великоватой какой-то нелепой белой рубашке, в мешковатой синей юбке и белых гольфах, пряча под стул потрепанные туфли и словно драгоценность прижимая к себе гитару. «Самодеятельность. Катя (зачеркнуто и подписано „Беатриче“) Первакова исполняет песню». В свете софитов шейка ее казалось особенно тонкой, а взгляд потерянным. Рэн поморщился от жалости и нежности и, сорвав фото с планшета, спрятал на груди. Сердце его бешено колотилось, в конце коридора послышались шаги и смех.
– Ну, че, она тут, нет? – рядом с Рэном бухнулся походный мешок, пропахший костром не менее куртки Рэна. На него (мешок) плюхнулась увесистая, туго обтянутая спортивным трико попка, – Светка, сгоняй к шоферюге – пусть дождется!..
– Не ма-а-гу! – худощавая блондинка с немытыми волосами в брезентовой куртке легла на пол прямо перед Рэном, – Меня плю-у-щит! – и обратилась уже к нему, – Мальчик, где твой завуч? Я умираю!
– Не слушай ее, – пухлая смуглая рука решительно обняла за шею попытавшегося было вскочить на помощь умирающей паренька, – У нее мозги сплющило. Светка, дуй к шефу, если не хочешь до дому пешкодралом тащиться. Хоть на колени к нему ложись, пусть дождется, пока эта хренова коза не объявится, не поставит штемпель.
«Светка»со стоном поползла к выходу. То есть буквально поползла. Сначала по-пластунски, потом на четвереньках. Уже почти добравшись до лестницы, она обернулась и злобно прошипела: «Сволочь ты, Маринка, кошка драная и мышка сраная!..»– встала на ноги и, тяжело топая, исчезла из виду.
– Да, – многозначительно и беспечально покачала головой «Маринка», – Ничего не скажешь. Затерянный мир, – и звонко захохотала, протянув руку – Маринчик.
– Сергей.
– Сержик? Вери уэлл, беби. Не обращай внимания. Мы только что из похода, и нас плющит, – девушка, а, скорее, молодая женщина, вновь весело захохотала. Она была невысокая, полненькая, но не толстенькая, а такая, каких в простонародье называют «в соку», яркоглазая, белозубая и темноволосая, – Тоже ждешь? Е-мое! Мало того, что мы их даунов по горам таскали, так еще и бумажки всякие заполняй!
Оказалось, Марина и ее подруга – учителя. С целью подзаработать, а, может, и с какими-то еще, более гуманистическими целями, молодые женщины (а обе они были замужем и имели детей) приняли участие в проекте «Затерянный мир».
Тут Рэн впервые узнал о великой страсти жителей Битькиной страны – «туризме». Возможно, «туризм»был какой-то своеобразной местной болезнью, слишком уж даже на местные мерки, было странно поведение зараженных ею.
Время от времени вполне солидные и оседлые люди, имеющие семью, служащие государству, крестьянствующие или кормящиеся ремеслом, а то и воины, вдруг срывались с места и отправлялись в путь по лесам, горам и рекам, залазили в пещеры и на вершины, подвергались опасностям, терпели холод, голод и лишения. Порой, бросив жену или мужа, малолетних детей и престарелых родителей и домашних животных, а порой, наоборот, забрав с собой всех, не исключая грудных младенцев. Причем, путешествия эти не имели своей целью ни паломничество к святым местам, никакой-то практической цели. Лишения и опасности были здесь ради лишений и опасностей. Путь лежал из пункта А в пункт Б. И иногда – обратно, а иногда – просто домой…
А, впрочем, Рэну подобные побуждения как раз были близки и понятны. Немного, правда, удивляла продуманность и регламентированность всех этих путешествий. Однако, приятно было, что занятие «туризмом»в этом мире не считалось «закидоном», а напротив. Было уважаемым в кругах лучших людей общества.
Старались к такому виду «досуга»(что это, кстати, такое?) пристрастить и подрастающее поколение, в частности, так называемых «трудных»детей и подростков…
Тут Рэн почувствовал, что понятий, требующих осмысления, гораздо больше, чем он сейчас успеет расшифровать и начал просто слушать…
–… Еще бы нас не плющило. Прикинь: мы со Светкой да два инструктора на тридцать малолетних преступников, психов и даунов. В первую же ночь они стырили по ящику тушенки и сгущенки и коробку апельсинов.
Естественно, никто не признается. Мы – по палаткам. От апельсинов, конечно, только шкурки сиротливо за палатками валяются. Тушенки и сгущенки тоже сожрали не меряно. Как не лопнули! Около пол-ящика только и нашли. И ведь, что интересно – девочки! Ну ладно бы только парни воровали, так нет. У одной такой десять банок в рукава куртки засунуты были. Не надо говорить «голодные детки»! Кормили – как на убой. Да и это ведь все – им, не дяде Пете. Нет, Серый, это уже привычка. Одно слово – «Затерянный мир». Правильно проект назвали, – Маринка зевнула и потянулась с веселой улыбкой, – Короче, на следующий день спускаемся по скале дюльфером. Ну, так себе скала – метров десять. Мишаня, инструктор, сверху страхует. Спустил он, значит, одного клиента КПДН до середины и держит, дальше не пускает. Тот ему кричит: «Дядь Миша, а че ты меня не спускаешь?».
А Миша ему:
– А что-то ты тяжелый стал, боюсь не удержу. Тушенки, наверное, много ночью съел?
– Нет. Ты че, дядя Миша, не ел я тушенку! – (за подвешенного воспитуемого Марина говорила тоненьким дрожащим голоском с жалобным подвизгиванием).
– А что, не любишь, что ли?
– Не люблю, дядь Миша… Дядь Миша! А ты меня там держишь?! – (молчание в ответ) – Дядь Миш, ты держишь меня?!
– А сгущенку? Сгущенку ты как? Тоже не любишь?
– Не люблю!
– Но ел?
– Ел!.. Ой, дядь Миша, спусти меня, пожалуйста!
– Прямо и не знаю…
– Спусти, дядь Миш! Не буду я больше ничего брать! Спусти, а то я сейчас обосрусь от страха…
Вот такое воспитание. Сам-то ты, что, завучиху ждешь?
Рэн поделился известной уже версией.
– Ну, я не знаю. На фиг это вам надо. Это только в сказках – бедные, милые сиротки. Да в сериалах. А на деле – уголовщина с алкогольной наследственностью… Тебе надо или в милиции поспрашивать или у побирушек на рынке. Они все в основном – интернатовские, может, и слышали чего.
На рынок в этот день Рэн уже не успел. До темноты (если можно сказать так про здешние белые ночи) он просто бродил по городу, надеясь: вдруг случайно наткнется на Битьку. Мир Беатриче казался ему сейчас довольно симпатичным, особенно тогда, когда из окон раздавалась вдруг знакомая музыка. Однако, все здесь было настолько не похоже на Шансонтилью, настолько иначе, что голова уставала быстрее, чем ноги. Мозги трещали, как ненастроенный транзистор.
Зато пока этот мир казался не особенно опасным. Но, видимо, именно казался.
… Они, все семеро, были здорово похожи друг на друга. Ах, да, вот почему – все были обриты наголо. Впрочем, здесь почти вся молодежь мужского пола блистала лысинами. Вся кодла одета была в широкие штаны с лампасами, свисающие на бедрах, шлепанцы и майки. Только один, очевидно, главарь, уши которого заткнуты были маленькими черными затычками, соединенными проводком, вырядился в такие же штаны, только длиной до узловатых, бледных коленок. Он постоянно дергался в такт неслышному ритму и расхлябанно помахивал в молочном ночном воздухе мягковатыми конечностями. Глаза его были прикрыты темными квадратными стеклышками.
Подобные штуки Рэн уже не однократно видел, и что особенно его интересовало по этому поводу: почему у некоторых людей такие стекла прозрачные, а у других – почти черные. Не значило ли это, что обладатели первых показывали тем самым, что им нечего скрывать, а вторые – прятали за темным стеклом свои дурные мысли. Во всяком случае, на тот счет, что у вихлявого мысли не особенно добрые и чистые Рэн не сомневался.
А то, что мысли эти могут обернуться для него неприятностями, Рэн заключил, оглядев выставленные напоказ закаченные колбасы мускулов некоторых из противников и покачивающиеся в их крупных кулаках со сбитыми костяшками бутылки пива.
Рэн не стал корчить из себя гордого и мудрого индейца и встретил гостей стоя. А гости поприветствовали его ухмылками и молчанием. Рэну отчего-то подумалось, что не из суровости такая немногословность, а от кургузости словарного запаса.
Так же молча, один из лысых сдернул с шомпола жареное мясо и, обжигаясь и повизгивая, закусил им пиво.
Главный же, по-прежнему пританцовывая, оттянул резинку с прыщеватых бедер и пустил в костер тугую струю переработанного пива, припевая: «Пепси, пейджер, МТиВи – подключайся! У б…!».
Еще парочка с нездоровым хохотом последовала его примеру. Причем, один, фактически совсем сопляк, лет одиннадцати, умудрился ко всеобщей радости дотянуться желтой струйкой до сапога Рэна.
«Да уж, это далеко не то поколение, о котором пели „Алиса“и „Кино“. А жаль», – подумалось Рэну, – «… Мои слова не очень вежливы, но и не слишком злы, я констатирую факт – Козлы», – вспомнилось ему с Белого альбома БГ так явно, что с губ оруженосца сорвалось из БГ же:
– Фитилек-то прикрути. Коптит.
Шеф преступной (а это стало уже очевидно) «группировки»счастливо выхаркнул в многострадальный костер комок жвачки и, отлепив от ушей наушники, прошепелявил:
– Нефорок, ли чо? А ты читал седня, грамотный, на заборах объявление, что седня с утра – каждому неформалу с ноги по хлебалу?
Рэн белозубо рассмеялся совпадению: он действительно прочел сегодня на заборе такую надпись, правда, под нею, что особенно примечательно той же рукой, было приписано то, о чем Рэн и известил пытающихся незаметно окружить его гостей:
– Нет, я там другое прочел. Что-то на счет того, что каждому гопу по гвоздю в…– Куда именно Рэн говорить не стал, он следил за своей лексикой. Дворянину не пристало ровняться с чернью в сквернословии. И, предупреждая общее движение к нему стаи, вытянул меч из ножен.
На какое-то время необычное зрелище остановило настроенных подраться гопников. Возможно, даже встреча двух цивилизаций закончилась бы мирным противостоянием слегка пооравших друг на друга котов. К неособенному, кстати, удовольствию Рэна, которому не так просто забыть было мочу на сапоге. Однако, где-то за спиной юноши, в начавшей сгущаться темноте возник и начал приближаться дружный пьяный гогот. Судя по оживившимся физиономиям лысых, обкуренные голоса принадлежали их хорошим знакомым.
Ободрившееся противники оруженосца доглотнули из коричневатых бутылок пиво и, не отходя от кассы, вооружились, старым, еще добахметьевским способом превратив стеклопосуду в «розочки».
– Я вам, парни, не советую… – Если бы Рэн знал, что на совести этой компании двое зарезанных зимой такими же розочками шахтеров, его, может быть, не так мучила необходимость заниматься членовредительством. Шорох за спиной – началось.
Промахнувшийся, с шумом грохнулся на молниеносно освободившееся место; кирпич, ранее нацеленный в голову нефора, отскочил. Вслед за этим: общий торжествующий вопль, чей-то отчаянный визг, общий мат, рычание, свист меча и еще и еще визг и верещание. Милицейская сирена. Визг. Крик. Россыпь убегающих шагов. Сирена. Мат.
Рэн свернул с асфальтированной дороги, перемахнул изгородь и, едва не напоровшись на грабли и еще что-то в том же роде, и оцарапавшись в малине, скользнул под аккомпанемент собачьего лая в полуразрушенный сарай. Где-то потревожено захрюкали свиньи. Но Рэн был почти бесшумен, и хозяева не появились.
Оттирая от крови меч, Рэн проматывал перед мысленным взором обратным ходом кадры случившегося инцидента. Уверившись, что никого не убил и особенно не искалечил, он сотворил молитву и, ткнувшись лицом в локоть, заснул, шепнув на последок со вздохом: «Затерянный мир»…
