Текст книги "Избранники Тёмных сил (СИ)"

Автор книги: Наталья Якобсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– В те времена было нечему завидовать. Ты тоже был одинок и очень зол на всех подряд. А потом появилась та красавица, и я позавидовал тебе, – Анри насупился, попытался спрятать лицо в тени. Откровение, явно, далось ему с трудом. Он, вообще, считал унизительным быть честным с кем-либо.

Уже не впервые я подумал о том, что Анри несообразителен и недальновиден. Чему можно было завидовать, о потере чего сокрушаться. Предмет его зависти давно уже сбежал от меня.

– Я не могу похитить никого живого, – бормотал между тем Анри. – Любая живая девушка зачахнет в моем городе под землей, в дыму, без света и почти без воздуха. К тому же, любая похищенная возненавидит меня, как только узнает о том, кто я такой. У меня ведь нет твоих потрясающих данных, чтобы приворожить к себе любого, кого захочу. Только такое же черное сердце, как здесь, меня не отвергнет, – он ударил кулаком по собственной груди и вряд ли ощутил боль. Ничто, кроме слепящего солнечного света и огня, не могло причинить ему боли. Мог ли он так глубоко чувствовать, как пытался доказать. Я посчитал его страсть к обществу всего лишь самообманом.

– Найди такую же черную душу, как у меня, Эдвин, – вдруг потребовал он. – Ты казнил стольких обворожительных злодеек. А теперь ты смог бы воскресить одну из них для меня, ту, которая сможет меня понять и ко мне привыкнуть.

– Говори тише, нас могут услышать, – предупредил я.

– А-а, не хочешь, чтобы я в присутствии свидетелей назвал тебя палачом, – насмешливо протянул Анри, но все же осмотрелся по сторонам.

– Здесь никого нет, – заявил он. – В такое время все спят, кроме таких, как мы, поэтов, художников, бандитов и падших созданий. Хорошая ночная компания подобралась, верно? Никогда не предполагал, что сам стану одним из этой шайки, рассеянной по пустынным улочкам.

Мне не понравилось, что Анри пусть даже вскользь упомянул о художниках. Это значит, что он уже прознал о Марселе и теперь измышляет козни.

– Да, кто ты такой, чтобы я согласился работать у тебя сватом? – я разозлился на Анри, но он остался невозмутимым.

– Не нужно выпрашивать ни у кого соглашения, – возразил он. – Мне не нужен ни сват, ни кум. Где это видано делать предложение мертвой? Ты же не хочешь отдать мне одну из своих фей?

– Ни одна из них никогда на это не согласится, – я быстро высвободил рукав, в который вцепились хваткие тонкие пальцы Анри. – Против меня самого могут поднять восстание, если я начну продавать своих подданных, как крепостных.

– Ну, ладно извини, – Анри стоило усилий выдавить из себя последние слова. – Ты же знаешь, что я вовсе не имел в виду твоих блистательных дам. Мне нужна одна из твоих жертв, маркиза, которую ты когда-то оставил гнить на дне колодца.

– Маркиза? – я помнил многих женщин с таким титулом, а некоторых даже успел забыть. – Ты хочешь, чтобы я воскресил для тебя какую-то маркизу?

– Пожалуйста, Эдвин! – попросил Анри. – Сделай это для меня!

– За то, что ты отсек мне руку?

– Но ведь шрама нет, – Анри опасливо отстранился во тьму от моего вспыхнувшего, как светлячок во мраке запястья.

Шрама, действительно, не было, но я все еще помнил боль от удара меча. Помнил, как лезвие рассекло плоть, и как моя собственная отрубленная конечность дергалась в последних судорогах в луже крови. Теперь кисть снова была на месте и ничуть не ослабла, напротив, пальцы стали куда более сильными, чем раньше, от их железного пожатия сломались бы не только хрупкие косточки Анри, но и стальные прутья.

Мне удалось пристыдить просителя, но не прогнать его. Он готов был умолять меня хоть всю ночь или даже всю вечность. Дневной свет причинил бы ему боль, но, несмотря на нее, Анри и утром продолжал бы ходить за мной, чтобы добиться своего. Он умел быть настойчивым, и я понимал, что рано или поздно соглашусь, не потому, что не могу урезонить его, а потому, что мне стало его жалко. Я ведь знал, что такое одиночество.

– Я прошу тебя, – повторил Анри. – Я ведь так одинок, а у тебя есть твоя муза.

У меня давно уже ее нет, хотел крикнуть я, но удержался. Анри не за чем знать о моих переживаниях. Любые сведение, которые он от меня получит, он потом попытается использовать против меня же. Он уже забыл о том, что когда-то я пощадил его вместо того, чтобы уничтожить, как он того заслуживал.

– Хорошо, – кивнул я. – Никто не сможет заставить живую девушку полюбить тебя, но я выберу мертвую, как я уже сказал.

– Сабрину? – его глаза радостно вспыхнули. Так вот, кого он умел в виду. Я вспомнил облако голубого платья, выразительные глаза, в которых так быстро потух свет жизни и шрам на горле, уже кишевший червями к тому моменту, как ее достали из колодца.

– Нет, только не Сабрину, – возразил я.

– Почему? – почти выкрикнул Анри. Он явно возмутился. Его так обрадовало неожиданно быстрое согласие, а теперь он почувствовал скрытый подвох и снова был растерян и зол.

– Почему не ее? – уже шепотом повторил он. – Она ведь была так прекрасна.

– Вот именно, была, – повторил я. – Что было, того уже не вернуть. Ее тело давно сгнило. Видел бы ты ее неделю спустя после смерти. Запах разложения, раны, черви. Я не стану всего описывать, только повторю, что Сабрину оживить невозможно. От ее трупа уже почти ничего не осталось. Сосчитай сам, сколько лет прошло. Я выберу для тебя кого-то другого, того, кто умер недавно. Материя не должна быть подпорчена, – я вспомнил тело маркизы, гниющее на дне колодца. Отвратительное зрелище преследовало меня много лет и не отставало сейчас.

– Какой же ты разборчивый, – пробормотал Анри с такой интонацией, что слова можно было принять, как за похвалу, так и за оскорбление.

– Попытайся быть повежливее, а то ведь я могу и передумать.

– Но ведь мы уже заключили сделку, можно сказать, ударили по рукам, – Анри едва заметно оскалился. Он корчился то ли в оскале, то ли в улыбке каждый раз, когда замышлял что-то недоброе.

– Я не братаюсь с падшими, – возразил я.

– А сам ты разве лучше меня? – возмутился Анри. – Разве ты никогда не поступал еще хуже, чем я?

– Ты, кажется, действительно, хочешь, чтобы я передумал? – спросил я серьезным тоном.

– Ты не передумаешь, – Анри тут же заволновался.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я прошу тебя. Ты ведь никогда не отказываешь в просьбах, – убедительного в его речах было мало, сколько просьб о милосердии я пропустил мимо ушей, и Анри знал о том, каким беспощадным я могу становиться.

Он продолжал юлить и лгать, хотя понимал, что уже за одно его прошение я мог бы спалить его на месте, если бы он застал меня в дурном расположении духа. Возможно, он давно уже выжидал выгодный момент, чтобы пристать ко мне. Разговаривать с ним дальше было бессмысленно. Я уже успел дать ему опрометчивое обещание. Не стоило спутываться с Анри и нарушать свои же уставы, но я не смог удержаться. Мне хотелось спасти от отчаяния и одиночества хоть кого-то, но себе самому я вернуть радость уже не мог.

Я отвернулся от Анри и уже зашагал прочь, но внезапно он окликнул меня, очевидно, решив, что я, действительно, передумал, раз так быстро ухожу. Кажется, он просил меня не изменять своего решения. Мне не хотелось больше слушать его обольстительный, коварный голос, но я все же обернулся.

– Сделай это для меня, – повторил свою просьбу Анри и неожиданно добавил. – Только ради любви! Ты ведь знаешь цену любви, Эдвин.

Я едва кивнул в знак согласия и повторил:

– Ради любви!

Эхо слов растворилось в шелесте моего плаща. Я уже не шел, а почти летел, несся прочь. На какой-то миг Анри удалось обмануть бесчувственного повелителя эльфов, перехитрить даже дремлющего дракона и достучаться до того юного, еще незлобного Эдвина, который к каждому горю испытывал сострадание.

Мне хотелось улететь из города, пронестись над лесом и торфяными болотами, взглянуть свысока на горные кряжи, подлететь к холодному побережью океана и бродить там до зари, но вместо этого я преодолел все наиболее благополучные районы Рошена и направился в те убогие кварталы, куда по доброй воле не зашел бы ни один вельможа.

Здесь редко встречались фонари. Тусклые пятна света ложились то в ту, то в другую часть квартала, но большая часть дороги утопала во мгле. Покров темноты хоть немного смягчал приметы нищеты и запустения. Где-то на фасадах еще сохранились элементы лепнины, искусной резьбы или кованых оконных переплетов. То были жалкие остатки былой роскоши. В основном, бывшие богатые дома выглядели необитаемыми и разоренными. Когда-то эти кварталы процветали, а болезнь и бедность ютились только на самых окраинах города, но пришла чума, скосила большую часть населения, выжгла жизнь из роскошных особняков, и на некогда фешенебельных улицах теперь отваживалась селиться только чернь, которой больше было некуда податься. Более состоятельные граждане предпочитали новостройки и обновленные центральные районы, никто, из имевших в жизни выбор, не решался зайти на те улицы, где, по слухам, еще недавно плясала смерть. Говорили, что по этим дорогам прошелся дьявол, принявший восхитительный облик юного аристократа. Он появлялся то здесь, то там, как златокудрый эльф и одним своим видом обольщал смертных, а за ним тянулся отвратительный шлейф моровых язв, чумы и холеры. Некоторые думали, что и сейчас, если прийти на эти улицы ночью и заглянуть хотя бы в осколок стекла, то оттуда тебе улыбнется отражение красивого демона, а, увидев его однажды, человек обречен заболеть или сойти с ума. Вот почему на этих улицах не держали зеркал, а все осколки были тщательно выметены. Мятежный дух не должен ни на кого глядеть через стекло. Глупое поверье. На самом деле не было никакого демона, а вот пляска смерти была. Зловещие духи, прилетевшие в город, чтобы охранять спрятанные здесь магические свитки принесли за собой чуму. Они целым хороводом носились над городом, не щадя никого, а я бегал за ними и тщетно пытался убедить их в том, что такое плохое поведение предосудительно. Прежде, чем мне удалось выдворить их из Рошена, меня заметили и сочинили целый ряд небылиц.

Я смело шел по тем местам, где наиболее сильно свирепствовала чума. Можно было не опасаться, что я заражусь. Ни одна болезнь никогда не смела меня коснуться, даже в те далекие времена, когда я считал себя простым человеком. А вот людям в этих районах находиться было опасно. В воздухе витали неприятные миазмы разгорающихся болезней. Черные пары сгущались над узкой полоской неба между покосившимися крышами домов. Заколоченные или разбитые окна производили удручающее впечатление, но еще хуже был запах смерти, которым пропиталось все вокруг. Чума не сгорела дотла, пожрав город, она всего лишь ненадолго утихла и затаилась в подвалах и даже комнатах этих домов. Я не позволю заразе распространиться по всему городу, но и с этих улиц ее прогнать не смогу. Нужно же оставить хоть немного места хотя бы для тех же теней, которым суждено вечно прятаться, и для других мерзких существ, лишившихся моего покровительства. Пусть прячутся здесь, среди гнили, рухляди и запустения.

Глянув в разбитое окно, я заметил, как мелкие осколки, торчащие из подоконника, ловят отражение моего лица. Такое гладкое, юное и красивое, оно напомнило мне о прежних временах, о золоченой раме зеркала в замке моего смертного отца, о прозрачных лесных озерах, о море, отражающем меня и пламя, о крошечном треснувшем зеркальце, найденном на полу темницы. Столько времени прошло, а это лицо осталось прежним, те же длинные, как солнечные нити ресницы, тонкие скулы, голубые глаза, чувственные очертания губ. Теперь вместо великолепных зеркал я видел перед собой только темноту и криво торчащие из оконной рамы осколки стекла, но светлый лик, отражавшийся в них, остался последним напоминанием о прошлом. Когда-то девушка, которой не было равных, называла это лицо ангельским. Она смотрела на него, как на икону. Она искала во мне что-то святое, а нашла только черное зло. Я получше присмотрелся к собственному отражению. Божественный лик демона. Если бы кто-то смог заглянуть мне в душу, он бы уже не назвал меня ангелом. Даже стекло незаметно выдало подсказку. В одном из осколков вместо печального юноши так неестественно и некстати отразилась оскалившаяся острая морда золотого дракона. Два фиолетовых глаза блеснули, как аквамарины. Дракон, явно, был здесь не на месте, по крайней мере, для постороннего наблюдателя. Кто-то несведущий мог бы испугаться, решив, что дракон стоит позади меня или прячется внутри дома, но на самом деле чудовище было гораздо ближе. Оно спало внутри меня.

Как странно ощущать, что внутри тебя засело зло. Ощущение давно уже перестало быть непривычным, но я ни с кем не мог поделиться своими чувствами, никому не мог признаться в том, что сильное нечеловеческое сердце качает не только кровь, но и жидкий огонь, который растекается по моим венам, согревает даже в лютую стужу. Интересно, отвернулся бы от меня Марсель, если бы узнал о том, кто я такой на самом деле. Или же этот художник оказался бы еще более безрассудным, чем даже моя возлюбленная. Смог бы он полюбить меня только за то, что я необычное, более сильное существо, чем все окружающие?

Фонарь, болтавшийся на конце железного кронштейна, осветил еще один грязный участок дороги. Я легко переступил через крупные выбоины в тротуаре, коснулся пальцами бревенчатой стены какой-то лачуги, ничуть не опасаясь заразиться. А ведь по этим бревнам незаметно для глаз людей плясали язычки смерти. Мне все время хотелось рисковать, проверить умру я или нет от простой заразы. Я шел на риск так смело не потому, что был уверен в своей неуязвимости, а только из-за того, что любил играть с огнем.

Я направлялся к одному обветшавшему дому, за которым наблюдал уже давно. Фонари на железных крюках возле него были разбиты. Блеск осколков заменял мне свет, и я умудрялся отличить нужное мне здание от многих других. Одноликие строения с окнами, завешанными тряпками, неработающими водостоками и щелями, забитыми мусором, ввели бы в заблуждение кого угодно, но я каждый раз отыскивал верный путь. Наверное, к одному и тому же месту изо дня в день меня приводил аромат жертвы. Смерть притягивала меня. Там, где кто-то должен был умереть или терпел горе, всегда неизменно появлялся я, чтобы утешить или отобрать жизнь. Часто вслед за мной приходили и тени, но сегодня поблизости не было никого из них. Обретавшиеся здесь прядильщики, чесальщики шерсти и ткачи интересовали общество теней куда меньше, чем бездельники, шатающиеся в темень по богатым аристократическим кварталам. Только в случае крайней нужды Кловис посылал кого-то сюда на поиски жертвы. Раньше, проходя мимо одного двухэтажного дома, я все время различал тихий плач ребенка в люльке, а сегодня тишину не нарушало ни звука. Значит, Гонория или Присцилла уже забрали младенца. Это было легко. Что такое для них вскарабкаться на второй этаж и дотянуться до колыбели? Они могли бы и, прячась за углом, манить к себе кого-то из уличных детишек. За двумя элегантными, обаятельными дамами готов был последовать любой ребенок, оставшийся без присмотра. Они вовсю пользовались преимуществом своего очарования.

В тех домах, мимо которых я проходил, стоило прислушаться к тишине. Все живое вокруг затаилось. Обитателей было не видно и не слышно, хотя во многих лачугах они, наверняка, еще были, но меня интересовал только один дом. Одноэтажный, с низким окном, освещенным грязноватым светом лампады, он, как будто пригнулся к земле в ожидании непрошеного гостя. Никто не замечал, что богато одетый господин все время проходит мимо этого дома, разве только стены хранили память обо мне. Я много раз подглядывал в окно за маленькой семьей. Чета немолодых супругов меня ничуть не интересовала, но их привлекательная светлокудрая дочь казалась нездешним существом, одним из призраков, поселившихся в районе, охваченном чумой. Даже в старом выцветшем платьице она напоминала одну из изящных фарфоровых кукол, выставленных в витринах магазинов. И мне было жаль ее, потому что я один знал, что на ней уже поставила свою печать смерть. Ее отца почти все время не было в лачуге, он помогал вывозить трупы тех, кого свалил мор. Мать, кажется, была швеей, а может, мне только так показалось, по крайней мере, она все время сидела в кресле у тусклого очага и сшивала цветные лоскуты или мастерила матерчатые безделушки. В ее пальцах постоянно и усердно скользила игла. У нее были золотые руки. Редко встретишь такую искусницу среди смертных, а не среди фей. Сейчас на рождество она мастерила матерчатую куклу для дочери. Еловые ветви на столе были кое-как украшены бантами и кручеными обрывками блестящей ткани. Я заметил на шее женщины, под ветхим ситцевым воротником, тонкую полоску нарывов, а потом такая же светлая, как у ее дочери, прядь выскользнула из пучка и накрыла изъян.

Не нужно было быть доктором, чтобы определить, что жить Гардении осталось совсем немного. Если и не эпидемия, то в таких условиях ее бы сломила другая болезнь. Женщина была худой, будто ее иссушила чахотка. Меня нисколько не волновало, долго ли еще она проживет, я только хотел запомнить, как быстро и легко ее пальцы заставляют иголку делать стежки при свете лампады. Блики света дробились в искрящейся воде в простом глиняном кувшине. Добрый дух на моем месте предупредил бы о том, что вода в ближайшем колодце заражена, но быть снисходительным я не имел права.

Как следует присмотревшись к девочке, сидевшей на полу у кресла матери, я тихо решил про себя «это то, что тебе нужно, Анри». Миленькое личико, усталые глаза, длинные ресницы, простая сельская красота и никаких аристократических амбиций. Этой девчушке лет пятнадцать или шестнадцать, но она все еще обожает тряпичных кукол. Она смирится с любой судьбой, которую ей предложат после смерти родителей. Выбор сделан, теперь нужно обеспечить успех предприятия. Я нашел в кармане кусочек мела, поднял руку, чтобы начертить тайный знак над притолокой двери, и моя рука впервые чуть не дрогнула. Нерешительность длилась не больше мига, я поставил на стене дома свой знак, теперь все, кто живут там, принадлежат мне и тем духам, которые незримо толпятся за моей спиной, ожидая приказов. Мне казалось, что один призрак уже просочился сквозь дверь, разнес по дому флюиды зла, и вскоре за ним через порог проскользнет сама смерть. Дело сделано. Я последний раз посмотрел на девочку, пытавшуюся приделать к пышным светлым кольцам волос самодельный бант. Анри она понравится.

– Орисса, – произнес я, словно пробуя на вкус это имя. Как будет смотреться оно на надгробной плите?

Орисса услышала тихий зловещий призыв и обернулась, но меня за окном уже не было. Возможно, всего на миг ей удалось разглядеть, как мелькнул возле ската крыши край моего плаща, как ослепительно блеснули вышитые на нем магические символы. Обреченная девушка осталась внизу, в убогом доме, а меня уже ждал совсем другой мир, синее звездное поднебесье, простиравшееся над крышами спящего города.

Полуночная гостья

Батист

Из кармана посыпались золотые монеты. Я даже не остановился, чтобы поднять их, даже не повернул головы, чтобы посмотреть на блестящие желтые кружочки, рассыпавшиеся прямо на дороге. Тот, кто подберет их, вместе с ними подберет и несчастье. Чем дальше, тем сильнее я верил в то, что это золото принадлежит демонам. Возможно, если я буду более бдителен, то замечу, как отвратительная когтистая лапа подкладывает монеты в мой кошелек.

Я шел по знакомым улицам, мимо тех кабаков, куда мы так часто заглядывали с друзьями. Пришлось посильнее надвинуть шляпу на лоб и закутаться в накидку, чтобы никто из встретившихся студентов не узнал меня. Не хотелось втягивать в свои темные авантюры никого из бывших однокашников. Пусть они продолжают жить своей беспечной жизнью, маются на лекциях, изучают примитивные науки и слушают ложь преподавателей о том, что колдовства не существует, а я стал совершенно другим. Неожиданно я узнал, что все в этом и другом мире зиждется на волшебстве, смог рассмотреть крошечных эльфов, пляшущих вокруг моей лампы, услышал голоса, зовущие со страниц магической книги, взялся преследовать настоящего демона. Возврата к прошлому уже нет. Меня не оставляло ощущение, что между прежним и настоящим разрушен мост. Невольно я вступил в сумеречный, мистический мир и теперь обязан жить в нем.

Стоило только оглядеться по сторонам, чтобы понять, город вокруг меня остался прежним и в то же время стал каким-то иным, все вокруг: и дома, и таверны, и сумеречный свод небес, как будто подернулось призрачной дымкой. Теперь мгла кругом светилась какой-то многоцветной пыльцой, и я мог разглядеть тех странных созданий, которых никогда не замечал раньше. Даже в детстве я не верил в легенды о феях, живущих в башмаках, и о гномах, обитающих под землей, но теперь, когда я вырос, эти сказки обратились для меня в реальность. Если ты видишь перед собой волшебное создание и слышишь его мысли, то уже не можешь оставаться неверующим. На мир, в котором я жил, рука чародея, как будто, накинула волшебный флер, и мгла кругом засверкала множеством неведомых оттенков. Теперь я сам стал чародеем, хоть и не хотел этого признавать. Только дорога под ногами осталась неизменной, хоть уже и не такой твердой, как раньше. Этот путь, лентой скользящей вперед, должен был привести меня к тому, кого я преследую. Может быть, разок я и найду у себя под ногами наполненный крошечными обитателя башмачок, но с пути не сойду. В конце концов, дорога приведет меня к жертве.

Я уже начал сомневаться в своих силах, но упорно продолжал называть себя охотником. Это я ищу преступника, чтобы наказать его, а не наоборот. Иногда, конечно, ко мне подкрадывалось ощущение того, что рано или поздно в жертву превращусь я сам. А, может быть, мне только казалось, что злобные жадные глазки множества хищников уже следят за мной из разных уголков, и что по первому приказу своего повелителя они кинутся, чтобы растерзать меня. Стоило только представить себе армию жутких существ, которые бросятся ко мне отовсюду: из щелей в стенах, из подвалов, из-за углов, с крыш и даже из-под земли. Вот это будет тот миг, когда я уже не смогу спастись, если только повелитель нечисти не имеет для меня на примете более изощренное и жестокое наказание.

Какая-то стройная женщина в длинной черной накидке медленно прошла мимо меня. Я не слышал ни звука ее шагов, не замечал признаков дыхания, но на миг мне почудилось, что из-под низко надвинутого на лицо капюшона на меня взглянули лазоревые глаза Даниэллы. Не может быть, Даниэлла мертва. Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на одетую в траур даму, и никого не увидел. Больше не было рядом женщины с медленными механическими движениями. Я заметил только повозку с потрепанным пестрым тентом, остановившуюся возле кабака. Та самая труппа, за которой наблюдал Эдвин, подумал я, прочтя еще сохранившуюся надпись «театр Паскаля». Сами гастролеры, наверное, уже грелись в кабаке. Сильно же им досталось после пожара. Трудно было не заметить, что тех декораций, которые свалены в баулах на повозке, вряд ли хватит для дальнейшего продолжения представлений.

Я хотел войти к ним, но не решался, и вдруг двери кабака сами распахнулись передо мной, будто чей-то мощный кулак нанес по ним удар. В нерешительности я застыл у порога. Ведь можно было подумать, что двери распахнул порыв ветра, а не моя тайная сила. К счастью, на это никто даже не обратил внимания. Труппа, кажется, была занята собственными переживаниями. Кабак «Колесо судьбы» был любимым местом всех заезжих актеров. Здесь собирались по вечерам приезжие со всех сторон, поэтому непривычная тишина показалась зловещей. Я двинулся вперед и разглядел, что на одном из столов лежит мертвое тело. На скатерти видны капельки крови и подтеки от талого снега. Я узнал привлекательное лицо ведущего актера. Во время недавнего представления он был весел и имел успех, тогда я даже немного позавидовал ему. А теперь его веки сомкнула смерть. Другие члены труппы толпились рядом с покойником. Они были растеряны и напуганы. Что им делать с умершим другом? Кем заменить талантливого исполнителя главных партий? Я понял, что могу легко читать их мысли. Я, как будто, слышал сразу множество голосов и понимал, от кого они исходят, хотя видел, что их губы не размыкаются. Это были голоса их дум.

Какая-то девушка подняла глаза от трупа и заметила меня. Еще до того, как она заговорила, я узнал, что ее зовут Лючией.

– Ему вцепилась в горло одна из крыс, – ответила Лючия на мой непроизнесенный вслух вопрос. – А потом какой-то стражник добил его копьем, объяснив, что через укус могло передаться бешенство. Как вы думаете, это были не крысы, а демоны?

– Я не знаю, – произнес я, проходя поближе к очагу.

– Не знаешь? – юноша по имени Жервез, по-наглому устроившийся на подоконнике, внимательно посмотрел на меня. – Разве ты пришел к нам не из того мира, где знают обо всем.

В этот миг за моей спиной раздался громкий хлопок. Двери сами закрылись спустя мгновение после того, как я вошел.

На что намекал Жервез. Уж не имел ли он в виду, что я – нелюдь, пришедший, чтобы забрать покойника.

– Я такой же, как вы, – произнес я, оглядев безразличным взглядом негустой круг испуганных людей. Свет от очага ронял блики на их лица и превращал безвкусный грим в подобие масок.

– Нет, ты не такой, как мы, – возразил Жервез. – Ты – аристократ!

– Ну и что? – я уже почти не смотрел в его сторону, а пытался прочесть имя каждого стоящего передо мной, и мне это удавалось. Вот тот с виду добродушный толстяк сам хозяин театра Паскаль, тех двух девушек, что держатся вместе, зовут Джоржианой и Кориндой, Пьеро привык, чтобы его называли сценическим псевдонимом. Маркусу и Рено никогда не дают главных партий, поэтому они злы на жизнь и почти всегда нелюбезны с посторонними, но внешний вид вельможи вызывает у них уважение, и поэтому они боятся грубить мне. Я даже узнал о том, что Жервез хотел бы претендовать на место усопшего, но был для этого, мягко говоря, бездарен. И все эти сведения мне удалось раздобыть за какую-то долю минуты.

– Чего же высокородному господину понадобилось вдруг от нас? – с сарказмом осведомился Жервез. – Уж не хотите ли вы дать нам ангажемент в собственном театре или пригласить в поместье? А может, вы знатный служитель закона и явились сюда, чтобы приказать бродягам убраться из города?

Кто-то из старших шикнул на него. Более опытным и умным членам труппы не нравилось, что Жервез так много болтал. Он ведь мог навлечь беду сразу на всех. А вдруг я, правда, приближен к верховной власти? Вдруг я один из знатных сторонников Августина?

– Я пришел не за этим, – спокойно ответил я темпераментному юнцу.

– А зачем же ты пришел? – тут же ощетинился Жервез. Мое внешнее хладнокровие вызывало у него злость, и он, кажется, готов был взбеситься.

– Я хочу предложить себя на замену, – я указал на труп, над которым Лючия уже зажгла тонкую восковую свечу.

Такое предложение поразило многих присутствующих, как удар грома. Я и сам точно не знал, зачем мне это. Для того, чтобы отвлечься? Затем, чтобы иметь честное ремесло? Золото дьявола отягощало мой карман. Какая страшная ноша! Я уже не знал, что ношу с собой монеты или гвозди, которыми буду распят.

Хозяин театра в нерешительности разглядывал меня. За что принять такие слова: за шутку, за прихоть вельможи посмеяться над простолюдинами, которых постигло горе. И в то же время профессиональный интерес не оставлял возможного нанимателя. Паскаль отметил, что я, незнакомец, достаточно пригож для того, чтобы занять освободившееся место. Я чувствовал себя так, будто подслушиваю у замочной скважины и не могу удержаться от подслушивания, как это ни подло. Мысли работодателя о том, что на сцене я достоин составить пару с Лючией и достаточно хорош собой для того, чтобы покорить публику, были мне лестны.

– Ты хочешь заменить его? – Жервез первым пришел в себя и даже вскочил с занятого места. – И во сколько же нам обойдется дебют именитой особы?

Он опять не удержался от сарказма. Неисправимый нахал. Несмотря на некоторую внешнюю привлекательность, он мог вызвать только антипатию.

– Я сам готов вам заплатить за то, чтобы вы приняли меня в труппу? – я запустил руку в карман и швырнул прямо на пол пригоршню монет. Они со звоном рассыпались прямо под ногами у артистов, даже закатились в щели между досок. Джоржиана наклонилась и подняла одну из них.

– Настоящее золото! – с восторгом проговорила она. Я испугался того, как заворожено она рассматривает свою находку. Блистающая частичка моего темного наследства, как будто, околдовала ее. Знает ли она о том, что к этим монетам прилипло проклятье?

Другие тоже начали подбирать подачку. Второй к золоту прикоснулась Лючия. Третьим Маркус. Последним сам хозяин театра. Только Жервез отнесся к золоту с подозрением. Ему бы и хотелось подобрать несколько монет, но уже по его плотно сжатым губам и насупленным бровям было заметно, что он скорее даст себя казнить, чем прикоснется к такому странному подарку. Он не доверял мне и не потому, что чувствовал во мне соперника. Кажется, ему одному удалось угадать, кто я такой на самом деле. Лишь только я вошел, Жервез понял, что я тот незнакомец, который явился почти что из ада.

– Значит, ты готов приплатить нам за прием на работу? – зло прошипел он, прежде чем его успели оборвать. – Надеюсь, ты ни от кого не скрываешься? А вдруг ты ищешь у нас спасения от петли?

– Простите Жервеза. Он немного не в себе от горя. Так тяжело потерять друга, – извинился Рено, многозначно кивнув в сторону растерзанного трупа. Шрам на горле резко выделялся краснотой на фоне сереющей плоти. Так, значит, сюда впились клыки крысы. Я двинулся к столу, чтобы рассмотреть рану. Хозяин театра собирался мне что-то сказать, но я и так уже понял, что принят. Поздравления и длинные речи были бы фальшивыми в данных странных обстоятельствах. Мой неожиданный приход многих напугал. Я только кивнул в знак того, что согласен приступить к работе хоть завтра. Никто, кроме хозяина, не посмел поздравить такого немногословного компаньона. Только Жервез, выждав минуту, шепнул мне:

– В обмен на золото ты хочешь заполучить наши души?

Его пальцы крепко вцепились мне в запястье, но настаивать на ответе он не смог. К нам подошли его товарищи, а говорить при свидетелях он не хотел. Он попытается докопаться до истины потом, но какой истины? Я и сам не знал. Кто дает мне то золото, от которого я спешу избавиться? Кто нашептывает мне странные предложения и толкает на отвратительные поступки? Мне самому хотелось бы так о многом спросить, но спрашивать было некого, кроме магической книги и моих тайных друзей, обитающих в лесу, в склепе среди волков.