Текст книги "Избранники Тёмных сил (СИ)"

Автор книги: Наталья Якобсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Только ради любви

– Анри! – тихо позвал Августин, и пустая комната озарилась теплым малиновым светом. Этого тайного зарева никто не увидит сквозь плотно задернутые шторы.

Августин откинул голову на спинку резного кресла и прислушался. Не ходит ли за дверью случайно запоздавший часовой, стражник или обычный соглядатай. Кто-то может заметить полоску рубинового сияния под дверной щелью и услышать голоса, звучащие в пустой келье. Лишние свидетели ни к чему. Августин заправил за уши непокорные светлые пряди и ощутил удовольствие. Его слух обострился до предела. Он различал звуки в тишине, как кошка, улавливающая в глубине под полом возню мышей. Он слышал куда лучше, чем простые смертные, он и видел в темноте, как кошка. Было так приятно ощущать свою необычность и наконец-то обретенную власть после стольких дней тихого отчаяния. Даже в небольшой скудно обставленной комнате Августин ощущал себя властителем.

Он скромно называл каждые свои апартаменты кельей, и не важно, что шторы на окнах были из чистого бархата, что искусно вытканный арабесками ковер на полу представлял собой произведение искусства, что немногие предметы мебели вокруг были инкрустированы перламутром и позолотой. А внизу, под окнами башни, лежит целый город, в котором можно чувствовать себя по-хозяйски. Есть власть, но счастья нет. Августин вздрогнул, как от удара, свернулся в кресле комочком и опасливо покосился на розовое мерцание в центре ковра.

– Анри? – уже вопросительно повторил он, ожидая, когда же алые клубы дыма примут очертания фигуры и случится ли это вообще.

Ах, госпожа! Августин сжал правую руку в кулак и с болью понял, что сжимает всего лишь ажурный платок, клочок бумаги вернулся назад к хозяину. Грустить больше не над чем, некого оплакивать, кроме самого себя.

А где же темная призрачная фигура тайного доносчика, которая каждый раз вырастает, как будто из-под земли. Анри появлялся то здесь, то там, и каждый раз исчезал так, будто уходит назад, под землю.

– Ты уже выследил кого-нибудь, кто нам мешает? – шепотом спросил Августин, почувствовав чье-то присутствие за спинкой своего кресла. – Есть следующие подозреваемые?

– А что там, насчет художника? – длинные тонкие пальцы по-дружески вцепились в плечи Августину и легонько сжали.

– Живописца оставь в покое, – Августин со злостью скинул с плеч худые, белые, нечеловеческие руки. Казалось, паучьи пальцы Анри оставили на нем липкую невидимую паутинку.

– У него есть защитники, – сдержанно пояснил Августин, вспомнив, что не должен быть грубым. Кто, кроме Анри, сможет вывести его на след заговорщиков, рассказать о том, в чьей каморке хозяева тайно занимаются колдовством. Где еще найти такого не ошибающегося никогда доносчика? Искоренить врагов можно, вступив в сговор с одним из них. Вот только узнай кто-нибудь о тайном соглашении, и кумир будет развенчан. Перед толпой он должен оставаться чист, никто не заметит его темное клеймо, темную любовь, печаль по обществу нечисти. Грусть по иному, сумеречному миру останется его тайной.

– Защитники? – Анри задумчиво постучал длинными худыми пальцами по подбородку. Он всегда казался отрешенным, когда раздумывал. В такие моменты казалось, что с собеседником осталась только его физическая оболочка, а сам Анри бредет по какому-то сумеречному, подземному городу, тщетно пытаясь достичь неизвестной цели.

Августин украдкой стал рассматривать доносчика, и в который уже раз подумал, что тому бы больше подошло имя Анджело. Очень бледная, почти прозрачная кожа и волосы, спутанные, как золотые ниточки, действительно, придавали облику Анри какую-то бестелесность и неземное мерцание. Его огромные глаза всегда выглядели усталыми, будто их обладатель уже бродит по земле или под землей много десятилетий и ищет что-то, чего ему не суждено найти. И все-таки иногда в его утомленном взгляде вспыхивало такое злорадство, что собеседнику становилось страшно. Августин никогда не встречал более коварного и подлого существа, чем Анри. Он готов был строчить доносы не на врагов и не потому, что кто-то лишает его жизненного пространства, а только из-за ненависти ко всему роду людскому. Для того, чтобы ненавидеть всех вокруг, Анри не нужна была никакая причина. Он просто хотел причинять зло всем подряд. А может быть, ему всего лишь хотелось стереть человечество с лица земли, чтобы отдать этот мир в распоряжение кого-то, кто пока что должен прятаться во тьме. Однажды Анри проговорился о каких-то своих собратьях. Кажется, он назвал их падшими, но как только Августин полюбопытствовал о том, кто это такие, как Анри сильно разозлился и исчез, а потом не появлялся целую неделю. Так что в поисках жертв в это время Августину пришлось положиться только на собственную интуицию и на неохотные советы госпожи. Госпожа считала, что, принимая сложные решения, надо полагаться только на свою голову. Она говорила, что обладатели верховной власти иногда могут позволить себе быть милостивыми, Анри же не понимал, что значит милосердие. Он был безжалостен ко всем и всегда. Августин задумывался, как такая черная душа, как у Анри, может уживаться со светлым ликом. Внешне Анри был бы так мил, если бы впечатление от этой миловидности не портили часто вспыхивающие алым огнем глаза и сильно заостренные кверху уши.

Анри долго бродил по келье из угла в угол, при этом не создавая никакого шума. Вдруг он резко остановился, и его радостно загоревшиеся глаза стали напоминать два рубина.

– Я знаю, о каких защитниках ты говоришь! – Анри довольно потер ладони, а Августин нервно поежился. Эти алые глаза на бледном лице могли напугать кого угодно, не говоря уже о неестественной формы ушах и крыльях.

А вот крылья у него далеко не ангельские. Такие прозрачные изогнутые крылья могут быть только у стрекозы. На спине у Анри они выглядели тонкими, крупными и вполне естественными, как неотъемлемая часть всей его тощей фигуры.

– С его покровителем я разберусь сам, – внезапно заявил Анри.

– Разберешься? – Августин подозрительно сощурился. Его не оставляло дурное предчувствие, что тот красивый золотоволосый господин сможет стереть Анри в порошок. – Интересно, как ты это сделаешь?

– Я извинюсь перед ним за наше неподобающее поведение, – в ухмылке Анри промелькнуло такое лукавство, что сразу становилось понятно: извиняться ни перед кем он не собирается, скорее, наоборот, хочет набиться на ссору.

– Нападай на художника смелее. Я сделаю так, что никто не встанет у нас на пути, – предложил Анри.

– Нет, его я не трону, – уверенно заявил Августин. – И ты не смей подходить к нему.

Под пальцами как будто вновь зашуршала скомканная бумага. Августин не мог прогнать из памяти навязчивые образы. Змей, девушка в короне, мягкие перья черных крыл. Августин зажмурился на миг, как от боли. Ему было и радостно и страшно все это вспоминать.

– Тебя не переубедишь, – Анри устало плюхнулся на мягкую тумбочку. Вроде бы должен был раздаться громкий звук прогнувшихся пружин, но осталась не нарушенной тишина. Неужели Анри совсем ничего не весит. Даже упавшая пушинка создала бы больше шума. Значит ли это, что тайный доносчик, действительно, бестелесен?

– Не займи ты столь высокое положение, и я бы счел нужным сказать, что разговариваю с человеком, который глуп, как осел, – Анри довольно оскалился, поудобнее устроился на тумбе и поджал под себя ноги. Если бы не крылышки, распростершиеся за спиной, то он напоминал бы худого, хрупкого, испорченного ребенка.

– У тебя слишком длинный язык, – Августин бросил на гостя такой уничтожающий взгляд, который заставил бы стушеваться любого наглеца.

– Ну, ладно, ладно, – Анри недовольно поежился. – Я слишком много болтаю. А ты считаешь, что болтливость это недостаток, поэтому в следующий раз, когда нужно будет искать виновных, ты обойдешься без моих советов.

– Я – то обойдусь, но ты сам не сможешь воздержаться от следующего визита. Тебе покоя нет в те дни, когда по твоему доносу хоть кого-то не отволокли на плаху.

Анри что-то пробурчал себе под нос, по интонации можно было предположить, что ругательство. Точно Августин понять не смог. Он еще не научился разбирать тот странный, древний язык, на котором переговаривались между собой его тайные друзья.

Августин подумал, что лицо Анри портит не только пламенный взгляд, но и мимика. Анри слишком часто злился и корчил гнусные рожи. Интересно, как при этом всем он еще умудрялся остаться красавчиком. Как же щедра оказалась природа к сверхъестественным существам. Она одарила их неописуемой яркой красотой, крыльями, могуществом и множеством тех темных недостатков, о которых лучше было не упоминать. Злые чувства были дарованы каждому из них в противовес блистательной наружности. Из Анри получился бы отличный палач, получающий удовольствие от своего пугающего ремесла.

– А скоро казнят ту девицу, которую ты арестовал прямо на маскараде? – Анри ловко перевел беседу в другое русло.

– На следующем аутодафе.

– Это стоит отпраздновать, – Анри тут же вскочил с тумбочки и начал быстро, но бесшумно рыскать по ящикам массивного дубового комода. – У тебя тут где-то завалялась бутылочка.

– Праздновать будем тогда, когда за Кристаль последуют ее нареченный и его брат, – резко оборвал Августин. – И кстати, я никогда не пью.

– А зря, если бы ты закладывал за воротник, то был бы намного веселее…и добрее, я надеюсь, – Анри наконец-то нашел бутыль, которую искал, и присмотрелся к этикетке. – Отличное вино, я даже догадываюсь, у кого оно конфисковано. У какого-то герцога, верно?

– У герцога, которого больше нет, – мрачно напомнил Августин. – Нет больше ни его семьи, ни их амбиций, ни вечного стремления к власти.

– А ведь я навещал его в тюрьме, без твоего ведома, конечно, – Анри сделал вид, что не замечает возмущения собеседника. – Веселый был человек, любил вино и красавиц больше всего на свете. Увидев меня за час до своей казни, он чуть не упал ниц, решил, что я пришел за его душой. Ха! Нужна мне его душа.

Анри пренебрежительно взмахнул рукой. Казалось, это не длинные пальцы, а тонкие паучьи лапки перебирают невидимую паутину в воздухе.

– Итак, когда Франциск последует за своей невестой, – сдерживая смех, наигранным деловым тоном осведомился он.

– Пока пусть скорбит, пусть живет наедине со своим несчастьем, так как недавно уживался со своими бедами я, а потом придет и его черед ступить в пламя.

– А ты уже побывал однажды в пламени? – глаза Анри озорно блеснули. Он знал, что задевает болезненную струнку, и это его радовало.

– Давай не будем говорить обо мне. Дорога, пролегавшая сквозь огонь, осталась позади. Рошен, это не та богом забытая деревня, о которой нам лучше забыть, здесь нет адского огня, есть только площадь костров, – Августин говорил уверенно, он подвел черту под своим прошлым, но шрамы под сутаной вспыхнули новой болью.

Обожженная кожа, пылающий ад и язвительный серебристый смех вдали. Как не хотелось вспоминать обо всем этом. Чудовище, напавшее в полночь, и те, кто пришел потом, чтобы посмотреть на пепелище, преподали Августину урок на всю жизнь.

– Я нашел кого-то еще, – загадочно шепнул Анри. Он уже успел проворно заскочить за спинку кресла и склониться к уху Августину. – Кто-то пополнит твой следующий список, кто-то, кого по вечерам навещает нечистая сила.

Августин тупо уставился в пространство, лучше замкнуться в себе и выглядеть отрешенным, чем вздрогнуть и показать свою слабость. Разве он сам не общается с нечистью, разве сам не растворяет в полночь окно, тщетно дожидаясь прихода своих повелителей. Они приходили так редко, а ведь он ждал их каждую ночь, каждую минуту надеялся, что где-то в толпе промелькнет бледное идеальное лицо госпожи, и на ее устах расцветет мимолетная улыбка. Анри не должен знать ничего об этих желаниях. Анри, как хищник, ищет слабинку даже у временных союзников, чтобы заранее рассчитать, как наносить самый болезненный удар.

– Я понаблюдаю за этими людьми, а потом приведу тебя к ним, – между тем вкрадчиво шептал Анри. – Это будет потрясающая охота.

– А куда ты уйдешь сейчас? – Августину было так любопытно, куда исчезает Анри после их встреч, в какое недосягаемое людям измерение уносят его прозрачные стрекозиные крылья.

– У меня есть свои дела, – скрытно бросил Анри. – Есть те, о ком я должен заботиться или, точнее, контролировать их. Я чувствую себя вожаком волчьей стаи.

Августин уже понял, что об остальном расспрашивать бессмысленно. Анри не станет объяснять ничего подробнее. Любые расспросы вызовут у него негодование, гнев, и, в конце концов, он начнет ругаться на всех людей в целом за их врожденные подозрительность и любопытство. Анри считал, что нетактичность для людей стала наследственным качеством, нет, чтобы просто помолчать и послушать, обязательно надо лезть в чужие проблемы того, кому посторонняя помощь никак не нужна. Августину не хотелось, чтобы Анри кричал и лишний раз привлекал чужое внимание. Зачем кому-то знать, что в его пустующей келье звучит чужой, пронзительный голос того, кто в следующий миг исчезнет, оставив после себя только легкий блестящий дымок.

Анри никак не хотел понять, что Августину нужно беречь свою репутацию. А может, Анри нарочно хотел привлечь к себе внимание. Ну и подлое же он существо, ему обязательно надо, чтобы кто-то заметил его за миг до исчезновения или услышал его голос. Ему – то легко, он просто пропадет, как будто канет под землю, а Августину придется оправдываться или спасаться бегством.

Юный инквизитор с силой сжал подлокотники кресла. Костяшки пальцев побелели, стал едва заметен тонкий шрам под краем рукава. Августин уже привык к постоянному покалыванию в тех местах, где кожа обожжена. Как хорошо, что огонь не успел затронуть его лица. С тех пор, как слуги госпожи впервые сделали ему комплимент за привлекательность, Августин полюбил собственное отражение в осколке зеркала, спрятанном среди образков и святых реликвий. Раньше он не замечал, что красив. Только после того, как стал кумиром толпы, Августин начал понимать, что природа одарила его восхитительной, утонченной красотой, перед которой никто из людей устоять не мог. Когда он уходил от пепелища, у него был с собой только осколок зеркала, который госпожа достала из золы и протянула ему. Теперь у него было все, но ему не нужны были дорогие ручные зеркальца с перламутровыми ручками, отобранные у вельмож. Он до сих вспоминал, как изящная рука госпожи ищет в золе зеркальное стекло, как парчовый подол скользит по пеплу, но ничуть не пачкается. Он вспоминал, как сияет корона на ее гладком лбу. Августин легко мог отказаться от всего, лишь бы только сохранить тот осколок зеркала, который спрятан в шкатулке, осколок, в котором иногда вместо его собственного отражения мелькает прекрасное лицо неземной царицы.

Она протянула ему зеркало и сказала: «посмотри на себя, таким ты останешься на всю жизнь, потому что те, кто любят меня, никогда не стареют». Августин знал, что она говорит правду. Она никогда не лгала и не ошибалась. Ее пророчества сбывались каждый раз. Она сказала Августину, что сделает его одним из великих, не прошло и месяца, как предсказание исполнилось. Он стал властвовать, а госпожа растворилась в лунном сиянии. Если бы только она являлась чаще. Конечно, в присутствии ее слуг любому бы стало страшно, но Августин уже привык к их обществу, к их неприятным ловким фокусам, к постоянной смене их обликов. Госпожу, как будто окружала не свита слуг, а сотни масок, смеющихся и корчащих ему рожи из темноты. А под этими смеющимися масками прятались самые настоящие демоны. Вроде бы, по всем законам природы, повелительницей всех этих волков, тварей и оборотней должна была бы быть еще более уродливая, чем они все, ведьма, но их царица была прекрасна. Это разительное отличие госпожи от своих подданных восхищало и пугало.

Августин все ждал, что вот-вот, как будто отворится невидимая дверь в пустоте, и царица войдет к нему, бледная, сияющая, величественная, а за ней примчится свита фигур, закутанных в алые и черные плащи, какие-то твари будут снова скрестись в темноте, уродливые когтистые руки будут тянуться к Августину из мглы и норовить поранить его, но госпожа им не позволит. Она всегда защищает тех, кто любит ее.

– Она не придет сегодня, – шепнул Анри, склонившись над Августином.

– Откуда ты знаешь? – Августину было неприятно, что кто-то воспользовавшись его замешательством, преодолел поставленный тайной силой заслон и добрался до самых сокровенных его мыслей. – Откуда ты вообще можешь знать, что я жду ее?

Анри только слегка пожал худыми плечами, пытаясь выразить недоумение.

– Ну, у тебя такой скорбный вид, будто ты очень хочешь кого-то дождаться и поэтому не ложишься спать всю ночь, – Анри тихо хихикнул. – Не жди сегодня. У твоих господ пока что другие дела.

– А какие дела у тебя? – Августин, как мог, соблюдал осторожность, но удержаться от вопроса не смог.

– Не важно, – ночной гость небрежно взмахнул рукой, и опять казалось, что это не пальцы, а тонкие гибкие светящиеся лапки паука или сороконожки промелькнули перед носом у собеседника.

Гость вышел в центр кельи. Он всегда выходил на вид перед тем, как исчезнуть, как будто специально, чтобы доказать, что он не ныряет в какой-то темный лаз, а исчезает в никуда, растворяется в пустоте, точно так же, как до этого материализовался из нее.

– Анри, – окликнул Августин за миг до того, как фигура гостя обратилась в легкий дымок. – Я все равно буду ждать всю ночь.

И из образовавшейся на месте гостя пустоты до него, как будто, долетело тихое согласие:

– Жди!

И не важно, что ждать бессмысленно. Августин нашел кремень, вынул из изящного золоченого подсвечника огарок и вставил новую свечу. Шторы сами собой раздвинулись, еще до того, как он коснулся их рукой. Где-то рядом прятались незримые слуги его господ, те, у кого, действительно, нет телесной оболочки. Августин тихо вздохнул, зажег свечу и поставил ее на подоконник. Пусть некто крылатый увидит крошечный огонек во тьме и прилетит к нему. Пусть госпожа заметит свечу в окне. Пока что только случайные прохожие могли заметить огонек вверху высокой темной башни, и этот огонек показался бы им оранжевым светляком. Августин криво усмехнулся, подумав, что это должны быть очень смелые прохожие. В последнее время никто, кроме разве только стражей, не решается бродить близ зданий инквизиции. Лучше забрести в зачумленный район, чем попасть в объятия к местным палачам. Пламя с тихим треском разгорелось и засияло, как падающая звезда. Уже несколько мгновений прошло, а никто так и не примчался к окну башни. Если они хотели появиться, то появлялись в первое же мгновение, стоило только запалить свечу, и кто-то уже был рядом. Надежда на то, что они все равно помедлят и придут, была ложной, но приятной. Августин опустился прямо на пол у окна и стал ждать.

Эдвин

Камешек полетел в воду, затем другой. Всплеск раздавался за всплеском, но спокойствие ночи оставалось почти нерушимым, лишь круги расходились на воде. Ну, вот я не мог найти занятия лучше, чем бродить мимо домов, подбирать камешки и кидать в темный канал. Мысли от этого не становились яснее, но, по крайней мере, рукам находилась работа. Все лучше, чем расчесывать воспаленную кожу вокруг ногтей и ожидать, что вот-вот отрастут когти, готовые вцепиться в горло следующей жертве. Я так и не мог придумать, что же мне делать с Флер. Находиться рядом с ней нежелательно, ведь я представляю для нее опасность, но и бросить ее одну тоже будет не слишком благородно. Ох, уж эта Флер. Она напоминала бездомного котенка, которого жалко бросать на улице, но и взять с собой нельзя, потому что дома дожидается злая цепная собака. Что же мне было делать с этой красоткой, приставшей ко мне на улице? Конечно, я мог купить ей небольшое поместье, нанять слуг и оставить достаточно денег для безбедного существование хоть на сто лет и исчезнуть из ее жизни, но что, если перед самым уходом, она вцепится в мой плащ и спросит «а когда вернешься ты», смогу ли я тогда посмотреть ей в лицо и ответить, что не вернусь никогда.

Я снял для Флер комнату на верхнем этаже какого-то обветшавшего городского дома, а сам пошел скитаться по улицам, надеясь, что ночь и одиночество вернут мне способность прислушиваться к здравому уму, а не к сердцу. Я боялся, что если останусь с Флер надолго, то причиню ей вред. Нельзя идти на поводу у сострадания. Такое создание, как я, вообще не должно испытывать ни любви, ни жалости. В моем мире преступником становится любой, кто открывает свою сущность смертным, но ведь я монарх, у меня должны быть некоторые привилегии.

Едва успев переступить порог своего нового жилья, Флер захлопала от радости в ладоши и кинулась меня обнимать. Она сказала, что в такой теплой уютной комнате ей ночевать еще ни разу не доводилось. Я чувствовал себя последним подлецом. Девушка радовалась в моем обществе, как ребенок, а я ведь даже не сказал ей, кто я такой. Она считала меня аристократом и не понимала, какая опасность от меня исходит. Ну, как я мог втолковать ей, что от меня нужно бежать, как можно дальше, а не вешаться мне на шею.

Флер доверилась мне, рассказала о театре, о своих мечтах, даже показала шкатулку с украшениями из стекляруса, гордо объяснив:

– Это мои сокровища.

Она, конечно, обиделась, заметив, что стеклянные бусы, дешевые серьги и одно не новое колье из стекляшек не произвели на меня должного впечатления. Я не смог отпустить ее богатствам ни одной похвалы, только сказал:

– Выброси их. Я подарю тебе что-нибудь более ценное.

Так мог вести себя только полный дурак. Если не хочешь оскорбить даму, надо хвалить все, что она находит привлекательным, но ведь Флер не леди, она актриса. С актрисами не церемонятся, им дарят гарнитур из драгоценных камней и говорят «прощай». С уличными артистками расстаются без сожаления, а я уже заранее сожалел о своей белокурой подружке. Надо было бы подарить Флер бриллиантовое колье и расстаться с ней. Так советовал разум, но внезапно проснувшаяся совесть, вопреки ему, подсказывала, что драгоценности я Флер подарю, но расстаться с ней просто так не смогу. У такого романа, как наш, может быть два исхода. Либо ее хорошенькая головка слетит с шеи, украшенной подаренными драгоценностями, и бриллианты вместе с трупом будут гнить в какой-нибудь могиле, либо я усмирю зверя и оставлю свою подругу в живых, буду наблюдать за ней тайком и следить, чтобы никто ее не обидел. Ведь нельзя же, в конце концов, оставлять без защиты эту ветреную красотку. Если оставить Флер одну, то привычка цепляться к прохожим и вздыхать по исчезнувшему златокудрому другу до добра ее не доведет.

– Эдвин! – тихий голос окликнул меня из темноты. Я притворился, что не замечаю, как длинные ловкие пальцы тянутся ко мне из мрака и норовят уцепиться за край камзола.

Я хотел поймать шпиона с поличным, но стоило чуть обернуться, и бледная худая кисть руки канула во мрак. Кто-то наблюдал за мной из мглы, но поближе подойти боялся. Он топтался вдали так, будто высчитывал стоит ли сейчас приставать ко мне или лучше не нарываться на гнев сильнейшего.

Наконец он все-таки решил показаться мне. Другой на моем месте принял бы его за обычного молодого человека, привалившегося к каменной стене чьего-то дома, если бы не крылья за спиной. Я давно не видел Анри и удивился тому, как сильно он изменился. Он стал почти таким же, каким был в свои лучшие дни. Только глаза на худом симпатичном лице стали злыми и алыми, а не ясными и плачущими, какими я увидел их в первый раз. Анри снял шляпу, как будто специально хотел выставить на показ свои заостренные уши и волосы, непричесанные, но снова засиявшие, как утро. А ведь когда-то он был так уродлив, будто ходячий труп. Я уже и не думал, что к нему вернется его первозданный облик.

– Там, под землей, мы становимся такими, какими нас создала природа, – с печальной улыбкой пояснил Анри. – Ты помнишь подземный город, ряд дымных факелов и длинные туннели.

– Да, – кивнул я. Можно ли было забыть, что прямо под мостовой Рошена, на глубине всего каких-то нескольких футов, пролегает совсем другая улица подземного города.

– Я уже много лет ничего не видел, кроме света факелов, земли, стука молотков гномов и лиц других падших, – пожаловался Анри. – Ты не знаешь, каково это быть прикованным к какому-то одному месту и знать, что если не будешь возвращаться туда каждый раз после своих прогулок, то потеряешь и красоту, и жизнь. Ты помнишь, как я страдал когда-то…

– Ты сам был в этом виноват, – я не хотел его оскорблять, но и солгать тоже не мог. Я ведь не обязан утешать его.

– Твои гномы хотят отнять у нас треть города, – Анри насупился. – Их молотки стучат чуть ли не у нас под носом. Я уже привык к тому, что их кузни рядом, но другие к этому привыкнуть не могут.

– И что ты хочешь от меня? – я скрестил руки на груди и окинул тщедушную крылатую фигуру внимательным взглядом.

– Ничего, – поспешил заверить меня Анри. Его хрупкие крылышки вздрогнули. – Я только хочу сказать, что жизнь становится все труднее.

– Так бывает со всеми, кто откололся от избранного общества.

– Я знаю, – Анри понуро опустил голову. – Но просить прощения я не собираюсь, ничего уже нельзя изменить. Мы, я и остальные, уже успели привыкнуть к жизни под землей.

– Но на поверхность иногда выбираешься только ты?

– Почему же? Другие тоже любят вдохнуть свежий воздух, – Анри попытался усмехнуться, но не смог. – Они опасны, Эдвин. Я должен следить за всеми, чтобы они не стали похищать людей, чтобы не накидывались на прохожих, чтобы не свергли меня самого.

– И тебе нужна моя помощь?

– Нет-нет, – поспешно возразил он. – Я вполне справляюсь с ними сам, только жалуюсь на то, что они стали уже не так послушны, как раньше.

– Они уже догадались, что ты не поможешь им завоевать мир?

– Я помог им создать мир под землей, – Анри попробовал приосаниться, чтобы не потерять лицо, но все равно казался всего лишь дерзким мальчишкой. – Наше спокойствие зиждется на скрытности. Никто о нас не знает. Мы рядом, внизу, под землей, но любой даст руку на отсечение лишь бы только убедить людей, что там, внизу, никто не живет, кроме могильных червей, и нет никаких тайных ходов, никаких странных существ, никаких общин, скрытых от глаз людских. Мы существуем в тайне. А как действуешь ты? Твои жертвы теперь теряются в числе казненных, умерших от чумы и от голода?

– Я потерял им счет, но другие считают за меня, – я мог бы просто скромно промолчать, но вспомнил рвение Батиста и улыбнулся уголками губ. Он не отступится от своей цели, и, скорее всего, сам станет следующей жертвой.

– А ты стал еще красивее, Эдвин, – Анри внимательно разглядывал меня, и мне это было неприятно. Рубинового цвета глаза, как будто впились в мое лицо, оставили глянец на гладкой коже.

– Тебе ведь не надо подпитываться энергией земли или кровью. Как тебе это удается, восхищать всех?

– Все, кто восхищен, остаются в неведении до последнего момента. Ты понимаешь, о чем я?

Нашей тихой беседы никто не слышал, а если бы и слышал, то мало что понял. Анри вздрогнул от моих слов, он понимал все и опасался за собственную шкуру, но не уходил. Ему было от меня что-то нужно.

– Тебе хорошо, ты не одинок, – наконец вымолвил он. – У тебя есть твои красивые, бессмертные друзья, в обществе которых приятно проводить время.

– К чему ты клонишь? – я не смог признаться в том, что давно уже остался один. Моих бессмертных друзей давно уже простыл и след, а замену им я найти не решался, да и не сумел бы, потому что им не было равных.

– Ну, я не имел в виду ничего предосудительного, – Анри сделал вид, что не понял, о чем я спрашиваю. – Каждый имеет право иметь друзей, которые ему по сердцу.

– И не важно, что я сам выдумал законы, которые запрещают нам водить дружбу с людьми.

– Ты можешь наделить любого человека теми качествами, которые смертным не присущи. Разве не так ты поступил со своими избранниками?

– Да могу, но не стану, – резко возразил я.

Анри вздрогнул, как от удара.

– А ведь я хотел попросить тебя именно об этом, – уныло протянул он.

С досады Анри прикусил нижнюю губу. Острые зубы впились в тонкую кожицу и тут же окрасились в кровь. Я заворожено следил, как несколько густых багряных капель стекают по бледной коже, и мне захотелось слизнуть их. Не имело значения даже то, что кровь Анри нечеловеческая. Я поспешил отвернуться, потому что испугался. Еще миг, и запах крови ударит в ноздри. Тогда дракон внутри меня восторжествует. Он заставит меня броситься на Анри и перегрызть ему горло. Я даже понять не успею, что произошло, а у моих ног уже будет валяться растерзанный труп. Неважно даже то, что по сухим венам Анри течет совсем немного крови. Главное, что эта кровь рядом, гораздо ближе, чем даже ребенок, который спит в ближайшем доме. Кто-то из теней на моем месте предпочел бы, не сдерживая своих амбиций, легко запрыгнуть на подоконник, выхватить ребенка из кровати и оттащить в свое логово, чтобы там разделить добычу с собратьями. Мне захотелось, чтобы рядом снова очутилась та золотая чаша, которая ходила по кругу в обществе теней и у новичков вызывала спазмы боли. Я отпил из нее всего один раз, но меня тянуло к ней снова. Я все чаще пробовал кровь, но не чтобы утолить жажду, а чтобы утихомирить чудовище, поселившееся внутри меня.

Анри понуро опустил светлую голову. Падший, но очаровательный эльф, прислонившийся к стене, только с виду был милым и безобидным. Только я знал, что внутри него все клокочет от ярости. Другие, заметившие Анри, назвали бы его пригожим и ветреным, а не злым. Никто бы и не понял, что Анри готов растерзать всех, кто встретится у него на пути.

– Эдвин, я хотел бы иметь подругу, спутницу…называй, как хочешь. У меня никого нет, кроме своры хищников, которые когда-то почитали за честь считаться моими друзьями, а теперь ненавидят меня. Разве ты откажешь мне в этой незначительной просьбе. Ты ведь видишь, как я одинок. Для тебя ничего не стоит найти девушку и сделать ее бессмертной.

– Мертвую девушку, – поправил я. – Ты хочешь, чтобы я воскресил для тебя кого-нибудь, но это запрещено.

– Запрещено тобой же. Чего стоит для тебя однажды сделать исключение, нарушить свой же запрет? Ты ведь сделал уже это когда-то, если я не ошибаюсь? – он, сощурившись, присматривался ко мне, будто силился распознать на моем лице малейшую ложь.

– А ты знаешь, как я это сделал?

Анри только пожал плечами.

– Откуда же я могу знать. Это твой секрет.

– Почему вдруг в тебе проснулась такая ненависть к одиночеству? Ты ведь понимал, что, восстав против старых обычаев, станешь одиноким и отверженным навсегда. В те времена ты ни о чем не сожалел.