Текст книги "Избранники Тёмных сил (СИ)"
Автор книги: Наталья Якобсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Марсель ощутил спиной сквозняк и поплотнее прикрыл ставень.
– Я сделаю все, как вы хотите, – покорно кивнул он.
– Я не давал тебе четких указаний, – Эдвин слегка нахмурился. – Мне не хочется, чтобы ты механически следовал каким-то инструкциям, напрягался и растрачивал силы зря. Не пытайся угодить заказчику. Я предоставляю тебе полную свободу, чтобы ты работал в соответствии с возможностями собственного воображения. Мне интересно узнать, на что ты способен, когда тебя не сковывают условности и страх перед суровой критикой. Желаю удачи, мой друг.
Эдвин посмотрел на далекий звездный свет, и ответные, более яркие, чем звездная пыль искры вспыхнули в его зрачках. Никогда еще небесные светила не мерцали так ярко сквозь мутное, не вымытое стекло окна Марселя. Эдвин улыбнулся на прощание своему подопечному. Что у него за странное выражение глаз доброжелательное и в то же время какое-то хищное, смеющееся, почти торжествующее, одним словом, зловещее? Марсель упорно верил в то, что видит перед собой святого духа, но так усмехаться может только демон, убедивший наконец свою жертву, продать душу и скрепить договор кровавой подписью.
– Вы ведь еще вернетесь? – Марсель готов был вцепиться в рукав Эдвина, ухватиться за его руку, как утопающий хватается за соломинку, лишь бы только не потерять мгновение волшебства.
– Конечно, я вернусь за картиной, когда она будет готова…
– А до этого, чтобы посмотреть за тем, как продвигается работа, – Марсель сам слышал просительные нотки в своем голосе, но ничего не мог с этим поделать. Он боялся остаться один без того волшебного сияния, которое исходило от гостя. Он знал, что его просьбы звучат глупо и испуганно, он цеплялся за Эдвина, как ребенок, которому страшно остаться одному в темноте. – Вы скоро вернетесь?
– Как только смогу, – Эдвин все почувствовал, все понял и не стал ни язвить, ни насмехаться. Его умный лучистый взгляд, как будто давал понять «я знаю, что у тебя на сердце, не переживай, ничего противоестественного в этом нет, так чувствовали себя в моем присутствии многие до тебя».
О таком друге можно только мечтать. Марсель был восхищен и благодарен.
Эдвин обернулся, чтобы взглянуть еще раз на полукруг безупречных картин, на талантливые наброски, на пейзажи, натюрморты и несколько портретов. Было ясно, что он запомнил каждую деталь и весь своеобразный интерьер, как бы неузнаваемо он не изменился потом, останется в памяти гостя навеки…на тысячелетия. Марсель не знал, насколько вечен этот мир и другой, а Эдвин, наверняка, не сказал бы ни о чем таком, чего человеку знать не следует. Стоит теперь сдвинуть хотя бы на миллиметр какой-то из мольбертов, и Эдвин заметит это, но промолчит. Он ведь не человек, у него совсем другое, более острое восприятие, он замечает те мельчайшие детали, которые человеку разглядеть не дано.
– Чем быстрее ты будешь работать, тем быстрее я вернусь к тебе, – улыбнулся Эдвин.
Он стоял здесь, настоящий, живой ангел, а через миг его уже не было. Только ветер свистел за распахнутым окном. Как оно могло снова раскрыться, ведь Марсель сам только что захлопнул ставень. И куда делся Эдвин? Как он так быстро и незаметно выскользнул с чердака. Дверь, запертая на щеколду, никого выпустить не могла. Оставался один путь на волю, через окно, но, чтобы не упасть и не разбиться, спрыгнув с такой высоты, нужно иметь крылья. У Эдвина они были, если только сам Эдвин не сон, не иллюзия. Марсель прижал пальцы к вискам, словно желая удержать в голове хоть часть убегающего рассудка. Как все это было похоже на галлюцинацию. Единственным доказательством того, что Эдвин реально существует, были золотые монеты, горсткой поблескивающие на столе. Целое состояние. Марселю не верилось, что все это преподнесено ему. Слишком неестественно сверкало богатство в убогой, примечательной только живописью обстановке. А вдруг, когда он проснется, всего этого здесь уже не будет. Не будет томительного ожидания нового чуда и дивной ауры, оставшейся после ухода Эдвина.
И все-таки ночной визит был реальностью. Стоило только коснуться холодных червонцев, чтобы убедиться в том, что они существуют не только в его воображении. Здравый ум взял свое. Надо убрать монеты, иначе после ухода первого же визитера, они могут исчезнуть и не волшебным методом, а самым что ни на есть обыденным. А еще нужно скорее приниматься за работу. Чем быстрее он напишет портрет обворожительной незнакомки, тем быстрее Эдвин вернется к нему.
Марсель даже не задумывался о том, какая своеобразная почта доложит Эдвину о завершении работы над картиной. Он не сомневался, что Эдвин каким-то непостижимым образом узнает обо всем сам и явится, как раз вовремя, чтобы проследить за тем, как художник кладет последний мазок краски на завершаемую картину.
А ведь он еще не успел сделать ни одного штриха, не успел даже начать набросок. Марсель хотел кинуться на поиски бумаги и карандаша, но тут вспомнил, что Эдвин велел ему купить для работы лучшие материалы.
Сейчас ночью выходить из дома никуда не хотелось. А утром он, наверняка, не сможет рано встать после того, как просидел весь вечер за мольбертом. Стоит попытать счастья, может, припозднилась какая-нибудь лавка, торгующая масляными красками.
Из окна был виден краешек площади и распахнутые двери какого-то кабака. Марсель прихватил с собой всего несколько монет, но золото было таким чистым, без примесей и явно высшей пробы, так, что сумма, скорее всего, была достаточной для того, чтобы купить целую лавку с принадлежностями для рисования.
Марсель отряхнул невидимые пылинки с кафтана, заправил за уши непокорные пряди каштановых волос, отпер дверь и легко спустился вниз по крутым ступенькам. Его не оставляло странное чувство, что кто-то посторонний, неслышно подкравшийся к нему теперь руководит всеми его поступками, а сам он двигается и говорит непроизвольно, как сомнамбула. Даже, когда Марсель валился с ног от усталости, он не ощущал ни разу такой подавленности и беспомощности перед какой-то высшей направляющей его силой.
Вот и двери кабака, из которых льется на мостовую теплый оранжевый свет. Марсель знал, что должен зайти туда, но для чего? Он никогда не пил ничего крепкого, слишком ценил точность и аккуратность ручных движений, красоту и безупречность ровно положенных мазков. В приходах Рошена проповедовали, что вино это один из способов потерять свою душу, при этом не скрепляя договор с темной стороной ни кровью, ни обещанием. На счет этого Марсель ничего не знал. Бедность не позволяла ему подпасть под те искушения, которые медленно губили большую часть зажиточных горожан, но сегодня он увидел ангела и потерял не только душу, но и сердце.
Зачем он вошел в распахнутые двери и присел на грубо сколоченный деревянный стул за одним из столиков? Марсель не мог сопротивляться силе, влекущей его вперед. Зачем он здесь? Юноша подпер усталую голову руками и готов был уже проклясть все на свете, как вдруг чья-то изящная светящаяся рука пододвинула к нему бокал. Знакомая рука. На миг Марселя посетила волнующа мысль о том, что к нему вернулся Эдвин и бесшумно сел по другую сторону стола.
– Ты выглядишь удрученным, – мягко и чуть насмешливо произнес кто-то. Голос, определенно, не Эдвина. Марсель спрятал лицо в ладонях.
– Разве? – переспросил он. Он и не заметил, что за столиком уже кто-то сидит, не заметил ни графина с каким-то странным на вид густым, багряным сортом вина и двух бокалов, покрытых причудливой филигранью. Откуда в захудалом, мало посещаемом кабаке могут взяться такие ценные, явно старинные предметы роскоши.
– Час назад я был в Виньене, – как бы между прочим, заметил сосед. – Там один неудавшийся художник вроде тебя топил свое горе в вине.
– Час назад, – как эхо повторил Марсель. – Что же у вас за кони? Самым быстрым ездокам нужно хотя бы дня два, чтобы добраться отсюда до Виньены.
В ответ прозвучал, как музыка, тихий шелестящий смех.
– Есть один способ преодолевать любое расстояние в короткий срок, при этом обходясь без коней и без почтовой кареты, – подразнивающие нотки в незнакомом голосе словно заявляли, хочешь я открою тебе свой опасный секрет, но Марсель не хотел слышать ни про какие изобретения или нововведения, он вообще не хотел общаться с незнакомцами, но кое-что в словах говорившего насторожило его.
– А откуда вы узнали, что я художник?
Минутное молчание, будто собеседник лихорадочно обдумывал ответ, но при этом пытался сохранить внешнее хладнокровие.
– У вас руки живописца, – почти тут же ответил он, и в его интонации нельзя было обличить ни ложь, ни лесть, просто непреложная правда. – Такие тонкие пальцы и развитые мускулы бывают у тех, кто привык творить кистью или резцом, но что такое сила человеческих рук, направленная против существ, которые появились на земле гораздо раньше людей и успели обосноваться здесь, еще до того, как не особо приглянувшаяся им часть мира была поделена на страны и города.
– А что сейчас происходит в Виньене? – Марсель вопросом попытался оборвать поток фраз, смысла которых уловить не мог.
– В Виньене правит бал, – короткий ответ, прозвучал как усмешка.
– А я слышал, там нет никаких беспорядков или недовольства.
– Днем нет, конечно. А вот ночью в особые дни на улицы выходит смерть и начинает творить произвол. Окажись вы там после наступления темноты, в переулках, на центральных проспектах или на площади, и вы уже не доживете до утра, чтобы рассказать своим знакомым о том, кого вы повстречали во мраке.
– А кого я бы встретил? – Марсель отодвинул от себя бокал, густая жидкость показалась ему на вид еще более малоприятной, чем свежепролитая кровь. А какой тягучей и обжигающей эта гадость должна быть на вкус. Как хорошо, что он ни разу в жизни не приложился к бутылке и не пустил отраву в свои вены, иначе сейчас топил бы свои беды в стакане такой же неприятной на вид гадости.
Марсель впервые бросил взгляд на собеседника и с удивлением заметил, что на том маска. Безупречно скроенный камзол почти целиком прикрывает шею и кисти рук, так, что не видно ни кусочка мерцающей кожи. Темные тона одежды наводят на мысль о каком-то скрытом зле. Так, должно быть, выглядит злой дух.
Марсель невольно подался назад, но собеседник успел тонкими цепкими пальцами обхватить его запястье. Он перегнулся через стол к Марселю и доверительно шепнул:
– Говорят, что старый король усыновил дьявола.
– Что? – Марсель попытался освободить руку, но это было бесполезно. Худой и жилистый на вид чужак на деле оказался невероятно сильным.
Надо успокоиться, не подать виду, что он волнуется, и спросить что-то беспечным тоном, быть может, тогда нападающий ослабит хватку. Мысль о том, что по другую сторону стола от него, возможно, сидит маньяк, напугала Марселя. Вполне вероятно, что в кабаке к нему подсел убийца или сумасшедший, с безумцами нужно вести себя осторожно, не сболтнуть ничего лишнего, чтобы их не разъярить и в то же время не выказать ничем своего страха. Так объясняли Марселю начитанные знакомые из университета, а теперь ему похоже выдался случай проверить приобретенные знания на практике.
– Неужели нынешний правитель так плохо выглядит, что ни с кем другим его сравнить нельзя? – самым что ни на есть спокойным тоном осведомился Марсель.
– О нет, выглядит он восхитительно. У него та редкая привлекательная внешность, которую у поэтов принято называть божественной красотой. Это и настораживает. Будь он невзрачным или уродом, то придворные сочли бы за естественный порядок то, что природа, обделившая его каким-то одним качеством, взамен наделила мудростью. Тогда все были бы довольны, но ум и красота это уже слишком опасное сочетание, чтобы отнестись к нему с равнодушием. Особенно, если над светлой красотой витает мрачная тень. Впервые появившись при дворе, усыновленный наследник ото всех старался прятать взгляд, опускал глаза, отводил их в сторону при разговоре, держался в тени и первым исчезал с шумных приемов.
– А что у него было с глазами? – отчасти Марсель заинтересовался, отчасти был очень рад, что пальцы, сжимавшие его запястье, слегка ослабили хватку.
– Нашлись смельчаки, которым удалось встретиться с ним взглядом. Потом они старались избегать встречи с принцем. Говорили, что сквозь его глаза в этот миг заглядывает демон.
Марсель чуть вздрогнул, даже ощутил какую-то смутную тревогу, будто эти фразы не складывались в рассказ о чем-то далеком почти недостижимом, а были обрывками из предсказания его собственной судьбы. Слово «демон» испугало его, хотя почему он должен бояться какого-то демонического королевского преемника, если его самого поклялся защищать светлый дух.
Марсель поднапрягся, собирая все силы, и быстрым рывком освободил руку. Собеседник был так увлечен своим рассказом, что, кажется, даже не заметил того, что его жертва вырвалась на волю.
– Полагаю, показаний всего нескольких придворных недостаточно, чтобы обвинить юного короля в том, что он знается с нечистью и посещает шабаши, – с неожиданной для самого себя уверенностью заявил Марсель. На самом деле, он прибегнул к браваде лишь для того, чтобы ободрить самого себя, ведь ему еще предстоит возвращение домой по темной ночной улице, а его собеседнику, похоже, все равно ночь сейчас или день, и так его россказни страшнее любых напастей, поджидающих во тьме.
– Возможно, о нем стали сочинять сплетни лишь потому, что он очень молод, потому, что никому, кроме, естественно, приемного отца не известна его родословная, и, в конце концов из-за того, что на трон всегда готов претендовать любой из стареющих мастистых придворных, а тут вдруг монарх приводит с собой юного и красивого чужестранца. Естественно, многие начинают завидовать, а зависть порождает сплетни и интриги…
– Не все так просто, – незнакомец усмехнулся по другую сторону стола. – Если бы вы пожили хоть немного при дворе, то уже не считали бы его беззащитным объектом зависти и нападок со стороны окружающих. Он красив, но холоден и равнодушен ко всем и всему, кроме двоих таинственных спутников, которые, как будто из ниоткуда, то появляются, то исчезают за его спиной по собственному желание, он умен, он коварен, всякий, кто пытается вырыть ему яму сам же в нее и попадает. Так было с такого самого дня, как он появился при дворе и так будет продолжаться во веки веков, потому что поговаривают, что он бессмертен. Пока он еще не был коронован, кто-то все время наблюдал за ним, какой-то темный покровитель, кто-то молился у его окна, кто-то скрывающий свое лицо под маской следил за каждым его шагом. Разве этого не достаточно, чтобы вы поверили, что здесь имеет место нечто сверхъестественное, недоступное вашему пониманию.
– Откуда вы знаете, что эти сведения достоверны? – насторожился Марсель.
– Я был там, – незнакомец махнул рукой куда-то в сторону севера, будто, точно, как стрелка компаса мог определить, в каком направление за многими – многими милями пути находится попавшая во власть представителя темных сил столица.
– Мне приходилось наблюдать много странных случаев и даже быть их участником, – добавил он с какой-то странной интонацией. Слишком двусмысленное заявление. Марсель спешил распрощаться, но никак не находил предлога, чтобы улизнуть из-за стола, к тому же, в последние минуты его удерживал в кабаке внезапно проснувшийся живой интерес. Хотя не грех ли интересоваться подобными вещами и слушать явную клевету или пустые сплетни, а может, и вовсе бред безумца. Марсель не был уверен в том, что беседует с уравновешенным не представляющим для окружающих опасности человеком. У нормальных людей не бывает такой цепкой хватки, такой силы, такой фанатичной уверенности в том, что целая огромная область, страна или город могут принадлежать злому духу, который выдает себя за аристократа.
– Мне пора идти, – Марсель, как ошпаренный, вскочил с места и хотел рвануться к двери, но вдруг заметил, что длинные паучьи пальцы вертят в руках какой-то плоский золотистый предмет.
– Кажется, вы что-то забыли, – под маской блеснула всего на миг хитрая лисья улыбка. Марсель не мог припомнить, чтобы брал с собой медальон, но он был здесь, в сильных бледных руках незнакомого, но словоохотливого завсегдатая пивных заведений.
– Все такая же красивая, – произнес он, разглядывая крошечный портрет так, будто лицо на нем уже было ему знакомо когда-то. – Это ваша возлюбленная?
– Не моя, – ответил Марсель, быстро отбирая медальон, и сам удивился тому с какой горечью прозвучали эти слова.
– Заверните за угол и найдете то, что ищите, – донеслось уже на выходе до слуха Марселя. Он уже переступил порог, заглянул в низком освещенное оконце и, к своему удивлению, не увидел за столиком ни своего странного собеседника, ни графина и бокалов с вином.
Свернуть за угол, может, там поджидает кто-то с ножом. Марсель стоял посреди улицы, вслушиваясь в далекий грохот экипажей и звяканье упряжек, в хриплые говорящие наперебой голоса посетителей пивных и приятный голос, тихо напевающий колыбельную за окном второго этажа. Как странно, теперь он может слышать все звуки, отличать друг от друга каждую нотку в целой какофонии уличного движения, даже трели птиц, свивших гнездо у чьей-то водосточной трубы, кажется, стали ему почти понятны. А капель, как всплеск дождинок, ударяющихся о камни мостовой под водосточным желобом, а треск фитиля догорающей свечи в детской какого-то дома, не только голоса или шумы, а даже едва различимая вибрация паутины на чердаке ближайшего здания, все звуки, которые раньше слились бы для него в один сплошной шелест теперь были ему легко различимы. Неужели он вдруг приобрел какие-то невероятные способности и сможет понимать язык животных, и птиц, а может, причиной всему та дорогая безделушка, которую он сжимал в руке, словно амулет. Марсель поспешно надел цепочку себе на шею и спрятал медальон под кафтаном. Еще не хватало, чтобы какой-то ночной грабитель заметил у него в руках блеск золота и остановил его в темном переулке с ножом к горлу. Как он тогда станет отчитываться перед своим кумиром, ведь медальон принадлежит Эдвину, а не ему. Эта вещица пробудет в его мастерской совсем недолго, только до завершения работы, а потом вернется к своему первоначальному владельцу вместе со всей своей скрытой, необъяснимой силой.
Крошечный портрет красавицы обладал непостижимым магнетизмом. Марселя так и тянуло снова раскрыть крышечку и взглянуть на рисунок. Медальон накалился у него на груди, так, что казалось вот-вот прожжет кожу, а может, это только призрачное ощущение, ведь медальон, нагревшийся от его кожи, единственная теплая вещица в холоде ноябрьской ночи, вполне естественно то, что сильный контраст создал из тепла иллюзию жгучего пламени. И все-таки Марселя не оставляло чувство, что золото нагрелось само по себе и теперь готово вспыхнуть ярким, ослепительным огнем, готово сжечь его самого.
Сверни за угол, словно повторил в его мозгу чей-то проникновенный и коварный голос, и Марсель свернул, обогнул угол какого-то здания и оказался в мрачном, как будто обособленном от всего города проулке, кончающимся тупиков. Даже в самых бедных угрюмых кварталах не царит такой атмосферы опасности и обреченности, как здесь. Краска на прильнувших друг к другу фасадах не облупилась, все хорошо отремонтировано и подновлено, но кругом сгустился мрак. Это место, словно жило само по себе отдельно от всего Рошена, отдельно от всех городов мира, оно, как будто находилось в совсем другом измерении и представлялось живописцу тропой, ведущей в ад.
Нет, больше я не стану прикасаться к медальону, подумал Марсель, хотя ему очень хотелось бы различить все потаенные едва слышимые звуки и голоса в этом месте, хотелось понять тихую беседу подвальных крыс о том, какую опасность скрывают в себе хозяева того заведения, которого щедро дает приют и мышам, и паукам, и тараканам. А может быть, вороны, свившие гнездо на крыше, проболтаются о чем – то, вернее каркнут что-то, а Марсель в их отрывистом насмешливом карканьи сможет определить надежду или предостережение.
Всего одно прикосновение, решил он, погладил пальцами нагревшийся медальон у себя на груди, ощутил выпуклость мелких драгоценных камней и порезался о крошечную насечку на гравировке. Боль пронзила указательный палец, из тонкого пореза сочилась кровь. Так больно не бывает даже, когда порежешься бумагой. Марсель прижал руку к холодной каменной стене, и на кладке камней остался крошечный красный след. Стоило только выпустить из руки медальон, как в окне нижнего этажа вспыхнул свет. Одна масляная лампа за грязным стеклом в этом похожем на тесную темную клетушку проулке показалась чуть ли не ярчайшим долгожданным сиянием. Марсель различил в полутьме отвратительную гротесковую статую крылатого демона, склонившуюся над фронтоном здания так, будто готовясь вот-вот ринуться в полет и описать круг над всем городом. Странная же здесь архитектура.
В полумгле Марсель различал только стеклянный абажур лампады, какую-то вывеску над дверью, буквы на которой он как ни напрягался, а прочесть не мог, и двух элегантно одетых во все черное господ, которые вышли, как будто вылетели, не касаясь при этом земли, из всего на миг распахнувшихся дверей.
Один из них, заметив Марселя, чуть наклонил голову, будто приветствовал новичка, только что вступившего в свой круг. У него было довольно приятное лицо, обворожительное, благодаря, какому-то внутреннему неуловимому мерцанию кожи, и внимательные, бездонные глаза. В них затаилась печаль.
Марсель стоял, опешив. Никогда еще незнакомцы на улицах не приветствовали его, не разглядывали с таким вниманием. На миг ему показалось, что этот высокий загадочный человек способен прочесть его мысли, почти с тем же умением, с каким это делал Эдвин.
С пореза на пальце скатилась еще одна капелька крови, и изящные ноздри незнакомца немного расширились, словно ловя какой-то невыразимо – притягательный, влекущий аромат. Его провожатый, не столь воспитанный и аристократичный, чуть согнулся и стал принюхиваться к воздуху, как собака.
Может, он пьян, но ведь секунду назад он не выказывал никаких признаков похмелья, напротив, был сдержан и, вроде бы, вполне здоров. Темные волосы, правда, очень резко контрастировали с белой, как мел кожей. Марсель знал, что подобные припадки иногда встречаются у больных эпилепсией, что это не грозит смертью окружающим припадочного, и, тем не менее, ему стало страшно. Вид скорчившегося бледного существа приводил в ужас. Он кинулся на Марселя, но более спокойный компаньон с неожиданной силой ухватил его за талию.
– Успокойся, Шарло! – приказал он таким тоном, будто уже имел опыт в усмирении сумасшедших.
– Ты мне не указ, – злобно прохрипел Шарло в ответ. Сколько злобы в его голосе. Он же рад был бы разнести весь город по камешку, если б ему предоставили такую возможность. Внутренне Марсель содрогнулся.
– Я тебе не указ, – его компаньон чуть нахмурил брови, но хватки не ослабил. – Полагаю, ты хочешь обсудить этот вопрос на суде, собрав все общество?
Всего одна абсолютно незначительная для постороннего фраза привела Шарло в чувства. Должно быть, слова суд и общество здесь имеют несколько иное значение, чем у прочих людей. Марсель сам удивился, откуда у него такие странные мысли. Незнакомец с внимательными аквамариновыми глазами пристально взглянул на Марселя, словно желая произнести всего одно слово «беги!».
Марсель прижался к стене, пропуская мимо себя двух странных господ. Он заметил, что у того, кого зовут Шарло, неестественно, лихорадочно горят глаза на белом, испещренном бесцветными рубцами лице. Темные кудри, спускавшиеся до воротника, и угольно-черные брови придавали его внешности что-то цыганское, но ведь цыгане смуглые, а этот бледен, как лист бумаги.
– Пусти, – Шарло на мгновение вырвался, вцепился острыми длинные ногтями в руку Марселя, как раз в место пореза, но сопровождающему опять удалось удержать своего буйного товарища.
– Идем, идем, – уже не угрожающе, а успокоительно шептал он. – На улицах полно других…ты найдешь кого-нибудь еще, а этот принадлежит не нам, а ему. Ты ведь не хочешь снова встретиться с ним?
Шарло тут же стушевался. Он пробурчал что-то невнятное себе под нос и двинулся туда, где меж расступающимися стенами домов тускло мерцал свет фонарей. Может, Марселю лишь показалось, что всего на миг Шарло задержался, наклонился к стене и лизнул языком кладку камней именно в том месте, где осталась алая, почти неразличимая в темноте полоска от крови. Как он мог заметить ее, даже сам Марсель, едва смог различить красноватый след после того, как провел окровавленной рукой по стенке, чтобы холод камней успокоил боль. Надо было, как псу, чувствовать запах крови, чтобы найти ее след во мраке.
Что за странные создания? Интерес преодолел страх, и Марсель двинулся вслед за ними. Хотелось бы рассмотреть их мерцающую кожу в свете фонарей. Почти идеальные черты того, кто остался для Марселя безымянным, обладали какой-то странной притягательностью. Печальный проницательный взгляд, словно предупреждал «берегись таких, как мы» и в то же время вызывал непреодолимый интерес.
Марсель следовал бы за ними до самых дверей их жилья, как шпион или следопыт, но только не ради выгоды, а влекомый какой-то непонятной таинственной силой, но тут на дороге раздалось звяканье упряжки и глухое громыхание колес. Лошади заржали так, будто под шкуру им вонзили нож. Копыта со страшной силой забили о мостовую, подковы царапали камни. Визгливое испуганное ржание на миг оглушило Марселя, но он догадался, что лошади вздыбились при виде двух людей в черном на дороге. В свете фонаря эти двое показались Марселю не людьми, а призрачными тенями, выступившими откуда-то из иного мира и призванными задержаться в городе среди смертных всего на ночь.
Он не сразу заметил труп на мостовой. Карета кого-то сбила, какую-то девушку, и теперь ее тело лежало на тротуаре безвольно и абсолютно безжизненно, как выброшенная за ненадобностью тряпичная кукла. Марсель знал, что ему никогда не забыть это зрелище, еще более жуткое от того, что убитая была молода и красива, но теперь смерть пронизывала красоту неуловимыми флюидами ужаса, обращая ее в страшную маску. С посиневших губ стекала струйка крови, светлые волосы обрамляли расколотый череп. Лошадь занесла копыто, чтобы раскроить и овальное белое лицо с остекленевшими глазами, но Шарло быстро выкрикнул какую-то команду на незнаком странном, кажется, древнем языке, и конь отступил. Подкова стукнулась о дорогу, в нескольких дюймах от гладкого лба, зацепив всего одну прядь светлых волос и вырвав ее.
– Совершенное тело, – тихо промолвил Шарло, будто оправдываясь перед спутником за то, что испугал и заставил пятиться и храпеть коня. – Как раз то, что ей нужно! – еще сильнее понизив голос, сказал он. Марселю показалось, что он хочет поднять и унести труп для какой-то необычной цели, но тут чьи-то худые, но сильные руки обхватили его сзади и поволокли во тьму того же самого проулка, откуда он ушел минуту назад.
– Та, кажется, шел в мою мастерскую, правильно? – прошептал чей-то голос в его ухо, в участливой и в то же время чуть смеющейся интонации было что-то странно-соблазнительное. – У меня есть то, что тебе нужно, приятель, проходи, не бойся, здесь никто не кусается…а вот на ночных улицах Рошена…
В тишине за спиной Марселя раздался короткий смешок.
– Кто знает, что может случиться на улицах ночью с таким одиноким беднягой, как ты?
– Ты знаешь? – Марсель взглянул вверх на фронтон, но никакого демона над ним больше не заметил.
– Я все знаю, но никогда не рассказываю о том, за что придется поплатиться, – обладатель обольстительного голоса тащил Марселя в то же здание, где светилась сквозь деленное на мелкие переплеты окно лампада.
– Проходи быстрее, – дверь, кажется, отворилась сама собой, и ловкие проворные руки мощным толчком перебросили Марселя через порог в небольшое помещение, заваленное изящными резными рамами для картин, овальными, квадратными, прямоугольными, золочеными, свинцовыми и просто деревянными. Каждая деталь, каждый мелкий листочек в оформлении был вырезан с таким искусством, будто резцы не делали раму для портрета, а плели чудесный венок из плодов, листьев и мелких цветков.
– Восхитительно, – Марсель нагнулся, чтобы получше рассмотреть небольшую овальную раму, и по форме и по обилию выточенных на ней ирисов больше напоминающую венок.
– Это не самое лучшее из того, что я могу тебе предложить, – самоуверенно заявил долговязый рыжеволосый паренек, проверявший плотно ли прикрыта дверь. – Рассмотри все, как следует, а только потом выбирай.
Марсель взглянул на полки, уставленные флаконами с готовыми красками, такого богатого выбора цветов и оттенков он еще не встречал нигде. Какая богатая гамма. Кармин, глазурь и сандал в маленьких склянкам блестели насыщенностью оттенка. Кисти в стаканах были всех форм и размеров, самые разные наборы того, что в первую очередь необходимо художнику.
Палитра, холст, покрытая лаком поверхность, словно готовая для картины, Марсель впервые запутался не зная, что ему взять в первую очередь.
И все-таки надо было иметь голову на плечах и не доверять первому встречному.
– Вы имеете право торговать всем этим?
– Это все мое, – ответил рыжий паренек со странной настораживающей ухмылкой. – Вы разве не прочли, что написано на вывеске? Я – Камиль, хозяин этого места.
Он учтиво протянул узкую ладонь, которую Марсель почему-то испугался пожать.
– Вы будете покупать материалы у меня или поищете кого-то другого?
– У вас, конечно, – Марсель обернулся к тем вещам, которые счел превосходными. – Мой заказчик велел найти что-то именно такого качества.
– Приятно, когда твои деньги к тебе же и возвращаются, – тихо, почти не слышно усмехнулся Камиль. Шепот это был или шелест бумаги. Марсель был не уверен, слышал ли он эти слова, или ему только показалось.
– Что? – переспросил он.
– Это я не про вас, – отмахнулся Камиль. – Не обижайтесь, мне всего лишь захотелось подшутить над одним господином, который долгое время спонсировал все мои предприятия.
– Вы рисуете? – догадка пришла внезапно. Камиль был совсем не похож на художника, скорее на зазнавшегося и наглого пажа знатной особы.
– Я писал портреты…когда-то. Это было так давно, – и такое говорил тот, кому на вид не больше семнадцати. – Теперь я только разрисовываю декорации для одного театра, в успехах которого заинтересован, и делаю к ним эскизы.
Камиль улыбнулся, блеснули два ряда ровных, жемчужно – белых зубов, с сильно заостренными резцами. Рыжая курчавая прядка соскользнула с левого уха, и Марселю показалось, что оно тоже чуть заострено.
