Текст книги "Избранники Тёмных сил (СИ)"
Автор книги: Наталья Якобсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
Я отошел от случайного знакомого, но через несколько шагов обернулся. Шарло уже и думать обо мне забыл. Он пробормотал какую-то фразу на непонятном, неразборчивом языке и снова уставился ввысь, при этом судорожно сжавшись, как кролик, загипнотизированный близостью удава.
Какой же он странный. Мне хотелось бы остановиться и выпытать у него еще хоть что-то о драконе, но это было бы бесполезным занятием. Шарло, хоть и сохранял ясность рассудка, но, как умалишенный, бормотал обрывочные фразы, лишь бы только не выкладывать мне все, что знает. Да, и знал ли он о чем-то таком, что может помочь мне в моих поисках. Если бы он мог сказать, в дверь какого дома я должен постучать, чтобы встретиться лицом к лицу с убийцей, то тогда бы сам не смотрел с таким ужасом на небо. Он сам не знал о том, в каком месте находится его недоброжелатель, но ежеминутно боялся, что тот вот-вот может появиться прямо у него за спиной и потребовать расплаты за что-то.
Надо было, конечно, выложить все мои подозрения о золотоволосом юноше и получить либо подтверждение, либо отрицание догадке, но Шарло вряд ли знал что-то о нем. Он ведь говорил не о человеке, а о драконе, или, по крайней мере, о каком-то крылатом существе, которое может смело проноситься в полете над городами и весями или тайно колдовать где-нибудь в укрытии.
Ах, Батист, сможешь ли ты когда-нибудь докопаться до истины? На ходу я пытался обругать самого себя за нерасторопность и несообразительность. Я ведь давно уже мог выйти на след или хотя бы прочесть ту книгу в библиотеке, но вместо этого принял сомнительное предложение отправиться на поиски развлечений и чуть не замерз на лесном кладбище. В университетские архивы я залезть уже не мог, так что придется перелистывать все тома в городской библиотеке, чтобы найти хоть крошечную заметку, способную помочь мне в продвижении дела. Сначала мусолить книги показалось мне безнадежным делом, но не могу же я просто бегать по улице и рассматривать каждого прохожего в надежде на то, что однажды столкнусь с тем, кого ищу. Такое времяпровождение окажется еще более бесполезным, чем поиск одного крошечного упоминания о драконе среди моря книг. Та книга, в которой, наверное, я смогу найти все, валялась среди моих не разобранных вещей, но я никогда не осмелюсь притронуться к ней, потому что она часть того колдовства, которое рано или поздно приводит человека к гибели.
– Ну, разве ты не прибегнул к помощи колдовства уже несколько раз за этот вечер? – спросил вкрадчивый голос у меня за спиной. Я даже не стал оборачиваться, потому что знал, позади меня никого нет. Даже если какой-то дух и следует за мной, паря в морозном ночном воздухе, то мы, люди, не способны отличить его от тумана или снежного сияния.
Голос оказался прав. Уже несколько раз сегодня я призвал на помощь силы, которых сам боялся. Я призвал их случайно и абсолютно бессознательно. Мне всего лишь понадобилась помощь, и я принял ее, не задумываясь о том, от кого она исходит.
Я был лишен способности мыслить и попался в ловко расставленные сети. Колдовство, как наркотик, попробовав однажды, ты будешь возвращаться к нему снова и снова и уже не сможешь отвыкнуть от такой чудодейственной помощи, а потом воронка засосет тебя в темный водоворот туда, откуда уже нет спасения. Ноги сами несли меня домой, потому что там меня ждала моя книга. Походка выровнялась и стала более бодрой, телу сделалось легко, а на душе потяжелело. В кошельке у меня звенело золото, не менее черное и опасное, чем сама колдовская сила. Быть может, это сам дьявол без конца подкладывает золотые кружочки в мой кошелек. Тяжесть червонцев отразилась также и на моей душе. В ожидании мести сердце пело, совесть молчала. Запоздалое раскаянье придет только тогда, когда взамен отрубленной головы Даниэллы я буду держать в своих руках другую, отделенную мечом от тела голову, золотоволосую и прекрасную. Настолько прекрасную, что над ней мог бы зарыдать даже самый жестокий палач.
Под маской невинности
– Куда мы идем? – Марсель едва поспевал за статным спутником в роскошном атласном плаще, который при свете мелькающих по дороге фонарей переливался целой сеточкой причудливых символов.
Эдвин, не церемонясь, заставил Марселя следовать за собой. И Марсель совсем не был против, что его отрывают от любимого занятия. Он готов был следовать за своим прекрасным другом, куда угодно в любой час ночи и дня. Когда Эдвин нашел его, он рисовал прямо на улице, и теперь ему приходилось тащить под мышкой альбом для набросков и карандаши, которые норовили вот-вот выпасть из карманов и раскатиться по мостовой. И все равно, Марсель ощущал прилив радости от того, что он снова не одинок.
– Ты хочешь в Виньену? Прямо сейчас? – Эдвин вдруг резко обернулся, его глаза полыхнули лазурным светом во тьме. Цвет утреннего неба, так несопоставимый с ночной мглой. Марсель не прекращал поражаться тому, что, живя в ночи, Эдвин олицетворяет светлый день.
– Мы поедем или полетим? – послушно осведомился Марсель. Он и думать не хотел о возражениях. В конце концов, что такое далекое путешествие для такого создания, как Эдвин. Он облетит за час хоть целый мир на своих мощных ангельских крыльях.
– Эдвин, я хотел сказать тебе что-то важное… – Марсель смутился, неземное мерцание, исходившее от лица собеседника, восхищало его и пугало.
– Да? – Эдвин небрежно повел плечом, край плаща чуть взметнулся ввысь, обнажив пушистые светящиеся перья крыла, и какой-то ребенок в переулке восторженно вскрикнул при виде такого великолепия.
– Это обычные бродяжки, они никому о тебе ничего не расскажут, а даже если расскажут, им никто не поверит, – Марсель тоже заметил пару ребятишек в подворотне.
– Пойдем, Эдвин! – он потянул друга за рукав, но Эдвин как-то странно смотрел на детей, словно хищник, загипнотизированный видом только что пролитой крови. Этот манящий алый цвет, вены, которые могут быть разрезаны, плоть, которую можно будет сжечь, Эдвин зажмурился, чтобы не видеть той страшной картины, которую не видел, кроме него, никто.
– Я вспомнил кое-что, – объяснил он Марселю. – Такое тягостное воспоминание…
Он поднес ладонь ко лбу и тихо грустно засмеялся. Марсель подумал, что даже дворовые дети, никогда не внимавшие музыке, будут до конца жизни согреты волшебной мелодией его смеха.
– Идем! – теперь уже Эдвин потащил Марселя за собой, но Марсель не мог сделать ни шагу. Он заметил свет факелов в переулке и нескольких людей в сутанах. Страх перед инквизицией, присущий всем горожанам в этот миг, объял и его. Конечно же, с ним Эдвин. Эдвин не даст его казнить, но Марсель все равно опасался этих палачей. Им ведь не нужны никакие доказательства или улики, чтобы предъявить обвинение первому встречному. Сердце ушло куда-то в пятки, когда Марсель припомнил, что он сам не без греха. Если арестовать его и призвать в свидетели хотя бы соседей, то все они подтвердят, что слышали какие-то неземные голоса за окном его мансарды ночью в его запертой комнате, когда рядом с ним не могло никого быть.
– Эдвин! – почти просительно простонал Марсель, будто уже сейчас просил унести его в далекий волшебный мир, где нет ни инквизиторов, ни даже людей.
– Стой спокойно, – приказал Эдвин. – Они не за тобой.
И, правда, Марсель сразу же узнал Августина. Можно ли было не узнать того, кто фактически стал правителем Рошена? О нем столько говорили, а теперь Марсель видел его воочию, причем не далеко, в центре восторженной, поклоняющейся ему толпы, а совсем близко. При свете дымных смоляных факелов были хорошо заметны даже тени от длинных ресниц на его щеках. Он ведь младше меня, мелькнуло в усталом сознании Марселя. Какие силы нужно было ему приложить, чтобы в таком раннем возрасте добиться столь многого.
Августин что-то прошептал своим сообщникам и указал вперед.
– Эти шайки так любят совершать ночные налеты, – мысленно обратился к Марселю Эдвин.
– Что они хотят сделать? – так же беззвучно осведомился Марсель.
– То, чего я им сделать не дам.
– Не надо, Эдвин! – Марсель испугался и готов был завопить во весь голос, но вынужден был делать предупреждение без слов.
– Я должен хоть чем-то искупить собственные грехи.
Никто не мог услышать беззвучного разговора, но Марселю показалось, что Августин не случайно пристально посмотрел в их сторону и насторожился.
Кажется, на этот раз они собирались схватить бездомных детишек. Марсель ничего не понимал. Только видел, что Августин двинулся вперед, но Эдвин легким и грациозным движением метнулся вперед и преградил ему дорогу.
– Нет! – спокойно и многозначно произнес Эдвин, будто между ним и главным инквизитором существовала какая-то тайна, позволяющая им требовать услуг друг от друга взамен молчания.
– Нет? – повторил Августин, его ноздри чуть раздулись, вдыхая запах гари от факелов. Возможно, он ощущал и другой запах огня, и даже жгучие поцелуи пожара, лижущего его собственную кожу. Он был в ярости и, тем не менее, напуган. Что-то не позволяло ему решиться на отчаянный шаг. Он даже сделал знак своим сотоварищам, готовым кинуться на выручку, чтобы те не вмешивались.
– Да, кто ты такой? – голос Августина срывался то ли на крик, то ли на вздох. Он тяжело дышал и смотрел прямо в глаза противнику, но было заметно, что дольше минуты он не выдержит взгляда сияющих лазурных глаз. Глаз, в которых ему одному видится отражение огня.
– Ты хочешь казнить этих сирот? – вдруг спросил Эдвин.
– Им место в узилище. Нельзя позволять бродягам слоняться по городу, – Августин впервые заговорил откровенно, без вымысла и высокопарных фраз, и сам испугался своей честности. Он обернулся через плечо к своим напарникам, проверяя не заметили ли они его оплошность, но те были, как всегда, уверены в нем и пропустили все мимо ушей. Даже если бы они все поняли, то предпочли бы притвориться дурнями, потому что слишком дорожили своим местом. «Вот уж у кого нет сомнений, что я злодей под маской святого, и, тем не менее, они готовы покрывать меня, потому что мое лицемерие приносит им выгоду», подумал Августин. И все-таки он не хотел ни перед кем раскрывать свою истинную сущность.
Он придвинулся поближе к Эдвину и, только убедившись, что остальные не слышат, горячо зашептал:
– Я не обязан щадить чернь, более высокопоставленные жители жалуются на своры нищих, брезгуют нищетой. Я должен угождать им, а не собственной жалостливости.
– Ты когда-то был точно таким же осиротевшим ребенком, – так же тихо прошептал Эдвин, и Августин приоткрыл рот от удивления. Он ожидал нечто подобное от необыкновенного златокудрого господина, но не ожидал, что кто-то так смело читает все его самые потаенные мысли.
– Власти жалуются, народ хочет взглянуть на костры, я должен обличать колдунов в этом состоит моя миссия, – Августин сам упрекал себя за то, что должен отчитываться перед незнакомцем, но поступить иначе не мог.
– Это дети колдунов, иначе бы они не околачивались ночью под чужими окнами, – уже громче произнес он. – Я не позволю, чтобы кто-то наводил порчу на добропорядочных жителей. Схватить их!
– Нет! – повторил Эдвин. Августин, сам не зная почему, сдался и слабым жестом остановил собственных приспешников.
– Ты уже отнял множество жизней. Костры поглотили виновных и невинных. Я не дам тебе убить еще и детей, – тихо, но твердо заявил Эдвин.
– А разве ты сам не убил множество детей, – Августин запнулся, и сам испугался собственных слов. Откуда вдруг пришла эта мысль. Ведь сам он ни о чем таком не думал. Августин зажал рот ладонью, чтобы не выболтать что-то более страшное, что-то, что шепчут ему незримые господа. С ним такое случалось тогда, когда он улавливал мысли госпожи. Ему просто нужно успокоиться и обуздать бешеную, демоническую силу в своей душе.
– Ваше величество? – неловкое положение спас возглас одного из инквизиторов, того, кто стоял в заднем ряду, и рассмотрел Эдвина только сейчас.
– Ваше величество? – настороженно повторил Августин. Он оглядывался по сторонам, словно ища ответа на свой вопрос. – Ты…ты король Виньены?
Он никогда не видел короля, не знал его в лицо, ответ ему опять шепнула госпожа.
– И ты считаешь, что блеск от твоей короны спасет твоего миловидного живописца? – Августин слабо, грустно усмехнулся. – Что если я прикажу схватить твоего художника за то, что он творит там, наверху, в своей мастерской? Что ты тогда сделаешь, чтобы меня остановить?
– Ты знаешь, что я сделаю, – спокойно, но многозначно произнес Эдвин, и Августин чуть подался назад, будто его ошпарили. Однажды его уже обожгли, он чувствовал на своей коже болезненный след от прикосновений огня, и теперь ожоги болели вдвое сильнее, потому что рядом стоял этот неземной незнакомец, и в его глазах отражался, как в двух зеркалах, тот пламенный ад, из которого Августин никогда бы не смог спастись собственными силами.
– Когда-нибудь я вернусь за ним, – пообещал Августин больше для острастки. Он знал, что в ближайшие несколько лет побоится тронуть художника.
– Когда ты вернешься, я буду рядом с ним.
– Я бы ведь мог отправить на костер и тебя, – Августин готов был рвать и метать от ярости, но вынужден был сдержаться. Он смотрел на Эдвина с холодной злобой, таким взглядом может одарить один преступник другого, будто желая сказать «я обличил тебя, ты такой же, как я, ты тоже в сетях порока».
Марсель заметил, как Эдвин едва уловимо отрицательно покачал головой. Угрозы в его адрес были пусты и бессмысленны. Оба: и король, и инквизитор осознавали это, но Августин упорно старался с честью выйти из ситуации. Ему нужно было даже в словесной баталии с монархом сохранить достоинство, чтобы поддержать свой авторитет.
Кто-то из монахов зашептал что-то на ухо Августину, предупреждение, советы или вопросы, невозможно было расслышать. Очевидно, то были расспросы о будущих приговоренных.
– Пусть живут…пока, – Августин небрежно махнул рукой в сторону затаившихся в темноте бродяжек.
– Вперед, – скомандовал он, пронесся мимо своих людей и быстро двинулся прочь. Кто-то из его свиты предпочел отвесить Эдвину поклон, то ли извиняясь, то ли рассчитывая на будущую благосклонность со стороны такого значительного лица. Никому не хотелось поддерживать конфликт с самим королем.
Марсель заметил, как Августин последний раз обернулся, как странно и жестоко сверкнули его глаза. Вскоре его светлая шевелюра скрылась в лабиринте переулков. Марсель чувствовал, что его немного мутит и оперся плечом о стену ближайшего здания.
– Так ты… – он не в силах был произнести титул. Эдвин оставался для него только Эдвином. Даже царский титул был бы для него недостаточно велик, ведь ангел был выше всех королей вместе взятых. И все-таки от присутствия рядом кого-то, настолько значимого Марселю стало неловко.
– Тебе ведь все равно кто я, Марсель? Ты бы пошел за мной ко двору, даже если б у меня не было никаких титулов.
– Но как так могло получиться, ты ведь не можешь быть сыном предпоследнего короля.
– Его сын погиб, и он должен был выбрать другого наследника самостоятельно, потому что не хотел, чтобы после его кончины это сделали за него мелочные и амбициозные придворные.
– Да, я знаю, но…Он знал о том, кто ты?
– Да, он знал, – легко признался Эдвин. Он ничуть не оскорбился такой подозрительностью, напротив, будто пытался досказать, что король знал о чем-то таком, о чем до сих пор так и не догадался сам Марсель. О чем-то страшном и тайном.
– Он выбрал меня именно потому, что узнал, кто я есть на самом деле. Я сам признался ему во всем, и моя исповедь не вызвала у него ни страха, ни отвращения. Ему как раз нужен был кто-то более сильный и мудрый, чем простой человек, кто-то, способный покончить с заговорами, разногласиями и интригами. Мне предстояло добиться благоденствия и процветания в стране, опустошенной войной, и я сделал это. Не ради удовольствия чувствовать себя королем, я был им уже не раз, в разных странах и в разные времена. Мне захотелось сделать что-то хорошее, восстановить справедливость, наказать тех, кто использовал свою власть во вред и возвысить бедных, но талантливых людей. Я свыкся, как с ролью палача, так и с предназначением благодетеля, причем искреннего, а не притворного. Взгляни на Августина. Он так обозлился на жизнь потому, что притворные друзья пытались унизить и оскорбить его. Я старался быть честен с теми, кто честен со мной. Когда-нибудь мне придется передать корону кому-то еще, ведь рано или поздно люди заметят, что я совсем не меняюсь с ходом времени.
– Ты никогда не постареешь, – Марсель ощутил восхищение.
– Да, и это может вызвать подозрение у окружающих, – кивнул Эдвин. – Например, Августин смог бы объяснить вечную молодость своей святостью. Он бы прочел длинную вдохновенную проповедь о том, что если блаженные не стареют, то они благословенны вдвое, и толпа поддержала бы его восторженными криками, или люди попадали бы ниц. Он привык изображать из себя святошу, а я всегда был скрытен и заслужил репутацию демона.
– Как же ошибется тот, кто хоть однажды попытается назвать демоном тебя.
– А, что если это правда, – Эдвин вдруг изменился, стал задумчивым и погруженным в себя. – В конце концов, кто такие демоны, как не падшие ангелы. Ты ведь сам называл меня ангелом. Так откуда тебе знать, не пережил ли я еще своего падения?
– Эдвин, ты говоришь вздор. Тебе хочется меня испытать, или ты просто любишь клеветать на самого себя.
– Ни то, ни другое, – возразил Эдвин. – Просто при виде лжесвятого меня посетила забавная мысль, а что, если во мне сидит еще больше зла, чем в Августине, но под красивой оболочкой этого зла никто не замечает.
Он усмехнулся так, будто сказал что-то донельзя забавное.
– Я боюсь сегодня отправляться с тобой ко двору, – Марсель отлично знал, что упускает свой шанс, но делал это без сожаления. Он не хотел потерять ту волшебную нить, которая связала его с Эдвином, только потому, что рядом будет виться стайка раболепных и услужливых придворных. – Я стесняюсь прийти в Виньену в сопровождении короля. Ты понимаешь меня?
– Да, – по губам Эдвина скользнула улыбка. – Я подожду, пока ты избавишься от своей робости.
* * *
Марсель поднялся в свою мансарду в одиночестве, крепко запер дверь и распахнул окно. Он надеялся, что Эдвин, который сейчас бродит где-то по Рошену, сегодня еще явится к нему. И не важно, что снежинки сыплются на ковер, главное, что Эдвин увидит свет лампады, если будет пролетать мимо, и примет приоткрытое окно за приглашение.
Спать совсем не хотелось. Марсель все время вспоминал ночную процессию с факелами. Ему становилось страшно при мысли о том, что однажды он может попасться в руки таких вот захватчиков, которые бросят в узилище его самого. Он слышал о пытках, так называемых допросах с пристрастием, о судах, о вздорных, но опасных обвинениях. Один раз из задних рядов толпы он вслушивался в речь Августина и наблюдал за аутодафе. В оранжевых отблесках костров, среди криков, смертей и отчаянных просьб о пощаде Августин казался ангелом смерти. Он умел красиво говорить, умел очаровывать, гипнотизировать тысячи умов. Он заставлял людей свято верить в справедливость каждого своего заявления. Когда он появлялся на возвышении, недалеко от помостов для казни, с нимбом светлых волос, в грубой одежде, но с неистового светящимися глазами, то его уже было невозможно не воспринимать всерьез. Отличный оратор, он моментально становился центром внимания и мог убедить слушателей в любой непреложной истине.
Марсель бросил на стол альбом с набросками, устало опустился на кровать и замер в ожидании, а вдруг сейчас за окном раздастся знакомый шелест крыльев.
– Ты считаешь, что надежно защищен? – вдруг раздался строгий, звучный голос у него над ухом.
Марсель поднял голову и несказанно удивился, увидев перед собой Августина. Что это, галлюцинация, шутки Эдвина или же все-таки реальность? Ему даже захотелось пощупать мягкие светлые кудри, чтобы убедиться, что Августин, действительно, здесь, настоящий, живой и тщетно стремящийся удержать бушующую в нем ярость.
– Думаешь, стоит начертить пару колдовских символов вокруг косяка, и я не смогу переступить порог?
Августин сжал кулаки и тихо выругался. Ни один блаженный не стал бы ругаться так. Очевидно, лицемерить перед художником он считал излишним.
Как он вошел? Марсель нехотя обернулся на дверь. Ведь она же заперта, как инквизитор, даже самый выдающийся, может пройти через запертую дверь в жилье колдуна.
– Ты считаешь меня колдуном? – прямо спросил Марсель.
– А разве ты не колдун? – Августин также решил говорить без обиняков и вел себя в чужом жилье, мягко говоря, нагло.
– Ты пришел арестовать меня?
– Стал бы я волочить тебя в суд в одиночку без помощи охранников? Ты ведь можешь призвать на помощь тайные силы?
– Разве ты не святой? Разве не можешь одолеть колдунов.
Августин горько, насмешливо хохотнул.
– Не притворяйся болваном, – произнес он. – Мы оба знаем, кто мы с тобой есть? Маски сорваны, не так ли? Ты знаешь правду обо мне, я о тебе.
– Я ничего не понимаю, – Марсель следил за тем, как Августин расхаживает из угла в угол и ищет взглядом хоть что-то, на чем можно выразить свой гнев. Наконец он остановился и что-то пробормотал себе под нос, какую-то фразу на непонятном языке. Марселю показалось, что однажды он слышал, как Эдвин говорит на том же самом странном наречии.
– Ты думаешь, у тебя у одного есть неземные покровители? – вдруг спросил Августин.
– Каким образом ты прознал о такой незначительной персоне, как я? Тебя интересуют бедные художники?
– Ты давно уже не бедный, во всяком случае, можешь попросить поддержки у своего покровителя. Король может снабдить одного бездельника и золотом, и слугами, и безопасным убежищем. Тебе больше не придется продавать свои работы кому попало.
– Как ты узнал обо мне? – настаивал Марсель.
Вместо объяснений Августин протянул ему скомканный листок бумаги. Точно такая же бумага, какую Марсель купил у Камиля. Знакомая текстура была приятно для пальцев, и в то же время на ней, как будто огнем полыхали следы от прикосновений Августина.
Марсель развернул лист и узнал собственный рисунок. Тот рисунок, который он никому не продавал. Он только недавно скопировал фреску со стены подвала, где обитали тени. Он нарисовал свою прекрасную королеву, попирающей дракона. Змей свился кольцами у нее в ногах. У рисунка и фрески было лишь одно отличие. Марселю почему-то захотелось нарисовать за спиной красавицы темные огромные крылья, почти такие же, как у Эдвина. Эти крылья, как будто причисляли ее к сонму небожителей.
– Откуда ты это взял? – Марсель был растерян и возмущен. – Ты украл рисунок? Или подослал кого-то из своих слуг?
Августин отрицательно покачал головой. Он успокоился и застыл, прислонившись к стене. Ярость сменилась меланхолией.
– Это то, из-за чего ты собирался казнить меня?
– Нет, – возразил Августин и бережно коснулся листа краями пальцев. – Это то, что спасло тебя от казни.
Очевидно, решив, что говорить больше не о чем, Августин двинулся к входной двери.
– Отопри ее! – приказал он.
– Разве ты не можешь пройти сквозь нее?
– Я ничего не могу без их помощи, а они сейчас далеко, – пробормотал он, полагая, что собеседник все понимает. – Им не нравится твой покровитель.
– Ключ висит на крючке, – далеко не любезно сообщил Марсель.
Августин скорчил гримасу, будто хотел сказать «какой же ты ленивый», но, очевидно, вспомнил о том, что пришел незваным, и сам потянулся за ключом.
– Держи ухо востро, – со зловещей ухмылкой предупредил он. – Иначе, кто-нибудь снова украдет твои творения, и что произойдет в том случае, если они попадут не ко мне?
Не прощаясь, он переступил порог и даже не потрудился прикрыть дверь. Всего лишь на миг мелькнула на лестнице его золотистая голова, зашуршали полы длинного одеяния, и все стихло. Марсель остался наедине со своими мыслями, а красавица на рисунке, как будто, улыбалась. Марсель внезапно подумал, что если бы она сама в живую сейчас явилась перед ним, дама в короне и с крыльями, то он бы услышал от нее всего несколько слов «Это я спасла тебя». Ему стало жутко от того, что у него так разыгралось воображения. Увидеть ее саму это еще не так уж плохо, но, что если под ее ступнями он увидит свившегося кольцами змея, ощутит холод, исходящий от его сверкающий чешуи, что если яд с его раздвоенного жала капнет на ковер и взорвется исками пламени. Марселю не хотелось ощутить жар драконьего огня. Живые золотые кольца под ступней красавицы, как будто извивались даже на рисунке.
Неужели за один этот рисунок Марселя могли бы отправить на костер? Неужели Августин считает, что он писал все свои мистические картины с живой натуры?
Почему Августин так возненавидел его с первого взгляда? Потому что он подопечный Эдвина? Потому что ему, бедному художнику, покровительствует тот, кто посмел встать на пути у могущественного инквизитора.
Эдвин бросил вызов в лицо сильнейшему и одержал победу. Сам Марсель не смог бы пойти против устоявшихся жестоких обычаев ради чьей-то жизни, а Эдвин оказался настолько благороден, что защитил абсолютно чужих ему детей. Все ли ангелы такие отзывчивые, готовые помочь в беде. Марсель был горд от осознания того, что имеет такого друга. А то, что Эдвин намекает на какую-то страшную тайну, это ведь совсем не важно.
Марсель, как мог, разгладил смятый рисунок и положил его в альбом вместе с другими. Возможно, ему только показалось, что на бумаге, талантливо исписанной карандашом, запечатлены несколько поцелуев и слезы. Было сложно поверить в то, что Августин касался рисунка губами, что он плакал над ним. Он вообще не мог плакать над тем, что считал колдовским изобретением. Порой казалось, что он совсем ничего не чувствует, кроме ненависти ко всему человечеству, ко всем тем людям, которые вначале причинили ему страдания, а потом, когда он сделался символом, стали поклоняться ему. Что ему до этого змея и до красавицы, нарисованной на листе бумаги?
Теперь бумага сильно потрепалась и обветшала. Марсель решил, что, как только отдохнет, первым делом скопирует рисунок, чтобы сохранить его. Ведь потрепанный лист может порваться от легкого неосторожного прикосновения. Можно будет даже нарисовать новую картину. Марсель начал работать над триптихом и решил, что в средней его части будет очень красиво разместить именно это изображение только уже не в карандаше, а в красках. Ему нужны будут сандал, кармин и та удивительная смесь, которой он сам добился, чтобы создать сияющий золотой цвет для змеиной шкуры и хрупких крышек на спинке у змея. Что может быть прекраснее золотого ореола в центре окутанной таинственным мраком картины? Марсель невольно сравнил крылья дракона на своем первом мистическом творении с зарей, точно с такой же зарей, которая, казалось, всегда окутывала Эдвина. Свет, исходивший от него, в контрасте с тьмой становился более лучистым.
Марсель задумался, случайно опрокинул один из флаконов с красками и испугался, что пролил ту самую редкую золотистую смесь, которая нужна ему для работы. Густая липкая жидкость растеклась по столешнице, накрыла порезы от когтей и окрасила их в алый цвет. Слава богу, что в алый, а не в золотой. Марсель облегченно вздохнул. Наверное, он разбрызгал какую-нибудь старую тушь, которая чудом не засохла. Вот только опустевший пузырек был ему незнаком. Марсель рассматривал блестящее перламутровое стекло и горлышко, обрамленное мельчайшими самоцветами. Он сам никогда бы не стал хранить краски в таких дорогих склянках. Значит, флакончик принес с собой кто-то другой, но не Эдвин. Эдвин никогда не забывал своих вещей. И не Августин. Тот пробыл в мастерской всего пару минут и вряд ли бы заинтересовался красящими веществами. Единственное, что им управляло, это не интерес к живописи, а собственная ненависть ко всему роду людскому и слепое поклонение тем сверхъестественным существам, которых Марсель изобразил на рисунке. Знал ли Августин о них еще раньше, чем в каморку к Марселю заявился ангел и рассказал о существовании противоположного мира. Того мира, где живут могущественные создания, стремящиеся брать под свое покровительство одаренных. Конечно, Августин узнал о волшебстве гораздо раньше, чем Марсель. Иначе, как бы он смог отличать чернокнижников от простой толпы, как он смог бы узнать о том, что Марсель не одинок в своей мансарде, что к нему тайком являются высшие существа.
Значит, флакон принес кто-то из тех, кто приходил вслед за Эдвином. Марселю никогда не удавалось разглядеть их почетче, но он слышал их голоса по ту сторону окна, видел белые лица, мелькающие за стеклом в морозной тьме. Эти лица были похожи на фосфоресцирующие таинственные маски.
Возможно, кто-то из спутников ангела совсем обнаглел и шарил в отсутствии хозяина по мастерской. Марселю хотелось верить, что жидкость, растекшаяся по столу, это всего лишь красная тушь, но каким-то еще не затуманенным чарами уголком создания он понимал, что это не краска, а еще не свернувшаяся свежая кровь.
К горлу подступил ком. Во что же я впутался, подумал Марсель и опустился прямо на пол. Он устал, у него совсем не осталось сил, не было желания продолжать борьбу за жизнь. За что бороться? До появления Эдвина он успел отчаяться, но упорно продолжал надеяться на то, что удача однажды осчастливит и его. Тогда он знал, что должен сражаться за выживание и ждать, а теперь биться было не за что. Таинственный друг и так сделает для него все мыслимое и немыслимое. Конечно, Марселю нравился Эдвин. Невозможно было не полюбить Эдвина или не довериться ему, но что если вслед за ангелом в каморку живописца явится адский легион? Что, если создавая свои картины, он всего лишь выпускает на волю армию нечисти? Адские картины! Сегодня ночью Марсель даже не мог смотреть в их сторону. Он сам боялся того, что создал. Иногда ему казалось, что кто-то другой, прячущийся во мгле, держит его руку и заставляет вырисовывать на заднем плане те мрачные фигуры, которые Марсель никогда бы не стал рисовать сам. Фигуры, которые вот-вот оживут. Возможно, если снять кафтан, то под рукавом на локте Марсель обнаружит отпечатки от чьих-то когтей, мелкие кровоточащие следы от железной хватки того, кто заставляет его колдовать посредством кисти и красок. Марсель накинул материю на только что начатый триптих. Ему казалось, что еще не завершенные персонажи уже могут ожить, что они разлетятся по городу и начнут вершить собственный кровавый праздник.
Эдвин ведь ни словом не обмолвился о том, что присвоил себе королевский титул. Он никогда не лгал, просто умалчивал обо всем до тех пор, пока кто-нибудь не открывал Марселю правду случайно. Тогда Эдвин только пожимал плечами, будто пытался объяснить «никто не знает обо мне всего». О чем еще он умалчивал? Что, если потакая капризам ангела, Марсель неосознанно творит зло? Что если сам ангел давно уже изгнан с небес и призван командовать всеми демонами, которые ползают по земле и под землей, и теми, которые стремятся вырваться на волю из ада? Марсель гнал сомнения прочь от себя. Он безоговорочно доверял Эдвину, но кровь, растекшаяся по столу, как будто предупреждала, что это безграничное доверие может привести к гибели его самого.
