Текст книги "Призраки прошлого"

Автор книги: Наталия Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

5

1735 год

– Барыня, Катерина Николаевна, вас барин кличут, – горничная тихо вошла в дверь, так что хозяйка даже вздрогнула.

– Ты что не постучалась? – Катерина сдвинула брови.

– Барин злые очень и вас кличут, – повторила горничная.

Катерина вздохнула, прибрала бумаги, разложенные у нее на столе, и вышла из комнаты. Не успела она и шагу ступить, как снизу до нее донесся злой окрик:

– Опять, матушка, принялись за старое? Сколько раз твердить – не бабское это дело – бумагу марать. Да и что вы там пишете? Донос на меня?

Катерина медленно спустилась вниз и зашла в залу. Ее муж, как обычно, разбушевался не на шутку.

– Нет, – кротко ответила она.

– А что? – он подошел к ней совсем близко, пытаясь поймать ее взгляд. – Да говорите же.

– Ничего особенного, хозяйственные распоряжения.

– Для чего, скажите на милость, вам их записывать? Будто кто-то их читать будет, – Долентовский прошелся по комнате из угла в угол. – Дурь какая. Научили баб читать да писать, так теперь никакого спасу от них не стало, – пробормотал он сквозь зубы. – А что это вы вырядились так? – он вновь обернулся к жене. – Или ждете кого?

На Катерине и в самом деле было нарядное платье, которым она гордилась. Ведь не всякое платье так подчеркнет достоинства женщины как то, что было на ней. Муж ее, напротив, в одежде был неприхотлив. Она помнила его нарядным, только когда он женихался да сватался к ней. Теперь же супруг расхаживал по дому в самом простом наряде: в распахнутом суконном жилете, рубахе да суконных же штанах, и не считал нужным тут, в деревне, «выряжаться», как он говорил. А желание жены принарядиться встречал, в лучшем случае, с недоумением.

Катерина поглядывала на мужа, который вовсе был еще не стар и недурен собой, и удивлялась: отчего он таков?

– Никого я не жду, – ответила она. – Для чего вы меня звали так срочно?

– Для того чтобы сообщить – нынче у нас гости.

– Вот как? Кто же?

– Сосед, помещик Михайлов вернулся из столицы. Мы были некогда знакомы с ним. Я уж нанес ему визит, и он обещался приехать сегодня к обеду.

– Хорошо, – Катерина повернулась было, чтобы уйти.

– Куда вы? – остановил ее муж. – Я не велел вам уходить.

Она вздохнула и остановилась.

– Что вы вздыхаете?

– Я все думаю, отчего вы так недовольны? Для чего женились на мне, ведь вы меня совсем не любите, – спокойно спросила она.

– А может быть, это вы меня не любите? – прищурился Долентовский. – Да что за разговор. Причем тут вообще любовь? Любовь и брак вовсе не должны совпадать меж собою.

– Вы и в самом деле так считаете? – Катерина пристально взглянула на мужа.

Он не ответил, но подошел к ней близко и вдруг обнял и прижал к себе. Лицо его оставалось бесстрастным, в нем не промелькнуло никаких нежных чувств. Катерина невольно чего-то испугалась. Он усмехнулся, заметив этот ее испуг, и сказал:

– Да, я так считаю. Но имейте в виду, делиться вами я ни с кем не намерен.

Слова его прозвучали почти с угрозой.

– О чем вы? – она попыталась возмутиться.

Долентовский еще крепче обнял жену и прижал ее голову к своему плечу. Она почувствовала прикосновение его губ на своих волосах.

– По вашему мнению я, может, и не люблю вас, но… – голос его помягчел.

Затем он помолчал и, отстранив от себя, глянул жене в глаза и сказал:

– Ступайте и не забудьте, что сегодня у нас гость. Взгляд его вновь сделался неприязненным, а голос резким.

«15 мая 1735 года.

Не могу я понять, как получилось, что судьба свела меня с человеком, который называется теперь моим мужем. Григорий Федорович Долентовский. Как вышло так, что прибыл он в наши края, что кинул на меня взгляд, посватался, и батюшка мой, не колеблясь, отдал ему мою руку, и я на сие согласилась. Который раз думаю я о сем и не могу понять, что толкнуло меня сказать „да“? Осталось вот только писать об этом, чтоб не забыть чувств своих и мыслей никогда. А нынче, как никогда прежде, поняла я всю несправедливость со мною произошедшего.

Григория нельзя назвать дурным человеком. Да, он бывает зол, груб и несдержан. Вспыльчивость его причиняет много неудобств даже ему самому, но он никогда не поднял на меня руки. А ведь это не такая уж и редкость, когда муж поколачивает жену свою. Ведь и батюшка мой, бывало, поколачивал матушку.

Но муж ни разу не обидел меня своей силою. Словом – да, ибо на язык он весьма не сдержан. Но черных ругательств от него я не слыхала, а посему не могу сказать, что он дурной супруг.

И хотя бы были у нас дети, но за два года брака не было даже и признака того, что я жду ребенка. Мне двадцать один год, и я вполне здорова, мужу моему только сравнялось тридцать, и человек он сильный. Но потомства у нас пока нет. И будет ли? Бог весть… А ведь это бы придало смысл моей жизни и смягчило бы характер Григория, вне всякого сомнения, смягчило бы!

Любит ли он меня? Нынче сказал, что нет. Что любовь и брак вовсе не должны совмещаться. А я? Нет, и я его не люблю и не любила. Хотя не могу не быть ему благодарной за отношение ко мне и за то, что из семьи бедной я попала в дом состоятельный. У меня нету теперь заботы о завтрашнем дне, да и семейство мое, благодаря сему браку, вполне благополучно.

Но вот сегодня… Да я уж начала писать об этом. У нас был нынче гость – сосед, помещик Михайлов Иван Николаевич. И впервые в сердце мое закралось сожаление о том, что я уж замужем. Впрочем, писать о сем не стану, и думать не стану тоже. К чему бесполезные сожаления?»

Катерина со вздохом отложила перо и, присыпав чернила, стала сворачивать лист бумаги. Теперь эту записку надо было хорошенько спрятать. Так же хорошенько, как и прочие, что писала она последнее время.

6

1816 год

Молодой полковник Долентовский среди местного общества произвел фурор. Так же, как и его молодая супруга. Вообще, новые лица всегда в почете. Ведь как неинтересно изо дня в день, из года в год смотреть на одних и тех же людей, слушать давно уже устаревшие сплетни и не ждать ничего нового. А тут вдруг такой сюрприз, такой подарок: супружеская чета! Муж недавно вернулся из заграничного похода, да к тому десять лет находился в службе – ему, верно, есть о чем порассказать тем, кто захочет слушать. Жена – московская барышня, из семьи зажиточной и благородной. Наверняка и о модах, и о театрах немало знает, и сплетен московских слыхала предостаточно. Словом, такую пару стоило зазвать в гости!

Алексей горел желанием ходить по гостям, но видел, что Катеньке это было бы в радость. К тому же свести дружбу с соседями – дело вовсе не лишнее, поэтому Долентовские часто принимали приглашения, да и сами приглашали к себе. И визиты им нанесла вся округа, без исключения.

К тому же Алексей затеял перестройку дома, который вот уже лет сорок как не поновлялся. И советы соседей, людей более него сведущих в хозяйстве, пришлись ему весьма кстати. Долентовский занялся и объездкой своих угодий, и счетами управляющего, и мужицкими тяжбами, словом всем тем, что составляет жизнь среднерусского помещика. Жена обратила свое внимание на домашнее хозяйство – на кухню и повара, на варенья и соленья, на девичью, в которой требовалось навести порядок, и прочие тому подобные вещи.

В общем, не успела Катенька приехать в свой новый дом, как погрузилась в домашние заботы, которые, признаться, вовсе ее не утомляли, а, скорее, радовали. Безделья она не любила.

Супруги виделись теперь нечасто. И оба недоумевали: как такое происходит? Ведь Алексей, еще вовсе не прискучив обществом жены, мечтал проводить с нею дни и ночи напролет, но запущенное поместье требовало глаз да глаз. А Катерина, не любя пустого времяпрепровождения, заняла себя так, что от забот не знала куда и деваться.

Как-то, в один из вечеров, Алексей решил рассказать жене историю собственного дома. Произошло это после того, как Катенька пожаловалась на неудобство строения.

– Удобства состарились вместе с домом и отвечали потребностям лишь моих предков, которые возвели его.

– Давно ли его построили? – спросила Катенька, отложив в сторону вышивание.

Алексей подсел к жене, и, обняв ее, продолжил:

– Сколько мне известно, еще в 1731 году, когда предок мой был сослан в эту деревню, пожалованную еще его батюшке царем Петром. Тот Долентовский решил обосноваться здесь навсегда.

– Как его звали? – полюбопытствовала Катерина, удобно устроившись в объятиях супруга.

– Его звали Григорием. Григорий Федорович Долентовский. Он начал строить тут дом и в два года справился с задачей. К тому же, как мне говорили, он торопился, потому что хотел жениться. Та старая часть дома сохранилась по сей день, ведь мой дед только сделал к ней несколько пристроек, но ломать ничего не стал.

– Старая часть – это которая?

– Темная, что за сенями с другой стороны. Та самая, в которую ты боишься ходить, – улыбнулся Алексей.

– Да уж, там очень страшно, – поежилась Катенька. – А разве ты не чувствуешь, как скверно там находиться?

– Нет. По правде говоря, я там и не был.

– А вот я заходила, и мне все казалось, что на меня кто-то смотрит.

– Какой вздор, – рассмеялся Алексей. – Там же нет никого. Кто там может на тебя смотреть?

– Не знаю. Но чувство у меня такое… такое дурное… Я не люблю бывать там, – тихо прибавила она. – А однажды, помнишь, когда ты ночевал в поле, а я была одна, я зачем-то спустилась вниз, и мне показалось, что на той части дома кто-то ходит. Я совершенно определенно услышала шаги.

– Это, должно быть, кто-то их дворовых, – предположил Алексей.

– Я тоже так подумала! – Катерина разволновалась и, отодвинувшись от мужа в сторону, быстро продолжила: – Я позвала Аграфену…

– Ну уж при Аграфене-то ничего не страшно, – примолвил он, вспоминая объемную фигуру этой строгой хозяйки над всею девичьей и верной прислужницы сначала его матери, а теперь вот и жены.

– Да ты не смейся, – нахмурилась Катенька.

– Я вовсе не смеюсь! – уверил ее муж, хотя, конечно, он принимал все рассказы жены только за плод ее разыгравшегося воображения.

– Так вот, я позвала Аграфену и спросила у нее, кто бы мог там ходить. Она сама сильно удивилась и позвала истопника Семена. Они вдвоем пошли на ту половину, я велела взять им с собою свечей побольше, а сама осталась ждать в гостиной.

– И что?

– Ничего. Они никого там не нашли.

– Значит, там и не было никого, – резонно заметил Алексей.

– Но шаги! Шаги я слышала точно! И Аграфена их слышала, пока они с Семеном ходили там. И она ужасно испугалась, и Семен тоже испугался. А когда вернулись, на них лица не было! – воскликнула Катенька.

– Не сердись, мой друг, но это вздор.

– Нет, не вздор!

– Ты просто устала, тебе помстилось что-то… Я сам виноват: тебя нельзя оставлять тут в одиночестве, даже на сутки. Ну а Аграфена, хотя женщина и неглупая, и никогда я за ней ничего такого не замечал, все же крестьянка. А крестьянские суеверния воображение широко известны. Она навыдумывала бог весть что, стала себя пугать и тебя заодно.

– Это уже я, скорее, стала ее пугать, – пробормотала Катенька.

– Ну, друг мой, не огорчайся. Больше я ни одной ночи вне дома не проведу, – Алексей зарылся лицом в волосы жены. – Я ту ночь места себе не находил, признаюсь. О тебе скучал.

Катерина обернулась к мужу и обняла его.

– Как я люблю тебя, – прошептал он. – С первой нашей встречи люблю…

– А как такое получилось, что ты сразу меня полюбил? – вдруг спросила она.

– Не знаю, – Алексей пожал плечами. – А ты? Ты никогда не говорила, что любишь меня, – внезапно прибавил он.

Катерина улыбнулась и, чтобы не отвечать, нежно поцеловала мужа. Она и сама не знала, для чего ей потребовалось не отвечать. Почему не смогла она теперь сказать, что тоже его любит. Быть может, оттого, что она до сих пор не понимала: любит она или нет… Но Алексею вовсе не нужно было ее ответа – он счел ее поцелуй желаннее всяких слов в мире, и некоторое время они молчали, занятые совершенно другим делом.

Потом Катенька не без усилия отодвинулась от Алексея и спросила:

– А что было дальше?

– О чем ты? – муж не сразу понял, про что она спрашивает.

– Про дом, – улыбнулась Катерина.

– А-а… – протянул он. – Ну, году этак в 1775-м, была построена новая часть дома, в которой мы теперь живем, – говорить ему вовсе не хотелось, ему хотелось целовать свою любимую жену, и он было решился продолжить это сладостное занятие и прекратить все расспросы.

Но Катерина ему этого не позволила. Она решила добиться ответа во что бы то ни стало! Шаги на темной стороне дома и тягостное ощущение, которое она испытала, бывая там, нежелание прислуги без надобности ходить на ту половину, – все требовало объяснения. Поэтому она продолжила:

– А после того?

– А после… – Алексей призадумался, – после жили мои родители, я, но ничего не менялось в доме. И это заметно, ведь он совсем не похож на те дома, что строят нынче.

– А что случилось с тем Долентовским, который построил этот дом?

– Что случилось? Ну-у… – по правде говоря, Алексей весьма смутно помнил эту историю. – Кажется, у батюшки где-то сохранились об этом записи. Точно я не помню, но Григорий Долентовский умер довольно рано. Ему было тридцать лет с небольшим.

– А его жена?

– Жена?

– Он ведь женился, ты говорил.

– С женой его произошла странная история… – медленно произнес Алексей. – Она то ли пропала, то ли бежала… То ли умерла… Но произошло это за несколько месяцев до смерти ее мужа.

– Вот как… Что за странность… А дети у них были?

– Нет, детей не было, это я точно помню, – ответил он.

– Но как же тогда… Кому досталось поместье? Ведь ты носишь эту фамилию, – удивилась Катенька.

– Григорию наследовал его младший брат Федор. Вот уж у того были дети, и, собственно, именно он приходится мне прадедом.

– Прадедом?

– Да. Федор Федорович был дедом моего отца, а мне, значит, он приходится прадедом.

– Как интересно… – протянула Катенька.

После его рассказа она прильнула к мужу и задумалась.

– Мне кажется, что эта история тебя сильно интересует. С чего бы? – спросил Алексей.

– Не знаю… – она и в самом деле не знала. – Просто так…

– Ну что же, просто так просто. Да, пусть тебя та часть дома больше не пугает. Я перестрою ее или вовсе уберу, ежели пожелаешь.

– Да, пожалуй, – кивнула головой Катерина.

Эта идея ее и обрадовала и насторожила.

– Кто знает, что мы там найдем… – прибавила она.

– Да что мы там можем найти? – удивился Алексей.

Катенька рассмеялась:

– Ты мои глупости не слушай!

– Не буду, – пообещал он. – Но лишь при одном условии.

– Каком? – она лукаво наклонила головку.

– Если ты перестанешь их говорить, а лучше поцелуешь меня…

7

1735 год

«25 мая 1735 года.

Я не знаю, как это могло произойти. Душа моя полна неведомых мне ранее чувств. Неужели это любовь? И что же мне теперь делать?

Прежде я опишу его для себя. Можно ли быть более нежным, более добрым? Более внимательным и приятным? Ни единого резкого слова, ни одного недоброго взгляда. Меж ним и Григорием разница в четыре года, он младше моего мужа. И, быть может, именно это обстоятельство так привлекает меня к нему? Ведь по возрасту мы с ним ближе друг другу, чем я и Григорий.

Иван. Отчего мы не встретились раньше, когда я не была еще замужем? Но как мы могли встретиться? Я бы никогда не узнала его, ежели б не вышла замуж и не приехала в эти края. Радоваться ли или огорчаться сему обстоятельству?

Вчера мы встретились с ним вновь. Прошло лишь десять дней с той поры, как мы увиделись впервые, а это уже была вторая наша встреча наедине. Я и помыслить не могла, чтобы Иван обратил на меня внимание тогда. Но не прошло и трех дней, как во время прогулки в парке я встретила его. И тут же он признался мне в своих чувствах.

Сказать ли, что я не смогла устоять перед этим признанием? Да разве сие требует пояснений… Более ничего не напишу, – боюсь. Чего боюсь – сама не ведаю, но мне нынче тревожно».

Катерина бережно просушила чернила и припрятала записки в ящик стола. И вовремя она это сделала! Дверь ее спальни с шумом распахнулась, и на пороге появился Григорий.

– Воистину говорят: ученая жена есть погибель для мужа, – тихо сказал он. – Опять пишете? Что же вы все пишете?

Катерна повернулась к мужу:

– Вы что-то желали? – она старалась быть спокойной и не подать виду, как она разволновалась, при появлении Григория.

– Да разве вас интересуют мои желания? А впрочем… – он помолчал в притворном раздумье. – Не соблаговолите ли вы спуститься вниз? Там, кажется, кухарка вас искала, – Григорий усмехнулся.

– Я сейчас приду, – кратко ответила она.

Долентовский ничего на это не сказал, а просто развернулся и молча вышел.

Катерина прикрыла глаза. Перед ее внутренним взором тут же возникла чудная картина…

– Я благодарю провидение за то, что оно привело нам встретиться… И ненавижу его за то, что встреча произошла так поздно…

– Нет, вы не смеете такое говорить…

Катерина больше по обязанности шептала эти слова, что так не соглашались с ее чувствами. Будь ее воля, она тут же бы кинулась Ивану на шею, презрев все обычаи и условности, но все же…

– Отчего? – меж тем продолжал он. – Отчего вы запрещаете говорить мне правду? Я говорю лишь то, что чувствую. С первой минуты, как только я увидел вас, я полюбил… И для меня нету ничего горше сознавать, что вы отданы другому и счастье для нас невозможно!

Катерина тихонько вздохнула. Прижми он ее сейчас к своей груди, и она на все будет согласна. Не дай Боже, чтобы ему пришло это в голову! Она подняла на него глаза и слабо улыбнулась.

– Если это счастье не для нас, то о самой его возможности надобно забыть, – пробормотала она.

Во рту у Екатерины пересохло, и она, чтобы унять бешено колотящееся сердце, прижала руки к груди. Иван будто почувствовал, что с нею происходит. Он ничего не ответил, только глаза его вдруг блеснули, а пальцы непроизвольно сжались.

– Уходите же, – шепнула Катя. – Уходите…

– Не могу… Воля ваша, не могу… – ответил он.

Она прикрыла глаза. В голове промелькнуло: «Надобно мне уйти… Надобно… А то долго ли до греха…»

Катерина глубоко вздохнула и, открыв глаза, подняла лицо. Солнце выглянуло из-за тучки и лучами коснулось ее щек.

– Катя, – услышала она и тут же крепкие руки Ивана заключили ее в объятия.

Губы его коснулись ее губ, и Катерина, не помня себя, обхватила Ивана за плечи и с жаром ответила на его поцелуй.

– Не пущу, не пущу тебя… – бормотал он сквозь поцелуи. – Ты моя… Моя будешь…

Катя вдруг с силой оттолкнула его от себя и кинулась прочь. Но Иван уж не хотел остановиться. Он в два счета догнал ее и вновь прижал к себе.

– Нет уж, не пущу я тебя! – жарко проговорил Иван.

– Нет! – чуть не крикнула она. – Нельзя! Пусти!

Тут же его руки разжались, и Катерина, тяжело дыша, стояла уже далеко от него.

– Я люблю тебя и все сделаю для тебя. Все, что пожелаешь! – бросил он.

– Тогда уходи! Уходи сейчас и оставь меня, – велела Катя.

Он помедлил не более минуты. Затем развернулся и пошел прочь, не говоря ни слова. Едва увидев, как он скрылся за поворотом, Катерина кинулась к дому. Одному Богу ведомо, как ее взволнованный вид остался незамеченным тогда…

Катерина опустила голову. Она даже не сразу поняла, чьи это руки обнимают ее.

– Катя, Катя… – услышала она шепот.

Она слегка подалась назад, в теплые объятия, и тихонько вздохнула.

– Что же ты, Катя, опять замечталась?

– Григорий! – вздрогнула, придя в себя, Катерина и обернулась к мужу.

– А вы кого ждали? – усмехнулся он.

Ну что тут ответишь? Катя только слабо улыбнулась.

– Погибель ты моя… – вдруг шепнул Долентовский. – Чувствую, доведешь до греха… – он поцеловал ее, с неожиданной страстью прижав к себе.

– Что ты? О чем ты говоришь? – встревожилась она.

– Да так, ничего особенного, – задумчиво ответил он. – Что-то ты мечтать много стала. А о чем? Непонятно… Раньше все книги читала да писала что-то, а теперь… – Григорий пристально взглянул в глаза жене. – Может быть, и я в этом виноват… – он погладил Катю по голове. – Оставил я тебя совсем одну, замучил в этой глуши. Но не могу я, не могу тебя в столицу отвезти, пойми… Нельзя мне туда ехать.

– Отчего нельзя? Ты не говорил мне никогда об этом… – Катерина с тревогой посмотрела на мужа. – Расскажи, – почти потребовала она.

Григорий немного отстранился от нее и, не отводя взгляда от Кати, неожиданно для самого себя ответил:

– Про опалу, про каторгу слыхала?

– Да.

– Многие друзья мои теперь каторжане, а кто и на плахе… – он помолчал. – А мне вот повезло… – задумчиво примолвил он. – Я лишь в ссылке оказался. Отправили в самое мое дальнее имение и не велели в столице показываться. Никогда…

– Бедный мой… – Катерине вдруг стало так его жалко, что она едва удержалась, чтоб не заплакать.

Слезы как-то вдруг хлынули к глазам и стали комом в горле. Григорий увидел, как исказилось ее лицо.

– Ну что ты, не жалей, – усмехнулся он. – Я вон как хорошо устроился: женился… Ты вот рядом…

Катя улыбнулась и погладила мужа по щеке.

– Я-то тебя люблю. Как в первый раз тогда увидел, так сразу полюбил… Никогда я тебе слов таких не говорил, все недосуг, да не ко времени, да и неловко как-то слова такие говорить.

– Отчего неловко? – ее улыбка стала шире. – Самые приятные слова, которые всякая женщина желает слышать, а ты говоришь – «неловко»…

Григорий рассмеялся.

– Да, я знаю! А язык не слушается. К тому же… А ты меня любишь ли? – вдруг спросил он. – Ведь, хотя ты и не сопротивлялась нашему браку, и согласие тогда дала вполне добровольно, но о любви ни разу не говорила. А я когда решил на тебе жениться, то нарочно сперва к тебе первой пришел. Улучил момент, все обычаи отринул, а первой – к тебе… Не хотел, чтоб тебя неволили. И ты сказала «да», хоть я и немало был тому удивлен, ведь знакомы мы с тобой были совсем недолго. Что ж ты молчишь?.. – нетерпеливо прибавил он.

– Не знаю, что сказать… – покачала она головой.

– Так ты меня любишь? – повторил он.

– Люблю, конечно, люблю, – поспешно ответила Катерина.

Григорий пристально посмотрел на жену:

– Странно это… Странно… Ну что же… И почему ты тогда согласилась? – задумчиво пробормотал он.

– Перестань! Разве я не ответила? – испугалась вдруг чего-то Катя.

Долентовский громко рассмеялся.

– Вас уже битый час внизу кухарка ждет, – бросил он неожиданно, оттолкнув жену от себя. – Ступайте!

Катерина вскочила и, оставив смеющегося мужа сидеть в ее комнате, почти побежала на кухню, где так нетерпеливо ждала ее кухарка.