Текст книги "Доктор время, или Раз и навсегда"
Автор книги: Наталия Рощина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Посмотрев на часы, Лита поняла, что нужно заканчивать разговор. Полтора часа прошло за беседой, словно один миг. Время пролетело незаметно, но все-таки Мартова почувствовала облегчение, что скоро все закончится.
– Вы, наверное, думаете: «Слава богу, теперь я могу с чистой совестью отделаться от этого свалившегося со своими раскаяниями родственничка!» – улыбнулся Мартов. Лита мгновенно покраснела: попадание было в десятку. – Значит, я прав. Конечно, глупо было бы надеяться на то, что вам снова захочется встретиться со мною.
Лита уловила в его голосе нотки досады, грусти. Что же ей делать? Поблагодарить за вечер и расстаться с ним прямо здесь, вызвав по мобильному такси? Грубовато. Лита удивлялась, что пытается оценить и перекроить ситуацию, дабы не обидеть сидящего перед нею мужчину. Видимо, она позволила себе выпить больше нормы и стала сентиментальной, податливой, всепрощающей. Тут Лите стало стыдно за свои мысли. Получалось, что лишь в алкогольном дурмане она была способна прощать. Нет, именно в состоянии душевного покоя, мира со своим «я» и гармонии с окружающим Аэлита старалась идти по жизни. И мартини здесь ни при чем.
– Признаюсь, совсем недавно я бы не поверила в возможность такой встречи, беседы, – начала Лита, пытаясь поймать ускользающий взгляд Ивана. Он вдруг занервничал и снова закурил. – Но вы смогли все изменить.
– Мы смогли, не я. Только мы, – перебил Мартову Иван.
– Давайте не будем на этом останавливаться. – Лита вдохнула побольше воздуха и, мысленно перекрестившись, быстро произнесла: – Завтра приглашаю вас на воскресный обед в загородный дом. Наверное, вам известно, что я живу там. О квартире в городе не знаю ничего. Это ваши с Милой заботы. Одним словом, Елена Васильевна будет очень рада. Да и Жорка с удовольствием пополнит скудные ряды ваших родственников.
– Георгий Георгиевич Мартов… – Иван усмехнулся, и Лита не смогла понять чему. – Ему повезло еще меньше моего. Он не почувствовал, что такое внимание и забота отца. Меня хоть коснулось, а ему… Правда, мне кажется, что вы многое можете соединить в одном лице, и ваш сын никогда не будет считать себя обделенным.
– Сейчас трудно загадывать, да я и не люблю делать этого.
Лита поднялась и выжидающе посмотрела на новоявленного родственника.
– Вы правы. – Мартов тоже поднялся, подошел к ней ближе. Лита почувствовала смешанный запах дорогих сигарет, сладковатый запах одеколона. Почему-то только сейчас она обратила внимание на то, что ей нравится такой аромат. – Спасибо за приглашение. Я с удовольствием принимаю его. Не ожидал, что мы так далеко продвинемся во взаимопонимании в первую же встречу.
– Вы считаете, что мы торопимся?
– Отнюдь, ведь время моего возвращения в Штаты приближается с катастрофической скоростью. Я ехал сюда и думал, что умру от скуки и буду постоянно думать о работе, доме. Как я далек от всего этого сейчас.
Лита подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Они стояли слишком близко, женщина зажмурилась, ожидая чуда. Она хотела еще раз услышать голос, тот самый голос, словно сошедший к ней с небес. Но Иван молчал, пауза затягивалась. Мартова открыла глаза, сделала шаг назад и виновато улыбнулась, поправляя сумочку на плече.
– Если вы не передумали, то я отвезу вас домой, – наконец сказал Иван.
– Спасибо, не откажусь. – Лита снова взглянула на часы. Она как раз успевала к девяти, в это время Жорка ложился спать, и Стеблова никакими уговорами не могла заставить его угомониться. Только появление мамы исправляло положение. Малыш радостными возгласами встречал ее и, натягивая до подбородка одеяло, был готов слушать колыбельную. Лита улыбнулась, вспоминая довольную мордашку сына. – Поехали.
Мартов посмотрел на стол и покачал головой.
– Вы совсем ничего не ели, Лита. – Обращение непроизвольно сорвалось с его уст. Иван встрепенулся и хотел было поправиться, но Аэлита опередила его.
– Вот и славно. Терпеть не могу, когда ко мне обращаются по отчеству в обыденных ситуациях. На работе от этого никуда не денешься, но нам с вами можно по-другому. – Иван утвердительно кивнул. Они направились к машине. – Замечательно. За один вечер мы успели перейти на нормальное общение, убедившись, что не так страшен черт, как его малюют.
Мартов снова улыбнулся и направился вслед за спутницей к стоянке. Иван открыл Лите дверь автомобиля и помог удобно устроиться на сиденье. Дорога к дому заняла минут семь. Около кованых ворот Лита набрала код, и они плавно, бесшумно раскрылись. Иван медленно ехал по знакомой хвойной аллее, замечал, как много новшеств появилось благодаря фантазии Пал Палыча. А когда впереди показался двухэтажный дом из красного кирпича, увитый виноградом, Мартов резко затормозил. Лита не ожидала этого и сильно подалась вперед.
– Простите, – тихо сказал Иван. Было видно, что ему едва удается справиться с искушением подъехать прямо к крыльцу и переступить порог отчего дома. – Я не готов сейчас приблизиться на расстояние, допускающее объятие.
– Понимаю. Спасибо, я с удовольствием пройду эти сто метров сама. Только не передумайте насчет завтрашнего обеда. – Мартов помог Лите выйти из машины. Она покачала головой и, отвечая на его недоуменный взгляд, добавила: – Как же мы любим все усложнять. Что поделаешь – горе от ума. До завтра, Иван.
– До завтра. – Мартов пожал протянутую руку.
– К трем, без опозданий.
– Лита, ваш сын уже достаточно взрослый, чтобы играть в машинки?
– Конечно. Ваш брат достаточно взрослый для этого, – делая ударение на слове «брат», ответила Лита. – Машинки – его страсть.
– Настоящий мужчина растет, – глядя в сторону, сказал Иван.
– Мне кажется, вы боитесь встречи с ним?
– Я не знаю такого глагола – бояться, – заметил Мартов. – Может быть, более уместным будет – волнуюсь.
– Это естественно. Спасибо еще раз. До свидания. – Лита снова протянула руку для рукопожатия. Ей еще раз захотелось почувствовать тепло его мягкой, сухой ладони. – Кстати, я оставила ворота открытыми, чтобы вы без проблем смогли вернуться. Закройте их, пожалуйста, за собой.
– Обязательно. До свидания.
Мартов проследил за нею, пока Лита не поднялась по ступенькам крыльца и не скрылась за входной дверью. Иван был благодарен ей, что она не стала настаивать, чтобы он зашел сейчас. Конечно, ему очень хотелось попасть в объятия Елены Васильевны. И пусть Мила назовет его предателем, когда он расскажет ей о том, что решился на этот шаг. Он с удовольствием будет в одной команде со Стебловой и Литой. Сестра легко раздает ярлыки – в этом ей нет равных. Ничего, он переживет. Когда-нибудь и она поумнеет и сможет простить, отпустить прошлое и жить без тяжелого бремени собственных обид и предрассудков. Как здорово, что он переступил через их давний разговор, подогретый эмоциями сестры. Ивану стало невыносимо больно за свои слова: «У меня больше нет отца…» За это должно было последовать страшное наказание, но ничего такого не произошло. На работе, дома, с друзьями – везде все шло своим чередом и было в порядке. Правда, оставалось маленькое «но»: в душу Ивана закралось подтачивающее, лишающее покоя чувство совершенной ошибки. Она была поправимой до самой смерти отца. Когда его не стало, попытки что-либо изменить показались ненужными. Потом снова стали приходить мысли о том, что не стоит делать так много неверных шагов за такой короткий промежуток времени, как жизнь. Ивана все больше интересовало то, как теперь живут вдова его отца с сыном, о рождении которого он узнал из письма Стебловой. Елена Васильевна отправила сообщение и Миле, вызвав у той крайнее негодование.
– У женщины родился ребенок после смерти мужа. Напрашивается вопрос: кто отец? – злорадно заметила она, разговаривая с братом по телефону. Тот не выдержал и повесил трубку.
Надуманное, предвзятое отношение сестры к Аэлите стало раздражать его. Мила не поняла, в чем причина прерванного разговора, но перезванивать не стала, держа марку. Вообще Мила была очень обидчивой и высокомерной, что стало проявляться и по отношению к близким. Муж сестры, с которым у Ивана были прекрасные отношения, во время последней встречи заметил, что с Милой часто трудно найти общий язык. Мартову надоело прислушиваться к мнению злой на весь мир сестры. Его давно посетила мысль, что пора бы менять политику по отношению к Аэлите.
Тут еще сотрудник Ивана, с которым он подружился с первых дней работы в компьютерной фирме, вбил себе в голову, что должен найти жену именно в России. Он стал активно действовать в этом направлении. Вскоре пришла пора знакомиться с выбранной из многочисленных кандидатур на звание миссис Стоун. Ею могла стать некая Виктория Кузьмина двадцати лет от роду, студентка факультета международного права местного университета. Джон был настроен решительно, но все же ехать один не хотел. А к кому было ему обратиться, как не к Мартову? Иван, недолго думая, согласился. К тому времени он уже работал в собственной фирме и, подогнав некоторые дела, перепоручил на две недели заботы о бизнесе своему менеджеру по вопросам рекламы. Полмесяца отсутствия казались длительным промежутком. Мартов переживал, что без работы совсем закиснет в своем родном ***нске. И тут пришла в голову идея совместить решение собственных проблем и сватовство Джона. Начало июня было самым лучшим периодом для этого. Вот так Иван оказался в этом городе, удивляясь про себя тому, что друг выбрал девушку, живущую именно здесь. Остановившись в гостинице, они неделю посвятили налаживанию отношений с оказавшейся очень приятной и легкой в общении девушкой. Немалую роль в еще больше возросшей симпатии к избраннице сыграл для Джона тот факт, что ее брат и отец успешно занимались бизнесом. Свидетельств тому было достаточно: большая квартира со свежим евроремонтом, обставленная дорого, со вкусом; наличие нескольких машин в семье, кстати, джип «мерседес» из их числа; дача, на которой был проведен предыдущий уик-энд. Вику украшали чуть не каждый день меняющиеся золотые кольца, браслеты, серьги, кулоны. Она с упоением рассказывала, где приобрела ту или иную безделушку – на Мальдивах, в Испании, в Греции и т. п. Похоже, что Джону все это нравилось. Плюс обаятельная внешность и точеная фигурка Вики. Стоун общался с нею на английском, которым она владела довольно неплохо. Мартов даже пошутил, что его присутствие в такой тесной компании становится бессмысленным. Джон прислушался к словам друга и стал проводить с девушкой большую часть времени без Ивана. Предварительно состоялся разговор, во время которого Стоун поинтересовался, чем может заняться Мартов в его отсутствие. Иван уверял, что не будет скучать. Джон воспринял это по-своему, сказав, что во всем мире зеленые банкноты творят чудеса и открывают любые двери. Иван знал, что в характере товарища меркантильность развилась до необозримых пределов. Хотя на их дружбе это никак не отражалось, может, потому, что такой близости, которая была у Ивана с товарищами, оставшимися в ***нске, у него в Америке все же не было. Самое главное, что он не чувствовал пустоты от сознания этого. Так было даже легче жить. Иван понимал, что стал на многие вещи смотреть проще, и не пытался каждый поступок окружающих подгонять под свои мерки. Исключением до недавних пор были отношения с Милой. Даже из Швеции она умела оказывать на него сильнейшее давление. Он и не противился, связывая это с боязнью остаться одному, без родственных связей. Глупо, наверное. Однако это было так.
Встреча с Литой, которой он боялся, которую каждый день отодвигал, перевернула все его представления о женщине, сделавшей счастливой его отца. Вдыхая запах хвои, оглядывая изменившийся участок возле дома, он словно набирался сил и уверенности в том, что поступил абсолютно правильно. Он усмехнулся тому, что несколько раз тайком подъезжал сюда и однажды был замечен бдительным садовником. Почему он тогда трусливо сбежал? Понимал, что это станет известно Лите и приведет к ненужным хлопотам и поиску любопытного обладателя черного джипа. Конечно, его тянуло сюда магнитом. За долгое время жизни в Штатах Иван изменился. Он стал совсем другим, но права Лита: воспоминания детства незаметно притягивают тоску по местам, где ты рос.
Мартов прошелся еще немного, сошел с дороги на аккуратно подстриженный зеленый газон, увидел охотничий домик, блеск воды в озере и скамейку у берега. Нечасто, но все же ему удавалось провести здесь с отцом час-другой. Они просто бросали мелкие камешки в воду и говорили о самых разных вещах. Именно здесь Иван впервые рассказал о своих планах уехать из страны. Он только получил диплом и, окрыленный, полный идей и планов, решил воплощать их в жизнь далеко от этих мест. Все относились к нему как к сыну великого Георгия Мартова. Иван уже неоднократно попадал в ситуации, когда его успехи связывались с именем отца. Мол, ты – никто, парнишка, благодари сверкающий ореол папы. Это никак не устраивало не лишенного амбиций и самолюбия юношу.
Он до сих пор не мог забыть удивленного, испепеляющего взгляда отца. Иван понял, что у того были совсем иные планы на его счет, но сдаваться не собирался. Он твердо решил, что найдет применение своим знаниям в Штатах. Там, кстати, уже работали и прекрасно устроились несколько его знакомых. Они даже успели перевезти свои семьи. Еще ни один из уехавших не собирался обратно. Двое из работающих в Америке гарантировали Мартову работу и неплохой доход. К тому же Иван чувствовал тяжелый груз одиночества и непонимания. Ему нигде не было возможности расслабиться, раскрыть душу. Друзей становилось все меньше: они обзаводились семьями, детьми, уезжали в другие страны, города, и заканчивался беззаботный период студенческого братания. Дома постоянно напряженная, натянутая атмосфера. Родители уже не стеснялись выяснять отношения в присутствии сына и дочери. Вуали были резко сдернуты: постоянные словесные перепалки, откровенное неприятие друг друга, показушное благополучие на светских раутах – Ивану было противно находиться в таком доме. Ему было то жаль маму, то он начинал безумно злиться на нее за всепрощенчество. Периодами он пытался сделать так, чтобы отец больше обращал на него внимания, и все равно, какой ценой это достигалось: участившимися неудами по поведению или, напротив, каждодневными пятерками. После школы методов влиять на родителей у Ивана не осталось. Потом вдруг ему хотелось, чтобы отец вообще не возвращался с работы домой. Он и так частенько ночевал в загородном доме, как будто в огромной семикомнатной квартире ему было тесно и негде было уединиться от всех.
Вместе с Милой они заметили, что мама стала потихоньку курить. Она все так же следила за собой, пыталась выглядеть беззаботной, но внутреннее напряжение должно было куда-то выливаться. Сигареты вскоре стали легальными, а бокал вина или рюмка-другая коньяку – нормой. Дети были воспитаны так, что давать свои оценки происходящему могли только друг другу. Елена Васильевна частенько выслушивала обоих. В ее глазах появлялась тоска и жалость. Ей тоже было не безразлично, что на ее глазах происходит каждодневный спектакль, от которого устали все. Но она тоже не позволяла себе давать советы хозяевам. Какими бы прекрасными ни были отношения со Светланой Кирилловной и Георгием Ивановичем, она понимала, что вторжение в их личную жизнь для нее – запретная зона. Даже когда дети приходили возбужденные и расстроенные очередной родительской ссорой, она старалась больше слушать, а не комментировать. Иван с Милой были благодарны ей и за это. Потому что им казалось, отцу и матери совсем нет дела до того, что происходит в их душах. В них говорила обычная обида, разочарование оттого, что два близких, дорогих человека ведут себя так, что кричать хочется или отхлестать обоих по щекам.
Когда Иван сказал Миле, что оформляет документы для выезда за рубеж, она несколько дней с ним не разговаривала. Было непонятно, что возмутило ее больше: то, что она не первой узнала об этом, или вообще сам факт предполагаемого отъезда. Сестра его просто не замечала, проходила, глядя вперед, и не реагировала на его обращение. А когда первая реакция прошла, спросила:
– Ты тоже хочешь сбежать из этого дурдома?
– Что значит «тоже»? – пришло время Ивана удивляться.
– Я окончу институт и выйду замуж за иностранца. Я никому не говорила, но тебе скажу. Я встречаюсь с хорошим парнем, он югослав, и у него планы уехать отсюда. Уверена, что в ***нске он оставаться не думает, хотя ему предлагают аспирантуру. Мне все равно куда ехать, только бы не видеть, как мама превращается в живой труп, правда, неплохо экипированный. – Мила сжала кулаки, угрожая невидимому врагу. – Я заберу ее к себе рано или поздно, а он пусть живет работой, карьерой, в полном достатке! Ему ведь только это нужно. Люди для него – мусор. Он идет и аккуратненько метелочкой отгребает всех, кто суетится под ногами. Как у него еще дети появились? Мы с тобой – ошибка природы. У таких людей, как он, не должно быть детей!
– Мила, что ты такое несешь! – Иван оглянулся по сторонам: кажется, никто не слышал. – Послушай, им и без наших проблем тяжело. Давай не будем нагнетать обстановку. Мне еще с мамой нужно поговорить. Как представлю ее лицо…
– Нечего слюни распускать: маму жалко! У каждого в жизни свой путь. Может, у них хватит ума хотя бы не мешать нам идти своим.
– Ты уверена, что нашла верный?
– Конечно. По крайней мере, я не позволю вытирать о себя ноги! И в своей семье у меня никогда не будет такой напряженки. – Мила была очень решительно настроена. Иван тогда смотрел на нее, пытаясь понять, сколько в сказанном бравады, напускного. Ведь она ни разу не вмешалась ни в один родительский спор, а к отцу ластилась, как котенок.
– Мы с тобой пытаемся покинуть отчий дом совсем по разным причинам, сестренка, – после паузы сказал Иван. – Я хочу, чтобы меня воспринимали не как довесок ко всемогущему отцу. Поэтому чем дальше отсюда я буду, тем легче выполняется моя задача. Ты же просто полна эмоций и обид. Это плохой груз для странствий, поверь мне.
– Можно подумать, со мной разговаривает семидесятилетний старик, а не брат с разницей чуть больше четырех лет. Откуда такие глубокие познания жизни? Ты ведь кроме своих учебников ничего вокруг не видишь. У тебя даже девушки постоянной нет. – Мила посмотрела на изменившееся от ее слов лицо брата и поспешила сгладить впечатление: – Не слушай меня. Я просто с трудом представляю, что не буду по утрам встречаться с тобой и не смогу в любой момент поговорить обо всем, что меня волнует. Это такие мелочи, на которые и внимания не обращаешь каждый день. Только лишившись их, понимаешь их ценность.
Иван вспоминал этот давний разговор с сестрой, не замечая, как быстро бежит время. Стало смеркаться, и Мартов потихоньку пошел обратно к машине. Он шел, борясь с искушением оглянуться на оставшийся позади дом. Иван был уверен, что по ту сторону стекол на него устремлены как минимум две пары глаз. Он не был готов отвечать им. Мартов сел в машину и поехал в сторону ворот. Они были открыты и, выехав за территорию усадьбы, Иван закрыл их, увидев, как снова зажглась красная точка на контрольном устройстве. Уезжать не хотелось, в гостиничном номере сейчас никого нет. Джон наверняка заночует у своей пассии, желая проверить еще одно, безусловно важное качество будущей супруги. Ивану стало совсем тоскливо. Он почувствовал себя лишним в этом городе, этой стране. Не нужно было ему принимать предложение Джона и приезжать сюда.
Машина выехала на загородную трассу, и Иван, наслаждаясь быстрой ездой, жал педаль газа. Мимо мелькали зеленые деревья и со свистом мчались встречные автомобили. Мартов автоматически переключал скорости, время от времени поглядывая на стрелку спидометра. Куда он летит? Как будто сильным порывом воздуха, врывающегося в открытое окно и верхний люк, он хотел отогнать от себя роящиеся в голове подробности от сегодняшней встречи с Аэлитой. Он не хотел верить в то, что эта женщина произвела на него больше впечатления, чем все представительницы слабого пола, с которыми его сводила судьба. Их было немало: опыт общения начался в старших классах школы, потом вереница легких, необременительных романов в институте. Ни одна девушка не могла полностью завладеть его мыслями. Тело получало удовольствие, а внутри зияла все та же пустота. Он даже вспомнил, как мать критически отозвалась о его мужских способностях, не догадываясь, насколько сильно задела его самолюбие. Он услышал ее разговор со Стебловой, когда она зло сказала, что пренебрежительное отношение к женщинам у сына от отца. Ивану стало до того обидно, что он чуть было не перевел отношения с девушкой, с которой встречался в тот момент, на более серьезную основу. Он собрался сделать ей предложение и расписаться потихоньку, преподнеся маме сюрприз. Потом он решил, что никому, кроме себя, хуже этим не сделает. Родители дипломатично не станут укорять его за подобное легкомыслие, а, значит, ему придется какое-то время жить с женщиной, которую он мог видеть только два, от силы три раза в неделю, да и то по банальному поводу – сброса гормонов и расслабления молодого мужского организма. Конечно, девушка не догадывалась о таком поверхностном отношении к себе. Мартов вообще быстро понял, что близость с девушкой означает для нее автоматически переход на некий более высокий уровень общения. Это давало ей право затаиться в стадии ожидания предложения замужества или атаковать, желая добиться того же, но быстрее. Иван не был готов создавать семью. Его равнодушие и баталии в родительских отношениях, регулярно сменяющие друг друга, привили юноше стойкий иммунитет к браку. Он решил не торопить этот момент, не будучи уверенным на сто процентов в своих чувствах к избраннице и ее безоговорочной любви к себе. Девчонки целовали его, называя белокурым ангелом, стыдливо или призывно признавались в возникшей страсти, а его сердце было холодно, как маленький кусочек льда. Он принимал их ласки, отвечая всей мужской состоятельностью, на которую был способен. Только этим он благодарил их за то, что они пытались растопить мерзлоту у него внутри. Ему было ужасно неприятно, когда наступал его предел. Он чувствовал, что не хочет больше обнимать, целовать ждущее его ласк тело, и тогда он уходил. Обрывал отношения резко, в один миг и никогда не испытывал желание вернуться, начать сначала. Даже будучи уверенным, что его ждут, он не испытывал соблазна. Это было не для него – входить дважды в одну реку. Вот почему к моменту окончания института женская половина факультета прозвала его Каем. Может быть, слишком давно попал ему в глаз ледяной осколок одной из многочисленных ссор родителей. Иван понимал, что Лита была права, говоря, как много в жизни определяют детские впечатления, воспоминания. Он не хотел задумываться над тем, что до сих находился в плену тех давно ушедших лет. В нем все еще жил тот маленький черноглазый мальчуган, который смертельно боялся маминых слез и высокого, красивого отца, казавшегося ему недосягаемым, всемогущим великаном. Он хотел и не мог приблизиться к нему настолько, насколько были близки со своими отцами его друзья. Иван мучился от этого, чувствуя, что к нему не относятся с тем благоговением, которое он видел в других семьях. Его дом вообще казался ему слишком огромным, чтобы можно было приблизиться друг к другу. Каждый уединялся в своей комнате, и нужно было обязательно иметь повод для вторжения.
Иван не заметил за воспоминаниями, как въехал в городскую черту, продолжая двигаться быстрее ограничений. Вовремя задавшись вопросом, почему ему со всех сторон мигают фарами, он сбросил скорость. Размеренный ход машины ввел Ивана в расслабленное состояние. Он вскоре добрался до гостиницы и, поставив джип на стоянку, направился в бар. Он находился на первом этаже недавно отстроенного современного здания. Улыбчивый бармен поинтересовался выбором посетителя. Не раздумывая, Мартов заказал двойной коньяк с бутербродом с красной икрой. Закурив сигарету, он окинул взглядом сидящих вокруг. Он пытался всматриваться в раскрасневшихся, раскованных женщин, а видел только блеск голубых глаз Литы и мягкие, точеные черты ее немного бледного от волнения лица. Иван выпил коньяк, почувствовав, как горячая волна разливается внутри, расслабляя тело и освобождая мысли. Одной из них стало отчетливое осознание желания снова увидеть Литу. Мартов не хотел задавать себе конкретных вопросов. Он просто ждал завтрашнего дня, не представляя, какие ощущения овладеют им, когда он переступит порог отчего дома. Дома, хозяйкой которого была женщина, встречи с которой он ждал очень долго. Теперь он боялся другого: впечатления оказались настолько в пользу Литы, что в нем заговорил мужчина. Он чувствовал, как пролетают мимо сознания многие ее слова. Он просто слушал мелодию ее голоса, не задумываясь над смыслом. Потом возвращался в реальность и понимал, что ни одного промаха не допустила в общении с ним Лита. Она словно оставляла его на неком допустимом расстоянии. Они отбросили в беседе отчества, но желания перейти на «ты» у них не возникло. Это помогало держать дистанцию и не давать фантазиям разгуляться. Мартов принялся стыдить себя: как можно забыть, что эта женщина до сих пор скорбит о его отце? Наверняка у нее и в мыслях не было ничего похожего на то, что почувствовал он. Все-таки он позволил себе мечтать. Мартов хотел заказать еще коньяку, но потом решил, что уже слишком поздно для горячительного. Завтра ему нужно быть в отличной форме. Завтра предстоит очень важный день: он познакомится со своим братом. Он пытался представить себе, как выглядит этот малыш. Иван точно знал, что узнает в нем себя. Он найдет в нем себя.
Лита закрыла за собой входную дверь и прислушалась к тишине дома. Неужели Елене Васильевне удалось уложить малыша без ее колыбельной? Легкий порыв ревности кольнул в сердце. Жорка больше привязан к Стебловой, чем к своей матери. Естественно, женщина находится рядом с ним целый день, а она пропадает на работе, которая последнее время приносит больше моральное удовлетворение и совсем не покрывает текущих расходов. Лита все чаще задумывалась над тем, что от многого, к чему она привыкла, нужно отказаться, если она хочет сохранить для сына состояние отца. Вернее, часть состояния, которую она оставила, щедро разделив миллионы Мартова между всеми его детьми. Она так решила и нисколько не жалела об этом, однако нужно было смотреть правде в глаза. Все чаще Лите приходилось снимать проценты со счета в банке. Работа не позволяла ей вести прежний образ жизни. Нужно было придумать еще что-то. Лита давно думала над этим, уже около года, но по инерции продолжала жить по-старому. Даже предложила Елене Васильевне прибавку к жалованию. Та снова чуть не обиделась, хотя речь не шла о ненавистном для нее отдыхе, и Лита поспешила уверить Стеблову, что ничего не подразумевала.
Лита стряхнула с себя мысли о хлебе насущном, украдкой выглянула в окно, едва приоткрыв жалюзи в столовой. Она зашла сюда в надежде увидеть Елену Васильевну, но той не было. Налив себе заботливо оставленного ей апельсинового сока, Лита наблюдала из окна, как Иван медленно пошел в глубь парка к озеру. Послышались шаги за спиной, и Мартова оглянулась: на пороге столовой стояла Стеблова.
– А мы уже легли спать, – улыбаясь, сказала она. – Добрый вечер, как прошел день?
– Замечательно, – ответила Лита, снова глядя в окно. Потом поставила пустой стакан на стол и загадочно произнесла: – Готовьтесь, завтра у нас гость. Думаю, что о его вкусах лучше вас в этом доме не знает никто.
– Что это означает? – насторожилась Стеблова и присела на стул.
– Я пригласила на воскресный обед Ивана Мартова. Это его черный джип стоял у наших ворот и был замечен Пал Палычем. – Увидев, как вытянулось от удивления лицо Елены Васильевны, засмеялась. – Еще вчера мне бы показалось это абсурдом. Но сегодня, познакомившись с этим человеком, я нахожу, что он очень интересный. Замечательный собеседник. И, думаю, нет ничего дурного в том, чтобы он заглянул в дом, где прожил много лет. Что вы так смотрите на меня? Я разочаровала вас?
– Нет, нет! – замахала руками Елена Васильевна. – Я не могу прийти в себя от неожиданности. Вы – удивительная женщина. Неужели вам удалось подружиться?
– Слишком поспешные выводы не для меня. Один ужин, полтора часа откровенности… Не знаю, как это можно назвать и к чему это может привести. – После последних слов Стеблова снова впала в состояние трудного переваривания информации. – Не подумайте ничего дурного. Просто временами мне хотелось закрыть глаза и слушать его голос. Он тоже читает стихи, отвечая рифмой на любую мою мысль, поразительно! Этим он так похож на своего отца. И еще глаза… Я схожу с ума, Елена Васильевна, но, честное слово, не знаю, кто из нас двоих больше ждет завтрашней встречи.
Сказав это, Лита вышла из столовой. Уже на ступеньках опомнилась и, виновато улыбнувшись, оглянулась.
– Спокойной ночи, Елена Васильевна. У меня был трудный день, а завтрашний – просто лишает меня покоя. Я даже знаю, что мне сегодня приснится. Лучше не ложиться. – Лита стала устало подниматься по лестнице, ведущей в спальню.
Стеблова продолжала сидеть, подперев щеку рукой. Она не могла поверить, что все складывается так просто. Завтра приедет Ванечка! Милый, дорогой ребенок, по которому она так скучала. По вечерам в своей комнате она часто рассматривала старые фотографии. На них время остановилось, запечатлев этапы взросления Милы, Вани. На снимках Светлана улыбалась, обнажая белоснежные зубы и сверкая бриллиантами. Она всегда тщательно готовилась к съемкам, объясняя это тем, что хочет предстать перед потомками во всей красе. Ей было необходимо выглядеть настоящей светской львицей, лишенной любых проблем, хотя бы на фотографиях. Пустоту души они передать не могли – женщина умела играть беззаботное счастье. Светлана улыбалась, обнимая детей, улыбалась, прижимаясь к мужу, глаза которого смотрели бесстрастно и снисходительно. Стеблова давно поняла, что молчаливые кадры могут рассказать обо всем без слов. Нужно только внимательно всматриваться в застывшие лица и читать по глазам.
Елена Васильевна очнулась. Разволновавшись, она никак не могла решить, что же приготовить на предстоящий обед? Потом поняла: конечно, чебуреки. Иван с детства обожал их. Густо сдабривал сметаной, а повзрослев, заедал жгучим перцем. Он ждал лета, чтобы каждый раз чувствовать обжигающий вкус темно-зеленого стручка. Никто в семье не разделял его пристрастия, непонятно было, откуда в нем был этот гастрономический каприз. Светлана смеялась, что любовь к острой пище не характерна для наших широт. Георгий Иванович, поддерживая тему, шутил, что надо бы проследить в генеалогическом дереве грузинские корни. Самое интересное, что только Елену Васильевну он смог заразить тягой к острому. Ни Светлана, ни Георгий Иванович не понимали удовольствия, которое получали Иван и Стеблова, хватая воздух от обжигающего все внутри стручкового перца или невероятно острых соусов. Поэтому в холодильнике, за содержимым которого следила Елена Васильевна, острый перец почти не переводился.
