Текст книги "Суета сует"
Автор книги: Наталия Рощина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Помирись с матерью, – не прислушиваясь к чужим советам, Мила охотно давала их другим.
– Разберемся…
Кажется, обе вздохнули с облегчением, когда Ирина смогла купить себе небольшую квартиру и съехать из ненавистного отчего дома.
– Господи, ну почему хорошего приходится так долго ждать? – отмечая новоселье, спрашивала Ирина. Спрашивала не для того, чтобы услышать ответ. Разве может кто-нибудь ответить на такое? – Мне тридцать лет. Мне уже тридцать.
– Еще, Ириша, еще, – поправляла ее Мила. – Все только начинается.
– У тебя будет все, о чем ты мечтаешь, – вторил ей Максим.
– Крестная, ты классная! – Кирилл повис у нее на шее. И, прижимая его к груди, Ирина впервые почувствовала, что хочет своего ребенка. Своего, маленького, любимого, о котором она будет заботиться, и забудет обо всех своих комплексах. Из нее получится хорошая мать. Хмелевская почувствовала, что готова к этому важному шагу. Но делиться своими переживаниями она не стала ни с кем. С некоторых пор она вообще боялась озвучивать свои желания, мысли.
На долгое время новоселье стало самым светлым воспоминанием Ирины. В памяти осталось веселье, непринужденная обстановка, приятная суета, настоящий праздник. А когда все разошлись, она села на кухне и, глядя на гору посуды в раковине, вдруг расплакалась. Одиночество накатилось на нее обжигающей, холодной волной, безжалостной снежной лавиной, сжимая ледяной коркой сердце. Ирина плакала, не вытирая, катившиеся по раскрасневшимся щекам слезы. Она испытывала жалость к самой себе. Сильнее и честнее этого чувства в природе просто не существует. Как не пожалеть себя, когда тебе так одиноко, когда ты любишь чужого мужа. И самое обидное, что он без ума от своей холодной и равнодушной к нему жены. Оказывается, такое бывает.
Наплакавшись, Ирина принялась мыть посуду, а мысли все кружили, кружили, оплетая ее своими невидимыми, но прочными нитями. Хмелевская сказала себе, что больше не будет распускаться. Она всегда будет в форме. Хотя бы для того, чтобы в любой момент быть готовой к встрече с Максимом, даже не к встрече, а к завоеванию. Тот, кто очень чего-то хочет, обязательно получит желаемое. И она дождется, а пока, чтобы не сойти с ума, не навлечь на себя подозрений, она завела очередного любовника. Ее тело жаждало ласк. И, закрывая глаза, она представляла, что это Максим касается ее, шепчет на ухо слова признания, просит стать его женой. Нет, она не собирается замуж ни за кого, кроме Смыслова. Или за него, или вообще навсегда в холостячках!
Невольно сравнивая, с ним всех своих любовников, Ирина поняла, что, как только начинает это делать, теряет к ним всякий интерес. Мужчины не понимали резкой смены ее настроения. Она легко и без сожаления обрывала связь. Забывались страстные слова о венчании, любви до гроба. Эти слова ей были нужны только из уст Максима. Но время шло, а ничего не менялось. Кроме того что Мила уверенно взбиралась на свою высоту, будучи, кажется, уже у самого пика. А рядом с ней был ее верный рыцарь, ее ангел-хранитель, оценить достоинства которого у нее не было ни времени, ни желания. За нее это делала Хмелевская. При этом она пребывала то в отчаянии, то в очередном бессмысленном романе. Надежды становилось все меньше. В семье подруги все казалось незыблемым, и шансов заполучить Смыслова, пока он добровольно существует в тени своей блистательной супруги, нет. Ирина все больше сомневалась в том, что ее час вообще когда-нибудь наступит!
Но вот Мила заговорила о разводе! Она и раньше делала это, бессовестно предавая чистую любовь мужа. Однако на этот раз в ее словах не было обычного гнева, раздражения, а только смирение перед неизбежным.
– Нам нужно расстаться, – тихо и спокойно произнесла она, не замечая, как побледнела ее верная подруга, ее благодарный слушатель. – И, знаешь, кажется, Макс не против. Мы даже обсудили, как разделим имущество. Смыслов умудряется шутить, говорит, что мы пример расставания воспитанных людей. Он, как всегда, в своем репертуаре.
Это было уже что-то! Ускользающий шанс снова в ее руках. Хмелевская затаилась, гнала от себя дурные мысли, старалась ничего не предугадывать. Она знала, что все-таки дождется! Мила оказалась еще равнодушнее, чем она предполагала. Шанс, долгожданный шанс! Ирина холит его, боится спугнуть. Она обязательно воспользуется им и не упустит! Ведь ей на самом деле так надоела холостяцкая жизнь, постоянная смена партнеров, депрессии после очередного расставания. Она возненавидела мужчин за их легковесное отношение к жизни, себя – за то, что не могла отказаться от желания быть любимой этими неблагодарными существами. И только Макс никогда не попадал в ряды этих безжалостных, эгоистичных созданий. Он стоял особняком, полностью околдованный своей женой, влюбленный во все ее прелести и недостатки, погруженный в заботы о доме, сыне, в собственные проблемы, наконец.
Хмелевская разыгрывала в своем воображении очень смелые и далеко не платонические фантазий. Засыпая, она хотела только одного – хоть там, в сновидениях быть с любимым. Ей казалось, что каждый день приближает исполнение мечты. Но дальше разговоров не шло. Смысловы продолжали жить вместе, подходя к серебряному юбилею свадьбы. В конце концов, Ирина решила, что Мила просто играет, желая еще и еще слышать, как же ей несказанно повезло с таким мужем и показать, что ей легче легкого в один миг забыть о его существовании. До последнего Хмелевская не верила, что Мила отважится на эту ошибку. Именно с этого момента, по расчетам Ирины, и начнутся все ее неприятности, ее закат. И все-таки свершилось!
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Уставшая после работы, Ирина не ждала гостей. Она только что приняла душ и хотела посмотреть один из своих любимых фильмов по видеомагнитофону. Последнее время это было ее излюбленным времяпрепровождением долгими зимними вечерами. Звонок застал ее врасплох. Положив выбранную кассету, она нехотя направилась к входной двери. Хмелевская была уверена, что это Мила. Только она позволяла себе являться без предупреждения в любое время суток. Для нее не существовало понятия позднего вечера или раннего утра, когда речь шла о необходимости поговорить по душам. Но, посмотрев в дверной глазок, Ирина опешила: увидеть Максима она ожидала меньше всего.
– Добрый вечер, Ириша, – она не узнала его голоса. Да и весь вид его говорил: что-то произошло!
– Здравствуй, – ответила Ирина, машинально заглядывая за спину Смыслова. Она надеялась увидеть Милу.
– Я пришел без Милы, – Максим виновато улыбнулся. – Ты меня пустишь?
– Заходи, пожалуйста…
– Спасибо.
– Чай, кофе? – спросила Ирина, наблюдая, как нежданный гость снимает обувь.
– Ничего не нужно. Ничего… Который час? – оглядываясь по сторонам, спросил Максим.
– Одиннадцать почти, без четверти.
– Извини, ты, наверное, уже отдыхала?
– Ладно тебе извиняться. Что стряслось?
– Заметно, да?
– Еще бы. На тебе лица нет, – ответила Ирина, проходя в комнату. Она села на диван, жестом предлагая Максиму устроиться рядом.
– Нет лица? Конечно, это самое верное. Я потерял его, но не сегодня, – барабаня пальцами по спинке дивана, мрачно произнес Смыслов.
– Макс, не томи. Что случилось?
– Мы с Милой сегодня развелись…
– Сегодня? – Она чуть не бросилась ему на шею от радости, но увидела, как Максим нервно кусает губы, и умерила свой пыл.
– Она меня бросила.
– Вы разошлись. Называй вещи своими именами.
– Я ей не нужен, никогда не был нужен. Лимон выжали и выбросили. А ведь цедру тоже используют, правда? Зачем же сразу в утиль?
– Ты не то говоришь. Перестань, пожалуйста, – Ирина поднялась. – Пойдем на кухню. Я хочу курить.
Они курили молча, не поднимая друг на друга глаз. Впервые Ирина не могла найти успокаивающих слов. Она всегда умела сказать то, что нужно, поддержать, а в этот раз сидела, словно воды в рот набрала. Слова не шли с языка, а смотреть на жалкого, раздавленного обстоятельствами Максима ей было тяжело. Ирина понимала, что он ждет от нее утешения. Но единственное, на что она сейчас была способна, – чувствовать жалость по отношению к Максиму и нарастающую злость в адрес подруги. Мила все-таки поступила так, как хотела. Легко растоптав, она будет двигаться вперед, блистать, сиять, вести душевные беседы с гостями своей программы. В ее жизни словно бы ничего и не изменится, а какое ей дело до страданий близкого человека, теперь бывшего мужа? Она всегда умела не обращать внимания на подобные «мелочи».
– Кофе хочешь? – снова спросила Ирина, чувствуя, что слишком затянулось их молчание.
– Нет. Извини.
– Еще сигарету?
– Нет. Сегодня я выкурил годовую норму… Хотя давай. Никотин – не враг здоровью, если ты знаешь, что тебе это очень нужно. Теория Милы… – усмехнулся Смыслов и вдруг сказал, тяжело выговаривая каждое слово: – Мила, Мила – везде она. Как ты думаешь, я смогу от этого освободиться?
– Не знаю. Сейчас слишком рано об этом говорить, – Ирина внимательно смотрела на Смыслова, а Максим продолжал мять в пальцах сигарету. Потом словно опомнился и, наконец, закурил. Его руки дрожали. – Тебе нужно успокоиться, Максим.
– Что я здесь делаю? Зачем? Ты не обязана утешать меня…
– Ты сильный человек и со всем разберешься сам. Нужно немного подождать.
– Ждать? Чего? Меня больше нет. Меня переехал поезд, я утонул, упал в сточную яму… Слов не подобрать… Я не знаю, почему оказался здесь. Прости, наверное, я пойду, – он говорил отрывисто, невероятно волнуясь. Ирина боялась за него, не зная, как отпустить в таком состоянии.
Смыслов резко потушил сигарету, поднялся, но так и застыл, глядя в окно. На улице шел снег, покрывая все вокруг пушистым белым покрывалом. Оно становилось все толще, надежно укрывая прошлогодние листья, островки земли, промерзший асфальт. Смыслов следил за полетом снежинок, монотонно движущихся откуда-то из бездны небес, просто смотрел, стараясь отключится от гнетущих воспоминаний: бесстрастное лицо Милы, откровенное безразличие к происходящему в зале суда, ее прощальные слова. Пустые карие глаза, в которых так ясно читается желание поскорее со всем покончить… А ему больно. Господи, как же ему больно.
– Макс, ты где? – голос Хмелевской вывел его из задумчивости.
– Не нужно мне было приходить. Желание разделить с кем-то свою боль – чистейший эгоизм.
– Я всегда буду рада тебе. Тебе, Кириллу. И это не зависит от ваших отношений с Милой.
– Спасибо, спасибо тебе, Иришка. Ты настоящая, – Максим вдруг посмотрел Ирине прямо в глаза и спросил: – Ты не можешь меня обманывать, хотя бы сегодня. Вот ответь: что я делал не так?
– Не знаю.
– Знаешь, потому что ты – доверенное лицо. Она с тобой разговаривала больше, чем со мной и сыном, поверь мне. Так что же?
– Я не судья, но уверена только в одном: если рушится семья, то виновны оба.
– Устарелый взгляд, – разочарованно произнес Максим.
– А что ты хочешь услышать?
– Правду.
– Она уже не имеет значения, – Ирина взяла новую сигарету, но не стала прикуривать, все разминала и разминала ее в длинных пальцах.
– А что имеет значение?
– Будущее. И в нем все должно быть по-другому.
– Мне плохо в настоящем настолько, что я не могу думать о том, что там, впереди…
– Это еще более устарелый взгляд, – Ирина поднялась, подошла к Смыслову и осторожно положила руку ему на плечо. Максим, не поворачиваясь, накрыл ее своей горячей ладонью. – Знаешь, я всегда грозился приехать и поговорить с тобой по душам. Мила злилась, когда я ей это говорил. Я даже думал, что она ревнует. Нет, она не способна на это, по крайней мере, в отношении меня… Разве можно ревновать собственную тень?.. У меня было мало свободного времени, особенно, когда Кирилл был маленький. Даже друзей не осталось. Ну, ты понимаешь: мужчина, который вечно спешит домой, в садик, в школу. Кому нужен такой занятой товарищ? Хотя, нет, вру, есть такие. Два моих сослуживца, которые всегда мне помогали, помогают… Чужие люди понимали меня больше, чем собственная жена. И знаешь, почему? Я с ними был в одном измерений, а Мила – совершенно в ином. Я, сын, родители, друзья по одну сторону, а она – по другую.
– Я бы сказала иначе: мы внизу, а она парит над нами высоко, высоко. Так было и так будет. Кажется, тебя это никогда не задевало?
– Никогда. Я любил ее. Я был готов на все, чтобы она была рядом, а она все равно захотела расстаться. Это несправедливо!
– Она никогда не любила никого, кроме себя. Ты столько лет жил с ней, а так и не разобрался в этом? Послушай, ты радоваться должен, что это все, наконец, закончилось.
– Ничего более глупого ты не могла сказать, – рассерженно сказал Смыслов.
– Так нравилось быть половиком у входной двери? – Ирина пожалела, что эти слова сорвались, но изменить уже ничего было нельзя.
– Не нужно меня доканывать, ладно? – Смыслов резко дернул плечом, сбрасывая ладонь Ирины. Нахмурившись, он быстро вышел в коридор, обулся и стал завязывать шнурки дрожащими пальцами.
– Макс, извини, я не то хотела сказать.
– Проехали.
– Не уходи, пожалуйста, с таким лицом.
– Опять ты с этим лицом! – Смыслов снял с вешалки куртку, но сделал это неловко. Вешалка затрещала и через мгновенье упала вместе с висевшей на ней одеждой на пол. – Черт!
– Ничего страшного. Это должно было случиться рано или поздно, – Ирина принялась поднимать свою шубу, шарф, пиджак…
– Нужно закрепить нормально и все, – сказал Максим, рассматривая поломавшееся крепление. – Нет в доме хозяина.
– Ты прав. Может быть, поможешь?
– Я? – глухо спросил Смыслов и, запрокинув голову, тихо засмеялся. Он ждал помощи сам, а все свелось к тому, что нужно взять молоток в руки и вбить пару гвоздей. Смешно…
Ирина не слышала этого негромкого, такого, казалось бы, неуместного смеха. Она не могла замечать ничего вокруг, потому что в один миг попала в полную власть страсти. Больше ничего не существовало. Ничего, кроме томления плоти. Ирина почувствовала, как нахлынула волна желания, сладостной истомой отозвалась в каждой клеточке ее тела. Это долгие годы ожидания извергали пламя, которое искало выход. Жар разлился внизу живота, поднялся к груди, залил краской лицо. От охватившего волнения стало сухо во рту. Пристально глядя на красивые руки Максима, Ирина поняла, что сейчас больше всего на свете хочет, чтобы эти руки касались ее, ласкали ее. Никакого удивления, страха, обязательств перед подругой. Перед ней стоял свободный мужчина, который всегда ей нравился, которым она всегда восхищалась и втайне мечтала о встрече с таким, как Смыслов. Сейчас Ирина не видела причин, чтобы противиться желанию. Пусть разрастается, пусть туманит разум, значит, так должно быть. Макс должен был стать свободным, чтобы сразу попасть к ней в плен. О, она не выпустит его из своих сетей! Она покажет ему настоящую жизнь, такую, о какой он и не мечтал. Она не стала прогонять желание. Едва сдерживая сбивающееся дыхание, Ирина подняла на Смыслова полные призыва глаза.
– Поможешь?
– Помочь? Сейчас уже поздно. Стучать нельзя – люди спят.
– Да, стучать точно нельзя, – грудным голосом сказала Хмелевская, роняя из рук все, что она только что с таким усердием собирала.
– Ты что? – Максим, наконец, обратил внимание на ее обжигающий взгляд.
– Ничего, – Ирина чувствовала, что это и есть ее шанс. Сегодня такой вечер, когда нечего задумываться о правилах морали. Морали нет. Есть желания, страсть, отчаяние и беспомощность. Ее желание, его отчаяние. Если соединить их воедино, получится что-то очень нежное, трогательное, неизбежное. Ирина подошла к Смыслову ближе. Настолько близко, что почувствовала его горячее дыхание, едва уловимый аромат одеколона. Ее руки обвили шею Максима.
– Ириш, что ты делаешь?
– Хочу тебя спасти.
– Что? Ты не это хочешь сказать.
– Ты прав – соблазнить.
– Зачем?
– Чтобы ты забыл обо всем. Чтобы я снова увидела твое красивое лицо без этих грустных морщинок, опущенных уголков рта, – Ирина говорила с придыханием, тихо, почти шепотом. Ее пересохшие губы ждали ответа. Она облизывала их кончиком языка, жадно глотая слюну. – Я люблю тебя, Максим. Люблю в тебе все. Ты даже не представляешь, как я жила все эти годы…
– Перестань. Как ты можешь? – он отвел ее руки, преодолевая легкое бессмысленное сопротивление. Неожиданно в его глазах появилась насмешка, губы исказила кривая ухмылка. – Что, срочно нужен половичок возле входной двери?
– Господи, – Ирина отшатнулась и, закрыв лицо руками, отвернулась. Она ждала, что сейчас хлопнет входная дверь. Ее барабанные перепонки не выдержат этого звука и разорвутся. Черт с ними. Зачем ей что-то слышать, если Макс никогда не произнесет того, о чем она мечтает? Ослепнуть бы еще, чтоб больше никогда не видеть этих серых глаз, смотрящих на нее с таким укором. Хотя, даже ослепнув, она будет видеть, как он испепеляет ее презрительным взглядом. Это навсегда останется в ее памяти. Пусть же он уходит скорее, тогда она сможет завыть, закричать на всю комнату. Что же теперь будет? Она поторопилась, какая нелепость! Она слишком поторопилась, переоценила себя, недооценила глубину его боли. Конечно, он не мог поступить иначе. Он оттолкнул ее – чего еще она ждала? Его бросила любимая женщина, единственная любовь, отдушина, ради которой он был готов на все. Он всю жизнь провел рядом с человеком, который дал ясно понять, что больше не нуждается в нем. Конечно, глупо было надеяться, что после такого стресса Максим захочет очутиться в ее, Хмелевской, жарких объятиях. Да ему это и в голову не приходило. Самонадеянная идиотка… Теперь все кончено, он не придет никогда. Он шел к другу, а получил… Очередная победа Милы, о которой она даже не подозревает. Подруга снова оказалась на высоте.
– Ира, – тихий голос Максима раздался совсем близко.
– Что? – она из последних сил сдерживала слезы. Она не заплачет при нем. Пусть же уходит, зачем он медлит…
– У тебя есть коньяк?
– Что? – она медленно повернулась. Смыслов стоял, опершись о входную дверь. Его глаза смотрели куда-то поверх ее головы, словно и не видя ничего. Осунувшееся и постаревшее лицо застыло, как маска, не выражающая никаких чувств.
– Просто если я выпью, то будет стопроцентный повод остаться до утра. Я за рулем, – его губы едва шевелились, существуя словно отдельно от застывшего лица.
– Не нужно. – Ирина осторожно взяла его за плечи, отвела от двери и, открыв ее, повернулась в черноту лестничной площадки. Она смотрела на едва освещенные пролеты, ступеньки, представляя, как через мгновение непослушные ноги Смыслова будут спускаться по ним. – Так не нужно, Макс. Ты извини меня. Я не знаю, что на меня нашло. Я не должна была…
– Я не должен был приходить, ты – говорить правду. Глупо, да?
– У меня нет для тебя успокаивающих слов, – Ирина была готова вытолкнуть его за дверь, едва сдерживаясь, чтобы не сделать этого. Она понимала, что еще немного, и она разрыдается у него на глазах. Только не это. Слезы женщины вызывают у мужчины или раздражение, или жалость. Ей не было нужно ни то, ни другое. – Уходи.
– Хорошо. Извини, Ириш, все так паршиво, хуже некуда, Смыслов шагнул в темноту подъезда, бесшумно ступая по ступеням. Хмелевская медленно закрыла дверь, и все погрузилось в темноту.
Оказавшись на темной лестнице, Максим почувствовал себя до того плохо, хоть в петлю лезь. Было паршиво, а теперь и вовсе жить не хотелось. Смыслов впервые ощутил состояние раздвоенности: есть плохо управляемое тело, отказывающаяся мыслить пустая голова, а он сам, словно со стороны, скорее откуда-то свысока, наблюдает за этой деградацией, пытаясь понять, чем все закончится. Максим дошел до окна, достал сигарету и закурил. Привыкшие к темноте глаза уже четко видели обшарпанный подоконник, железную банку из-под кофе с окурками, источавшую неприятный, резкий запах, грязное, залапанное пальцами стекло с трещиной по диагонали. Пожалуй, даже легкого порыва ветра хватит, чтобы оно со звоном выпало, разбившись на множество ненужных кусочков. «Хорошо бы рухнуло прямо сейчас, пока я не отошел…» – Смыслов не смог бороться с этой мыслью и даже внимательнее присмотрелся к тому, что происходит за окном. Увы, там было тихо, спокойно. Все так же медленно, важно падали хлопья снега. Глядя на блестящий под светом уличного фонаря ковер из снега, ковер, который не согревает, Максим приоткрыл форточку и вздрогнул. Он почувствовал, как на него пахнуло морозным воздухом, внутрь ворвался поток свежести. Воздух обжигал, проникая глубоко, и явственно давая понять, что там, на улице, морозно. Это было бодрящее ощущение, которое дает холодная, безветренная погода. Смыслов всегда любил зиму.
– Как обидно, обидно мне… Любимое время года, – прошептал Максим. – Рождество, Новый год – семейные праздники. Теперь все это не для меня. Их больше нет. Зачем одинокому человеку столько праздников?..
Проглотив комок, неожиданно перекрывший горло, Смыслов глубоко затянулся, выпуская густые клубы дыма, стараясь сделать так, чтобы серый поток противостоял движению воздуха. Тщетные усилия. Каждый раз серый дым превращался в рваные пепельные облака, которые растворялись в темноте лестничной площадки. Смыслов заметил, что вкус табака стал неприятным – оказывается, он уже курил фильтр. Выбросив остатки сигареты в банку, Максим оглянулся, пытаясь увидеть в темноте дверь Ирины: четкие очертания коричневого дерматина с декором в виде узора из маленьких гвоздиков. Сейчас ему хотелось, чтобы эта дверь вдруг открылась. Может быть, не стоило отвечать ей так грубо? Осел, какой же он осел. Обидел женщину. Пусть простит его.
Как все неожиданно обернулось. Он никогда не замечал никаких особенных знаков внимания со стороны Хмелевской. Они настолько давно знали друг друга, что мысль об отношениях иных, кроме дружеских, ему действительно не приходила в голову. К тому же, пока он был женат, он не нуждался ни в ком, кроме Милы. Жаль только, что она никогда не нуждалась в нем настолько же сильно… Да, Ириша здорово сказала насчет половика. Наверное, она всегда посмеивалась над ним. Нет, не могла она так поступать, если сегодня говорила такие слова, все от души. Она бы не называла вещи своими именами, успокаивая его, произнося то, что он хочет слышать. Сколько лет на ее глазах все происходило. Мила и он – объект постоянного внимания. «Странная пара» – как говорили о них в тех немногих журнальных статьях, которые попались Максиму на глаза. «Идеальный брак» – читал он и сам иронично смеялся. Никто не знал правды, а вот Хмелевская знала, тем более что Мила была с ней откровенна.
Конечно, это было слишком явно: его открытость и ее отрешенность. Он всегда знал, что Мила не испытывает к нему сильных чувств. Может быть, раньше, в самом начале была какая-то романтика, ожидание постоянных перемен, познание друг друга. Хотя зачем обманывать себя? У нее уже и тогда не было необходимости в том, чтобы изучить человека, ставшего ее мужем. Она эгоистично позволила ему быть рядом, надеясь, что в благодарность за это он навсегда забудет о себе. И он забыл. Понять это сможет только тот, кто испытывал настоящую любовь. Любовь, которую невозможно объяснить. Мучительное и сладостное чувство, потерять которое означало бы потерять самого себя. Половик у входной двери… Пусть так, он согласен. Максим горько усмехнулся. Он растворился в ней, как она того и хотела. Он стал ее тенью, ее молчаливым помощником, улавливающим ее настроение по звуку ключа, вставляемого в замок. Только вот ключа к холодному сердцу Милы он так и не подобрал. Столько лет он ждал момента, когда все вдруг изменится. Он верил, что рано или поздно Мила опомнится, оценит его чувства, подарит ему ту себя, которую он еще не знал. Нет, она не только не становилась ближе ему, она отдалялась и от их сына. Женские радости проходили мимо нее. И радости, и проблемы. Она жила другими приоритетами. Дом, семья всегда значили для нее так мало. Поддерживать огонь в очаге приходилось ему. Он не в обиде, потому что добровольно все взял на себя, предоставив Миле возможность заниматься тем, что составляло смысл ее существования. Он сказал себе: «Так надо, если ты хочешь быть ее мужем»
Максим вспомнил, как сажал на руки маленького Кирилла и смотрел выпуск новостей, который вела его жена. Она строго и торжественно преподносила с экрана самые важные события страны, и в этот момент его не покидало ощущение, что это другая женщина. Он ее не знает. И сын не знает.
– Смотри, Кирюша, это наша мама, – каждый раз повторял Смыслов, а Кирилл только улыбался и прижимался к нему.
Она всегда была далеко, но по-своему компенсировала вечное отсутствие. Она хотела купить любовь сына, задаривая его дорогими подарками. Она ускорила его уход из дома, сделав его хозяином однокомнатной квартиры. Дрожащими руками Максим достал очередную сигарету. Он чувствовал, как пересохло во рту: она отняла у него сына. Ничего не дав взамен, отобрала самое дорогое. Глупо звучит? Она не могла отобрать то, что никогда ей не принадлежало. Ее никогда не было рядом. Это его сын, только его. Да, пусть это родительский эгоизм. Он простил его самому себе, потому что стал Кириллу отцом и матерью в одном лице. И любил он его за двоих. И то, что мальчик стал взрослым, он упорно не хотел замечать. Да простит его Всевышний. Самообман, который помогал оставаться на плаву.
Это он готовил Кириллу его любимые блюда, ходил с ним в походы, продумывал развлекательную программу на выходные. Он знал его вкусы и потакал им до самозабвения, до откровенного баловства. И ничего плохого не случилось – вырос прекрасный ребенок. Ребенок, которому было уже за двадцать, в глазах отца продолжал оставаться малышом. За него он несет ответственность, за него отдаст все и свою жизнь отдаст, если понадобится. И это были не пустые слова. Когда Кирилл попал в больницу, и ему требовалось прямое переливание крови, Максим, не задумываясь, стал его донором.
– Качайте сколько надо, – обратился он к медсестре.
– Не переживайте. Больше, чем надо, не возьмем, ответило лицо в маске. По морщинкам, заложившимся на марле, Максим понял, что девушка улыбается.
– Меньше, чем надо, не возьмите.
Потом он вспомнил лицо Милы, когда она склонилась над Кириллом. Белый халат делал ее лицо еще бледнее, и Максиму показалось, что она вот-вот заплачет. Он ждал этого, желая в глубине души увидеть проявление хоть чего-то человеческого с ее стороны. Несколько минут она молча, пристально вглядывалась в лицо спящего Кирилла, а потом обратилась к Максиму:
– Ты снова будешь здесь ночевать?
– Да, – ответил он, не предполагая, что услышит в следующую минуту.
– Холодильник пустой. Мне придется что-то купить, – спокойно произнесла она, поправляя складки одеяла на постели сына. Тогда он ощутил, как его словно холодной водой облили: она могла думать о еде, когда Кирилл был так плох. Когда все его, Максима, желания соединились в одно-единственное – увидеть, что сын поправляется, снова улыбается.
– Мила, поезжай домой, – отвернувшись, ответил он. Это был страшный миг, когда он возненавидел холеный, яркий, безукоризненный вид жены. Он не мог смотреть на нее, боясь, что скажет грубость. Он не мог позволить себе растрачивать силы на выяснение отношений. Мила медленно поднялась со скрипучего стула, поцеловала Максима в щеку.
– Все будет хорошо, – прошептала она ему на ухо. – Я, правда, поеду. У меня завтра тяжелый день. Я буду звонить, не отключай телефон.
Ему хотелось швырнуть мобильный ей вслед, прямо в закрывшуюся дверь. Какая черствость! Наверное, тогда ему стоило поставить точку в их отношениях. Не ждать еще долгие годы, все отчетливее сознавая, что их брак движется к бездне. Он просто был обязан перестать быть добровольной нянькой для этой своенравной женщины, не умеющей быть хотя бы благодарной, чуткой. Но Кирилл выздоровел, и Максим решил, что нельзя травмировать его неокрепший организм своими взрослыми проблемами. Нервное напряжение спало, и поведение Милы уже не казалось верхом цинизма и эгоизма. Максим снова был готов быть ее тенью.
Так они и жили, занимаясь каждый тем, что считал для себя главным: Мила карьерой, Смыслов – сыном, домом, умудрялся не потеряться в научном мире, время от времени печатаясь в известных журналах. Эти маленькие победы не радовали Максима как раньше. Пропасть между ним и Милой становилась все больше, и взрослеющий мальчик стал задавать вопросы, ставящие отца в тупик:
– Пап, а мама всегда была такой?
– Какой? – оторвавшись от очередной научной статьи, Максим встретил тяжелый взгляд карих глаз Кирилла. Глядя в эти глаза, трудно было говорить неправду.
– Она с нами, как с соседями, которых приходится терпеть.
– Ты что, сынок? – голос изменил Максиму. – Просто у мамы много работы. Она у нас звездная личность. Это вносит свои коррективы.
– Коррективы? Давай скажем проще: ей до нас нет дела, но мы привыкли и нам тоже хорошо без нее.
– Не говори так. Я запрещаю! – едва не переходя на крик, ответил Максим.
– Ладно, не буду. Не хватало нам из-за нее поссориться.
Кирилл оканчивал школу. Выбор его дальнейшего пути заботил Максима, как ничто другое. Разговоры об этом с Милой вызывали удивление на ее лице.
– Он взрослый мальчик, Макс. Умный, способный мальчик. Он не ошибется.
– Мила, он хочет изучать языки.
– Прекрасный выбор.
– Ты бы хоть изобразила подобие волнения, – отчаянно выдохнул Максим.
– Зачем? – искренне удивилась Мила. – Я всегда спокойна за нашего мальчика, потому что знаю – ты рядом.
Тогда он не нашел слов, чтобы развить свою мысль. Она умела говорить простые слова, которые совершенно сбивали его с толку. Кажется, не сказала ничего плохого, что ей возразить? Но в душе Максима как кошки скребут. Вонзают свои когти в нежную душу, и та плачет кровавыми слезами, которых не видит никто. Страдания, о которых Смыслов никому никогда не рассказывал. А причин для них с каждым годом становилось все больше. Равнодушие Милы переходило все границы.
– Чего ты ждешь от меня? – улыбалась она. – Идеалист, ты надеялся, что и через двадцать лет нас будет испепелять огонь страсти?
– Я мечтал, что он хоть когда-нибудь коснется тебя…
– Я ведь предупреждала, что со мной нелегко.
– Я помню.
– Ты видишь, что из меня никогда не получится хорошей жены и матери. Я была честна. Помнишь, что я говорила, когда ты сделал мне предложение?
– Помню. Ты тоже не забыла. Значит, это для тебя важно, – грустно ответил Максим. – Хотя бы такое далекое событие имеет для тебя вес, а мне приятно, что оно связано со мной.
– У меня все в жизни за последние четверть века связано с тобой, – ее карие глаза смотрели лукаво. Но Смыслов поймал себя на мысли, что это отработанный прием. Один из тех взглядов, которыми она одаривает гостей своей программы. Она играет даже с ним. Это очередная роль, образ, в который она входит, и называется он – супруга Максима Смыслова. Наверняка с другим мужчиной она не позволила бы себе подобного. А может, в ее жизни вообще не должно было быть супружества? Оно ей не было нужно ни в каком виде. Это была дань общественным традициям, только и всего. Дань, не тяготившая ее потому, что он, законный муж, никогда не просил ничего для себя, ни для себя, ни для сына. Он принял ее правила игры, старательно делая вид, что у них все в порядке. Нормальная современная семья, в которой каждому предоставлена свобода выбора. Жена выбрала работу, карьеру, а муж – дом, заботы о нем и сыне. Максим всегда знал, что так не должно быть. Он ждал, что все изменится, но увы… Где-то находится золотая середина, где? Максим устал искать ее, а Милу это не интересовало. Она витала в своих честолюбивых планах. Максим старался приземлить ее, помочь увидеть что-то интересное в том, что происходит в обыденной жизни. Но оказывать давление на Милу – занятие неблагодарное. Она удивительным образом отметала от себя советы, доводы, аргументы. Она прислушивалась только к себе, отмахиваясь от Максима, как от назойливой мошки, которая лезет в лицо.
