Текст книги "Суета сует"
Автор книги: Наталия Рощина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Мила знала, что у ее подруги отношения с матерью испортились внезапно, но о причинах спрашивать было бесполезно. Ирина отшучивалась или отмалчивалась, становилась словно глухой до тех пор, пока Мила не меняла тему разговора. Единственное, что Смыслова знала наверняка – отношение к мужчинам, как к существам более низкого уровня развития, связь с которыми нельзя принимать близко к сердцу, у подруги сложилось давно и не менялось за все время их знакомства. Тем более неожиданным было сегодняшнее поведение Хмелевской. Кто же был этот «очередной шанс», который настолько изменил Ирину? Что он за человек, если сумел за столь короткий срок заставить ее смотреть на мир другими глазами?
– Очнись, подруга! – голос Милы прозвучал резко.
– Я задумалась, прости.
– Думать никогда не вредно, даже у лучшей подруги, – язвительно произнесла Мила.
– Спасибо за разрешение. На чем мы остановились?
– На том, что ты, того и гляди, замуж скоро выскочишь, девочку-красавицу родишь, – закуривая, сказала Мила. Хмелевская пожала плечами и подняла руки к потолку, что, по-видимому, должно было означать «На все воля Всевышнего…»
– Хватит обо мне. Не время еще. Я приехала слушать тебя, – заметила Ирина.
Разговор о своем будущем она предпочитала отложить для другого случая. Ей не хотелось говорить загадками, а отвечать прямо на вопросы означало поставить большой, жирный крест на их отношениях. Говоря по правде, выбор между собственным счастьем и чувством товарищеского долга для Ирины давно сместился в сторону первого. Она и сама не заметила, как это произошло: зависть к незаслуженному счастью подруги переросла в болезненное желание примерить его на себя. К тому же ее восхищение Максимом переросло в более определенное чувство. И раньше Ирина ставила этого мужчину над остальными представителями сильного пола, а с некоторых пор поняла, что попросту влюблена. Влюблена в мужа лучшей подруги, мечтает о человеке, который почти четверть века терпит все капризы и обиды от любимой женщины. Это было так несправедливо.
Ирина верила, что любому, самому ангельскому терпению рано или поздно придет конец. Не может быть такого, чтобы всю жизнь человек терпел добровольные унижения, равнодушие. Ради чего, Господи?! Сколько раз она хотела поговорить с Максимом по душам, но что-то останавливало. Внутренний голос подсказывал, что не пришло время для разговора. Она просто ждала, когда семейный ковчег Смысловых получит основательную пробоину, не подлежащую ремонту. Все шло к этому. Хмелевская изо всех сил старалась уберечь Милу от ошибочного шага. Это остатки совести и память о долгих годах, когда они считались подругами, заставляли Ирину предостерегать, советовать, останавливать. Но Мила пренебрегла советами и доводами рассудка. Она поступила по-своему, с легкостью оттолкнув преданного человека, самого верного и любящего. Она никогда не ценила достоинства своего мужа, принимая как должное то, о чем большинство женщин тщетно мечтали всю жизнь.
Это был момент, когда Хмелевская решила, что пришло ее время действовать. Но, зная, что настоящее чувство не может пройти бесследно, Ирина понимала – нужно ждать. Это единственное, что ей оставалось. Максим был уязвим, и именно в этот непростой для него период нужно было попытаться стать для него новым объектом желания, любви, заботы. Со своей стороны, Ирина знала: она сделает все, чтобы открыть Смыслову другую сторону жизни, ту, что столько лет была ему недоступна. В своих мечтах она давно представляла, как прекрасно они заживут. Как снова заиграют озорным блеском глаза Максима, как в те времена, когда Мила только познакомила их.
– Знакомься, Ириша, это Максим Смыслов – мой будущий муж. Он сумел уговорить меня сделать этот шаг. Потом будет жалеть. Говорю – не верит. Может, хоть ты ему объяснишь, что я за птица?..
Ирина уже тогда поняла, что с Максимом Миле несказанно повезло. Да, нужно было отбросить правила, мораль и отбить у нее этого сероглазого жениха. Правда, Ирина не собиралась выходить замуж. Даже видя, что Смыслов – порядочный, воспитанный, деликатный человек – редкость во все времена, она боролась со страхом, что все это ненадолго. Пройдет время, быт окрасит радужные цвета в серый цвет. Мелкие обиды перерастут в затяжные конфликты, бурные скандалы, и все в конечном итоге будет так, как в отношениях между ее родителями: поживут, детей родят, покричат, потреплют друг другу нервы, а потом разбегутся. Для нее этот сценарий был слишком ясен, слишком огорчителен. Может быть, не желая разочаровываться в Максиме, Ирина не стала тогда «проверять его на прочность» и пускать в ход свое обаяние. Она смирилась с фактом замужества лучшей подруги, заранее сожалея о том, что теперь их встречи станут редкими, разговоры превратятся в обсуждение семейных проблем, болезней детей, отношений с новыми родственниками.
Однако ничего из того, чего боялась Ирина, не произошло. Мила продолжала встречаться с ней и говорила отнюдь не о муже, а о своих планах на будущее, связанных с окончанием института. Увлеченно фантазировала о том, как станет известной журналисткой, возглавит какое-нибудь крупное издательство, прославится на всю страну.
– Неужели для тебя это так важно? – удивленно спрашивала Ирина. Она знала, что у Милы болезненное самолюбие, но не до такой же степени!
– А что может быть важнее успеха? – удивленно реагировала подруга. – Прожить, научившись варить борщи, и слыть отменной хозяйкой – скукотища беспросветная. Нужно сделать что-то, что выделит тебя из толпы, понимаешь?
Ирина не строила столь грандиозных планов, работая в собственном косметическом салоне. Ей приходилось зарабатывать на жизнь, чтобы ни в чем ни от кого не зависеть. Это Мила может позволить себе летать в облаках, мечтать о славе и признании. Ей всегда хочется быть на виду, быть первой, Лучшей. Кажется, она сделала пока единственно верный шаг на пути к заданной цели удачно вышла замуж. С такой опорой ей будет легко подниматься по ступеням крутой лестницы успеха. Она доберется до самого верха хотя бы потому, что больше ни на что не тратит силы, ведь Максим сделал все, чтобы житейские проблемы не касались его жены. Он, как мог, облегчал ей быт. А Ирина долгие годы наблюдала, как подруга бесстыдно пользуется добротой, отходчивостью и безграничной любовью к себе Максима. Хмелевская даже из чувства женской солидарности не поддерживала такого поведения Милы. Мужчина, на плечах которого забота о доме, ребенке, собственная работа плюс чудовищный характер жены, не мог продержаться долго. Это противоречит природе сильного пола. Ирина ждала, что в один из своих приездов к ней на работу или домой Мила зарыдает, сообщив, что муж ее бросил. Так происходило в обычной жизни, это и предсказывала Ирина. Но Смыслов доказал, что сильное чувство способно творить чудеса. Он выдержал почти двадцать пять лет и только теперь получил отставку. Его оттолкнули легко и безо всякого сожаления, как отработанный материал, выполнивший свое предназначение. И тогда Ирина окончательно пришла к выводу, что ее дружба с Милой – не препятствие строить свою собственную жизнь.
– Итак, – выйдя из задумчивости, Хмелевская поймала настороженный взгляд подруги. Стряхнув в пепельницу длинный серый столбик пепла, улыбнулась. – Давай все-таки о тебе, Мила Николаевна.
– Я сказала о том, что меня волнует. Ты готова осмеять мои слова, зачем же продолжать? – Мила подняла свой бокал. – За нас.
– За нас, – раздался нежный звон хрусталя. – Как тебе вино?
– Отличное, – ощущая чуть терпкий вкус, ответила Мила. – Только даже мое любимое красное не приносит обычного удовольствия. Вообще нет удовольствия ни в чем. Пропало оно для меня, затерялось где-то. Оказывается, такое бывает.
– Что с тобой, Смыслова?
– Ты не будешь больше говорить в широком смысле слова?
– Хорошо, только конкретно.
– Тогда я повторюсь: я не привыкла быть слабой. Меня это убивает.
– Ты снова за свое. Нормальное состояние выдаешь за трагедию, а настоящей трагедии не замечаешь.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Мила.
– Просто мысль вслух.
– Договаривай, – прикуривая, Мила заметила, что у нее дрожат руки, а зажигалка никак не срабатывает.
– Опять ты хочешь, чтобы я говорила, – улыбнулась Ирина, поднося к кончику сигареты подруги зажженную спичку. – Так не пойдет. У кого тяжело на душе и глаза, как у больной собаки?
– Хуже – как у человека, осознавшего свою ошибку. Это намного тягостнее, – Мила все же решила сказать о том, что ее беспокоит более всего. По большому счету, ей не с кем было поделиться переживаниями. Хмелевская не вызывала в ней сейчас привычного доверия, но выбора не было. – Оставим мои слабости… Начнем об ошибках. Я хочу признаться, что ты была права.
– Зная, как ты не любишь признавать свои ошибки, я с нетерпением жду продолжения, – Ирина подалась вперед.
– Обойдемся без долгих предисловий. Мне не хватает Максима… – Мила сделала довольно долгую паузу, которую Ирина не пыталась прервать. – Я поняла, что мне без него мало чего нужно от жизни. Как будто я хотела чего-то добиться, чтобы доказать ему свою значимость, именно ему. А сейчас, когда его нет рядом, все потеряло смысл. Представляешь?
– Как интересно, – глухо произнесла Ирина и резко затушила окурок. Залпом осушив содержимое бокала, она облизала губы кончиком языка, медленно проведя сначала по верхней, а потом – по нижней. Нервно улыбнулась и снова наполнила свой бокал. – Продолжай, пожалуйста.
– Да, Ириша, это ужасно, – Мила вздохнула и, не замечая напряженности подруги, продолжила: – Я хочу попросить у него прощения. Хочу вернуть его.
– Очередной каприз. Два дня отпуска заставили тебя думать.
– Нет, я серьезно, Ириш. При чем тут отпуск? За полгода у меня было время все основательно обдумать. Хотя и эти два дня в одиночестве – сущая пытка. Я не могу быть одна. Мне нужен Максим. Слышишь, я даже о сыне не говорю.
– Ну, это меня как раз ничуть не удивляет. Два дня, которые потрясли мир Милы Смысловой!
– Перестань язвить! Я говорю о своей жизни и о том, чтобы вернуть в нее смысл, Максима!
– Поздно, – пристально глядя Миле в глаза, произнесла Хмелевская. – Ты поздно додумалась до этого, милая.
– Почему? – изумленно воскликнула Смыслова. В голосе подруги была такая уверенность.
– Есть ошибки, которые нельзя исправить. Тебе был нужен успех, слава, известность – ты все это имеешь. Остальное мало тебя интересовало. Семья, сын, заботы о доме – все это проходило мимо. Что же случилось теперь? Надоело самой себе щи варить? Слабо, тебя хватило на несколько месяцев!
– Ничего себе поддержала, подружка! – воскликнула Мила, резко поднимаясь с места. Опершись ладонями о стол, она склонилась над ним и замотала головой. – Я ни черта не понимаю! Ты что, решила меня добить? Ты за этим приехала?
– Успокойся и выслушай. Я всегда пыталась обратить твое внимание на Смыслова, – игнорируя вопросы, начала Ирина. – Я столько лет твердила, что тебе попался бриллиант, уже отшлифованный кем-то или самой жизнью. Только береги его, храни, цени. А что делала ты? Понукала, пренебрегала, отталкивала.
– Я была загружена работой! Я хотела, чтобы он мной гордился! – кричала Мила.
– Чушь! Тебе не было дела ни до чьего мнения, тем более – до Максима с его взглядом на то, чем ты занимаешься. Тебе не было дела ни до мужа, ни до сына. Ты потеряла их обоих навсегда, – сделав ударение на последнем слове, Ирина подняла бокал и медленно, маленькими глотками выпила вино.
– А я думала, ты обрадуешься, – тяжело сев на свой стул, тихо сказала Мила.
– Чему?
– Прозрению.
– Поздно, дорогуша, – Ирина поднялась. Ей стало жарко, душно. Она больше не могла сидеть на этой кухне, слушать Милу. Зачем она здесь? Теперь ей нельзя появляться в доме подруги, теперь практически бывшей подруги, потому что лишь одно короткое признание отделяет ее дружбу в настоящем времени от полного разрыва в самом недалеком будущем, будущем, которое наступит через несколько минут. Ирина поправила волосы, убрав выбившуюся прядь за ухо. – Ты давно убедила меня в том, что Максим, вся эта семейная жизнь всегда тебе только мешали. Не скрою, я слушала тебя с негодованием. Смыслов вложил в тебя больше, чем кто-либо, чем твой Хлебников и вся эта орава визажистов, гримеров, стилистов… Ты не обращала на это внимания. Теперь послушай меня. Не пытайся ничего изменить. Начни новую жизнь. Ты звезда, уважаемый человек – это твои компенсации.
– Мне не нужны компенсации. Мне нужен Смыслов!
– Упрямство никогда не имело ничего общего с настойчивостью. Остановись, чтобы не огорчиться куда больше.
– Почему ты так говоришь? Ты, ты… Ты что-то знаешь! – Мила истерически засмеялась. – Ты бы не посмела так разговаривать со мной. Ну, конечно! Конечно, ты наговорила ему обо мне гадостей.
– Мила, остановись.
– Ты и день рождения свой почему-то отмечала не дома. Ты уехала, а я прождала целый день, чтобы поздравить тебя.
– При чем тут мой день рождения? – Ирина поджала губы. – Ты все смешала в одну кучу, большую кучу, которую никому не удастся разгрести.
– Врешь! Ты просто завидуешь!
– Чему, опомнись?
– Ты всегда завидовала, только никогда не признавалась! Жалкая косметичка, всю жизнь будешь выдавливать чужие прыщи и пытаться развлекать клиентов светскими разговорами!
– Извини, я пойду. Не могу видеть тебя такой.
– Ой-ой-ой! – издевательски кривлялась Мила. – Что, трудно слышать правду?!
Ирина быстро направилась в коридор. В отместку она так хотела сказать, что сейчас дома ее ждет Максим. Что они уже давно стали любовниками, и жизнь их напоминает бесконечный праздник, вереницу сюрпризов, которые они не устают друг другу преподносить. Она хотела сказать, что Максим счастлив. Уставший, истерзанный, он, наконец, полностью и безоговорочно счастлив с ней. Но что-то останавливало Ирину. Она пыталась усмирить обиду за услышанные слова. Пусть так, она проглотит их и запьет любовью, в которой купается, как в теплых морских волнах. Можно ли говорить о ней? Они не обсуждали с Максимом возможность откровенного разговора с Милой. Они вообще не вспоминали о ней, словно и не было ее никогда в жизни Смыслова. Это радовало Ирину. Она решила, что Максим оттаял в ее объятиях. Пожалуй, это произошло быстрее, чем она предполагала. Ирина боялась загадывать на будущее, но сейчас ей казалось, что она близка с Максимом не четыре месяца, а всю жизнь. Он был рядом, всегда был в ее мечтах. Просто прежде чем строить что-то новое, приходится разрушать старое. Это произошло, и теперь они вместе.
– Ира, не уходи! – это были последние слова подруги, которые она услышала, закрывая за собой дверь. Голос, полный мольбы и раскаяния, не трогал ее больше. Она выбежала из квартиры, зная, что никогда больше не переступит этот порог в прежнем качестве. Как легко и свободно она себя почувствовала! Словно сбросила многолетнее ярмо. Неужели она думает о Миле и себе? Несомненно. Какие метаморфозы. О дружбе можно забыть, близкие отношения прекращаются в один миг. Человек способен перечеркнуть прошлое, навсегда отказавшись от него во имя собственного светлого будущего. Ирина сделала это легко – уроки многолетней дружбы с Милой не прошли даром. Выживать, поступать так, чтобы создать для себя лучшие условия – это логично, это естественно. Хмелевской больше не нужно бороться с разрушающей ее изнутри завистью, скрывать свои чувства к любимому. Он принадлежит ей одной. И пусть иронизирует Мила кто знает, может быть, им с Максимом еще будет даровано счастье растить своих детей. Сейчас Ирина относилась к этому, как к радости, дарованной свыше. Все настолько изменилось! Пожалуй, она выстрадала настоящую любовь всей своей непутевой жизнью. Вереница мужчин, пытавшихся завладеть ее сердцем, теперь оказалась в далеком прошлом. Это было не с ней, с другой женщиной. Она всегда ждала своего Максима. Он рядом, и ей больше ничего не нужно. Она готова на все, чтобы защитить свое счастье.
Хмелевская вышла из подъезда и, не поднимая, как обычно, глаза на окна Милы, пошла легкой, почти летящей походкой. Со стороны сразу становилось понятно, что идет счастливая женщина. Она словно парила над мокрым асфальтом, предвкушая встречу с любимым. А дождь все шел и, почувствовав прохладные капли на лице, она поняла, что забыла зонт у Милы. «Нет, я оставила его вовсе не за тем, чтобы вернуться, – подумала Ирина и ускорила шаг. – Теперь я могу больше никогда сюда не возвращаться… Господи, как же я рада!»
Кирилл проснулся рано. Поднялся осторожно, чтобы не разбудить Катю. Она не любила ранних пробуждений, будучи настоящей совой по натуре. Кирилл запретил ей работать в библиотеке, по-мужски решив, что дома от молодой жены будет больше пользы. Катя не сопротивлялась, не устраивала разборок по поводу самореализации. Она с удовольствием приняла ультиматум мужа, тем более что это давало ей возможность не вскакивать по утрам ни свет ни заря. В работе ей нравилось все, кроме этого неприятного момента, а теперь она никуда не спешила, попав в свою стихию плавного течения обстоятельств.
– Как ты мог запретить Катюше работать? – отец не одобрил происходящего. Но Кирилл видел, что ведение домашнего хозяйства по-настоящему нравится Кате. Она играла роль молодой хозяйки с упоением, полной самоотдачей. Она не могла по-другому. У нее всегда так: или все, или ничего. При внешней хрупкости она была крепким орешком. Там, где нужно, могла проявить характер. Если она по-прежнему весела и легка, значит, все в порядке, и он не сделал ошибки.
Новый диван еще не выдавал каждое движение предательским скрипом, и Кирилл смог неслышно выскользнуть из комнаты. Он принял душ, потому что не понимал, как можно просто почистить зубы и умыть лицо перед началом нового дня. Эту привычку привил ему отец. Контрастный душ, как обычно, взбодрил Кирилла, и, обернувшись большим махровым полотенцем, он зашел на кухню. Сквозь щелочки жалюзи пробивалось утреннее солнце. Кирилл раскрыл настежь окно и вдохнул прохладную свежесть летнего утра.
– Испортил выходные, а теперь, пожалуйста… – обращаясь к дождю, тихо произнес Кирилл. Он вздохнул, вспомнив, какие грандиозные планы были у них с Катей. Два дня монотонного шелеста дождевых капель поставили большой, жирный крест на пикнике у реки с веселой и шумной компанией друзей. Но Кирилл тут же улыбнулся: они не так уже плохо провели время. Им хорошо вдвоем. Они еще не успели надоесть друг другу. И выходные пролетели незаметно, оставив приятные воспоминания о любовных утехах, заменивших неудавшуюся культурную программу. Кирилл отодвинул занавеску, высунувшись из окна. Дождь оставил на асфальте огромные лужи, в которых плескались голуби. Кирилл наблюдал за ними до тех пор, пока не услышал сзади шлепанье босых ног. Обернувшись, широко улыбнулся.
– Доброе утро, Катюша, – обнимая прижавшуюся к нему жену, ласково сказал Кирилл.
– Доброе утро, – еще сонная, она сложила губы бантиком и, встав на цыпочки, чмокнула его в щеку. Прищурившись от яркого солнечного света, она произнесла, растягивая слова: – Еще так рано…
– Кому как, провожая Катю влюбленным взглядом, ответил Кирилл. – Мне пора на работу.
– Хочешь, я сварю тебе кофе?
– Нет, дорогая, такой подвиг мне от тебя не нужен. Иди досыпай, а чтобы ты не проспала, я включу таймер на музыкальном центре. На сколько поставить?
– Я не буду ложиться. Мне сегодня нужно выйти пораньше, – устремляясь в ванную, сказала Катя. Она потянулась на ходу, взъерошила еще не причесанные каштановые волосы. – У меня важное рандеву.
– Рандеву? – Кирилл поправил спадающее с талии полотенце и, изображая негодование, громко постучал в дверь ванной комнаты. С кем, коварная?
– С одним очень важным для меня человеком.
– Открой, я хочу увидеть твои бесстыжие глаза. Прямо говорить мужу такие вещи, да еще с утра, да еще в понедельник! Открой! – Кирилл настойчиво забарабанил в дверь.
– Занято, – едва сдерживая смех, ответила Катя.
– Откройте, барышня, а не то…
– Уже открыла.
Кирилл рванул дверь, которая наверняка не была заперта. На краешке ванны сидела Катя. Она призывно улыбалась, покачивая ногой. Маленькое розовое полотенце она держала в руках, едва прикрывая грудь. Остальные обнаженные части тела предстали взору Кирилла. Дразня его, Катя уронила полотенце на пол и поднялась. Стройное тело, упругий живот, влажные губы, готовые ответить на поцелуй.
– Боюсь, что придется остаться без завтрака, – целуя Катю, прошептал Кирилл. Он вдохнул волнующий аромат, исходивший от ее кудряшек-волос, предвкушая наслаждение. Он знал, что удовольствие, которое он получит от близости, компенсирует недовольные взгляды сослуживцев по поводу его опоздания. В конце концов, он крайне редко позволяет себе подобные вольности.
– Ты потеряешь доверие начальства, безоглядно предаваясь плотским утехам, – крепче прижимаясь к Кириллу, сказала Катя, Она подняла на него лукавый взгляд: – И я буду считать себя причиной твоей неудавшейся карьеры.
– К черту карьеру, – жадно целуя ее, ответил Кирилл. – Ни слова на эту тему! За нас всех ее делает мама. А мы – люди смертные, не без греха. Ладно, хватит разговоров. Мы прямо здесь займемся любовью или предпочтешь, чтобы я отнес тебя на наше прекрасное ложе?
– Здесь. Сейчас, немедленно… – ответила Катя, сознательно пропустив шпильку в адрес свекрови.
Потом Кирилл наспех выпил холодный апельсиновый сок. Оделся и, подарив последний в это утро поцелуй уже полусонной Кате, радостный и счастливый умчался на работу. Всю дорогу он мысленно возвращался к тому, как чудесно началось утро. Как им хорошо вместе, как им повезло встретиться однажды. Они сразу поняли, что созданы друг для друга, а потому Кирилл торопил события. Он боялся, что еще кто-нибудь увидит, насколько великолепна Катя и вдруг сможет разрушить то нежное, зыбкое чувство, которое связывало их. Когда она ответила, что согласна стать его женой, счастливее человека на земле не было. Кирилл знал, что способен на все ради любимой. Он не мог держать эти чувства в себе и, не скрывая ничего, признался отцу в своем сильном и чистом чувстве к Кате.
– Знаешь, па, я сейчас даже не представляю, как жил без нее, как мог целовать других девушек! Ничего в моей жизни не было бы, не повстречай я Катю… – Кирилл говорил дрожащим от волнения голосом, будучи уверенным, что отец все поймет. Максим стоял за его спиной у окна и курил одну сигарету за другой. Слушая восторженное признание сына, он невольно сравнивал их с собственными. И когда его горячая ладонь легла на плечо Кирилла, тот молча в знак благодарности прижался щекой к руке отца.
– Я все понимаю, сынок, – тихо произнес он. – Со мной было точно так же, когда я повстречал твою маму.
– Точно так? – удивлению Кирилла не было границ.
– Да, Кирюша, тот же огонь испепелял меня, я дня не мог представить без Милы.
– И куда же все это подевалось? – грустно спросил Кирилл, поворачиваясь к отцу лицом.
– С моей стороны ничего не изменилось. Это мама нашла призрачный мир, в котором единственное, что имеет смысл – успех. Она удивительная женщина, твоя мама. Ее трудно понять, разве только сильно любя…
Кирилл вдруг увидел в глазах отца такую тоску, что не смог больше говорить с ним о своем счастье. Это было бы жестоко по отношению к дорогому, близкому человеку. И в этот момент он окончательно разобрался в своих чувствах к матери: теперь это было безграничное равнодушие. Кирилл решил, что оно будет таким же бескрайним, как и ее холодность к отцу, ее неблагодарность и бессердечность. А всю свою любовь он подарит Кате и отцу – двум людям, которые так много значат для него.
А потом ему преподнесли царский подарок: обставленная мебелью квартира, его квартира. Кирилл был рад, потому что теперь им с Катей будет где вить семейное гнездышко. Кирилл был настолько счастлив, что не заметил грустных глаз отца. Максим старался поддержать всеобщий праздник, уделяя внимание жене и сыну. А Мила, невероятно довольная собой, кажется, за всю жизнь говорила с ним меньше, чем в тот вечер, когда они отмечали очередной этап его взросления.
– Ты уже взрослый, Кирюша, – потрепав его по густым, коротко остриженным волосам, сказала она. – Скоро создашь свою семью. Жаль, что я не видела твоей невесты, но папа говорил, что хорошая девушка.
– Очень хорошая, мам, самая лучшая! – восторженно отозвался Кирилл, в этот миг позабыв о том, что испытывает полное безразличие к этой высокой, красивой, но такой далекой женщине, которая приходится ему матерью. Ему даже стало не по себе оттого, что он не удосужился познакомить маму с Катей. Но стыд и неловкость быстро куда-то улетучились под взглядом лучистых, сияющих глаз матери. Он не мог злиться на нее в такой момент. Его переполняло искреннее желание, чтобы их отношения, почти официальные, стали больше напоминать отношения между матерью и сыном. Но эйфория прошла. В наступившей череде бегущих дней Кирилл снова испытывал раздражение при одном упоминании о матери. Да, у них с Катей все складывалось прекрасно. Они не замечали ничего, наслаждаясь друг другом. Они поженились тихо, без шумной свадьбы, проведя три дня в полной изоляции от внешнего мира: накупили всяких вкусностей, отключили телефон и вставали с постели только затем, чтобы перекусить и снова наслаждаться друг другом. Это было то неповторимое время, когда необходимость в близости возникает спонтанно, противостоять ей не находится причин, и вся эта сказка обладания еще не стала обязанностью, рутиной, данью желания одной из сторон. Молодость, жажда познания и получения еще больше удовольствия; изучение друг друга для того, чтобы превратить близость в нечто феерическое, жизненно необходимое – Кирилл и Катя переживали именно эту стадию семейных отношений.
Прошло чуть больше года, как они стали официально именоваться мужем и женой. В их порывистых, страстных отношениях это не изменило ровным счетом ничего. Однако за складывающимся, налаживающимся бытом для Кирилла незримо стоял образ матери. Ему все чаще не давала покоя мысль, что это ей они обязаны за все блага, нежданно-негаданно свалившиеся в виде грандиозного подарка. И наступил момент, когда вместо радости квартира стала вызывать у Кирилла только негативные эмоции. Это не было навязчивой идеей, беспокоившей его ежечасно, ежеминутно. Но, все же возникая, комплекс долга не давал ему покоя. И в этот день, вернувшись с работы домой, он едва притронулся к приготовленному Катей ужину.
– Что ты такой хмурый? – с беспокойством спросила она. – Комплекс понедельника?
– Мне не по себе.
– Неприятности на работе? – Катя наблюдала, как Кирилл вышел из кухни в коридор и вернулся с пачкой сигарет. Он нервно закурил, резко выпуская струю дыма в сторону вытяжки, игнорируя красиво сервированный стол, зажженные свечи, плавающие в широкой, низкой хрустальной вазе.
– Не обращай внимания. Пройдет.
– Мне нелегко видеть тебя таким подавленным. Может быть, я смогу чем-то помочь? Поделись, Кирюша.
– К сожалению, дорогая женушка, ты ничем мне не можешь помочь.
– Даже так? – Катя опустила глаза. Ей было обидно, что запланированный праздник может не получиться. – Значит, у нас, как в большинстве семей: у мужа свои проблемы, а у жены свои.
– Ну, не нужно так, прошу тебя. Просто мне трудно даже говорить об этом лишний раз и еще с тобой, – Кирилл посмотрел на расстроенное лицо Кати и понял, что придется сказать, иначе она вообразит себе невесть что. – Катя, просто я снова чувствую себя должником. Я все время думаю, когда же смогу сам купить вот такую квартиру, обставить ее по своему вкусу и жить, зная, что никому ничего не должен!
– Господи, Кирилл, разве можно так говорить? А что тогда мне делать?
– Ты – другое дело. Тебя это не касается. Ты не ждала все детство самого крошечного проявления внимания. А теперь она попросту откупилась, решила так купить мое расположение, – раззадорившись в очередной раз, Кирилл ходил по кухне взад-вперед в сером облаке сигаретного дыма.
– Перестань, Кирюша, ты опять об этом, – пыталась вразумить его Катя. – Зачем во всем видеть плохое? И раньше ты, кажется, был рад тому, что можешь жить отдельно. И родители были в этом уверены. Они хотели сделать как лучше.
– Да, отец как всегда молча принял ее решение. Уверен, она не советовалась с ним.
– Это их отношения, не вмешивался бы ты.
– У Милы Николаевны ни с кем нет отношений. У нее есть только работа, ее авторская программа и все, что необходимо для удачного эфира.
– Кирилл, ты несправедлив к Миле Николаевне, – Кате было неприятно выслушивать его претензии.
Свекровь казалась ей воплощением женственности и целеустремленности. Всякий раз, когда она видела ее на экране, не переставала восхищаться ею. Еще не будучи женой Кирилла, она совершенно случайно узнала, что известная Мила Смыслова – не просто его однофамилица, а мать. Тогда Катя принялась расспрашивать Кирилла о ней, пытаясь узнать как можно больше о женщине, которая в какой-то степени была ее кумиром, образцом совершенства. Но ее вопросы натыкались на безликие, ничего не проясняющие ответы. И длилось это до тех пор, пока Кирилл не вспылил. Они даже поссорились тогда, и Катя решила, что в этой семье не все в порядке. А что именно, она надеялась узнать в скором времени. К тому же она надеялась познакомиться с самой Милой. Это было желание, с которым Катя ложилась и вставала. Она мысленно проигрывала сцену знакомства, отрабатывала выражение лица, подбирала слова, но Мила Николаевна была постоянно на работе или в командировке. Поэтому Кате приходилось довольствоваться обществом двух мужчин Смысловых. Однако ничего вразумительного о Миле она не слышала ни от Кирилла, ни от Максима Сергеевича. Оба вели себя так, словно Милы вообще не существовало или, по крайней мере, она находилась где-то очень далеко. Они явно избегали разговоров о хозяйке этого дома.
И вот теперь, когда Кате уже стали ясны обиды мужа, недомолвки свекра, она не перестала восхищаться Милой Николаевной. Эта красивая, стильная, энергичная женщина по-прежнему оставалась ее кумиром. Катя смотрела на ее гладко причесанные светлые волосы, неброский макияж, модный костюм, думая о том, что ей самой никогда не достигнуть такого совершенства. Раздосадованно глядя на свои вьющиеся каштановые волосы, Катя сравнивала их с длинными белыми локонами Милы. А серо-зеленые чуть раскосые глаза казались ей слишком узкими, невыразительными. От этих грустных мыслей ее отвлек голос мужа:
– Катя, давай не будем говорить о маме, – умоляюще сложил руки Кирилл.
– Нет, будем. Повторю, что нельзя так относиться к родной матери.
– Да? А сколько раз она была у нас в гостях? Когда последний раз вообще разговаривала по телефону с тобой, со мной? Кто из нас входит в зону ее внимания, заботы? Она вообще знает смысл слова «забота»? – не сдавался Кирилл. – И ты ничего не изменишь! Ничего, пойми же! Ты ей вот свитер связала? А она его не наденет ни разу. Помянешь мои слова.
