Текст книги "Далекое имя твое..."

Автор книги: Наталия Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Ну, что, ребята, пойдемте! – нетерпеливо потянул Габор.

– Куда?

– Куда! Куда? Вы же сами сказали…

– К Ильдико под окно романсы петь? – расхохоталась Марта. – Да он же пошутил, Габор. Посмотри на него. Он только стихи может читать, а петь… Ты умеешь петь, Имре?

– Умею. Только я ни одного романса не знаю. Одни частушки, и то неприличные.

– И я неприличные. Во! – восхищенно поддержала Марта.

«Все-таки она порядочная оторва!» – почему-то подумал Имре с радостью. И вся она показалась какой-то обаятельно порочной: и фигурой, и улыбкой, и даже тем, как она сверкала глазами…

«Нет, что сказали бы мои милые родители, увидев меня в этой компании? Это я сам, наверное, очень правильный, как отчеканенная монета», – подумал о себе Имре. Ему захотелось совершить какую-нибудь глупость. Уж очень кружил голову волшебный вечер с гуляющим по проспекту неспешным народом, с отражающимися в витринах фонарями, с тихими, наполненными покоем лета, деревьями вдоль тротуара, с шелестом проезжающих автомобилей.

«Какие мы все-таки счастливые!» – с восторгом подумал он, улыбаясь проходящей мимо и покосившейся в его сторону пожилой даме. Та от растерянности подумала, что знакома с Имре, и запоздало раскланялась с ним.

– Ни-че-го себе, какие у него знакомые! – заметила Марта. – Тебя вся страна знает.

– Да, я такой, – скромно отозвался Имре.

Так они шли, трое, неизвестно куда, мимо работающих магазинов, открытых кафе. Было ощущение, что они находятся в самом центре жизни. И, казалось, всегда так будет доноситься тихая музыка из распахнутых окон.

Они забрели в одно из шумных кафе, спросили по чашке кофе. Как школьники, сидели и пили крошечными глотками из расписанных яркими цветами фарфоровых чашек, вызывая недоуменные взгляды окружающих. Официант, обслуживающий их, не подавал вида, но, когда Имре дал ему на чай, как после хорошей выпивки, оживился, раскланялся, стал человек человеком. Только Габор на улице совсем раскис, опять замолчал и тащился, как мокрый мешок с песком, поняв, что Имре с Мартой ничем не смогут помочь и никуда не пойдут с ним.

– Ладно, ребята, мне туда, – кивнул он в сторону на перекрестке. И до того он одиноким показался, что Имре обидно за него стало.

– А не поехать ли нам на рыбалку вчетвером? Марта, ты согласна?

– Хоть сейчас! У меня отец был рыбак. Когда я была маленькой, брал с собой. Я до сих пор помню эти ощущения. Меня трясло всю, когда рыбу вытаскивали…

– Хорошо. А ты, Габор, что думаешь?

– Да что я думаю? Если Ильдика поедет, я – хоть на край света…

– Тогда вот что: иди к ней сейчас и выскажи эту идею. Понял? Берем две палатки, удочки и – на озеро, с ночевкой. Пока лето, пока тепло. Договариваемся на следующие выходные.

– Имре, ну ты башка! – с восхищеньем произнес Габор. В него снова будто воздух накачали, а казался тряпка тряпкой. Марта тоже зажегшимися глазами смотрела на Имре.

– Быть тебе командиром! – сказала она, глядя на него с восхищеньем.

* * *

…Что у него осталось от той поездки? Прежде всего, воспоминание о козе. Когда они вчетвером выгрузились на полустанке и ожидали, пока поезд двинется дальше, увидели козу. Вылупленные глаза, мохнатые ноги, сама костлявая, как сушеная рыба. И злая. Она уставилась на Ильдико глупыми глазами, словно решала, что с ней сделать: сбить с ног и растоптать или выцыганить какую-нибудь подачку. Ильдика на нее тоже уставилась, не скрывая своего восхищенья: не каждый день встречается чудо.

– Ой, коза! – пропела Ильдика. – Глядите, ко-за!..

– Да, не корова, – с сожаленьем произнесла Марта. – Корова лучше.

– Чем же это? – заревновала подруга Габора.

– Молока больше, – авторитетно заметила Марта.

– Кстати, это козел. Ильди, будь осторожна, он боднуть может, – Габор загородил собой Ильдико. – Кыш отсюда! Что голову угнул?

Всем стало весело, особенно, когда из железнодорожного помещения выкатилась озабоченная женщина:

– Миленькая, поди сюда! Ни одного пассажира не пропустит…

«Миленькая» только башкой тряхнула сердито: не мешай, мол.

– Габи, как же ты козу от козла не отличил? – укоряюще глянула Марта.

– А кто ее знает? Я вижу – рога… – засмущался Габор, впрягаясь в огромный рюкзак.

Когда они отошли от станции километра два, Имре почувствовал, что взял на себя больше возможного. Не рассчитал, в отличие от Габора. Тот, наоборот, с каждым шагом становился бодрее и о неразговорчивости своей забыл: развлекал шедших налегке девчат рассказом, как в детстве ловил раков. Делали круг из проволоки, обтягивали его сеткой, привязывали головы от всяких рыбешек и с мостков опускали на речное дно. Минут через пятнадцать доставали. Мешок шевелился от раков.

Девчонки притворно взвизгивали.

Имре было даже не до улыбки: и горб, и обе руки его были заняты, на лбу появилась испарина. Солнце казалось еще горячим, хотя оно на сегодня уже умерило свой пыл и миролюбиво клонилось к западу.

– Девочки, мальчики, привал! – наконец не выдержал Имре.

Предложение приняли с радостью. Имре свалил с себя груз, и настроение его мгновенно взлетело, как выпущенная на волю птица.

– Боже мой, как хорошо жить!

Перед ними лежал луг, заросший густым клевером, викой и пыреем. Так и хотелось броситься на пахучую траву, как на перину, зарыться в ней и лежать, чувствуя себя растворенным в голубом и зеленом.

Марта попыталась подхватить рюкзак Имре и округлила глаза. Лямки были мокрыми от пота.

– И ты все это тащил? Дальше половину мне отдашь!

Имре не стал спорить. Тем более что до озера оставалось метров пятьсот.

– Вы посмотрите, какая красотища!

Вдоль луга тянулось картофельное поле. Грядки, словно вычесанные гребешком, плавной волной уходили до самого ручья, спрятавшегося в густых кустах.

– Вон там будет деревянный мост через ручей, – показал рукой Имре, – и справа, в окружении сосен, то самое озеро, где мы можем разбить палатки.

– А мы что будем ловить – рыбу или раков? – поинтересовалась Ильдика, тем обнаружив полнейшее равнодушие к рыбалке.

– Зачем же мы остановились? – недоумевал Габор.

Он так и не снял с себя рюкзак, стоял на затравеневшей дороге, как конь в повозке, готовый поскорее добраться до места. Только не бил копытом.

Имре понял, что бесполезно призывать послушать тишину, пронизанную солнцем, гуденьем шмелей, стрекотом кузнечиков, звоном птиц. Все уже жили предчувствием пирушки, рыбалки, устройством на ночь. Габор светился счастьем от близости своей подруги.

Ох, как не хотелось опять надевать рюкзак! Он и так слишком оттянул плечи. Но общество право: сперва надо дотащиться до озера, а там уж и красотами любоваться. Тем более что-то неуловимое произошло с погодой: с запада заползала туча. Подсвеченная солнцем, она, казалось, возникла с единственной целью: украсить своим величием простор с туманными очертаниями дальних гор.

– Ой, девчонки, кажется, будет гроза!

– Где? Да, правда, – вдруг заверещали дамы. – Пойдемте скорее, может, успеем поставить палатки.

Туча не стояла на месте, а упорно, подобно груде угнувшегося овечьего стада, слепо волоклась по небу. Багрово-сизая волокнистая проседь рваными клоками вырывалась, вымахивала из нее в младенческую голубизну. Дыбясь и закручиваясь на ходу, взмывала вверх и, словно дорвавшись до чего-то единственно желаемого, бессильно повисала в воздухе, ослепленная солнцем, и начинала опять тускнеть, растворяться. Однако новый вихрь, более мощный, вырвавшийся наружу, неистово и безоглядно подминал под себя жалкие остатки прежней волны и вскоре сам повторял ее участь.

Марта, панически поглядывая на небосвод, заторопилась впереди всех, как будто в конце пути их ждала готовая крыша.

– Марта, не торопись! Грозы не будет.

– Как же не будет, если вот она! – показывала на тучу Ильдика. – Скажи, Габор, что ты замолчал? Ой, зачем я согласилась поехать с вами?

– Ребята, не будет никакой грозы. Мимо пройдет, – уже всерьез стал успокаивать Имре.

– С чего ты взял? Или ты волшебник?..

– Вон, крошечный желтый одуванчик знает больше нас с вами. Видите, не закрылся… А птицы? А всякая мелкота летающая? Они и не думали прятаться. К чему бы это? – пытался убедить Имре.

Все так расшумелись, что не заметили, как с ними поравнялась подвода. Загорелый местный парень, свесив ноги с телеги, лениво держал вожжи:

– Нно-о, милая!..

Столько безмятежности было в его позе, что, казалось, никакая стихия не сдвинет с места.

– Друг, вот скажи, скажи, дождь будет? – показывая на тучу, кинулся к нему Габор.

– Откуда ему взяться? – видимо, подыгрывая Имре, шевельнулся парень.

– Да вот же, вот, гляди, какая наползает. Вон, даже погромыхивает…

– Эта, что ль? – будто только что увидел местный житель и безнадежно махнул рукой. – Не-а… Эту мимо пронесет. А надо бы… дождя-то, – явно подражая старикам, произнес парень и даже за ухом почесал.

– Нно-о, милая!..

И правда. Через полчаса небо совершенно очистилось и солнце смущенно сияло, словно извиняясь за напрасную тревогу.

* * *

А еще Имре запомнился от той поездки момент, когда они, разбив палатки и переодевшись для купанья, кинулись к озеру.

Оно лежало перед ними в зеленом обрамленье, девственно-чистое. Ни единой морщинки. Словно никогда во веки веков эту гладь не смел тронуть даже малейший ветерок, и волны ни разу не лизали нежную полоску песчаного берега.

С правой стороны до аккуратно очерченного поворота по колено в воде дремал камыш. В нем изредка что-то чавкало и тихо плескалось.

Большие прозрачные стрекозы дрожали в воздухе и замирали, настороженно рассматривая оглушенных красотой пришельцев.

– Ой!.. – непонятно по поводу чего произнесла Марта, забыв о привычной улыбке.

А Имре чуть сбоку, не отрываясь, смотрел на нее, загорелую, в выцветшем купальнике, притихшую. Она заметила его взгляд и поежилась:

– Интересно, мы не утонем здесь? Тут глубоко? – спросила она.

– На том берегу живет мой знакомый, рыбак, может, позовем его измерить глубину? – зачем-то сказал Имре.

На самом деле ему больше не хотелось никого видеть, кроме Марты.

Но Ильдико идея понравилась. Она даже в ладоши захлопала:

– Давайте найдем его. У него наверняка есть лодка, будем кататься по всему озеру! Страсть люблю кататься на лодке!..

Имре пожалел, что проговорился. Знакомый рыбак у него действительно был, но он жил в селе на дальнем конце озера, у черта на куличках, а знакомство шапочное. Так что Имре не был уверен, что встреча принесет обоюдную радость, хотя рыбак на колени становился, приглашая в гости. А если совсем откровенно, случилось это в хорошем подпитии на грандиозной сельской вечеринке, на которую Имре попал в качестве гостя.

Такие праздники обычно устраиваются в конце лета. Несколько дней народ готовится к ним, сносит на какую-нибудь усадьбу муку, масло, яйца, творог. Из каждого дома приносят по утке или по курице. Зарезают пару свиней, бычка на колбасу. Ставят тесто на пироги в нескольких домах… Короче, азарт приготовления распространяется на всю округу. Радость ожидания нарастает, как тесто на опаре. Вот Имре и оказался на таком празднике по приглашению приятеля. В горной деревушке, среди гор, зеленых лесов и лугов он забыл о времени, о том, что обещал родителям вернуться на следующий день, а явился… Эх, лучше не вспоминать этот бесшабашный праздник, где появилось столько друзей. И каждый не хотел его отпускать, каждый тянул в свою сторону: новое лицо всегда интересно, а Имре тогда оказался в таком ударе, столько шутил, плясал, трепался, что показался, наверное, знаменитым артистом, случайно забредшим на разрывающий душу звук скрипки. Если честно, Имре и в парне на телеге пытался разглядеть черты одного из тех, кто вместе со всеми веселился на том празднике. Но разве разглядишь, если прошло года два-три… А в веселье и в работе любой человек – что земля и небо.

Пока любовались красотами местности, обсуждали, откуда лучше рыбачить, Габор, никого не предупредив, разбежался и тяжелым снарядом вошел в воду. Он долго не появлялся на поверхности, вселяя волнение в женские сердца. Потом далеко от берега обнаружилась его фыркающая рыжая голова. Восторженно отдуваясь, саженками он стал разбивать стеклянную благодать озера.

– Во водичка! – показал он большой палец и, с вытянутыми вверх руками опустившись на дно, показал глубину. Вода едва скрывала его макушку.

– Ильди! Заходи скорей! Тут такая прелесть…

Ильдика, оказалось, совсем не умела плавать. Подобно заботливой утке, от которой уплыли высиженные ею утята, она суетилась вдоль кромки воды, порываясь оказаться рядом с Габором, входила по колено, готовая броситься вплавь, но вовремя спохватывалась и выскакивала на песок, оставляя в нем следы босых ног.

– Ильди, ну что же ты? – стоя по грудь в воде, ахал Габор. – Тут совсем мелко.

– Да, мелко! – жеманилась она. – Меня с ручками накроет.

– А я на что, Ильдика! – пытался убедить Габор. – Раз, два – и я научу тебя плавать.

Наконец, они подняли возню на мелководье и забыли обо всем на свете.

– Чего он в ней нашел? – с чисто женской непосредственностью заметила Марта, завидуя, что Ильдико оказывается столько внимания.

Ильдика и Имре показалась слишком манерной девицей, но осуждать никого не хотелось. Было состояние, когда хочется обнять каждого человека, когда каждый кажется родным и близким.

– Марта, а ты разве не будешь купаться? – Имре осторожно привлек ее за плечи.

Она не отстранялась. А он почувствовал, каким деревянным сделался его язык, и самая простая, элементарная фраза едва не застряла в глотке. Имре отступил на шаг и, не пробуя воду, бултыхнулся в нее, пугая стрекоз.

Через минуту он, сделав круг, выплыл на мель и, подчинясь распиравшему его чувству, продекламировал:

–  Принес я сердце. Делай с ним, что хочешь!..

Получилось так громко, что, словно аплодисменты, испуганно хлопая крыльями, из камыша взвились три утки и со свистом метнулись куда-то в сторону. А ведь сидели, никакого шума не боялись. Допекло.

Марта в восторге захлопала в ладоши:

– Вот кто по-настоящему способен оценить тебя! Читай еще, читай!..

Он пропустил ее шутку мимо ушей, осыпав Марту серебром брызг из-под ладони. Она притворно вскрикнула и, погрузившись в воду по грудь, поплыла, как утка.

А еще Имре помнил, как они рыбачили удочками, как у Ильдико сорвалась какая-то огромная рыба и ушла вместе с крючком и концом лески. Они после целый вечер обсуждали, сколько в рыбине было килограммов.

Наловили на добрую уху. Запалили костер, и, когда он разгорелся и пламя выпрямилось, играя, неожиданно теплая летняя тьма обступила их. Ужинали уже при свете костра и звезд.

…Имре проснулся от жуткого грома и полыхания молнии. Рядом храпел Габор. Палатка будто взлетала, объятая иссиня-белым сияньем, и мгновенно проваливалась во тьму. В наступавшей тишине слышен был ликующий стук ливня по брезенту и оглашенный храп Габора.

– Ой, мальчики! Мы, кажется, промокли! – раздался женский писк у входа в палатку, – Мы к вам!..

Имре дернул за руку Габора, включил фонарик, уступая девушкам место рядом с собой.

– Ох, зачем я поехала? – запричитала Ильдика.

– Откуда такая туча? Ты же говорил, не будет дождя… – накинулась Марта. – Одуванчики, одуванчики не закрываются… И местный мужик – тоже мне, специалист… Я видела, как он зевал. Еще тогда подумала – к дождю. Только никому не сказала.

Совсем рядом, с ослепительной вспышкой, будто взорвалась бомба. Трах-тах-тах! – под жуткий женский визг.

Обе девушки повалились на Имре, видя в нем единственную свою защиту. Какая-то неизъяснимая дрожь пронзила его от близости Марты. Он ощутил сразу ее всю, от головы до кончиков ног, прижал, мокрую, трясущуюся от страха и нежности.

– А мне? – хриплым просящим голосом, будто и не спал, проговорил Габор, прижимая к себе Ильдико.

* * *

…А еще? Что было еще? Было ослепительное утро в мириадах дождевых капель на траве, на листве, на палатках. Было теплое, словно извиняющееся за причиненные ночные неудобства солнце. Было черное мокрое пятно от вчерашнего костра и – снова купанье в чистой и тяжелой, как некий драгоценный слиток, воде. Пар шел от палаток, от травы, от высыхающей одежды.

Почему все проходит?..

Они с неохотой тащились к станции. Страх опоздать на поезд подгонял их, мешал вдоволь посмеяться над собой, какими были во время ночной грозы. Но над всем этим Имре невыносимо сладко сжимало сердце ощущение близости сильного тела продрогшей Марты, ее невозможные губы и тот жар, который заставлял их забыть об ослепительных сполохах и разрывающем треске и грохоте небесных стихий.

Забавными казались сейчас узкие, в размер ширины тележного колеса, светлые лужицы, как смешное напоминание о проутюжившей землю ночной грозе. Юркие паучки-водомерки, как мальчишки на коньках по льду, уже скользили по прозрачной поверхности, как ни в чем не бывало. Птичьим звоном, свистом и щебетом была заполнена округа. Но странно, она не нарушала девственную тишину, простирающуюся до едва заметных горных очертаний у горизонта. Тишина царила такая, что еще издали стал слышен певучий скрип той самой телеги, которая встретилась вчера, а спокойный голос возницы, понукавший лошадь, раздавался будто совсем рядом. Парень сидел в той же позе, что и вчера, свесив ноги в растоптанных башмаках, и левой рукой изредка подергивал вожжи.

– Низко кланяемся! – не без ехидцы встретила его Марта, – как вы говорили, так и вышло.

– И слава Богу, – ничуть не смутясь, для всех вместе отозвался парень. – Хорошо наозоровались? – и пропекшееся солнцем лицо его едва заметно оживилось, вгоняя в краску жеманную Ильдико.

– Ладно, мужик, чапай, куда чапал, – заворчал Габор, подпуская нотки угрозы в свой голос.

– У такого мужика не напьешься молока! – вдруг озорно пропела Марта и, притопнув ногой, помахала вознице ручкой.

На полустанке в ожидании пригородного поезда стояла та же самая коза с вылупленными глазами. И когда поезд подошел и ребята, торопясь, грузились в вагон, коза все-таки выбрала момент, изловчилась и с разбегу поддала под зад вначале охнувшей, потом завизжавшей Ильдико. Габор запоздало кинулся на козу, но она так угрожающе выставила рога, что Габор смутился и счел за благо подняться на площадку. Тем более, что в тот момент, как сигнал к отправлению, раздалось от железнодорожного помещения певучее:

– Миленькая! Ты что ж опять за свое!.. Я тебе покажу!

* * *

Боже, как давно это было! Еще политики на куски рвали Польшу, еще о Второй мировой не помышлял ни один обыватель Венгрии, а пахарь по весне пахал парную от тепла землю и в душе радовался будущему урожаю.

В голове Имре остался тот давний разговор с Мартой. Они забежали от дождя в тихое кафе на краю улицы. Взяли по чашечке черного кофе и, вкушая крошечными глотками, смотрели в окно, как прохожие разбегались от летнего очистительного дождя, как вода пузырилась, с клекотом выбиваясь из водосточных труб, чтобы тут же исчезнуть под решеткой городской канализации. А по тротуару, на виду всей улицы, шла молодая пара и смеялась, держась за руки, смеялась навстречу секущему их дождю. Промокшая насквозь одежда обрисовала их ладные фигуры, вылепила грудь и бедра девушки, сбила ей прическу.

Люди, прячущиеся под козырьком кафе, показывали на них руками и тоже смеялись, завидовали их молодости.

– А мы с тобой спрятались! – с сожалением произнес Имре. – Ты заметила, что мы можем с тобой молчать?

– Но нам же не скучно от этого? – то ли возразила, то ли подтвердила Марта. – Время все меняет. Ничего нет постоянного. Кстати, зачем ты хочешь быть летчиком?

– Зачем ты хочешь стать балериной? – переадресовал он ей вопрос.

– Я не хочу стать балериной, – неожиданно призналась она. – Если хочешь знать, я не выношу этих тощих девиц. Мне кажутся они выводком пищащих цыплят.

– Из которых вырастают затем куры… – не удержался Имре.

– Как хочешь думай. Я не такая. Я знаешь, кем буду?..

Перед окном кафе поскользнулся и едва не грохнулся вылетевший под дождь паренек.

– …Нет, пока я не скажу, кем буду. А ты зачем хочешь стать летчиком? – она хитро посмотрела на него тем слегка насмешливым взглядом, который так ему в ней нравился.

– Ты видела парашютистов в небе?

– Ага!

– Красиво?

– Как на картинке. И ты из-за этого хочешь стать летчиком?

– Ты знаешь, как там себя чувствуешь, – он показал глазами вверх, – когда камнем летишь вниз? И сам себе кажешься камнем, у которого свист в ушах.

– Камнем с ушами, – рассмеялась она, гася пафос.

– Да вот, представь себе, камнем с ушами, который сейчас вонзится в землю. И все, и – точка. Тьма! И вдруг тебя кто-то встряхивает, над тобой раскрывается ослепительное солнце парашюта, а вокруг далеко-далеко…

– Насколько хватает глаз… – подыграла она ему.

– Да. Насколько хватает глаз, видно во все стороны, как живет и светится земля. Вот, когда летишь, ведешь самолет, иное впечатление. Особенно на наших тихоходных: будто на волах поле пашешь.

– Тебе разве приходилось и на волах поле пахать?

– Нет, это я так… А вот с земли смотреть: ты проносишься над крышами огромной птицей, и все замирают… Ты поняла?

– Я боюсь за тебя, – накрыла своей рукой его руку Марта.

– В смысле?..

– Вдруг однажды мне скажут, что ты разбился…

– Плюнь через левое плечо. Видела, сейчас парень пируэт совершил на мокром асфальте перед нашим окном? Он мог так шарахнуться… Так что никто не знает, где его последний полет. А ждать и предполагать – последнее дело.

– Я горжусь тобой, – сказала она просто.

– Я сам горжусь, – перевел он в шутку. – Тем более, что в этом мире больше некем гордиться, кроме как самими собой.

– Нет, правда. Когда я недавно увидела тебя после учебного полета прямо в летной форме, в шлеме, такого подтянутого и мужественного, я поняла, что ты – настоящий летчик.

– Что-то я не помню, чтобы в других кафе на тебя так действовала чашечка черного кофе, – засмеялся Имре. – Теперь мы будем только сюда ходить.

Он понимал, что разговор был результатом каких-то минутных настроений. Отстраненные стеной дождя и толпой прячущихся от него, они остались наедине друг с другом, когда хочется подвести какие-то итоги личной жизни, заглянуть в будущее. Но минута откровения кончилась вместе с дождем. Солнце внезапно залило улицу, крытую булыжником, сверкая во всем, в чем только можно. Прячущиеся от ливня посетители хлынули наружу, и в опустевшем кафе сделалось так неуютно, что Имре с Мартой поспешили убраться на залитую солнцем улицу.

– Теперь пойдем в другое кафе? – спросил он.

– Нет уж! Я и так тебе многое сказала. К тому же торчать под крышей, когда на улице столько солнца… Смотри, туча совсем ушла. Она еще клубится там вон, далеко, будто извиняясь, что больше не может оставаться над городом. Она похожа на коровье вымя, полное молока. Невидимая добрая корова-природа несет ее важно, с ощущением своей огромной значимости. Правда?

– Ты сама придумала или вычитала?

– Сама! – засияла Марта, беря его под руку и едва заметно прижимаясь к нему.

* * *

Известие о нападении Гитлера на Россию всколыхнуло весь мир. Будто ледяным ветром обдало каждого человека. Но от холода можно спрятаться, а от событий никакой стеной не отгородишься. Неминуемой стала разлука в ближайшее время для Имре с Мартой. И хотя каждый из них не хотел говорить об этом, настроение в карман не спрячешь. Да и для встреч времени стало меньше в последние месяцы. Встречались урывками, на час-полтора, шатались по улицам, забегали в кафе. Посидеть, поболтать. Часто предметом разговора становились общие знакомые, Габор с Ильдикой, случайные встречи с ними. Габор стал обходиться без посредничества. Уже сама Ильдика не отпускала его ни на час, даже, кажется, ревновала. А теперь, когда его в любой момент могли забрать в армию, совсем извелась.

Имре как-то рассказал Марте, как он познакомился с Габором. Марта каталась со смеху.

– Он, значит, хотел тебя уничтожить на месте? Чтобы косточек твоих не нашли… – хохотала она. – Может, он сразу заревновал тебя к ней? Нет, представил, что вы с Ильдикой разыграли сцену: договорились встретиться, а Габор сам проводил ее к месту встречи… О Донжуан, ты и вправду мог это подстроить, судя по тому, как ты со мной познакомился…

Имре не видел ничего смешного в ее всевозможных домыслах, но ему почему-то все равно была интересна изобретательность Марты, ее живой ум, находчивость. Это она, оказалось, высмотрела его у входа, когда они с Габором пришли на юбилейный вечер. Поняв, что они оба без пригласительных билетов, подговорила подружек, чтобы они скопом бросились к дежурным с криком: «К нам! К нам!»

– Ты вот летаешь! В небо заберешься, перед тобой земля, как на ладони… А я всегда в городе, в городе, в городе… Скоро забуду, как лес выглядит, как закат, как ветер пахнет лугами и полем, – пожаловалась она однажды.

– Ах, Марта, что же ты молчала? Я бы тебя взял в самолет и выбросил с парашютом над самыми Карпатами. И ты бы полетела над ними белоснежной орлицей. Орлицы бывают белоснежными?.. – рассмеялся он. – А если всерьез, есть такой городок Надьмарош, недалеко от Будапешта. Домишки, как горох, на склоне горы рассыпаны. Точнее – как игрушки, рассыпанные ребятишками. Там, через Дунай, на высокой горе есть потрясающий старинный королевский замок. Он сложен из пяти-, шести– и семигранных камней…

– Да откуда ты все это знаешь?

– Видел!

– А что ты там делал?

– Пу-те-шест-во-вал… Должен же я свою страну знать? Это так же, как свой родной дом: не на одной же кухне сидеть, можно и чердаком поинтересоваться… Какой там закат, с ума сойти можно от этого зрелища. До конца жизни не забудешь…

– А далеко этот замок от Будапешта?

– Нет! Всего каких-то часов десять ходьбы, если ветер будет в спину подталкивать.

– Ах-ха-ха! – заливалась Марта. – Стоп! Ты зачем мне об этом рассказываешь?

– Чтобы съездить туда, посмотреть на замок, побродить. Но, главное, увидеть этот солнечный закат, послушать скрипку и контрабас, посмотреть, как там танцуют и как умеют веселиться…

Они стояли в сквере. Свежая листва дышала молодостью и надеждой. Солнце косо просвечивало верхушки кустов, и не смолкали птицы, прыгали на тропинке, совсем не обращая внимания на людей.

Марта вдруг посерьезнела, отстранилась:

– Забыл, что происходит? Война, – она глянула ему прямо в глаза. – И твои слова о женитьбе так и останутся словами.

Она произнесла это с нотками шутки, но на самом деле за ними чувствовалась глубокая горечь несбывшейся мечты. Он и вправду тогда еще, в первый день весны, когда крупный снег, вопреки календарю, облепил весь город, шепнул ей: «Вот такой же белизны будет твое свадебное платье. Ты будешь моей женой?»

Она в тот раз промолчала, будто что-то прикидывая в уме, сделала вид, что не расслышала, постаралась перевести разговор. Имре не стал настаивать, понимая, что прежде всего надо предупредить родителей, познакомить с невестой, дать им возможность привыкнуть к мысли о его женитьбе. Ему казалось, Марта забыла те шепотом произнесенные слова. Нет, оказывается, помнила все, до мельчайших деталей. Помнила крупные хлопья снега, помнила, как снежинка, растаяв, затекла на грудь, уколола ледяным холодом, а ей вдруг стало весело и радостно, словно это не снег падал, а ослепительные цветы облетающих вишен.

Помнила. Думала, значит. Надо было объявить родителям. Еще вчера это было бы нормально, но сейчас на пороге война. Какая женитьба? Время собирать вещи и отправляться на фронт.

– Марта, родителям сейчас не до нас, а нам – не до них. Не будем забивать им головы, давай обвенчаемся тайно. Согласна? Поставим всех перед фактом. Пусть что угодно о нас думают, но будем вместе. И никакие бури не разлучат нас. Ты будешь моя…

Он еще что-то говорил и говорил ей, боясь, что она не согласится, скажет: «Лучше я буду ждать тебя, война будет короткой», и прочее, и прочее. Но Марта прижалась к нему головой, нежно обхватила его шею руками:

– Я всегда знала, какой ты умный. Но как мы это сделаем? Ты украдешь меня? Только обязательно темной ночью. Я буду кричать. Ты закроешь мне рот поцелуем. Вот так! – она встала на цыпочки и впилась в его губы.

На минуту он отключился и, если бы не показавшийся в отдалении прохожий, наверное, совсем бы забыл о собственном предложении. Но Марта, оторвавшись, спросила как ни в чем не бывало:

– Так ты это сделаешь?

– Ну, ты и целуешь! Как из штопора вышел!.. Послушай, у меня есть знакомый… Мы найдем, кто нас обвенчает… Ты хочешь?

– Ага! – сощурилась она лукаво и снова хотела впиться ему в губы, но два пацаненка выскочили откуда-то из кустов и, издавая победные крики, как воробьи, прошмыгнули мимо, не обратив ни малейшего внимания на взрослых.

– Всему свое время… – философски заметил Имре.

И они весело рассмеялись, глядя вслед беспечным ребятишкам.

* * *

В действительности дело с венчанием оказалось гораздо прозаичнее. Не было темной, как вороново крыло, ночи, не было тайной кражи невесты с выстрелами и погоней. Был простой летний день, наполненный волнением и суматохой, всяческими торжественными приготовлениями, опять же втайне от родителей. И был знакомый – длинный тощий малый с длинными редкими волосами, длинным серым лицом и навеки печальным взглядом.

– Я обо всем договорился… – убеждал он и складывал перед собой руки ладошка к ладошке, словно собирался молиться.

Эту фразу он еще раз пять повторял одним и тем же занудным голосом, хотя ни Имре, ни Марта от переживаемого волнения ни о чем не спрашивали.

Над складненьким храмом кружились вороны, у запертой на замок большой двери в тощей траве копались сизые голуби и прыгали вездесущие воробьи.

– Ждите. Я обо всем договорился, – еще раз заверил знакомый и удалился за священнослужителем.

Тощий малый вернулся, когда Имре уже хотел сам броситься искать его. Вернулся один, с печально сложенными ладошка к ладошке руками. Во взгляде недоумение:

– Я же обо всем договорился…

– Ну, и где он? – нетерпеливо спросил Имре.

– В постели. Болен…

– Как – болен? И что, он не может даже подняться?

– Не может.

– Веди нас к нему! – в отчаянье закричал Имре и, схватив знакомого за рукав, потащил обратно.

Служитель храма лежал: глаза – к потолку, на лбу – мокрое полотенце.

Увидев Имре в сопровождении знакомого, он еще больше закатил глаза и, казалось, пытался умереть.

– Грех, сын мой… – выдавил он из себя наконец и попытался перекреститься.

– Что – грех? – едва сдерживаясь, переспросил Имре.

– Грех без благословения родителей…

– Я вам другого найду, – рядом мямлил знакомый. – Я же обо всем договорился…

Но чему быть, того не миновать.

А на следующий день Имре уже отправлялся к месту дислокации.

* * *

Паровоз, словно из последних сил, дотянул до станции и замер, попыхивая. Как выдохшийся трубокур, который поднимался по лестнице, не выпуская трубки изо рта. За паровозом – весь воинский эшелон. Сделалось неожиданно тихо. Казалось, слышно стало, как уныло тянулись низкие сизые облака, не смея больше проливаться на и без того насыщенную влагой землю. И в этой тишине вначале послышался тяжелый удушливый топот бегущего из последних сил человека и тут же – истошный душераздирающий женский крик: