Текст книги "Далекое имя твое..."

Автор книги: Наталия Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Наталия Никитина
Далекое имя твое…

Всем советским и венгерским солдатам, офицерам и генералам, сложившим свои головы в боях и сражениях Второй мировой войны посвящается.

Ястреб, лениво кружась в безоблачном небе, похоже, охранял тишину безлюдной городской окраины. Предвечернее солнце умиротворенно любовалось им, пока он, как бы нехотя шевельнув послушными крыльями, не отвалил в сторону и не исчез из поля зрения. Сухая тропинка казалась теплой. Она словно бы испытывала удовольствие от легких шагов Имре. Наконец-то он посетил дальних родственников, вроде бы отдал давний долг, и теперь, довольный, возвращался в город.

В густых кустах возились, попискивали малые птахи, стрекотали цикады. Было отчего-то так радостно и здорово на душе, что хотелось петь. Это редко случалось с Имре по причине элементарного отсутствия слуха.

Какая-то корявая палка подвернулась, он схватил ее и, сделав два-три ловких выпада, как если бы она оказалась мечом, зашвырнул куда-то в глубину кустов. Еще и оглянулся: не увидел ли кто.

– Да пустите же меня! Вы ломаете мне пальцы! – донесся плачущий девичий голос.

Имре остановился. Хорошее настроение словно ледяным ветром сдуло. Глянул в сторону голоса. За поворотом, у кустов боярышника, рыжий рослый малый с ехидной улыбкой пытался удержать белокурую девицу. Та уже панически рвалась от него. Завидев Имре, она закричала еще громче в расчете на помощь.

Имре не раз приходилось вмешиваться в подобные конфликты. Уже и зарок давал не совать нос, куда не просят. Не сдерживался. А подобные сцены будто кто нарочно подсовывал.

Однажды из гостей возвращался. Простился с приятелями; в переулке возле дома – какая-то борьба. Тьма вокруг, ничего не видно. По бормотанию понял: цыгане, женщина со своим мужем. Кто кого куда тащит – не разберешь. Имре хотел мимо пройти, как, видел, многие делают. Вдруг крик услышал: «Нож убери, убери нож!..»

Ну, совсем плохи дела, если парень – с ножом на жену. Сейчас полоснет, а протрезвеет – локти кусать будет.

Решил нож отобрать, а там – кувыркайтесь, как хотите.

Ну, и полез! Схватился с малым: «Отдай нож, чудак! И проваливай».

А у того и вправду нож в кулаке, вовсю размахивает. Имре схватился с ним и женщину просит:

– Помогите нож отнять!..

А та то «Караул!» кричала, а вдруг против Имре повернула. Тьфу ты, дьявол!

Тут прохожий, видный такой. Имре оторвался от пьяного – к этому прохожему:

– Нож у пьяного. Женщину грозится порезать. Давайте отнимем…

Потом-то Имре понял свое дурацкое положение и как он в это положение попал, но что толку? Прохожий, конечно, прошмыгнул, как крыса. Во тьме исчез. А Имре, появись полицейские, попал бы в историю. Пришлось самому спасаться от веселой парочки.

С тех пор – все, решил! Ни в какую историю меня на аркане не затащишь. И вот – на тебе! Такой день, такое настроение…

– Слушай, брат, оставь ее в покое, – стараясь, по возможности, не затрагивать самолюбие парня, остановился Имре. А у самого внутри что-то защемило неприятно: опять ввязался, словно ботинком в лужу попал.

– Малый, зажмурься покрепче и проходи. Тебя мамочка дома ждет.

Ну, это он напрасно, конечно. Хоть и покрупнее Имре и даже, может, постарше. Но Имре же тебя никак не хотел обидеть. Это ты сам с девчонкой связался и думаешь, тебе все можно, пока вокруг ни души.

– Сожалею, ваше благородие, но вам придется прервать свое варварское занятие, – еще полушутя заметил Имре, надеясь, что у парня хватит юмора оценить ситуацию и закончить дело миром. «Тем более, – догадался Имре, – не убивать же он собирается эту востроносенькую бабочку, которая неизвестно как залетела сюда. Одна бы, пожалуй, ни за что здесь не оказалась».

– Чего, чего?.. Повтори, что ты сказал…

Рыжий мгновенно отцепился от своей жертвы и переключился на Имре. Это уж совсем ни к чему…

Несостоявшаяся жертва меж тем вспорхнула напуганной птичкой и, не обременяя себя желаньем оставаться свидетельницей назревавшего скандала, побежала по тропинке к высившимся домам пригорода. Только задком завихляла.

– Ну, все. Конфликт исчерпан, – усмехнулся Имре.

– Ни хре-ена! – процедил рыжий. – Теперь ты не уйдешь отсюда. Понял?

Имре пожалел, что зашвырнул палку. «А если еще нож у него, дело совсем худо».

– Послушай! Шел бы ты, парень… – перестал иронизировать Имре.

Но тот вцепился в новую курточку Имре: отдирать будешь, куртку порвешь. Досадно было вернуться домой в изодранной. А дело шло к тому. Рыжий напрягся со злорадной улыбочкой.

– Брат, иди домой, – умиротворяюще произнес Имре. – Сам видишь, что неправ.

– Что-о?

– Ничего…

Для рыжего слова Имре, как керосин в костер. Принял его за мешок с картошкой.

– Иди домой, малый! Вижу, что сильный, – рассердился Имре.

– Ничего ты еще не видишь…

– Вижу, вижу, отцепись же!

Но тот будто не слышал. Глазищи вытаращил и вправду задушить готов.

– Ах, так!?

Имре перехватил его руку и сделал ложный выпад.

– Ой! – вскрикнул парень, – пусти!

– Ну, что? На колени поставить? Иди к чертям! – оттолкнул Имре, отряхиваясь и поправляя ворот куртки.

– Ты мне чуть руку не сломал. Ты что? – конфузливо заныл малый.

И злорадная улыбочка сразу куда-то исчезла, и голос вроде нормальным сделался. Человек – человеком. Будто воздух спустился из резинового шарика.

– Ну, все? – на всякий случай спросил Имре.

– Конечно, если ты всякие там приемы знаешь.

– А если бы не знал?

– Ну, если бы не знал… – не нашелся, что ответить рыжий. – Мало ли, кто не в свои сани лезет? Может, ты сам с ней хотел познакомиться.

– Это с какого же бодуна? Иду, никого не трогаю, как говорится. И вдруг – крик. Гляжу, ты ей руки выкручиваешь. Ты бы что на моем месте сделал? Вот скажи? Сделал бы вид, что не заметил?

– Да что я мог с ней сделать? – рыжий был в замешательстве. – Что мог сделать, ты ж не знаешь, как я к ней отношусь. Я, может, сам за нее… Эх!..

– Ладно, давай познакомимся, – протянул руку Имре, радуясь, что дело миром закончилось.

– Габор, – выдавил рыжий. – Я ей все сразу сказал, а она, подумаешь, – будущая балерина… С простым работягой ей неудобно. Сразу начала говорить, что ей некогда со мной встречаться. А что, если у меня на руках больная мать да трое сестер. Разве я виноват, что отец – не управляющий банком, а простой аптекарь, и то не живет с нами. Я же честно признался, что не богач какой-нибудь. Вот у меня приятель говорит: чего ты им всем свою биографию выкладываешь? Они от твоей биографии – как воробьи от кошки. Ты, говорит, с меня пример бери. Я, как начну им про себя расписывать, что и в кино начинаю сниматься, и папаша коммерсант, и мама знаменитая актриса, девицы только рты раскрывают. Они – как мошкара вокруг него. Когда-то правду узнают…

– Что, тоже – простой рабочий?

– Конечно! – как-то торжественно воскликнул Габор. – Такой же, как я, простой плиточник. Так же в богатых домах по полу на коленях елозит. Что ж этого стесняться? Я ж не ворую. Это кто ворует, пусть стыдятся…

Они уже шли рядом по той самой тропинке к городу и разговаривали, будто сто лет знали друг друга. Имре помнил еще вытаращенные глаза Габора и готовность растоптать его. И Бог знает, что могло случиться, если бы Имре оказался слабее. Чем больше Габор рассказывал о себе, тем понятнее становился Имре его характер. В общем-то, он был простодушным, простым парнем.

Имре стало жаль Габора, как подобранного котенка. Конечно, всех не пережалеешь. Тем более что какой-нибудь час назад этот котенок пытался вцепиться в тебя и разорвать на части. И девчонка эта еще не смогла разглядеть в нем хорошего человека. Впрочем, кто знает, что нужно этим девчонкам.

Они пересекли железнодорожное полотно, пошли вдоль шоссе. Все так же безмятежно светило солнце, клонясь к западу. Лишь в той стороне, где виделся город, откуда-то собрались легкие неподвижные облака.

– Ну, пока, – дружески протянул руку Имре, – может, еще увидимся. На одной земле живем.

* * *

Увидеться действительно довелось, и очень скоро…

Имре выбрал уютное местечко для купанья. С трех сторон зеленые занавеси кустарника, в котором возится, посвистывает, шебуршит птичья мелкота. Нетоптаная курчавая травка с белыми и желтыми брызгами коротких цветочков. Пчелы и шмели то и дело прикладываются к ним, деловито перелетая с одного места на другое. А по уклону пологого берега до самой воды светится мелкий песок с перламутровой россыпью ракушек.

Солнце играло в реке, лаская разнежившееся течение. Но еще необыкновеннее казалась простиравшаяся даль, подернутая акварелью тумана, сквозь который, однако, просвечивался поясок леса.

Пахло влагой, водорослями и соснами. Окунувшись в прохладной воде, Имре долго сидел на берегу, вглядываясь в даль, и не мог оторваться. Какие-то ленивые разнеженные мысли перетекали из одного в другое. Слегка пообсохнув и почувствовав тепло солнца, Имре достал из сумки наполовину прочитанную книгу. Не читалось. Он лег на живот, подставив солнцу уже коричневую спину, и уткнулся лицом в траву, ощущая ее дурманный аромат, растворяясь в солнце и прелести лета.

Не сразу почувствовал, как чья-то тень легла на него, заслонив солнце. Повернул голову. Двое парней, снисходительно усмехаясь, встали над ним:

– А мы думаем, кто это расположился на нашем месте…

– Размещайтесь, ребята, – миролюбиво пригласил Имре, – тут на целый полк места хватит.

– А нам чужих не надо, – лениво сказал низкорослый.

Был он в темной майке, пестрых шароварах и в ботинках на босу ногу. При каждом слове косился на приятеля, ожидая одобрения. Приятель на голову выше его, одет поприличнее, но в глазах – самодовольство. Видать, по кружке пива где-то врезали, прежде чем появиться на речке. Хотелось прицепиться к кому-нибудь.

– Ну, чего? Мы не ясно толкуем? Перебирайся сюда, – кому-то крикнул он в сторону, за кусты, – надо очистить площадь…

– А чем тут плохо? – послышался голос. – Все равно сейчас пойдем на полянку, в мяч поиграем.

Голос показался знакомым.

– Это не Габор там? – с интересом спросил Имре.

– Габор. А ты его знаешь? – настороженно отозвался высокий. – Эй, Габор, тут твои знакомые.

– О, кого я вижу! – воскликнул Габор, показываясь из-за кустов в одних плавках. – Да это же дружбан мой, парни! Знакомьтесь…

Ребята стали смущенно протягивать Имре руки для пожатия. Неловко им было от явной агрессивности.

– Уже искупался? – спросил Габор. – А я, не поверишь, хотел тебя искать по городу. Мы ж не договорились в прошлый раз встретиться. Да, хотел искать, извини.

– Что случилось?

– Да ничего не случилось. Хотел я тебя попросить… – он покосился на своих ребят: – Идите, ребята, купайтесь, нам поговорить надо…

Те, как по команде, скинули с себя нехитрую одежду и, явно довольные, с гиканьем ринулись в ослепительно сверкавшую воду.

– Мне при них неудобно. Тем более, что не друзья, просто знакомые парни, – отгораживался Габор. – А дело деликатное. Ты мне поможешь? – присел он на траву рядом.

Габор тянул, мялся, не знал, с чего начать.

– Деньги нужны? – решил опередить Имре.

– Нет, нет! Что ты! Я сам тебе денег могу дать.

Заинтригованный, Имре отложил книгу, посмотрел внимательно на Габора.

– Ты помнишь ту девчонку, из-за которой мы с тобой чуть не сцепились?..

– Ну, это ты с ней, а я-то что?

– Ладно! Я думал, убежала и убежала, к другой подклеюсь. Добра-то! На каждом углу. Понимаешь, не получается.

– Разучился? – засмеялся Имре.

– Нет, ты не понял. С тремя успел познакомиться, да все не то. Чувствую, и эти девчонки хорошие, но та из ума не идет, как кость в горле.

Габору хотелось выложить все, что накипело, чем намучился. Наконец-то нашел человека, который, чувствовалось, понимает его.

– И что же ты от меня хочешь? – охладил его Имре. – Ты же меня убить собирался, а теперь передо мной исповедуешься. Чем я тебе могу помочь?

Габор замолчал в замешательстве. Он смотрел на Имре круглыми глазами: действительно, какого черта ему привиделось, что этот малознакомый парень вернет ему легкокрылую стрекозу, за которую сам вступался. И все-таки интуиция подсказывала Габору: больше никто не сможет сделать этого, кроме Имре.

– Ты знаешь, она из балетного. Кто я и кто она. А ты вон книжки читаешь, – высказал первое, что пришло на ум. – Она тоже книжки любит. Как начнет трещать, я слушать не успеваю. Стою перед ней сапог сапогом. Нет, правда…

Овод зло пронесся над ними, сделал круг и мгновенно скрылся.

– Жаркий сегодня день будет. Смотри, смотри! – Имре прервал Габора.

В чистейшем просторе неба, добравшись до верхней точки, кажется, замер учебный самолет. А из него один за другим стали выпадать черные капли, летящие к земле. И вот над самой нижней уже раскрылся ослепительный белый купол, за ним – другой, третий…

Имре, забыв обо всем, смотрел на чудесное представление. Ему не верилось, что под этими куполами – живые люди, может, такие же, как он, или чуть постарше.

– Во дают! – восхищенно покачал он головой, следя, как они там вдали, на зелени луга, один за другим начали приземляться, быстро гася купола парашютов.

И снова праздник превратился в будничный день. А учебный самолет меж тем, резко нырнув, уже где-то за лесом шел на посадку.

– Ух ты, красота! – выдохнул Имре, словно приглашая Габора в свидетели.

Габора же мучили свои проблемы.

– Ну, так как?

– Что «как»?

– Она меня за шпану принимает. А у меня к ней все серьезно. Но как я теперь к ней подойду после того, что случилось?

– Да, Габи, хреновенькие наши дела, – сочувственно изрек Имре.

Во время учебы в гимназии он имел счастье втюриться в одну смешливую девчушку. Записки писал ей, свет белый перед ним померк. А она Имре в упор не видела. Вот, коза! Помнил Имре, как измотала его эта страсть.

После летних каникул куда что делось. Встретил любовь свою, посмотрел на нее, как на пустое место. И из-за этой вот я мучился? До сих пор не знал Имре, что лучше: страдать, изнывать душой, мечтать или ощущать пустоту внутри.

Имре не стал читать Габору проповеди. Хоть в этом Габор не ошибся. Имре искренне захотел помочь парню. Но как? Если она его не любит, чувства не пришьешь, как карман к брюкам. Влюбленному же объяснять бесполезно. Все-то ему кажется, что положение можно исправить. Забор – не забор, яма – не яма, через любую пропасть перепрыгнет и жив останется. Имре рассуждал хладнокровно, словно имел огромный опыт.

Это по какие же ослиные уши надо было влюбиться в ту пучеглазенькую красавицу, если он собирался бегать по городу, чтобы случайно найти Имре, и свято надеялся, что только Имре и поможет склеить треснувшую чашку их отношений? В нормальном состоянии никакому человеку такое не придет на ум. Это уж точно.

– Ну, и что ж ты предлагаешь? – хотел отбояриться от непонятной роли Имре.

Он был уверен, что Габору ничего путного не придет в его рыжую башку. Спугнул птичку, птичка улетела.

Но Имре ошибся. Он забыл или не знал тогда, как изобретательны влюбленные.

– Знаешь, в воскресенье у них в училище отмечается юбилей, – выпалил Габор.

– И что?

– Давай сходим. Она там обязательно будет.

Имре едва не расхохотался:

– Как же ты представляешь наше появление? Она знает, что мы едва не угробили друг друга. На том месте представляет горы трупов и море крови. Уже ждет повестки из полиции как единственная свидетельница. И вдруг – мы, обнявшись, являемся перед ней: «Здравствуй…» Как ее зовут-то? Ильдика?.. «Здравствуй, дорогая Ильди. Битва не состоялась по причине того, что Габи раздумал, и ему пришла мысль вернуть тебя, как единственную…»

– Ну, хватит, хватит! – отмахнулся Габор. – Я, кажется, не просил тебя издеваться. Не хочешь, не надо! Не ходи.

Но Имре уже стало интересно, что может получиться у этого неповоротливого битюга и легкокрылой стрекозы Ильдики.

– Почему же? Я с удовольствием!

– Правда? – загорелись глаза у Габора. – Тогда давай встретимся в воскресенье, за час до начала.

– А у тебя и пригласительные есть?

– Откуда? – огорчился Габор. – Но ты не пугайся. Придумаем что-нибудь.

* * *

«Это было, наверное, самое распрекрасное время», – размышлял сейчас Имре, глядя из окна двигавшегося на фронт состава. В чудовищную неизвестность. Железная дорога вырвалась из леса, заворачивая вправо. Стало видно и головные вагоны, заполненные личным составом, и тяжко чухающий паровоз, дым из трубы которого вместе с искрами пролетал мимо Имре, и куривших в тамбуре таких же, как он, молодых офицеров.

Разговаривать ни с кем не хотелось. Наговорились в первые часы поездки. Сейчас мысленно Имре был на этой обнаженной пустынной равнине с изредка мелькавшими развороченными постройками, полусожженными избами, перепаханными гусеницами танков и колесами орудий дорогами. Видать, нешуточные тут были бои.

Лишь однажды, перед невзрачной станцией, увидел Имре живое существо: девочку лет шести в дырявой кофтенке, в старушечьем платке, в длинной черной юбке; она безучастно смотрела на пыхтевший мимо нее воинский эшелон с военной техникой на открытых платформах, с пузатыми, с потеками горючего на боках цистернами, с воинскими вагонами во главе состава. Подобранной хворостиной девчушка искала что-то в траве.

– Вот, русская партизанка… – показал на нее проходивший за спиной худющий, как щепка, такой же, как Имре, лейтенант и противно хихикнул.

– Партизанка? – поддался на шутку Имре и, спохватясь, отмахнулся: – Да ну тебя. Щавель, небось, ищет или грибы.

– Партизан, партизан… У русских только так: из пеленок – сразу в партизаны… Сам слышал, старики рассказывали.

Тучи, похоже, нависли на всем протяжении пути. Березки то подбегали к железнодорожной насыпи, то отбегали, прячась за разлапистыми соснами, за кустами, которые Имре не успевал рассмотреть.

«Россия… Что же это за страна такая, если тут детей за партизан принимают? Это же довести надо людей до такого состояния».

Он отвернулся от окна, прикрыл глаза, вспоминая родную Венгрию. И тот далекий день, когда они с Габором отправились по торжественному случаю в балетный институт на праздник.

Габор собирался на этот вечер, как, наверное, не собираются на собственный юбилей. Имре не сразу узнал в подтянутом, выбритом, аккуратно причесанном парне, одетом с иголочки, рыжего увальня с насмешливой идиотской улыбочкой. Он и сам не в мятых брюках явился, но Габор, наверное, с утра готовился очаровать свою пассию и вымолить у нее прощенье.

– О, ты даже башмаки почистил! – пошутил Имре. – А я не стал: все равно ноги оттопчут, если мы туда попадем.

Он кивнул в сторону училища, куда веселыми стайками подходили празднично одетые девушки. Их было значительно больше, чем парней, что и вселяло надежду на отсутствие проблемы с проникновением в этот цветник.

Приглашения спрашивали в дверях два рослых парня. Оба в смокингах, у того и у другого галстук-бабочка подчеркивал особую торжественность обстановки. Габор даже нерешительно притормозил, прежде чем попытаться проникнуть внутрь, заробел и пропустил Имре, шепнув: «Давай, я за тобой…»

– Хорошо! – не поворачивая головы, ровным голосом ответил Имре и, напустив на себя независимый вид, хотел прошествовать мимо парней…

– Ваши билеты! – ревниво заслонили вход стражи цветника.

Чужих девчат они бы пустили и без приглашения. Но что касается незнакомых парней…

– Ах, да!.. – Имре, изображая отягощенного серьезными мыслями чиновника, сунул руку во внутренний карман пиджака, порылся в одном кармане, в другом, выразив на лице удивление, повернулся к Габору:

– Ты в какой пиджак их мне положил?

– В синий… – виновато откликнулся тот.

– А надо было? – он свысока укоризненно посмотрел на Габора.

– Простите, но мы не сможем пропустить вас на такое важное мероприятие, – непробиваемым щитом сдвинулись парни.

Имре, дипломатично поджав губы, хотел потребовать кого-нибудь из руководящего состава училища: «Играть, так играть до конца». Но играть не пришлось: из дверей сразу несколько девушек врезались в разговор, защебетали, заахали, оттесняя контролеров:

– Ой, мальчики, а мы вас ждем…

– Это наши, это наши!

– Мы им посылали приглашение. Проходите, проходите!

Сделалось шумно, будто куча воробьев на котов налетела. Парни растерялись, развели руками. А девицы уже исподтишка подталкивали Имре с Габором, чтобы проходили быстрее, пока те не пришли в себя.

– Девочки, милые! Вот спасибо. Иначе б нам никак не пробиться.

Девушки сразу посерьезнели, превращаясь в великосветских дам:

– Вы к кому? Думаете, мы вас за красивые глазки пустили?

Имре стало интересно: настоящие мастерицы сцены. Особенно чернявенькая, с глазами-сливами, с офигенной прической, над которой она провела, наверное, последние сутки.

– И у вас тоже нет молодого человека? – с веселой развязностью спросил Имре.

– Мм… – не разжимая рта, с неменьшей иронией замотала головой девушка и так непосредственно улыбнулась, что Имре забыл о цели своего появления здесь.

– Не отвлекайся, – напомнил Габор. – Девушки, а вы Ильдико, случайно, не знаете?

– Это беленькая такая? С выпученными глазами? – сорвалось у одной из девушек.

Соперниц они не жаловали. Хотя тут же спохватилась:

– Ну, не выпученные, а как бы несколько выделяются.

Получилось еще нелепее.

Но Габору не до тонкостей. Стал расспрашивать, в какой части зала она может находиться, и, получив ответ, сразу потащил Имре, не дав договорить с чернявенькой.

Имре не без улыбки вспоминал сейчас, как они отыскали Ильдико перед самым началом торжественного собрания. И та, разглядев их вдвоем, удивленно всплеснула ручками и, словно в изнеможении, упала в кресло. Причем, это вышло так непреднамеренно, что она сама испугалась далеко не торжественного жеста, который никак не соответствовал данной минуте: заиграли гимн. Зал встал и замер в предвкушении начала церемонии.

Имре и Габор успели приткнуться на крайних креслах самого отдаленного ряда. Габор в душе ликовал: прощен!

– Ну, доволен? – шепотом спросил Имре. – Теперь только не таскай ее в кусты. У нее нервы слабые.

После перечисления заслуг и достижений коллектива, более или менее внятных выступлений объявили перерыв, во время которого оркестр заиграл танцевальные мелодии. Народ ожил. Больше половины собравшихся бросились кружиться в вальсе. Тотчас просторное помещение превратилось в ромашковое поле в ветреную погоду. Девчонок оказалось больше, что не смущало их. Зато Имре, попытавшийся отыскать чернявенькую в подвижной шумной толпе, так и не сумел это сделать. После танго объявили дамский вальс. К Имре подскочила бойкая грудастая девица и увлекла его в середину танцующих. Она как-то по-хозяйски притянула его к себе и, не давая опомниться, стала завораживающим голосом рассказывать о традициях их учебного заведения. Имре было неинтересно, он смотрел по сторонам все с тою же целью: отыскать черноглазку.

– Чего вы крутитесь? – бесцеремонно встряхнула его напарница и недовольно наморщила узкий лобик.

Имре оторвал ее от пола и приподнял над танцующими:

– А так лучше?

– О! Опустите меня скорее! Какой вы сильный!..

Она как бы случайно на мгновенье оперлась грудью ему на лицо. Сквозь материю он ощутил возбужденно торчащий сосок. И мгновенно отреагировал его член. «Только этого недоставало!..» Хорошо, что оркестр замолчал. Сказав «спасибо», Имре поспешил скрыться в уставшей и довольной толпе.

Шебутное настроение на него нашло. Мельком увидел он счастливые глаза Габора и не менее счастливые – Ильдико. Даже подходить к ним не стал, чтобы не помешать. Им и вдвоем хорошо. Правду говорят: «Милые бранятся – только тешатся». Таким образом, сам собой образовался свободный отрезок времени: что хочешь, то и делай.

«Мне надо эту смешную девчонку найти, поболтаем от нечего делать». Но и она как в воду канула. Одну со спины за нее принял, тронул за локоток – не та оказалась, пришлось извиняться. Тут танцы закончились, концерт объявили. Имре слушал, слушал; сумасшедшая мысль пришла в голову, пошел за кулисы.

– Кто ведущий концерта?

Смугленькая девушка подошла, сделала внимательное личико.

– Слушаю вас. Что вы хотите, молодой человек?

– Могу выступить со стихами Йожефа Аттилы на вашем празднике. Отлично получится.

– А вы кто?

– Вы меня не знаете? – притворно возмутился Имре, ввергая девушку в краску. – Ладно, на первых порах прощаю. Я мастер художественного слова… Себя афишировать не стану. Все сделаю сам. Вы только объявите: «Мой подарок», Йожеф Аттила. Идет?

А куда ей было деваться, если в концерте только песенки да хореография. Художественное чтение оказалось в самую точку.

– «Мой подарок» – это про любовь?

– Разумеется! – Имре добродушно развел руками. Он хорошо знал наизусть из Йожефа Аттилы одно это стихотворение. Выучить другие просто не приходило в голову. А это когда-то поразило его своей оригинальностью. Да нет, никакой не оригинальностью, а отчаяньем покинутого человека. Вот чем.

Сотни глаз устремились на него, когда он вышел на середину сцены. Верхний свет приглушили, поэтому виделись только первые ряды. Честно говоря, Имре вызвался читать стихи, чтобы обратить на себя внимание этой чернявенькой. Хотел высмотреть ее со сцены, а тут, оказывается, полутемный зал. Ну и ладно.

–  Принес я сердце. Делай с ним, что хочешь, —прочитал он первую строчку.

Зал насторожился заинтересованно. И чтец незнакомый, и стихи не всем известные. Пухленькая, конечно, рисковала здорово. Но, видно, Имре чем-то сумел подкупить ее, взять за душу. И она не ошиблась. Уже вторая строчка заинтриговала зал:

–  Ведь ты не дорожишь им – знаю сам.

Имре сделал паузу, обвел темноту взглядом:

–  Ему не больно. Больно лишь рукам,

Уставшим ждать и звать тебя средь ночи.

Мысленно он произносил это чернявенькой. «Она слушает сейчас меня и видит меня, но где именно она в этом цветнике?»

–  Возьми его, —прочитал он с досадой и, спохватившись, приглушил голос. – Заставь забавой стать.

 
Стать мячиком, и губкой, и защитой.
Оно точь-в-точь тебе по ножке сшито
И блещет, туфлям лаковым под стать.
Бери, носи. Оно из доброй кожи.
Но об одном тебя прошу я все же:
Когда придет однажды день такой,
И треснет лак, когда никто на свете
Не сможет починить ботинки эти, —
Не шлепай в них по грязи городской.
 

Последние строчки он прочитал так, будто адресовал их всем женщинам мира, всем любимым, которые отвергли до смерти влюбленных в них мужчин.

Мгновенье тишины. Первое осмысление и – шквал аплодисментов.

Имре поскорее убрался со сцены, поняв, что не добился поставленной цели. Теперь еще сложнее будет найти ее, неловко рыскать по залу. После концерта уже начнут расходиться, и девчонка утечет с толпой. Авантюра не прошла.

Но у выхода она сама искала его глазами. Увидела, обрадованно кинулась, схватила за руку:

– Отпад!.. Это ты мне посвятил?

– Как ты догадалась?

– А мне подружка сказала: «Смотри, он на тебя смотрит».

– Ох, и внимательная у тебя подружка! – восхитился Имре, поразившись лукавству темноглазой. – Тебя звать-то как?

* * *

Так он познакомился с Мартой. Так и продолжали разговаривать друг с другом бесцеремонно, словно тысячу лет знали друг друга.

– Ну, куда пойдем? – взял он ее под руку.

Марта пожала плечами, как и в тот раз у входа, ни слова не сказав, только улыбнулась загадочно. Ну и улыбочка у нее! Всю жизнь только бы и улыбалась. Больше ничего бы и не делала. Она вообще-то довольно немногословна. С ней хорошо было идти и молчать. Покосишься в ее сторону – улыбается загадочно, как Джоконда. То ли она знала о волшебстве своей улыбки и специально ее в ход пускала, то ли это у них у всех так. С такими лучше не связываться: очарует, околдует, как в невидимую трясину утянет. Не случайно таких женщин зовут колдуньями.

Ни о чем таком в тот вечер Имре не думал. Она двумя руками обхватила его левую руку, прижалась, повисла почти:

– Еще стихи почитай!

Ему это не внапряг, как говорится. Пусть знает как он любит своих венгерских поэтов.

– А я ведь не собирался ни с кем знакомиться, – смеялся Имре, – просто развлекался, просто душа свободной была…

– А теперь как твоя душа? – спросила она значительно позже.

– Душа, как душа, – уклонился он от ответа, любуясь ее загадочной улыбкой.

– Ладно, бери свою душу и давай рванем куда-нибудь на природу, – предложила Марта.

Тут неизвестно откуда Габор объявился:

– Ребята, можно я с вами?

Марта с изумлением вытаращилась на него.

– А где же твоя Ильдика? – спросил Имре, не меньше изумляясь на Габора.

Тот беспомощно развел руками, будто ребенок, у которого улетел воздушный шарик.

– Она говорит: расскажи что-нибудь. А что я ей расскажу? Ну, говорит, если ты все молчишь, я и одна могу помолчать.

– И правильно! – поддержала Марта подругу. – Я бы на ее месте тоже ушла. Ты что, ребенок?

– Что же я ей буду, о своей работе рассказывать? Мне работа и так ночами снится: раствор, мастерок, плитки, чужие квартиры… Я с напарником работаю. Такой круглый мужик, усы, как у моржа. Все дочке на свадьбу набирает, одним молоком питается: деньги экономит. Золотая мечта – дочку замуж отдать. Сядет в перерыв, ноги раскорячит, глаза мечтательно заведет к потолку: «Знаешь, какую я ей свадьбу отгрохаю? Весь Будапешт танцевать будет».

А я думаю, пока на весь Будапешт наберет, дочь состарится, а сам так экономить привыкнет, что и о свадьбе забудет. Знаете, наверное, как к бедности привыкают… Только начни копейки считать…

– А говоришь, рассказывать не умеешь? – заметила Марта и улыбнулась своей загадочной улыбкой, которая так подкупила Имре.

– Дак это я с вами…

– А с ней что ж? Она не такая? – рассмеялся Имре. – Нет, Габор, не ценишь ты нас, поэтому растрепался.

Габор снова в растерянности пожал плечами. Огорчению его, чувствуется, не было предела. Сколько он голову ломал, как бы помириться с Ильдикой, какие надежды возлагал на юбилейный вечер, и вот – на тебе! Все прахом. Что за девчонка, эта Ильдика? Теперь, как за соломинку, уцепился Габор за Имре с Мартой. Но чем можно помочь?

– Ты знаешь, где она живет? – на всякий случай спросил Имре.

– Конечно, знаю! – воскликнул Габор, и глаза у него вспыхнули надеждой.

– Мы сейчас пойдем к ней под окно и втроем затянем романс, пока она не выйдет к нам и не помирится с тобой окончательно, – сказал Имре, – а ты кончай молчать, рассказывай ей о чем угодно: о работе, о своем толстом напарнике, о доме, о столбе телеграфном, о чем угодно… Ты же трепач, Габор. Ты заговоришь любую порядочную девушку. Ты разве забыл, что они только ушами и любят?

Габор шел и внимал советам с покорным видом. Зато Марта, похоже, обиделась.

– Бывают же счастливые люди!..

– Ты о ком, Марта?

– О ком? Об Ильдике.

– Чем же она счастливая?

– Такого парня встретить, – она посмотрела на Габора. – И в такие крепкие кулачки сразу его зажать, – она покачала головой. – Ну, куда он теперь от нее скроется? Нет, я так не смогу.

Она с сожалением вздохнула, ничуть не стесняясь своего признания и подстраиваясь под мужскую откровенность.