Текст книги "Где живут счастливые?"
Автор книги: Наталия Сухинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Наталия Евгеньевна Сухинина
ГДЕ ЖИВУТ СЧАСТЛИВЫЕ?
рассказы и очерки
Предисловие
ПРАВОСЛАВНОЕ ВИДЕНИЕ МИРА
Русские люди – православные. А кто не православный, в том русскость его становится сомнительной. Для многих это уже общее место со времён Достоевского. Но что значит – быть православным? Не с рождением же это даётся. Нет, Православию необходимо учиться, в Православии воспитываться. А как?
Разумеется, в церковь ходить: кто ставит себя вне храма, тот и вне веры неизбежно – кому Церковь не мать, тому Бог не отец. Это опять-таки давно стало бесспорным, хотя и не для всех, так что повторять и повторять несомненное время от времени полезно. Обязательно читать Священное Писание, проверяя себя святоотеческой мудростью, ибо своим разумением до таких ересей можно дочитаться, что лучше бы тех книг и в руки не брать. Надобно постигать вероучительные основы Православия, догматические истины. Нужно, наконец, стараться жить по заповедям, что весьма непросто.
Однако в следовании всему этому нас подстерегает опасность превращения необходимого во внешнее, формальное, не завладевающее всею полнотою нашего бытия. Можно стать начётчиком, гордецом-фарисеем – а от того мало пользы будет. Ведь фарисей был весьма благочестив, исполняя даже более требуемого, и тем не менее Самим Сыном Божиим был поставлен ниже грешника-мытаря.
Чтобы принять в себя истины Православия, потребно, помимо всего прочего, усвоить их через собственный жизненный опыт – тогда они станут не внешней догмой, но ориентирами на пути к спасению. Почему согрешили наши прародители? Потому что не имели опыта бытия вне Бога. Собственно, наказание их было великим благом, научением, промыслительно данным для всего человечества ради обретения ценнейшего опыта, без которого невозможно быть твёрдым в следовании воле Божией. (Не всем тот опыт пошёл на пользу, но это уже иная тема.)
Однако собственным опытом всей многосложности жизни – не постигнуть. Слишком необъятно и необозримо море житейское для одного человека. Но ведь можно использовать во благо себе и духовный опыт ближних, как добрый, так и отрицательный. Поэтому великое дело делают те, кто собирает такой опыт по крупицам и делает его всеобщим достоянием. Особенно ценно, если всё собранное получает православное, то есть истинное, освещение и толкование.
Признаюсь, всегда с большой опаской берусь я за чтение работ, в которых автор ставит для себя именно такую цель. Ибо нередко православность понимается внешне: кажется, стоит поминать имя Божие, благочестиво умиляться – и достаточно. А выходит манерность, сюсюкание, фальшивое благочестие, слащавая экзальтация, нарочитая приторность. Православие же именно этого не терпит, закатывание глаз и картинные позы ему противопоказаны. Те сочинения, где словечка в простоте не сказано, а всё с «благочестивой» ужимкой, делу только вредят, отторгая от себя души, не терпящие фальши.
Книга Наталии Сухининой всякому, кто неравнодушно прочитает её, даст много полезного, необходимого для обогащения собственного опыта, поскольку она предлагает строгое, трезвое, мужественное, порою жёсткое и одновременно мудрое, неподдельно доброе воззрение на жизнь. Здесь собран ценнейший опыт, раскрывающий не умозрительно, но на живых примерах – бытие с Богом и без Бога.
Су хинина учит Православию. Не догматике, разумеется, и не церковным канонам – для того есть специальные книги. Она учит православному постижению жизни на простых житейских примерах. А это-то читателю просто необходимо, поскольку житейский опыт ненавязчив, но доказательнее подчас самых рассудительных назиданий.
Кто, например, не знает истины преподобного Серафима Саровского «стяжи дух мирен, и вокруг тысячи спасутся»? Можно долго и умно о том порассуждать. У Сухининой же это раскрывается на отрицательном примере, в узнаваемой всеми обыденной ситуации (рассказ «Последние цветы из нашего сада»): немирный дух, уныние – отравляют всё вокруг себя, делают ближних несчастными, исполненными духа злобы. И нет ни одного поминания всуе Божиего имени, нет ссылки на Святых Отцов, но святоотеческая мудрость «уныние есть услада дьявола » (святитель Тихон Задонский) слишком наглядна, чтобы в ней усомниться.
Пересказывать смысл всех рассказов нет нужды – их надо просто прочитать. Автор учит вглядываться в людей, узревать за внешним внутреннюю суть характеров и поступков. И учит любви, которая начинается с сочувствия к даже самому непривлекательному человеку. Учит в смирении прощать, когда так трудно простить.
Каждый верующий знает: Бог помогает ему во всех жизненных обстоятельствах, в испытаниях, неурядицах. Нужно лишь с верою искать такой помощи. А если сомнения одолевают? Но вот прочитайте о невыдуманных историях, случившихся в жизни самых обычных людей – это ли не живое свидетельство?
Читаешь книгу и невольно укрепляешься в убеждении: с верою жить хорошо и легко (не в обыденном смысле, а в духовном), без Бога – тягостно и безысходно. Русские люди издавна знали: без Бога не до порога. И вот все эти Рассказы ещё одно подтверждение тому.
И невольно приходит на ум одно побочное рассуждение, какое, вероятно, и не входило в расчёт автора: как преступно мыслят и ведут себя те, кто до сих пор воюет против веры, кто с ненавистью отзывается о Православии. На что обрекают они человека, весь народ, пытаясь вбить всем в сознание свои удручающе вульгарные стереотипы о самодостаточности человека, о плюрализме, о потребительских идеалах? Те, кто бьётся в истерике, стоит завести речь о необходимости научить детей основам Православия, обрекают народ на вырождение и гибель. Статистика пугающа: мы на первом месте по самоубийствам в молодёжной среде. И не надо обманывать себя: в безверии, в безбожии это будет всё более усугубляться. Чего же добиваются воюющие с верой? Не ведают, что творят? Кто-то в собственном самодовольстве и тупой самоуверенности и впрямь не ведает, а кто-то...
Человека ведёт по жизни, ограждая от падений (а мы тому нередко противимся – и падаем-таки), промыслительная воля Божия. Не следует, однако, полагать, будто эта простая мысль примитивно проста. Она как раз требует нередко подлинного подвига веры, потому что православные требования к человеку порою жёстко парадоксальны и на уровне обыденного сознания неприемлемы. Своеобразным тестом для проверки нашей веры становится в этом смысле рассказ «Грустный флейтист у весёлой булочной». Всё существо наше противится тому выбору, какой смиренно сделали участники рассказанной истории, подчинившиеся воле старца. Но ведь духовная мудрость старца есть лишь следствие не собственного произвола, а духовного постижения Промысла. Противиться Промыслу – всегда обрекать себя на грядущую беду. Сказать-то легко, а поди попробуй, когда тебя самого коснётся. Мы ведь судим обо всём из своего ограниченного временного пространства, и всё нам кажется, будто лучше всех знаем, где наше благо. Промысл определяет всё по законам вечности, а из вечности, как ни мудри, всегда виднее. Не принимая этого ограниченным собственным рассудком, мы и обжигаемся, пребывая в недостатке веры. А если принимаем, даже вопреки внутреннему своему протесту, – получаем то, на что и надежду, быть может, давно потеряли (рассказ «Платье навырост»).
Не наша задача, повторим вновь, перечислять все добрые уроки, какие можно вынести из чтения рассказов Наталии Сухининой. Кто прочитает – сам всё увидит и поймёт. Сказать же напоследок нужно о несомненных художественных достоинствах предлагаемой книги. Это очень важно: дурная форма может обессмыслить любое самое благое намерение. Сухинина же формой владеет умело, лаконично строит повествование, ёмко подбирает самые точные и выразительные детали, чётко выстраивает композицию рассказа, верно выбирает нужную интонацию.
О мастерстве словесного рисунка можно судить хотя бы по такому отрывку (рассказ «Злая старуха с голубым, ридикюлем»):
«Была она маленькая, юркая, с мелким сморщенным личиком, глубоко посаженными глазами, которые угольками жгли окружающий мир. Она быстро, походкой торопящегося, очень делового человека, входила в церковные врата, важно крестилась на купола и семенила к входной двери. У двери делала ещё три низких поклона и входила под храмовые своды. И– начиналась работа локтями. Локти были острые, сама она шустрая, потому и просаливалась быстро сквозь толпу. Вперёд к солее, по центру
На ограниченном пространстве текста – ничего лишнего. Но как зримо дано описание... Мы не просто видим облик человека, но уже и угадываем характер, соотнося с тем, что и самим знаемо по опыту. И как неожиданно и выразительно созданное слово: просаливалась сквозь толпу... Это высший пилотаж словесного искусства.
Книга рассказов Наталии Сухининой – нужная, полезная, добрая. Всякий, кто прочтёт, с этим неизбежно согласится.
Михаил Дунаев,
профессор Московской Духовной Академии
СЕРЁЖКИ ИЗ ЧИСТОГО ЗОЛОТА
Марии семь лет. Она ходит, вернее, бегает в первый класс. Почему бегает? Не знаю. Наверное, потому, что ходить у неё не получается. Ноги несут сами, худенькие, ловкие, проворные ножки, они едва задевают землю, по касательной, почти пунктиром, вперёд, вперёд... Мария черноглаза и остроглаза, буравчики-угольки с любопытством смотрят на Божий мир, радуясь ярким краскам земного бытия и печалясь от красок невыразительных. Нравится ли ей её имя? Она его обожает. Мария... Как такое имя может не понравится? Конечно, Машка, Маруся, Маня не так благозвучно, иной раз и откликаться не хочется, но она откликается. Не откликнешься, а её звали туда, где интересно. Мария живёт в православной семье, у неё три старших сестры и ни одной младшей. Домашние любят её, но не балуют. Мария и сама понимает – баловство до добра не доведёт и усвоила с пелёнок, что довольствоваться надо малым. Она и довольствовалась, пока не наступил тот незабываемый день.
Она скакала через лужи, и ранец небольно стучал ей по спине, вот уж весело, так весело: её сегодня по математике – не спросили! А ещё дома сегодня – пироги! Мария уходила в школу, а самая старшая её сестра Лена ставила тесто:
– Придёшь из школы, а они горяченькие...
Бывают же такие дни. Всё ладится, даже через лужи прыгается легко и грациозно, вот сейчас как разбегусь... И – встала. И чёрные глазки-буравчики засветились восторгом. Навстречу Марии шла красавица. Её пепельные волосы струились по плечам, походка легка и независима, в глазах – великодушное снисхождение ко всем человеческим слабостям вместе взятым. А в ушах – серёжки! Умопомрачение, а не серёжки! Мерцающие, вздрагивающие на солнце огоньки. Марии даже почудилось, что они звенят. Как весенние капельки – звяк, звяк...
Сердце девочки забилось под синей, на синтепоне, курточкой громче, чем это звяк, звяк... Померкло солнце. Вкус ожидаемых пирогов стал неуместен и груб. Красавица прошла мимо, грациозно обойдя большую, сверкающую на солнце, лужу. А Мария остановилась перед лужей в бессилии – не перепрыгнуть. Легкость в ногах сменилась свинцовой тяжестью. Она притащилась домой и с размаху запустила ранцем в зелёного мохнатого зайца, мирно сидящего на диване и равнодушно глазеющего на настенный календарь с видами зимнего Торонто. Заяц смиренно затих под тяжестью мудрёных Марииных учебников. А сама она, как была в куртке, свернулась рядом с зайцем калачиком, отвернулась к стене и -заплакала горько. Пришла мама, села рядом. Молча положила руку на разгорячённую дочкину голову. Пришла самая старшая сестра, поставила рядом на столе тарелку с пирогами. Пришла самая младшая из старших сестер, перепуганная:
– Ну чего ты, Маш, ну чего ты?
Не было папы, он работал в вечернюю смену, и ещё одной сестры, она в институте. Собравшиеся вокруг дивана ждали Марииных объяснений.
И они их услышали:
– Я хочу серёжки, – всхлипывая, выдавила из себя Мария, – маленькие, из чистого золота. Но вы мне их никогда не купите... – и опять заревела, горько размазывая слёзы по несчастному лицу.
Вечером, когда собрались все, а Мария, утомлённая потрясением дня, крепко спала, на кухне начался «совет в Филях» о правильной тактике и мудрой стратегии. Конечно, серёжки для Марии семейный бюджет не осилит. Да и зачем маленькой девочке такое баловство? Трое дочерей выросли без этих капризов, и Машка перебьётся, надо поговорить с ней строго. Кому? Папе? Старшей сестре? Маме? Маме.
– Ты знаешь, это очень дорогая вещь и нам не под силу. А увидишь на ком-то норковое манто, тоже захочешь? Так не годится, мы люди православные, нам роскошество не на пользу. Вот вырастешь, выучишься, пойдёшь на работу...
Мария ужаснулась длинному пути к её заветной мечте. С ума сойти – вырасту, выучусь. Серёжки хотелось сейчас. Яркие огонёчки, золотые капельки прожигали сердце, и в сладостной истоме оно ныло и роптало против материнской логики.
– Сто лет пройдёт. А я сейчас хочу! Ничего мне не покупайте, ни ботинки на зиму, ни свитер, ну купите серёжки...
В голосе мамы зазвучали стальные нотки:
– Прекрати капризы. Ишь моду взяла – требовать. Никаких сережёк ты не получишь.
Затосковала, запечалилась девочка-попрыгушка. И надо было ей встретиться с красавицей-искусительницей? И вот ведь что интересно: жестокий мамин приговор «никаких сережёк ты не получишь» ещё больше распалил её сердечко. Ей хотелось говорить только про серёжки.
Она вставала перед зеркалом и представляла себя счастливую, улыбающуюся, с серёжками в ушах. Дзинь – повернулась направо, дзинь – повернулась налево.
– Ну купите...
– Маша, прекрати.
– Ну не надо мне зимних ботинок.
– Сколько можно твердить об одном?
– Ну, пожалуйста...
Получила подзатыльник от самой младшей из старших сестер. Поплакала. И – опять за своё.
Решение пришло неожиданно. Она поняла, что ей никогда не разжалобить стойких в жёстком упорстве домашних. Надо идти другим путём. И путь был ею определён.
Воскресный день выдался серый, тяжёлый, слякотный.
– Я гулять.
– В такую погоду? Только недолго.
Бегом, не оглядываясь, к электричке. Встала в тамбуре, уткнулась носом в стекло, только бы не контролёры. Ей всего четыре остановки. Ей в Сергиев Посад. В Лавру. К преподобному Сергию.
Огромная очередь в Троицкий собор к раке с мощами преподобного Сергия. Встала в хвосте, маленькая, черноглазая девочка-тростиночка с самыми серьёзными намерениями. Она будет просить Преподобного о серёжках. Говорят, он великий молитвенник, всех слышит, всех утешает. А она православная, крещёная, мама водит её в храм, причащает, она даже поститься пробует. Неужели она, православная христианка Мария, не имеет права попросить Преподобного о помощи? Пошёл дождь. Женщина, стоящая впереди, пустила её под зонт. Потихоньку, потихоньку, к раке...
Упала на колени пожилая женщина со слезами отчаянья – помоги!
Мария на минуту усомнилась в своём решении. У людей беда, они просят в беде помочь, а я – серёжки... У Преподобного и времени не останется на меня, вон народу-то сколько, и все просят – о серьёзном!
Но как только поднялась на ступеньку перед ракой, так и забыла обо всём, кроме серёжек. Подкосила детские коленочки чистая искрения молитва. Глаза были сухи, но сердце – трепетно.
Дома беспокоились. Но Мария решительно прошла на кухню и попросила есть. Домашние переглянулись – отпустило. А она на другой день поехала в Лавру опять. Прямо после школы, не заходя домой. Народу было меньше, и она быстро оказалась перед святой ракой. Опять просила – упорно и настырно. Третий раз – неудача. Марию в Лавре обнаружила подруга старшей сестры Лены.
– Ты одна? А дома знают?
Ну, конечно же, доложила. «А знаете, ваша Маша...» Мария получила за самоволие сполна. Она упорно молчала, когда домашние допытывались, зачем она ездила в Лавру. Наконец, не выдержала и крикнула:
– Да серёжки я у Преподобного просила! Вы же мне не покупаете. Серёжки!
Начались долгие педагогические беседы. Мама сказала, что у Преподобного надо просить усердия в учёбе, он помогает тем, кто слаб в науках. А ты, Маша, разве тебе не о чем попросить Преподобного? Разве у тебя всё в порядке с математикой, например?
И опять Мария загрустила. Мамина правда устыдила её, разве до серёжек преподобному Сергию, если со всей России едут к нему по поводу зачётов, экзаменов, контрольных?
И был вечер, тихий и теплый. Солнечный день успел согреть землю и она отдавала теперь накопленное ласковым сумеркам, вовремя подоспевшим на смену. Мама вошла в дом таинственная, молчаливая и красивая. Она долгим взглядом посмотрела на Марию, не поспешила, как обычно, на кухню греметь посудой, жарить и парить, а села на диван, обняла дочку.
– Дай руку, – попросила негромко.
Маленькая, уютная коробочка легла в Мариину ладошку. А в ней...
– Серёжки... Мама, серёжки! Ты купила? Дорогие? Но мне не надо ничего, ботинки на зиму...
– Нет, дочка, это не мой подарок. Это тебе преподобный Сергий подарил.
Ночью, когда потрясённая Мария, бережно запрятав под подушку заветный коробок, спала, притихшие домашние слушали историю...
Мама торопилась в сторону электрички и её догнала знакомая. Не виделись давно, как и что, как дом, как дети?
– Ой, и не спрашивай. Дома у нас военная обстановка. Мария такое вытворяет. Увидела у кого-то серёжки на улице и – хочу такие и всё. Золотые, не какие-нибудь. И уговаривали, и наказывали, ничего не помогает. Так она что придумала? Стала ездить в Лавру и молиться у раки преподобного Сергия, чтобы он ей серёжки подарил!
Знакомая в изумлении остановилась.
– Серёжки? Преподобному молилась? Чудеса...
Притихшая знакомая проводила маму до электрички, и когда та уже вошла в тамбур и хотела махнуть ей рукой, вдруг быстро сняла с себя серёжки:
– Возьми! Это Машке.
Дверь закрылась, и растерянная мама осталась стоять в тамбуре с серёжками в руках. Корила себя всю дорогу за свой бестактный рассказ. Поехала на следующий день отдавать. А та не берёт: это ей не от меня, от преподобного Сергия.
Муж этой знакомой, Натальи, дьякон одного из подмосковных храмов. Прошло уже много времени, а его всё никак не рукополагали в священники. А им бы уже на свой приход определяться, жизнь налаживать. И пошла Наталья просить помощи у преподобного Сергия. Тоже, как и Мария, выстояла большую очередь, тоже преклонила колени пред святой ракой. Помоги, угодниче Христов! И вдруг в молитвенном усердии пообещала:
– Я тебе серёжки свои золотые пожертвую, помоги...
Вскоре мужа Натальи рукоположили. Стал он настоятелем одного из храмов в Подмосковье. Настало время отдавать обещанное. Пришла в Лавру, ходит в растерянности: куда ей с этими серёжками? На раке оставить нельзя, не положено, передать кому-то, но кому? Ходила, ходила, да так и не придумала, как лучше отблагодарить преподобного Сергия золотыми своими серёжками. Вышла из Лавры, тут и повстречалась с Марииной мамой. И ушам своим не поверила:
– Мария наша в Лавру ездит, чтобы Преподобный ей серёжки подарил...
Сняла с себя золотые капельки-огоньки. По благословению Преподобного. И нарушать то благословение Наталья не может.
А Мария и не удивилась особенно дорогому подарку, детское сердце открылось навстречу святому старцу и искренне уповало на его помощь. Молитва – особенный труд. В нём своя тайна, свои законы и свой промысел. Дорогой подарок от преподобного Сергия в маленькой коробочке. Особая радость черноглазой девочки, подтвердившей своей чистой верой и истовой, без чужих глаз, молитвой, естественный порядок отлаженной тысячелетиями жизни в Боге.
А уши у Марии не проколоты. И разрешить носить серёжки в школу её мама опасается. Оно и правда, рискованно. Пока раздумывали, как лучше поступить, позвонил иерей Максим. Тот самый, чья матушка молилась Преподобному. И пообещала пожертвовать дорогой подарок.
– Слушай, Мария, тут такое дело– сказал серьёзно. – Собор наш надо восстанавливать, работы непочатый край. Фрески требуют серьёзной реставрации. Хочу тебя попросить – помолиться, чтобы Господь дал нам силы для работы во славу Божию. И как только фрески восстановим, так сразу и благословляю тебя носить серёжки. Согласна?
– Как благословите, отец Максим, – смиренно ответила раба Божия Мария.
Она очень хочет, чтобы это произошло поскорее. И каждый вечер встаёт на молитву перед иконой Преподобного Сергия, кладёт земные поклоны, и просит, и надеется, и верит. А собор-то называется Троицкий. И в том тоже рельефно просматривается чудный Промысл Божий. Преподобный Сергий – служитель Троицы от рождества своего до блаженной кончины. Бго молитвами живут и крепнут все Троицкие монастыри и храмы России. И этот не оставит он без своего духовного окормления, тем более, что есть особая молитвенница за храм, маленькая девочка с красивым именем Мария. Черноглазая Дюймовочка, которой очень будут к лицу серёжки из самого чистого на свете золота.
ПИКНИК У ОЛЕНЬЕЙ РЕЧКИ
Подсолнух оказался смелее своих закомплексованных собратьев: те сбились в кучу на солнечном пригорке, а этот дерзко задрал свой конопатый нос аккурат у обочины. И стоит как солдат, навытяжку, даже перед самыми крутыми иномарками спину не гнет.
– Красота! – воскликнула матушка Варвара.
– Красота, – подтвердил наш водитель Володя.
– Красота, – поддержала и я.
Мы вышли из машины сфотографироваться с подсолнухом. Матушка бережно обняла его, прижала к монашескому своему платью, и глянули в объектив сквозь большие очки грустные глаза в обрамлении черного апостольника.
– Я повезу эту фотокарточку в Австралию...
Не унять грусть, подкатившую к матушкиному сердцу. Чтобы развеселить её, начинаю философствовать:
– Вот жил себе подсолнух на обочине, и на тебе, сделал головокружительную карьеру и аж в Австралию отправился. Вот что значит оказаться в нужный момент на нужном месте.
Мы едем дальше, рассуждая о судьбе подсолнуха-карьериста. А Сибирь-матушка стелила нам под колеса ровную скатёрку домотканых, но очень ладных дорог. А теперь уже и фотокарточка передо мной: матушка и подсолнух. И нет рядом ни той, ни другого. Матушка улетела в Сидней, и подсолнух с ней на зависть тем робким неудачникам, оставшимся на сибирском пригорке. Мне грустно смотреть на фотокарточку. Но грусть добра, она возвращает к добрым воспоминаниям.
...Телефонный звонок в мою квартиру. Немолодая женщина чётко и медленно выговаривает слова:
– Я матушка Варвара. Много лет назад мы встречались с вами в Иерусалиме. Я была игуменьей в монастыре на Елеонской горе, вы заходили к нам...
Лихорадочно вспоминаю. Матушка Варвара? Да, да, одиннадцать лет назад, когда я впервые оказалась на Святой земле, действительно заходила на пару часов в Елеонский монастырь, действительно там встречалась с игуменьей, мы немного поговорили. Но прошло одиннадцать лет.
– Не удивляйтесь. Случайно увидела публикацию, подписанную Вами. Подумала, вдруг вспомните. В редакции дали ваш телефон.
– Матушка Варвара, – мой голос дрожит от волнения. – Матушка Варвара, здравствуйте...
– Я приехала в Россию из Австралии, хотелось бы повидаться...
Все мои планы вмиг скорректировали ради этой удивительной встречи. Мы обнялись как родные. Никогда матушка Варвара в России не была. Её родители уехали сразу после революции. Нет-нет, слово «уехали» неправильное, оно слишком благополучное, спокойное. Был семейный обед, подали первое. Но тут прибежали взволнованные соседи; через два часа поезд, просили передать – вам надо уехать. На пару недель, не больше, в городе неспокойно, всё может случиться.
Её отец был казачьим атаманом. Действительно -могло случиться всё. Они поднялись из-за стола, не узнав вкуса воскресного супа. В чём были (две недели не срок, обойдёмся) поспешили на вокзал.
И по сей день тянутся эти две недели. Родители два года в муках, лишениях, неимоверных страданиях добирались до Харбина. Китайская земля приютила многих несчастных, гонимых русских. Стала она приютом и для семьи русского казачьего атамана, любившего Россию, как любят дети единственную, Богом данную мать. Здесь-то, в Харбине, и появилась на свет девочка Женя. Пройдёт немного времени, и она будет знать, что она русская, и что жизнь в Китае для её семьи вынужденная, и что пробьёт час и они возвратятся. Но время шло и мама всё чаще стала повторять подрастающей дочке:
– Наверное, мне уже не побывать в России, но ты обязательно должна увидеть её...
Потом был монашеский постриг с именем Варвара, иноческие послушания во славу Божию, игуменство в Елеонском монастыре, годы жизни в Австралии. И вот впервые за семьдесят с лишним лет матушка отправляется в путь, выполнить наказ покойной матери, повидать возрождающуюся из мрака безбожия Россию.
– Боялась ехать. Двадцать восемь часов перелёта, но это не главное. Главное, как встретят меня, смогу ли увидеть то, что хотела увидеть моя покойная мамочка.
Оказывается, матушка Варвара в Москве не сидит:
– Я хочу глубинку увидеть. На Украине была. В Псковской области, Новгородской. Очень хочу попасть на Соловки, но особенно – в Сибирь.
А я на днях вылетаю в Сибирь, уже куплен билет. Меня обещал встретить и повозить по Сибири один московский знакомый, родители которого живут в Минусинске. Он гостит у них, и меня пригласил у них остановиться. Рассказываю об этом матушке и вспоминаю, что мой московский знакомый когда-то учился в Австралии.
– Его случайно зовут не Володя? – спрашивает матушка и пристально на меня смотрит.
– Володя, – лепечу я, уже понимая, что сейчас произойдет что-то важное.
– Володя, Володя... – матушка роется в записной книжке, – мне дали телефон одного Володи, но я звоню, а телефон не отвечает.
Знакомый набор цифр. Телефон моего Володи.
– Он и не ответит. Он в Минусинске, у родителей и через три дня я к нему вылетаю...
– Я привезла ему поклон от одного священника из Сиднея. И не передала до сих пор...
– Матушка, надо лететь в Минусинск! Со мной одним рейсом. Надо лететь в Сибирь! Ведь вы же так хотели посмотреть российскую глубинку! – Я волнуюсь,
боюсь, что моя идея покажется матушке бредовой, но она спокойно отвечает:
– Я бы полетела, но будет ли вежливо, ведь я не знакома с Володей, его родителями.
– Уверена, они будут рады. И поклон передадите...
Самолет набрал высоту. Ночная Москва растеклась
под нами огромным черным пятном. Рядом в кресле матушка Варвара. Господи, благослови нас в путь неблизкий!
Смотрю на фото и вспоминаю. Может быть, матушка сейчас в далёкой своей Австралии, тоже смотрит на это же фото? И жёлтый подсолнух между нами – как весёлый восклицательный знак, запрещающий грустить двум православным сердцам: ни километры между нами, ни континенты, ни часовые пояса, а – молитва. Молитвенный мостик от сердца к сердцу, спасительный, утешительный, прочный.
А помните, матушка? Мы сидели в маленьком дворике у Минусинского храма Спаса Нерукотворного и две русские женщины, Елена Ивановна и Любовь Васильевна, преподавательницы воскресной школы, говорили нам о детях, которых учат?
– Они лучше нас. Они чище нас. Они спасут Россию.
И вы плакали, матушка, и стеснялись своих слёз, а они всё равно – из-под очков тоненькими струйками. А когда сибиряки, заслышав, что Вы из далёкой Австралии, удивлялись: «как хорошо вы говорите по-русски!», Вы, матушка, смущались и всегда повторяли одно и то же:
– Я русская. Это мой родной язык. Я жила в Харбине, но я русская.
Простите, матушка. Люди не хотели вас обидеть. Для них Австралия – экзотика с попугаями и кенгуру и русский человек из Австралии тоже для них экзотичен. А о том, что вы русская каждую минуту кричали ваши глаза, и ваш пытливый ум не желал праздности:
– Что это за дерево, клён? Непохоже. А это рожь колосится? Да, да, рожь, вижу. А что это люди продают в вёдрах? Лисички! Целыми вёдрами, как интересно! Смотрите, лошадка! И мальчик спит в телеге, какой очаровательный малыш. Стадо коров... Большое, но почему все они рыжие?
Матушка впитывала в себя Россию жадно, как истосковавшийся по колодцу путник. Помню, когда мы зашли передохнуть в дом священника отца Василия в селе Ермаковском, матушка попросила разрешения взглянуть на их огород. Вернулась притихшая и попросила меня:
– Пожалуйста, сфотографируйте за домом картофельное поле, избы. Кусочек России. Я должна показать фото в Австралии, там много русских! Но не все могут здесь побывать.
Дочка отца Василия, Настя, мы и глазом моргнуть не успели, сварила суп.
– Тебе лет сколько? Семь? И суп сварила? Можно крышку открою? Укропчик, лучок, морковка, а пахнет как! Неужели сама сварила?
Настя налила нам по полной тарелке. Матушка всё удивлялась, а мы удивлялись на матушку – ну что за диво, девочка сварила суп?
– В Австралии дети не могут варить суп?
– Да из пакетиков могут. Забросил в кипяток и готово, а вот настоящий вряд ли.
Мы много сравнивали – у нас, у них. Рожают мало, не хотят, а ведь чего только не напридумывали в помощь мамам. Нажимай вовремя на кнопки и никаких проблем. А у нас, правда, священнические семьи большие, особенно в сёлах. Но и городские православные теперь тоже одумались, рожают, крестят. И в храмах у нас тесно, особенно на праздники. Матушка как губка, всё впитывает, всё запоминает, всё складывает в глубокую копилку памяти. И Володины именины в неё обязательно попадут, в эту копилку. Знатные получились именины, с домашним вином, подарками, пирогами. Мама Володи, Людмила Ивановна, взялась стряпать пироги, с черникой, капустой, яйцами. Матушка вызвалась помогать. У каждой хозяйки свои секреты? Не всегда. Оказалось, что и Людмила Ивановна, и матушка пекут пироги совершенно одинаково. Вы сколько яиц в тесто добавляете? И я столько. А вы долго вымешиваете тесто? И я столько же. А как вы пироги защепляете? Ой, и я точно так же! Две хозяйки хлопочут у плиты, две русские женщины. У них разный жизненный опыт, разный менталитет, разные судьбы. Но они русские, и для них едины понятия гостеприимства, сердечного расположения к ближнему и – секреты пирогов. Удались именины.
А завтра с утра пораньше мы отправляемся в Саяны.
– Кто не видел Саян, тот не видел Сибири, – сказал отец Володи, Вадим Петрович.
А мы-то с матушкой думали, что Сибирь немножко повидали. С умопомрачительной крутизны обрыва могучая тайга кажется бушующим морем. Она нешуточно пенится волнами, и кажется, что ты вовсе не стоишь над обрывом, а совершаешь отважный полёт в самолете над океанской пучиной. Вдали горные, покрытые снегом вершины, как вожделенные берега, манящие спасительной твердью.
– Смотрите, там спящий Саян, – Володя показывает в сторону длинной горной гряды.
Действительно, застывший в камне исполин лежит на спине, покорно сложив на груди руки, ноги вытянуты. Сон его глубок и долог, уж сколько веков не пробуждают его ни холодные сибирские ветры, ни раскат грома, даже к этой Божьей красоте он безучастен. Спящий Саян – высокая точка горного перевала. Матушка собрала букет из ярко-розового иван-чая, жёлтых цветков зверобоя, медовой пахучей неброской травки.
