Текст книги "Обитель драконов"
Автор книги: Натали О'Найт
Соавторы: Норман Хьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава IV
Советник Гертран имел немного шансов понравиться Паломе. Если даже не брать в расчет его супругу, то, что рассказывал о нем Амальрик, вызывало в воображении прожженного циника, интригана-царедворца, озабоченного лишь властью и богатством… Тем более удивительно, что он с первого взгляда вызвал у наемницы симпатию.
Некрасивый, низкорослый, со слишком большой головой для столь тщедушного тела, советник, тем не менее, был наделен обаянием и жизнелюбием, а также поразительной способностью слушать людей с таким заинтересованным видом, словно в этот миг для него на свете не было ничего увлекательнее. Несмотря на ауру значимости и достоинства, которую нельзя было не ощутить, общаясь с ним, Гертран держался с людьми запросто, без тени снисхождения или высокомерия, однако и не запанибратски… Поболтав с ним совсем недолго, в карете, что везла их домой, Палома оказалась совершенно очарована и теперь понимала, как удалось этому человеку за столь короткий срок произвести впечатление даже на Амальрика, обычно весьма сдержанного в своих чувствах.
В его присутствии сама Аргивальда утратила всякую надменность и вела себя с гостями мило и любезно, словно Палома была ее лучшей подругой. Наемница, впрочем, не строила себе никаких иллюзий по этому поводу. Глаза хозяйки дома смотрели по-прежнему хищно и оценивающе…
Главной темой всех разговоров стал, разумеется, визит Паломы во дворец. Ее заставили во всех подробностях пересказать, о чем спрашивала ее королева и прочие дамы, что она им отвечала, кто как на нее смотрел, кто улыбался, а кто был холоден… в общем, к концу этого допроса наемнице показалось, что ее выжали, точно свежевыстиранное белье – и повесили сушиться.
В своем рассказе она постаралась не упускать никаких деталей… если не считать грязных намеков дамы Маргели: повторять ее слова вслух при Амальрике было бы неловко. В общем и в целом, Гертран, да и сам барон Торский остались довольны.
– Вы отлично справились, дорогая, – одобрительно улыбнулся советник, подливая девушке вина. – Теперь дела Амальрика, несомненно пойдут на лад. Вы оказали ему неоценимую услугу…
При этих словах Аргивальда многозначительно повела плечами, ясно давая понять, что она справилась бы куда лучше, и лишь такая простушка как Палома может гордиться столь скудными успехами… но вслух, разумеется, ничего не сказала.
* * *
Если в первые дни Палома все еще недоумевала, почему наличие жены или невесты так важно для успешного продвижения вельможи при дворе, то, чем ближе она узнавала царившие там нравы, тем больше понимала, что у Амальрика попросту не было иного выхода – если, конечно, он не вознамерился бы жениться по-настоящему.
Королева Рэлея, милая и невозмутимая, совершенно преображалась, пылая яростным гневом, стоило ей уловить хоть намек на возможную интрижку среди придворных. Целомудрие и супружеская верность были основными темами бесед, на эту тему специально приглашенные комедианты ставили спектакли, а поэты складывали возвышенные вирши.
Несомненно, все это не лучшим образом сказывалось на атмосфере двора, фрейлины чахли, лишенные возможности пококетничать с кавалерами, а тем приходилось проявлять чудеса изворотливости в поисках сладостных утех… Как это терпел король – сам отнюдь не образчик добродетели – оставалось для Паломы загадкой, и объяснением тому могло быть лишь положение королевы. Покуда Рэлея была в тягости, супруг считал своим долгом потакать ей во всем; когда же она наконец разрешится от бремени… о, сомнений нет, при дворе наступят совсем иные времена! Но до этого оставалось еще четыре луны.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы во дворце не развлекались. За всю седмицу у Паломы едва ли выдался хоть один свободный вечер: она успела съездить на охоту, дважды была приглашена на представления мимов и жонглеров, и даже на Большой Бал.
Ради такого случая пришлось заказать новое платье – на это ушли все деньги, полученные от Марициуса…
С помощником Лаварона Палома встретилась, как только смогла, б самом лестном свете выставив то, что успела узнать о планах Амальрика. Честолюбивый юноша, избравший пусть несколько необычный путь, дабы быть замеченным при дворе, но никакой опасности для Короны, Митра свидетель!.. Все, чего он желает, это служить королю и быть у него на виду. Ничего более. В этом нет ничего противоестественного, ведь правда? Так что совершенно нет нужды подозревать барона Торского в недобрых помышлениях. Вертрауэн вполне может посвятить себя истинно значительным задачам, не отвлекаясь на пустяки…
Марициус, похоже, встретил этот отчет с облегчением. Он сполна расплатился с наемницей, присовокупив, что спустя какое-то время, возможно, отыщет ее для нового задания. Палома в ответ пробормотала что-то неразборчивое, хотя про себя уже решила, что работать на месьора Марициуса больше не станет. С Рингой было все по-другому, но… Впрочем, она не стала спрашивать его о Ринге. И это тоже о чем-то говорило.
Кажется, вне зависимости от желания самой Паломы, какой-то важный отрезок ее жизни подошел к концу… Но пока она предпочитала не думать об этом – равно как и о том, что принесет ей будущее.
…Больше ни с кем из старых знакомых она не общалась. Видела только Сетрика – тот передал вести от паренька, посланного в Тору.
Амальрик говорил правду о том, что больше не владеет ничем из того, что некогда принадлежало его роду. В остальном же о молодом бароне в его вотчине мало что могли рассказать. Ходили, правда, какие-то странные слухи о чернокнижии – но не подтвердить, ни опровергнуть их было невозможно.
От Конана пока не было известий, и Палома против воли начинала уже тревожиться. Киммерийцу пора было бы уже вернуться из Цера… Она дала себе зарок выждать еще два дня – после чего следовало решить, что предпринять.
Но, в общем и в целом, пока все шло неплохо. Наемница от души развлекалась, погрузившись в непривычный круговорот беззаботной придворной жизни. Единственное, что ее смущало – это отношения с Амальриком.
Все опять изменилось, к чему она совершенно не была готова после их задушевной беседы в саду.
О, разумеется, на людях он был с ней неизменно любезен. Во дворце, когда они появлялись там вместе, или сталкивались случайно, он уделял своей «невесте» ровно столько внимания, чтобы никто не мог упрекнуть его в небрежении… Но теплота и искренность вновь остались в прошлом.
Похоже, барон сожалел о своей откровенности, о том, что допустил Палому в святая святых своей души. В доме Гертрана он держался прохладно, дистанционно, всеми способами уходя от любых расспросов.
Мысленно Палома усмехалась, что еще немного – и, чтобы окончательно поставить? ее на место, он, пожалуй, еще напомнит ей, что нанял ее на роль суженой за деньги… так что пусть не думает возомнить о себе невесть что!
Такое отношение немало задевало девушку. Ей о многом хотелось бы еще расспросить Амальрика: об Ордене, о Гертране и Аргивальде, даже о том, почему он так дернулся, когда в день их самой первой встречи она помянула Коршен… Но барон словно чувствовал это и всячески избегал оставаться с девушкой наедине.
В конце концов она махнула на него рукой. В конце концов, в жизни есть вещи и поинтереснее, чем тайны барона Торского!..
Тем более, что однажды поутру, когда Палома по обыкновению вышла на прогулку, ее вновь отыскал вихрастый гонец. Задыхаясь от нетерпения, Сетрик сообщил, что на рассвете у Лиланды объявился новый гость.
Колдун Агамо просил наемницу встретиться с ним как можно скорее.
Как ни торопилась Палома, но за юрким мальчуганом она поспевала лишь с огромным трудом – а всему виною проклятые юбки; ведь теперь мужская одежда была для нее под запретом. В конце концов пришлось, плюнув на самолюбие, попросить Сетрика идти помедленнее. И все же она совсем запыхалась, когда ворота постоялого двора наконец показались впереди.
«Все тебе пирушки, да танцульки, красотка! – строго заметила себе наемница. – Вот кончится весь этот маскарад – попрошу Вертагена, чтобы погонял меня как следует. А то так недолго и совсем жиром заплыть!»
…Агамо она отыскала в малой обеденной зале, куда Лил пускала лишь самых близких друзей: боязливый маг, похоже, не хотел лишний раз появляться на людях.
Перед ним стоял кувшин вина и бокал – нетронутый. Похоже, он так нервничал в ожидании, что даже пить не мог. Глаза горели лихорадочным блеском, руки постоянно суетились на столешнице, словно встревоженные зверьки. При виде Паломы он испустил вздох облегчения.
– Ну, наконец-то!
Девушка опустилась за стол напротив, предварительно оглянувшись, нет ли поблизости посторонних. Но они были в зале одни.
– К чему такая спешка, скажи на милость? То от тебя целую седмицу ни слуху, ни духу, а то…
Колдун замотал головой.
– Молчи! Ты не знаешь, о чем говоришь!
Да, чернокнижник явно был не в себе. От напряжения лицо покрылось потом, и он даже начал косить.
– Да что стряслось, наконец? Разобрался ты с нашей шкатулкой?
В ответ маг лишь забормотал нечто неразборчивое – не то молитвы, не то проклятия, и Палома совсем растерялась.
– Забери! – сумела разобрать она наконец. – Приезжай, забери ее!
Она недоверчиво распахнула глаза.
– Так ты ее не привез с собой? Нергал тебя побери, что за ерунда?!
Руки-зверьки заметались пуще прежнего, складывая дрожащие пальцы в знаки, отвращающие зло.
– Будь ты неладна, женщина, что втравила меня во все это! И не смей поминать Темных Богов! Довольно ты мне уже зла причинила!
– Я – тебе?! – Теперь она уже всерьез разозлилась. Взять бы этого трясущегося недомерка – да приложить физиономией об стол! – Слушай, парень, похоже, ты зря тратишь мое время! Объясни, в чем дело – и хватит юлить!
Агамо вцепился в бокал, расплескивая, подтянул к губам, опустошил, налил еще вина, выпил и его. И наконец сумел выдавить:
– Ты должна срочно поехать со мной и забрать свою шкатулку. Я ее не открыл – и больше пытаться не намерен. И рядом с ней не останусь! Так что давай…
– Погоди, – осекла его Палома. – Раскомандовался… Ты можешь толком рассказать, что произошло? Какие-то неприятности?
– Неопрятности? – Маг аж захлебнулся в ярости. – Да ты чуть не убила меня с этой своей штуковиной! Видела бы ты…
– Что?
Но колдун неожиданно замолк, словно язык проглотил. Глаза остекленели, точно видение некоего недавно пережитого ужаса вновь встало перед его внутренним взором. Как ни билась Палома, но ничего, кроме сдавленного «Забери ее!» так и не услышала.
Недоуменно покачав головой, наемница предложила:
– Послушай, сейчас я никак не могу поехать. Путь все же неблизкий… – Сегодня вечером ее ждали в Лазурных Покоях, да и завтра, скорее всего, будет не вырваться. У мага же, как ни крути, а шкатулка в большей безопасности, чем в доме Гертраиа. – Давай через пару дней, а?
Агамо взирал на нее с немым ужасом. Палома развела руками.
– Ты сам виноват. Привез бы ее с собой – не было бы никаких проблем. А так придется подождать. Но… если ты ее не будешь трогать – ничего ведь страшного не случится, правда? – Ей было любопытно узнать, что же произошло, когда маг пытался открыть шкатулку… однако, стоило лишь поглядеть на его искаженное лицо, и всякое желание задавать вопросы пропадало. Видит Небо, иногда простым смертным лучше ничего не знать о делах колдунов! И – проклятье! – она так рассчитывала, что Агамо сумеет разобраться с этой загадкой! А теперь… она терялась, что предпринять. – Так что возвращайся и жди меня…
Но маг в ответ яростно замотал головой.
– Не поеду, пока она там! И не проси! Видно было, что ни уговоры, ни угрозы здесь не помогут. Агамо был слишком напуган.
– А если ее украдут?
На миг к колдуну вернулась тень его былого высокомерия.
– Никто не войдет в мой дом без моего дозволения! Твоя… вещь там в безопасности, можешь мне поверить.
– О-о. – Палома с сомнением поморщилась. – Я уже один раз тебе доверилась. Когда ты клялся, что разберешься с этой загадкой за вечер. С закрытыми глазами, так ты, кажется, говорил?..
– Да, – кивнул маг. И неожиданно пробормотал: – Лучше бы и впрямь глаза мои были закрыты…
Боги, ну и дела!
Что же вез с собой Теренций? Кому – и зачем?! И почему Палому не оставляло чувство, что Орден Кречета как-то связан со всей этой историей?
Может быть посоветоваться с Амальриком? В конце концов, ему доводилось иметь дело с чернокнижием… но она тут же отвергла эту идею. Последние дни Амальрик выказал себя не лучшим собеседником.
Хоть бы скорее возвращался Конан!
Где же ты, киммериец – сейчас, когда ей так нужна помощь?!
Взяв с Лиланды обещание присмотреть за колдуном и известить ее немедленно, как только объявится Конан, Палома вернулась во дворец советника Гертрана.
Где ее ожидал новый сюрприз.
* * *
Непривычная суета во дворе…
За все время, что она гостила здесь, Палома почти не видела никого из слуг, особняк вечно казался таким же вымершим, как и в тот памятный первый день. Нынче же челядь роилась у ворот, перетаскивая какие-то сундуки, скобля и без того безупречно чистые дорожки, то и дело без всякой нужды кланяясь всем проходящим… Наемница лишь широко раскрыла глаза. Неужто сам король приехал? Да и тогда бы, наверное, не было бы ничего подобного! Разве что объявились одновременно с визитом монархи Аквилонии, Кофа, Турана, да еще, пожалуй, Вендии в придачу!
В большой парадный зал она входила с опаской, словно и впрямь ожидая увидеть там череду венценосцев, прибывших почтить своим присутствием скромное жилище бельверусского советника. И была поражена.
В почтительных позах сам Гертран, его супруга, Амальрик и еще кто-то из домочадцев, застыли полукругом у огромного кресла, в котором, теряясь в необъятных пышных глубинах, восседала крохотная фигурка, одетая в черное.
Палома сперва подумала, что это ребенок. Но тут же осознала свою ошибку, при виде седой бороды. Перед ней был глубокий старик.
И лишь теперь она поняла – кто это такой!
Ее появление не осталось незамеченным. И когда все взоры обратились к ней, Палома сделала несколько шагов по направлению к неподвижно сидящему человеку, помимо воли ощущая трепет и благоговение, сковывающие все члены. Ей стоило огромного труда присесть в поклоне, и еще большего – вновь выпрямиться. И она с трудом узнала свой голос:
– Мейстер Естасиус… Мое имя – Палома. Я дочь Итрана из Торы, пятого фалоньера Ордена. Примите мою службу, мейстер.
Сухая, точно щепка, рука поднялась гостье навстречу.
– Подойди ближе, дитя.
Черные глаза на этом старческом лице словно жили своей отдельной жизнью. Они оценивали, измеряли, проникали как будто под кожу и еще глубже, и у Паломы на миг возникло ощущение, будто Старейшина Ордена видит ее насквозь, за всеми жалкими покровами – видит самую ее душу, без малейших прикрас. Впрочем, он, будто сознавая свою силу, тут же отвел взор – и жуткое чувство отступило… хотя и не исчезло до конца.
– Так это и есть твоя… подруга? – обратился старец к Амальрику. Тот молча кивнул.
Осмелившись исподтишка оглядеться, Палома заметила, что и все остальные робеют в присутствии Естасиуса не меньше ее самой. Даже Аргивальда словно бы сгорбилась, притихла и казалась сейчас похожей на робкую девочку, впервые попавшую в свет. Советник пытался сохранять свою обычную невозмутимость, но ему это давалось с трудом. Что же до барона Торского, то на лице его застыло странное выражение, истолковать которое Паломе было не под силу.
– Что ж, рад видеть, что у Иртана такая славная дочь. Ты ведь не осрамила отца, девочка?
Что она могла ответить на это? Отец… Палома глубоко вздохнула.
– Память о нем – факел в моем сердце, мейстер.
Тот одобрительно кивнул.
– Хорошо, ступай. Вечером мы поговорим с тобой. – Старик повел головой. – Впрочем, ступайте все. Останься только ты, Гертран. Я хочу узнать все новости о… – Он не договорил, выжидательно уставившись на присутствующих.
Все поспешили откланяться.
Палома так и не узнала, о чем собирался беседовать с королевским советником Старейшина Ордена Кречета.
* * *
Из дворца она вернулась довольно поздно – королева нынче устроила для своих дам что-то вроде женского рыцарского турнира, с бросанием колец, метанием дротиков и стрельбой из лука… Паломе ценой невероятных усилий удалось, дабы не привлекать к себе ненужного внимания, занять «почетное» пятнадцатое место…
Однако нескончаемая суета этого дня, под завязку наполненного событиями, вызывала у девушки единственное желание – поскорее остаться одной. Нужно было еще придумать, под каким предлогом она сможет на полдня покинуть дом советника, чтобы съездить к Агамо за таинственной шкатулкой, и к тому же решить, что, собственно, теперь с этой шкатулкой делать.
На этот счет у Паломы не было никаких идей. Мелькнула даже шальная мысль вручить ее Марициусу – пусть вертрауэнские мастера ломают голову, но… обидно для самолюбия. Ладно. Сперва забрать ларец – а там видно будет!
Особняк Гертраиа, как обычно, казался вымершим. Утренняя беготня челядинцев мнилась теперь чем-то нереальным, словно морок. Может, и не было никакого гостя? Уж очень невероятное дело – чтобы сам Великий Мастер, Старейшина Ордена, которого еще именовали Небесным Старцем спустился из своей горной обители и приехал сюда, в столицу, почти без эскорта, без всякого предупреждения… Хм-м. Скорее Солнцеликий Митра заглянет в один из своих храмов распить по кувшину вина со жрецами – даже это было бы не столь удивительно. На памяти Паломы, Естасиус последние лет двадцать не покидал уединения Тангарских отрогов.
…Неожиданно пожилой слуга окликнул девушку, спешившую по коридору в свои покои.
– Госпожа, вас просили дождаться в Парадном Зале. С вами желали поговорить…
Он не сказал – кто. Да в этом и не было нужды. Благоговейный тон ясно указывал, от кого исходило приглашение. Паломе и в голову не пришло ослушаться.
– А там найдется для меня бокал вина? – спросила она слугу. Тот склонил голову.
– Я принесу, госпожа.
– Тогда подогрей и добавь специй. Вечер нынче зябкий…
С горячей кружкой в руках она переступила порог, озираясь; гулкое эхо разнесло звук шагов по пустынному залу. Нет, пока ее еще никто не ждал. Тут не было ни души. У камина по правую руку стояли несколько кресел и низенький табурет – похоже, не столь давно кто-то был здесь. И, значит, скоро вернутся.
Но занимать чужое место Паломе не хотелось. Оглядевшись, она пересекла огромный зал.
…Дом Гертрана, похоже, выстроили не меньше трехсот лет назад – по крайней мере, эту, центральную его часть. Как и во всех подобных замках, стены здесь были очень толстыми, не меньше шести локтей, и в оконных проемах помещались уютные скамеечки – самое замечательное место для человека, которому хочется посидеть в одиночестве, предаваясь своим мыслям за бокалом горячего вина и наслаждаясь видом сумерек, окутывавших город.
Там, снаружи, было очень тихо, лишь порой доносились шаги запоздалых прохожих и городской стражи, да стучали копыта по мощеной улице. Ни тебе истошных воплей возмущенных жен, ни перебранки, ни пьяной драки, как в бедных кварталах… она наслаждалась спокойствием. И в то же время оно раздражало ее. Живя здесь, в этом роскошном дворце, легче легкого позабыть о том, что есть настоящая жизнь!..
…Неожиданно для себя самой, Палома задремала. День все же выдался хлопотный, да еще вино на голодный желудок… Разбудили ее мужские голоса.
– …Во имя Митры, мой господин! Этот дом – ваш, и всякий человек здесь – ваш покорный слуга; вам нет нужды объяснять…
– Так ли, Гертран? А может, ты просто предпочел бы не знать? Мои объяснения могут оказаться опасны, нарушить твой покой, течение твоей такой славной размеренной жизни? – Голос Естасиуса звучал сварливо, но не зло; так мог бы наставник распекать любимого, но слишком своевольного ученика. – К хорошему быстро привыкаешь, не правда ли? И когда к тебе приходят напомнить о старых долгах…
– Мейстер! – Гертран был преисполнен праведного возмущения. – Разве я когда-либо давал повод усомниться…
Ого… Палома ощутила острую неловкость. Она совершенно не собиралась подслушивать. Если ее обнаружат – это будет позор до конца жизни! Но, с другой стороны, показаться им сейчас – и Гертран никогда ей не простит, что она слышала, как отчитывает его Естасиус.
И пока наемница пыталась решить, как быть, мужчины продолжали вести разговор на повышенных тонах.
– Молодым всегда кажется, будто только им открылась Истина, доселе недоступная никому из смертных, – ворчливо говорил Старейшина Ордена. – Вы только и знаете что твердить: «Ах, мейстер, времена изменились! Ах, нынче все иначе, не так, как в ваши времена!..» Вам кажется, только вы знаете – как надо! На самом же деле, времена всегда одинаковы. Не меняется ни-че-го. Но лишь на пороге вечности понимаешь это…
– Да простят меня боги, но это все мистика и красивые слова, мой господин, – упрямо возражал советник. – Вам не хуже моего известно, что сейчас положение Ордена совсем иное, чем десять лет назад. Не говоря уж о временах более давних… Тогда мы были в силе. Вербовщики принимали в войска командерий лишь каждого третьего из желающих – больше не было возможности разместить в казармах. Монастыри и школы Кречета не знали отбою от послушников. Наши отряды были ядром немедийской армии, главнокомандующими также всегда назначались сыны Ордена. – Он вздохнул. – Что говорить… я и сам в детстве грезил подвигами Санториуса и Майнара.
– И что же изменилось?
– О, мейстер, вы смеетесь надо мной? Или…
– Нет, Гертран, вести в мою горную обитель доходят исправно. И все же я спрашиваю тебя: что изменилось с тех пор?
С грохотом упал стул – видимо, Гертран вскочил с места.
– Я… Мой господин, так оскорблять меня… я всегда был верен, вы не вправе… – Он задыхался.
Но старик словно и не обращал на него внимания.
– А что думает юное поколение, а, Амальрик? – Так значит, барон Торский тоже с ними?! – Не удивлюсь, если ты мне скажешь сейчас: «Кречет? Какой еще Кречет? Я и думать забыл о таком!»
Неприятно, что в словах этих была своя правда. Как же Амальрик выпутается? От волнения Палома прикусила губу. Ее больше не тревожил скандал, если ее обнаружат. Никогда прежде она не предполагала, что это так интересно – подслушивать!
Голос барона звучал холодно и рассудительно:
– Мейстер Естасиус, я не готов стать гласом поколения и говорю лишь за себя самого… Орден заменил мне отца и мать, ибо матери я никогда не знал, а отец мой и был для меня воплощением Ордена! – Лишь Палома могла оценить двусмысленную, горькую иронию в этих словах. – И если бы меня спросили, что надлежит делать сегодня, я ответил бы так: Кречет должен взять все то, что подвластно его когтям и клюву. Если это власть – пусть будет власть. Золото – пусть будет золото. Знания – пусть будут знания… Все, что доступно, мы должны сделать своим! Мы можем действовать открыто – но можем и тайно, ибо есть время хищнику охотиться
Наступило долгое молчание. Палома никак не могла понять, чего старец добивается от советника и чем он так недоволен. Все, что говорил Гертран, было совершенно логично и не нуждалось в комментариях. Лишь слепой мог не видеть, что нынче Орден жил лишь старыми заслугами. При дворе его потеснили иные влиятельные группировки, и Вертрауэн – не последний среди них. Большинство командерий закрылись, школы пустовали. Младшие сыновья даже самых бедных дворянских родов скорее готовы были идти в наемники или в городскую стражу, чем в орденские отряды… v
Конечно, это не означало, что Кречету совершенно подрезали крылья. Нет, ветераны еще крепко держали оборону. Вот только не было притока юных сил – а это означало неминуемый крах Ордена лет через тридцать, когда вымрет старшее поколение, ныне составляющее костяк организации.
Понятно, что все это не по душе Естасиусу – но глупо отрицать очевидные вещи!
Примерно то же самое повторил старику и Гертран. Тот возмущенно закашлялся.
– Да. Именно так рассуждаете вы все. А отсюда – логичный следующий шаг. Довольно с нас всей этой седой старины, забудем возвышенные слова, клятвы отцов, пролитую кровь… Пора жить в свое удовольствие! Этому научила тебя твоя молодая жена, Гертран? Или это пост советника помог тебе обрести столь утонченную мудрость?! – и есть время планировать охоту. Если Орден не воюет сегодня с открытым забралом – значит, он копит силы, чтобы выступить завтра. И потому правы и вы, мейстер, ибо времена всегда одни и те же, но прав и мой друг Гертран, ибо ныне единое время повернулось к нам ночной стороной…
Он перевел дыхание. Палома лишь покачала головой, ибо в том, что провозглашал Амальрик она услышала больше, чем он, возможно, желал. И это сравнение с хищником не пришлось ей по душе. Ведь барон говорил, на самом деле, не об Ордене. Он говорил о себе самом!
А ведь когда-то они вместе были детьми, и он плакал у нее на плече из-за убитого щенка…
На Естасиуса, однако, слова молодого человека произвели совсем иное впечатление.
– Отлично! Отлично сказано, мой юный ученик! Ночной стороной… О, да! Нам выпала нелегкая доля жить в Темные времена – но это и огромное счастье, друзья. Ибо именно нам с вами доведется увидеть рассвет!
– Мудрейший, о чем вы?.. – начал было Гертран. Старик засмеялся в ответ.
– Неужели ты думаешь, я сорвался с места и устремился сюда лишь из простой прихоти, чтобы проверить, как идут у вас дела в столице? Или чтобы отчитать слишком много возомнивших о себе юнцов? Мне было… знамение, дети мои. Я узрел Реликвию, что возвращается к нам!
– Ре… реликвию… – Советник от волнения начал заикаться. – Неужели мы наконец…
– Да, да, – торжествующе перебил его Естасиус. – Не знаю, как это произошло, ибо вам известно не хуже меня, что Марцеллий умер, не успев отправиться в путь, а наш посланец не сумел отыскать наследника… Однако священная реликвия ныне ближе к нам, чем за все эти двадцать лет. Она совсем рядом – я чувствую это!
– Старческий голос дрожал от волнения. У Паломы что-то екнуло внутри. Она могла бы поспорить на тысячу золотых, что именно по этой реликвии ее добрый друг Конан пару седмиц назад бодро предлагал рубануть мечом… Откуда такая уверенность, она не имела понятия, но сомнений не было ни тени. У нее в руках оказалось именно то, за чем охотился Орден Кречета!.. А Естасиус продолжал: – Когда Глаз займет свое место, все изменится. Вы еще увидите это!
– Вы… – Гертран запнулся, в голосе его слышался страх. – Так вы хотите поднять Меч, чтобы вновь вести Кречета на битву?
Старец долго молчал, прежде чем дать ответ.
– Ты о Коринфии? – неожиданно спросил он.
– Верно ли я понял, что тебя тревожит именно это? Ведь ты возражал еще пять лет назад, когда туда впервые отправился Амальрик. Винцан доносил мне, как вы с ним спорили об этом. И насчет Скавро… я отлично помню, что ты говорил в прошлом году. Тебе ведь все это не по душе, миротворец? Ты предпочел бы достигать своей цели только с помощью сладких словес и золота?
– Тон его был исполнен ядовитого презрения. Но советник возразил неожиданно твердо:
– А что в том дурного? Сколько можно проливать кровь, калечить невинные души – и во имя чего? Пустых идеалов? Тех самых сладких словес, в которых вы упрекаете меня?! А разве эта ваша Реликвия – не прекрасная сказка? Только вот умирать за нее вы предлагаете вполне реальным людям!
Палома ожидала, что Естасиус взорвется от ярости – но он ответил неожиданно спокойно, почти ласково:
– Я не гневаюсь на тебя, мой друг, ибо знаю, что миг твоего прозрения близок. Кречет сам отверзнет тебе очи… Я не глупец и не пустой мечтатель, и даже не выживший из ума старик, каким бы тебе хотелось меня видеть. Гертран! Реликвия – это единственная реальность. Что же касается коршенских планов… не знаю. Поход на Восток через Коринфию – это была идея Винцана, ты знаешь, с каким жаром он отстаивал ее. По мне же, теперь, когда наше сокровище вернулось в Немедию, захватывать Коршен больше нет нужды. У нас и правда недостает сейчас сил для большой войны… Я буду говорить об этом с Винцаном, возможно, он согласится со мной.
– Но он твой преемник…
– Да. И когда меня не станет – вы будете делать то, что он велит, – жестко отрезал старик. – И довольно об этом! Теперь я хотел бы узнать вот что…
…Дальнейший разговор не представлял интереса для Паломы, поскольку она ничего не знала о тех людях и событиях, что обсуждали мужчины. Впрочем, беседа их не затянулась надолго. Вскоре Естасиус сказал Гертрану:
– На сегодня хватит, день был долгим, и я очень устал.
– Конечно, мой господин. Позвольте, я провожу вас в ваши покои?
– Нет. Амальрик проводит меня. А ты ступай, Гертран, оставь нас ненадолго. Мы продолжим завтра поутру.
Когда тяжелые двери парадного зала затворились за советником, воцарилось долгое молчание. Палома облегченно вздохнула: похоже, скоро у нее будет шанс незамеченной ускользнуть отсюда. Хвала Митре!..
Однако любопытно, о чем Старейшина Ордена собирался говорить с бароном Торским?!
Амальрик до сих пор хранил совершенно необъяснимое молчание… Совершенно на него не похоже!
Однако этому нашлось еще более поразительное объяснение.
– Благодарю тебя, сын мой, – мягким голосом, совершенно непохожим на тот раздраженно-воинственный тон, каким он говорил с Гертраном, произнес старик. – Ты верно понял мою просьбу – и не стал принимать участие в этом разговоре. Я всегда отдавал должное твоему уму, но всякий раз ты еще более вырастаешь в моих глазах. Спасибо. Ты помог мне исполнить задуманное наилучшим образом.
– Могу ли я узнать – что именно? – почтительно осведомился молодой человек.
Естасиус сухо засмеялся.
– Окажи мне высшее доверие, не задавай вопросов. Тем более, скоро ты и сам сумеешь все понять. Обещаю, что не буду долго томить тебя неведением. Ты – не Гертран, мне нет нужды лукавить с тобой.
– Гертран… – В голосе Амальрика слышалось сомнение. – Вы как будто недолюбливаете его, мейстер, однако… Он умный человек. И предан Ордену, несмотря на то, что его взгляды не всегда совпадают с вашими.
– О, да! Умный – это верно, мне и в голову не пришло бы отрицать очевидное! Однако он умен… и одновременно прост. В отличие от тебя, сын мой. Именно поэтому, несмотря на то, что, как тебе кажется, твои взгляды расходятся с моими еще сильнее… О, не отпирайся, молю, не надо этого оскорбленного вида, мальчик!.. Все это лишь иллюзия, когда-нибудь ты поймешь… Так вот, несмотря на все это, именно ты – истинный Сын Кречета. Как птенец, едва оперившись, ты стремишься вылететь из гнезда – но непременно вернешься, рано или поздно. Что же касается твоего столичного друга, такого умного и такого простого, он всегда останется лишь солдатом. Тем, кто исполняет приказы. И невысказанную волю тех, кто эти приказы отдает. Как бы он сам ни был уверен в обратном…
