Текст книги "Обитель драконов"
Автор книги: Натали О'Найт
Соавторы: Норман Хьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава III
Портшез покачивался, подобно лодке, на могучих плечах рабов-кушитов – очередная любезность соседа-винодела. Впрочем, любезность далеко не бесплатная: Палома пришла в немой ужас, мысленно подсчитывая траты последних дней, куда, если не считать уплаченного чернокнижнику, вошла покупка нескольких платьев – непростительная роскошь, но после Коринфии она не смогла устоять перед искушением… – три кувшина умопомрачительно дорогого пуантенского вина, чтобы отпраздновать возвращение, починка дорожной амуниции и новый набор метательных кинжалов, специально для любимой клиентки прибереженный Амосом с улицы Меченосцев.
В общем, ближайшие дни будем ходить пешком и питаться сухими лепешками, строго сказала себе Палома, поуютнее устраиваясь на мягких подушках портшеза. Хвала Небу, если что, Лил поверит ей в долг – не привыкать! Но, боги всеведущие, куда же она умудряется девать деньги? На что тратит свои – немалые, в общем-то, заработки?! Рачительная Лиланда не уставала пенять подруге на мотовство, но Палома бессильна была что-либо изменить. Чародея попрошу, мрачно пообещала она самой себе, пусть снадобье даст, или кошель какой-нибудь особый, чтобы золото в нем не переводилось… иначе так недолго и по миру пойти. Тем более, что, похоже, последнее задание Вертрауэна она все же провалит…
Еще пару дней назад будущее виделось ей в куда более светлых тонах. Она не сомневалась, что самое сложное – это отыскать Амальрика и подстроить «случайную» встречу… а дальше все произойдет естественно, само собой, дружески и весело, к полному удовлетворению всех заинтересованных сторон.
Как бы не так!
Ей вспомнилось хищное лицо барона Торского, его рассеянный и одновременно слишком проницательный взгляд, и эта обескураживающая манера с отсутствующим видом задавать вопросы, вызывающие острое чувство неловкости у собеседника… где он только научился такому?!
Впрочем, он ведь считался одним из доверенных лиц короля Гариана, а сейчас, похоже, был готов на все, чтобы занять подобное положение и при Нимеде Первом – более того, отчасти уже преуспел в этом начинании. При дворе и не такому научишься. Сильные мира сего… все они одинаковы – а ей было с чем сравнивать!
Однако подобный ход мыслей заводил слишком далеко, вновь устремляя поток воспоминаний в привычное русло Коршенских событий, и Палома, привычным усилием ума, поспешила воздвигнуть плотину на этом пагубном пути.
Тем временем, рабы уже миновали рыночную площадь, устало затихающую с наступлением вечера, и начали подниматься на Холм Мучеников, где, собственно, и располагался квартал виноторговцев и постоялый двор Лиланды.
У ворот они остановились как раз в тот миг, когда последний лучик заходящего солнца прощально мазнул по конькам островерхих крыш, рассыпая золотые блики по черепице. Легко выскочив из портшеза, Палома вручила каждому из рабов по серебряной монете – в довершение к тому, что уже было заплачено их хозяину, – и поспешила в дом.
В обеденной зале густо, домашне пахло мясной похлебкой и остро, колюче – какими-то диковинными приправами.
– Была на ярмарке, да? – поприветствовала девушка хозяйку.
Та улыбнулась, гордая собой.
– Фэнь-Луань, помнишь его, старичок такой, на печеный каштан похожий… Привез пряности из Вендии, Кхитая, даже с самих Радужных Островов… Я нарочно ждала до последнего дня, и правильно сделала! Перед отъездом остатки вполцены распродал – только забирай, да еще вот какую прелесть в подарок! – Она с гордостью продемонстрировала подруге ожерелье из крупных розоватых камней, украсившее ее высокую грудь.
– Ох, не равнодушен он к тебе! – засмеялась Палома. – Смотри, зазеваешься – а он тут как тут! В окно заберется, в ковер тебя завернет, и – поминай, как звали! Очнешься только в Кхитае…
– Не трепись, болтушка!
По знаку Лиланды мальчишка-поваренок уже накрывал стол для Паломы, слева от большого очага, тащил миску с похлебкой, лепешки с сыром, тушеное мясо, вино. Девушка облизнулась, глядя на все это великолепие, и поспешила вооружиться ложкой.
Хозяйка постоялого двора присела напротив, задумчиво отщипывая кусочки лепешки.
– Кстати, чуть не забыла, уж если говорить об ухажерах… – вдруг всплеснула она руками. – Ты-то себе какого красавчика отыскала! Везет же некоторым… То этот варвар-северянин, то теперь настоящий нобиль… Откуда ты их берешь, открой секрет?
Палома застыла, не донеся ложку до рта.
– Какой нобиль, ты о чем?
– Ну как же? Приходил в полдень. Темноволосый такой, весь в черном. Я сперва испугалась – уж больно на убийцу похож… А оказался такой любезный, просто лапочка, мед со сливками…
Хм-м. Впервые на памяти Паломы кто-то назвал Амальрика «лапочкой». Похоже, искусство очаровывать женщин – еще одна сторона придворного обучения, с которой она не была знакома. Забавно то, что ради Лиланды он, судя по всему, расстарался, а вот на нее, Палому, не счел нужным тратить усилия… Интересно, что ему было нужно?
– Он тебя расспрашивал обо мне?
– Нет. Никаких вопросов не задавал – да я бы и не ответила, ты же меня знаешь. – Чистая правда! Несмотря на все свое дружелюбие и болтливость, секреты постояльцев Лиланда блюла свято. – Наоборот, сам рассказал. Что вы с ним росли вместе, а потом потерялись и только недавно встретились… – Хозяйка со вздохом закатила глаза. – Ну, прямо как в «Песне о Розе и Рыцаре в Белом»…
Палома, против воли, почувствовала прилив
раздражения.
– А чего он все-таки хотел?
– С тобой повидаться, чего же еще? – Лил была поражена несообразительностью подруги.
– Не застал – и ушел, так что ли?
– Ну, да. А – письмо еще оставил!
– Что ж ты сразу не сказала? Давай.
– Оно наверху, у тебя. Он попросил, чтобы я его в твою комнату сразу отнесла. Ну а мне что, сложно?.. – Лиланда встревоженно покосилась на Палому. – Что? Я что-то сделала не так?
Та успокаивающе отмахнулась, с наслаждением принявшись за жаркое. Если Амальрику что-то было нужно выведать, он сделал бы это тем или иным образом, и никто не сумел бы ему помешать.
– Это было до того, как ты отправилась на рынок, или после? – только и спросила девушка.
– До того. Я как раз одевалась на выход, когда он появился. – Теперь Лил забеспокоилась не на шутку. – Да в чем дело, Палома, скажи?! Кто этот человек? Он не друг тебе, да? Что-то плохое случилось?
Как могла, она успокоила подругу, хотя сама отнюдь не чувствовала себя спокойной. В конце концов, Амальрик все же не был ей врагом… по крайней мере, ей хотелось в это верить. Однако теперь ей не терпелось покончить с ужином и подняться к себе. Однако Палома заставила себя доесть, не торопясь; она допила вино и щедро расхвалила стряпню хозяйки – и лишь после этого, запалив масляный светильник, двинулась к лестнице, ведущей к жилым комнатам.
…Письмо ожидало ее – свернутый в трубочку пергамент, словно затаившийся хищный зверек, прыгнул ей в руку, едва она поставила лампу на крышку сундука, служившую также и столом.
Палома развернула послание, расправила пергамент под самым светильником, чтобы легче было разобрать убористый, причудливый почерк. Перечитала текст письма дважды, затем поднялась с места, откинула крышку сундука, где хранился ее женский гардероб, ощупала углы, вытащила верхнее платье, внимательно проверяя, как оно уложено… Со стороны все эти действия могли бы показаться верным признаком безумия – однако Палома, когда вновь подсела к столу, выглядела куда более спокойной, почти умиротворенной. Да, собственно, так оно и было. Покой и умиротворение – это именно то, что она испытывала всякий раз, когда удавалось разгадать очередную загадку, подброшенную жизнью.
Уже без всякого страха и внутреннего трепета, она вновь взяла в руки письмо Амальрика и перечитала его в третий раз, вновь поражаясь витиеватости стиля, еще более разительной по контрасту с простотой мысли, кою сей стиль призван был выразить.
«Драгоценная Палома! – гласило послание. – По размышлении, я пришел ко встревожившей меня мысли о том, что давешняя наша встреча могла оставить у тебя совершенно превратное представление обо мне и даже внушить ложное впечатление, будто я не рад вновь свидеться с тобой. Ничто не могло бы быть более ошибочным, уверяю тебя! Как-никак, столь давние узы как те, что связывают нас с тобой, невозможно порвать, и даже всемогущему Времени не под силу совладать с путами памяти.
Мне радостно было вновь увидеть тебя после долгой разлуки, радостно встретить человека – одного из немногих! – с кем я могу быть самим собой, изъясняться начистоту и идти прямо к цели.
Возможно даже, во имя старой дружбы, ты позволишь мне пренебречь несколькими обязательными в нашем случае „танцевальными па“ – я подразумеваю под этим пару-тройку ненароком подстроенных встреч, обмен ничего не значащими и двусмысленными любезностями – ради того, чтобы
напрямую обратиться к тебе с просьбой… ибо сегодня я и впрямь нуждаюсь в твоей помощи.
Так сложилось, что сейчас мне необходима спутница, которая согласилась бы вытерпеть мое общество в ближайшую седмицу или две… при том, что от нее не потребуется ничего, кроме как быть рядом, да изредка любезно улыбаться окружающим. Я был бы счастлив, если бы ты, Палома, согласилась сыграть эту роль.
Разумеется, дерзость моя не простирается так далеко, чтобы, злоупотребив твоим добрым ко мне отношением (надеюсь, оно еще живо в твоей душе), потребовать столь значительных жертв, ничего не предложив взамен. Вознаграждение будет достаточным, даже по твоим меркам – столичной дамы, привыкшей, как я успел заметить, к роскоши и неге.
Если ты дашь согласие – уповаю на это! – советник Гертран, в чьем доме я остановился, будет счастлив видеть тебя своей гостьей на ближайшие дни.
Любящий тебя, Амальрик»
Со вздохом, Палома отложила письмо.
Теперь, на третий раз, оно не вызвало в ней той первоначальной злости. В предложении барона Торского оплатить ее услуги не было, в общем-то, намеренного желания оскорбить… хотя это тоже нельзя сбрасывать со счета. Тут было нечто иное.
Она была нужна ему. Очень нужна.
Иначе Амальрик никогда не пренебрег бы тем, что он с деланным презрением именовал в своем послании «танцевальными па» – он слишком любил интриги и хитроумные комбинации, чтобы лишний раз не опробовать свои умения. Так что, судя по всему, время его здорово поджимало.
Учитывая интерес барона к ее гардеробу, Палома даже догадывалась, чем была вызвана такая спешка.
Так что обидное предложение оплатить ее услуги, словно какой-нибудь девице из веселого квартала, было, по сути, тоже ходом в игре. Он словно говорил ей: «Вот, я открылся, я говорю честно, что нуждаюсь в тебе. Но докажи, что и я тебе небезразличен. Если сочтешь нужным переступить через оскорбление, значит, признаешь тем самым, что нуждаешься во мне не меньше…»
Готова ли она была сыграть по тем правилам, что он предлагал?
Да. Готова.
Интересно все же, почему Амальрик так уверен, что она пойдет на это? Он ведь не может знать о поручении, данном Паломе тайной службой короля. Скорее уж, уповает на девичью сентиментальность, на романтический флер прошлого. Может быть, даже льстит себя мыслью, что подруга детства до сих пор к нему неравнодушна… кто знает?
Пусть так. Пока он не догадывается об истинных причинах ее интереса к нему, Амальрик Торский для нее не опасен. А с ним – и Орден Кречета, к тайнам которого так удобно будет подобраться в доме советника Гертрана…
Воистину, все это выглядело даром богов.
Палома была бы счастлива, если бы не застарелая привычка опасаться милости Небес. На ее памяти, подобное везение чаще всего оборачивалось самыми черными провалами…
* * *
Утро, вместо ожидаемой возможности поваляться в постели, понежиться в купальне и прогуляться по модным лавкам – забыт обет бережливости! – обрушилось вихрем тревог и суеты. Первой вестницей стала Лиланда, ни свет, ни заря постучавшаяся к Паломе:
– Подъем, красавица! Трубачи дали сигнал к бою!
– Что… Что такое?!
В чем мать родила, она вскочила с постели, распахнула дверь. Хозяйка постоялого двора захихикала в ладошку:
– Ну, ты даешь! А если бы со мной были посторонние?
Небрежно пожав плечами, Палома пропустила ее вовнутрь.
– А что, могли бы? Кто-то явился ко мне?
– А то! – От возбуждения Лиланда вся раскраснелась, глаза ее сияли, как два самоцвета. Больше всего на свете молодая вдовушка обожала таинственные приключения, и в этом смысле Палома была ее любимицей: жить с ней рядом было так же захватывающе, как смотреть на представление комедиантов, никогда не знаешь, что случится в следующий миг! – Паланкин прислали, с ума сойти, богатый… Это кто же тебя в гости ждет? Уж не вчерашний ли красавчик?
Неопределенно фыркнув, Палома выглянула в окно. Точно, у ворот постоялого двора стояли пышные носилки, украшенные султанами страусиных перьев; чернокожие носильщики застыли рядом, подобные каменным изваяниям. Причем их было ровно вдвое больше, чем нужно, чтобы нести паланкин, а значит, предполагалось, что сундуки с одеждой отправятся следом, без задержки. Амальрик явно решил ее поторопить…
Мгновенно приняв решение, Палома обернулась к хозяйке постоялого двора:
– Лил, будь душкой… Распорядись мне насчет завтрака. И еще – я бы хотела до отъезда переговорить с Сетриком. Он здесь?
– Да куда же он денется, демоненок?! Внизу, на кухне крутится…
…И завтрак, и юный посыльный уже ожидали Палому, когда она, наскоро собравшись, спустилась в обеленную залу. Мальчуган вытянул шею в предвкушении. Выполнять необременительные и денежные поручения молодой наемницы явно пришлось ему по душе.
– За кем-то еще побегать? – заговорщицким шепотом прошипел он.
Палома улыбнулась, принимаясь за завтрак и дав знак пареньку присоединиться к ней. Тот обрадованно запихал в рот горячую лепешку, не сводя глаз с девушки.
– Бегать не надо. Дом советника Гертрана знаешь? – Тот кивнул. – Так вот… Я буду жить там ближайшую седмицу или больше. Мне нужно, чтобы ты все время незаметно крутился там поблизости, и если увидишь, что я вышла на улицу одна, иди следом и незаметно подойди, когда отойдем подальше. Возможно, мне нужно будет тебя кое о чем попросить, но я не хочу, чтобы кто-то нас заметил.
– Понял. Сделаю.
– А по вечерам будешь возвращаться сюда, к Лил, узнавать новости. Скажешь мне, когда вернется киммериец. Помнишь, здоровый такой парень, со мной был?
– Еще бы! – При упоминании о Конане Сетрик пришел в восторг. – Вот уж кто силен мечом махать!.. Это все?
– Посмотрим. – Палома надеялась также, что через пару дней придут известия от чародея, но об этом пока говорить было рано. Внезапно ей пришла в голову еще одна мысль. – А скажи, – обратилась она к парнишке, – нет ли у тебя приятеля постарше, кто был бы не прочь уехать на пару дней из города?
– Куда?
– В баронство Тора, это на юге, знаешь? Хочу, чтобы там втихую выяснили все, что возможно, о нынешнем бароне, Амальрике. Только без лишнего шума, не привлекая внимания. Послушать, что в тавернах болтают, в лавках… Есть кто-нибудь на примете?
Поразмыслив немного, мальчуган кивнул.
– Тимро Длиннорукий. Он как раз говорил вчера, что не мешало бы проветриться немного.
Ярмарка ведь была, они там кое-кого пощипали… ну, в общем, он согласится. И много не попросит.
– Лиланда с ним расплатится. Пусть зайдет к ней сегодня. Скажешь ему?
– Не сомневайся!
– Вот и славно…
Разом покончив, таким образом, и с делами, и с завтраком, Палома вышла во двор. Чернокожий раб тут же с поклоном приблизился к ней.
– Милостивая госпожа, нас прислал советник Гертран. Окажете ли вы месьору честь стать его гостьей?
Палома с достоинством кивнула.
– С удовольствием. Я так понимаю, вы готовы забрать и мои вещи?
– Да, милостивая госпожа. Если, конечно, двоих рабов хватит для этого? – Голос его выражал легкое сомнение, как видно, он не привык к дамам, путешествующим налегке. Однако Амальрику-то было прекрасно известно, что у нее всего два сундука… не зря же этот хитрый лис вчера после ухода Лиланды пробрался в комнату Паломы; так что количество носильщиков он определил точно…
И вскоре процессия тронулась в путь.
* * *
Резиденция месьора советника оказалась именно такова, какой ее и ожидала увидеть Палома, – тем более, что во время недавней прогулки с Конаном у нее уже была возможность краем глаза рассмотреть это величественное здание, сделавшее бы честь и самому королю.
…На придворном языке «лэйо», которым Палома хоть и не в совершенстве, но владела, имелось подходящее слово – реанн, то есть «дракон» – что означало высшую точку совершенства, изысканный вкус, отличительная черта коего – достаточность и полнота без малейших излишеств.
Реанн могла быть речь человека, его манеры, одежда… Реапи-маогри, то есть «обителью дракона» был этот особняк.
Он был в меру старым, чтобы показать, что хозяин не из недавно разбогатевших купчишек, но ухоженным, демонстрируя достаток владельца. В меру большим, чтобы произвести впечатление, но не настолько, чтобы подавлять гостя…
Выстроенный в форме подковы, с изящными колоннадами, облицованный серым гароннским мрамором, он притягивал взор строгостью форм и гармонией линий. Прямая, как стрела, дорога вела от главных ворот ко входу, пол конец делая широкую петлю для разворота экипажей.
Выйдя из паланкина, девушка невольно замерла, прежде чем подняться по ступеням, ведущим к дверям, охваченная странным чувством нереальности происходящего.
Если не считать ее и чернокожих носильщиков, вокруг не было ни души. Не сновали слуги, не было слышно привычного для больших усадеб гомона. Даже ветер как будто притих, смущенный всем этим великолепием. Как это было непохоже на баронское владение в Торе – там древний замок из черного камня напоминал скорее утес, превращенный грубыми руками великанов в некое подобие человеческого жилища Интересно, как чувствует себя здесь Амальрик? Или за эти годы он успел привыкнуть к роскоши?..
Тем временем, один из рабов, обогнавший Палому на ступенях, с почтительным поклоном распахнул перед гостьей тяжелые двери. Ей ничего не оставалось, как войти.
Внутреннее убранство дома ни в чем не противоречило внешнему впечатлению. Девушка оказалась в просторном холле, где пол был выложен каменными плитами; белые стены не имели иных украшений, кроме двух гобеленов справа и слева от входа и родового герба семейства над огромным камином, жарко полыхавшим в глу6ине залы. Огонь невольно манил к себе, к тому же, в этой мертвенной тишине и неподвижности Паломе внезапно сделалось зябко, и она поспешила пересечь холл, протягивая руки к пламени
Так она простояла какое-то время – пока за спиной не раздались легкие шаги, и она обернулась, полагая увидеть служанку, которая отведет ее к хозяевам дома.
Но это была не служанка.
Навстречу Паломе, сгустившись по винтовой лестнице, скрывавшейся в левом углу залы вышла женщина… о, наемница не сразу нашла бы слова, чтобы описать ее достоинства. Пожалуй, тут спасовал бы и искушенный в лести придворный поэт… Очень высокая, на полголовы выше гостьи, она отнюдь не страдала от затаенной неловкости, свойственной большинству женщин, привыкших смотреть на окружающих сверху вниз. Статная, величественная, не стесняющаяся подчеркнуть свой рост сложной башенной прической, она двигалась с изяществом и грацией, какие чаще встретишь у танцовщиц. Фиалковые глаза в пол-лица смотрели приветливо-снисходительно, чистый лоб и правильный тонкий нос с небольшой горбинкой довершали впечатление нездешней чистоты форм.
Она вся была… реанн. И других слов здесь было не нужно!
На хозяйке дома – а в том, что перед ней супруга Гертраиа, Палома не сомневалась, – было облегающее домашнее темно-синее платье, отороченное белоснежным мехом. На шее красовалась подвеска-слеза: огромный, оправленный в серебро сапфир. Такой же камень был и на указательном пальце женщины – иных украшений она не носила.
…Палома поймала себя на том, что пялится бесстыдно, точно деревенщина. Покраснев, она поклонилась, презирая собственное смущение, и все же стыдясь своего простенького дорожного наряда, небрежно заплетенной косы, огрубевших рук с мозолями от меча.
Голос женщины также был безупречен – богато-звучный, с чуть заметной хрипотцой и переливами интонаций, каким бы позавидовала и флейта.
– Добро пожаловать в наш скромный дом, медина. Надеюсь, вам будет здесь уютно. Я – Аргивальда, супруга советника Гертрана.
Палома представилась.
Несколько мгновений женщины молча смотрели друг на друга. Наконец губы хозяйки сложились в улыбку.
– Муж досадовал, что не сможет приветствовать вас лично, однако вы задерживались, а им с Амальриком было пора уходить. Слуги уже перенесли вещи в отведенные вам покои. Это в правом крыле, на втором этаже. Не желаете ли взглянуть?
Разумеется. Хотя больше всего сейчас Паломой владело малодушное желание сбежать обратно к Лил, в уют и тепло.
И ведь не то чтобы ее смущало богатство и роскошь, нет! Ей не так уж редко доводилось бывать в домах знати. Даже на балу у графа Коршенского, среди враждебной толпы придворных она чувствовала себя, как рыба в воде… но здесь было нечто совсем другое. Подавляющее. Гнетущее. Несмотря на все свое совершенство этот дом производил впечатление ледяной пещеры. Ей было зябко. Она с тоской оглянулась на пылающий в камине огонь – но даже языки пламени показались внезапно нереальными, холодными, словно нарисованные.
Следом за Аргивальдой она поднялась по винтовой лестнице и двинулась по коридору, ведущему в боковое крыло. Хозяйка, не замедляя шага, покосилась на гостью сверху вниз.
– Значит, вот вы какая, подруга Амальрика… Странно, я представляла вас иной.
Палома подняла брови.
– Он говорил обо мне?
– Ну, конечно… Мы давно советовали ему… как бы точнее сказать… подыскать себе кого-нибудь на эту роль. Женщины, которая могла бы сопровождать его повсюду. Особенно теперь, когда он стал бывать при дворе. – Она засмеялась низким грудным смехом. – Вы же знаете нашего короля… О, у Нимеда столько странных предрассудков! Точнее, я думаю, это Рэлея настраивает его. С тех пор, как она вновь забеременела, ей не нравится видеть холостяков среди тех, с кем водит дружбу ее венценосный супруг. Опасается дурного влияния, я полагаю…
Наемница молча ожидала, что будет дальше. Ей уже многое становилось ясно. Она не ошиблась.
Приняв молчание гостьи за робость, хозяйка дома продолжила, уже не скрывая насмешки:
– Как бы то ни было, если наш милый Амальрик желает преуспеть, он должен явить двору даму сердца. Разумеется, заводить с кем-то серьезные отношения ему бы и в голову не пришло, ну а я… – Она вновь переливчато засмеялась… – В конце концов, я же не могу сопровождать их с мужем – обоих, это могло бы быть понято превратно, не так ли? – Она лукаво покосилась на Палому, словно желая убедиться, что до той дошел смысл прозрачных намеков. Каменное лицо девушки как будто воодушевило ее. – Так нам и пришла мысль, что он должен нанять кого-то со стороны. Но, разумеется, не тех девиц, которые обычно выполняют услуги за деньги, ведь здесь потребно и надлежащее воспитание, и умение вести себя в обществе… В общем, вы, дорогая моя, оказались идеальным вариантом. – Ее испытующий взор уперся в лицо Паломы. Как видно, затянувшееся молчание гостьи все же нервировало Аргивальду.
В ответ девушка растянула губы в улыбке:
– Я тоже рада, что все так устроилось, медина. Помочь другу детства – для меня удовольствие. А немного подзаработать никогда не мешает. Я благодарна вам, что вы так любезно приняли меня…
Эта тирада стоила ей большого труда, ибо вовсе не в характере наемницы было покорно сносить дерзости, а хозяйка дома, ничуть того не стесняясь, пыталась унизить ее, поставить гостью на место. Обычной реакцией Паломы было бы срезать ее парой колкостей, на которые она была такой мастерицей – ибо прозвище «Оса» она заслужила не только благодаря остроте клинка… но сейчас ситуация призывала к благоразумию.
Пусть лучше Аргивальда считает ее безобидной деревенской дурочкой, онемевшей от благоговения пред ликом сильных мира сего. У нее еще будет время свести счеты с этой злоязыкой красоткой…
Мысленно дав себе зарок не покидать этого дома, не поквитавшись за все оскорбления, которых, судя по всему, ее еще немало ждет впереди, Палома молча продолжила путь. Хозяйка дома, осознав, как видно, что ее ядовитые стрелы не достигают цели, также погрузилась в молчание.
Интересно, правда ли, как она намекала, между ней и Амальриком что-то есть – или она выдает желаемое за действительное? Едва ли барон стал бы вести такие игры за спиной советника, от которого во многом зависит, – для этого он слишком осторожен… С другой стороны, Палома не могла себе представить, как бы ему удалось избежать ее чар, если Аргивальда 'всерьез задалась целью соблазнить молодого человека.
…Но вот, наконец, поднявшись на второй этаж, они остановились перед дверью в самом конце коридора.
– Ваши покои, медина, – указала хозяйка. – Наши с мужем апартаменты в северном крыле, если вам что-то понадобится. Там же и комнаты Амальрика… но впрочем, это едва ли имеет значение?..
– Ровным счетом никакого, – любезно подтвердила Палома. – Но осмелюсь спросить: мне показалось, в доме совершенно пусто… Ни слуг, ни гостей… Или так только в этом крыле?
– О, нет! – Аргивальда засмеялась. – Конечно, эта часть дома сейчас пустует, тут живет лишь наш писец, двое домашних жрецов и мой лютнист – все этажом ниже… но что касается прислуги, вы совершенно правы. Им запрещено попадаться на глаза господам, покуда их не позовут. Если и есть что-то, чего я не выношу, так это бессмысленной толкотни челядинцев. Вид черни утомляет, вы согласитесь со мной?
К пресловутой черни она, разумеется, относила саму Палому, равно как и упомянутых жрецов, писцов и кого там еще… И даже не пыталась скрыть презрения, в упор глядя на Палому своими огромными темно-фиалковыми глазами.
Если Амальрик и впрямь был столь глуп, чтобы завести интрижку с этой коброй, – то так ему и надо. Радости ему это явно не принесет! Девушка мстительно улыбнулась.
– Медина слишком добра… Надеюсь, в вашей жизни будет как можно меньше того, что вызывает ваше неодобрение!
– Приятное пожелание, благодарю! – Голос Аргивальды звучал снисходительно, она слегка оттаяла: как видно, сперва сомневаясь, к какой категории отнести нежеланную гостью, и оттого провоцируя ссору, теперь убедилась в ее полной безобидности и успокоилась, решив, что Палома не представляет для нее опасности. Она даже могла позволить себе быть доброй. – Сейчас я покину вас ненадолго. Устраивайтесь, располагайтесь и не стесняйтесь позвать слуг, если вам хоть что-то понадобится. Они предупреждены и готовы будут исполнить любую вашу прихоть. Да-да… – Глаза ее лукаво сверкнули. – Любую – я не шучу. Ведь вечерами девушке порой бывает одиноко… Уж мне ли этого не знать!
На это у Паломы было готово сорваться с языка несколько возможных ответов, от утонченно-издевательских, до таких, от которых завяли бы уши у прожженных наемников из хоршемишских казарм… но она лишь стиснула кулаки, так, что ногти впились в ладони, и заставила себя улыбнуться.
– Медина слишком любезна… Для меня большая честь быть вашей гостьей!
Тьфу! Надо будет прополоскать рот, как только она останется одна. И лучше всего – крепким вином, чтобы смыть привкус желчи!
Аргивальда, удовлетворенная, наконец оставила ее, пообещав, что слуги придут проводить гостью в трапезную, когда настанет время обеда.
Запершись в своих покоях, Палома, как была, даже не разуваясь, рухнула на постель, содрогаясь сперва от душащей ярости – а затем от дикого, неудержимого хохота.
* * *
Вскорости, однако, ею овладело странное нетерпение. Дрожь возбуждения, не позволяющая усидеть на месте. Возникла даже неблагоразумная мысль отправиться побродить по дому, однако хозяйка явственно дала понять, что это не будет приветствоваться, а идти на конфликт немедленно по прибытии Паломе не хотелось.
К тому же, ей пришла в голову куда лучшая мысль.
Позвонив в колокольчик, она сообщила подоспевшей на зов служанке, что желала бы привести себя в порядок, принять ванну и сделать прическу. Неизвестно, что сыграло тут свою роль – давящее великолепие дома советника и высокомерие восхитительной Аргивальды, желание доказать, что и она, скромная наемница, может выглядеть достойной подобного окружения… или куда более прозаическое намерение поболтать со слугами и выведать у них побольше о хозяевах дворца… Однако если в первом Палома вполне преуспела, благодаря умелым рукам вышколенных горничных, то во втором, увы, потерпела неудачу.
Нигде и никогда прежде ей не доводилось видеть, чтобы челядь была настолько замкнутой и молчаливой. Даже совсем юная девочка, наполнявшая горячую ванну, лишь глупо таращилась па гостью и заученно улыбалась в ответ на любые вопросы. Чему, впрочем, Палома вскоре нашла объяснение, заметив у той на руках странные красноватые следы – то ли от ударов хлыстом, то ли от ожогов – и поджившие, и совсем, совсем свежие…
Да, Аргивальда, похоже, не стеснялась в средствах обучения!
Наемница все же вознаградила каждую из женщин серебряной монетой, удостоившись в ответ все той же неживой улыбки, и осталась наконец одна, наряженная, причесанная, благоухающая, точно роза… и напряженная, как тетива боевого лука.
Ждать ей, впрочем, пришлось недолго.
…Стук в дверь – и еще одна, незнакомая, служанка склонилась в поклоне перед гостьей.
– Госпожа, за вами прибыл экипаж. Соблаговолите отправляться.
– Что-о?
Палома подняла брови, не зная, как реагировать на столь вызывающий приказ, лишь едва прикрытый церемонной вежливостью. Но уже следующие слова женщины развеяли гнев.
– Госпожа, это карета из дворца. Вас приглашает король!
* * *
Как оказалось, служанка была не совсем точна. Его величество Нимед Первый, скорее всего, слыхом не слыхивал о гостье советника Гертрана. Приглашение исходило от королевы.
…Под своды Лазурных Покоев, как именовалось крыло дворца, отведенное Ее величеству, Палома входила во власти сложных чувств. От столь стремительного вознесения ей было слегка не по себе: дочь скромного торского дворянина едва ли могла когда-либо надеяться даже просто побывать на Большом Выходе, куда приглашали всю знать королевства, и удостоиться лицезрения монаршей четы на расстоянии хоть в сотню шагов; теперь же ей предстояло войти в Малый Круг и, может быть, даже лично беседовать с королевой Рэлеей, – стоит ли удивляться ее волнению!
Лишь мысленные упражнения для достижения сосредоточения перед боем, привычные Паломе куда больше, чем придворные реверансы, помогли ей преодолеть мерзкую дрожь в коленях и выровнять дыхание, когда двери внутренних покоев наконец распахнулись перед ней.
