Текст книги "Обитель драконов"
Автор книги: Натали О'Найт
Соавторы: Норман Хьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– А чего нам бояться? – подал голос Конан, все еще стоявший рядом с трупом. – Не мы же его прикончили, в конце концов!
– Ага. Только графская стража разбираться не станет. – Девушка поморщилась, вспомнив, как ее саму всего одну луну назад задержали точно также, над мертвецом, которого она не убивала. – Немедийские порядки еще похуже коршенских. Если есть подозреваемые – в лепешку расшибутся, чтобы нас до плахи довести. А так… виновных нет, значит, никто и доискиваться не будет. Похоронят по-тихому, и все.
– Истинно так, – затряс головой толстяк. – Госпожа – просто светоч мудрости! И опять же, историю замнут, и мне никакого убытка. А если вас схватят – по всему Церу пойдет слух, что в «Золотой короне» постояльцев режут…
– Убедил. – Киммериец, похоже, склонен был, как и Палома, согласиться с доводами хозяина. – Вещи соберем – и в путь. Ты там распорядись пока, чтобы лошадей нам оседлали.
– Сам! Сам займусь! И поесть в дорогу соберу… – И дробные шажки застучали по лестнице. Толстяк только что не приплясывал от облегчения.
Затворив дверь, Палома обернулась к своему спутнику. Тот уже неторопливо укладывал их скудные пожитки. Взгляд наемницы задержался на мертвеце.
– Бедняга… надо бы обыскать его напоследок… Северянин закашлялся – девушке показалось, чтобы скрыть смех.
Пробурчав: «Не вижу ничего забавного», она склонилась над Теренцием. Ловкими, опытными руками прошлась по одежде в поисках потайных карманов. Не обнаружив ничего, перешла к личным вещам. С собой у пария был сундучок и седельная сумка, в которой обнаружилась лишь смена одежды и немного съестных припасов.
Сундучок же оказался открыт – крышка отвалилась, едва лишь наемница тронула ее кинжалом. Пусто! Лишь теперь она поняла…
– И когда ты успел? – в гневе обернулась она к варвару. Подумать только – любуется, как она шарит у мертвеца по карманам, и хоть бы слово сказал!
Довольный собой, Конан развел руками.
– Меньше надо было хозяину глазки строить! Раздосадованная, она немедленно парировала:
– А тебе меньше с танцовщицами кувыркаться!.. Тогда, может, мальчишка бы жив остался.
Стрела попала в цель. Киммериец помрачнел.
– Правда. Моя оплошность. – И неожиданно выдавил совсем ему несвойственное: – Извини…
– Да ладно, не казни себя. – Палома смягчилась. – Я тоже показала себя не с лучшей стороны.
Только сейчас она вспомнила про раненую левую руку. Странно, как отступает боль, когда голова занята другим. Впрочем, быстрый осмотр уверил ее, что это простая царапина. Ничего серьезного. Конан помог ей перевязать предплечье, пообещав бодро:
– Даже шрама не останется!
– И слава Митре! Шрамы красят только мужчин, мне они ни к чему.
В молчании они собрали оставшиеся вещи. И наконец Палома задала вопрос, который жег ей язык все это время:
– Ладно, выкладывай. Что это было?
– Ты о чем? – Он прикинулся, будто не понимает.
– О том, что вез с собой Теренций. И я не о золоте…
– Да там и было-то всего ничего. Полсотни монет.
– Зубы мне не заговаривай! – На сей раз она разозлилась всерьез. – У парня было с собой что-то ценное. Где оно?
Без слов, киммериец запустил руку в недра своей торбы и извлек на свет завернутый в промасленную кожу сверток.
– Это все?
Теперь уже рассердился северянин.
– Слушай, ты за кого меня принимаешь? Я у своих не ворую! На первой же стоянке все бы тебе отдал!
– До того, как сам бы проверив – или все же после?
Конан пожал плечами.
– Тебе бы дознавателем быть в этом твоем Вертрауэне. Глаза, как кинжалы. И язык – как топор палача.
– Отвратительное сравнение. Вернемся в Коршен, продай Силенцию, он охоч до таких вывертов. – Бездарность придворного поэта графа Лаварро давно вошла в присловье. – Ладно, давай проверим, ничего мы здесь не забыли?
Пряча сверток Теренция под плащ, она обвела взглядом полутемную комнату. Глаза ее остановились на мертвеце. Странное ощущение, что она не может уйти – просто так. Как будто нужно сделать еще что-то… Но что?!
Не обращая внимания на спутника, который, досадуя на женскую медлительность, призывал ее поторапливаться, Палома вернулась к трупу и вновь опустилась перед ним на колени. Что же она могла пропустить?
– Слушай, а плащ ты проверила? – внезапно спохватился Конан.
Верно. Плащ юноша подложил под голову, вместо подушки. Она и не заметила! Ругая себя за невнимательность, Палома встряхнула накидку, и была вознаграждена… свернутый лист пергамента покатился по полу.
Нагнувшись, киммериец подобрал послание. Спрятал к себе.
Все?
И лишь теперь – только теперь! – наемница обратила внимание на кинжал, которым был убит несчастный Теренций.
Еще не веря собственным глазам, извлекла оружие из раны, вертя его в руках, чтобы свет упал на рукоять…
– Ну, что там еще?! – Северянин навис над ней. Она отмахнулась.
– Отойди, мешаешь!
Наконец, увидев все, что хотела, она направилась к двери, по пути нетерпеливо окликая своего спутника:
– Что ты там застрял? Ждешь пока городская стража появится? Давай, шевелись!
Конан поперхнулся ругательством.
Лишь оказавшись на конюшне, где, как и обещал хозяин, их уже ждали оседланные лошади, Палома сжалилась над сгорающим от любопытства северянином. Опасаясь, помимо прочего, и за собственную жизнь: ей показалось, что если она станет и дальше играть в молчанку, он тумаками выбьет из нее признание.
– Этот кинжал… – замолчав, она огляделась по сторонам – не подслушивает ли кто.
– Да скажешь ты наконец, в чем дело?!
– Там птица на рукояти. Не просто для украшения. Я видела такие в Торе. Это символ Ордена Черного Кречета!
* * *
Полдень в Бельверусе. По утрам осень уже чувствуется, деревья зябнут под ее дыханием, но днем в сад возвращается лето. Громада королевского дворца за спиной, такая мрачная в другое время, сейчас кажется янтарно-прозрачной, словно вот-вот растает, медовой лужицей растечется под лучами солнца.
Посыпанные желтым песком дорожки золотыми ручейками разбегаются от поляны, стремясь поскорее добраться до самых дальних окраин сада. Они уносят влюбленные пары, стайки хохочущих придворных дам, стражников в доспехах, сверкающих на солнце, точно ожившие медные статуи.
На поляне пусто. Человек, сидящий на вздыбленном корне древнего вяза – его, по легенде, посадил сам Брагорас Первый, дав начало королевскому саду, – неподвижен, как само дерево, к стволу которого он прислонился спиной. Его черный наряд почти сливается с потемневшей корой.
Но вот вдалеке слышится детский смех – словно ручеек бежит, стремится, приближается… Человек оживает. Точнее, движутся только его руки. Они достают из кармана какой-то небольшой предмет. Деревянную игрушку. Два соединенных кружка; на стержне между ними намотана топкая бечева. Если резко бросить вперед – веревка разматывается… а затем неумолимо притягивает игрушку обратно. Деревяшка ложится в ладонь человека, тычется доверчивым щенком. Он делает новый бросок – теперь с замысловатой петлей в конце полета. И все повторяется.
Дети замирают на краю дорожки, толкают друг дружку локтями, не решаясь переступить границу поляны.
– Смотри, смотри, он опять здесь!
– Что это такое?
– Вот так штуковина!
– И как у него это получается?!
– Смотри!..
– Смотри…
Не обращая на ребятню никакого внимания, мужчина вновь отпускает игрушку. Подскакивая, она бежит по дорожке, насколько хватает бечевы – и возвращается. Всегда возвращается.
Пять пар округлившихся глазенок смотрят на это чудо.
Наконец самый смелый делает шаг вперед. Ему лет семь на вид. Белокурый, в аккуратном бархатном костюмчике, с крохотным мечом в золоченых ножнах. Маленькая рука тянется повелительно.
– Дай!
Человек безмолвно протягивает игрушку.
Ребенок бросает. Деревяшка беспомощно падает на землю. Остальные дети хихикают. Голосок – капризный, но требовательный:
– Как ты это делаешь? Покажи!
Человек пожимает плечами…
* * *
На привале, который путники сделали лишь ближе к вечеру – убедившись, что достаточно удалились от негостеприимного Церваля, – Палома была сумрачна и печальна. Приняв из рук киммерийца кружку с вином, половину пролила в костер, что-то тихо шепча при этом.
– Щенка этого что ли поминаешь? – Варвар посмотрел на нее с легким презрением, какое ему всегда внушала женская чувствительность. – И дался же он тебе?! Видит Митра – я только взглянул на него и сразу понял: не жилец… Если уж хочешь так высоко нос задирать, должен уметь и меч в руках держать, чтобы отбиться от тех, кто захочет этот нос подрезать! А у нашего петушка, кроме гонора, ничего за душой не было…
– Не скажи. Ты самого главного-то и не разглядел.
Это задело северянина не на шутку.
– О чем ты, скажи на милость?
– Да о том, что парень-то он был неплохой. Книжник, ты верно подметил, и в обычной жизни, наверняка, тихий и скромный – мухи не обидит.
– Чего же он тогда перед нами выставлялся?
– Не перед нами. То есть – не лично в нас дело. Просто у него была некая миссия. Кто-то поручил ему дело необычайной важности. Пареньку показалось – он взлетел в какие-то заоблачные сферы, вот и раздулся от гордости. Я заметила, как он то и дело косился на свой сундук. Посмотрит украдкой – и тут же плечи расправит, зубы стиснет, ну просто сам Эрмеиальд Отважный перед гирканской ордой… Так что и уважения он требовал не к себе лично – а к своему поручению. К тому, что он вез с собой. К тем людям, кто ему это доверил…
– И что же это было? Ты смотрела сверток?
– Разумеется. – Кожаную оболочку Палома срезала, едва они выехали за городские ворота. Тогда же прочитала и письмо, найденное в плаще Теренция. Вот только что это ей дало? – На, полюбуйся.
На пергамент Конан едва взглянул; хотя наемнице было известно, что ее спутник учен грамоте, однако читать он явно не слишком любил. Ладно, Паломе не составляло труда пересказать ему послание.
– Там, как видишь, нет имени адресата. И, вообще, никаких подробностей. Просто какой-то Марцелий рекомендует отрока Теренция вниманию некоего сиятельного месьора… Упомянут также скромный дар, что отрок везет с собой, но все туманно, намеками… потому он, должно быть, и хранил письмо на виду, оно явно ни для кого не представляет интереса.
– Плевать. Ты главное давай. Сверток, что я у него из сундучка выудил.
Что ж, пусть позабавится. Может, грубая мужская сила преуспеет там, где спасовал женский ум?
Плоская коробочка размером чуть поболе ладони и толщиной в два пальца была закрыта наглухо. Хуже того, не было ни щелки, ни намека на петли или замок – хоть что-то, что помогло бы ее открыть.
Поверхность, идеально гладкая, тоже не несла никаких зацепок. Ни рисунка, ни вырезанного узора, ни надписей…
– Слушай! – Конан, повертев странный предмет и так, и эдак, наконец сдался. – Похоже, это обычная деревяшка. Не знаю, конечно, на кой она парню понадобилась, но, согласись…
Наемница упрямо покачала головой.
– Если мы не способны разгадать секрет, это еще не значит, что секрета не существует. Потряси ларец – и прислушайся.
С выражением недовольства и сомнения варвар повиновался… и брови его поползли вверх.
– Там что-то шуршит! Или гремит… не пойму. В общем, что-то там есть внутри!
– Об этом я тебе и толкую.
– Так может – рубануть разок мечом, и дело с концом?! – Глаза его загорелись охотничьим азартом. Благословенная натура, искренне уверенная в том, что доброму клинку под силу решить любые проблемы!..
– Давай подождем пока, – осторожно возразила Палома, от греха забирая у своего спутника таинственную вещицу. – Сдается мне, здесь без магии не обошлось, тогда на ларец вполне могли наложить чары уничтожения. Если коробку попытаются открыть силой, содержимое просто сгорит, или еще что-нибудь…
– Может и так, – неохотно согласился Конан, провожая смурным взглядом деревянную шкатулку, которую Палома убрала на самое дно своего мешка. – Слыхал я о таких заклятьях… Придется что ли к колдунам идти?
Девушка пожала плечами. Она была уверена, что в Вертрауэне найдутся мастера и такого рода, но заранее говорить об этом не хотелось. Доберемся до Бельверуса – посмотрим!
* * *
Столица Немедии встретила путников проливным дождем; узкие улочки древнего города сделались почти непроходимыми; редкие прохожие, проклиная все на свете, крались под самыми стенами домов, вжимаясь в каменную кладку, когда проезжающий всадник или экипаж норовили окатить их грязной водой из лужи.
У Паломы не было своего дома в Бельверусе: содержать что-то приличное выходило слишком накладно, а селиться в трущобах она не желала. Да и не так уж много времени она проводила в городе, бесконечные разъезды давно сделались частью ее жизни. Однако хозяйка «Спящего единорога», постоялого двора в квартале виноделов, всегда готова была сдать девушке комнату, а в ее отсутствие за небольшую плату хранила скудные пожитки гостьи…
Конану место это пришлось по душе – в особенности огромное количество винных лавочек поблизости.
– Вот откуда ты так разбираешься в вине! – расхохотался он, когда они подъезжали к постоялому двору. – Редкий талант для женщины!
На самом деле, это была память от отца – у того был знатный погреб, и он беспрестанно пополнял его лучшими сортами со всей Хайбории; по осени из самых дальних концов Немедии к нему съезжались знакомые, дабы отведать каких-нибудь новых редкостей… Но она не стала вдаваться в объяснения.
– Здесь чисто, отличная кухня и очень тихо, – заметила она, вводя своего спутника в обеденный зал «Единорога». – По крайней мере, так было прежде, потому просьба не устраивать дебошей и не портить мою репутацию…
С показным смирением гигант-киммериец кивнул, но, судя по озорному огоньку, блеснувшему в синих глазах, едва ли он намеревался сдержать слово. Придется присматривать за ним, со вздохом сказала себе Палома. Опыт их стоянок в пути заставил ее свыкнуться с любовью северянина к кутежам…
Лиланда, хозяйка заведения, едва завидев гостей, бросилась девушке на шею, при этом с любопытством косясь на ее товарища.
Хрупкая, крохотная женщина, она отнюдь не производила впечатление особы, способной справиться с таким непростым делом, как содержание постоялого двора. Сколько знала ее Палома, она не уставала этому поражаться: под детской, кукольной внешностью скрывалась несгибаемая воля и стальной характер.
Еще довольно молодая, Лиланда уже пять лет как похоронила мужа и решительно отвергала притязания многочисленных ухажеров, горевших желанием помочь очаровательной вдовушке управлять заведением. Она предпочитала быть сама себе хозяйкой и в открытую заявляла об этом – что в суровой патриархальной Немедии требовало от женщины немалого мужества. Впрочем, это отнюдь не мешало ей интересоваться мужчинами. По крайней мере, суровый спутник Паломы сразу пришелся ей по сердцу. Выразительно стрельнув глазами, она безмолвно задала той вопрос – и получила такой же молчаливый ответ: «путь свободен». Наемница отнюдь не собиралась претендовать на то, чтобы единолично завладеть вниманием киммерийца. К тому же она рассчитывала, что будет очень занята в ближайшие дни – так уж пусть лучше варвар находится под надежным присмотром!
Обрадованная, Лиланда тут же принялась хлопотать вокруг Конана, предлагая ему перекусить и освежиться с дороги, осыпая тысячей вопросов о том, как прошло их путешествие, и впервые ли он в Бельверусе, и не нуждается ли в помощи – так что даже избалованный женским вниманием северянин почувствовал себя польщенным.
Хозяйка отвела им две соседние комнаты – причем, как с улыбкой отметила Палома, собственные покои Лиланды находились через стену от киммерийца. Вот и славно… Сославшись на усталость, она удалилась к себе, пообещав, что спустится к ужину и попросив нагреть для нее воды в купальне.
Ей необходимо было побыть в одиночестве, собраться с мыслями перед свиданием с Рингой.
* * *
Человек в королевском саду по-прежнему, словно па троне, восседает на корне вяза. Каждый день его можно найти здесь. Он молод, у него кинжально-острое лицо, темные волосы зачесаны назад и перехвачены в хвост, – прическа, каких в столице уже лет двадцать не носят. Губы и глаза, бесцветные, почти не выделяются на фоне бледной кожи, отчего все лицо кажется словно вмороженным в лед.
Он по-прежнему играет с фаруком. Бросок – и деревяшка, описав причудливую петлю, возвращается в ладонь. Еще бросок – человек приотпускает веревку, и игрушка мячиком скачет по земле… чтобы в конце концов опять найти руку хозяина. Человек смотрит на фарук едва ли не с нежностью.
Заслышав дробный топоток, он, как обычно, не поднимает головы, всецело поглощенный своим занятием. Дети приходят ежедневно… Но сегодня есть одно отличие. Следом за крохотными башмачками с серебряными пряжками печатают шаг мужские сапоги. Тонкая алая кожа, узкие черные каблуки.
Человек неспешно прячет игрушку под плащ, поворачивает голову, начинает подниматься с места… Но пронзительный голосок останавливает его:
– Нет! Не убирай! Я нарочно папу привел – покажи ему, как ты это делаешь!..
Глава II
На назначенную встречу Ринга не пришла. Разглядывая человека, что уселся напротив нее в условленный час, в таверне «Энгер-рыбак», Палома пыталась вспомнить, где же она могла его видеть, но тщетно. Слишком уж незапоминающаяся внешность оказалась у того, кто назвал себя Марициусом. Лет сорок пять на вид, с залысинами, носом-луковкой и отвисшей нижней губой – ни дать, ни взять мастеровой из предместий, а уж никак не помощник грозного начальника тайной службы Немедийского королевства.
Госпожа Ринга изволила отбыть из города по делам службы, пояснил он наемнице. И поспешил уточнить, что вполне полномочен выслушать ее доклад.
Месьор Марициус не нравился ей. Своим самоуверенным видом, тем, как нагло, по-хозяйски уселся, отодвинув в сторону ее кружку, как смотрел на нее, точно гадая, кто она такая и почему он вынужден терять с ней время… Но больше всего Палому выводила из себя подспудная нотка тревожности, которую она ощущала в этом человеке всякий раз, когда смотрела ему в глаза. Нервозность эта не имела отношения к ней лично, и он старательно ее скрывал – однако наемница была слишком опытна, чтобы упустить даже неочевидные признаки. То, как подрагивают у собеседника крылья носа, как он кривит губы, прежде чем заговорить, как мелко перетирает пальцами, словно стряхивая налипшую муку… все это говорило ей больше, чем слова.
…В этот час – а было время шестого колокола – в «Рыбаке» было довольно многолюдно, но в отличие от развеселой вечерней толпы, любопытной и жадной до развлечений, полуденные посетители мало интересовались тем, что творится вокруг.
Они забегали сюда наскоро перекусить, прежде чем вернуться в свои лавки, меняльные конторы или мастерские, и глотали пищу жадно, торопливо, не поднимая глаз от миски.
Чтобы не выделяться, Палома заказала себе вина и тушеных овощей с рыбой – они с Рингой всегда делали так, – но Марициус лишь брезгливо повел носом, тщательно вытирая платком стол, прежде чем поставить на него локти, и раздраженным жестом прогнал парнишку, который тут же подскочил к гостю с дощечкой для заказов.
Митра, что за странного типа мне прислали! – только и могла подивиться наемница. Однако это, увы, не повод, чтобы не дать ему полный отчет о поездке.
– Итак, вы были в Коринфии, – начал ее собеседник.
– Да, в Коршене. Вам известно, зачем меня посылали туда?
Столь явно выраженное недоверие, казалось, ничуть не задело Марициуса. Он лишь как-то странно задергал губами, словно собирался сплюнуть, но в последний момент вспомнил, что сидит в помещении.
– Прекрасно известно. Убрать с дороги барона Скавро. Я сам передал госпоже Ринге это поручение, выбор посланца был оставлен на ее усмотрение. Некоторым… особам не нравилось, что барон зачастил в южные края. В этом усматривали нежелательные… кхм-м… возможности…
Можно сказать и так. Покосившись из-под ресниц на обеденный зал и убедившись, что никто по-прежнему не проявляет интереса к их разговору, Палома отозвалась:
– Он готовил заговор для Черного Кречета. Подкупал ключевые фигуры в обороне города, чтобы облегчить захват графства войсками Ордена. Мне удалось найти список заговорщиков, ими займутся… надежные люди. – Ей не хотелось упоминать имя Грациана.
Выпуклые глаза Марициуса затянулись тонкими веками-перепонками. Он принялся выстукивать на столешнице какой-то затейливый ритм.
– Кречет хотел посадить на трон кого-то из своих, или…
– Или. У нынешнего графа коршенского пятеро родных детей и еще пасынок. Официально наследник до сих пор не провозглашен, и я уверена, что кто-то из шестерых принял участие в заговоре, чтобы воссесть на трон. По-видимому, власть, даже полученная из рук немедийцев и ограниченная их волей, показалась подлому изменнику предпочтительнее мук неизвестности.
– Судя по вашей горячности, вы приняли это дело близко к сердцу…
Совершенно невинное замечание – но почему у Паломы возникло впечатление, что ей было предложено испытание… и она только что с позором провалилась?! Ринга – где же ты?.. С вызовом она взглянула на собеседника.
– Да, это так. На то были причины. Поступая к вам на службу, я не давала клятвы отказаться от личной жизни!
Она тут же пожалела о своей откровенности. Многие не раз говорили ей, что дерзкие выходки ее погубят. Сейчас был именно такой случай.
Она одним глотком допила вино.
– У вас есть ко мне еще вопросы, месьор? Тот словно и не заметил, что ей не терпится уйти. Сидел себе молча, с преувеличенной тщательностью разглаживая складочку на рукаве. Наконец соизволил подать голос:
– Разумеется, есть. Имя предателя?
– Мне оно неведомо. Я как раз хотела посоветоваться, сумеет ли тайная служба выяснить его здесь? Собственными возможностями.
– Что вы имеете в виду?
Марициус не скрывал неудовольствия – нижняя губа отвисла еще сильнее, белесые брови насупились.
– Не мне вас учить вашей работе… – С показной скромностью, Палома опустила глаза; на самом деле, опасаясь, чтобы собеседник не заметил вспыхнувшего в них бешенства.
– Тогда ответ – нет, – отчеканил тот. – Мы больше не собираемся тратить время на такие мелочи. В конце концов, это забота Коршена, а не наша. Мы устранили проблему в лице Скавро. Остальное нас не интересует.
– Но ведь Орден Кречета может повторить свою попытку!..
– Повторяю, моя госпожа, вас слишком уж интересуют коршенские дела, это излишне! Куда опаснее вред, который Орден может принести здесь, в Бельверусе. Именно это должно бы стать вашей первой заботой.
– Моей? Но какое отношение это имеет ко мне лично?
– А вы не знаете? – Марициус старательно изобразил иронию. Вышло несколько тяжеловесно, – Разве вы не уроженка Торы – одного из основных Гнезд Кречета?!
Какого демона?.. Этот ублюдок что – ставит это ей в вину?! Вне себя от ярости, она процедила:
– Я родом из Торы, да, но не была дома уже восемь лет, с тех пор как сбежала оттуда…
– После несостоявшейся свадьбы с Амальриком, сыном Гундера Торского?
Палома поперхнулась. Положительно, этот тип был уж слишком осведомлен о ее личных обстоятельствах. В такие подробности она не посвящала в Бельверусе никого, кроме разве что Ринги, но с трудом могла себе представить, чтобы та стала сплетничать об этом с Марициусом. Так откуда…
Прочитать ее мысли в этот момент было несложно, и потому она даже не вздрогнула, когда собеседник невозмутимо пояснил:
– На самом деле, наш интерес изначально привлекла отнюдь не ваша персона. Ваше имя всплыло случайно, когда мы стали интересоваться молодым Амальриком…
– Амальриком? – против воли она заволновалась. – А что стряслось? Что он натворил?
Марициус внимательно смотрел на нее, словно оценивая, насколько искренно ее волнение и что скрывается за ним – любопытство, злорадство, тревога?.. И лишь придя к каким-то своим выводам, счел возможным продолжить:
– Для этого вы нам и нужны – чтобы выяснить это.
Утопив в водах безмолвия вопросы, теснившиеся на языке, Палома погрузилась в молчание. На протяжении всей встречи собеседник оказывал на нее неощутимое, но явное давление – уже одним тем, что был ей антипатичен. Возможно, подумалось ей, это тоже оружие, и он использует его сознательно. Занятная мысль – хотя сама она едва ли когда сумеет воспользоваться таким приемом.
У нее свои сильные стороны! И, помнится, острый ум она всегда считала одной из них. Время проверить это…
– Ладно. Кажется я понимаю. Поправьте меня, если ошибусь, но… Вас, похоже, беспокоит нечто, связанное с Амальриком, – изрекла ока наконец, когда в сознании стали проступать контуры общей конструкции. – Однако, судя по всему, то, что он делает, не связано напрямую с интересами Ордена – и вы не можете через своих осведомителей в рядах Черного Кречета выведать, что происходит. Насколько я знаю Амальрика… Да, конечно, – спохватилась она. Встала на место последняя деталь. – Поэтому я и понадобилась Вертрауэну. Кто-то, знакомый с бароном не по Ордену – и одновременно верный вам. Боюсь, вы ошиблись с выбором: мы слишком давно не встречались, и между нами нет никаких теплых чувств, однако… Расскажите мне все от начала и до конца. Я подумаю, что можно сделать.
Впервые с начала разговора, Палома чувствовала удовлетворение: ей наконец удалось перехватить инициативу. Марициусу, напротив, это не слишком пришлось по вкусу. Он смотрел на нее с легким страхом и брезгливостью – как смотрят слабые мужчины на слишком умных и сильных женщин.
Однако ему нужна была ее помощь! И, преодолев себя, соглядатай выдавил:
– Он играет.
– Он… что?! – Дурацкая манера – говорить загадками!
– Играет… – Это слово, как видно, вызывало у Марициуса крайнюю степень отвращения. К тому же, при любом упоминании об Амальрике он кривился, как от больного зуба. Впрочем, уж это Палома могла понять. Юный наследник Торы у многих людей вызывал подобные чувства. – Каждый день является в королевский сад, садится у вяза Брагораса и забавляется с какой-то деревянной штуковиной.
Палома молча взирала на собеседника в ожидании продолжения. Когда ничего не последовало, не удержалась:
– И это – все?!
– Все. Но нас это тревожит.
– Так запретите ему приходить туда!
– Невозможно. Сад открыт для публики особым указом его величества! Понимаете, я сознаю, что обвинение… гм… сомнительное. Однако, как бы то ни было, в его поведении есть нечто странное. Представьте. Изо дня в день. Взрослый мужчина. С игрушкой… – Каждое слово давалось ему тяжелее предыдущего. – Зная его прошлое – это должно что-то означать!
– Его прошлое?! О чем это вы? – В последний раз они с Амальриком встречались восемь лет назад, когда он вручил ей деньги – чтобы Палома сбежала из Торы и избавила его от необходимости жениться на ней. С тех пор она потеряла несостоявшегося жениха из виду и ничего не знала о его судьбе.
– О, молодой барон Торский одно время был приметным персонажем на политической арене…
– Барон? Но разве его отец…
– Семь лет назад скончался и передал сыну титул. Однако Амальрик не остался в Торе и не посвятил себя мирным радостям сельского труда… – Марициус хмыкнул. – Вы, полагаю, помните, как силен был Орден Кречета при короле Гариане? Тот пользовался его услугами для самых разных… поручений. И юный барон прославился тем, что брался за самые щекотливые – не буду утомлять вас подробностями. Облавы на чернокнижников в Фарцвале, смерть бритунийского посланника, беспорядки в Офире – это лишь то, что мы знаем наверняка… Но при Нимеде он остался не у дел. У молодого короля, как известно, иной взгляд на все эти вещи… что порой прискорбно сказывается и на нашей службе… Как бы то ни было – на время Амальрик исчез из нашего поля зрения и объявился вновь три седмицы назад. В королевском саду.
– Так он не делает ничего противозаконного?
– Нет. Я же сказал – играет! – Марициус негодующе скривился. – Согласен, это звучит странно. Но моя обязанность перед Короной – замечать такие странности. И действовать!
Палома передернула плечами. Лично ей казалось, что столичные чиновники, похоже, окончательно взбесились от безделья. Столько шума из-за такой нелепицы! Ну, хочется человеку сидеть в саду… О, Митра, кому повторить – засмеют!
Видимо, что-то из этих мыслей отразилось у нее на лице, потому что Марициус сделался совсем мрачен.
– Именно так все и реагируют. Но я знаю, что здесь что-то неладно. И боюсь, что когда пойму в чем дело – уже не сумею…
– Ну, так принимайте меры! – Наемница не скрывала раздражения. Надо же – этот тип вздумал свести ее с Амальриком!.. – Отошлите его из столицы под удобным предлогом. Да хоть в тюрьму бросьте, в конце концов! Не мне вас учить…
Вздох Марициуса был подобен стенанию тяжеловоза, который едва доволок до места неподъемную повозку.
– Поздно. Его высочество наследник престола изволил проявить интерес к игрушке. А потом привел в сад отца. Я… – Ему было нелегко признаться, но он все же выдавил: – Я не знаю, о чем они говорили. Но король поднял меня на смех, когда я поделился с ним своими опасениями. Он пожелал принять барона Торского лично, представил его королеве, ввел в Малый Круг… Я боюсь даже подумать, что будет завтра!
– Так может, предоставим его величеству решать, опасен Амальрик или нет? – ядовито осведомилась Палома.
Марициус сокрушенно развел руками.
– Король впечатлителен и обожает новых людей, при этом совершенно не думая об осторожности. Впрочем, для этого и существую я… мы. – К тому же, – он строго посмотрел на наемницу, – не ваше дело, госпожа, обсуждать приказы. Тайная служба его величества поручает вам тайно и в кратчайшие сроки разобраться в этой загадке. Извольте соответствовать!
Ладно, это был кнут. А где же пряник?
– Это задание не похоже на обычные поручения…
– Зато оплата будет обычной. Пятьдесят золотых, если справитесь за одну седмицу. Не уложитесь – тогда вполовину меньше. Это срочно!
Палома кивнула. Если бы она имела дело с Рингой, то, по правде сказать, согласилась бы и бесплатно, просто из любопытства. В самом деле, забавно будет увидеть Амальрика спустя столько лет. Да и разобраться в этой загадке… Но Марициус ей не нравился, так что от денег она не отказалась. Хотя все же не удержалась бросить на прощание:
– По мне, так вы зря тратите золото казны. Больше чем уверена, во всем этом нет ничего зловещего. Каким бы человеком ни был барон Торский, но он всегда останется преданным слугой Немедии и никогда не нанесет вреда своему королю!
– Да услышит Митра ваши слова! – Марициус неожиданно улыбнулся. – Если это действительно так, и вы сумеете мне это доказать – клянусь, моя госпожа, я выплачу вам еще тридцать монет из собственных денег – как личную благодарность за то, что вы снимете с моей души этот груз. Видите ли… – Уголки его рта печально обвисли. – Если и есть что-то на свете, что я ненавижу – так это необъяснимые вещи!
