Текст книги "Прекрасная Беатрис"

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 2, в которой мы вошли в холл особняка

– А ты мне почитаешь сказку, тетя Беа? – подышав мне в ухо, громким шепотом спросил Люк. – Я сам умоюсь.

– Сказку про Кота в Сапогах? Или про Красную Шапочку?

– Нет, Беа-Беа, про Задига и дедушку пилоса!

– Философа, Рене, – поправил его Гастон.

У меня округлились глаза.

– Вы читаете детям Вольтера? – спросила я. – Они же маленькие!

Сестра выразительно вздохнула и повела бровью.

– Вот и хорошо, что маленькие, – сказал Гастон. – И не вздыхай, дорогая. Подрастут, не заставишь их читать классику.

– Ох! Ну наконец-то! – Из гостиной навстречу нам грузно спускалась Клементина. – Мадам Шанте ужасно волнуется! Она звонила восемь раз! Такое ненастье, я была уверена, что…

– Клементина! – Люк завертелся у меня на руках, давая понять, что его следует поставить на ноги. – А мы видели лошадку! Она сделала кучу для бабушки!

– … вы останетесь у мадам Шанте. Так рискованно, с маленькими…

– Все в порядке, Клементина. Мы уже дома, целы и невредимы.

Гастон широко улыбнулся, а Рене тем временем сполз по нему на ступеньку лестницы и авторитетно заявил:

– Знаешь, Клементина, тетя Беа почитает нам про Задига.

– Можешь тоже послушать, – разрешил Люк.

– Боже мой, Люк, Рене! – Кларис поморщилась. – В висках стучит от вашей болтовни. Клементина, ведите детей умываться.

– Нет, папа! – Рене топнул ножкой. – Хочу, чтобы папа!

– Это еще что за манеры! – возмутилась Кларис.

– Папа, папа! – поддержал брата Люк, но топать не осмелился и в поисках поддержки посмотрел на меня снизу вверх. – Беа-Беа, вели, чтобы папа!

– Папа сейчас повезет домой тетю Беа-Беа, – строго сказал Гастон. – А два тигра должны защищать маму и Клементину. Вдруг на них кто-нибудь нападет из джунглей?

– Крокодил? – Рене боязливо покосился в сторону улицы, а Люк прижался ко мне, обхватив за ноги.

– Разве ты не хочешь переночевать у нас? – с облегчением в голосе спросила сестра. – Передумала?

– Спасибо… – По тону Кларис я поняла, что должна срочно найти причину отказа. Решение Гастона и так застало меня врасплох, я вовсе не собиралась тащиться опять по дождю, пусть даже на машине. – Но…

Близнецы внимательно смотрели на меня: дескать, тетя Беа, а сказка? Их же родитель тем временем не менее пристально изучал лестничные перила. Он даже потрогал их рукой.

– …Геркулес никогда не простит мне, если я срочно не вернусь домой, – вывернулась я.

– Он вырос? – поинтересовался Люк. – Стал тигром?

– Растет потихонечку, – сказал Гастон. Теперь и в его голосе определенно присутствовало облегчение. – Идите умываться.

– Пойдем, пойдем. – Клементина взяла близнецов за руки. – Доброй ночи, Беатрис. Дети, поцелуйте тетю на прощание.

Я присела на корточки и постаралась поцеловать обоих одновременно, в противном случае эта процедура растянулась бы до бесконечности.

– Не забудь дать ей денег, Гастон. А то Беа постесняется тебе напомнить. – Сестра тоже поцеловала меня на прощание.

– Не постесняюсь, – заверила я. – Я верну, как только найду работу.

– Еще чего. – Гастон усмехнулся. – Я проведу их по бухгалтерии как благотворительность, и мне снизят налоги.

– Ты всегда так делаешь? – невинно спросила Кларис.

– Что именно, Лала?

– Не прикидывайся, ты прекрасно меня понял.

– Слушайте, – вмешалась я, – может быть, я поеду на такси, а вы наймете аудиторов?

– Отличная идея, Беа, обсудим по дороге. – Гастон улыбнулся и подставил мне руку кренделем. – Пока, дорогая! – Другой рукой он игриво приобнял жену за талию и звучно чмокнул в щеку.

– Невыносимый человек! – воздев глаза к потолку, устало пожаловалась Кларис и пошла в гостиную.

По-моему, на ее губах интимно мелькнула улыбка. Мне показалось? Или она действительно вдруг стала неуловимо похожа на Джоконду?..

Глава 3, в которой как обычно меня разбудил кот

Именно эту улыбку, скорее даже тень, проблеск улыбки на лице постоянно вздыхающей и озабоченно-недовольной сестры я вспомнила сразу, едва проснулась. Кот старательно скреб лапкой дверцу платяного шкафа. Мол, я вовсе не хочу мешать тебе спать, Беа, но я проголодался, а в шкафу – кто знает? – может быть, ночью завелся кто-нибудь свеженький и вкусненький.

– Прекрати, Геркулес. Дай мне еще поспать.

– Мырь, – деловито отозвался кот, изготовился к прыжку, грациозной тушей взлетел на туалетный столик и тут же принялся скидывать все лишнее по его мнению. Еще один способ заставить меня принять вертикальное положение. Первой со стуком приземлилась расческа, за ней – с характерным звуком брякнулись бусы, мягкая лапка примерялась к пудренице.

– Да прекратишь ты или нет?! – Я резко вскочила на ноги и чуть не вскрикнула: вывих нагло заявил о себе.

Кот невинно почесал за ухом, но пудреницу в покое оставил. Я нагнулась, чтобы растереть ногу, кот чем-то зашуршал за моей спиной. Я повернула голову: со столика беззвучно, одна за другой, планировали денежные бумажки. Геркулес с интересом наблюдал за их полетом, смахивая купюры порциями из пачки. И опять перед глазами всплыла джокондовская полуулыбка сестры. Она же сама поручила Гастону снабдить меня деньгами…

Я взяла кота на руки, он сразу теплой массой переместился на мое левое плечо и сладострастно замурчал. Я прошлась по комнате, чувствуя, как, несмотря на старания кота, меня начинает познабливать. Улыбка сестры висела передо мной в воздухе. Но ее вдруг оттеснили глаза Гастона – в них было то самое, новое, влажно-ночное выражение…

Хорошо бы сейчас постоять под душем и собраться с мыслями. Но постоять под душем – слишком большая роскошь в моем безработном положении. Я посмотрела на деньги. Они по-прежнему устилали пол. Много. Впрочем, только на первый взгляд. Я должна квартирной хозяйке за месяц, а завтра – срок платить за следующий. Конечно, можно попросить подождать еще, она мне поверит – я ведь живу у нее не первый год и всегда отдаю долги и любые проценты. А что, если взять и быстро, прямо сегодня, подыскать квартиру похуже? У меня полно газет со всякими объявлениями, вряд ли все уже сдано.

Стараясь не смотреть на деньги, я перешагнула через них и прошла в кухню. Геркулес все так же мурлыкал у меня на плече, но несколько переменил позицию, когда я приблизилась к холодильнику. Я опустила кота на пол и достала для него консервы, а для себя – зарядила кофеварку. Без мурчащей теплой тяжести на плече мне стало еще неуютнее. Возле кофеварки лежал пульт от телевизора; не придумав ничего лучше, чем включить электронный ящик, я начала открывать банку с консервами. Кот верноподданнически терся о мои ноги, помырькивая басом от усердия.

– Оставайтесь с нами! – бойко выкрикнула популярная телеведущая. – После рекламной паузы мы продолжим обсуждение темы: «Когда предательницей становится родная сестра». С вами программа….

Я чуть не порезалась о край банки, но договорить ведущей не дала. Геркулес воспользовался моим замешательством и малокультурно взлетел на стол. Отогнув вырезанный металлический кружок, я пододвинула банку коту. Кот попятился, вылупив янтарные очи: мне же полагается прогнать его со стола и переложить в мисочку содержимое банки.

– Ешь, ешь, приятного аппетита, – ободрила его я, дрожащими руками налила себе кофе и устроилась рядом с изумленным зверем.

Я все равно не смогла бы донести чашку в комнату, не расплескав. На соседнем стуле громоздились газеты с рекламой: а под ним валялась авторучка. Понятно, Геркулес наводил вчера порядок. Хоть что-то было так, как всегда. Я отпила кофе, придерживая чашку двумя руками, потом поставила ее на место, развернула первую попавшуюся газету и тут же наткнулась на театральные анонсы. Полстраницы занимало интервью с неким бульварным корифеем. Подзаголовок извещал крупными буквами: «Сестра жены отдалась мне, и я прозрел!»

– Проклятье! – Я отшвырнула газету и вздрогнула как от удара током – в тот же миг зазвонил телефон. Кот в панике спрыгнул со стола и с воплем ужаса заметался по кухне.

– Это невыносимо!.. – простонала я. – Хоть ты-то заткнись!

Кот послушно скрылся из поля зрения. Телефон продолжал звонить. Если это сестра, я скажу ей все.

– Слушаю. – А вдруг Гастон?

– Это я. Я нашелся, – бархатно заверил баритон, принадлежавший явно не Гастону. – Я прочитал объявление.

– Слушаю вас.

– Ты сейчас в халатике?

– То есть? Что вы имеете в виду, мсье?

– То, что у тебя под халатиком. Сними его. Я коснусь языком твоих тугих сосков и своим бархатным жезлом…

– Каким еще жезлом? Вы в своем уме?

– Скажи: «Да»! Да, да! – Он часто задышал. – Я возьму тебя! Я сведу тебя с ума! Ты будешь изнывать от страсти в моих объятиях! Вонзи в него свои острые зубки! Да, да!

– Идиот. Не смейте мне звонить больше. – Я брезгливо повесила трубку. Кот сиротски выглядывал из-за двери спальни. – Иди сюда, Геркулес. Иди, мой хороший зверь. Нам никто не нужен.

– Мырь, – согласился хороший зверь и на полосатых лапах понес себя ко мне.

Он едва успел вскочить на мои колени, как телефон зазвонил снова.

– Да! – раздраженно сказала я, собираясь дать достойную отповедь сексуально-озабоченному кретину.

– Мадемуазель Тиба? – поинтересовался быстрый женский голос.

– Да, добрый день, мадам. – У меня забилось сердце. Сейчас последует деловое предложение!

– Мадам Лебуафлори, – представилась она. – Я сотрудник службы персонала… – Она быстро произнесла название какой-то строительной фирмы. Разобрать я не успела, но это было неважно, главное – обо мне вспомнила удача! – Мы изучили ваше резюме, но прежде чем пригласить на собеседование…

– Спасибо, мадам Лебуафлори!

– Не за что. Я бы хотела задать вам несколько личных вопросов. Вы не возражаете, мадемуазель Тиба?

– Нет, что вы! Конечно, я отвечу.

– Вы пользуетесь очками?

– Нет.

– Очень хорошо, мадемуазель Тиба! Вы курите?

– Нет.

– Просто чудесно! Как часто вы посещаете дантиста?

– По мере необходимости.

– Мне нужны данные точнее. Я помогу вам, мадемуазель Тиба. Раз в год, раз в полгода, раз в месяц, раз в неделю?

– Не знаю. В последний раз я была у дантиста года полтора назад. Я вообще-то сметчик, а не теледиктор…

– Конечно, сметчик, конечно. Не волнуйтесь, мадемуазель Тиба. У вас есть домашние животные?

– Есть.

– Кошка? Собака? Другое?

– Кот. Лежит у меня на коленях. Очень ласковый, мурчит.

– Как вы сказали?

– Мурчит, в смысле мурлычет…

– Жаль. Мне очень жаль, мадемуазель Тиба, но у нашего патрона аллергия на кошек. Забудем о нашем разговоре. Всего вам доброго, мадемуазель Тиба.

– Подождите! Я ведь не собираюсь брать кота в офис!

– Всего доброго…

– Пожалуйста, не вешайте трубку, мадам Лефлорибуа!

– Лебуафлори. – Она кашлянула. – Желаю вам удачи.

Я услышала короткие гудки, но от расстройства все равно продолжала разговаривать с этой заносчивой маразматичкой:

– Очки, зубы, кошки! Американские предрассудки! Мы в Европе! Вы не имеете права отказывать мне из-за таких пустяков! Это незаконно! Это нарушение прав человека!

– Мырь-мырь, – философски изрек кот, устраиваясь на моих коленях поудобнее.

– Вот именно. – Я повесила трубку. – Дураки они все.

Телефон зазвонил тут же! Миленькая мадам Лебуафлори! Я так и знала! Вы передумали! Вы же понимаете, что это глупо!

– Алло! – с надеждой сказала я.

– Так, – сосредоточенно произнес мужчина. – Вы давали объявление?

– Допустим…

– Хорошо. Значит, так, вы сможете встретиться со мной, скажем, часа в два? Нет, лучше в три. В три я буду в «Ришар». Да, именно в три.

– А где это?

– Вы не знаете кафетерий на площади Виктора Гюго?

– Знаю, знаю. Конечно! Там еще к кофе подают маленькие шоколадки размером…

– Замечательно. Подъезжайте. Тогда и поговорим.

Гудки. Я с недоумением разглядывала трубку. Что это? Свидание? Деловая встреча? Я положила трубку на рычаг; телефон сразу отозвался звонком.

– Слушаю, – сказала я.

– Я забыл назвать свое имя. – Тот же голос! – Меня зовут Алекс Дюваль. До встречи.

Я в очередной раз вернула трубку на место и допила кофе, радостно обнаружив, что мои руки не дрожат больше! Пожалуй, можно даже и съесть что-нибудь. Вместе со стулом – дабы не потревожить кота – я развернулась к холодильнику и достала: йогурт, сыр, колбасу, замерзшие ломтики багета, банку с джемом, кастрюльку с остатками картофельного пюре, бутылочку с соусом, припасенную на черный день баночку трюфелей по-провансальски и дежурный пакет с замороженными овощами. Последние два яйца птенчиками поглядывали на меня из гнездышек на дверце; в поддоне сиротливо краснел помидор. Я извлекла и его.

Геркулес тут же выразил свои претензии на яйца и колбасу. Заверив, что поделюсь с ним яичницей, я бережно опустила кота на пол.

– Мырь, – пренебрежительно сказал он: дескать, вечно ты стараешься испортить приличный продукт.

– Ладно, Геркулес. – Я окинула взглядом свои припасы. – У меня всего много. А ты любишь сырые яйца. – И положила одно в его мисочку.

Кот обнюхал трофей, потрогал лапкой и уселся рядом, не сводя с него глаз. Я занялась готовкой, а когда обернулась, яйцо лежало посередине кухни. Геркулес вылизывал свой хвост.

– Ты чего, кот? – Я нагнулась за яйцом, но оно оказалось невесомо легким. Скорлупа была пустая. – Когда ты успел? Я опять не уследила. Как же тебе это удается?

Может быть, сегодня Геркулес и поделился бы со мной своим ноу-хау, но телефон зазвонил опять.

– Как ты там? Маленькая Беа-Беа? – нежно спросил Гастон. – Как твоя балетная ножка?

– Не звони мне… – Скорлупа хрупнула в моих пальцах.

– Я так соскучился! Перекусим где-нибудь с тобой вместе?

– Пожалуйста, не звони мне никогда.

– Обиделась, что я не вернулся? Но ты же сама видела, что произошло. Я чуть не до утра проторчал в участке. Взломщик будет иметь дело с моей страховой компанией!

– Рада за тебя. – Почему я до сих пор не повесила трубку?

– Не дуйся, Беа-Беа. Тебе не идет. Ты такая хорошенькая, когда веселая!

– Я вовсе не хорошенькая…

– Прости. Я не то сказал. Ты очень красивая!

– Не надо, Гастон. Мы должны прекратить это.

– Беа, ну зачем ты так? Мы взрослые люди. Я ведь знаю, что ты испытываешь то же самое, что и я. Ну вспомни, как нам хорошо было ночью! Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!

– Все. Достаточно. Я вешаю трубку.

– Беа!

– Все, Гастон, все. – Я выполнила свое обещание.

Он перезвонил и предложил увидеться прямо сейчас.

– У меня встреча, Гастон. Мне нужно еще привести себя в порядок.

– Беа, брачные объявления – это несерьезно. А потом, у тебя есть я.

– Во-первых, это неправда, а во-вторых, я иду на деловую встречу. Я должна найти себе работу, Гастон.

– Беа, маленькая моя, но ведь есть же я! Какая работа?

– Извини. – Я стиснула зубы. – Я опаздываю. – И рванула телефонный шнур из розетки.

Ела я с большим аппетитом, хотя все время ловила себя на мысли о том, что после разговора с Гастоном больше не сомневалась: я иду именно на свидание! Конечно же, какой работодатель станет приглашать меня на собеседование в кафе, пусть даже в кафетерий! Или опять кому-то потребовалось неофициально выяснить про дантиста и кошку? Стоп, выходит, что я соврала Гастону? Соврала? Я? Ну и что? Я с наслаждением отправила в рот очередную ложку неведомого кулинарам гастрономического шедевра. Врут же другие, и ничего – живут себе и не переживают. Но я! Я же не врала никогда. А теперь? Значит, это действительно так: стоит соврать один раз – и все? Пошло-поехало? Нет, это не для меня. Я не маленькая девочка, которая боится признаться, что свалила китайскую вазу она, а не кошка. Доем, выпью еще кофе и позвоню сестре.

«А почему бы тебе не позвонить прямо сейчас?» – поторопила улыбка сестры. Я восстановила телефонную связь и набрала номер служебного телефона Кларис.

– У мадам Шанте посетители, мадемуазель Тиба, – сказала секретарша, узнав меня. – Что-то срочное? Вас я могу соединить.

– Не стоит, Ирен. Спасибо.

«Конечно, не стоит, – подмигнули глаза Гастона, снова прогнав сестрину улыбку. – Вспомни, как нам было хорошо. Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!»

Глава 4, в которой я вышла из машины

Дождь, искрящийся мокрый асфальт, расплывчатые во влажной дымке огни, пьянящие, негородские запахи ночи – атмосфера королевского празднества где-нибудь в резиденции на берегах Луары, скажем, в куртуазные времена Марии Медичи, среди шаловливых наяд, фейерверков и фонтанов… Гастон остановил машину и направился к банкомату, чтобы снабдить меня наличностью. По дороге он увлеченно рассказывал бесконечные истории из жизни близнецов и Клементины, но ни разу не взглянул в мою сторону и вдруг спросил не к месту:

– Ты все еще живешь в Шантильи?

– Да, на улице Дантона, в той же квартире.

– Мятежный Дантон в Шантильи… Забавно!

– Что забавного? При чем здесь Дантон?

– Ни при чем. Просто я ни разу не был у тебя в гостях.

– Не был, – согласилась я, опять уловив в его голосе ту новую интонацию, хотя глаз не видела и поэтому не могла проверить, старое или новое в них выражение. – Ну и что?

– Так. Интересно.

Гастон перебрался в крайний ряд. На стене универмага между двумя витринами призывно мерцал экранчик банкомата, но ближайшие к нему полсотни метров обочины были уставлены бамперами разнообразных машин.

– Там все точно так же, как было при Кларис. Разве что вместо ее фотографий я развесила свои.

– И за шесть лет ты даже не поменяла обои? – Гастон проехал мимо всего этого автосалона и припарковался.

– Зачем менять обои в чужой квартире? Рано или поздно я куплю собственную.

– Несомненно… Только никому не говори, приятель, – заверил он кого-то, вылезая наружу. – Мы быстренько. – И захлопнул дверцу.

– Ты с кем разговариваешь? – Я тоже вышла из машины.

Не глядя на меня, он таинственно приложил палец к губам, а потом этим же пальцем показал на дорожный знак, запрещающий парковку. Его «мерседес» стоял точно под ним.

– Ты нарочно? Испытываешь судьбу?

– Ладно, не умничай, Беа. Вся дорожная полиция играет сейчас в покер. Оглянись – на улице ни души.

Тротуары действительно были неестественно, прямо-таки по-феллиниевски безлюдны; сияющие витрины и разноцветные вывески с наслаждением любовались собой в переливающемся зеркале асфальта. Гроза ушла, но дождь упрямо, правда, очень экономно, продолжал под фонарями сыпать бисер с черного неба, не желая возвращать парижский воздух во власть копоти, пыли и отработанных газов. Тихой совиной тенью скользнула мимо одинокая машина; мокрыми колесами виновато прошелестела еще одна… И опять – торжественная пустота поблескивающей искорками темной проезжей части, галуны и канты жирно белеющих разграничительных полос и парадные тельняшки пешеходных переходов.

Я бы не удивилась, если бы эта тишина вдруг начала потихонечку прорастать медным звяканьем литавр, трелями духовой музыки, россыпями барабанной дроби. Эти звуки становились бы все громче и громче, пока наконец не затопили бы улицу промокше-возбужденной, хмельной от грозовой энергии, беспечной, нарядной толпой. Музыканты в парадно-гвардейских мундирах вышагивали бы вслед за взлетающим капельмейстерским жезлом, а за ними, роняя цветы и ветки, двигались бы повозки с аллегориями воды, ветра, грома и чего-нибудь там еще… Воздух сразу бы наполнился смехом, всплесками песен, обрывками приветствий и фраз, запахом разгоряченных влажных тел, лошадиного пота – ведь повозки должны везти настоящие лошади, – отсыревшего сукна мундиров оркестра, разлитого на мостовую вина…

Я невольно замерла на месте, чтобы осознанно вдохнуть влажный озон полной грудью – пока всего этого не произошло.

– Болит нога? – спросил Гастон. – Сидела бы в машине.

– Нет, все в порядке. Просто очень красиво.

Он с усмешкой обвел взглядом вокруг и впервые за весь путь встретился со мной глазами. В них не было никакой усмешки! Напротив, глубина. И бусинки влаги на бровях и ресницах блестящего от дождя посерьезневшего лица.

Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!

Если бы эту фразу произнес обычный Гастон, я бы расхохоталась. Но сейчас… Сейчас я смогла только улыбнуться.

– Слушай, Беа. Поехали в Булонский лес, там еще лучше! – Он смотрел тем же новым, пугающе-мужским взглядом.

– Ты с ума сошел? Мы ведь все были там сегодня.

– Ну и что? Ты же никогда не была там ночью. Или была?

Все! Он вел себя прежним Гастоном.

– Какая разница? Была, не была. Тебе нужно домой. Рене с Люком не уснут без тебя.

– Ой, не надо. Клементина знает свое дело. В их возрасте я засыпал от ее поучений уже в ванне. Лучше признайся, что тебе просто тяжело гулять на каблучищах. Я прав? – Он извлек из портмоне пластиковую карточку. – Ты же все время хромаешь.

– Не всегда, и дело не в каблуках. У меня привычный вывих лодыжки.

– Привычный что?

– Вывих! Я училась в балетной школе.

– Ты? В балетной школе? С ума сойти!

– А что такого? Если бы я не испортила ногу…

– Стала бы второй Айседорой Дункан!

– Очень может быть. А так пришлось стать сметчиком. И я хороший сметчик, Гастон. Правда.

– Ну-ну. – Карточка отправилась в банкомат.

– Разве моя сестра не говорила тебе об этом?

– Твоя сестра не из тех, кто любит рассказывать сентиментальные истории про своих родственников. – Банкомат выплюнул изрядную пачку купюр. Гастон протянул их мне. – На первое время хватит?

– Это много! Хватит пары сотен, я скоро найду работу.

– Работа, работа! Слышали уже. Бери. Я учреждаю фонд помощи безработным хорошеньким феминисткам имени… – Он притворно задумался. – Имени, скажем, Тамерлана!

– Ну тебя. Это несерьезно. Никакая я не феминистка.

– Но ведь хорошенькая!

– Нет!

– Ладно, согласен, ты красавица. Забирай деньги, и поехали. – Он сунул пачку мне в руки. – Красавица-сметчица.

– Только не в Булонский лес. – Мы пошли к машине.

– Хорошо, хорошо. Ты хоть спасибо-то скажи.

– Спасибо. Но я все равно не возьму все. – Я отделила несколько бумажек, остальные протянула ему. – Это лишнее.

– Ну ты и зануда, тетя Беа. – Он покачал головой и с неохотой пихнул в карман пиджака купюры. – Не думал, что сметчики такие же зануды, как те, ох, не к ночи будь помянуты, что служат в фининспекции. Прошу! – И камергерским жестом распахнул дверцу «мерседеса».

– Вовсе я не зануда. Хватит, Гастон. – Я шагнула к этому дизайнерскому чуду цвета бордо и чуть не упала. – Боже мой!

– Что такое? – Он мгновенно оказался рядом и уверенно поймал за талию. – Держись за меня!

– Каблук. Каблук попал в канализационную решетку. – Я наклонилась, машинально ухватив Гастона за плечо. Оно было крепким, очень крепким…

– От ненадежной ноги? – Он нагнулся тоже.

– Каблук не на ноге, а на туфле.

Волнистые волосы Гастона блестели. От них исходил призывный аромат едва уловимой изысканной мужской парфюмерии, смешанной с первобытным запахом дождя.

– Это понятно. – Он поднял на меня сочувственно улыбающееся лицо. Оно было совсем близко. – Нога-то как?

– Это не та нога. – Я облизнула губы. Речь давалась мне с трудом. – Эта нормальная.

– Значит, не очень больно? Выдернуть сможешь?

– Не знаю… Не очень…

– Не очень знаешь? – Гастон выпрямился, мотнул головой, откидывая со лба влажную прядь. – Тогда держись крепче. Я расстегну ремешок, ты вытащишь ногу, а я – туфельку.

– Да, но… – Моя вторая рука помимо моей воли легла на второе плечо Гастона и сама собой потянулась к его волосам. Я судорожно сглотнула, заставляя руку не делать этого. – Но…

– «Но» не нужно, – прошептал он; между нашими лицами оставалось не больше сантиметра. – Достаточно одного «да».

Я чувствовала на своих губах его дыхание и закрыла глаза.

– Одного «да» достаточно, – повторил он и занялся ремешком моей туфли. – Вынимай ногу. И чуть-чуть поиграй в цаплю. Хлопать ресницами цаплям не возбраняется. Хватайся, хватайся за меня, некого стесняться. Так, осторожненько… Готово! Извольте, принцесса, ваш хрустальный башмачок.

– Спасибо, – наконец смогла выдавить я, протягивая ногу.

Гастон смотрел на меня снизу вверх и держал в руках мою туфлю. А потом ловко, словно всю жизнь проработал в обувном магазине, надел ее. На какое-то мгновение моя нога почувствовала прикосновение его рук, они чуть-чуть погладили подошву и, застегивая ремешок, – щиколотку…

– Спасибо-спасибо! – ворчливо произнес он. – Старику сапожнику полагается настоящая награда. – Гастон с шутливой натугой разогнул спину и потыкал указательным пальцем в свою щеку.

Я поцеловала щеку. Губы случайно оказались рядом. Просто так устроено человеческое лицо, на нем все рядом – щеки, губы, нос, глаза, лоб…

Мы были как безумные, и это не произошло сразу, в бордовом «мерседесе», лишь потому, что из моросящей пелены возникла под гигантским черным зонтом рыжая полицейская барышня, похожая на красивое привидение, и неожиданным тоном древней консьержки проверещала, указывая на дорожный знак:

– Господа, стоянка здесь запрещена. Если у вас слабое зрение, обращайтесь к окулисту. – Ее наманикюренные пальчики протянули влажную бумажку штрафа…

Мы вихрем ворвались в мою квартиру и сразу же рухнули на кровать, срывая друг с друга остатки одежды; раздеваться мы начали уже в подъезде. Перепуганный кот едва успел спросонья спрыгнуть с подушки и даже не проронил ни звука от ужаса.

– Ты, ты, только ты! Ты совершенство, ты моя богиня… – задыхаясь, жарко шептал Гастон. – Я боготворю тебя всю, всю! До самых кончиков маленьких пальчиков…

Я тоже задыхалась, ощущая горячую тяжесть его спортивного, мускулистого, горячего тела.

– Сейчас, сейчас… О! Моя! Моя! Нет, я сначала должен поцеловать твое божественное…

Мы оба вздрогнули – за окном страдальчески и виновато взвыла автомобильная сигнализация.

– Проклятье! – Гастон неуклюже спрыгнул с постели и бросился к окну. – Мой «мерседес»!

– Ты уверен? – Стряхивая остатки страсти, я села на кровати и вяло зажгла ночник. Из меня вдруг вытекли все силы.

– Мой мальчик! Двести восьмидесятая модель! – Ночник осветил Гастона. Он, постанывая, суетливо влезал в брюки. – Умоляю, Беа, звони скорее в полицию! Там какие-то типы пытаются его вскрыть! Я кладу возле зеркала. – Что-то зашуршало. – Звони, не сиди столбом!

Хлопнула дверь.

Я натянула ночную рубашку и, едва переставляя ноги, пошла к телефонному аппарату. Он у меня в кухне, возле окна. Я выглянула. Возле вопящего «мальчика» двести восьмидесятой модели уже вертелась «мигалка» на крыше полицейской машины. Толпились темные фигуры. Из подъезда выскочил Гастон и побежал к ним. Шелковисто-пушистая мягкость ветерком коснулась моих босых ног.

– Как же я устала, Геркулес.

Я подняла кота с пола, он что-то маловразумительно буркнул, привычно полез ко мне на плечо, ткнулся в мою шею кожаным носиком и принялся ее вылизывать.

– Спасибо, зверь. Видишь, что у меня нет сил умываться. Только твой язык из наждака. Лучше не надо. – Я отстранила его морду и прижалась лицом к мохнатому боку.

– Мр-рм-рм-рм, – трактором запел кот. От него пахло шерстью, уютом и моим домом.

– Зверь, мой самый лучший в мире зверь. – Я потерлась об него щекой, побрела в спальню и в обнимку с котом забралась под одеяло. Глаза слипались. Пошарив над изголовьем, я дернула висюльку-выключатель ночника…