Текст книги "Ах, Мишель, Мишель!.."

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава 13, в которой Мишель едет куда глаза глядят

«Дворники» монотонно двигались по ветровому стеклу. Впереди была бархатистая влажная сине-черная темнота, силуэты и огни машин. Никакой это был не сон, не наваждение, думал, закуривая очередную сигарету, Мишель. Я просто заставил поверить себя, что это сон, чтобы было не так противно. Эдит всегда шипит, всегда всем недовольна. У Мадлен действительно непропорционально большие руки, и чуть что – краснеет лицо. А на Полин была шуба, и она действительно безобразно располнела до невероятных размеров. Они все знали всё и вертели мной, как идиотом.

До чего же мерзко! И сигареты отвратительные. Он выстрелил окурком в окно. Надо остановиться и купить что-нибудь получше. И коньяку. Да, надо обязательно купить коньяку или рому. Нет, ром не годится. Он сладковатый. Лучше джин. Джин так симпатично пахнет еловыми ветками.

Только не сейчас, сейчас можно покурить и эти. Он опять сунул в рот новую сигарету. Главное, уехать отсюда подальше. Как можно дальше! Впереди уик-энд, можно не беспокоиться ни о чем до вечера воскресенья, а сейчас не думать и об этом! Просто ехать вперед, постепенно увеличивая скорость и сливаясь с машиной в единое целое, как в юности. Да, как в юности…

Позади давно остался Булонский лес, мост через Сену, неприятный для Мишеля сюрреалистический Дефанс. Машины двигались по шоссе сплошным потоком, и разогнаться, как того требовали его вздыбленные нервы, не удавалось.

При первой же возможности он свернул с шоссе в сторону, даже не дав себе труда посмотреть на указатель. Не все ли равно? Дорога, так или иначе, выведет его куда-нибудь. Главное, найти такой участок, где можно было бы выжать из мотора «BMW» всю его сдерживаемую мощь. Какой-нибудь пустынный участок среди полей… И уж затем на полной скорости влететь на центральную улицу какой-нибудь сонной деревушки или городка, пронестись по ней, заставив вздрогнуть в своих кроватях местных жителей, и снова оказаться среди полей и неба… А потом, на рассвете, где-то впереди заблестит море.

Если, конечно, ехать достаточно быстро и по направлению к нему, усмехнулся своим мыслям Мишель, а я ведь даже не знаю, куда меня несет. Сворачиваю каждый раз, нарочно не глядя на указатели. Как в юности. Да, как в юности, на своей первой собственной машине…

Это была не какая-нибудь там воняющая бензином «букашка», а «понтиак». Своего рода подарок отца по поводу окончания высшего учебного заведения. Некое завуалированное проявление родительских чувств непоколебимого инспектора дорожной полиции.

Полицейский – вот единственная, по мнению отца, достойная профессия для настоящего мужчины. Мишель не оправдал его надежд: отец всегда мечтал видеть своего сына выпускником полицейской академии, дослужившимся как минимум до полковника. Лучше, конечно, до генерала.

Но Мишель считал иначе, хотя избрал для себя вполне родственную сферу деятельности – юриспруденцию. Однако отец категорически отказался тратить деньги на его образование.

– Ни единого су! В твоем возрасте я уже содержал семью. Ты и так должен быть благодарен мне, что я тебя кормлю и не требую денег за квартиру. Хочешь стать богатым бездельником, изволь поработать хотя бы сейчас! И не забывай, что электричество ты жжешь ночами тоже за мой счет!

Бесконечные напоминания о перерасходе электроэнергии были особенно обидны. Но что поделать? Мишелю нередко приходилось корпеть над учебниками до трех, а то и до четырех часов утра. В ту ночь – перед очень ответственным и трудным экзаменом – Мишель лег почти на рассвете. До чего же несовершенно устроен человек! Хочешь не хочешь, а хоть пару часов, но поспать нужно.

И вдруг с ночного дежурства позвонил отец. Должно было произойти нечто сверхъестественное, чтобы он позвонил домой с работы, а тем более среди ночи!

– Эй, Мишо! Неужели спишь? Тут такое дело. Один бездельник машину разбил. Вдребезги! «Понтиак»!

– Он жив? – сонно поинтересовался Мишель, тоскуя по покинутой постели.

– Говорю, вдребезги! Экспертиза подписала приговор. Сейчас перевозка приедет и – в последний путь, на свалку.

– Я спросил о водителе, пап, – едва справляясь с зевотой и недоумевая, что нужно от него отцу, уточнил Мишель.

– Откуда мне знать, Мишо? Я тебе толкую, «понтиак» – вдребезги! Мы думали, взорвется. Кверху пузом стоял. Подождали. Нет, ничего, выдержал, крепенький. Этого бездельника из-под него вытащили, увезли на «скорой». Гад, такого красавца угробил!

Инспектор дорожной полиции Жероним Сарди любил машины гораздо больше, чем их владельцев-бездельников. Как какой-нибудь гринписовец готов грудью заслонить пингвина или баобаб, так и отец Мишеля избрал столь непопулярную среди обывателей профессию, похоже, исключительно ради того, чтобы защищать дорогих его сердцу железных скакунов от их безмозглых владельцев.

– Так я тебе чего говорю, сынок, ты б пришел, посмотрел до перевозки. Для экспертизы однозначно – утиль, а папаша Тибо подъехал, считает, что сделать можно, раз не взорвался. Так мы б его сразу, бедолагу, к нам в гараж.

Папаша Тибо был лучшим механиком гаража дорожной полиции. Видимо, отца действительно очень взволновала судьба обреченного экспертизой «понтиака», если для собственной экспертизы он не постеснялся среди ночи вытащить старика Тибо из постели.

– Так что, давай, сынок, ноги в руки и по-быстрому!

Мишель спросил, куда ехать, и ужаснулся, услышав ответ. Край света! А завтра в восемь утра экзамен. Если он его завалит, даже не завалит, просто после бессонной ночи не сумеет сдать на «отлично», то столько лет труда коту под хвост!

– Пап, можно я возьму твой «пежо»?

– Еще чего! Совсем сдурел спросонок? Наладишь себе «понтиак», тогда и катайся. Давай, давай на велосипеде. И поживее! Я не могу тут караулить до обеда!

И Мишель поехал.

А потом сдал экзамен на «отлично». И вслед за этим благополучно скинул остальные зачеты и экзамены.

А попутно своими руками, естественно, не без помощи папаши Тибо, восстановил этот самый «понтиак». И у него теперь был свой собственный настоящий огромный автомобиль с роскошными никелированными деталями и откидным кожаным, правда, латаным-перелатаным верхом. Обладая таким сокровищем, Мишель чувствовал себя если уж не властелином мира, то, во всяком случае, богачом и героем какого-нибудь заокеанского фильма из числа тех, что заполонили тогда кинотеатры Франции.

Он вообще чувствовал себя победителем в то лето. Новехонький диплом свежеиспеченного юриста и работа. Не ахти какая, конечно, по сегодняшним меркам, – «адвокат бедноты», то есть назначаемый судом защитник всяких непутевых ответчиков – мелких воришек, стянувших батон с прилавка или взломавших телефон-автомат. Или какого-нибудь пьяного работяги, в порыве алкогольного приступа гражданского возмущения, а то и банальной белой горячки высадившего стулом окно в баре. Собственная миссия казалась тогда Мишелю ужасно благородной.

Это много позже среди подвыпившей компании студентов, пытавшихся штурмовать с альпинистским снаряжением Триумфальную арку якобы в политических целях, окажется сынок некоего влиятельного человека. Амбициозный паренек не пожелает помощи папашиных адвокатов, и ему назначат Мишеля. Почти ровесника и с не меньшими амбициями. Все закончится совершенно замечательно, политика в итоге окажется ни при чем, а влиятельный человек решит отблагодарить начинающего адвоката за сына. И пред Мишелем гостеприимно распахнутся двери конторы самого мэтра Ванвэ. Будущее было обеспечено.

– Ты продался, – скажет Мишелю отец. – Мало того, что эти богатые бездельники изувечили арку ледорубами, так они еще на полдня парализовали движение по Елисейским полям! А сколько из-за этого было пробок и аварий во всем городе? Не знаешь? Тебе не интересно? Это умышленное, масштабное преступление! А ты оправдал их!

– Оправдал суд. Я лишь адвокат, папа. Но не прокурор и даже не инспектор дорожной полиции, который имеет право выписать штраф. Моя профессия – защищать людей.

– Преступников!

– Папа, они люди.

– Преступники. Богатые бездельники и преступники. А адвокаты самые отъявленные из них!

– Будь твоя воля, ты бы отправлял за решетку даже за отсутствие запасного колеса в багажнике!

– Сопляк. – Отец включил телевизор. – Продажный сопляк.

С тех пор они не разговаривают с отцом ни о чем, кроме как о марках автомобилей.

Но все это будет потом. А в то лето!.. Самое замечательное лето в жизни Мишеля. Диплом, работа, машина и первый законный двухнедельный отпуск… Удивительное чувство свободы! Не нужно ночи напролет читать юридическую литературу, готовиться к семинарам и экзаменам, не нужно никуда торопиться, гадать, где перехватить денег, где подработать, переведут или не переведут на следующий курс, а главное, хватит ли средств заплатить за учебу. Осенью, конечно, опять станет сложнее, потому что он собирается учиться дальше, писать диссертацию, и его уже включили в список избранных, допущенных к этому многолетнему священнодейству. Работа в суде и диссертация – задача не из легких, но он справится! Он со всем справится, потому что он молод, настойчив, удачлив и у него есть все – диплом, работа, машина!

Нет только девушки, подумал он. И вдруг в ту же секунду, стоило ему об этом подумать, на повороте дороги, среди виноградников, возникла изящная девичья фигура…

Да, точно – среди виноградников. В Турени. Он тогда решил добраться на машине до Марселя. Почему? Просто он никогда не был там, надо же побывать. Хотя, если честно, он много и прилежно учился, каждую свободную минуту тратил только на то, чтобы заработать на учебу, и вообще не бывал нигде. Ну и что? Большая часть человечества никогда не видела Парижа, а он там родился и вырос. Для начала стоило побывать в Марселе, дальше – будет видно. И ничего удивительного, что по дороге он оказался в окрестностях Тура. Можно было ехать в Марсель и как-нибудь по-другому: он же был совершенно свободен в ближайшие две недели. Но так случилось, что он оказался в Турени.

Там все было иначе! Даже небо. В Париже никогда не бывает такого неба. Большого, веселого и бездонного, специально для созревания винограда. Чтобы у винограда были веселые воспоминания, когда он будет постепенно превращаться в вино. Чтобы вино тоже получалось веселым.

Тонкая фигурка на повороте приближалась. Возле ног девушки стояла большая спортивная сумка; ветер шевелил темные легкие волосы. Лица из-за расстояния он сразу не разглядел. Но Мишель не прибавил, а, напротив, сбросил скорость.

Его сердце забилось учащенно. Такого давно не было с ним при виде девушек. Обычно наоборот: это у них сердце начинало колотиться в бешеном темпе, когда рядом оказывался Мишель, один из самых привлекательных парней на курсе.

Он относился к этому с пониманием, но всякий раз после двух-трех свиданий происходил разрыв. Причем вовсе не по его вине! Девушки никак не желали понять, что парень отказывает во встрече вовсе не потому, что появилась другая, а всего лишь по причине невероятной занятости! Конспекты, библиотека, подработка… И потом, почему он должен был залезать в скопленную с таким трудом на следующий семестр сумму ради того, чтобы сводить девушку в театр или купить ей подходящую к этому мероприятию сумочку? Глупое развлечение и пустая трата денег.

Поворот и девушка совсем близко. Удачные длинные ноги. Высокая. Легкие вьющиеся волосы. Симпатичная. Что ж такое с моим сердцем? – растерялся тогда Мишель. Далась она мне, эта симпатичная. Вот сейчас проеду мимо и больше не увижу ее никогда в жизни.

Он притормозил возле девушки и, облокотившись на борт «понтиака», спросил:

– Подвезти?

Девушка с сомнением смотрела прямо ему в глаза и напряженно покусывала нижнюю губку, словно умножала в уме пятизначные цифры и ее жизнь напрямую зависела от точности результата.

– Как хотите, – сказал Мишель, стараясь не смотреть на ее губы и злясь на себя за мальчишескую беспомощность. – Тогда я поехал.

Но не трогался с места.

– Ладно, – сказала девушка. – Сейчас светло и до Тура совсем близко.

Она подняла свою сумку, шагнула к машине, открыла дверцу, села на сиденье рядом, аккуратно поставила свой багаж на колени и закрыла дверцу. Двигалась его попутчица легко и уверенно, но почему-то как в замедленной съемке.

– Можно ехать. – Девушка опять посмотрела на него и улыбнулась.

Ровные зубы, десен не видно. Это хорошо, что не видно десен, подумал Мишель, противно, когда девушка улыбается и у нее видны десны.

– Но я еду в Марсель, – уточнил он. – А вам надо в Тур.

– Ничего, – сказала незнакомка. – Я скажу, где лучше всего высадить меня на дороге. Поймаю еще какую-нибудь попутную машину.

– Зачем?

Как интересно у нее двигаются губы, когда она говорит, удивился Мишель. Как два самостоятельных симпатичных существа. Верхнюю жалко – след от лихорадки. Где она умудрилась простудиться в такую жару?

– Что «зачем»? Я еду в Тур. – Губы девушки сложились в трубочку.

Как для поцелуя, подумал Мишель и механически повторил:

– В Тур.

Он чувствовал, как его губы готовятся к поцелую. А я не сделаю ей больно? – вдруг испугался он. Лихорадка еще не совсем прошла, корочка может лопнуть от напряжения…

– Эй! Ты уверен, что едешь в Марсель? – Девушка улыбнулась снова.

На ее щеках появились и исчезли ямочки. Как здорово! Странно, что я их не заметил, когда она улыбнулась в первый раз, подумал Мишель.

– Я бы поехала в Марсель по-другому.

– Ты была в Марселе?

– Нет. А ты?

– Я тоже. Хочешь поехать?

Девушка вздохнула, укоризненно покачала головой.

– Останови машину. Я никуда с тобой не поеду.

– Почему? Я не собираюсь останавливаться!

Она вдруг всплеснула руками – аккуратными, маленькими для ее роста руками – и захохотала.

– Что с тобой? – забеспокоился Мишель.

– Мы же до сих пор стоим на месте! Просто болтаем и никуда не едем! А оба уверены, что едем! А мы стоим!

– Правда, стоим, – обалдел Мишель. – С ума сойти!

Они смеялись, наверное, минут десять. Синее небо, зеленые террасы виноградников, ее заразительный смех, ямочки на щеках… Может быть, это были самые счастливые десять минут его жизни?

– Ладно, – вытирая пальцем выступившие от смеха слезы, произнесла наконец девушка. – Я пойду ловить другую машину. Счастливо добраться до Марселя! – Она повернулась, чтобы открыть дверцу.

– Нет! Я отвезу тебя в Тур!

– Знаешь, ты смешной парень. – Ее кулачок медлил повернуть ручку. – Но я не сажусь в машину к парням, когда езжу автостопом. Только к женщинам или к семьям.

– Автостопом? Ты? Ты не похожа на тех, кто ездит автостопом…

– Не волнуйся, я уже почти приехала. Мои родители живут в Туре. Я еду к ним на каникулы.

– Ты учишься? Где? – Мишель был готов расспрашивать о чем угодно, лишь бы она не уходила как можно дольше. А тут такая богатая тема!

– В Сорбонне.

– В Сорбонне? И твои родители не могут дать тебе денег на автобусный билет?

– Могут, конечно. У меня были деньги на дорогу. Но я опять кое-что купила себе.

– Духи? Колечко?

– Балда! Ой, извини, я случайно. Хочешь, покажу, что купила? Только обещай, что не будешь смеяться.

– Покажи. Не буду. – Хорошо бы это был купальник, помечтал Мишель.

– Вот. – Она раскрыла сумку, вытащила из нее коробку, открыла. Там лежал миксер.

– Что это? – глупо спросил Мишель.

– Миксер. Разве ты никогда не видел электромиксер?

– Видел. Но зачем тебе тратить деньги на миксер?

– Я люблю готовить.

– Поехали. – Мишель наконец-то тронул машину с места. – К которому часу родители ждут тебя?

– Ни к которому. Просто они знают, что я приеду сегодня. Мама жарит утку и печет миндальный пирог. Ты любишь миндальный пирог?

– Люблю. Меня зовут Мишель.

– А я – Полин.

Ее мама оказалась полной дамой, учительницей французского. А папа был сухощавый, подтянутый, немногословный, с аккуратно подстриженными усиками и очками в золотой оправе человек. Он больше смахивал на отставного военного, чем на учителя биологии, и больше всего на свете любил разгадывать кроссворды.

– Мама, папа, это Мишель, – сообщила Полин.

Он снял комнату в ближайшей гостинице. Из окна была видна площадь с облезлым фонтаном. На рассвете Полин постучалась в его дверь. На ее плече была та же самая спортивная сумка, а в ней, как выяснилось несколько позже: джемпер, блузка, кое-какое белье в пакете, горстка косметики, а остальное – коробки с посудой и кухонными принадлежностями.

Они уселись в «понтиак» и направились якобы в Марсель.

– Зачем ты таскаешь с собой все это? – поинтересовался Мишель.

– Разве я не говорила? Люблю готовить.

Виноградники под синим небом и маленькие гостиницы со старинными ваннами на чугунных звериных лапах… В деревенских лавочках они покупали всякие продукты – творог, молоко, яйца, ранние овощи, хлеб, ягоды – и без конца устраивали пикники. На полянках, на сеновалах, на берегу Шера, на кроватях в этих самых гостиницах.

Особенно по утрам. Мишель просыпался от звуков миксера – Полин обязательно взбивала для него что-то воздушное, утреннее и необычное, как это турское небо, как залитые солнцем виноградники, или похожие на картинки из детской книжки старинные замки, мельницы, домики и деревушки…

Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом, хотя, собственно говоря, какое такое особенное может быть у двух студентов прошлое? Не строили планов на будущее, не размышляли о том, что было бы, если бы они не встретились, а просто радовались. Утром – новому дню, днем – солнцу, лету, мелькающим в окнах «понтиака» пейзажам, а также ветру, вину, блюдам придорожных ресторанчиков, вечером – предчувствию радостной ночи. Мишель никогда не встречал никого, кто бы умел радоваться так, как Полин. Искренне и заразительно.

Они вернулись в Париж и уже к вечеру сняли квартиру. Полин стерла пыль с кухонных полок, расставила на них свои сокровища и предложила:

– Сходим за продуктами?

– Я должен повидаться с родителями. Сходи без меня. – Мишель вытащил из кармана оставшиеся деньги. Их было до смешного мало.

– Хорошо, – сказала она. – Сварю луковый суп…

– Я снял квартиру, – сказал он дома.

– Дорого? – спросил отец.

– Нет. Студия на рю Пердонне.

– Я должен посмотреть. – Отец поднялся из-за стола. Родители и сестра ужинали. – Поехали, Мишо.

– Папа, может быть, не сегодня?

– Завтра я занят.

– Подождите, мы поедем с вами! – заторопилась Адель, а матушка Анжели застенчиво посмотрела на мужа. – Нам тоже интересно!

– Еще чего! Не бабье дело. – Отец впервые отказал своей любимице. – У нас мужской разговор. – И спросил уже в машине: – Ну и как она?

– Квартира?

– Дурень! Твоя подружка.

– Папа, как ты догадался?

– Ты же не совсем идиот, сынок, чтобы после отпуска снять квартиру для одного себя.

Отец молча ел луковый суп. Мишель и Полин молчали тоже.

– Значит, студентка, – наконец произнес старший Сарди. – Ты, часом, не беременна?

– Нет, наверное…

Сегодня Полин впервые накрасила глаза, и они казались двумя испуганными рыбками.

– Ладно. Женитесь. Но денег на свадьбу не дам!

– Папа, мы знакомы две недели. Мы пока не думали…

– Завел бабу – женись! – Отец хлопнул ладонью по столу. – Я не потерплю ублюдков!

На прощание отец пожелал «счастливых сновидений», хмыкнул и как бы случайно подмигнул Полин.

– Я его боюсь, – сказала она уже в постели. – Вы внешне так похожи, значит, ты тоже внутри такой же зверский?

– Не знаю, – честно ответил Мишель. – Я как-то никогда не думал об этом.

Полин вздохнула. Он поцеловал ее губы. Осторожно, хотя лихорадка давно уже прошла. На Полин была смешная коротенькая рубашечка с какими-то детскими зайчиками. Прежде чем лечь, она всегда надевала эту ночную рубашку и заплетала волосы в косу.

Мишель вдруг очень отчетливо вспомнил эту рубашку и самостоятельные завитки на шее Полин. Они тут же выбивались из-под косы. Как же это было давно: девочка Полин, всего девятнадцать! Но и сейчас ее волосы на шее пахнут так же фантастически…

Назавтра он вышел на работу и весь день не мог сосредоточиться над делами, размышляя, где бы раздобыть денег. Но так и не придумал ничего лучше, чем вместе с Полин отправиться ужинать к родителям, а потом незаметно одолжить до получки у матушки Анжели.

Полин открыла дверь. В квартире пахло чем-то необыкновенно вкусным.

– Привет! Я соскучилась. У меня сегодня день рождения.

– Почему ты не сказала вчера? – спросил он, целуя. К запаху Полин примешивался запах специй и жареного лука. – Поздравляю, но у меня нет подарка.

– Зато есть у меня. Смотри!

На столе стояла бутылка дешевого вина и яблочный пирог на сковородке. На плите под крышкой кастрюли что-то аппетитно побулькивало. Мишель уставился на сковороду. Полин проследила за его взглядом.

– У меня нет блюда, – сказала она. – Пришлось подать на стол вместе со сковородкой.

– Я когда-нибудь подарю тебе блюдо из серебра! Но… но где ты раздобыла деньги?

– Нигде. В одной лавке мне верят в долг. Я ведь жила раньше в этом квартале. Хозяин меня знает.

– Сколько ему лет?

– Кому?

– Хозяину лавки.

Она растерянно пожала плечами.

– Семьдесят, наверное. Может, восемьдесят. А может, все сто. Мы с подругой снимали квартиру тут, неподалеку. Вернее, она снимает ее и сейчас. Я ходила к ней сегодня, забрала свои книги и зимнюю одежду. А она отдала мне перевод от родителей! Они ведь пока не знают мой новый адрес. Вот, смотри. – В руках Полин вдруг появилась сотенная купюра. – Мы теперь богачи! Родители прислали на день рождения. До твоей получки дотянем!

И потом так будет всегда. В самые безденежные времена у Полин всегда чудесным образом появлялась какая-то заначка. То подруга отдала долг, то родители прислали, то она обнаружила забытую горсть монет в кармане плаща или пальто.

Всегда будет вкусная и обильная еда. И сама Полин к его возвращению всегда будет дома. Ну, не всегда, конечно. В первые годы они учились оба, и для Полин было своего рода трагедией, если она задерживалась, например, в библиотеке, и не успевала приготовить ужин. Тогда они готовили вместе. Вернее, все равно готовила она, а Мишель завороженно следил за движениями ее рук. Вот она режет овощи, вот разделывает курицу, вот – мясо, вот ее маленькие пальцы держат ложку, которую она протягивает ему и просит:

– Попробуй. Я не знаю, достаточно ли соли?

Все ее движения и жесты волновали, как и раскрасневшиеся от жара плиты щеки, пряди волос на лбу и на шее, моментально превращавшиеся в упрямые колечки.

О, этот запах ее волос на шее! Вкус мягких мочек ее маленьких продолговатых ушей… Ее губы, когда она радостно произносила с закрытыми глазами:

– Мишель! Мишель! Как хорошо… Еще! Еще!

Они поженились, когда Полин окончила университет. И практически одновременно оказалось, что, несмотря на всю их предосторожность, она беременна, и это было здорово!

Свадьба состоялась в Туре, у родителей Полин. Мишель впервые увидел ее подруг. Это было немного странно: в Париже он знал о них лишь понаслышке. Они с Полин почти никогда не ходили ни в какие компании. За редким исключением, всегда были только вдвоем. Как-то не нуждались в посторонних. Может быть, потому что были оба чересчур заняты? Или их интересы вне стен дома не совпадали?

Он работал и учился. Она только училась, но дома создавала ему такой комфорт, что Мишель не замечал более ничего вокруг. И все же в Париже Полин встречалась с подругами не только в университете. Например, ходила с ними в театр или в консерваторию. Без него. Только однажды ей пришло в голову предложить Мишелю провести свободный вечер таким образом.

– Пойдем пораньше и купим билеты с рук. Я так люблю «Волшебную флейту»! – предложила она.

– А если не купим? – предположил Мишель.

За окном в темноте сыпал мокрый снег, и выходить из дому хотелось меньше всего.

– Ты не любишь оперу? – в лоб спросила она.

Она всегда спрашивала прямо, и это было хорошо, потому что можно было отвечать также, без обиняков, тем самым раз и навсегда расставляя все по своим местам. Например, Мишель не выносит, когда бесцельно включают телевизор и перещелкивают каналы. Он всегда покупал самую подробную программу и заранее прорабатывал ее, отмечая кружочком, что ему интересно. И еще он терпеть не мог ручек, которые пишут синим или зеленым. А Полин раздражали перекрученные и выдавленные, как попало, тюбики зубной пасты. И они прямо сказали друг другу об этом. Что такого? Почему надо что-то скрывать или стесняться?

Вот и в тот раз Мишель ответил честно по поводу оперы:

– Не люблю. Зачем ходить куда-то? Можно посмотреть по телевизору. Я запомнил: «Волшебная флейта». Отмечу, когда будет в программе, чтобы ты не пропустила, если покажут.

– По телевизору не то, – расстроилась Полин. – И дело даже не в самой опере. Просто в театре особая атмосфера, публика.

– Публика точно такая же, как в метро или в зале суда, – сказал Мишель. Это была их первая размолвка.

– Пойдем! Тебе понравится!

– Слушай, я же не тащу тебя в боулинг.

– А я бы сходила. Папа учил меня играть в кегли.

– Может, у вас в провинции и не видят в этом ничего особенного, но у нас в Париже в кегельбан ходят только шлюхи. – Мишель нес полную чушь, но представить себе, как он войдет в боулинг с Полин и на нее будут пялиться все мужчины, а то, что будут пялиться, – очевидно, было выше его сил. – Если хочешь, сходи с какой-нибудь подругой.

Во всяком случае, мужчины в театре будут пялиться не только на Полин, но и на ее подругу. Это несколько утешало, как и то обстоятельство, что его самого при этом не будет.

– Правда, сходи, Полин, а я посплю впрок, надо же с пользой провести свободный вечер.

На месте его жены любая другая бы завелась, мол, что, я мешаю тебе спать? Так и скажи! И хлопнула бы дверью. Или же, наоборот, разобиделась и никуда не пошла.

Но это была Полин, и она с улыбкой сказала:

– Конечно, Мишель, поспи. Я схожу с подругой. Если мы не достанем билеты, вернусь скоро, а если повезет, ты успеешь хорошенько отдохнуть до моего прихода.

Больше она никогда не приглашала его в театр и ходила только с подругой. В театр, на концерт, в музей. Но Мишель никогда не видел этой подруги. Не было ее и в числе гостей на свадьбе. Поэтому, когда через много лет вдруг всплыла ее бывшая однокурсница, которая к тому времени работала в Лувре, Мишель сразу понял, что это и есть та самая подруга-театралка, которой по каким-то неведомым ему причинам не было на свадьбе. Он почувствовал, догадался, что это она. Как?

Трудно сказать. Как болезненный укол ревности, как предчувствие потери Полин.

В тот вечер он вернулся с работы немного раньше, а его домоседки-жены вопреки всем привычкам и логике не оказалось дома. Неужели у нее появился другой мужчина?

– Где мама? – Мишель влетел в комнату сына.

– Привет, пап! – встрепенулся тот ему навстречу. – Здорово! Ты сегодня рано, па!

– Мама где?

– Ты чего, пап? Голова болит? – Сын сочувственно смотрел на него снизу вверх ее глазами. У Селестена только ее глаза с длинными густыми ресницами, остальное все от него, Мишеля. – Хочешь, я дам тебе аспирин? Я умею растворять таблетку.

– Ты оглох? Я тебя в третий раз спрашиваю: где твоя мать?

Сын захлопал ресницами и шмыгнул моментально покрасневшим носом. Его собственным, мишелевским, детским, покрасневшим носом… А он наорал на него! Отец – родной, большой и сильный. И это было ужасно.

– Прости, сынок! – Мишель присел на корточки и положил на маленькие плечи свои руки. Теперь он сам смотрел на сына снизу вверх. – Правда, голова разболелась.

– Так бы сразу и сказал. – Селестен потер нос. Пальцы были перепачканы чем-то, как у всех десятилетних мальчишек. – Я не знаю, где мама. Я думал, ты знаешь.

И тут голова Мишеля разболелась на самом деле!

В первые годы их совместной жизни Полин выходила из дома без него. Не часто, но посещала театр, музей, консерваторию. Мишель не имел ничего против: во-первых, один билет стоит дешевле, чем два, во-вторых, никуда не надо идти самому, а в-третьих, Полин не ревновала его к боулингу и приятелям. Зато на каток они ходили вместе и ни на минуту не расставались во время отпуска.

Потом родился Селестен, а года через полтора они купили этот дом в районе Булонского леса – Мишель работал тогда уже у мэтра Ванве и пересел из лихого «понтиака» в степенный новенький «рено» синего цвета, – и Полин наслаждалась обустройством семейного гнездышка. Она всегда умела очень ловко распоряжаться деньгами, и скоро их дом стал выглядеть так, как если бы они получили его в наследство, имея вдобавок немереные капиталы.

Полин и прежде никогда не водила в дом своих друзей и подруг, а теперь ее общение с внешним миром и вовсе состояло из редких приемов семейных пар коллег и нужных знакомых Мишеля. Да и то, как правило, подобные встречи чаще происходили в ресторане. На Рождество из Тура приезжали родители Полин, а Новый год они встречали у его родителей, если не отправлялись в Альпы кататься на лыжах.

Полин, похоже, нравилось замкнутое существование: муж, сын и дом. Хотя, сказать по правде, Мишель как-то и не задумывался над тем, нравится ли ей такое положение или нет. Жизнь текла привычно и естественно, Мишель и думать забыл о ее прежних «музыкально-культурных» отлучках с какой-то там подругой: Полин всегда дома и всегда рада его приходу.

И вдруг ее нет! И сын не знает, где она…

– Ты пришел из коллежа, и ее уже не было? – замирая от ужаса, спросил Мишель.

– Была. Мы пообедали, а потом она ушла.

– Куда?

– В магазин.

Мишель усмехнулся, почувствовав небывалое облегчение. Глупость какая! Он поддался детскому страху, как десятилетний!

– Но это было днем, пап. Давно. А теперь вечер.

– Может быть, мама застряла на какой-нибудь распродаже?

– Может быть. Но тогда она бы обязательно позвонила.

– Какие же мы глупые, сынок! Давай сами позвоним ей на мобильный.

– Бесполезно, пап. Она забыла его на столе, в кухне.

И тут она пришла, причем очень радостная и возбужденная.

– Голодные, наверное? Я сегодня вдруг совершенно выпала из времени!

И начала проворно готовить ужин.

– Где ты была? – ревниво поинтересовался Мишель.

Полин вдруг с воодушевлением заговорила о том, что теперь, когда подрос Селестен, она может себе позволить немножко выйти из затворничества. Она захотела работать. Естественно, о какой-то выдающейся научной карьере говорить уже поздно, но, во всяком случае, она могла бы водить, естественно не каждый день, экскурсии по Лувру. Новые люди, польза человечеству от ее знаний.

– Здорово, мам! – обрадовался Селестен. – По Лувру! А ты будешь брать меня с собой?

– Ну-ну, – произнес Мишель. – Откуда такие идеи?

– Ты против? – удивилась Полин.

– Нет, собственно… Просто очень неожиданное решение.

– Для меня тоже, – весело призналась она. – Понимаешь, я сегодня совершенно случайно встретила свою бывшую однокурсницу. Та теперь работает в Лувре, заведует фондом Средневековой миниатюры и дополнительно к научной работе, чтобы уж совсем не засохнуть в своем хранилище, водит экскурсии. И по Лувру, и по городу. Вот мы с ней и подумали, что я бы тоже могла поработать экскурсоводом.