Текст книги "Моя идеальная (СИ)"
Автор книги: Настя Мирная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
Глава 21
Не страшно упасть. Страшно больше не подняться
– Не смешно, Северов. – отбиваю с иронией, хотя она не скрывает дрожащего от страха голоса.
Парень хмурится, изучая моё лицо так, словно впервые видит, а я... Я умираю. Снова. Когда уже настанет финал, и я перестану возвращаться только для того, чтобы снова сдохнуть и провалиться в Ад?
– Ты... ангел? – вылетает из его губ.
Не могу пошевелиться. Не могу ничего из себя выдавить. Не могу сделать вдох. Не могу даже моргнуть. За рёбрами такая тишина, что я начинаю ощущать себя пластмассовой куклой, у которой внутри только пустота.
Цепляюсь пальцами в его запястье. Взглядом в глаза. Я знаю, как они горят, когда он смотрит на меня. Знаю каждую эмоцию на его лице и в глубине зрачков. Знаю, как бьётся его сердце. Знаю, как откликается душа. Но сейчас этого ничего нет. Только полное непонимание. Он действительно не узнаёт меня.
– Ты знаешь, кто ты? – срываю глухим шёпотом.
Тёма медленно кивает, не отрывая от меня бирюзовых глаз.
– Артём Северов. – кашляет и переводит дыхание. – Студент полицейской... академии. – каждое слово даётся ему с трудом, но без сомнений. – А ты..? Ты ангел?
– Нет, Тём, не ангел. – шелещу севшим голосом.
– Не называй...так. – хмурится он, сводя брови к переносице, и тут же морщится от боли. – Падший...ангел...
"Не называй так..."
Он правда не помнит. Почему? Боги, ну почему? Неужели на нашем пути было мало испытаний? Зачем ещё и это? Сколько можно пинать меня под дых? Там и так уже не осталось живого места. Так же, как и на израненном сердце. Так же, как и на искорёженной рубцами душе. Внутри только пыль и кровь. За что этот мир подбрасывает всё новые испытания? Сколько я ещё так выдержу?
– Ангел. – зовёт Артём.
Промаргиваюсь несколько раз, возвращая чёткость размазанному зрению. Я должна бороться. Я обязана справиться с этим.
«Я буду бороться за нас двоих, если у тебя не останется сил».
Видимо, этот бой мне придётся вести в одиночку, пока любимый не будет готов встать рядом. Нельзя сдаваться. Нельзя падать. Но так как я уже стою на коленях, то я просто обязана подняться.
Выжимаю из себя ту самую, как называет Тёма, мозговъебательную улыбку с ямочками и говорю:
– Настя. Моё имя – Настя.
– Нас-тя. – растягивает по слогам, словно пробует на вкус. Впервые. – Тебе больше...идёт... Ангел.
Знаете, что значит моё имя? Анастасия означает – воскресшая. Поэтому дедушка и подарил мне кулон с Фениксом. Эта мифическая птица всегда сгорает в огне, а потом восстаёт из собственного пепла. Думаете, это – дар? Нет! Это – проклятие. Иногда хочется, чтобы всё просто закончилось, потому что не остаётся ни сил, ни желания продолжать существование, но грёбанная вселенная не даёт тебе такой возможности. Возвращает тебя в жестокий мир снова.
Снова. И снова. Бесконечно.
– Ты правда не помнишь меня? – спрашиваю с мольбой в глазах, но Артём закрывает свои, словно копаясь в воспоминаниях, и качает головой. Внутри всё обрывается. – Артём, я...
– На сегодня хватит. – раздаётся за спиной строгий голос врача.
Вскидываю на него потерянный взгляд и молю:
– Ещё минуту.
– Пациенту нужен отдых. Пойдёмте.
Молча поднимаюсь на ноги и иду за ним. Северов перехватывает мои пальцы. Оборачиваюсь в надежде, что он вспомнил меня, но иллюзия мгновенно рушится, когда тихо спрашивает:
– Ты ещё придёшь...ко мне...Ангел?
– Я всегда буду приходить к тебе, Тёма.
Мне стоило бы просто выйти из чёртовой палаты, пропитанной моим отчаянием, но вместо этого я подхожу обратно к постели и целую любимого человека с такой тоской и печалью, что он просто не мог её не почувствовать. И снова жестокая реальность разрывает меня на мясные ошмётки.
– Хорошо целуешься...Ангел.
Вылетаю в коридор быстрее доктора, пробегаю мимо друзей. Бегу до тех пор, пока не оказываюсь на улице. Колени подгибаются, я падаю на землю. Я кричу так громко, что с дерева срывается стайка воробьёв. Я реву так горько, что кровь пропитывается этой горечью, превращаясь в яд. Это отравляющее вещество разгоняется по всему организму, выжигая не только последние нервы, но и хрупкую нить надежды. Оно отравляет мою веру. Оно превращает мою любовь в смертельную для меня ловушку.
Бью кулаками и ладонями холодный бетон.
Чьи-то руки отрывают меня от земли. Чьи-то шаги отдаляют меня от любимого человека. Кто-то сажает меня в салон автомобиля. Чей-то голос просит меня успокоиться. Машина куда-то едет.
Я больше не бьюсь в истерике. Я вижу Антона на водительском сидении. Я вижу Вику сзади. Я вижу потёки крови на бежевой коже салона. Я слышу, как ребята стараются привести меня в чувство.
Чувство... Какое странное слово. Что значит чувство? Нюх, слух, обоняние... Они чувства. Они не исчезают просто так. Любовь, страх... Их тоже называют этим словом. Но почему их сейчас во мне нет?
Я кукла. Я всегда ей была. Только Артём Северов смог сделать из меня живое существо. Лучше бы я так и оставалась украшением для семьи, чтобы никогда не знакомиться со всеми этими чувствами. Они приносят с собой боль. Они заставляют нас страдать. Они выворачивают наши души. Они вырывают наши сердца.
Я не хочу чувствовать. Хотя бы не сегодня. Иначе я никогда не смогу подняться с колен. Слишком много событий. Слишком много эмоций. Слишком много ужасного сегодня произошло. Слишком для одного человека.
Отключаю в себе всё, только чтобы пережить этот адски-мучительный день.
Машина тормозит возле дома Северова, и я выпрыгиваю из неё, не оборачиваясь, направляюсь к подъезду.
– Насть, подожди. – кричит Вика.
Торможу чисто механически. Она подходит вместе с Антоном и обнимает меня. Выдерживаю этот контакт, потому что внутри ничего не осталось.
– Врач сказал, что эта амнезия может быть временной. – выдыхает подруга, отстраняясь и заглядывая мне в глаза.
– Может быть... – всё, что я слышу.
– Насть, Тёмыч не слабак и выгребет из этого. Хотя бы ради тебя. – глухо вставляет Арипов.
– Хорошо. – бросаю, входя в двери.
В квартире так же не позволяю себе ни одной эмоции. Не глядя по сторонам, не вдыхая пряный запах любимого, которым пропитано помещение, иду прямо в ванную. Срываю с себя одежду, ставлю стирку. Долгое время стою под горячими струями воды, наблюдая, как красновато-розовые потёки скатываются по моей коже. Стиральная машина оповещает об окончании цикла, а я продолжаю стоять без движения. Кажется, даже моё дыхание замирает, а воздух кругом застывает. Звуки сливаются в один затяжной писк.
Остервенело трясу головой, разбрызгивая потоки воды с волос. Смываю с себя кровь и тяжесть этого проклятого дня и выхожу из ванной. Не вытираясь и не заматываясь в полотенце, развешиваю вещи. Иду на кухню, оставляя за спиной мокрые дорожки. Достаю бутылку вина и, открыв, делаю несколько больших глотков. Падаю на задницу, разбрызгивая на своё тело и пол красные капли, так похожие на кровь. Сжимаю челюсти. Скриплю зубами. Стискиваю разбитые пальцы в кулаки, вгоняя ногти в и без того изорванную кожу ладоней.
Физическая боль отрезвляет. Проясняет сознание. Как бы я ни старалась избавиться от всех чувств, это нереально сделать. Это не то, что можно вырвать из себя. Их можно только приглушить и выбрать себе манеру поведения и вариант принятия очевидных фактов.
Когда у людей случается беда, то каждый справляется с ней по-своему. Одни уходят в запой, чтобы притупить боль парами алкоголя. Другие впадают в апатию, перестающую в депрессию, закрываясь от всего мира. Третьи неделями плачут и бьются в истерике. Четвёртые продолжают жить как ни в чём ни бывало, растворяясь во внешней суете. Есть много вариантов принять реальность, но я не стану озвучивать их все. В любом случае, ни один из них мне не подходит, потому что я не потеряла Артёма. Он жив, а это главное. С остальным я справлюсь.
Я не могу позволить себе развалиться на части. Надо быть сильной. Сейчас я нужна любимому как никогда раньше. Я должна бороться за нас двоих.
Прикончив половину бутылки красного, иду в спальню и заваливаюсь на кровать лицом вниз. Прохлада шёлковых простыней приятно щекочет тело. Запах кофе, табака и корицы раздражает рецепторы, вызывая першение в носу и слёзы на глазах.
Я должна продолжать свой путь. Я обязана подняться. Я заставлю Тёму вспомнить меня.
А если нет?
Если он не сможет вспомнить, то я сделаю так, что он влюбится в меня заново.
***
– Ты пришла, Ангел. – зазывно улыбается Артём, едва показываюсь в палате.
Сегодня он выглядит уже лучше. Кожа обрела свой почти нормальный оттенок, хотя и продолжает сохранять неестественную бледность. Губы порозовели. В глазах появился блеск. Вроде всё как всегда, кроме его памяти. Но я справлюсь с этим. Я дала себе слово, что больше не поддамся отчаянию, и я его сдержу. Я – войн. И я буду вести эту войну до последнего вдоха.
– Привет. – улыбаюсь самой ласковой своей улыбкой. – Я же обещала, что вернусь, Артём.
Сажусь на край кровати и сжимаю его руку. Он делает попытку выдернуть её, но я лишь крепче держу.
После разговора с Виктором Алексеевичем – лечащим врачом Северова, я поняла, что в отношении меня он вернулся к заводским настройкам. Тёма не помнит не только меня, но и нашу любовь. Для него её не было, а это значит, что он снова стал самовлюблённым кобелём. Но я знаю, какой он человек на самом деле и как выдернуть его наружу.
– Не отпущу, Тём. – отрезаю, не повышая голоса, когда снова дёргает рукой и хмурится.
– Не называй так, Ангел. Я же просил. – отбивает тихим рычанием.
– А я просила не называть меня Ангел.
Его брови смыкаются на переносице, а глаза сканируют моё лицо.
– Ты очень красивая, Ан... Настя. – улыбаюсь ещё шире. – И улыбка у тебя охуенная.
Он тоже улыбается, хотя и кривится от боли. Мне так хочется обнять его. Поцеловать. Сказать, как сильно он напугал меня и до какого безумия я его люблю, но сейчас это может лишь навредить. Для Артёма я – чужой человек.
Представьте себе ситуацию: просыпаетесь в больнице, а на вас набрасывается неизвестный вам человек и зализывает. Я бы впала в истерику.
Сейчас мы начинаем сначала. Это наша вторая встреча, и нам только предстоит познакомиться. Это пиздец как сложно. Это нереально трудно. Это неподъёмно тяжело. Но у меня нет выбора. Отпускаю его руку и, слегка толкнув в бок, командую:
– Подвинься. – бирюзовые глаза расширяются, но Северов слегка сдвигается по кровати, и я ложусь рядом, опустив голову ему на плечо. – Я знаю, что ты не помнишь меня, Артём, но мы знакомы уже больше двух лет. Мы учимся в одной академии, только на разных специальностях. Я иду на сотрудника следственного комитета, а ты изучаешь оперативное дело.
– Я знаю, на кого учусь. – бурчит обиженно. – Но тебя всё равно не знаю.
– А Вику Заболоцкую?
– Тохину девку?
Киваю, соглашаясь.
– Она моя лучшая подруга.
– Это должно что-то мне сказать? – слышится раздражение в его голосе, но я не намерена отступать.
– А знаешь, когда они начали встречаться?
– Мне так-то похуй. – встречает мой злобный взгляд и добавляет. – Недели две назад. Я как раз сачковал.
– А помнишь, почему ты не ходил на занятия?
Северов закрывает глаза, силясь отыскать причину, но когда ничего не выходит, злобно отталкивает меня от себя и рычит:
– Да что ты доебалась до меня?! Ты, блядь, не Ангел, а Дьявол во плоти! Тебе то что?
– А то, Северов, что ты, твою мать, помнишь всё и всех, кроме, блядь, меня. – срываюсь в ответ. Помню, что обещала быть терпеливой, но хрен-то там. Его упрямство может быть непробиваемым. – Это тебе ни о чём не говорит? Как сам думаешь, что у тебя должно было произойти с девушкой, чтобы ты её забыл на хрен?!
Парень раздувает ноздри, а на скулах мелькают желваки.
Давай, Тёмочка, злись, потому что я на грани.
– Я должен был её выебать. – отрезает тот самый заносчивый засранец, которым он был в самом начале нашего знакомства. – Знаешь, как это работает? Пришёл. Увидел. Победил. Трахнул. Забыл.
Не смотря на установки, из глаз вытекают слёзы обиды. Я знала, что просто не будет и за один день он меня не вспомнит, но на самом деле всё оказалось намного сложнее.
Лицо любимого смягчается, и он ловит пальцами слезинки. Совсем как раньше. Я даже готова поверить в то, что он потерял память, но не чувства.
– Почему ты плачешь, Ангел? – шепчет ласково, задевая своими губами мои. Как раньше. Но всё же иначе. – Не плачь, маленькая.
Всхлипываю ещё громче. И пусть он не помнит. Пусть для него я всего лишь "одна из", но я так не могу. Толкаюсь навстречу его губам и целую. Этот поцелуй получается слишком горьким, потому что Артём заталкивает мне в рот язык и вжимает ладонь между ног без какой-либо нежности.
Я забываю о том, где нахожусь и о том, что в палату в любой момент могут войти. Забываю о его ране. Мне необходим этот контакт, пусть и без любви.
Даже когда мы сходили с ума, растворяясь в нашем безумстве, я всегда ощущала в нём сдержанность. Тёма всегда перекрывал боль – лаской. А сейчас он грубо толкает меня на спину и кусает за горло, как какую-то бесчувственную самку. С силой сжимает промежность, причиняя не только дискомфорт, но и ощутимую боль. Следующий укус оставляет на щеке. Раньше он всегда зализывал эти отметины, но не сейчас. Слёзы перекрывают видимость. Это не мой любимый Тёма. Сейчас он – Артём Северов , для которого я – очередная подстилка.
С силой отталкиваю его с себя и слетаю с кровати. Первый порыв сбежать, но я собираю волю в кулак и оборачиваюсь уже на выходе.
– Если ты хочешь меня, Тёмочка, то тебе придётся вспомнить!
Остаток дня провожу в полном раздрае, мотаясь от отчаяния к отчаянию. Всё должно было быть не так. Я собиралась действовать иначе, но ничего не вышло. Его близость делает меня слабой, хотя от неё же я подпитываюсь силой.
Выматываю себя домашними делами, чтобы не рассыпаться на части. Стираю, глажу, готовлю обед, хотя есть и не собираюсь. Кусок в горло не лезет. Вытираю невидимую пыль. Пылесошу несуществующий мусор. Несколько раз прохожусь тряпкой по и без того чистым полам.
Вечером прихожу к коматозному состоянию и приговариваю оставшееся вино. Так легче. Не так больно. Не так сложно.
Едва касаюсь головой подушки, проваливаюсь в беспокойный сон. Просыпаюсь ещё более разбитой, чем вчера. Всю ночь мне снились кошмары: кровь, раны, окровавленные ножи и камни, кладбища, могилы. Меня колотит даже после обжигающего душа и двух кружек горячего кофе.
Выхожу из дома и пешком иду в больницу. До неё топать около двадцати километров, а приёмные часы начнутся только через три с лишним часа. Этого времени достаточно, чтобы немного прийти в себя.
Яркое солнце заливает осенние улицы своим светом, согревая землю тёплыми лучами. Пожелтевшие листья переливаются и задорно шелестят. Но я ничего этого не замечаю, продолжая копаться в невесёлых мыслях и выстраивать тактики поведения с Севером.
В палату вхожу без стука и сразу опускаю задницу на кровать рядом с парнем. Не давая ему опомниться, обнимаю за шею, осторожно, помня о его ране, запускаю пальцы в волосы и притягиваю голову к себе. Целую нежно, хоть и жадно. Сама прорываюсь языком ему в рот. Едва мужские руки ползут к моему телу, отстраняюсь. Мы оба задыхаемся, только по разным причинам. Я от переизбытка эмоций, а Тёма от желания. Под тонким покрывалом отлично виден бугор в паху. Соскальзываю с кровати и отхожу на два шага, когда он пытается снова заключить меня в объятия. Шумно выдыхаю и до отказа забиваю лёгкие вязким кислородом. Сердце гремит на разрыв.
– То, что было между нами, Северов, не просто трах. Запомни это раз и навсегда. Мы с тобой были вместе. Мы любили друг друга. Если ты не вспомнишь, то больше никогда меня не увидишь, хотя тебе же насрать. Тебе плевать на меня! Я для тебя...
– Расскажи мне. – просит, цепляя взглядом мои глаза.
Пусть в них нет того, что было раньше, но кое-что знакомое разобрать всё же удаётся – вину. Ещё раз выдыхаю, сажусь рядом, переплетаю наши пальцы, хотя и вижу, что этот контакт ему пусть и не неприятен, но всё же непривычен. Плевать! Это не ему приходится каждый день проживать грёбанное одиночество и тоску по любимому человеку.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
И я начинаю рассказ. К тому моменту, как время посещения заканчивается, мне не удаётся добиться от него ни малейшего проблеска воспоминаний. Быстро целую, просто потому, что не могу поступить иначе, и ухожу. Домой возвращаюсь так же пешком, хотя ноги гудят так, что кажется, ещё шаг и я просто свалюсь. Но я не позволяю себе этого. Я должна продолжать идти вперёд.
Дома опять изматываю себя физической и моральной работой. Звоню декану и предупреждаю, что нас с Северовым не будет энное количество времени. Владимир Юрьевич сообщает о том, что уже в курсе всего и даёт нам обоим академ на неопределённый срок. Так же говорит, что Арипов его уже предупредил об этом.
Следующие шесть дней проходят в том же ритме. Пешком иду в больницу и обратно. Вечером занимаюсь уборкой. Днём стараюсь достучаться до Артёма, но всё без толку. С каждым днём отчаяние становится всё темнее и гуще, но я не оставляю попыток заставить его вспомнить. Вижу, что он и сам этого хочет, но не может.
На седьмой день мы ссоримся так, что едва ли не весь медперсонал и пациенты больницы с этажа собираются у палаты Северова.
– Заебала уже со своим "вспоминай"! – орёт Артём. – Не получается у меня! Нихуя не выходит!
– Ты даже не стараешься! – отбиваю воплем, глотая слёзы, которые не позволяла себе всю последнюю неделю. – Почему ты не хочешь вспомнить МЕНЯ?!
– Может, потому что мне, блядь, нечего вспоминать?!
– А может, ты просто боишься любить?!
– А может, я не хочу любить тебя?! Ты об этом не думала?! Может, мне так лучше?!
Вылетаю из палаты, распихивая плечами зевак. Весь день рыдаю без остановок.
Как он так может? Почему не хочет помнить? А если я сейчас всё разрушила? Если никогда не вспомнит меня, но теперь не сможет полюбить, потому что я упрямая дура?
Слёз больше. Всхлипы громче. Вой отчаяннее. Боль глубже. Страх сильнее.
Через два дня Северова выписывают, а я так и не смогла к нему пробиться. Наверное, оставаться в его квартире глупо, и мне стоит съехать? Не могу же я заявить ему, что он сам привёз меня сюда, а теперь я никуда не уйду. Это его дом, а не мой. И теперь человек, которого я люблю больше всего на свете, меня ненавидит. Я думала, что со всем справлюсь, но просто не знаю, как пережить ЭТО.
Под рой вопросов отключаюсь от реальности и проваливаюсь в дремоту.
В квартире раздаются шаги, и я мгновенно подскакиваю на кровати, прижимая к груди одеяло. С колотящимся сердцем вижу в дверном проёме высокую мужскую фигуру, но учитывая то, что на подстанции какая-то авария и света нет ни дома, ни на улице, не могу разобрать, кто это. Мужчина делает шаг вперёд, и я слетаю с кровати, путаюсь в одеяле и начинаю заваливаться на пол. Жилистые руки перехватывают моё тело и крепко прижимают к груди, в которой на разрыв колотится сердце.
Эти руки, это тело, это биение, это дыхание я узнаю из миллионов.
Неделю назад я бы скакала от радости, что Северов здесь, но сейчас поддаюсь страху. Я для него чужой человек. И я тоже не знаю его таким. Я не знакома с Артёмом, который не любит меня. Жгучие слёзы сползают по щекам. Мужские ладони крепче вжимают меня в грудную клетку. Делаю попытку оттолкнуться, но ничего не выходит.
– Отпусти, Артём. – шепчу одними губами, потому что внезапная слабость растекается по телу, которое без оглядки на разум желает этой близости.
– Не отпущу Настя. Я никогда и никуда тебя не отпущу.
– Тёма? – поднимаю в темноту глаза и неожиданно прикасаюсь губами к губам парня.
– Привет, любимая. Я вернулся. – и он целует меня с такой нежностью, от которой у меня подкашиваются колени и плывёт сознание. – Я люблю тебя, Настя. Не могу не любить.
– Сволочь ты, Северов. – смеюсь сквозь слёзы. – Я так скучала. Так по тебе скучала.
– Я тоже скучал, моя идеальная девочка.
Глава 22
Где заканчивается Ад?
Идём с Тохой на последнюю пару, но мои мысли далеко от учёбы. Могу думать только о том, что сделаю с моей девочкой, оказавшись дома. Помню, что нельзя сейчас срываться, но кроет конкретно. Хочу её так, что яйца звенят.
Возле аудитории меня перехватывает Лигизов.
– Северов, – раздаётся ржавый голос декана, едва ступаю на порог. Оборачиваюсь и ловлю его хмурый взгляд, от которого мандраж по спине пробегает. – пойдём.
Указывает головой направление, и я без слов иду за ним. Надеялся, что раз уж весь день меня не задрачивал по поводу прогулов, то пронесло. Не тут-то было. Строчу месседж Насте, чтобы не волновалась. Мы с ней как два маньяка, все пары переписываемся. Странно будет, если сейчас пропаду.
Всю дорогу Владимир Юрьевич хранит грёбанное молчание, которое хреначит по нервам, как оголённый провод. Хочет навешать пиздюлей за сачкование, так пускай вешает. Нахрена меня мариновать?
Ответ я получаю, входя в ректорский кабинет. Сразу подмечаю двоих ментов, торчащих там.
Какого хера?
– Северов Артём? – спрашивает тот, что при погонах.
– Да.
– Вы арестованы по подозрению в похищении и изнасиловании.
Хладнокровие слетает к херам, как ни стараюсь держать лицо. Что за бредятина?
– Это чё ещё за хуйня? – высекаю несдержанно. – Кого я, мать вашу, насиловал?
– Миронову Анаста...
– Хрень не пари! – рыкаю и разворачиваюсь, чтобы свалить.
М-да, блядь, было бы всё так просто.
Мусора утыкают меня мордой в дверь и щёлкают браслетами на запястьях.
– Успокойся, пацан. – выбивает старший.
– Какой я тебе, блядь, пацан? Кто накатал эту блядскую заяву?!
– Не гонори тут. Не в твоём положении. – толкает сержант и силой паркует меня на стул. – Читай.
Перед глазами падает бумага. Даже не вчитываюсь в содержимое, бросая взгляд на подпись. Кто бы сомневался...
Миронов Р.А.
Так значит, вот как эта сука решила меня убрать. Ни хера он этим не добьётся. Настя легко опровергнет все его слова. Так какой смысл?
– Слушай, старлей, – вскидываю голову на старшего, – вся эта заява – больное воображение её отца. Настя – моя девушка, и она сейчас в академии, ждёт меня возле четыреста двенадцатого. Приведите её сюда и спросите лично обо всей этой хрени.
– Роман Александрович ясно дал понять, что девушка подверглась не только сексуальному, но и психологическому давлению, и разговаривать с ней бесполезно. Скоро он приедет лично и заберёт дочку.
Психологическому и сексуальному давлению? Да что за хуйня, мать вашу? От злости колотит так, что из моего горла вырывается звук, больше похожий на треск гремучей змеи. Сжимаю челюсти, сдирая эмаль и кроша зубы. Мотор херачит до треска в рёбрах. Животный рёв взбесившегося пульса перекрывает все наружные звуки. Топлю в себе всю ярость, потому что она сейчас лишь глубже закопает меня.
– Я, блядь, в жизни никого ни к чему не принуждал. Если кто-то на это и способен, то только Миронов. – выплёвываю зло.
– Тише будь, парень, пока больше проблем не заработал. – высекает лейтенант.
Слушать меня, конечно, блядь, никто не собирается. Мусора продолжают давить и задавать какие-то вопросы, но я могу думать только о том, как вырваться отсюда и предупредить Настю обо всём этом дерьме. Если её папаша явится, то моя девочка вряд ли справится с ним.
За рёбрами всё замирает от страха за любимую. Я должен любой ценой выйти отсюда и быть с ней в этот момент. Я поклялся себе защищать её, но сейчас не могу даже долбанную SMS написать. От бессилия сильнее стискиваю кулаки, натягивая вены на предплечьях, и скриплю зубами. Блядь, как мне предупредить мою девочку, чтобы она не столкнулась с папашей?
Дверь распахивается так, что ударяется о стену, отчего даже менты подпрыгивают. Поворачиваю голову и сталкиваюсь с перепуганными зелёными глазами.
– Настя. – хриплю, глядя на то, какой шок появляется в глубине её зрачков. Она не должна видеть меня в таком виде. – Уходи, малыш. Всё нормально. Всё будет хорошо. – прошу любимую, но она словно не слышит.
Переводит глаза с меня на мусоров и спрашивает, что здесь происходит.
– Северов Артём Константинович арестован за похищение и изнасилование. – выбивает летёха.
Я хочу заорать, чтобы Настя не слушала его. Что всё это подстроил её отец. Чтобы она просто ехала домой. Но я, блядь, даже слова не могу выдавить, глядя на то, какой ужас отражается на её лице.
– Только не верь в это, малыш. Только не верь, маленькая. Не верь. – молю мысленно, потому что в глотке такой удушающий ком появляется, что даже дышать выходит с трудом, а Настя...
Она быстро перекрывает страх сарказмом, принимает непроницаемый вид и выбивает:
– И кого же он похитил и изнасиловал?
В который раз удивляюсь её силе и способности сохранять хладнокровие в самой поганой ситуации.
Откуда всё это? Неужели она всегда была такой сильной?
– А вы, собственно, кто будете и кем приходитесь этому? – грубо бросает старлей.
Настя ухмыляется и отбивает:
– Миронова Анастасия Романовна.
Голос ровный. Интонации стальные. Холодная решимость. Моя девочка ни на секунду не поверила в мою вину. Неужели она поняла, кто за всем этим стоит?
Не могу оторваться от неё. Читаю каждую эмоцию, доступную только мне. В ней нет сомнений. Она верит мне. Даже дышать становится легче, когда понимаю, что любимая даже мысли не допускает, что я способен на то, в чём меня обвиняют. Я думал, что невозможно любить сильнее, но как же я ошибался. С каждой секундой я влюбляюсь в неё всё больше.
Настя передаёт документы служаке и только после этого смотрит на меня.
– Всё будет хорошо. – шепчет одними губами.
Коротко киваю, топя в себе желание сорваться с места и прижать к себе любимую. Это я должен её защищать, а не наоборот. Она такой решимостью горит, что я понимаю, что бороться она будет до победного конца. За меня. За нас. И я, блядь, должен быть рядом с ней.
Ещё пара фраз, от которых меня едва ли не физически ломает, и моя девочка выходит вслед за мужчиной. Я вскидываю голову, с презрением глядя на сержанта.
– Неужели она похожа на ту, кого давят морально и держат силой? – полицейский поджимает губы и отводит взгляд. Он и так всё понял, но продолжает упираться, имея на руках грёбанное заявление. – Слушай, сержант, ты же видишь, что всё это полная хрень, так какого я всё ещё в браслетах? Настя ушла из дома, потому что её вынуждали выйти за нелюбимого человека. Мы просто хотели быть вместе, а её папашку это не устраивало, поэтому он и решил так убрать меня с дороги.
– Не мне это решать. Есть заявление, и мы должны отреагировать.
Кусаю губы в бессильном отчаянии. Понимаю же, что так просто меня отсюда никто не выпустит, даже учитывая то, что они сами уже не верят в мою вину. Гулко выдыхаю и забиваюсь воздухом до предела. Нельзя сейчас разваливаться. Надо держаться, чтобы пройти через это дерьмо.
За дверью раздаётся крик моей девочки, и я в кровь разгрызаю слизистую. Что там, блядь, происходит? Как ни напрягаю слух, слов разобрать не выходит. Сжимаю кулаки в бесполезной сейчас ярости. Я должен быть с ней, но вместо этого сижу здесь и ни черта не могу сделать. Подрываюсь с места, но мент прижимает меня за плечо обратно к стулу.
– Да, блядь, пусти меня! – рычу, простреливая его взбешённым взглядом. – Не увозил я её силой! Ты и сам, блядь, это понимаешь! Какого хера, мать твою, продолжаешь этот цирк?!
– Сказал же, успокойся. – отбивает зло. – Не делай хуже. Если ты не виноват, то и бояться тебе нечего. Девчонка твоя всё подтвердит или опровергнет в участке, и от этого уже и будем отталкиваться. К тому же сейчас вернётся старший лейтенант Лобов и прояснит ситуацию.
Едва он произносит эти слова, как возвращается старлей. Один.
Какого хрена? Где Настя? Что если явился её старик? Если её увезли?
Страх липкими щупальцами расползается по венам, заполняя нутро. С трудом удаётся улавливать обрывки разговора.
– Да бред всё это... Разорвала в прах... Надо позвонить Игоревичу...
Летёха выходит, доставая телефон, а я читаю на лице сержанта принятие. Да, они уже поняли, что всё это грёбанная фикция, и моя вина только в том, что я не смог отказаться от своей девочки в угоду амбициям её стариков.
– Ну? – спрашивает у вернувшегося старлея.
– Сказал везти в участок и разбираться на месте. Потерпевшую тоже доставить вместе с родителями.
– Да вы, блядь, совсем ебанулись, что ли?! – ору, срываясь с места.
– Сядь, блядь, и расслабься! – толкает меня обратно один из ментов, но я даже не понимаю который.
Трясёт так, что стул шатает. Да и внутри коноёбит. Если с этот уёбок забрал её, то я его урою на хрен. Если придётся, то размозжу ему ебальник, но Настя с ними не останется. Я не позволю ей снова проходить через Ад.
Дверь в очередной раз распахивается и появляется Арипов. Бросает взгляд на меня, потом на ментов и снова на меня.
– Настя? – всё, что удаётся выдавить. Голосовые связки узлами скручивает от страха за неё.
– В коридоре с Викой. В истерике. – сука! Мне срочно надо к ней. – Что за херня? – спрашивает уже у служивых, кивая на наручники.
– А ты ещё кто? – выбивает сержант.
– Арипов Антон. – отсекает сдержанно, а потом добавляет. – Фамилия знакома?
По мордам служак пробегает ужас. Ясно, что они в теме, кто такой Арипов. Тохин батя – генерал-майор окружного РОВД, и они понимают, что если это дело дойдёт до него, то полетят не только погоны, но и головы.
– Прикинь, Тох, меня тут в похищении и изнасиловании собственной девушки обвиняют. – говорю с иронией и тяну лыбу, тряся перед лицом наручниками.
– Охуеть не встать. – ухмыляется друг. – Разберёмся.
Достаёт мобилу, набирает номер и ставит на громкую связь, опуская её на стол перед мусорами.
– Антон, что случилось? – раздаётся в трубке сухой голос. Значит, Арипов старший на рабочем месте, потому что у них в семье очень тёплые отношения и крепкая связь. Всегда по-доброму завидовал другу.
– Пап, соррян, что в рабочее время звоню, но у нас тут ситуация. – переводит дыхание и растягивает рот шире. – Тёмыча арестовали за похищение и насилие.
– Виноват? – короткий, но вместительный вопрос.
– Нет. – обрубаю спокойным голосом.
– Фамилия следователя.
– Скажите сами или мне ваши назвать? – режет Антон, читая на нашивках фамилии и инициалы полицейских.
– Харитонов. – сипит старлей.
– Сейчас решим.
Сергей Глебович отбивает звонок и всего через минуту у Лобова разрывается мобила.
Переглядываемся с Тохой и переводим взгляды на стремительно бледнеющего летёху. Он постоянно кивает, будто собеседник его видит. В глазах такая паника, что я растягиваю рот в злобной усмешке.
Схавай, сука
– Отпустить. – бросает сержанту, едва сбросив вызов. Замки браслетов щёлкают, и я срываюсь к двери.
– Мы с вами свяжемся, когда надо будет явиться в участок и дать показания. Мироновой тоже.
