Текст книги "Журнал Наш Современник №6 (2001)"
Автор книги: Наш Современник Журнал
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
"Я видел только икону. В митрополии Илии Карама. Говорили, что она принадлежит кисти Рублева. И раньше была собственностью матери Сталина. Но вы же знаете, что творилось здесь во время войны. Поезжайте, посмотрите".
Уже посмотрели. Поэтому решил воспользоваться возможностью и расспросить об Илии поподробнее.
"Илия Карам даже ладан предпочитал русский. Если узнавал, что в Ливан приезжал русский монах, он обязательно привозил его к себе, в Бхамдун, – рассказывал митрополит Худар. – Около него постоянно жили русские. Мы даже шутили, что к своей обители Владыка Илия арабов не подпускает. Помню, был однажды с ним на ужине в одной русской семье. Пожилые люди. Трудно им было. Илия выбрал момент, когда они отвернулись, и засунул под скатерть деньги. Боялся обидеть".
Бхамдун – небольшое горное селение неподалеку от Бейрута. Раньше здесь довольно часто можно было услышать русскую речь. Местные до сих пор помнят фамилии – Анановы, Потаповы, Свиридовы. Дети белогвардейцев. Из первой волны эмиграции. "Белая голытьба" – так их поначалу называли.
Сегодня русские в Бхамдуне не живут. Но нам удалось найти одного из бывших птенцов "белогвардейского гнезда" Илии Карама. Александр Ананов нашел приют в Восточном Бейруте. Одинок. Работает лодочником при отеле "Холлидей Бич". Там и живет.
"Не могу забыть один случай. Была Пасха. У митрополита Илии Карама, как обычно, был большой прием. Пришли министры, другие важные люди. Я сам присутствовал на этом ужине, так как жил в то время в доме Владыки. Вдруг услышал какой-то шум в прихожей. Кто-то что-то кричал, хотел пройти, а его не пускали. Митрополит Илия спрашивает: "Что случилось? Кто там пришел?" Ему ответили: "Мы не знаем. Какой-то нищий хочет с вами повидаться". "А почему не пропускаете?" Илия Карам встал, подошел к двери и вдруг узнал, что этот бедный человек русский. Митрополит сразу обнял его и пригласил на ужин, за стол, где все эти богатые люди. Сажает этого человека по правую руку от себя, угощает, спрашивает, откуда он, что он, где он. Это меня так потрясло, что до сих пор не могу забыть этот случай".
Владыка Илия умер в 1968 году. Многие убеждены, что своей смертью, от старости. И не в 97 лет, как полагает старец Василий Швец, а когда ливанскому митрополиту еще не было 80. Версий много. В том числе касающихся причины смерти.
Еще один внучатый племянник Илии убежден, что дядю отравили. Насыф Карам живет в престижном районе Бейрута. В одном доме с бывшим президентом этой страны Ильясом Храуи. Занимает целый этаж. Богат, известен, входит в ливанскую финансовую элиту. Жена католичка.
Господин Насыф уверен, что именно он является хранителем памяти о покойном митрополите Гор Ливанских. Не случайно в зале приемов на камине в богатой рамке портрет дяди.
Господин Насыф откровенно поделился своими подозрениями и описал ситуацию, которая предшествовала смерти Илии. По его мнению, митрополита сгубила его же популярность. За месяц до смерти освободился престол Антиохийского патриарха. У православного Ливана была одна кандидатура на этот священный сан – Илия. И никто другой. Кроме того, не всем нравились шаги митрополита по сближению православной церкви с Ватиканом. Господин Насыф считает, что за это его и убрали.
"Незадолго до смерти дядюшка простудился, – рассказал господин Насыф. – Обычная простуда. Ничего серьезного. Но его чуть ли не силком заставили лечь в больницу, хотя он и упирался всеми силами. У него всегда было отменное здоровье. Через три дня он скоропостижно скончался. С диагнозом – острая сердечная недостаточность. Не знаю, что с ним сделали. Потом медперсонал рассказал мне кое-что, но не считаю нужным выносить это на людской суд. Тем более что потерянного не вернешь".
У Насыфа Карама сохранилась икона, с которой Илия ни на минуту не расставался с 14-летнего возраста. И до последнего вздоха. Обычная, хотя и старого письма икона Божией Матери с выцветшими от времени красками. Я держал ее в руках и думал: а что если это она побывала с митрополитом Гор Ливанских в России? Может, это перед ней он молился на коленях в далеком 42-м за Россию. На обратной стороне надпись по-арабски: "Храни раба твоего и слугу".
Потом я поехал на могилу Илии в Бхамдун. Мне сказали, что она была рядом с отчим домом. Была, потому что во время войны друзы – последователи одной из исламских сект – вырезали в этом селении всех христиан, а могилу митрополита попросту взорвали. Теперь рядом с этим местом строящаяся церковь. Не понятно, для кого. Православные здесь больше не живут. Боятся возвращаться.
Подошел к дому, где когда-то жил Илия. Мертвый дом. Через осыпавшийся оконный проем в одной из комнат его бывшей квартиры – американские БТРы. Как в кино. Теперь они на вооружении ливанской армии. Жаль, Юрий Озеров так и не смог воплотить свою мечту. Изуродованный войной Сталинград вполне можно снимать и в Бхамдуне.
И все-таки нельзя утверждать, что друзы – отъявленные враги христиан. Это не так. Их покойный лидер Кямаль Джумблат всегда считался большим другом России и даже был лауреатом Ленинской премии мира. Но у него есть и могила, и цветы на ней. И даже внушительный музей его светлой памяти. Такого не было и у Владимира Ильича.
Сын Кямаля Джумблата – Валид во время гражданской войны был кем-то вроде удельного князька. Имел даже свою собственную армию с тяжелой техникой советского производства. Потом оружие сдал и теперь занимает в ливанском правительстве пост министра без портфеля. У Валида очень любил бывать мой предшественник, бывший обозреватель "Останкино" Фарид Сейфуль-Мулюков. Особенно после того, как ему был подарен от друзских щедрот черный "мерседес-320". За взвешенные телерепортажи из Ливана.
Валид Джумблат и сегодня живет в родовом замке в Мухтаре, в горной части страны. Именно этот человек командовал отрядами друзских боевиков. Известно, как. Я не раз имел возможность наблюдать, что они проделывали с Бейрутом. Ставили гаубицы на соседние горы, а там на кого Бог пошлет. Однажды с балкона я видел, как снаряд разорвался рядом со школьным "рафиком" на улице Мазраа. Взрыв был такой мощности, что загоревшуюся машину аж подбросило на соседний грузовик. Видимо, двери заклинило, и детишки сами не могли выбраться. Но стоило подбежать людям, как последовали новые разрывы. Дети сгорели заживо. А заодно полегло немало тех, кто пришел им на помощь.
Не могу сказать, чтобы я особо радовался предстоящей встрече с Валидом Джумблатом. Хотя знаю его давно. Еще со времен войны. Один раз даже оставался на ночь у него в замке. Пил с ним и с его, не знаю, какой уж там по счету, женой коньяк из маленьких серебряных наперстков и разговаривал. Но тогда мне было ничего не известно об Илии.
Был четверг. День недели, в который сегодняшний Валид Джумблат принимает местное население. Чуть было не написал – подданных. Обычные разборки, просьбы. Он и судья, и прокурор в одном лице. Традиция. Любопытно, что он проделывает это в зале, в котором висит огромный портрет Жукова. Маршал смотрит на посетителей прямо со стены. Гордо восседая на коне, на Параде Победы. Эту картину, как мне рассказали, специально по заказу хозяина Мухтары написал какой-то художник из военного музея в Москве. За хорошие деньги.
Узнал ли меня Валид Джумблат? Не знаю. Во всяком случае, не подал вида. И уж совсем сделал неприступный вид, когда я задал всего один вопрос: зачем друзы взорвали могилу митрополита Илии?
"Мне об этом ничего не известно, – пожал плечами господин Джумблат. – Сожалею, если это произошло в действительности. Ведь в Бхамдуне шли самые ожесточенные бои. Там на самом деле были друзские боевые позиции. Но я даже не слышал, что там похоронен митрополит... Как его? Ах, да, митрополит Илия Карам".
В бытность мою военным корреспондентом в Ливане, да и не только в нем одном (в бывшей Югославии было то же самое), над нами, советскими журналистами, всегда висела одна и та же установка из "центра" – ни в коем случае не освещать войну как противостояние на почве религии, как конфликт между христианством и мусульманством. Но, увы, все было именно так. От людей, которые понимали это и пытались что-то сделать, предотвратить бойню, попросту избавлялись. И это еще одна, моя личная, версия скоропостижной смерти митрополита Илии.
Сегодня это имя почти неизвестно православному Ливану. За исключением русских. Но даже наши бывшие соотечественники не знают, как Илия пришел к православию. А ведь митрополитом он стал в 32 года. Беспрецедентный для Ливана случай.
И все же есть в Стране зеленого кедра люди, помнящие Илию.
У самой воды на берегу теплого Средиземного моря стоит монастырь Дейр Сейда Натур – Девы Хранительницы. С ним связана одна древняя легенда. Когда-то давным-давно жестокий пират нападал на прибрежные села и города, грабил и убивал их жителей. Однажды к нему на коленях подполз раненый старец и, умирая, произнес: "Воистину, творишь ты, несчастный, не ведая что. Ты думаешь, что никто на Земле не покарает тебя за твое зло? Ведь существует еще суд Божий. Его тебе не избежать. Помни об этом всегда".
Жестокий пират не захотел слушать дерзкие речи старика, поднял меч и пронзил ему сердце.
Но с тех пор его спокойной жизни пришел конец. Не стало покоя в душе. Ничто не радовало. Он потерял вкус к былой жизни. Вскоре бросил пират свой корабль и команду, ушел с пустыми руками, ни с кем не простившись.
Брел он как-то в задумчивости вдоль берега моря, поднял глаза и увидел, что стоит на пороге небольшого монастыря. Постучался. Дверь открыл настоятель. Узнав, кто перед ним, побледнел и попросил подождать.
В своей маленькой келье монах-настоятель горячо молился и просил Господа вразумить его, что же делать. Потом, успокоенный, вернулся к бывшему пирату и сказал: "Отныне – это твой дом. Если, конечно, в твоем сердце искреннее желание искупить свои грехи. Но у меня есть одно условие. Мы скуем тебе руки и ноги железной цепью. На тот случай, если зверь, который жил в тебе раньше, вернется и станет сильнее тебя – человека. А ключи от замков я выброшу в море". "Я согласен, отец", – только и произнес пират.
С этой минуты он стал жить в небольшой пещере рядом с монастырской церковью. Все дни проводил в молитвах и раскаянии. Люди видели это. Рыбаки часто приносили ему пойманную рыбу. Однажды в брюхе большой рыбы он нашел связку ключей. И это были ключи от цепей.
Эти ключи нарисовал на монастырской стене молодой русский монах Амбросий, который расписывал здешнюю церковь. А мне показала этот рисунок матушка Катерина. Удивительно светлая и добрая женщина. Православная арабка, она вот уже долгие годы практически в одиночку присматривает за монастырем.
Матушка Катерина лично знала Илию.
"Это был необычайный человек, – вспоминала она. – От него веяло добром. Илия самый достойный из тех, кого я когда-нибудь знала в своей долгой жизни. Он заслуживает, чтобы о нем помнили. Ведь это Илия помог создать в стенах монастыря приют для сирот и сам трогательно опекал их. Правда, потом, – посетовала монахиня, – его пришлось закрыть. Не на что стало содержать детей".
Детского приюта в Дейр Сейда Натур сегодня нет. Но ребятишки из соседних сел частые гости монастыря. В одном из помещений аккуратно сложены игрушки. Есть даже небольшая деревянная горка.
У матушки Катерины свои связи с Россией. Несколько лет тому назад из Углича сюда привезли колокол. Небольшой. Весом в 100 килограммов. Последний километр Александр Ананов с Михаилом Васильевичем Филипченко несли его на руках. Иначе звон не будет малиновым. Еле дотащили. Благо местные рыбаки подсобили.
Матушка Катерина сама вызвалась позвонить в колокол, на дорожку. Чтоб оценил, сколь он хорош. Несмотря на годы, бодро поднялась по крутой лестнице на колокольню, начала бить, а сама все смотрела мне вслед. Бум! Бум! Будто пыталась разбудить Россию. Чтоб очнулась наконец от затянувшейся "медвежьей спячки". Вспомнила о своем Спасителе.
В тот момент больше всего в жизни мне хотелось успокоить матушку Катерину, сказать напоследок, что Россия помнит митрополита Илию. Не сказал.
Малиновый перезвон далеко разносился над Средиземным морем. Но он не слышен в далекой России. А у меня до сих пор в глазах маленькая, сухонькая старушка в черном одеянии. С надеждой и верой во взгляде.
В России, в отличие от мусульманского Ливана, гораздо чаще можно услышать колокольный звон, чем голоса муэдзинов. Но это ничего не меняет. Для большинства россиян митрополит Гор Ливанских Илия Карам и по сей день остается безымянным человеком из чужого мира.
Перед тем как написать эти строки, я вновь попытался встретиться с протоиереем Василием Швецом. Попросить его благословения. На этот раз на документальную повесть об Илии. А заодно спросить мудрого человека: "Что стало бы с Россией, если бы Сталин не внял словам, переданным Богородицей через митрополита Гор Ливанских Илию Карама?" Вопрос не праздный.
Полковник О., отставной военный доктор, фронтовик, на Общем собрании членов братства святителя Иоасафа, епископа Богородского, 4 сентября 1915 года в Петрограде рассказал о двух явлениях ему Чудотворца.
"Года за два до войны, следовательно, в 1912 году явился ко мне в сновидении Святитель Иоасаф и, взяв меня за руку, вывел на высокую гору, откуда нашему взору открывалась вся Россия, залитая кровью. Я содрогнулся от ужаса... Не было ни одного города, ни одного села, ни одного клочка земли, не покрытого кровью... Я слышал отдаленные вопли и стоны людей, зловещий гул орудий и свист летающих пуль, зигзагами пересекавших воздух; я видел, как переполненные кровью реки выходили из берегов и грозными потоками заливали землю... Картина была так ужасна, что я бросился к ногам Святителя, чтобы молить его о пощаде. Но от трепетания сердечного я только судорожно хватался за одежды Святителя и, смотря на угодника глазами, полными ужаса, не мог выговорить ни единого слова. Между тем Святитель стоял неподвижно и точно всматривался в кровавые дали, а затем изрек мне: "Покайтесь... Этого еще нет, но скоро будет... "
Уже после начала войны полковнику О. было второе явление Святителя Иоасафа: "Лик Его был скорбен. "Поздно, – сказал Святитель, – теперь только одна Матерь Божия может спасти Россию. Владимирский образ Царицы Небесной, которым благословила меня на иночество мать моя и который ныне пребывает над моей ракою в Богороде, а также Песчанский образ Божией Матери, что в селе Песках подле г. Изюма, обретенный мною в бытность мою епископом Белгородским, нужно немедленно доставить на фронт, и пока они там будут находиться, до тех пор милость Господня не оставит Россию. Матери Божией угодно пройти по линиям фронта и покрыть его Своим омофором от нападений вражеских... В иконах сих источник благодати, и тогда смилуется Господь по молитвам Матери Своей!" Сказав это, Святитель стал невидимым, и я очнулся".
Сейчас старец Василий живет где-то в Строгино на окраине Москвы. У добрых людей – Веры и Николая. В разговоре по телефону они пообещали, что передадут мою просьбу. Хотя заранее предупредили, что Василий Швец плох, перебои с сердцем. Годы берут свое. Но все равно каждый день старец соборует православных и почти не спит – молится перед святыми образами. Как когда-то его духовный наставник митрополит Гор Ливанских Илия. Не знаю, о чем молится старец Василий, и не хочу знать. Познание может быть неожиданным и страшным.
Знаю другое. Через несколько дней обязательно поеду в Приднестровье, в Тирасполь. На землю Суворова, от которой в 92-м отказалась сегодняшняя Россия. Может, удастся там, на левом берегу Днестра, возродить память о митрополите Гор Ливанских Илии Караме. Самое место. Имя Илия переводится как "Крепость Господня". А Суворов как раз и строил Тирасполь как крепость, защитницу от набегов турецких янычар. Вот и стоять бы им рядом, Александру Суворову и Илии Караму, на самой красивой площади приднестровской столицы. Как Минину и Пожарскому на Красной площади. Не беда, что приднестровцы живут бедно. С миру по нитке. По "родимому суворику" с каждого двора. Кто знает, может, не рубли, а "суворики" сегодня и есть самая что ни на есть русская денежная единица.
От протоиерея Василия Швеца до сих пор так и не позвонили. Не до меня старцу. Других земных дел хватает. Успеть бы. А что не благословил – не беда. Я понял: дважды на святое дело не благословляют.
Мозаика войны (Наш современник N6 2001)
К 60-летию вероломного нападения
Германии на Советский Союз
МОЗАИКА ВОЙНЫ
Дорогие товарищи!
Как мы уже сообщали, в редакцию журнала приходит много писем от ветеранов Великой Отечественной войны, от писателей и журналистов, разрабатывающих тему насильственного противостояния социализма и фашизма, от бывших узников гитлеровских концлагерей и тружеников советского тыла, от людей, чье детство было опалено военным лихолетьем...
Мы внимательно ознакомились со всеми поступившими к нам материалами – письмами, воспоминаниями, страницами документальной прозы, – тщательно отобрали наиболее интересные, на наш взгляд, факты, события, судьбы, фотографии тех лет и предлагаем вашему вниманию обещанную подборку под названием "МОЗАИКА ВОЙНЫ".
Должны сразу оговориться, что некоторые материалы не являются эталонами высокохудожественной писательской прозы, но в них, самое главное, каждое слово – правда, каждая строка – выстраданное документальное свидетельство нашей трагической и героической истории, забывать о которой или фальсифицировать которую – преступление, приравненное к измене Родине!
15 мая 1941 года тогдашним заместителем начальника Оперативного управления Генштаба Александром Михайловичем Василевским были написаны "Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками".
Скончавшийся в начале этого года выдающийся мыслитель и литератор, историк и критик Вадим Валерианович Кожинов в последней своей прижизненной публикации в газете "Завтра" по поводу этого документа писал: "К прискорбию, ряд историков уже в продолжение нескольких лет пытается интерпретировать его как программу нападения СССР на Германию, которое, мол, не состоялось только потому, что Германия напала на нас первой..." Особенно усердствовал в этом вопросе предатель и фальсификатор Резун-"Суворов" в своей книжонке "Ледокол", изданной в 1992 году. Однако в "Соображениях..." Василевского "...речь идет отнюдь не о нападении на Германию, а об ответном наступлении наших войск, – то есть о контрнаступлении..."
Да-да, чего там греха таить, если некоторые в начале сороковых годов разрабатывали тактику уничтожения агрессора "...встречными мощными ударами и широкими наступательными операциями...", то другие были целиком во власти "шапкозакидательских" настроений: мол, разгромим врага малой кровью и на его территории!..
На деле, однако, все вышло по-другому; война растянулась на долгих 1418 дней, враг стоял едва ли не у стен московского Кремля, в жесточайшей блокаде оказался Ленинград, немецкие танки утюжили своими гусеницами волжские плесы, кровопролитные сражения происходили в подавляющем большинстве на нашей, советской земле...
О незабываемых днях шестидесятилетней давности рассказывают страницы документальной повести военного журналиста, полковника в отставке, заслуженного работника культуры РСФСР Анатолия Седых "Летнее солнцестояние".
Драматическое начало Великой Отечественной войны ряд отечественных и зарубежных историков, военных, писателей истолковывают как паническое отступление частей Красной Армии под мощными ударами вермахта, массовую сдачу в плен наших командиров и красноармейцев.
Между тем, оказавшись в силу объективных причин в крайне неблагоприятных условиях начального периода войны, большинство из них стойко сдерживали натиск врага, проявляли мужество и героизм.
Беспримерный подвиг в первые дни войны совершила 28-я танковая дивизия под командованием полковника Ивана Даниловича Черняховского. Участвуя в контрударе войск Северо-Западного фронта 23-25 июня, 28-я танковая нанесла противнику, превосходящему ее по силам в 3-4 раза, огромный урон, задержала его наступление в полосе своих действий на двое суток, обеспечила планомерный отход стрелковых частей на выгодные рубежи.
Прошло совсем немного времени, и вся страна узнала из сводок Совинформбюро и приказов Верховного Главнокомандующего об И. Д. Черняховском, молодом, смелом, талантливом командующем 60-й общевойсковой армией и 3-м Белорусским фронтом, выигравшем сражения у прославленных немецких полководцев.
Не оборви осколок вражеского снаряда 18 февраля 1945 года жизнь самого молодого командующего фронтом, генерала армии, дважды Героя Советского Союза, звезда И. Д. Черняховского могла бы стать одной из самых ярких на полководческом небосводе страны.
С марша – в бой
О тдав командирам частей дивизии боевой приказ, Черняховский сложил гармошкой карту, положил ее в полевую сумку, огляделся. Занималась утренняя заря. На безоблачном небе блекли звезды.
"Ночь-то как быстро пролетела, – подумал он. – Впрочем, это и понятно: сегодня – 22 июня. Летнее солнцестояние".
Несмотря на бессонную ночь и длительное нервное напряжение, усталости Черняховский не чувствовал и даже был в приподнятом настроении духа. Второй этап марша дивизии прошел более организованно, чем первый. К установленному сроку ее полки сосредоточились в лесах к северу от Шяуляя, в 130 километрах от государственной границы с Восточной Пруссией, были готовы к выполнению последующих задач.
Перед тем как отпустить командиров в расположение частей, Черняховский решил еще на минуту задержать их.
– Товарищи, прошу все время помнить о трех важнейших условиях высокой боевой готовности. Первое: иметь в частях усиленное сторожевое охранение. Второе: вести за воздухом непрерывное наблюдение. Третье: поддерживать со штабом дивизии и подразделениями непрерывную и надежную связь. И помните: опасность для нас исходит оттуда, – показал он рукой на запад, где за темными лесами лежала Восточная Пруссия. – К полудню закончить все работы по приведению в порядок материальной части. После обеда – приступить к занятиям по боевой подготовке с учетом полученных задач...
– А вас, майор Онищук, – остановил он своего друга, командира 55-го танкового полка, – прошу задержаться.
– Есть!
– Позавтракаем, Сергей? – спросил Черняховский, когда они остались наедине.
– С удовольствием.
Пока адъютант Черняховского распоряжался насчет завтрака, они решили прогуляться к видневшемуся в стороне озерку.
С водной глади его поднимался пар, в прибрежных камышах застряло молочное облако тумана.
В недалеком лимане раздался всплеск – то ли ударила хвостом щука, то ли села пролетевшая в стороне пара уток.
От воды пахло тиной, осокой, аиром.
– Смотрите, Иван Данилович, кувшинки раскрываются! – восторженно произнес Онищук и спустился к самому урезу воды.
– Точно, – последовал за Онищуком Черняховский. – Первый раз в жизни вижу. Да ты, Сергей, романтик. Будто не краском, а красна девица.
– Романтик? Может быть. Это оттого, что жизнь – прекрасная штука. Прекрасная и удивительная. Да ведь вы, Иван Данилович, тоже романтик. Вижу, как любуетесь природой.
– А я вырос среди природы – на Украине. В центре села нашего – пруд, а само оно неподалеку от Днестра. Потом семья наша переехала в другое село – под Киев. Там тоже природа щедрая. Когда родители умерли, стал пастухом. Вставал с рассветом и до заката солнца ходил со стадом по лугам. А потом бондарничал в Новороссийске, шоферил по всему черноморскому побережью...
Они присели на поваленную иву.
Черняховский, чуть прищурив глаза, смотрел отрешенным взглядом куда-то вдаль.
– Знаешь, Сергей, гнетет меня одна мысль. Навязчивая такая. Сижу, судачу с тобой, а сам думаю о другом.
– О чем, Иван?
– О районе сосредоточения полка твоего. Ведь он ближе других расположен к границе.
– Но ведь мы с тобой выбрали его по всем правилам военной науки. – Онищук тоже перешел на "ты". – Как уставом предписано. Заняли скрытно, ночью, до рассвета укрыли всю технику, маскировку навели.
– Это так, – согласился Черняховский. – Но мне страшно не нравится вчерашнее вояжирование самолета над лесами. Чей он? Неизвестно. Я запрашивал корпусной пост противовоздушной обороны – ответили, что полеты наших самолетов в этом районе не планировались. Может, немцы опять провокацию устраивают? Хотят конфликта с нами? – Иван Данилович помолчал. – Если быть откровенным, район сосредоточения мы выбрали не совсем удачно. Привязан он у нас к заметным ориентирам. Излучина реки, мост, перекресток шоссе, гряда холмов... И этот гул самолета... Ноющий, как зубная боль.
– Действительно. А я как-то и не подумал об этом. Что же делать?
– Знаешь, Сергей, береженого Бог бережет. Придется менять район сосредоточения. – Черняховский достал из полевой сумки карту, развернул, несколько минут изучал ее. – Надо передислоцировать полк твой вот сюда, – показал он на карте.
– Стоит ли? – сомневался Онищук. – Мы уже обжили занимаемый район, окопы вырыли, технику укрыли. К тому же новый район еще ближе к границе.
– А это как раз и хорошо. Самолет-разведчик знает, что здесь никого нет.
– Разумно! – согласился Онищук.
– Тогда, майор Онищук, решено! Это – приказ!
– Есть, товарищ полковник! Разрешите убыть в полк?
Черняховский определил по карте расстояние до места расположения полка.
– Туда ехать на машине больше часа, – сказал он. – Сделаем так. Возвращаемся на мой командный пункт, и вы передадите приказ в полк по радио. Пока будете ехать в полк, он уже подготовится к маршу. Кто там командует за вас?
– Майор Попов. Мой заместитель. Толковый командир!
– Отлично! – Черняховский вдруг ослабил внутренние пружины, улыбнулся. – А все-таки, Сергей, мы должны позавтракать с тобой...
Черняховский и его адъютант Комаров спустились в лощину, где вокруг белого валуна из земли било несколько ключей, дававших начало говорливому ручью.
– Красотища, Алексей!
Черняховский разделся по пояс, побрился, облил студеной водой плечи, грудь, спину, растерся до покраснения кожи махровым полотенцем.
Адъютант влюбленными глазами смотрел на комдива, стройного, гибкого, с атлетическим торсом, полного молодой силы и здоровья.
– Иван Данилович, а правда, что слово "Родина" происходит от слова "родник"? Я где-то читал об этом.
Черняховский задумался.
– Пожалуй, от слова "родиться". Родина – это место, где родился. И слово "родник" происходит от "родиться". Вот он из земли рождается... Слышь! – вдруг насторожился Черняховский. – Самолет гудит.
– Похоже, – согласился адъютант. – Вроде с запада летит. Жаль, не видно из-за деревьев.
Гул усилился, перерос в рокот, но вскоре стал слабеть.
– Опять, наверное, немцы провоцируют, – с досадой произнес Черняховский. – Но, слава Богу, подались восвояси. И когда, наконец, прекратятся эти провокации?
– Скоро, Иван Данилович, – улыбнулся адъютант. – Это я вам точно говорю. Не осмелятся немцы напасть на нас. Получат по зубам.
– Да ты, Алексей, стратег у нас, – улыбнулся Черняховский.
Неожиданно утреннюю тишину разорвал надсадный вой сирены на командном пункте, а вскоре на западе, за лесом, послышался отдаленный грохот разрывов.
Черняховский бросился бегом на командный пункт, порывисто открыл дверь штабной машины.
Его уже ждали там – радист снял с головы наушники и протянул их комдиву.
– Товарищ полковник! – услышал он взволнованный голос Онищука. – Самолеты с немецкими опознавательными знаками наносят бомбовые удары...
– Что? – голос Черняховского дрогнул. – Удары? Бомбовые? Потери?
– Потерь нет.
– Как – нет?
– Немцы бомбят оставленный нами по вашему приказу район. Мы специально его демаскировали. Установили макеты танков, бронемашин... А здесь, в новом районе, пока все тихо.
– Вот это да! Мы с тобой, Сергей, словно в воду глядели.
– Выходит. Какие будут указания?
– Указания? – переспросил Черняховский и тут же упрекнул себя за медлительность. – Майор Онищук! Слушайте боевой приказ. Объявляю вашему полку боевую тревогу. Немедленно привести полк в полную боевую готовность! Выдать личному составу патроны на руки, произвести укладку боекомплекта в танках, приготовиться к бою!
– Товарищ полковник, что делать, если над нами появятся немецкие самолеты? Сбивать?
"В самом деле – что делать? – потер в волнении занывший тупой болью висок Черняховский. – По идее – надо сбивать, и как можно быстрее, пока на тебя не посыпались бомбы. Но ведь есть распоряжение командующего войсками округа – не поддаваться ни на какие провокации. А ты можешь поддаться ей или уже поддался. А вдруг – из-за твоей ошибки разгорится военный конфликт с Германией? Или – даже война?!"
– Майор Онищук! – произнес Черняховский. – Немедленно приведите средства противовоздушной обороны в готовность к открытию огня, но огня не открывать! Ждите указаний...
– Свершилось, Сергей, самое худшее – война с немцами! Полку предстоит совершить марш, встретить противника огнем из всех видов оружия!
– Неужели война? Может, просто конфликт? Может, все уладится?
– Нет, Сергей, это – война! Действуй по-военному!
Чуть позже, когда штаб дивизии подготовил приказ комдива частям, Черняховский снова связался с Онищуком.
– Сергей! Твой полк назначается в авангард дивизии. Сам понимаешь, какую роль предстоит тебе сыграть!
– Понимаю, товарищ полковник. Спасибо за доверие!
– И еще. От полка выделяется передовой отряд в составе усиленного батальона. Кого думаешь назначить командиром?
– Майора Попова!
Падал за горизонт неестественно огромный багровый диск солнца. Ложились на траву длинные причудливые тени от деревьев и кустов.
Дивизия Черняховского выдвинулась к линии фронта для нанесения совместно с другими соединениями 12-го механизированного корпуса контрудара по врагу. На шляхах и проселках тянулись за танками и бронемашинами шлейфы серой пыли.
Навстречу танковым колоннам двигались машины и подводы с ранеными и беженцами.
Где-то впереди слышалась артиллерийская канонада.
"Соединения корпуса уже ведут жестокий бой с противником, а как покажет себя моя дивизия? – с тревогой думал Черняховский, сидя в штабной машине над картой с боевой обстановкой. – Как проявлю себя я сам?"
Полчаса назад он узнал из разведданных, что немцы ворвались в местечко Калтиненай. "А теперь, ближе к ночи, противник закрепляется на достигнутом рубеже, – оценивал обстановку Черняховский. – Севернее и южнее местечка немцев нет. Образовался выступ... А что если срезать этот выступ? Обойти противника с флангов? И ударить одновременно? Стоп! Надо подумать. Надо все взвесить... Атаковать немцев, пока они не закрепились, – рассуждал далее Черняховский. – Закрепятся – втройне тяжелее будет нам тогда".
