Текст книги "Журнал Наш Современник №8 (2004)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Далее “главным этнологом” России делается следующий вывод: “...В свете этого подхода нацию возможно рассматривать как семантико-метафорическую категорию , которая обрела в современной истории эмоциональную и политическую легитимность, но не стала и не может быть научной дефиницией . В свою очередь, национальное как коллективно разделяемый образ и национализм как политическое поле (доктрина и практика) могут существовать и без признания нации как реально существующей общности” 4.

Итак, по мнению авторов, нации – это “метафора”, в реальности они не существуют, научной категорией считаться не могут, а смысловое значение этого понятия зависит от “индивидуальных практик” и от того, как и кем “конструируется” “групповость”.

Вероятно, что такие конструктивистские подходы могут быть полезны при изучении, скажем, американской нации, групповую идентичность которой приходится искусственно “конструировать” и поддерживать при помощи выдуманных традиций, символики, атрибутики (поскольку реальное общее историческое прошлое и реальная традиция у них отсутствуют).

Возможно также, что предлагаемое использование “сетевых форм” и категории “сеть” “как ориентирующего образа или метафоры” могут быть полезными при исследовании таких наций, как армянская, еврейская, которые по самой своей сути являются “сетевыми”. Но для других наций эти подходы вряд ли плодотворны. Постмодернистские характеристики: “воображаемость”, “фрагментированность”, “эфемерность”, “эрозия форм” – применительно к другим нациям, например китайской, – скорее отражают желаемый образ, чем действительный.

Кроме того, если по совету авторов отказаться от категории “нация” из-за множественности ее трактовок, то по аналогии мы должны отказаться и признать “ненаучными” такие категории, как “общество”, имеющее десятки определений: “социальная общность”, “группа”. В социальных науках вообще нет категорий, определяемых однозначно.

Мы полагаем, что слепо копировать чужой опыт, отказываясь от своих научных традиций, непродуктивно. Далеко не всегда западные концепции применимы к “незападной” реальной практике. Реальные нации неоднородны, их трудно “подогнать” под общую для всех концептуализирующую модель, но это не повод считать их “воображаемыми”, “несубстанциональными” общностями.

При всем многообразии национальных моделей их можно условно объединить в три группы:

Первая – французская этнонейтральная модель единой политической нации , нечувствительной к местной этнорегиональной и этноисторической специфике. Во Франции человек любой национальности, получивший французское гражданство: японец, китаец, считается французом и членом французской нации.

Вторая – немецкая смешанная модель, где доминанта единой политической нации оставила известное место для проявления этнорегионального начала, создав восприимчивый к культурным автономиям федерализм1.

Третья модель нации – российская – с этнорегиональной доминантой. В российской модели нации преобладает этнический принцип, и, следовательно, этническая история непременно является составной частью национальной идентичности. Политизировать нацию и тем самым пытаться сменить национальную модель, перенося акценты с этнической составляющей на политическую, в России стали идущие в фарватере Запада ученые и политики в 90-х гг. XX в.

О том, что реальные, а не виртуальные нации имеют свои специфические характеристики, свидетельствует тот факт, что признаки, включаемые в определение нации, вариативны.

Большая часть признаков, которыми традиционно определяется нация, существенны, но, как правило, не абсолютны. Например, такой признак, как общность языка . Наличие общего языка может определять нацию. Но может и не определять. Так, англичане с ирландцами, датчане с норвежцами, сербы с хорватами говорят на одном языке, но не представляют собой, однако, единого народа; евреи, вовсе не говорящие на общем языке, составляют тем не менее единый народ.

Другой признак: общность происхождения и сознание принадлежности к одному целому , которое сплачивает людей в нацию. Очень важные признаки, но тоже не абсолютные. Тирольский крестьянин никогда не сознавал своей связи с немцами Восточной Пруссии или Померании, с тюрингцем или эльзасцем, но от этого он не переставал быть немцем.

Общность религии для одних наций обязательный признак, для других – нет. То же можно сказать и об общности территории .

Национальная идентичность. Важнейший признак. Но национальная идентичность может быть подвижной под влиянием времени, среды, изменившихся условий; она не является неизменной, раз и навсегда заданной.

Наличие у представителей нации особого менталитета , особого национального характера. Абсолютно верный признак, но определяется он скорее на эмоциональном, чем эмпирическом уровне. О. Бауэр придавал этому признаку нации главное значение, но определял его достаточно абстрактно. “Привезите любого немца, – писал он,– в чужую страну, скажем, к англичанам, и он тотчас же осознает произошедшую с ним перемену: вокруг него другие люди, иначе думающие и чувствующие, иначе реагирующие на одни и те же вещи, чем привычная ему немецкая среда. Эту-то сумму признаков, отличающих людей одной от людей другой национальности, этот комплекс физических и духовных качеств, который отличает одну нацию от другой, мы назовем национальным характером”1.

А что лежит в основе национального характера? Передается ли он по наследству или формируется при социализации личности в процессе совместной жизнедеятельности? И отсюда следующий принципиальный вопрос: биологической (естественной) или культурной общностью является нация?

Когда мы рассматриваем нацию как культурную общность, то есть исследуем, как национальный характер определяется полученными от прежних поколений культурными ценностями, мы можем опираться на факты человеческой истории. Когда происхождение общности национального характера мы стараемся объяснить физическими качествами, переданными путем естественной наследственности, мы можем основываться на сравнительно узком круге точных эмпирических данных. Поэтому такой признак, как чистота крови, доставляет наибольшие трудности и порождает наибольшие споры. Многие современные исследователи полагают, что “чистота крови” не является определяющим признаком нации, и говорят, что чистокровность бывает только на конюшнях.

Следовательно, такие признаки нации, как общность происхождения, общность языка, религии, территории, чистота крови, сознание принадлежности к единому целому, наличие общего национального характера – существенны, но не абсолютны. В одних обществах они являются определяющими, в других они таковыми не признаются.

На наш взгляд, нация является одновременно и естественной, и культурной общностью . С одной стороны, наследственная передача определенных качеств, с другой – передача определенных культурных ценностей – вот те два способа, посредством которых судьба предков определяет характер потомков. Мы склонны согласиться с О. Бауэром, полагающим, что нацию создает общность судьбы , “не однородность судьбы, а коллективно пережитая, сообща выстраданная судьба”. Эта общность судьбы действует в двух направлениях: с одной стороны, путем естественной наследственности передаются качества, усвоенные нацией, с другой – передаются создаваемые нацией культурные ценности2.

Включение понятия “нация” в рамки современной политической теории придает ему разные оттенки в зависимости от ситуации, от политической заданности. Многозначность трактовок можно объяснить огромным мобилизационным потенциалом понятия “нация” и многоплановыми возможностями его использования в политических целях. В зависимости от конкретной политической ситуации или социально-политической задачи в него вкладывается тот или иной смысл. Апеллируя к интересам нации, к национальным приоритетам, национальной безопасности и т. д., политики добиваются власти, влияния – целей, которые на практике могут далеко отстоять от действительных интересов людей, составляющих национальное сообщество.

Если постмодернисты вообще отрицают реальность существования нации, то модернисты, как правило, связывают нацию исключительно с переходом к современной эпохе, с эпохой модерна и считают ее сравнительно недавним социально-историческим конструктом. В этом заключается определенная историческая поверхностность модернистской трактовки нации и национализма. Определяя их как “плоды современности”, модернисты нарушили равновесие между преемственностью и прерывностью, тем самым усложнили задачу объяснения того, почему нации непременно возвращаются к прошлому и ощущают свою связь с прошлой этнической историей.

Прошлое – это и есть та самая “коллективно пережитая, совместно выстраданная судьба”, о которой мы говорили выше. Именно прошлое нации и интерпретация этого прошлого формируют национальное сознание.

Нациям, имеющим богатейшую историю, есть откуда черпать материал для подпитки коллективной национальной идентичности. А что делать молодым нациям (например, американской), у которых “прошлое” не превышает трех столетий или если многое в нем нелицеприятно? Не будут же они формировать самооценку нации, систематически повторяя, что начало их истории связано, к примеру, с варварским истреблением развитых индейских цивилизаций или что на романо-германской общности до скончания века будет лежать клеймо убийц и экспроприаторов чужих земель и богатств? Для конструирования желаемого образа нации эти страницы истории не подходят. В этом случае реальное историческое и этническое прошлое заменяется символами, придуманными традициями. Такие нации опираются на политическую составляющую, они держатся на целенаправленных упражнениях в социальной инженерии и на “трудах” историков, которые “производят” историю как ретроспективную мифологию .

Национальное сознание можно мобилизовать, а можно и деморализовать. Национальный организм внушаем. “Здоровье” национального организма в очень большой степени зависит от направленности государственной политики, от установок, транслируемых СМИ, от деятельности интеллигенции. У национального сообщества можно сформировать устойчивое чувство национальной гордости или, напротив, культивировать в народе чувство вины, национального унижения, стыда1. Для этого прибегают к мифам, обращенным в прошлое. Для этого пересматривается история, ревизуются реальные события, переписываются учебники. Как в своей известной лекции “Что есть нация?” говорил Э. Ренан, “забвение истории или даже ее искажение является важным фактором формирования нации”2. В справедливости этого высказывания можно убедиться, читая современные учебники по истории, например, Украины или знакомясь с научными трудами “национальных” историков. Читаем книгу о тюрках: “В IV веке наш народ смело перелистнул страницу европейской истории – он освободил народы от римского рабства, дал им свободу. Наши предки – и никто другой! – открыли язычникам-европейцам их нынешние религиозные символы, от тюрков-кипчаков европейцы впервые услышали о Боге Небесном, узнали свои теперешние молитвы”3. Преувеличение роли одного народа непременно происходит на фоне принижения роли другого. Из той же книги можно вычитать, что “древнерусские города – вовсе не русские”, что “жители Киева всегда (и в IХ-ХII вв.) назывались украинцами”, что Киевская Русь основана варягами и даже что Н. В. Гоголь своей фамилией обязан тюркам. Подобных примеров можно приводить множество. При всех различиях они свидетельствуют о том, что историк, пишущий об этнической истории или национализме, вольно или невольно совершает политическое или идеологическое вмешательство в свой предмет4.

Как объяснить такое явление? Что является побудительным стимулом для подобного “творчества” национальных историков? Среди причин может быть и политический заказ, и, вероятно, вполне объяснимое искреннее восхищение собственным народом. Психологи говорят о присущем каждому человеку на индивидуальном уровне инстинкте самосохранения. Человек, если он нормален, любит и оберегает самого себя. То же свойство можно распространить и на национальное сообщество. Это чувство описывается так: “Себя самого люблю я, так как во мне живет инстинкт самосохранения; нация представляется мне не чем иным, как частью моего я; национальная особенность воплощена в моем характере, вот почему я люблю нацию. Ко всем этим источникам национального чувства присоединяется еще один – энтузиазм, который вызывает во мне изучение истории. У человека, знающего историю, с представлением о нации ассоциируется представление о ее судьбе, о ее героической борьбе, о вечном стремлении к знаниям и искусствам, о ее триумфах и поражениях... Всякая такая романтическая любовь к давно прошедшим временам становится, таким образом, источником национальной любви”5.

Итак, естественную любовь к своей нации, осознание общности со своим национальным целым многие авторы определяют понятием “национализм”. Необходимо развести два понятия: национализм и шовинизм, отражающие определенные формы национального сознания, но формы различные по своему содержанию, проявлениям и последствиям.

В современной отечественной литературе и в массовом сознании “национализм” употребляется в значении, предельно близком понятию “шовинизм”, между тем в отечественной литературе 20-х годов XX в. (Н. С. Трубецкой1) и в современной зарубежной научной литературе распространена другая трактовка национализма. В западных социологических исследованиях используются пять индикаторов, с помощью которых замеряется национализм: это чувство национальной гордости (не исключительности); степень доверия к своей национальной армии; готовность защищать свою страну в случае войны; отношение к национально-государственным символам: флагу, гимну; чувство принадлежности к определенному сообществу (этническому, суперэтническому, то есть объединяющему группу этносов)2. В такой трактовке национализм отражает осознание общности с национальным целым и исключает утверждение привилегированного положения одной нации среди других.

История, реальная или вымышленная, формирует и питает национальное сознание и делает нацию и национализм одной из сознательных движущих сил человеческой и, в частности, политической деятельности. Чтобы оценить, какое значение имеют идеи, вложенные в головы национального сообщества, каковы потенциальные последствия их распространения, эти идеи необходимо рассматривать в каждом конкретном исследуемом контексте . Не нужно говорить о нации и национализме вообще, не нужно переносить значения, свойственные одному историческому периоду, в другой, навязывать современный смысл средневековой реальности, американский смысл – российской реальности или смысл, принятый в XIX в., – стремительно развивающейся реальности сегодняшних дней. Следует прежде всего прояснить, какие социальные силы формируют содержание национализма . Всякий данный национализм выступает в качестве символа , право определять содержание которого оспаривается различными группами.

Итак, в каком контексте идет борьба различных групп за право контроля над символами “нация” и “национализм”? Современная Россия вовлечена в лавинообразный процесс формализации результатов поражения в “холодной войне”, среди которых разрушение единого государства, приход этнократических элит к власти в новых независимых государствах, пересмотр границ, перераспределение ресурсов и собственности.

В национальных республиках на постсоветском пространстве этноэлиты конструируют образ нации, наполняя это понятие содержанием, отражающим интересы титульных наций своих республик в ущерб остальным, что позволяет этнократии получать при помощи националистической риторики реальные рычаги политического и экономического влияния3. В этом соревновании самым доступным, мощным и, как показывает практика, эффективным оружием оказывается групповой нажим с целью добиться особых условий и привилегий в ситуации, когда они конкурируют с другими за одни и те же ресурсы на одном и том же трудовом, жилищном, образовательном и иных рынках.

В России на федеральном уровне ситуация обратная. Здесь под лозунгом защиты прав народов и прав личности формируется образ многополюсной фрагментированной нации. В этой связи такие понятия, как “титульная нация”, “государствообразующий этнос”, “базовая культура”, “пропорциональное представительство во властных структурах”, “этническое ядро”, “коренные и некоренные народы”, исключены из употребления. Сам этноним “русские” либо вообще не употребляется (его нет в Конституции РФ), либо употребляется с оглядкой и чаще всего заменяется новым, “этнонейтральным” определением, появившимся в 90-е годы: “русскоязычные”. О русскоязычных, а не о русских говорят, когда речь идет об ущемленном в правах населении Латвии; русскоязычными называли в 90-е гг. беженцев из бывших советских республик, среди которых русские составляли до 93%.

В России контроль над символом “нация” и его значениями принадлежит сегодня антинациональной элите, не заинтересованной в сильной единой России, организующей “дрейф” страны к Западу во власть глобальных управленцев; пользующейся возможностью в “смутное время” перемен получить колоссальные дивиденды, приватизировав и продав все, что считалось прежде общенародной собственностью. Изъять национальные богатства у народа, имеющего устойчивую идентичность, сознающего свои национальные интересы и гордящегося своей историей, – сложно. Совсем другое дело, если надэтнический синтез раздроблен, фрагментирован, если идентичность самого многочисленного, государствообразующего народа – русских, ослаблена, если в народе культивируется чувство неуверенности, ущемленности, стыда; если ему внушается, что именно он ответственен за якобы “мрачное” прошлое страны. Вся история страны трактуется как череда отрицаний. Каждый последующий этап строится на оболгании, оглуплении и обесценивании периода предыдущего. Сбрасываются с пьедесталов одни герои, на их место временно возносятся другие. Уничтожаются целые социальные слои – носители культуры, традиций, духа народа. Нарушается преемственность как социально-историческая основа целостности культуры нации и прочности государства. Механизм истребления набирает обороты.

Валерий ПОЗДНЯКОВ • Из Крыма – через Россию... (Наш современник N8 2004)

ВАЛЕРИЙ ПОЗДНЯКОВ

ИЗ КРЫМА – ЧЕРЕЗ РОССИЮ

Решили мы с женой встретить 2003 год у ее дальневосточных родственников. Если раньше к нам в Керчь приезжали на лето родственники со всего Союза позагорать на пляжах двух морей, то с приходом “незалежности” желание ездить к нам пропало. Слишком дорого стала обходиться поездка через границу материально и морально. Во-первых, пограничные поборы не всем по карману, а во-вторых, унизительно, когда свои своих же шмонают. Наши правители-разделители уверяют, что “незалежность” (независимость) это хорошо и жить народу русскому, границами разделенному, тоже хорошо. Но лучше, как говорится, один раз увидеть, чем десять раз услышать. Может, и действительно на Руси жить где-то и кому-то стало лучше? И мы поехали...

Пограничный контроль

Перед выездом с Украины мы с женой стали свидетелями эпизода, напоминающего действие из пьесы трагикомического содержания.

Место действия – Харьков, плацкартный вагон поезда “Керчь—Москва”.

Действующие лица: два доблестных украинских пограничника и лицо, не имеющее гражданства, называющее себя скотником из села Новогуповка Вольнянского района Запорожской области.

Действие разворачивается следующим образом.

Пограничник: Ваш паспорт, гражданин... Что, паспорт советского образца? Так он давно уже недействителен. Почему до сих пор не поменяли?

Выясняется, что гражданин своевременно не поставил в советском паспорте (более 20 лет назад) штамп о разводе с первой женой, с которой и жил-то менее года. Теперь он вынужден ехать в Курскую область исправлять ошибку, допущенную советской бюрократией. Ему эта поездка не нужна. Она нужна чиновникам, теперь уже не советским, а украинским. Оказывается, он “незаконно” женат. Его дети стали незаконнорожденными, а сам он – лицом, незаконно проживающим на территории “незалежной” Украины. О необходимости определиться с гражданством его предупредили в последний раз и, процитировав слова российского президента – “кто хотел определиться—давно уже определился”, вынудили, под угрозой штрафа и принудительного выселения, пуститься в путь через новоявленные границы и таможни. О “почетности” службы на этих разделяющих наш народ границах можно судить по действиям “служивых”.

Пограничник: С этим паспортом вы для нас никто. А деньги у вас есть?

Гражданин, игнорируя вопрос о деньгах: Справку дали в милиции... Достает справку следующего содержания:

Справка

Дана гражданину Тепеневу Анатолию Геннадиевичу, 15.07.1956 года рождения, уроженцу деревни 1-е Бутырки Черемсинского района Курской области, для пути следования в Посольство России с целью документирования.

Действительна до 28.12.2002 года.

Начальник ОГП и ИС Вольнянского района УМВД Украины

в Запорожской области капитан милиции (печать, подпись) Е. А. Антонова.

Прочитав “творчество” капитана Антоновой и вдоволь насмеявшись над тем, что в Курской области есть Посольство России для “документирования” гражданина Тепенева, пограничники вернулись к обработке самого гражданина: “Ты хоть понимаешь, что эта справка полная чушь? Не понимаешь?.. Удивительно! Ну а денег, все-таки, сколько с собой везешь?.. Что, только 300 рублей?! Вот высадим тебя сейчас, тогда будешь знать, как ездить с “липовой” справкой, без документов, да еще и без денег”.

Поняв, что поживиться не удастся, пограничники удаляются, выискивая очередную жертву в процессе паспортного контроля. Я же понял, что у гражданина Тепенева неприятности, связанные с его “документированием”, только начинаются и что будут они как по месту его проживания двадцатилетней давности, так и при обратном следовании через российско-украинскую границу. Хорошо еще, что оформляет Тепенев не российское, а украинское гражданство. Российского гражданства ждал бы Тепенев, гражданин непонятно какой страны, по новому закону о гражданстве в течение 5 лет, истратив гораздо больше средств и сил на свое “документирование”. При этом дети его в течение 5 лет так и оставались бы незаконнорожденными.

Русская проститутка в Италии ценнее,

чем инженер в России

Введение закона о гражданстве в России стало неожиданным для моего родственника Анатолия К., инженера, недавно окончившего московский вуз. Учиться в Москву он приехал с Украины, в Москве женился, в Москве остался работать, в Москве родилась его дочь и продолжает учиться жена. Родители его давно живут в России, но у него до сих пор украинское подданство, которое, впрочем, до недавнего времени ему совершенно не мешало. Но вот президент сказал: “Кто хотел определиться – давно уже определился”, и теперь Анатолию российского гражданства ну0

Назад к карточке книги "Журнал Наш Современник №8 (2004)"