Текст книги "Пансионат «Мирамар»"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Она отвернулась от меня. Помолчала немного, будто не зная, на что решиться, и заговорила как бы сама с собой:

– До чего же я была глупа! И вот теперь должна за это расплачиваться. Ты не внушал мне ни доверия, ни надежды. Как я этого не замечала? Ты увлек меня своими сумасбродными порывами. Да, ты безумец.

Я притих, словно провинившийся ребенок, и искал спасения в молчании. Я старался избегать ее взгляда, не замечать стука ее пальцев по краю стола, жаркого дыхания. Я как бы превратился в холодный труп.

– Тебе нечего сказать? – дошел до меня откуда-то издалека ее голос.

Но я безмолвствовал. Она резко поднялась. Я тоже встал. Она вышла на улицу. Я последовал за ней. Мы вместе пересекли мостовую, и она ускорила шаги, показывая, что не желает, чтобы я шел рядом с ней. Я остановился и долго провожал ее взглядом. У нее такая знакомая, легкая походка… Я ощущал грусть и какую-то отчужденность. Я думал, что это моя первая и, скорее всего, последняя любовь. Когда она скрылась из глаз, я, несмотря на свое страдание, почувствовал смутное удовлетворение.

* * *

Спокойная ровная гладь моря сияла чистой голубизной. Где же ревущий шквал? Из-под редких пушистых облаков, словно ресницы, устремились к горизонту алмазные лучи заходящего солнца. Где же громады туч? Легкий ветерок играл листьями пальм. Где же бушующий ураган?

Я смотрел на бледное лицо Зухры, на следы высохших слез на ее щеках, смотрел в ее погасшие глаза, и мне казалось, что я смотрю в зеркало. Жизнь представала предо мной своей грубой, жестокой стороной, которая привлекает авантюристов и отчаявшихся. Вот и я отнял честь у женщины и сбежал как подлец. Да, я смотрю в зеркало.

Зухра с опаской покосилась на меня:

– Только, пожалуйста, не надо упреков и назиданий.

– Слушаю и повинуюсь, – грустно сказал я.

Я еще не пришел в себя после горького свидания с Дарией, у меня не было возможности поразмыслить и осознать все, что произошло. Но я был уверен, что буря еще грянет и что вершина бедствий еще не достигнута.

– Может, то, что случилось, к лучшему, Зухра.

Она промолчала.

– А что же дальше? – спросил я.

– Я жива, как видишь…

– А как твоя учеба, Зухра?

– Буду продолжать.

– Печаль пройдет, будто ее и не было. Ты выйдешь замуж, родишь детей…

– Лучше бы мне быть подальше от мужчин, – произнесла она с горечью.

Я засмеялся – впервые с коих пор! Она ведь не знает, какой смерч пронесся в моей душе, не знает о безумии, охватившем меня. Вдруг мне пришла в голову мысль. Была ли она неожиданной? Нет, несомненно, у нее были скрытые корни. Мысль сумасшедшая и потому соблазнительная. Мысль странная, оригинальная и красивая. Это почти то, чего я искал. Она как бальзам для моей истерзанной души.

– Зухра, – сказал я, нежно глядя на нее, – жизнь не балует меня, и ты тоже не весела…

Улыбка благодарности мелькнула на ее лице, а меня подхватила новая волна энтузиазма.

– Зухра, прогони печаль, будь сильной – ведь ты всегда была сильной. Скажи мне, когда я увижу улыбку счастья на твоем лице?

Она наклонила голову, губы ее дрогнули.

Вот она, девушка, которая мне нужна, – одинокая, изгнанная, отверженная.

– Зухра, – сказал я взволнованно, – ты, может быть, и не знаешь, как ты мне дорога… Зухра… будь моей женой!

Она резко повернулась ко мне, растерянная и недоверчивая. Губы ее раскрылись, чтобы что-то сказать, но не произнесли ни слова.

Все еще находясь во власти порыва, я продолжал настаивать:

– Будь моей женой, Зухра… Я знаю что говорю!

– Нет, – ответила она, немного оправившись от изумления.

– Мы поженимся в ближайшее время…

– Ты любишь другую!

– Там нет никакой любви, это все плод твоего воображения. Дай мне ответ, Зухра!

Она вздохнула и посмотрела на меня.

– Ты честный, благородный человек, но под влиянием чувств делаешь поспешные шаги. Нет, я не согласна, да и ты не готов к этому.

– Значит, отказываешь, Зухра?

– Я благодарна тебе.

– Поверь мне, дай мне хоть обещание… надежду… и я буду ждать!

– Нет, – решительно ответила она. – Я благодарю тебя и ценю твои чувства, но не могу принять их. Возвращайся к своей девушке. Если у вас произошла какая-то ссора, то, несомненно, неправа она, но ты должен проявить великодушие.

– Зухра… поверь мне…

– Нет. Не будем об этом, пожалуйста, – ответила она твердо.

Я заметил усталость в глубине ее глаз, как будто она тяготилась нашим разговором. Поблагодарив меня кивком, она вышла из комнаты.

И снова вокруг меня пустота. Я огляделся, будто ища помощи. Когда же произойдет землетрясение? Когда разразится буря? Что я сказал? Как я сказал? И почему? И каким образом я смогу положить всему этому конец?

* * *

Каким образом я смогу положить конец всему этому? Повторяя вопрос в каком-то помешательстве, я вышел из комнаты. В холле я увидел Сархана, говорившего по телефону. У двери стоял его чемодан. Я с ненавистью взглянул на его затылок. Оказывается, Сархан занимает в моей жизни гораздо большее место, чем я думал. А если он исчезнет отсюда, как же я буду дальше жить? Где же мне его тогда разыскивать? Он притягивает меня к себе, как свет бабочку. Он словно капля яда, которой я мог бы излечиться.

В это время Сархан громко сказал в трубку:

– Хорошо… в восемь вечера… Я буду ждать тебя в казино «Пеликан»!

Судьба. Он сам назначил мне свидание, сам указал мне цель, сам приказал мне следовать за ним.

Я вернулся в свою комнату. Когда я собрался выйти из пансионата, Сархана уже и след простыл. Я направился в кафе с намерением написать письмо Дарии, но буря страстей, бушевавшая во мне, не дала этому осуществиться. Я зашел в казино «Пеликан» и уселся за столик в глубине зала. Здесь, укрывшись за спинами от посторонних взоров, я почувствовал некоторое облегчение. Выпил рюмку коньяку, затем еще одну, не спуская глаз с входной двери. Без четверти восемь появился мой долгожданный герой. Впереди него шествовал Талаба Марзук. Вероятно, это с ним Сархан разговаривал по телефону. Когда же они успели подружиться? Они уселись столиков за десять от меня. Официант принес им коньяк. Мне вспомнилось, что утром за завтраком я поддержал предложение Талаба Марзука провести новогоднюю ночь в казино «Монсиньор». Да, думал я, продолжая наблюдать за ними, еще утром у меня было намерение отпраздновать Новый год.

* * *

…Я старался пройти незаметно, но Сархан увидел меня в зеркале. Я вышел на улицу, проклиная свою невезучесть. Дорога была пустынна. Но вот я услышал шаги за спиной. Я пошел совсем медленно. Нагнав меня, Сархан с подозрением посмотрел мне в лицо и тоже замедлил шаг, чтобы не подставлять мне незащищенную спину.

– Ты преследуешь меня, – сказал он, – ведь я сразу тебя заметил.

– Да… – холодно ответил я.

– Зачем? – в голосе его была тревога.

– Чтобы убить тебя, – ответил я, вынимая ножницы из кармана пальто.

– Ты с ума сошел… – он не отрывал глаз от ножниц.

Каждый из нас приготовился к обороне или нападению.

– Ты ведь не опекун ее! – продолжал он.

– Не из-за Зухры… Не только из-за Зухры.

– Из-за чего же?

– Мне не будет жизни, если я не убью тебя!

– Ты забыл, что тебя тоже убьют!

Я промолчал.

– А как ты узнал, что я здесь? – вдруг спросил он.

– Я слышал, как ты разговаривал по телефону в пансионате.

– И тогда ты задумал убить меня?

– Да.

– А до того момента у тебя была мысль убить меня?

Я ничего не ответил. Но он не отступал.

– Ведь на самом деле ты не хочешь убить меня!

– Нет, хочу, и убью…

– Допустим, ты бы не видел и не слышал меня в тот момент…

– Но я видел и слышал тебя, и я убью тебя.

– Но почему?

Я не знал, что ответить, однако решимость убить его созрела во мне окончательно.

– Потому что я убью тебя! – воскликнул я. – Получай… получай…

* * *

До меня донесся смех Сархана, беседующего с Талаба Марзуком. Несколько раз он вставал и уходил со своего места, затем возвращался. Я проклинал Талаба Марзука: ведь его приход испортил мне все. Однако примерно через час он поднялся, распрощался с Сарханом и ушел.

Сархан остался один. Он продолжал пить, однако часто оглядывался на дверь. В его движениях чувствовались беспокойство и напряженность. Может быть, он ждал еще кого-нибудь? Но если придет кто-то еще, можно навсегда упустить удобный случай!

Гарсон позвал его к телефону, и Сархан быстро направился к кабине. Спустя некоторое время он вернулся к своему столику мрачный и угрюмый. Что случилось? Он даже не сел за столик, а, расплатившись по счету, ушел. Я наблюдал за ним сквозь оконное стекло. Он завернул в бар. Может быть, решил выпить еще? Я подождал, пока он выйдет, и тогда не спеша поднялся и направился к двери. Он уже пересек мостовую. Я поплотнее закутался в пальто, спасаясь от порывов ветра, жалящего, словно кнутом. Улица была безлюдна. Свет фонарей растворялся в тумане. Только легкий шорох кустов нарушал тишину. Я осторожно продвигался вперед, почти прижимаясь к стенам и заборам. Сархан шел, не замечая ничего вокруг, погруженный в свои мысли. Он даже не надел пальто, а нес его на руке. Что же случилось? Ведь он совсем недавно оживленно беседовал и весело смеялся! Что так изменило его? Неожиданно он свернул в узкий переулок, ведущий к кварталу Валима, темный и пустынный в этот час. Чего ему здесь надо?

Касаясь прутьев садовой ограды, я прибавил шагу, чтобы в темноте не потерять его из виду. Не отрывая взгляда от его силуэта, я стал готовиться к рывку, как вдруг он остановился. Остановился и я, весь дрожа от волнения. Наверное, сейчас что-нибудь произойдет. Может, сюда кто-то должен прийти? Надо подождать. Вдруг послышался какой-то звук. Он подает кому-то сигнал! Или, может, его рвет? Сархан с трудом сделал несколько шагов и грохнулся на землю. Пьян. Выпил слишком много и вот потерял сознание. С минуту я подождал, прислушиваясь, но ничего подозрительного не услышал. Тогда я двинулся вперед и едва не наткнулся на него. Склонившись над ним, я хотел позвать его, но почувствовал, что голос отказывает мне. Я ощупал его лицо и тело. Он не противился этому. Пусть он покинет этот мир без боли и страха – так, как мечтает старик Амер Вагди. Я слегка тряхнул его – он не пошевелился. Я тряхнул его сильней – опять никакой реакции. Я с силой дернул его за плечо – снова никаких признаков жизни. В бешенстве я выпрямился, сунул руку в карман за ножницами, но не обнаружил их. Тщетно обшарил я все карманы. Очевидно, я просто забыл их взять. Перед уходом я был взволнован, возбужден, расстроен, а тут еще пришла мадам, чтобы договориться о встрече Нового года. Да, конечно, я забыл их взять. Я разозлился на самого себя и еще больше – на пьяного, пребывающего в сладком забытьи. Я пнул его ногой в бок, потом еще сильней и еще. Ярость охватила меня, и я принялся бить его каблуками. Вскоре гнев мой утих и возбуждение прошло. Шатаясь от изнеможения, я отошел к изгороди, бормоча: «Я покончил с ним». Я дышал с трудом и испытывал отвращение – и к нему, и к себе. Я чувствовал себя безумцем. Мне вспомнилась Дария – она смотрела мне в глаза и исчезала в сутолоке улицы.

Я вернулся в пансионат пешком. Войдя в свою комнату, подумал о Зухре – как она спит сейчас тяжелым, гнетущим сном.

Приняв таблетку снотворного, я бросился на кровать и сразу уснул.

* * *

Он настойчиво расталкивал меня, ухватив рукой за плечо.

– Ты окончательно прикончишь меня! – закричал я в гневе…

Сархан Аль-Бухейри

Торговые ряды. Обилие форм и цветов, волнующих воображение, разжигающих желания желудка и сердца. Потоки света, в которых плавают источники искушений. Коробки с пряностями и сладостями, мясные изделия – вяленые, копченые, свежие. Бутылки – круглые, квадратные, плоские, граненые, вогнутые, наполненные винами всех сортов и марок.

Мои ноги сами собой остановились возле греческой лавки, а глаза устремились на феллашку, покупавшую там что-то. Благословенна земля, вскормившая тебя. Прицениваясь к вину, проходя мимо бочек с оливками, наклоняясь над кусками бастурмы, я не спускал глаз с ее округлого смуглого лица, обращенного к продавцу. Одной рукой она обхватила плетеную соломенную сумку, набитую покупками, из-под крышки выглядывало горлышко бутылки.

Я приблизился к феллашке в тот момент, когда она выходила из лавки. Ее твердый, испытующий взгляд встретился с моим – смеющимся и восхищенным. Она направилась своей дорогой, а я последовал за ней без всякой цели, желая лишь полюбоваться красотой, воскрешающей аромат деревни, который я так люблю. Мы шли по набережной, залитой лучами заходящего солнца, овеваемые порывами осеннего ветра. Шаг ее был быстрым, широким, почти солдатским. Вскоре она свернула за угол здания, в нижнем этаже которого помещалось кафе «Мирамар». Обернувшись в мою сторону, она юркнула в подъезд, но я успел поймать взгляд ее медовых безмятежных глаз.

Мне вспомнился сезон уборки хлопка в моей деревне…

* * *

Я почувствовал тот же аромат, когда в конце недели вновь увидел ее. Она стояла возле киоска Махмуда Абуль Аббаса и покупала газеты. Я подошел, прежде чем она успела уйти.

– Доброе утро, – сказал я.

Ответил мне Махмуд, а она лишь мельком взглянула на меня и ушла, но ее аромат наполнил меня всего до краев.

– Поздравляю тебя! – сказал я Махмуду.

Он простодушно рассмеялся.

– Откуда она?

– Работает в пансионате «Мирамар», – ответил он безразличным тоном.

Я вернул ему деньги, которые брал в долг, и пошел побродить вокруг фонтана в ожидании инженера Али Бекира. Красивая феллашка. Красивая в полном смысле этого слова, она сводит меня с ума.

Мне опять вспомнился сезон уборки хлопка в моей деревне.

* * *

Али Бекир пришел около десяти часов утра. Зашли ко мне, на улицу Лидо в квартале Азарета. Сафия уже была готова, и мы все вместе отправились в кинотеатр «Метро». После фильма они вернулись домой, а я забежал в магазин взять бутылку кипрского вина. Там я снова увидел феллашку. Это было как сбывшийся сон, как улыбка счастья. Что-то привлекло ее внимание, и, оглянувшись, она увидела мою блаженную физиономию. Она отвернулась, но я успел заметить в зеркале позади бутылок с вином улыбку, промелькнувшую на ее алых губах. Я представил себе, что живу в пансионате и пользуюсь теплом, заботой, любовью. Прекрасная феллашка оживила мое сердце, как это уже было со мной однажды. А какая у нее улыбка – ясная, словно весенний солнечный день!

– Если б сейчас был вечер, я бы проводил тебя, – сказал я ей.

– Ты очень любезен! – насмешливо ответила она, притворно нахмурившись.

И опять на память пришли мои счастливые сны, напоенные деревенским ароматом и чистой любовью.

* * *

Я нашел Али Бекира развалившимся на тюфяке. Сафия готовила на кухне. Я поставил перед собой бутылку и сказал:

– Не цены, а смертоубийство.

Он похлопал меня по плечу и спросил:

– Ну как, преодолел трудности нового учебного года?

– Преодолел, но не совсем безболезненно.

В свое время я рассказал ему о том, что отказался в пользу матери и сестер от своей доли дохода, который давали четыре феддана земли, и он знал, в каком стесненном положении я нахожусь.

– Ты только вступаешь в жизнь, – продолжал он ободряюще, – перед тобой блестящее будущее…

– Поговорим лучше о настоящем, – перебил я его с досадой, – скажи мне, ради бога, о смысле жизни без виллы, без машины, без женщины!

Он понимающе рассмеялся. Сафия, которая в этот момент вошла в комнату с подносом и слышала мои слова, метнула на меня свирепый взгляд и обращаясь к инженеру, сказала:

– У него нет недостатка ни в чем, он просто ненасытный!

– И правда, у меня есть женщина! – сказал я уступчиво.

– Мы живем вместе уже больше года, – жаловалась Сафия, – и я стараюсь научить его экономии, но он умеет только тратить.

Мы выпили, поели и завалились спать. К вечеру вышли на улицу. Сафия пошла в «Жанфуаз», а мы с Али Бекиром направились в кафе «Ди Лябия».

– Она все еще собирается за тебя замуж? – спросил Али, когда мы уселись за столик.

– Дура! Чего от нее ожидать?

– Боюсь, что…

– Звезды на небе ближе мне, чем она, да к тому же она надоела мне до чертиков.

Мы молча смотрели сквозь оконное стекло на розовый закат. Я почувствовал, что глаза Али Бекира обратились ко мне, и понял, что он хочет сообщить мне нечто важное. И действительно, он не замедлил сказать:

– Давай поговорим серьезно.

Я взглянул на него. Глаза в глаза. Теперь не спрячешься, не сбежишь.

– Давай.

– Итак, мы подробно изучили вопрос.

Сердце мое бешено заколотилось, я смотрел на Али, ловя каждое его слово.

– Я инженер, специалист, ты – заведующий отчетностью отдела, шофер грузовой машины нам гарантирован, охранник тоже. Осталось лишь собраться всем вместе и поклясться на Коране…

Я невольно рассмеялся. Али с недоумением взглянул на меня, потом, когда до него дошел смысл того, что он сказал, захохотал.

– Пусть будет так, – снова заговорил он серьезно. – Капитал без хозяина. Представляешь, что значит грузовик пряжи на черном рынке? Успех операции обеспечен. Можно повторять четыре раза в месяц.

Я размечтался, а Али Бекир продолжал искушать меня:

– Разбогатеть честным путем – химера. Повышения по службе, прибавки жалованья… Это же мизер. Питание все дорожает. А сколько стоит приличный костюм?.. И ты еще рассуждаешь о вилле, машине, женщинах. Ну, посмотри. Тебя избрали членом комитета – что это тебе дало? Избрали членом административного совета – какая тебе польза? Ты разбираешь всякие проблемы рабочих – что, это открыло тебе двери в рай? А цены растут, зарплата снижается, жизнь проходит. Ну да, кто-то где-то в чем-то ошибся. А мы что, подопытные кролики, что ли?

– Когда приступим к делу? – спросил я, и голос мой показался мне чужим.

– Не раньше чем через два, а то и через три месяца. Нужно, чтобы планирование стало основой нашего бизнеса, и тогда мы заживем, как Гарун ар-Рашид!

Несмотря на то что я давно уже прекратил всякое сопротивление, сердце мое все еще томилось в тревоге. Он, очевидно почувствовал это, сурово посмотрел мне в глаза.

– Ну, как?

Я вдруг расхохотался. Я смеялся до слез, глядя на его неподвижное, холодное, вопрошающее лицо. Затем наклонился к нему через стол и прошептал:

– Будь спокоен, дорогой друг.

Он пожал мне руку и ушел.

Я посидел еще некоторое время, пытаясь собраться с мыслями. В памяти всплыл недавний разговор с Махмудом Абуль Аббасом.

– Господин… мне, вероятно, понадобится в скором времени твой опыт…

Я спросил его, чего он хочет.

– Я куплю, – сказал он, – если будет на то воля аллаха, закусочную Баниотти, когда он будет уезжать за границу.

– Чего же ты хочешь от меня? – растерянно спросил я, глядя на его прилавок, заваленный газетами, журналами и книгами. – Я ведь ничего не понимаю в кулинарии.

– Поможешь мне в расчетах?

Я пообещал это ему. Затем мне пришло в голову, что я могу продать свою землю и войти к нему в долю.

– Может быть, тебе нужен компаньон?

– О нет! – ответил он решительно. – Я не люблю компаний. Я не хочу, чтобы заведение росло и привлекало внимание властей!

* * *

Я зашел в резиденцию Арабского социалистического союза и прослушал лекцию о черном рынке. После лекции состоялась общая дискуссия. Когда она кончилась и все собравшиеся направились к выходу, кто-то окликнул меня. Я остановился и увидел Рафата Амина, с которым не встречался с университетских времен. Мы горячо обнялись. Оказалось, что он пришел на лекцию потому, что, так же как и я, является членом секции АСС в объединенной компании рудников. Мы пошли по набережной. Перебивая друг друга и смеясь без причины, делились общими воспоминаниями: собрания кружка студентов-вафдистов, жаркие споры, разгоравшиеся там. Разве можно это забыть? Тогда мы были врагами государства, а сегодня государство – это мы.

– Я не верю, что ты, именно ты, отрекся от вафдизма, – сказал я.

Он опять рассмеялся.

– А ты ведь не был искренним вафдистом, – он толкнул меня локтем. – А искренний ли ты социалист?

– Конечно…

– Почему, скажи, пожалуйста?

– Слепые не могут работать на революцию, они могут лишь признавать ее или отвергать.

– А зрячие?

– Я знаю что говорю, – сказал я многозначительно.

– Значит, ты революционер-социалист?

– Без всякого сомнения.

– Поздравляю. Скажи мне теперь, где мы проведем вечер?

Я пригласил его в «Жанфуаз». Мы просидели там до полуночи. Я хотел дождаться Сафии, по она передала мне, что приглашена каким-то ливийцем.

* * *

Выходя из кинотеатра «Стрэнд», я увидел прекрасную феллашку. Она шла по улице Сафии Заглул в сопровождении старой гречанки. Смуглая, прелестная, с чарующим взором, сияющая молодостью. Тротуар был весь заполнен людьми, свежий ветерок нес аромат моря. Высоко в синем небе, словно груды хлопка, висели легкие белые облака.

Они с трудом пробирались сквозь толпу. Я замедлил шаг и, когда они поравнялись со мной, приветствовал феллашку, подмигнув ей. Она улыбнулась с некоторой опаской. Да, она ответила улыбкой – значит, приманка с крючком проглочена. Душу мою наполнила радость, как сладкий сок наполняет рот, когда надкусишь свежий зеленый боб, только что сорванный с грядки.

* * *

Я украдкой рассматривал ее лицо, потягивая вечерний кофе. Глаза ее опухли и покраснели от долгого сна, толстые губы были неприятно приоткрыты, да и вся она выглядела какой-то неряшливой.

– Сафия, – произнес я с удрученным видом.

Она подняла на меня глаза.

– Появились новые сложные обстоятельства, которые мы должны принять в расчет, – продолжал я осторожно, не отрываясь от ее лица.

Она покачала головой, как бы предлагая мне высказаться яснее.

– Нам придется изменить образ жизни. Я имею в виду проживание в одной квартире!

Она нахмурилась, и гневная складка залегла между ее бровями.

– Это катастрофа, – сказал я, – полная катастрофа ввиду жилищного кризиса, один мой приятель в компании намекнул мне об административном контроле. Да я тебе уже как-то говорил об этом. Я полагаю, что мое будущее тебе небезразлично.

– Но мы прожили вместе почти полтора года, – протестующе сказала она.

– Это были самые лучшие дни моей жизни, и они могли бы длиться вечно, если бы никто не знал об этом. – Я посмотрел на дно стакана, будто желая прочесть там что-то. – Однако несчастье вот-вот настигнет меня. Мне следует немедленно вернуться в холостяцкую квартиру, а может быть, поселиться в каком-нибудь дрянном отеле или пансионате.

– Есть же выход, есть выход! – воскликнула она, – Но ведь ты подлец, сын греха!

– Я человек откровенный, я тебя действительно люблю и буду любить до самой смерти. Но я в первый же день сказал тебе, что аллах не создал меня для семейной жизни.

– Просто он не дал тебе порядочности…

– И следовательно, нет нужды возвращаться к бесполезным дискуссиям.

Она пристально взглянула мне в глаза, будто желая проникнуть в мои мысли, и сказала:

– Ты хочешь бросить меня…

– Сафия, – перебил я ее, – я тебе говорил уже не раз, что я человек откровенный. Если бы я намеревался бросить тебя, то честно сказал бы об этом и ушел…

Тень печали легла на ее лицо, сделав его совсем некрасивым. Я пожелал в душе, чтобы она почувствовала ко мне отвращение, возненавидела меня – тогда бы мы просто разошлись каждый своим путем.

Другие грубо используют своих любовниц, эксплуатируют их. Я, по правде говоря, не привык тратить деньги на женщин, но никогда не был с ними груб. Я узнал любовь еще в университете. Она была красива, и с будущим. Дочь врача, купающегося в деньгах. Но что толку вспоминать об этом? Я упустил случай, счастливый случай.

И вот мое сердце бьется вновь. Да, я люблю феллашку. Конечно, это не какая-то там возвышенная любовь – просто желание, вроде того, что влекло меня еще недавно к Сафии из «Жанфуаза».

* * *

– Мне нужна комната на долгий срок.

Чувство удовлетворения сверкнуло во взгляде голубых испытующих глаз. Мадам небрежно откинулась на спинку канапе под статуей девы Марии. В ее движениях сквозило изящество, унаследованное от былых счастливых времен. Золотистые крашеные волосы выдают острое желание уцепиться за это былое. Она торгуется со мной с бесцеремонностью купца, выговаривая особую плату за летний сезон.

– Ты впервые в Александрии?

Я понял, что это не праздный вопрос, а звено в сложной системе хитроумного дознания. Желая угодить ей, я спешил согласиться со всем, что бы она ни говорила, старался найти общих знакомых, рассказал о своей работе, о возрасте, месте рождения и социальном положении. Во время нашей беседы вернулась с улицы феллашка. Увидев меня, она опустила глаза. Она, конечно, сразу поняла, почему я появился здесь, и, спотыкаясь в замешательстве, ушла на кухню. Однако мадам не поняла причины смущения девушки и не заметила, как порозовели ее щеки.

Мадам проводила меня в комнату, последнюю свободную комнату, выходящую окнами на улицу. К этому времени мы уже были друзьями, и наша дружба восходила к давним временам.

* * *

Я осмотрел свое новое жилище и остался доволен. Затем в наилучшем расположении духа уселся в кресло. Тут же, не спрашивая, я узнал имя феллашки – хозяйка позвала ее. Вскоре она явилась в мою комнату, неся простыни и одеяло, и принялась застилать постель. Я с удовольствием наблюдал за ней, разглядывая ее во всех подробностях. Да, господин Махмуд Абуль Аббас, девушка хороша. Более того – прекрасна, да еще и с характером. Она украдкой бросила на меня взгляд, но я тут же перехватил его и улыбнулся:

– Я счастлив, Зухра…

Она продолжала свое дело, будто не слыша меня.

– Да продлит аллах твою жизнь. Я будто вернулся в родную деревню…

Она наконец улыбнулась.

– Твой покорный слуга Сархан аль-Бухейрн, – представился я.

– Бухейри? – не удержалась она.

– Из Фиркасы, что в Бухейре.

– А я из Зиядии.

– Надо же! – вскричал я вне себя от радости, будто это совпадение, что мы оба из одной провинции, уже само по себе должно принести нам счастье.

Зухра застелила постель и собралась уходить.

– Останься еще немного, – попросил я, – мне столько нужно тебе сказать.

Но она покачала головой с невинным кокетством и вышла.

Да, она спелый плод, и мне остается только сорвать его. Я люблю ее, во всяком случае она мне небезразлична. Мне хочется уединиться с ней где-нибудь подальше от этого пансионата, в котором наверняка некуда деваться от посторонних глаз.

* * *

За завтраком я познакомился с двумя занятными старцами. Старший из них, Амер Вагди, – живые мощи, мумия, однако не лишен жизнерадостности. Он, как мне сказали, бывший журналист. Другой – Талаба Марзук. Мне уже приходилось слышать это имя. Он из тех, на чье имущество был наложен арест. Но мне не ясно, что привело его в этот пансионат. Он возбудил мое любопытство – меня всегда привлекает любой чем-то выделяющийся человек, даже если он преступник. Кроме всего прочего, Талаба Марзук принадлежал к тому классу, которому мы пришли на смену. Вот он прячет глаза в чашке, украдкой поглядывая в мою сторону. По отношению к нему у меня возникли противоречивые чувства. С одной стороны – злорадство, с другой – сострадание. И в то же время во мне родился какой-то безотчетный страх при мысли о конфискации богатства. Мне вспомнилось утверждение о том, что, если кто хоть раз совершил убийство, он может привыкнуть убивать!

Однажды Амер Вагди, видимо желая сделать мне приятное, сказал:

– Я рад, что ты работаешь в области экономики. Сегодня государство видит основную опору в экономистах и инженерах.

Я вспомнил Али Бекира и усмехнулся.

– В наши дни, – продолжал старик, – государство опиралось на красноречие.

Я скептически рассмеялся, полагая, что тем самым выражаю наше с ним общее мнение, однако старик, как мне показалось, возмутился, и я понял, что он не критиковал, а лишь констатировал факты прошлого.

– Нашей целью, сынок, было пробудить народ, – сказал он. – И народ пробудился благодаря словам, а не инженерам или экономистам!

– Если бы не ваше поколение, выполнившее свой долг, то и наше поколение не было бы тем, что оно представляет собой сейчас, – сказал я, пытаясь оправдаться.

Талаба Марзук хранил упорное молчание.

* * *

Ко мне снова вернулось ощущение свежести и безмятежности. Любовь к жизни овладела мной, оживила мою душу, словно это ясное утро, словно чистая голубизна моря. Днем я работал, затем пообедал с Сафией в нашей старой квартире. Она смотрела на меня испытующим взглядом, а я натягивал на лицо маску грусти, жаловался ей на неудобства пансионата, на холод в комнате.

– Невыносимая жизнь, дорогая моя, поэтому я поручил маклеру подыскать мне приличную квартиру.

Сафия в ответ повторяла одно и то же: я, мол, подлец и сын греха, а я думал только об одном – когда же я, наконец, избавлюсь от нее.

Вернувшись в пансионат, я увидел Зухру – она несла кофе в комнату Амера Вагди. Большие часы ударили пять раз, и я попросил чаю. Зухра пришла, сияющая, как нарцисс. Когда она подавала мне чашку, я коснулся ее руки и прошептал:

– Только ради тебя я запер себя в этих четырех стенах…

Она потупилась, чтобы не выдать своих чувств, и, повернувшись, направилась к двери. Но прежде чем она вышла из комнаты, я успел сказать ей:

– Я люблю тебя… He забывай этого никогда.

На следующий день мы вновь встретились в это же время. Мне хотелось узнать о ней побольше.

– Что привело тебя сюда из Зиядии? – спросил я.

– Хлеб… – ответила она на деревенском наречии.

Она рассказала мне о своих родных, о причине бегства из деревни, о том, как нашла убежище у мадам.

– Но ведь она иностранка, – страстно сказал я, – а пансионат, как тебе известно, – это базар!

– Мне знакомо и поле и базар, – сказала она уверенно.

Странно. Вначале она не показалась мне уж настолько наивной. Может быть, не стоит понимать буквально все, что она рассказывает? Ведь те, кто бегут из деревни, бегут для… Гм!

– Зухра, все это случилось для того, чтобы мы встретились здесь! – горячо сказал я.

Она посмотрела на меня с сомнением.

– Я люблю тебя, Зухра… Именно это я хочу тебе сказать…

– Хватит! – пробормотала она.

– Нет, не хватит, пока я не услышу подобных слов из твоих уст, пока не заключу тебя в свои объятия…

– Так вот о чем ты мечтаешь!..

– Никогда не узнаешь, каков плод на вкус, пока не попробуешь его.

Она ушла с ясным лицом, на котором не было и тени смущения или гнева. Я поздравил себя с первыми успехами и вдруг с новой силой ощутил тоску по семейной жизни. Я всей душой хотел бы этого, если бы не… Да, если бы не… Прочь, прочь, смертельно надоевшие мысли.

* * *

К нам прибавилось два молодых человека – Хусни Алям и Мансур Бахи. Я рад был познакомиться с ними, так как по природе своей склонен к расширению круга знакомых и друзей и всегда смотрю на новое лицо глазами исследователя. Хусни Алям происходил из древней семьи города Танты. Знатного рода, владелец ста федданов земли, красивый, крепкого телосложения – такому любой позавидует. И хотя я ненавижу класс, к которому он принадлежит, тем не менее был бы в восторге, если бы счастливый случай позволил мне подружиться с кем-нибудь из его представителей. Легко вообразить, какую жизнь ведет подобный молодой человек.