Текст книги "Пансионат «Мирамар»"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

* * *

Что таит в своей душе Талаба Марзук, почему смотрит на всех с опаской? Вот и я поймал его неприязненный взгляд в зеркале шкафа. Не стоит обращать внимания. Таким, как он, надлежит бояться своей тени. Я наполнил его бокал. Он поблагодарил меня. Я спросил, что он думает о взглядах Амера Вагди на исторические события. Он ответил уклончиво:

– Что было, то прошло, давай лучше послушаем песни.

Я любовался Зухрой, которая обслуживала нас. Она лишь изредка улыбалась шуткам. Когда она подавала что-то Хусни Аляму, тот спросил ее:

– А ты, Зухра, любишь революцию?

Она застенчиво улыбнулась, отошла от стола гуляк и уселась возле ширмы, оттуда наблюдая за нами. Очевидно, Хусни хотел приобщить ее к беседе, но только смутил своим вопросом. Я заметил в его взгляде скрытую досаду и сказал:

– Она любит ее по-своему!

Но он не услышал или не захотел услышать меня. Через некоторое время он исчез.

Амер Вагди восхитил меня тем, что всю ночь до рассвета слушал музыку и веселился. Когда мы расходились по комнатам, я спросил его:

– Приходилось ли вам прежде слышать голос, подобный голосу Умм Кальсум?

– Это единственное, чему нет примера в прошлом, – ответил он с улыбкой.

* * *

Я пригласил Зухру сесть, по она осталась стоять, прислонившись к шкафу, глядя в окно на небо, обложенное мрачными, тяжелыми тучами, и ожидая, пока я допью свой чай. Я предложил ей плитку шоколада – я всегда держу его на всякий случай. Она взяла шоколад в залог нашей крепнущей дружбы. Ее чистое сердце чувствует мою симпатию и уважение, и я рад этому. Заморосил дождь. Я стал расспрашивать Зухру о деревне, где она жила. Она отвечала односложно. Я догадывался о причине, оторвавшей ее от земли, однако сказал:

– Если бы ты осталась в деревне, то, вероятно, нашелся бы порядочный человек, который женился бы на тебе.

Тогда она рассказала мне дикую историю про своего деда, про старика, за которого ее хотели выдать, и про свое бегство.

То, что я услышал, взволновало меня.

– А ты не боишься злых языков?

– Это не так страшно, как то, от чего я убежала!

Я был восхищен ею: совсем одинокая, она была исполнена непоколебимой уверенности в себе.

Дождь темной краской раскрашивал стекла, и скоро за окном уже ничего не стало видно.

* * *

Что это? Бомба? Ракета? Нет, всего лишь машина этого дьявола, Хусни Аляма. И что заставляет его так гонять машину? Тайна, которую знает только он. Но нет, рядом с ним сидит девушка. Похожа на Сонию. Может быть, это Сония? Сония или другая, пусть катятся ко всем чертям!

Только я уселся в своем кабинете, ко мне вошел приятель.

– Вчера арестовали твоих друзей, – сообщил он.

У меня потемнело в глазах. Я не мог произнести ни слова.

– Говорят, что…

– Меня это не интересует, – прервал я его.

– Ходят слухи…

– Я сказал: мне это неинтересно…

Он оперся вытянутыми руками о мой стол и произнес:

– Твой брат оказался мудрым.

– Да, – сказал я, – мой брат мудрый…

Я подумал, что Хусни Алям к этому времени, наверное, уже достиг края земли, а Сония дрожит от страха и наслаждения.

* * *

– Ни слова больше! Я вырву тебя из этого логова!

– Но я же не ребенок…

– Ты уже довел свою мать до могилы.

– Мы договорились не вспоминать прошлое.

– Но оно повторяется сегодня. Ты поедешь со мной в Александрию, даже если мне придется применить силу.

– Обращайся со мной как с мужчиной, пожалуйста.

– Ты наивен. Ты думаешь, мы ничего не видим. Но мы не глупцы. – Он пристально посмотрел мне в глаза. – Ты невежественный молокосос, за кого ты их принимаешь? За героев, что ли? Я знаю их лучше тебя, и ты поедешь со мной, желаешь ты этого или нет.

* * *

Она открыла мне дверь. Сердце мое бешено колотилось, горло пересохло. В полутьме коридора ее лицо казалось бледным, изможденным. Она смотрела безжизненным взглядом, не узнавая меня. Затем глаза ее расширились и она прошептала:

– Господин Мансур!

Она посторонилась, пропуская меня.

– Как поживаешь, Дария?

Она провела меня в гостиную. Ее грустный вид усугублял мрачную атмосферу, царившую здесь. Мы уселись рядом на стульях. Со стены напротив смотрел на нас из черной рамки его портрет. Мы печально взглянули друг на друга.

– Когда ты приехал в Каир?

– Я пришел к тебе прямо с вокзала…

– Ты все знаешь?

– Да. Я узнал в студии и сразу сел на двухчасовой поезд.

Я смотрел на его портрет и чувствовал еще не успевший выветриться запах табака, который он курил.

– Их всех арестовали?

– Думаю, да.

– Куда их увезли?

– Не знаю.

Волосы ее были в беспорядке, глаза, изнуренные бессонницей, потускнели.

– А ты?

– Как видишь…

Одна, без средств. Он был преподавателем факультета экономики и, разумеется, не имел никаких сбережений.

– Дария, ты моя старая приятельница, он – мой лучший друг, несмотря ни на что… – Набравшись мужества, я продолжал: – Я служащий, у меня неплохое жалованье, я никому ничем не обязан…

Она покачала головой:

– Ты ведь знаешь, что я не…

– Я не думаю, – прервал я ее, – что ты отвергнешь скромную помощь друга.

– Я постараюсь найти подходящую работу.

– Если удастся, да и все равно для этого нужно время.

Все в комнате говорило о нем, совсем как в прошлые времена. Канапе, письменный стол, магнитофон, телевизор, радиоприемник, альбом с фотографиями. Но где же тот снимок, сделанный в «Обреж Файюм»? Наверное, он выбросил его в минуту гнева.

– У тебя есть какие-нибудь определенные планы?

– Я еще не собралась с мыслями.

Немного поколебавшись, я спросил ее:

– А ты не думала написать мне?

– Нет, – ответила она после небольшой паузы.

– Но тебе, наверное, приходило в голову, что я могу приехать?

Она молча встала, вышла из комнаты и через несколько минут принесла чай. Мы закурили. Мне показалось, что я вернулся в прошлое. Старая боль охватила меня. Не выдержав, я сказал:

– Я полагаю, ты знаешь о моих неудачных попытках вернуться в организацию?

Она промолчала.

– Но я не встретил никакой поддержки, а это самое страшное, что только можно придумать.

– Забудем прошлое, – попросила она.

– Даже Фавзи игнорировал меня!

– Я сказала тебе: забудем прошлое.

– О нет, Дария, – ответил я и продолжал: – Я прекрасно знаю, что говорили обо мне. Говорили, что я стремлюсь вернуться для того, чтобы работать на брата, быть осведомителем.

– Мне и без этого достаточно боли и печали! – воскликнула она с досадой.

Я умоляюще посмотрел на нее:

– Дария, тебе хорошо известны мои чувства.

– Я благодарна тебе.

– Но я должен был бы быть сейчас с ними! – вскричал я.

– Незачем казнить себя.

– Я хочу… я хочу знать, что ты думаешь обо мне.

Воцарилось гнетущее молчание, потом она сказала:

– Я принимала тебя в своем доме – в его доме, – и этого достаточно!

Я тяжело вздохнул. Сердце мое еще не успокоилось.

– Я буду навещать тебя, но ты должна писать мне, если будут какие-то новости.

* * *

Поездка утомила меня, и я решил не возвращаться в студию, а остаться в пансионате. Я присоединился к сидящим в холле. К счастью, здесь были только симпатичные мне обитатели этого дома: Амер Вагди, мадам и Зухра. Я был так занят своими размышлениями, что не сразу расслышал, как мадам обратилась ко мне:

– Ты всегда где-то далеко от нас, в своих мыслях.

– Это присуще мудрецам, – заметил Амер Вагди, затем, пристально посмотрев на меня своими потускневшими глазами, продолжал: – Может, ты обдумываешь план очередной передачи?

– Я думаю о том, – ответил я наобум, – чтобы подготовить программу об истории измены в Египте!

– Измена!.. Какая обширная тема! – засмеялся он. – В таком случае ты должен обратиться ко мне, я снабжу тебя необходимыми сведениями…

* * *

– Я люблю тебя, и ты любишь меня. Хочешь, я поговорю с ним?

– Ты с ума сошел!

– Он человек трезвого ума. Он поймет все и простит нас.

– Но он любит меня и считает тебя своим лучшим другом, разве ты не понимаешь?

– Он ненавидит фальшь. Я объясню ему все…

* * *

Амер Вагди продолжал:

– Измена… Прекрасная тема. Но я хочу, чтобы ты все-таки написал книгу, иначе люди тебя забудут, как забыли меня. Ничего не осталось от тех, чьи мысли не были записаны. Кроме Сократа.

Мадам тем временем наслаждалась греческой песней, исполняемой но просьбе радиослушателей. В песне, по словам мадам, девушка перечисляет качества, которые она хочет видеть в юноше своей мечты. Мадам слушала, закрыв глаза.

– Сократ стал бессмертным, – говорил между тем Амер Вагди, – благодаря своему ученику Платону. Странно только, что он предпочел выпить яд и пренебрег возможностью бегства!

– Да, – с горечью сказал я, – несмотря на то, что не знал за собой вины или ошибки.

– А сколько людей поступают совсем наоборот!

– Эти люди – изменники.

– Есть реальность и есть легенды. В жизни, сын мой, поистине есть от чего прийти в замешательство, а иногда она ставит в тупик.

– Но ведь вы из поколения, которое верит?

– Вера… сомнение… это как день и ночь.

– Что вы имеете в виду?

– Я говорю, что они неразделимы. А ты, сын мой, из какого поколения?

– Смысл в том, что мы делаем, а не в том, что мы думаем.

– Думаем… делаем… – засмеялась мадам, – что это?

Старик тоже засмеялся и сказал:

– Очень часто молодым философам представляется, что самое ценное в нашей жизни – вкусная еда и красивая женщина.

– Браво… браво… – захохотала мадам.

Тут уж и Зухра не удержалась. Я впервые услышал ее смех, и мои печали на время рассеялись. В наступившей затем тишине было отчетливо слышно, как ветер с ревом бил в стены дома, в наглухо запертые окна.

– Верить и делать – это высший идеал, – сказал я Амеру Вагди. – Не верить и делать – это другой путь, который называется безысходностью. А верить и не иметь возможности сделать – это ад.

– Мне очень жаль, что ты не видел Саада Заглула. Этот человек не побоялся изгнания и смерти.

Я посмотрел на Зухру – одинокую, изгнанную. Но во всем ее облике была уверенность и надежда. И я позавидовал ей!

* * *

Спустя неделю я вновь навестил Дарию. Дом ее опять стал таким же уютным, каким был при Фавзи, преобразилась и ее внешность, хотя в глазах застыла тоска. Одна, без денег, без работы и, возможно, без надежды устроиться.

– Тебя не очень стесняют мои визиты? – спросил я.

– По крайней мере, они дают мне почувствовать, что я еще живу.

Эти слова болью отозвались в моем сердце. Я отчетливо представил себе ее положение. Мы оба понимали, что спасение для нее только в работе. Но как ее найти? Дария имела степень лиценциата по литературе и древним языкам, однако существовали трудности, с которыми приходилось считаться.

– Не запирай себя в четырех стенах.

– Я думала об этом, но пока не сдвинулась с места.

– Если бы я мог навещать тебя каждый день!

Она улыбнулась. Задумалась.

– Нам лучше встречаться вне дома, – сказала она.

Я согласился с ней.

В третий раз мы встретились в зоопарке. На меня пахнуло красотой и спокойствием ушедших дней. Не было только веселья и радости. Мы прогуливались по аллее вдоль стены, выходящей к университету.

– Ты берешь на себя непосильные обязанности, – сказала она.

– Ты не представляешь себе, как я этому рад. Одиночество, Дария, – это зло, которое убивает человека.

– Я не была в зоопарке с институтских времен.

Не обращая внимания на ее слова, я продолжал:

– Я тоже одинок и знаю, каково это.

Мне показалось, что она не слушает меня, что мысли ее где-то далеко. Вдруг она сказала:

– Мне кажется очень несправедливым, что я прогуливаюсь здесь в то время, когда он… – Она повернулась ко мне: – Что с тобой?

– Я все время думаю, что страшно виноват перед ним.

– Боюсь, что дружба со мной приносит тебе одни мучения.

– Вовсе нет… Но эта мысль доводит меня до отчаяния.

– Мы должны находить в наших встречах какое-то утешение…

– А отчаяние толкает к безрассудству…

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать… – Поколебавшись немного, я продолжал: – Я хочу сказать, что… прости… но я люблю тебя, как и прежде.

Я вдруг будто очнулся. Какая глупость! Какое безумие! Что я творю! Наверно, то же самое испытывает человек, который, не умея плавать, бросается в воду, чтобы потушить горящую одежду.

– Мансур! – она смотрела на меня с упреком.

Я весь сжался, словно получил пощечину.

– Я не знаю, правда ли то, что ты сказал. Знаю одно: я не имею права на счастье!

Садясь в поезд, я подумал: написать обо всем в письме гораздо легче, чем сказать.

* * *

Меня разбудил шум и крики. Быть может, это шум сражения, происходящего внутри меня? Нет, это сражение другого рода, и происходит оно в пансионате. Я вышел из комнаты и застал последний этап битвы. По лицам Сархана, какой-то незнакомой женщины и Зухры я понял, что они были ее героями или жертвами. Кто эта женщина? Какое отношение ко всему этому имеет Зухра?

Когда Зухра принесла мне чай, она рассказала, как все произошло: как женщина ворвалась вслед за Сарханом в пансионат, как между ними завязалась драка, как она сама, Зухра, прибежала на шум и попыталась разнять их.

– А кто эта женщина?

– Не знаю.

– Я слышал от мадам, что она была невестой Сархана.

– Может быть, – проговорила она неуверенно.

– Почему же она с тобой сцепилась?

– Говорю тебе, я хотела разнять их.

– А между тобой и…

Она резко повернулась к двери. Я взял ее за руку.

– Не обижайся. Ведь я твой друг и спрашиваю тебя во имя дружбы… так ты…

Она кивнула.

– Ты – невеста и скрывала это от меня?

Она отрицательно качнула головой.

– Помолвки еще не было.

– Когда же будет?

– Всему свое время… – ответила она твердо.

Вдруг мне в голову пришла тревожная мысль:

– Но он уже бросил одну, ты сама знаешь…

– Он ее не любил, – простодушно сказала она.

– И не собирался на ней жениться?

– Она не была настоящей его невестой, она падшая женщина! – во взгляде Зухры было сострадание.

– Измена – всегда измена!

От этого разговора у меня осталось очень неприятное чувство. Я злился на Сархана, на себя самого, на весь свет…

Через несколько дней Зухра зашла ко мне сияющая, возбужденная.

– Господин… можно мне поделиться с тобой секретом?

Я вопросительно взглянул на нее, ожидая услышать что-нибудь новое о ее отношениях с Сарханом, но она сказала:

– Я буду учиться!

Я не понял, о чем это она.

– Я договорилась с нашей соседкой, – объяснила Зухра, – учительницей Алией Мухаммад о том, что она будет учить меня грамоте.

– Правда?! – воскликнул я изумленно.

– Да… мы уже условились обо всем.

– Превосходно, Зухра. Кто же тебя надоумил?

– Сама додумалась, – гордо ответила она. – Не хочу больше оставаться неучем. Кроме того, у меня есть и другая цель!

– Другая цель?

– Выучиться профессии!

Я радовался за нее и гордился ею.

– Прекрасно… молодец, Зухра!

Сидя один в своей комнате, я еще долго не мог успокоиться. За окном лил дождь, слышался рокот набегавших на берег воли, ведущих разговор на каком-то своем, непонятном языке…

* * *

Мы сидели за столиком в открытом кафе на берегу Нила. Полуденное солнце заливало нас своими теплыми лучами. Дария наконец посмотрела на меня и сказала:

– Не нужно было мне приезжать!

– Но ты приехала и этим разрешила все сомнения!

– Ничего я не разрешила.

Она сказала это так, что у меня возникло желание прыгнуть в пропасть.

– Я убежден, что твой приезд…

– Просто я не могла больше оставаться одна с твоими письмами!

– Разве ты увидела в моих письмах что-нибудь новое?

– Но человека, которому ты их посылал, не существует!

Я коснулся ее руки, лежащей на столе, будто желая убедить ее в том, что она существует, но она убрала руку.

– Ты написал их на четыре года позже, чем нужно было!

– В них есть то, что неподвластно времени.

– Ведь я сейчас так слаба и несчастна…

– Я тоже. По мнению наших друзей, я шпион, по своему собственному мнению, – изменник. Ты – единственное мое прибежище…

– Вернее, лекарство!

– Мне не остается ничего другого, кроме смерти или безумия.

– Я изменница уже давно, – тяжело вздохнула она.

– Нет, ты всегда была образцом ложной преданности…

– Это всего лишь иное определение измены. Я измучилась…

– Мы сами мучаем себя, как будто в этом весь смысл нашей жизни! – воскликнул я.

Мы молча смотрели на Нил, лениво катящий мутные волны. Протянув над столом руку, я коснулся ее ладони и нежно сжал в своей.

– Мы с тобой в плену у предрассудков, – прошептал я.

– Мы пали гораздо ниже, чем ты себе представляешь, – печально сказала она.

– Однако мы выйдем из испытания как чистый, без примеси, металл.

Я ощутил непреодолимое желание, толкающее меня к пропасти.

* * *

В ожидании поезда на каирском вокзале я встретился со своим старым другом – журналистом довольно прогрессивных взглядов. Он встречал человека, который должен был приехать с канала. Мы пошли в буфет.

– Какая удача – я давно хотел с тобой увидеться.

Интересно, чего он хочет? Ведь мы не общались со времени моего назначения в Александрию.

– Что привело тебя в Каир? – неожиданно спросил он.

Я недоуменно уставился на него.

– Мы друзья, и я буду с тобой откровенен, – сказал он. – Говорят, что ты приезжаешь в Каир только ради мадам Фавзи!

Он, очевидно, ожидал, что его слова встревожат меня. Но я спокойно ответил:

– Ты же знаешь – она нуждается в поддержке.

– Я знаю также…

– Ты знаешь также, – прервал я его, – что я давно люблю ее!

– А Фавзи?

– Он благороднее, чем ты думаешь.

– Мне, как твоему другу, тяжело слышать, что говорят о тебе! – вздохнул он.

– А что говорят?

Но он промолчал, и я сказал раздраженно:

– Говорят, что я шпион, что вовремя сбежал, а теперь пробрался в дом старого друга!

– Я хотел только…

– Ты веришь этому!

– Нет… нет… И ты можешь так думать обо мне?..

* * *

По дороге в Александрию я пытался разобраться в своих противоречивых чувствах. Это оказалось мне не под силу.

Мне захотелось посидеть немного в кафе «Трианон». Но еще с улицы я увидел за столиком Сархана аль-Бухейри и Хусни Аляма. Они были мне отвратительны, и я повернул обратно. Низкие редкие облака неслись по небу. Дул резкий порывистый ветер. Я шел по набережной. Волны прибоя, взмывая вверх, обдавали тротуар брызгами. Я говорил себе, что необходимо встряхнуться – может, тогда душевное равновесие вернется ко мне.

Зухра принесла мне чаю и еще с порога выпалила:

– Приезжали мои родственники, чтобы забрать меня, но я отказалась.

Несмотря на мое апатичное состояние, дела Зухры были мне небезразличны. Я одобрил ее:

– Ты хорошо сделала!

– А знаешь, даже Амер-бек советовал мне вернуться в деревню…

– Просто он боится за тебя.

– Почему ты не улыбаешься, как обычно? – она пристально смотрела на меня.

Я через силу улыбнулся.

– Я поняла! – воскликнула она. Твои поездки каждую неделю и задумчивость… Я права?

Я продолжал улыбаться, и она радостно сказала:

– Я хочу быть на твоей свадьбе!

– Да услышит тебя аллах, Зухра…

Между нами установилось полное взаимопонимание. Зухра весело смеялась. Но я сказал:

– Есть один человек, который не дает мне покоя…

– Кто он?

– Человек, изменивший своему долгу, предавший своего друга и учителя!

Она нахмурилась.

– А можно ли простить его вину, если он любит? – спросил я.

– Любовь предателя нечиста, как и он сам! – сказала она с отвращением.

* * *

Я погрузился в работу. Но всякий раз, как нервы не выдерживали и мысли начинали путаться, ехал в Каир. Там счастье любви. Да, я был счастлив, когда Дария, отбросив сомнения, оставила свою руку в моей. И все же я испытывал лихорадочное беспокойство. Мною владели странные мысли. Однажды я сказал ей:

– Я любил тебя давно, ты это знала. Почему же ты вышла замуж?

– Мне казалось, ты колебался, – сказала она с грустью. – Я встретила Фавзи и была увлечена силой его характера. Ведь он, как никто другой, достоин всяческого уважения.

Вокруг нас сидели парочки влюбленных.

– А мы счастливы? – спросил я.

В ее глазах было недоумение.

– Что за вопрос, Мансур?

– Может, тебе неприятно, что из-за меня ты стала объектом сплетен?

– Меня это не волнует, а что касается Фавзи…

Она хотела, без сомнения, повторить то, что я уже не раз говорил о широте взглядов Фавзи, о его большом сердце, но промолчала.

– Дария, – вырвалось у меня, – ведь ты в душе сомневаешься во мне, как и другие!

Она возмущенно сдвинула брови, – она не раз предупреждала меня, чтобы я не касался этой темы, – однако это не остановило меня:

– Ты не думай – если бы ты сомневалась, я бы понял тебя!

Она резко повернулась ко мне:

– Зачем ты бередишь мою рану?!

– Уже давно я спрашиваю себя, почему ты не разделяешь общего мнения обо мне, – спросил я с улыбкой.

– Потому что ты по природе своей не можешь быть предателем! – уверенно ответила она.

– Что значит «по природе»? Я слаб, подчиняюсь брату – а это слабость вдвойне… Такие, как я, чаще всего и становятся изменниками.

Она взяла мою руку в свои и крепко сжала ее.

– Не мучай себя… не мучай нас…

Я подумал: ведь она и не предполагает, что именно она – главная причина моих мучений!

* * *

Мадам вошла ко мне, и я сразу понял, что она хочет сообщить какую-то новость. Она, как бабочка, порхала с новостями из комнаты в комнату.

– Господин Мансур не слышал? Махмуд Абуль Аббас – торговец газетами – сватался к Зухре, но она ему отказала! Ведь это безумие, господин Мансур!

– Она не любит его, – простодушно сказал я.

– Она идет по неверному пути! – воскликнула мадам, сверкнув глазами.

Горе Сархану, подумал я, если он бросит ее. Я сам придумаю ему наказание, какого он заслуживает!

– Посоветуй ей, пожалуйста, – зашептала, склонившись ко мне, мадам, – она послушается тебя… она тебя любит…

Я еле сдержался, чтобы не вспылить.

* * *

Холодный ветер хлестал в окна пригоршнями дождя, морской прибой наполнял здание непрерывным гулом. Я не слышал, как вошла Зухра, и заметил ее, лишь когда она поставила передо мной чашку. Я был рад ее приходу – она отвлекла меня от черных мыслей. Я улыбнулся и предложил ей плитку шоколада.

– Вот уже второй жених, которому ты отказываешь! – засмеялся я.

Она настороженно взглянула на меня, а я продолжал:

– Хочешь знать мое мнение, Зухра? Я предпочел бы Махмуда Сархану!

– Ты просто не знаешь его, – нахмурилась она.

– А ты разве знаешь Махмуда?

– Мы с Сарханом очень подходим друг другу, – сказала она решительно.

Она любит его и будет любить до тех пор, пока он не женится на ней или не изменит ей.

– Зухра, – сказал я, – я очень уважаю тебя и хотел бы, чтобы ты была счастлива…

* * *

Я не мог поехать в Каир – было очень много важной и срочной работы. Дария, измученная одиночеством, позвонила мне по телефону.

Когда на следующей неделе мы встретились, она сказала нервозно:

– Ну вот, теперь я преследую тебя!

Я поцеловал ей руку. Мы сидели в отдельном кабинете казино «Флорида». Я рассказал ей о своей работе, из-за которой задержался с приездом. Дария была чем-то обеспокоена и много курила. Я тоже был не в лучшей форме.

– Я завалил себя работой, – сказал я, – и только благодаря этому держусь.

– Но я не могу больше выносить одиночества.

– Мы с тобой в заколдованном круге и вместе с тем ничего не предпринимаем, чтобы выбраться из него.

Я попытался размышлять логически.

– Если следовать здравому смыслу, – сказал я, – то мы должны либо расстаться, либо добиваться развода…

Ее серые глаза расширились.

– Развода?! – вскричала она.

– И начать новую жизнь… – продолжал я спокойно.

– Это так неожиданно!

– Однако естественно и, если хочешь, нравственно…

Она совсем растерялась.

Немного помолчав, я спросил ее:

– А как, по-твоему, вел бы себя Фавзи, окажись он на моем месте?

– Он любит меня, – ответила она поспешно.

– Но он не остался бы с тобой, если б знал, что ты любишь другого.

– Ты ударился в теорию.

– Но это действительно так – я ведь знаю Фавзи!

– Представь… представь, что с ним будет…

– Ты больше всего переживаешь из-за того, что оставила Фавзи, когда он в тюрьме. Но ведь ты оставила только его, а не его принципы…

Я увидел перед собой Фавзи, увидел, как он сидит на канапе, смотрит на меня черными миндалевидными глазами и курит кальян. У него полно забот, его одолевают бесконечные сомнения, но в чем, в чем, а в своем семейном счастье он не сомневается.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– Настоящий человек жертвует свой жизнью только ради того, что действительно стоит такой жертвы… – сказал я и взял ее за руку. – Давай выпьем и не будем больше об этом думать…

* * *

Я весь кипел от негодования, когда узнал о нападении Хусни Аляма на Зухру. Чуть позже, сидя в холле с Амером Вагди и мадам, я услышал из их разговора о драке Сархана с Хусни. Я пожалел, что они не убили друг друга. Хорошо бы проучить Хусни. Конечно, я не сомневался, что он может стереть меня в порошок, но ненависть моя была сильнее страха. Мадам ушла. Я вдруг заметил, что Амер Вагди с интересом и дружелюбием разглядывает меня.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Мне кажется, у меня нет будущего.

Он улыбнулся так, как улыбается человек, много повидавший на своем веку.

– Молодость – враг самоуспокоения; в этом вся суть.

– Прошлое – тяжелейшая ноша. Она не дает мне идти вперед, а сбросить ее я не могу.

– Есть потрясения, неудачи, – сказал он серьезно, – но ты вполне заслуживаешь достойной жизни.

Мне не хотелось продолжать разговор на эту тему, поэтому я спросил:

– А о чем вы мечтаете?

Он засмеялся:

– О том, чтобы в последний мой день рядом со мной была подруга.

– Разве вам не все равно, как умереть?

– Самый счастливый человек – тот, кто засыпает после доброй вечеринки и не просыпается никогда!..

* * *

Я люблю Александрию. Но не в ясные дни, пронизанные теплыми золотистыми лучами солнца, а во время разгула стихии, когда сгущаются мрачные тучи, застилая горизонт, когда все в природе замолкает в тревожном ожидании и вдруг налетает порыв ветра, сгибает ветви деревьев, шквалы с диким ревом следуют один за другим, в бурном веселье взметая клубы пыли. Блеск молний ослепляет, раскаты грома заставляют сердце трепетать, а потоки дождя как бы смыкают небо и землю, и кажется, будто происходит сотворение мира. А потом шторм утихает и мрак рассеивается, Александрия открывает свое чисто вымытое лицо, и тогда с особой радостью воспринимается свежая зелень, сверкающий асфальт, легкий ветерок, мягкая прозрачность утра.

Раздался бой часов. Я заткнул уши пальцами, чтобы не знать, который час. Затем до меня донеслись какие-то странные голоса. Они не замолкали, а становились все громче. Ссора? Драка? Видит бог, в этом пансионате происшествий хватит на целый континент. Сердце подсказало мне, что и на этот раз причиной суматохи является Зухра. Вот голоса стали слышны отчетливее. Зухра и Сархан. Я подбежал к двери. Распахнув ее, я увидел их в холле. Они сцепились, как петухи, а мадам пыталась разнять их.

– Я свободен! – в бешенстве причал Сархан. – Я женюсь на ком хочу… Я женюсь на Алис!

Зухра бушевала, как вулкан. Значит, Сархан добился своего и теперь хочет улизнуть. Я подошел к нему, взял за руку и увел в свою комнату. Пижама его была разорвана, губы в крови.

– Дикарка! – орал он.

Я пытался успокоить его, но напрасно.

– Представь… ее милость хочет выйти за меня замуж! Полоумная распутница!

Мне надоела эта истерика.

– А почему она хочет выйти за тебя замуж?

– Спроси ее… спроси ее…

– Я тебя спрашиваю…

Он вдруг перестал бесноваться и вперился в меня взглядом.

– Раз она требует, чтобы ты женился на ней, значит, у нее есть какие-то основания, – настаивал я.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что ты негодяй!

– Ты понимаешь, что говоришь?

Я плюнул ему в лицо и в бешенстве заорал:

– Ненавижу тебя, ненавижу всех негодяев, всех подлецов!..

Через секунду мы с ним уже схватились, однако мадам ворвалась в комнату и помешала нам.

– Прошу вас, – голос ее дрожал, – мне уже все это надоело, сводите ваши счеты на улице, а не в моем доме!

И вывела его прочь.

* * *

С тяжелой головой и болью в сердце я поплелся в здание радиостанции. Войдя к себе, я увидел женщину, сидящую у стола. Дария? Да, это была она. С минуту я, остолбенев от изумления, стоял перед ней, не говоря ни слова.

– Дария!

Я взял ее руку в свои. Я испытывал огромную признательность ей. Исчезли беспокойство и страх, владевшие мной.

– Какая приятная неожиданность, какое счастье, Дария.

– Я не дождалась тебя – сил не хватило, – сказала она, – Я звонила тебе, но никто не ответил!

Я почувствовал какую-то безотчетную тревогу. Взяв стул, я сел рядом с ней и поцеловал ее.

– У тебя есть новости, Дария?

– Я получила письмо от Фавзи. – Она опустила глаза. – Его принес знакомый журналист.

Мое сердце учащенно забилось. Знакомый журналист. Это определенно не предвещало ничего хорошего.

– Фавзи предоставляет мне свободу действий.

Мне показалось, что я услышал биение своего сердца. Все было предельно ясно, но я хотел испить чашу капля за каплей. Удивительно – волнение мое было настолько сильным, что я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости.

– Что это значит? – спросил я.

– Очевидно, ему все известно о нас!

– Но как?

– Любым путем, да и не это важно!

Мне казалось, что меня заковали в железо, а ведь я должен был чувствовать себя счастливым! Что же произошло?

– Ты думаешь, он оскорблен?

– Во всяком случае, он поступил так, как ты предполагал!

В замешательстве я опустил голову.

– Почему ты молчишь?

Да, мне оставалось лишь подать сигнал к действию. Ведь я так мечтал строить семейный очаг с Дарией. Мечта готова была уже воплотиться в жизнь. А я не чувствовал себя счастливым – нужно быть откровенным с собой, – я был только взволнован и испуган. Я не испытывал ни стыда, ни сожаления. Все происходило как бы помимо моего сознания. Но если я не хочу защищать свое счастье, то чего же я хочу?

– Ты так долго обдумываешь свой ответ, что я чувствую себя смертельно одинокой! – сказала она тревожно.

Однако мне было необходимо хорошенько подумать. Я был так взволнован и напуган, что даже слова сочувствия не шли у меня с языка. Что со мной?.. Внезапно чары ее рассеялись, я освободился от ее власти надо мной. Где-то внутри меня поднялась черная волна отчужденности, сопротивления и даже жестокости. Я не мог найти этому объяснения.

– Почему ты молчишь? – настаивала она.

– Дария, – голос мой был совершенно бесстрастен, – не принимай этого дара – его благородства!

Она пристально взглянула мне в лицо, еще не верящая, несчастная. Но я, упорствуя в своей жестокости, продолжал:

– Отвергни его без колебаний!

– И это говоришь ты?!

– Да, я.

– Но это же смешно, это глупо, я ничего не понимаю…

– Отложим пока объяснения, – с отчаянием сказал я.

– Как ты можешь говорить мне такое?

– Но я не могу тебе ничего объяснить.

В глубине ее серых глаз заблестели огоньки.

– Ты заставляешь меня сомневаться в здравости твоего рассудка!

– Уверен, что заслуживаю этого.

– Значит, ты все это время обманывал меня?! – воскликнула она.

– Дария!

– Скажи откровенно… ты лгал мне?

– Никогда!

– Может, ты разлюбил меня?

– Никогда… никогда…

– Ты все играешь…

– Мне нечего сказать, я презираю себя, а тебе не следует приближаться к человеку, презирающему самого себя.