Текст книги "Пансионат «Мирамар»"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Я встретил его около часа назад в кафе, – пробормотал я, – он сказал, что уходит из пансионата.

– Это верно. Я прогнала его.

– Он соблазнил ее, – она показала на Зухру, – а потом заявил, что женится на учительнице!

Мы с Талаба-беком обменялись взглядами.

– Вот и выяснилось его отношение к семейной жизни, – насмешливо заметил он.

– У меня никогда не лежало к нему сердце, – говорила Марианна. – Я сразу разгадала его злобную, безнравственную натуру. Господин Мансур Бахи, – продолжала она, – хотел о чем-то поговорить с ним, а он опять полез драться. Тогда я и заявила ему, чтобы он оставил нас!

Я ласково смотрел на Зухру. Я понял, что все кончено, что негодяй ушел безнаказанно. Меня охватил гнев.

Зухра встала и направилась к двери.

– Мерзавец не заслуживает того, чтобы сожалеть о нем! – сказал я ей вслед и повернулся к Талаба-беку.

– Уж лучше б она вышла замуж за Махмуда Абуль Аббаса!

– Послушай, парень, – сказал он мне снисходительным тоном, – какой Махмуд! Разве ты еще не понял, что она потеряла то, чего ничем не возместить?

Я нахмурился, сдерживая негодование, а он продолжал с издевкой:

– Где твой разум, старик, где твоя мудрость?

– Зухра не такая, как другие.

– Да будет милостив к ней аллах.

Хотя я и злился на Талаба-бека и не хотел верить ему, все же меня одолевали сомнения. «Какое несчастье», – говорил я себе.

Наша встреча с Зухрой, когда она принесла мне кофе, была невеселой. Она попросила не напоминать о советах, которые я ей давал, и не упрекать ее. Я не стал этого делать, сказал только, что она должна мужественно встретить будущее.

– А учиться ты не раздумала?

– Нет. Но я возьму другую учительницу, – с решимостью ответила она.

– Если тебе потребуется какая-нибудь помощь…

Она склонилась ко мне и коснулась моего плеча губами, потом прикусила их, чтобы сдержать нахлынувшие слезы. Я протянул свою морщинистую руку и, нежно погладив ее черные волосы, прошептал:

– Да сохранит тебя аллах, Зухра.

* * *

В тот вечер я не покидал своей комнаты. Волнения, пережитые в последние дни, свалили меня в постель. Марианна уговаривала меня не поддаваться слабости – ей хотелось, чтобы я принял участие в новогоднем вечере.

– Где мы его проведем? – спрашивала она меня. – В казино «Монсиньор», как предлагает Талаба-бек, или устроим пир здесь?

– Лучше здесь, дорогая, – слабым голосом отвечал я.

Какими веселыми бывали эти вечера в ресторане «Гроппи», в казино «1001 ночь», в саду «Липтон»! Правда, однажды мне пришлось встречать новый год в камере военной тюрьмы.

* * *

На утро третьего дня моего добровольного заточения ко мне в комнату в крайнем возбуждении ворвалась Марианна и задыхаясь воскликнула:

– Ты слышал новость?!

Бросившись в кресло, она выпалила:

– Убит Сархан аль-Бухейри!

– Как?!

– Его нашли мертвым на дороге в «Пальму»!

Вслед за ней, нервно комкая газету, вошел Талаба-бек:

– Потрясающая новость. Теперь на нас свалятся всевозможные мытарства.

Мы долго обсуждали это событие, перебрали множество вариантов гибели Сархана, вспоминали его первую невесту, Хусни Аляма, Мансура Бахи, Махмуда Абуль Аббаса.

– Наверное, убийца – кто-нибудь, кого мы даже и не подозреваем, а может, и не знаем, – решила Марианна.

– Скорей всего, – заметил я. – Ведь нам почти ничего не известно об этом юноше – ни о его семье, ни о его связях.

– Как я хочу, чтобы быстрее обнаружили убийцу и чтобы он оказался посторонним человеком, – сказала Марианна. – Не хватало мне только здесь полицейских физиономий.

– И я так думаю, – поддержал ее Талаба Марзук.

Я спросил о Зухре.

– Бедняжка совсем пала духом, – ответила, вздохнув, Марианна.

– А можно ее повидать? – спросил я.

– Она заперлась в своей комнате и не выходит.

Когда Марианна ушла, я закрыл глаза и глубоко задумался.

Хусни Алям

Фрикико, не упрекай меня!

Потемневшее море бурлит и бушует. В гневе сталкиваются и бьются кипящие волны. Революция. Почему бы и нет?! Пусть она образумит вас и собьет спесь, о потомки рабов! Правда, я тоже один из вас, но уж такова воля судьбы. Одна голубоглазая отчитала меня, заявив, что я неинтеллигентен и что мои сто федданов земли – непрочный капитал. Она решила ждать более подходящей партии.

С балкона отеля «Сесиль» не видно набережной. Но зато, если перегнуться через перила, перед тобой, будто с палубы корабля, открывается бухта, зажатая между парапетом набережной и каменным молом, вытянутым в море, словно огромная рука. Тяжелые волны перекатываются, меняя цвет от синего до черного.

Комната моя напоминает мне наш семейный замок в Танте и поэтому очень стесняет меня. Ушло величие сельских феодалов, настало время дипломов, которыми щеголяют разные подлецы. Хорошо. Пусть будет революция. Пусть она расправится с вами. Я отрекаюсь от вас, обломки старого мира. Я займусь делом.

Фрикико, не упрекай меня.

* * *

У меня старое правило – устанавливать приятельские отношения со слугами отелей, в которых я останавливаюсь. И вот однажды, когда нубиец Мухаммед принес мне в номер завтрак, мне вздумалось сказать ему:

– Как неуютно мне и скучно в вашем великолепном отеле.

– Ты долго намерен прожить в Александрии? – спросил он.

– Очень!

– Не лучше ли тебе в таком случае остановиться в каком-нибудь пансионате?

Я вопросительно посмотрел на него.

– Есть один приличный пансионат. У тебя там будет больше развлечений и меньше расходов. Только пусть это останется между нами.

Веселый, исполнительный и вероломный. Служит одним и работает на других, как и большинство моих дорогих соотечественников. Однако действительно, в пансионате хорошая, семейная атмосфера, которая наилучшим образом подходит для того, кто обдумывает проект нового начинания. А что привело меня в «Сесиль», если не укоренившаяся привычка и необузданное тщеславие?!

* * *

В оконце на двери появилось красивое лицо. Гораздо более красивое, чем подобает служанке. Даже более красивое, чем подобает хозяйке пансионата. О прекрасная юность! Она пленила меня с первого взгляда.

– Да?!

Крестьянка? Удивительно. Пусть сгниет «Сесиль» в морской пучине.

– По рекомендации Мухаммеда Кямеля из отеля «Сесиль».

Она пригласила меня в холл, а сама удалилась во внутренние комнаты. Я стал разглядывать портреты на стенах. Кто же этот английский офицер? А эта красавица, опирающаяся о спинку кресла? Волнующе красива, однако очень уж старомодна. Фасон ее платья говорит о том, что она современница девы Марии!

Вошла старая женщина, сверкающая золотыми украшениями. Несомненно, хозяйка пансионата. Портрет, конечно, сделан с нее – до того, как ее разрушило время. Законченный тип сводницы-иностранки, отошедшей от дел. А может быть, и не отошедшей, чего бы мне хотелось. Таким образом дело проясняется. Мухаммед Кямель, очевидно, по-своему понял мою жалобу на скуку. И хорошо сделал. Ведь если кто-то заботится о том, как бы облегчить вам жизнь, у вас больше времени остается на обдумывание серьезных начинаний.

– Есть ли у вас свободная комната, мадам?

– Ты жил в «Сесили»?

Я ответил утвердительно. Она улыбнулась. Я бы желал, чтобы она помолодела лет на сорок.

– На сколько дней?

– Не меньше месяца, а возможно, и на год.

– Кроме летнего сезона. Тогда нужно особое соглашение.

– Пусть будет так…

– Студент?

– Из знатной семьи.

– Имя? – она записывала данные в книгу.

– Хусни Алям.

Неинтеллигентный, но со ста федданами земли и вполне довольный жизнью, потому что не знал любви, о которой поется в песнях.

Весьма приличная комната со стенами, окрашенными в фиолетовый цвет. Осенний ветерок играет занавесками. За окном до самого горизонта – море, отливающее яркой голубизной, в небе рассеяны обрывки облаков. Я повернулся к крестьянке, застилавшей постель. У нее крепкое, стройное, красивое тело – мне кажется, она еще не рожала и не делала аборта. Надо бы разведать все местные тайны.

– Как тебя зовут, красавица!

– Зухра.

– Хвала тому, кто дал тебе это имя.

Она без улыбки, кивком, поблагодарила меня.

– Много жильцов в пансионате?

– Двое мужчин и парень вроде тебя…

– Как же можно называть тебя ласково?

– Мое имя Зухра.

Вежлива, но строга больше, чем следовало бы. Ну да это совсем неплохо. Она станет украшением моей будущей квартиры. Она гораздо красивее моей глупой родственницы, которая никак не выберет себе жениха.

Фрикико… не упрекай меня…

* * *

– Ты это серьезно?

– Конечно, дорогая.

– Но ты, по-моему, не знаешь любви!

– Я же хочу жениться на тебе!

– Мне кажется, ты не можешь любить.

– Я хочу жениться на тебе, разве это не значит, что я люблю тебя? – сказал я и, подавляя досаду, добавил: – Или ты считаешь, что я недостоин быть твоим мужем?

Немного поколебавшись, она спросила:

– Сколько теперь стоит твоя земля?

Я ответил и направился к выходу.

– Я ухожу, а ты спокойно поразмысли обо всем.

* * *

За завтраком я познакомился с остальными жильцами.

Самый старый из них – Амер Вагди, журналист, ушедший на отдых, высокий худощавый человек лет восьмидесяти, завидного здоровья, с морщинистым лицом и глубоко сидящими глазами. Казалось, смерть никак не может найти путей, чтобы подступиться к нему. Я его терпеть не мог; меня возмущало, что он все продолжает жить, тогда как немало молодых людей погибают каждый день.

Имя Талаба Марзука было мне знакомо. Мой дядюшка с большим сочувствием рассказывал нам о наложении ареста на его имущество. Но я, естественно, и вида не подал, что слышал об этом.

– Ты из семьи Алямов из Танты? – спросил Талаба Марзук.

– Да.

– Я знал твоего отца. Он был отличным хозяином.

Он поднялся из-за стола и, обращаясь к Амеру Вагди, заметил:

– Слава аллаху, он недолго оставался под влиянием баламутов.

Заметив, что я не понял, о ком речь, он добавил:

– Я имею в виду вафдистов.

– Я знаю только, – сказал я небрежно, – что он был вафдистом, когда вся страна была вафдистской…

Талаба Марзук кивнул и продолжил свои расспросы:

– У тебя ведь есть брат и сестра?

– Брат служит консулом в Италии, а сестра замужем за нашим послом в Эфиопии.

Щеки его зашевелились.

– А ты?

Я возненавидел его в эту минуту и даже пожелал, чтобы он сгорел или утонул, однако безразличным тоном ответил:

– Ничего…

– И не занимаешься землей?

– Она сдана в аренду, как вам известно, а я думаю заняться чем-нибудь другим.

Третий жилец пансионата, Сархан Аль-Бухейри, бухгалтер компании по производству пряжи в Александрии, внимательно следил за нашей беседой. А тут вмешался в нее:

– Чем же? – спросил он.

– Я еще не решил.

– Может, ты хочешь подыскать себе какую-нибудь должность?

И его я возненавидел. У него легкий деревенский акцент – он прилип к нему на всю жизнь. Он – животное. Даже Мерват не смогла бы повлиять на него, потому что он невоспитан, некультурен и груб.

Если ему вздумается спросить меня о моем аттестате, я запущу в него чашкой с чаем.

* * *

– Откуда у тебя такая приверженность к революции?

– Я убежден в ее необходимости…

– Я не верю тебе.

– Верьте, без колебаний.

Он слабо рассмеялся:

– Очевидно, отказ Мерват лишил тебя разума.

– Да что вы, мысль о женитьбе пришла мне в голову лишь на мгновенье, – ответил я раздраженно.

– Да будет милостив аллах к твоему отцу – он дал тебе упорство, но не дал своей мудрости! – тоже не сдержался он.

* * *

– Почему ты не рассказываешь нам о своих проектах? – спросила мадам.

– Я еще не решил, на чем остановиться.

– Значит, ты богат?

Я лишь многозначительно улыбнулся, и мадам с интересом посмотрела на меня.

* * *

Сархан вместе со мной вошел в кабинку лифта. Он смотрел на меня смеющимися глазами, как бы приглашая познакомиться поближе, и злость моя постепенно ослабевала. Видимо, желая сгладить невольную резкость недавних своих слов, он сказал:

– С должностью сегодня надежнее, но и свободное предпринимательство, если его выбрать с умом…

Я вышел из лифта прежде, чем он закончил фразу, однако его тон говорил больше, чем слова.

Мы расстались. Он направился к трамвайной остановке, я – к гаражу. Проходя мимо кафе «Мирамар», расположенного в нижнем этаже здания, я вспомнил, что мы когда-то бывали здесь с дядюшкой. Он приходил сюда под вечер выкурить наргиле и сидел, завернувшись в мягкую абаю, словно король в торжественном облачении посреди толпы придворных. Да, канули в прошлое те времена, однако он заслуживает лучшей участи, чем та, что ему досталась.

Я вел свой «форд» по улицам без всякой цели, просто отдаваясь движению. Я думал, что лучше не отталкивать Сархана аль-Бухейри, а использовать его опыт, его знание города и обстановки. Быстрая езда успокоила мои возбужденные нервы. Я проехал по районам Азарета, Шатыби и Ибрагимии. Показалась набережная, свободная сейчас от суеты и гомона отдыхающих. Я решительно сказал себе, что если и вернусь в Танту, то только затем, чтобы получить деньги или продать землю, и пусть провалятся в пекло все воспоминания о ней.

Повернув в район Мустамара Суюф, я вырвался на центральную улицу Абукир. Увеличивая скорость, я спрашивал себя: «Где же европейки? Где красота? Где слитки золота?» Я взял билет на утренний сеанс в кинотеатр «Метро». В антракте пошел в буфет, пофлиртовал там с какой-то девицей. Потом мы с ней пообедали в ресторане «Омар Хайям» и поспали в ее маленькой квартирке. Вернувшись в пансионат к вечеру, я уже не помнил ее имени.

Здесь царила тишина. Ни в холле, ни в коридоре никого не было. Я принял душ и под струями воды вспомнил прекрасную феллашку. Придя к себе, я попросил чаю, чтобы снова увидеть ее. Я предложил ей плитку шоколада. Она отказалась.

– Но почему же? – настаивал я. – Ведь мы теперь живем одной семьей!

Я с улыбкой смотрел на нее.

– Зухра, скажи, много в деревне таких девушек, как ты?

– Не сосчитать… – она без всякого смущения встретила мой взгляд.

– И все такие же красивые?

Она поблагодарила меня за шоколад и ушла. Боится? Хитрит? Во всяком случае, сейчас она мне не нужна. Она вправе немножко посопротивляться и пококетничать, а я вправе признать, что она очень красива.

Фрикико… не упрекай меня.

* * *

Я так пристально рассматривал портрет мадам, висевший на стене, что она рассмеялась.

– Нравится?

И рассказала мне историю своих двух замужеств.

– Скажи, как ты находишь меня теперь?

– Вы так же красивы, как и прежде, – ответил я, глядя на ее жилистые руки и сморщенную кожу, напоминающую рыбью чешую.

– Болезнь преждевременно состарила меня, – смиренно заметила она и без перехода спросила: – Разумно ли ты поступаешь, вкладывая свои деньги в новое дело?

– Думаю, что да.

– А если правительство наложит на него арест?

– Есть гарантированные предприятия.

Мне показалось, что она хочет мне что-то предложить, но колеблется, и я сказал наобум:

– Как было бы прекрасно нам вместе участвовать в каком-нибудь прибыльном деле!

Она взглянула на меня с недоумением и рассмеялась:

– Нам вместе! Ах… пансионат еле-еле оправдывает себя!

К нам присоединился клоун от журналистики. Он был закутан в толстый халат. Я нашел его довольно бодрым, несмотря на его неприятный старческий вид. Не успев еще усесться как следует, он изрек:

– Молодость ищет приключений, старость стремится к стабильности.

Я пожелал ему доброго здоровья.

– Ты приехал в Александрию, чтобы заняться делом?

– Да!

– И ты действительно стремишься к этому?

– Меня тяготит безделье.

– Молодость, безделье и новизна разлагают людей, – продекламировал он.

Однако я не терплю стихов, так же как на терплю тех, кто делает карьеру с помощью аттестатов. Я чувствую в себе превосходство джигита, живущего среди пастухов. А похож я на человека, пытающегося ехать в машине без аккумулятора…

Через холл, направляясь к выходу, прошел молодой человек. Мадам окликнула его и пригласила присоединиться к нам.

– Наш новый жилец, господин Мансур Бахи, – представила она его.

Он – диктор Александрийского радио. Имеет диплом о высшем образовании. У него тонкое, выразительное лицо. Однако ему не хватает мужественности. Он также из пастухов. Когда он ушел, я спросил мадам:

– Он здесь временно или надолго?

– Надолго, дорогой мой. У меня временные не останавливаются.

Вернулась Зухра с сумкой, набитой продуктами. В городе полно женщин, но эта девушка волнует мою кровь.

Фрикико… не упрекай меня.

* * *

– Ты наконец влюбился?

– Не знаю… Не любовь и не страсть. Однако она превосходная, девушка… и я хочу жениться…

– Во всяком случае, ты – парень, какого пожелает любая девушка.

* * *

Вечер, когда по радио передают концерт Умы Кальсум, всегда бывает оживленным, даже в пансионате «Мирамар». Мы ели, пили, смеялись, обсуждали различные проблемы, в том числе и политические. Амер Вагди разошелся и сыпал героическими историями, достоверность которых оставалась на его совести. Даже этот пустой старик пытался убедить нас, что он герой. Значит, нет в этом проклятом мире просто нормального человека, нет никого, кто бы не был приверженцем революции, даже Талаба Марзук, даже я, ваш покорный слуга. Я должен быть осторожен. Сархан извлекает из революции пользу для себя, Мансур, скорее всего, осведомитель, а старик, кто его знает? Да и сама мадам. Вполне возможно, что органы безопасности поручили ей наблюдение. Когда Зухра подала мне бутылку содовой, я спросил ее:

– А ты, Зухра, любишь революцию?

– Ах, – воскликнула мадам, – посмотри только на картинку, которая висит в ее комнате!

Надо ли понимать это как разрешение проникнуть в ее комнату? Несмотря на то что виски создало в холле атмосферу согласия и дружбы, я чувствовал, что это ненадолго. Невозможна настоящая дружба между мной и Сарханом или Мансуром. Эти мимолетные приятельские отношения уйдут так же, как ушла девушка, с которой я познакомился в буфете кинотеатра «Метро». Я сказал себе, что мне необходимо найти дело, в которое я мог бы вложить свою энергию и заполнить время, иначе я совершу какую-нибудь глупость или даже преступление. Вполне допустимо также, что я навечно останусь холостяком, чтобы второй раз не выслушивать, как мне скажут «нет», и потому что в нашем развивающемся обществе не существует девушки, подходящей для меня. Или начну считать, что все женщины – это мой гарем, включая и прекрасную служанку, которую я поселю в моей будущей квартире. Служанка вроде Зухры, да и сама Зухра, будет рада и признательна мне за это. Ведь она овладеет искусством вести дом, к тому же ей не придется испытывать тяготы беременности, родов и воспитания детей. Она красива, а ее низкое происхождение приучит ее терпеть мои прихоти и бесконечные увлечения. Следовательно, жизнь вполне сносна, несмотря ни на что, и обещает немало удовольствий.

Сархан был большой мастер рассказывать анекдоты – мы покатывались со смеху.

* * *

Слушайте… читайте… это смертный приговор… Неужели англичане будут сидеть сложа руки, пока коммунисты не уничтожат нас?!

* * *

Начался концерт. Все стали слушать. Я могу воспринять лишь одну или две мелодии, а потом меня охватывает рассеянность и скука. И вот они сходят с ума от пения, а я скучаю в одиночестве. Больше всего меня удивляет, что мадам тоже любит Умм Кальсум, как и другие. Вероятно, заметив мое недоумение, она сказала:

– Я всегда слушаю ее.

Талаба Марзук внимательно слушал певицу, затем наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Слава аллаху, что они не конфисковали мои уши!

Что касается клоуна от журналистики, то он закрыл глаза и погрузился в слушание – или в спячку. Я перевел взгляд на Зухру, сидевшую на своем стуле возле ширмы. Действительно, красива, но слушает ли она? О чем думает? Какие мысли владеют ею? Внезапно она встала и пошла во внутренние комнаты. Все сидели, опьяненные пением. Я поднялся и направился в ванную, чтобы встретить ее но дороге. Я поиграл ее косами и прошептал:

– Нет ничего прекраснее пения, только твое лицо…

Она отстранилась от меня. Я хотел прижать ее к груди, но не решился, натолкнувшись на холодный предупреждающий взгляд.

– Я так долго ждал тебя, Зухра!

Она вернулась в холл. Хорошо же. В нашей усадьбе в Танте таких, как ты, десятки. Ты что, не видишь, что ты мне нужна? Или считаешь, что я недостоин тебя, ты, коровий помет?!

Я прошел на свое место. Бурные восторги пением, которого я не слушал, усиливали мое раздражение. Мне захотелось бросить им в лицо все, что я о них думаю, чтобы быть правдивым с самим собой хоть раз в жизни, но я не сделал этого. В перерыве, когда все разошлись, я покинул пансионат.

Я погнал машину в район Клеопатры. Дул холодный порывистый ветер, но я не чувствовал его, разгоряченный алкоголем. Я подъехал к дому бандерши-мальтийки, у которой не раз бывал летом. Она удивилась, увидев меня за полночь и в такое отвратительное время года.

– В доме никого нет, кроме меня, – сказала она. – Да и пригласить я сейчас никого не могу.

Она стояла передо мной в ночной рубашке, пятидесятилетняя располневшая вдова, еще не утратившая женственности, с легким пушком над верхней губой. Я втолкнул ее в комнату.

– Что ты! Я не готова… – бормотала она изумленно.

– Не имеет значения, – смеялся я. – Ничто не имеет значения.

Следующий час мы провели в болтовне на разные темы, и в частности говорили о моих планах в Александрии.

– Многие сейчас свертывают свои дела и убегают, – сказала она.

– Я не буду основывать компанию или строить завод, – сказал я, позевывая.

– Значит, тебе надо перекупить заведение у какого-нибудь уезжающего иностранца.

– Неплохая идея. Но я должен сначала все как следует изучить.

Когда я ехал обратно, хлынул проливной дождь. Я с трудом различал дорогу, хотя «дворники» работали безостановочно. Я был очень недоволен собой – ведь столько времени растрачиваю понапрасну.

* * *

Прелестна, несмотря на кухонный запах, прелестна.

– Два кусочка сахару, пожалуйста.

Я попросил сахар, чтобы задержать ее еще на минуту.

– Ты слишком строга со мной, Зухра.

– Вовсе нет, но ты переходишь границы.

– Я хочу выразить тебе свои чувства.

– Я здесь только для работы, – вполне откровенно сказала она.

– Все ясно. Покончим на этом.

– Кажется, ты мне не веришь.

– Ты ошибаешься во мне, Зухра!

– Ты порядочный господин, будь порядочным и со мной.

Она вышла. Я успел крикнуть ей вслед:

– Я буду любить тебя вечно!

Я видел вас вместе. В коридоре возле ванной. Значит, он – это Сархан. Он ласково щипал тебя за щеку. Ты не отстранилась с возмущением. Твое милое личико улыбалось, излучая свет, а коса кокетливо раскачивалась. Мужик опередил меня на несколько дней, но это не беда. Я свое тоже возьму.

* * *

Я долго смеялся, усаживаясь в «форд», затем воскликнул:

– Фрикико, не упрекай меня!

* * *

Я подвез Талаба Марзука к кафе «Трианон». Он пригласил меня посидеть с ним немного. Проходя между столиками, мы увидели за одним из них Сархана, беседовавшего с каким-то мужчиной; мы поздоровались с ним. Талаба-бек спросил меня, как я провожу время. Я ответил, что разъезжаю на машине и обдумываю свой проект.

– У тебя есть опыт в каком-нибудь определенном деле? – спросил он.

– Нет.

– Не бросай денег на ветер.

– Я полагаю…

– Женись, наберись мудрости!

– Но я твердо решил остаться холостяком и заняться делом, – ответил я, сдерживая нарастающее раздражение.

Он указал в сторону Сархана аль-Бухейри и заметил:

– Умный парень.

– Вы что-нибудь знаете о нем? – спросил я с интересом.

– У меня есть один приятель, имеющий связи с компанией, где он работает. Там его характеризуют как приверженца революции. Этого достаточно…

– Вы считаете его искренним человеком?

– Мы живем в джунглях, а значит, должны следовать их законам. Звери уничтожают друг друга, чтобы прокормиться, чтобы выжить… Мы, люди, отличаемся от зверей тем, что стремимся не просто выжить, а жить в роскоши…

Я был удовлетворен – мне удалось его разговорить.

Я встал из-за стола и направился к выходу. У двери меня догнал Сархан. Я посадил его в машину. Рассмеявшись, я ткнул его локтем в бок.

– Как же это тебе так повезло, а?

Он непонимающе улыбнулся.

– Зухра, – выпалил я.

Его густые брови поползли вверх.

– Ты хороший феллах и не скупишься на…

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, – угрюмо прервал он меня.

Я ухмыльнулся.

– Я буду с тобой откровенен, как и подобает между друзьями. Ты даешь деньги ей или платишь мадам?

– Нет-нет, – возразил он. – Что ты подумал? Все совсем не так, как ты себе представляешь.

– А как?

– Она добрая феллашка, и она не… поверь мне…

Ну что же, осечка. Кажется, я остановил частную машину, думая, что это такси…

Фрикико, не забивай свою голову пустяками. Это было ошибкой – то, что я когда-то по-дружески обходился с врагом, считая ого другом. Но я счастлив, что свободен. Мой класс бросил меня в воду, лодка вот-вот утонет, но я счастлив, что свободен. Я не знаю, что такое верность. Я не храню верности ничему – ни классу, ни родине, ни долгу. И я счастлив – я свободен. О своей религии я знаю только то, что аллах – всепрощающий и всемилостивый.

Фрикико… не упрекай меня.

* * *

Меня пробудил от послеобеденного сна какой-то необычный шум. Я встал и вышел в коридор. Похоже, в холле происходила драка. Заглянув в щелку ширмы, я увидел очень занятную картину. Какая-то женщина, схватив за шиворот нашего друга аль-Бухейри, осыпала его тумаками и бранью. Зухра, возбужденная, что-то быстро говорила и пыталась разнять их. Вдруг женщина бросилась на Зухру, но та и не подумала отступить. Она наградила нападавшую таким ударом, что бедняга отлетела к стене. Она прелестна, эта Зухра, хотя и обладает железными кулаками. Я не спешил показываться, желая подольше насладиться этим поистине редким развлечением. Лишь когда до моего слуха донесся скрип отворяемых дверей, я вышел из своего укрытия. Крепко взяв незнакомку за руку, я повел ее к выходу. И как был, в пижаме и халате, вышел с ней на лестницу. Она вся кипела от гнева, извергая брань и проклятия, и, кажется, совсем не замечала моего присутствия. Она была недурна. Я остановил ее на площадке второго этажа и велел привести себя в порядок, прежде чем выйти на улицу.

Она причесалась, заколола разорванный край платья шпилькой для волос. Я дал ей свой носовой платок, чтобы она вытерла лицо.

– Моя машина у подъезда. Я отвезу вас домой, если позволите.

Женщина впервые взглянула на меня, торопливо поблагодарила. Мы спустились вниз и уселись в машину. Я спросил, где ее дом.

– Азарета… – она совсем охрипла.

Небо было затянуто тучами. Как всегда в это время года, быстро наступила темнота.

– Гневаться вам не к лицу… – начал я, пытаясь завести с ней разговор.

– Жалкий подонок, – пробормотала она.

– Он кажется добрым феллахом.

– Жалкий подонок…

– Ваш жених? – спросил я со скрытой насмешкой.

Она промолчала. Все еще не успокоилась. Очень даже неплохая женщина и наверняка способна на многое. Я остановил машину возле дома на улице Лидо.

– Благодарю вас. Вы благородный мужчина, – сказала она, отпирая двери.

– Я не могу оставить вас одну, не убедившись, что все в порядке.

– Спасибо. У меня все в порядке.

– Значит, прощаемся?

Она протянула руку.

– Я работаю в казино «Жанфуаз».

Я вел машину, вдохновленный обилием событий и новостей. Но мой энтузиазм остыл прежде, чем я добрался до места. Дело ясное и простое. Любовь, охлаждение, затем традиционный скандал. Но вот он встречает Зухру и начинается новая история. Женщина недурна, и, возможно, я обращусь к ее услугам в какой-нибудь вечер. Но зачем мне понадобилось утруждать себя этой глупой поездкой?!

Фрикико… не упрекай меня…

Машина летела по серому асфальту улиц, навстречу неслись фонари, деревья. Сумасшедшая скорость оживляла сердце, освежала голову. Свистел ветер, дрожали, разлетаясь в стороны, ветви. Иногда лил дождь. Он обмывал землю, и она сверкала изумрудной зеленью. От Кайтебая до Абу Кира, от Бахры до Суйюф – от одной окраины до другой проносилась по улицам моя машина.

Время шло, а я не сделал еще ни одного серьезного усилия, чтобы осуществить свои деловые планы. Как-то мне пришло в голову совершить разведывательную поездку по некоторым веселым местам. Я навестил старую сводню в Шатиби. Она привела мне вполне приемлемую девицу. Пообедал я у другой сводни, возле спортклуба. Она предложила мне армянку. А сводня из Сиди Габера преподнесла превосходную девушку – полусирийку-полуитальянку. Я заставил ее сесть в машину. Она отказывалась от прогулки, ссылаясь на то, что небо покрыто тучами и может начаться дождь. Я сказал, что мечтаю о ливне. И, как мне хотелось, по дороге в Абу Кир нас захватил проливной дождь. Я закрыл окна в машине и стал смотреть на струи воды, на пляшущие под ветром деревья, на бескрайнюю пустоту. Моя красавица перепугалась и все повторяла: «Это безумие. Это безумие». Я сказал ей: «Представь себе: двое созданий, вроде нас, абсолютно голые целуются в машине при блеске молний и раскатах грома». Она сказала, что это абсурд. «Неужели ты не хочешь показать язык стихии, находясь в центре этого космического разгула?» Но она твердила: «Абсурд… Абсурд…» Я заявил, что все равно это будет через несколько секунд, и выпил виски из горлышка бутылки. Каждый раз, когда гремел гром, я призывал его греметь еще сильнее и умолял небо открыть все резервуары. Красавица забеспокоилась, что наша машина может испортиться. Я сказал ей: «Аминь… аминь». Она тревожилась, что нас застигнет ночная мгла. Я ответил: «Пусть она продлится вечно». Она воскликнула: «Ты сумасшедший!» Я громко закричал: «Фрикико… не упрекай меня…»

* * *

За завтраком мы узнали удивительную новость: Зухра решила учиться. По этому поводу высказывались различные суждения. И хотя все они были противоречивы, большинству из них был присущ дух поощрения. Это известие ранило мою душу и разбередило старую рану. Я рос без надлежащего надзора и только и делал, что развлекался. Я не жалел ни о чем. И слишком поздно понял, что время – не друг, как мы воображаем, а враг. Вот она, крестьянка, решила учиться. Мадам рассказала мне о том, как Зухра попала в Александрию. Мне стало ясно, что она действительно только служанка мадам и, возможно, еще девушка, если только Сархан из тех, кто не любит девственниц. Но я все же задал мадам коварный вопрос.

– Я уж было решил, что Зухра… – и сделал многозначительный жест.

– Нет… нет.

– Может, мы все-таки подумаем о совместном деле? – вернулся я к недавнему разговору.

– Ну что ты, откуда у меня деньги? – возразила она с хитростью бандерши.

– А что, если я захочу пригласить сюда подругу? – я понизил голос до шепота.

Она покачала головой:

– Пансионат заполнен жильцами. Если я разрешу одному, как отказать другому? Но у меня есть адресок, если хочешь…

Встретив в зале Зухру, я поздравил ее с принятием такого важного решения и добавил шутливо:

– Старайся! Когда я начну свое дело, мне понадобится секретарша.

Она радостно улыбнулась, став еще более привлекательной. Я почувствовал, что мое влечение к ней не ослабело.

* * *

Машина мчалась по улицам и переулкам. Воздух был чист и спокоен. Желая насладиться быстрой ездой без всяких препятствий, я направился по дороге через пустыню. Здесь я выжал из своего «форда» все, что можно было. Вернувшись в город, пообедал в кафе «Бам-бам». Подцепил девицу, выходившую из парикмахерской. В пансионат приехал уже к вечеру. В холле сидела Зухра с какой-то девушкой, и я сразу догадался, что это учительница. Мадам познакомила нас. Как обычно, она представила меня полностью, со всеми ста федданами и проектами дела. Я сел рядом с мадам и исподтишка разглядывал учительницу. Она ничего. Слегка сутуловата, но это почти незаметно. Немного приплюснутый нос нисколько не портил ее лица, напротив, делал его даже более привлекательным. К сожалению, девушки, подобные ей, не идут на случайные связи. Им нужны прочные, продолжительные отношения. Но даже и это не удовлетворяет их – они смотрят дальше, имея в перспективе замужество.