Текст книги "Пансионат «Мирамар»"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Только не одевай ее уж очень модно, – попросил я.

– Ты хочешь, чтобы она одевалась как крестьянка?

– Нет, дорогая моя, но девушка красива, подумай об этом…

– Мои глаза всегда открыты, господин Амер, девушка действительно хороша.

Вскоре Зухра стала расхаживать в касторовом платье, скроенном по фигуре и подчеркивающем ее достоинства, скрытые раньше под широкой и длинной, до пят, галабеей. Она расчесала свои роскошные волосы, разделила их пробором, заплела в две косы и свободно распустила по плечам.

Талаба Марзук долго следил за ней хищным взглядом и, когда она отошла, вполголоса заметил, склонившись ко мне.

– Будущим летом мы увидим ее в казино «Жанфуаз» или «Монте-Карло».

– На все воля аллаха.

Он направился к двери и, проходя мимо Зухры, игриво спросил:

– В тебе, наверное, есть европейская кровь?

Зухра с удивлением посмотрела ему вслед. Чувствовалось, что она не испытывает к нему симпатии. Потом вопросительно взглянула на меня.

– Он шутит, – сказал я, – считай его слова чем-то вроде комплимента. – И добавил, улыбаясь: – Я ведь тоже один из твоих поклонников, Зухра.

Она ответила мне светлой улыбкой.

Когда Зухра заканчивала свои дела, Марианна звала ее посидеть с нами в холле. Зухра садилась несколько поодаль от нас, возле ширмы, и внимательно прислушивалась к нашей беседе. Постепенно я вовлек ее в разговор.

В тот вечер она сама рассказала нам свою историю, которую мы уже знали в общих чертах.

– Муж моей сестры хотел прибрать меня к рукам, – сказала она в заключение, – но я сама засевала свою землю.

– А тебе не тяжело это было, Зухра?

– Нет, я сильная, слава аллаху. Ни один мужчина не мог одолеть меня в работе – ни в поле, ни на рынке.

– Однако мужчины не только пашут и торгуют, – заметил, смеясь, Талаба Марзук.

– Я могу делать все, что делают мужчины, если понадобится.

Я искренне поверил ее словам.

– Зухра не новичок, – сказала Марианна. – Она сопровождала отца в поездках.

– Я очень любила его, – сказала с грустью Зухра. – А вот дед мой только и думает, как бы нажиться на мне.

В Талаба-беке опять заговорил дух противоречия.

– Если уж ты можешь быть как мужчина, то почему же тебе пришлось бежать?

– Послушай, Талаба-бек, – пришел я на помощь Зухре, – ты хорошо знаешь, что в деревне сильны обычаи, суровы традиции, там принято безмерно почитать старших. Девушка должна была или выйти замуж за старика и стать его служанкой, или бежать.

Зухра с признательностью посмотрела на меня.

– Пришлось бросить землю, – с сожалением сказала она.

– Теперь будут болтать, что ты сбежала совсем не поэтому, – сказал вдруг Талаба-бек.

Зухра бросила на него гневный взгляд. Лицо ее потемнело. Она выставила вперед два пальца.

– Я выколю глаза каждому, – жестоко сказала она, – кто посмеет болтать чепуху.

– Зухра не понимает шуток! – воскликнула Марианна.

– Он ведь шутит, – сказал я Зухре и повернулся к Талаба-беку: – Где же твой такт, дорогой?

– А, это все чепуха! – ответил он с пренебрежением.

* * *

Золотистые глаза, полные румяные щеки, ямочка на подбородке. Она могла бы быть моей внучкой.

– Ты, господин, еще долго пробудешь здесь? – спрашивает Зухра, принося мне в комнату послеобеденный кофе и задерживаясь, чтобы поболтать.

– Я буду постоянно жить здесь.

– А где твоя семья?

– У меня нет никого, кроме тебя, – смеюсь я.

Она отвечает мне чистой, сердечной улыбкой.

У Зухры маленькие руки с загрубевшими пальцами и большие, широкие ступни.

Однажды она сказала мне:

– Талаба Марзук очень тяжелый человек.

– Он знатный человек, – ответил я, – очень несчастный и больной.

– Воображает себя пашой, но время пашей миновало.

Эти слова вызвали в моей памяти картины прошедших лет.

* * *

Она помнила даже названия виски, которые покупала много лет назад. Она говорила мне:

– Каждый раз, когда я спрашиваю виски в магазине, все смотрят на меня и улыбаются.

«Да сохранит тебя аллах», – думаю я.

* * *

Что это за шум? Голоса как будто знакомые, однако очень возбужденные. Что происходит там, за дверью? Часы пробили пять вечера. Я вылез из постели, надел халат и вышел в холл. Открывая дверь, я заметил, как Талаба скрылся в своей комнате. Зухра сидела в холле хмурая, чуть не плача. Марианна в крайнем смущении стояла возле нее. Что же произошло?

– Зухра подумала что-то нехорошее, Амер-бек, – сказала Марианна, увидев меня.

Зухра всхлипнула:

– Он хотел, чтобы я сделала ему массаж!..

– Ты не поняла, – перебила ее Марианна, – он болен и нуждается в массаже, мы все это знаем. Каждый год он ездит в Европу. Но если ты не хочешь, никто не принуждает тебя…

– Я никогда не слышала об этом, – резко ответила Зухра. – Я вошла в его комнату прибраться и увидела, что он лежит на кровати полуголый!

– Зухра, он старый человек, старше твоего отца. Ты ничего не поняла. Пойди умойся и забудь об этом.

Мы с Марианной сидели на канапе из черного дерева. За окном гудел ветер, оконные стекла дрожали. Тяжелое, гнетущее молчание давило нас.

– Он приставал к ней, я в этом не сомневаюсь, – сказала она.

– Марианна!.. – пробормотал я с укором.

– А ты сомневаешься? – с вызовом спросила она.

– Да он просто забавлялся!

– Но он ведь старик!

– И у стариков есть свои забавы!

* * *

Пришел Талаба-бек и уселся рядом с нами как ни в чем не бывало.

– Феллах живет феллахом и умрет феллахом, – сказал он.

– Ну и оставь Зухру в покое, – раздраженно заметил я.

Он возмутился:

– Дикая кошка! Пусть не обманывает тебя ее нарядное платье. Она дикая кошка.

Я сочувствую тебе, Зухра. Я понял сейчас всю глубину твоего одиночества. Пансионат – не подходящее место для тебя. И мадам-опекунша. Она не постесняется при первом же удобном случае продать тебя.

Выпив стакан вина, Талаба Марзук провозгласил:

– Кто может сказать мне, как выразилась мудрость аллаха в его творении?

Марианна обрадовалась возможности переменить тему.

– Хватит богохульствовать, Талаба-бек! – воскликнула она.

– Скажи мне, госпожа моя, почему бог позволил людям распять своего сына? – спросил он, указывая на статую девы Марии.

– Если бы не это, – серьезно ответила мадам, – то нас постигло бы проклятие.

– А разве оно еще не постигло нас? – расхохотался Талаба-бек.

Он украдкой бросал в мою сторону заискивающие взгляды, но я упорно игнорировал их. Наконец он толкнул меня локтем и сказал:

– Послушай, лисица, ты должен помирить меня с Зухрой…

* * *

Новый жилец?

В его смуглом с четкими чертами лице было что-то крестьянское. Среднего роста, худощавый, с твердым взглядом. На вид ему было лет тридцать.

– Господин Сархан аль-Бухейри, – представила его нам Марианна.

– Заместитель главного бухгалтера компании по производству пряжи, – добавил он звучным голосом, в котором чувствовался акцент сельского жителя.

Марианна пригласила его позавтракать и, когда он ушел, весело сообщила нам:

– Он тоже будет жить здесь.

Не прошло и недели, как у нас появился еще один жилец, Хусни Алям. Он немного моложе Сархана, светлокожий, крепкого телосложения, под стать борцу. Марианна рассказала, что он из знатной семьи города Танты.

И наконец, поселился Мансур Бахи, диктор Александрийского радио. Двадцати пяти лет. В его лице с тонкими изящными чертами, во всем его облике было что-то детское, но отнюдь не женственное.

Таким образом, все комнаты пансионата оказались заполнены, и Марианна была на верху блаженства.

Я радовался новым знакомствам. Молодость стремится к веселью и радости, но, может быть, новые постояльцы не откажутся иногда посидеть и в компании стариков?

– Во всяком случае, они не студенты, – с удовлетворением говорила Марианна.

* * *

Наступил день, когда по радио передавали концерт Умм Кальсум. Марианна сказала, что этот вечер жильцы проведут все вместе. Это будет приятный вечер музыки и бесед.

Мы приготовили вскладчину ужин – жареное мясо и виски. Все уселись вокруг радиоприемника, и Зухра кружилась, как пчела, обслуживая нас. Вечер был холодный, но тихий и безветренный. Зухра сказала, что небо чистое – можно пересчитать звезды.

Звенели бокалы, все были оживлены и веселы. Лишь Талаба Марзук испытывал беспокойство. Накануне он сказал мне, что пансионат превратился для него в ад, что он не сомневается – вскоре всем постояльцам станут известны подробности его биографии, если не из печати, то через диктора Мансура Бахи.

Марианна уже все успела разузнать о своих новых постояльцах.

– Господин Сархан – из знатной семьи аль-Бухейри!

– Я не слышал никогда об этой семье. Да и Талаба Марзук, мне кажется, тоже.

– Один из его приятелей, – продолжала Марианна, – узнав, что ему неудобно жить в старой квартире, порекомендовал мой пансионат.

– А Хусни Алям?

– Господин Хусни из семьи Алям из Танты. У него сто федданов земли. – Она сказала это так гордо, будто сама являлась их владелицей. – Ни больше ни меньше, и революция не коснулась его. – Ее лицо сияло, будто это ей сопутствовала удача. – Он приехал в Александрию, чтобы организовать свое дело.

– А ты не засеваешь свою землю? – вмешался в разговор Сархан.

– Сдал в аренду, – кратко ответил Хусни Алям.

Сархан бросил на него насмешливый взгляд:

– Скажи лучше, что не засеял в своей жизни ни одного карата.

Все трое весело рассмеялись, Хусни – громче всех.

– А вот он, – Марианна указала на Мансура Бахи, – брат моего старого друга, который считается одним из лучших офицеров полиции в Александрии.

Мне показалось, что щеки Талаба-бека раздулись еще сильнее. Выбрав момент, когда все были заняты едой, он наклонился ко мне и прошептал:

– Мы попали в логово шпионов!

– Прекрати! Времена репрессий давно миновали, – прошептал я в ответ.

Между тем беседа перешла на политические темы.

– В деревне произошли серьезные преобразования, возникли новые отношения, – с большим энтузиазмом изрекал Сархан, – Новые веяния заметны и среди рабочих. Я постоянно нахожусь в их компании. Вы тоже можете убедиться в этом.

Молчавший все время Мансур Бахи разразился смехом.

– А ты серьезно занимаешься политикой? – спросил он.

– Я член административного совета, избран от служащих, – ответил Сархан.

– А прежде занимался политикой?

– Нет.

– Я полностью согласен с идеями, провозглашенными революцией, – вмешался Хусни Алям, – и поэтому считаю себя восставшим против своего класса, который революция и призвана почистить.

– Тебя, во всяком случае, революция не затронула, – заметил Мансур Бахи.

– Не в этом дело. Ведь даже самые бедные представители нашего класса не одобряют революции.

– Я считаю, что революция обошлась слишком мягко со своими врагами, мягче, чем следовало!

Талаба Марзук подумал, что если он будет и дальше хранить молчание, то это может повредить ему. И он, выбрав момент, включился в разговор:

– Я потерпел значительный убыток, и я был бы лицемером, если бы сказал, что не страдаю, но я был бы также и эгоистом, если бы стал утверждать, что того, что сделано, не нужно было бы делать…

* * *

Когда под утро я добрался до своей комнаты, Талаба-бек вошел следом за мной и спросил, что я думаю по поводу его высказывания.

– Ты говорил прекрасно, – ответил я, вынимая искусственную челюсть.

– Думаешь, они мне поверили?

– Не сомневаюсь…

– Наверное, мне лучше подыскать другое местожительство…

– Глупости.

– Всякий раз, когда я слышу, как восхваляют революцию, принесшую мне гибель, у меня начинается обострение ревматизма!

– Ты должен научиться укрощать его.

– Как это делаешь ты?!

– Мы не похожи с тобой ни в чем, ты же знаешь, – смеясь, ответил я.

– Желаю тебе кошмарных сновидений, – сказал Талаба-бек, отправляясь к себе.

* * *

Марианна спиртного не пила, а из еды довольствовалась кусочками жареного мяса и стаканом теплого молока.

– Плохо, что концерт Умм Кальсум начинается так поздно, – заметила она.

Однако молодые люди не очень тяготились ожиданием. Они ели, пили и веселились.

– Я знаю о вас очень многое, – неожиданно сказал мне Мансур Бахи.

Меня охватило чувство детской радости, будто я на мгновение вернулся к дням своей юности.

– Я не раз просматривал старую прессу, когда готовил очередную радиопрограмму, – пояснил он, – У вас интересная биография. Вы ведь активно участвовали в политической жизни страны, состояли в партии аль-Умма, в партии «Ватан». А в революцию…

Я с жаром ухватился за предоставившийся случай пройтись по дорогам истории. Мы говорили с ним о незабываемых событиях, разобрали позиции различных партий, вспомнили партию «Вафд», противоречивость ее принципов, выяснили, почему я примкнул к партии «Истикляль», а позже поддержал революцию…

– Но почему вы так мало писали о коренных социальных проблемах?

Я рассмеялся.

– Я начал свой путь с «Аль-Азхара», поэтому нет ничего удивительного в том, что я действовал как маазун [9]9
  Маазун – лицо, уполномоченное судом шариата заключать браки.


[Закрыть], который выступает в роли примирителя Востока с Западом!

– А не странно ли, что вы вели кампанию и против братьев мусульман и против коммунистов – ведь их учения противоположны.

– Было время сомнений. А затем пришла революция.

– Значит, ваши сомнения кончились?

Я ответил утвердительно. Но я знал, что мои сомнения, которые не могут разрешить ни партия, ни революция, остались со мной, и повторил про себя мольбу, о которой не ведает ни одна душа на свете.

* * *

Эти остроумные, состоятельные молодые люди доставляли немало хлопот Марианне. Да и у Зухры прибавилось работы, но она и виду не подавала. Что касается Талаба Марзука, то он заявил:

– Мне не нравится ни один из них.

– И Хусни Алям? – спросила Марианна.

– Сархан аль Бухейри – самый опасный из них, – продолжал Талаба. – Он пользуется революцией для своей выгоды. Заявляет, что он из семьи аль-Бухейри, о которой никто не слышал. В то время как каждый, кто родился в провинции аль-Бухейри, считается Бухейри, даже Зухра может называться Зухрой аль-Бухейри.

Мы с Марианной рассмеялись. Мимо нас, спеша куда-то по своим делам, прошла Зухра, очаровательная, как распустившийся цветок. На ней была голубая косынка и серый жакет, подаренный ей Марианной.

– Мансур Бахи, – вернулся я к разговору, – умный юноша. Ты не находишь? Мне думается, он из тех, кто делает все молча. Он из подлинного поколения революции…

* * *

Я вышел из ванной и увидел в коридоре Зухру и Сархана аль-Бухейри, они о чем-то шептались. Сархан стал говорить нарочито громко, как бы отвечая на вопрос девушки. Я прошел в свою комнату, сделав вид, что ничего не заметил. Однако мной овладело беспокойство. Как уберечь Зухру, когда вокруг нее столько молодых людей?

Когда Зухра принесла мне утренний кофе, я спросил ее:

– Где ты проводишь воскресные вечера?

– В кино, – весело ответила она.

– Одна?

– С мадам.

– Да сохранит тебя аллах, – удовлетворенно промолвил я.

– Ты беспокоишься обо мне, будто я маленькая девочка, – улыбаясь заметила она.

– Ты и есть девочка, Зухра.

– Вовсе нет. В трудный момент ты увидишь, что я могу вести себя как мужчина.

Приблизившись к ней, я сказал:

– Зухра, эти юноши не знают меры своим желаниям, что же касается серьезности их намерений, то…

Я щелкнул пальцами, но она перебила меня:

– Отец мне рассказывал обо всем…

– Я действительно люблю тебя и боюсь за тебя.

– Я понимаю. Нет на свете другого такого человека, как ты. Я тоже люблю тебя.

Никогда прежде я не слышал, чтобы эти слова произносили так чисто и нежно.

* * *

Мы были одни в холле. Марианна сидела на своем обычном месте под статуей девы Марии, глубоко задумавшись. Дождь, начавшись с обеда, лил не переставая. Вспышки молний перемежались раскатами грома. Тяжелые серые тучи заволокли небо.

– Господин Амер, – сказала Марианна, – я чувствую, что-то неладное.

Я с опаской взглянул на нее.

– Зухра! – с негодованием бросила она и, помолчав немного, добавила: – И Сархан аль-Бухейри!

У меня стеснило дыхание, но я простодушно спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду.

– Но девушка…

– Мое сердце никогда не обманывает меня!

– Она добрая и честная девушка, дорогая моя Марианна.

– Какая бы она ни была, но я не люблю, когда за моей спиной ведут какую-то игру.

Зухра либо должна оставаться честной девушкой, либо должна действовать в твоих интересах. Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, старуха…

* * *

Мне приснилась демонстрация на площади Аль-Азхар, которую разгромили англичане. Я открыл глаза, а в ушах продолжали звучать голоса демонстрантов и выстрелы. Нет, это другие голоса – голоса постояльцев пансионата, звучащие за дверями моей комнаты. Встревоженный, я надел халат и вышел в коридор. Все жильцы уже собрались в холле, желая узнать, что произошло. Разъяренный Сархан аль-Бухейри завязывал галстук на белой сорочке, Зухра с пожелтевшим от гнева лицом, тяжело дыша, обдергивала складки своего платья, в то время как Хусни Алям в халате открывал дверь, уводя за собой какую-то женщину, которая кричала и ругалась и успела плюнуть в лицо Сархану аль-Бухейри, прежде чем за ней захлопнулась дверь.

– Это невозможно в приличном пансионате! – воскликнула мадам. – Нет! Нет! Нет!

Холл опустел, и мы остались втроем: я, Марианна и Талаба Марзук.

– Что случилось? – спросил я, окончательно проснувшись.

– Я видел не многим больше, чем ты, – ответил Талаба Марзук.

Мадам отправилась в комнату Сархана выяснить подробности.

– Наш друг аль-Бухейри, оказывается, Дон-Жуан, – заметил Талаба Марзук.

– Почему ты так думаешь?

– Ты разве не видел женщину? Она еще плюнула ему в лицо.

– Но кто эта странная женщина?

– Женщина – этого достаточно! – рассмеялся он и добавил: – Женщина, которая хочет вернуть своего мужчину!

Вошла все еще возбужденная Зухра и, не ожидая вопросов, принялась рассказывать:

– Я открыла дверь господину Сархану и вдруг вслед за ним вошла она. Он и не знал. И началась ссора, настоящее сражение…

Вернулась Марианна и сообщила:

– Девушка – его невеста или что-то в этом роде. Я не поняла.

Все разъяснилось, как я и предполагал. Однако Талаба Марзук ехидно спросил:

– А какое отношение к этому имеет Зухра?

– Я хотела помирить их, а она накинулась на меня!

– А ты настоящий боксер, Зухра! – заметил Талаба Марзук.

– Давайте, пожалуйста, переменим тему, – попросил я.

* * *

Я сидел в кресле, укутавшись в халат и придвинув к себе лампу, и читал Коран, когда раздался легкий стук в дверь.

– Войдите, – сказал я.

Вошла Марианна и уселась передо мной на скамейку. За окном бушевала непогода, и в комнате царил полумрак, так что трудно было определить, который час.

– Я хочу сообщить тебе удивительную новость, – сказала Марианна, едва сдерживая смех.

Я положил Коран на тумбочку и пробормотал:

– Ну говори скорей, дорогая…

– Зухра решила учиться…

Я смотрел на нее, ничего не понимая.

– Она в самом деле решила учиться. Она сказала мне, что будет каждый день уходить на один час на занятия…

– Это действительно удивительная новость.

– В нашем доме на пятом этаже живет учительница, и Зухра договорилась с ней об уроках.

– Да, удивительное решение!

– Что касается меня, то я ничего не имею против. Жалко только ее денег – ведь ей придется платить учительнице.

– Это благородно с твоей стороны, Марианна, но я очень удивлен!

Когда Зухра принесла мне послеобеденный кофе, я сказал:

– Хитрушка, ты что же это скрываешь от меня свои новости?

– Я ничего не скрываю от тебя, – застенчиво улыбнулась она.

– Ты ведь решила учиться? Скажи мне, как это пришло тебе в голову?

– Все девушки учатся. Таких сейчас много.

– Но ведь прежде ты не думала об этом. – Я весело засмеялся. – Ты говорила себе, что красивее их, хотя и не так образованна… не так ли?

Во взгляде ее светилась радость.

– Но ведь это еще не все… – продолжал я, выдержав паузу.

– Что же еще?

– Еще есть наш друг Сархан аль-Бухейри…

Ее лицо залилось румянцем.

– Что касается твоего решения учиться, то это прекрасная мысль, – сказал я одобрительно, – а вот Сархан…

– Что же он?

– Эти юноши себе на уме!

– Все мы дети Евы и Адама, – ответила она с досадой.

– Да, конечно, но…

– Мир изменился, разве не так?

– Мир изменился, но они еще не изменились…

В ее взгляде отразилась работа мысли.

– После того как научусь читать и писать, я стану учиться какой-нибудь профессии, например портнихи, – сказала она.

Я боялся ранить ее чувства и поэтому лишь осторожно спросил:

– Он действительно любит тебя?

Она кивнула.

– Да сохранит тебя аллах и пошлет тебе счастье.

Время от времени я помогал ей в занятиях по овладению грамотой. Все в пансионате уже знали о том, что она учится. И никто не смеялся над Зухрой, во всяком случае в ее присутствии. Я был уверен, что каждый из нас в той или иной степени одобрял ее действия. Талаба Марзук следил за развитием событий, от его пристального внимания ничто не могло ускользнуть. Однажды он сказал мне:

– Какова же будет развязка в истории Зухры? Может быть, мы получим однажды киносценарий, как ты думаешь?

Я послал его к черту.

* * *

Как-то вечером я, по обыкновению, отправился в холл и увидел там Зухру, сидящую на канапе с незнакомой девушкой, очень изящной. Я догадался, что это учительница. Она пришла сюда потому, что у нее в квартире нельзя было заниматься – у ее родителей были гости. С тех пор она не раз приходила в пансионат и не могла нахвалиться своей ученицей.

Однажды, когда Зухра принесла мне кофе, я заметил, что она очень мрачная. Я спросил, здорова ли она.

– Как бык!

– А занятия?

– Все в порядке.

– Значит, дело в нашем друге аль-Бухейри! – заключил я.

Мы помолчали, прислушиваясь к шуму дождя.

– Мне тяжело видеть тебя такой угнетенной, – сказал я.

В ее глазах засветилась признательность.

– Что же случилось?

– Счастье покинуло меня.

– Я давно и не раз говорил тебе…

– Все это не так просто, как ты себе представляешь! – Она с грустью смотрела на меня. – Что мне делать? Я люблю его. Что делать?

– Ты думаешь, он обманывает тебя?

– Нет, он тоже любит меня, но все время говорит о каких-то трудностях.

– Но если человек любит…

– Он любит меня, – повторила она настойчиво, – однако постоянно говорит о трудностях.

– Но раз вы любите друг друга, ты сама должна знать, что делать.

– Да, я, конечно, знаю, что нужно делать, но сделать этого не могу.

* * *

– Пойдем, – прошептала Марианна, – пришли родственники Зухры.

Я направился за ней в холл. Там сидели сестра Зухры и ее муж. Зухра стояла посреди холла и смотрела на них твердо и решительно.

– Это хорошо, что ты пришла к мадам, – сказал мужчина, – но это позор, что ты убежала.

– Ты опозорила нас на всю деревню, – подхватила сестра.

– Я свободна, и никому до меня нет дела! – гневно возразила девушка.

– Если б твой дед мог приехать сюда!

– У меня нет никого после смерти отца.

– Стыдно говорить так. Ведь дед хотел выдать тебя замуж за достойного человека.

– Он хотел продать меня.

– Аллах простит тебя… поедем домой…

– Я не вернусь.

Муж сестры хотел что-то сказать, но Зухра опередила его.

– А тебя вообще это дело не касается. Я здесь работаю, а не развлекаюсь и живу на то, что зарабатываю в поте лица.

Мне казалось, что они готовы были высказать свое мнение о мадам, о пансионате, о статуе девы Марии, однако не посмели.

– Зухра – дочь человека, которого я уважала, – сказала Марианна, – и я отношусь к ней, как к дочери. Если она захочет остаться, я буду рада. – И посмотрела на меня, ища поддержки.

– Подумай, Зухра, и выбирай, – сказал я.

– Я не вернусь, даже если вернутся мертвые! – решительно повторила она.

Визит родственников Зухры закончился неудачей. Уходя, муж сестры бросил в лицо девушке:

– Убить тебя мало!

После их ухода мы долго не могли успокоиться.

– Скажи честно, – обратилась ко мне Зухра, – ты считаешь я неправильно поступила?

– Я бы хотел, чтобы ты возвратилась в деревню!

– Возвратиться… на позор и унижение?

– Я сказал «хотел бы», Зухра, то есть я был бы рад, если бы, вернувшись, ты нашла там свое счастье.

– Я действительно люблю землю и деревню, но я не люблю произвол!

Воспользовавшись моментом, когда мадам вышла, Зухра с грустью призналась мне:

– Ведь здесь у меня любовь, учеба, надежды!

Я понял, что тяготило ее. Так же, как и она, я покинул со своим отцом деревню, которую любил, но жить в которой не мог. Только благодаря своему упорному труду я сумел получить образование. Так же, как и ей, мне бросали глупые обвинения, говорили, что я заслуживаю смерти. Так же, как она, я обрел здесь любовь, радость познания, надежды. Да пошлет тебе, Зухра, аллах счастье большее, чем мне!

* * *

Была уже поздняя осень. Но в Александрии этого совсем не чувствовалось – дни стояли теплые, светлые; с чистого голубого неба струились мягкие солнечные лучи.

В один из таких погожих дней я остановился на площади ар-Рамль у киоска, заваленного книгами и журналами в пестрых цветных обложках. Продавец Махмуд Абуль Аббас улыбнулся мне и сказал:

– Господин бек?

Я подумал, что ошибся, расплачиваясь за книги, и вопросительно взглянул на него.

– Господин живет в пансионате «Мирамар?»

Я кивнул.

– Прошу извинить меня. Есть у вас в пансионате девушка по имени Зухра?

– Да, – ответил я, заинтригованный.

– А где ее родные?

– Почему это тебя интересует?

– Прошу извинить меня. Я хочу посвататься к ней.

– Родные ее в деревне, – сказал я, немного подумав. – Но, мне кажется, она не в ладах с ними. А Зухра знает о твоем намерении?

– Она иногда приходит за газетами, но я не осмеливался с ней заговорить.

В тот же вечер он навестил мадам и попросил у нее руки Зухры. После его ухода мадам переговорила с Зухрой и та, не задумываясь, решительно отказала ему.

Талаба-бек, услышав об этом, сказал:

– Ты, Марианна, испортила девушку. Отмыла ее, одела в свое платье, она общается с интеллигентными юношами, и вот в голове у нее уже бродят разные мечты. Это все может иметь лишь один конец!

Когда Зухра принесла мне в комнату кофе, я сказал ей:

– Тебе нужно хорошенько подумать об этом…

– Но ты же все знаешь! – нехотя ответила она.

– Нет вреда лишний раз подумать и посоветоваться.

Она с упреком взглянула на меня.

– Ты видишь во мне жалкое существо, которому незачем смотреть вверх!

Я сделал протестующий жест:

– Дело в том, что я считаю Махмуда Абуль Аббаса вполне подходящим для тебя мужем, и поэтому…

– С ним я вернусь к той же жизни, от которой бежала!

Мне нечего было ей возразить.

– Однажды я слышала, – продолжала она, – как он отзывался о женщинах. – Он говорил, что женщины различаются только по виду, но все они сходны в одном: женщина – это просто красивое животное. Единственное средство, с помощью которого можно приручить их, – это башмак!

Она с вызовом взглянула на меня.

– А разве это грех – тянуться к лучшей жизни?

Я не нашелся, что ответить. Я не буду надоедать тебе своими старческими советами. Да сохранит тебя аллах, Зухра.

* * *

– Важные события происходят вокруг, а ты, старик, ничего не знаешь! – сказал со злорадной улыбкой Талаба Марзук.

Мы сидели вдвоем в холле. С улицы слышался монотонный шум дождя.

– Что случилось? – спросил я, ожидая чего-то неприятного.

– Дон-Жуан аль-Бухейри тайно готовит переворот.

– Что это значит? – я сразу подумал о Зухре.

– Он избрал новый объект для своих ухаживаний!

– Говори прямо!

– Хорошо. Пришел черед учительницы!

– Учительницы?

– Точно. Я заметил, какими они обменивались взглядами. А ты знаешь, у меня есть опыт в таких делах.

– Ты во всем видишь только гадости.

– Папаша Амер, – сказал он насмешливо, – я приглашаю тебя в свидетели захватывающей драмы, разыгрываемой в «Мирамаре»!

Я не хотел верить ему, но что-то смутное тревожило меня. А тут еще Хусни Алям рассказал нам о стычке между Сарханом аль-Бухейри и Махмудом Абуль Аббасом.

– Они дрались до тех пор, пока люди не разняли их, – сказал Хусни.

– Ты сам видел, как они дрались? – спросил Талаба Марзук.

– Нет. Я узнал об этом после.

– А дело не дошло до полиции? – забеспокоилась Марианна.

– Да нет, побранились, угрожали друг другу и разошлись.

Сархан и словом не обмолвился о случившемся, мы тоже не упоминали об этом.

Я опять задумался над тем, что сказал мне Талаба Марзук о Сархане и учительнице.

* * *

Мне приснился отец. Я видел, как его вынесли с галереи мечети Абу аль-Аббаса, где его настигла смерть, как принесли в дом. Я плакал и слышал рыдания матери. Они еще звучали у меня в ушах, когда я открыл глаза.

О боже, что там стряслось? Такой же шум, как и в прошлый раз. Кажется, будто пансионат превратился в арену битв. Но когда я вышел в коридор, все уже кончилось. Марианна бросилась мне навстречу.

– Нет, нет… пусть они все убираются в пекло!..

Я смотрел на нее осоловелыми глазами, пока она рассказывала мне, что произошло. Разбуженная шумом, она вышла из своей комнаты и увидела Сархана аль-Бухейри, сцепившегося с Хусни Алямом.

– С Хусни Алямом?! – я наконец проснулся.

– Представь себе! Каждого аллах награждает своей долей безумия.

– Но в чем же причина?

– Ах! Чтобы знать ее, надо было видеть начало стычки, а в это время я спала, так же как и ты…

– А Зухра?

– Она сказала, что Хусни Алям вернулся пьяный и пытался…

– Нет!..

– Я верю ей, господин Амер.

– Я тоже, но ведь Хусни… По нему никогда не было заметно, что он…

– Все заметить невозможно… Сархан проснулся от шума, вышел в коридор, ну и…

– О, аллах!

Она потерла шею, как бы желая снять боль, мешавшую ей говорить.

– Нет… пусть они убираются в пекло…

– По крайней мере, пусть убирается Хусни Алям, – сказал я возмущенно.

Она никак не прореагировала на мое замечание и ушла в свою комнату.

Когда на следующий день Зухра принесла мне кофе, я посмотрел на нее с сочувствием.

– Мне очень жаль, Зухра.

– Люди без совести, – вспыхнула она.

– Здесь не подходящее для тебя место…

– Я всегда сумею защитить себя. Мне не впервой.

– Однако здесь не та обстановка, в какой подобает находиться добропорядочной девушке.

– Нахалы есть всюду, даже в деревне, – ответила она упрямо.

* * *

Наконец-то после долгих дней вынужденного заточения в пансионате из-за непогоды я покинул его стены. Я увидел другое лицо Александрии – чисто умытое дождями, озаренное золотым светом солнечных лучей.

Я любовался нескончаемым бегом голубых волн, маленькими белыми облачками, вкрапленными в синее небо. Сидя на террасе кафе, я с удовольствием пил кофе с молоком, как в былые времена, когда я сиживал здесь с Гурабли-пашой, шейхом Гавишем и мадам Либреска.

Вдруг я увидел, что ко мне направляется Сархан аль-Бухейри. Он поздоровался и уселся на соседний стул.

– Как хорошо, что я встретил вас, – сказал он. – Хочу попрощаться – я ухожу из пансионата.

– Ты решил уехать? – спросил я в недоумении.

– Да. Но если бы я уехал не простившись с вами, я бы всю жизнь сожалел об этом.

Я поблагодарил его. Мне хотелось о многом спросить его, но он, не дав мне опомниться, протянул руку и ушел.

* * *

Вернувшись в пансионат, я застал в холле Марианну, Талаба Марзука и Зухру, погруженных в уныние. Я молча сел.

– Наконец-то обнаружилась истинная сущность Сархана, – сказала Марианна.