Текст книги "Современный египетский рассказ"

Автор книги: Нагиб Махфуз

Соавторы: Баба Тахир,Сулейман Файад,Яхья ат-Тахир Абдалла,Хейри Шалаби,Юсуф Куайид,Юсуф Идрис,Гамаль Гитани,Юсуф Шаруни,Мухаммед Мустагаб,Мухаммед Бусати
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

«Поминание славного Тайбуги, защитника обиженных»

Пер. Т. Демидовой

Хвала Тебе, пославшему ясную Книгу нашему пророку, благороднейшему из посланных. Тебе, поведавшему нашему пророку предания прошлых и будущих поколений. Благодарим Тебя, что Ты собрал нас в своей общине, и просим у Тебя поспешения.

Случилось так, что я заинтересовался историей этого удивительного человека по имени Тайбуга, стал собирать свидетельства о нем и нашел среди старых рукописей разрозненные записки, называющиеся «Поминание славного Тайбуги, защитника обиженных» и принадлежащие перу раба божьего Ибн аль-Хаддада. Радости моей не было предела, ибо эта рукопись открывает многое из того, что, казалось, было навсегда утрачено. Я решил переписать ее и пустить в свет: может статься, и нам когда-нибудь воздастся за труды. Слава Аллаху, владыке миров.

«Итак, я продолжаю свой рассказ: темная, глухая ночь окутывает лагерь, но лагерь не спит, волной пробегают возгласы „Аллах велик!”, „Аллах велик!”; как растрепанный хлопок или хлопья пены, падает с неба снег, подымается с земли и снова падает, падает, укрывая лошадей и поклажу. Немало воды утекло с тех пор, как султан, наш государь, осаждает последнюю крепость, оставшуюся за франками в Сирии. Солдаты устали, и каждый из нас думает: „Или снять осаду, или атаковать крепость. Говорят, в лагере чума… Если не поторопимся, не устоим против неверных”.

Начало светать, померкли огни на стенах крепости, все пришло в движение. Поднялись и мы, шейхи, не зная, чего ожидать: атаки неверных или нашего наступления, начали читать молитвы, испрашивая милости у Владыки миров. Заржали лошади, и встрепенулась душа: как огонь в сухом тростнике, разнеслась весть, что лучшие из лучших, храбрейшие из храбрейших отправляются на приступ. Спрашивали, кто во главе, и тогда я впервые услышал это имя: эмир Тайбуга ас-Санкар.

Сколько времени прошло, не знаю, но вот уже войско, теснясь у большой бреши в стене, входит в крепость. Я вижу, словно это было вчера, как воины, истомленные долгой осадой, бросаются на штурм. Эта картина никогда не изгладится из памяти: низкое, затянутое тучами небо, все напряглось, все стало зрение и слух, усталости как не бывало… Неверные опустили знамена, прося о пощаде, и султан, слегка хромая, вошел в город. Следом вошли, славя Аллаха, чтецы Корана. Прежде чем сесть, султан приказал, чтобы явился к нему Тайбуга ас-Санкар из рода Иналя.

Султан Насыр обнял Тайбугу и своей рукой перевязал ему раны, а глашатаи возвестили, что султан назначает эмира своим наместником, особо поручая ему разбор жалоб и надзор за судебными решениями. Говорили даже, что султан намерен выдать за Тайбугу свою дочь, однако никакой свадьбы так и не было, так что не знаю, думал об этом наш султан или нет. Да и не все мне, правду сказать, известно, никогда не заводил со мной Тайбуга разговоров о женщинах. Только раз, в пору начала нашего знакомства, эмир спросил, не купить ли ему лютнистку Иттифак, черную рабыню, и, рассмеявшись, сказал: „Испытаем, насколько искусны черные рабыни в музыке!” Злые языки утверждали, будто эмир договорился с торговцем абиссинскими рабами, чтобы тот доставлял ему чернокожих наложниц-малолеток, будто эмир охоч до этого.

Однако вернусь к моему рассказу. Некоторые из эмиров, и прежде всех Таштемир Джундар, вознегодовали и отправились к султану, в это время вернувшемуся из похода. Дивились, как это султан назначил юнца своим наместником, как это мальчишка будет вершить справедливость и охранять права мусульман и беззащитных сирот. Султан выслушал, спросил, все ли сказали. „Клянемся Аллахом, мы трепещем перед нашим государем!” Султан молвил, не поднимая глаз от земли: „Бегите от моего гнева! И не возвращайтесь более к сказанному – кара моя будет страшной”. Эмиры содрогнулись, попятились и бросились вон. Тишина во дворце, рабы застыли в углах… Султан покачал головой и сказал: „Молитесь за нас, чтобы зажили наши раны, чтобы Аллах ниспослал нам милость и прощение”.

Опустилась на землю ночь, спала дневная жара, и, как всегда, ученые мужи отправились к Тайбуге, в его дом у Хатт ат-Тибана. Тишина в доме, рабы застыли в углах… Став наместником, Тайбуга остался в своем доме, не переехал в крепость, говоря: „Здесь мы ближе к твари господней”. Трапеза шла своим чередом: гости насыщались, слуги уносили пустые блюда. Посреди общей беседы шейх Сирадж ад-Дин объявил, что он сочинил загадку, разгадать которую мудрено. Йалбуга аль-Йахйави, ближайший друг эмира, пригласил всех принять участие в состязании: „Все разгадывают, кроме тебя, шейх Сирадж”. Шейх жестом призвал к молчанию и произнес:

С долгим волосом, тонкая, стройная, ты видишь,

как она уходит и возвращается.

За всю жизнь ни разу не надела платья, но множество

людей ее одежду носит.

Поднялся шум, посыпались догадки… Тайбуга молча взирал на гостей: не скажешь, что мрачен, но и не весел, и мысли его неведомы нам. Много позже я узнал, как тяжела была эмиру надвигающаяся ночь с ее одиночеством и неотвязными мыслями о цели земного пути. Шейх Сирадж воскликнул, смеясь: „Я скажу вам разгадку: это игла!” Только он произнес это, как за окном раздался крик, заколебалась вода в молчащем фонтане. Йалбуга аль-Йахйави недоуменно воскликнул: „Кто это посмел там кричать?” Эмир накинул шахский плащ желтого шелка и вышел. Навстречу слуги: „Не гневайся, господин! Безделица потревожила твой покой”. Не слушая, Тайбуга прошел через сад и обнаружил юношу: одежда разорвана, в глазах ужас, увидел эмира и пал ниц. Эмир поднял его, всмотрелся – юноша пригожий, статный, – спросил, что случилось. Юноша заговорил, а голос дрожит: „Я хранитель седел, господин, ты часто видишь меня”. Эмир удивился, покачал головой: нет, не видел или лица не запомнил, а странно, этот человек каждый день седлает ему коня. Тайбуга похлопал юношу по плечу: „Рассказывай!” Тот заплакал: „Не прогневайтесь, шейхи! Всего несколько недель прошло, как женился, взял девушку ладную, из хорошей, хоть и небогатой семьи. Зажили счастливо, и надо же тому случиться, заметил ее на свечном рынке эмир Джункули ибн аль-Бабах, а он хоть и в преклонных летах, но питает слабость к молоденьким. Только ее увидал, потерял голову, кричит: „Доставить мне эту, спать не лягу, пока она не будет у меня!” Люди его понеслись ей вслед, догнали на конном рынке, а дело было к вечеру, окружили, схватили и были таковы. Жена моя сирота несчастная, некому защитить ее, да и где же справедливость, господин: вокруг немало женщин, почему же мою жену постигла такая участь?

Шейх Мухибб ибн Нубата удивился: „Чем же может помочь тебе эмир?” А эмир молчит, смутил его ответ шейха; остальные смотрят на него, ждут: разгневается он, тотчас напустятся на юношу, сжалится, и они будут благосклонны. Да и не первый это случай с Ибн аль-Бабахом, он человек важный, многие его боятся. Йалбуга наклонился к эмиру и тихо говорит что-то. Вдруг эмир выпрямился, скинул плащ и кричит юноше: „Седлай мне коня!” Можно ли спать спокойно, если к тебе взывают о помощи? А на лицах страх, шейх Сирадж молвил: „Бойся вражды Ибн аль-Бабаха, эмир!” Лицо Тайбуги исказилось, сказал: „Не обрадовали бы султана, нашего государя, такие дела”. – „Да что тебе до того? Ведь это не в первый раз!” Эмир не ответил и вышел.

Как я беспокоился за него! Все разошлись, даже Йалбуга аль-Йахйави не стал дожидаться возвращения эмира: если дело повернется против Тайбуги, худо будет всем, кого застанут в его доме. Я же остался, чтобы узнать исход. Ночь стала еще темнее и холоднее, казалось, наступила зима. А наутро содрогнулся Каир: народ на рынках, праздные гуляки, всякий сброд на улицах – все заговорили об одном. Весть разнеслась, как огонь в стогу сена. Рассказываю только то, что своими ушами слышал: на улицах, и в переулках, и на крышах, и в домах – все говорили об одном. У всякого встречного вопрос: „Знаешь новость?” Да оно и понятно: ведь никогда прежде не бывало, чтобы эмир, уступающий другому эмиру по званию, вмешивался в его дела и заставлял изменить решение, к тому же оба они мамлюки одного султана!

Кое-кто из знати пришел в ярость: „Тайбуга своим поступком восстановил против нас простонародье!” Однако слава эмира Тайбуги росла, и случилось так, что обиженные стали говорить: „Пойдем к Тайбуге!” – А кто это?” – „Это тот, что вернул хранителю седел его жену, а похитил ее великий эмир Джункули ибн аль-Бабах!”

* * *

Шейх Джалаль ад-Дин аль-Кандари в своем историческом труде „Надежный путь к познанию восьмого века [34]34
  Имеется в виду VIII в. по мусульманскому летосчислению, которое ведется с 622 г. по лунному календарю.


[Закрыть]и его людей” рассказывает: „Когда имя Тайбуги стало известным, я сказал себе: „Нельзя пропустить такого человека, надо увидеть его своими глазами и поговорить с ним”. В скромно обставленном доме меня встретил человек, одетый небогато, некрасивый, толстогубый, картавый, с медлительной речью. Я сказал себе: „Разве это важно? – и спросил у Тайбуги, – как случилось, эмир, что ты спас простую женщину и стал врагом Ибн аль-Бабаха, человека твоего сословия и звания?” Эмир медленно отвечал: „Всем сердцем ненавижу несправедливость. Было время, когда я, мальчик, ехал среди других всадников, как и они, я срывал чалмы с прохожих, теснил почтенных старцев. Однако мне было жаль их, и однажды я пожаловался нынешнему моему товарищу Йалбуге. „Чего же ты хочешь? – отвечал он. – Довольно и того, что ты в лучшем положении, у тебя есть и гречанки и негритянки – все, что пожелаешь. Ты хочешь исправить мир? Напрасно. Есть Владыка, который вершит земные дела”.

В другой раз я спросил Йалбугу, как умерли тысячи и тысячи, которых унесла большая чума. Он ответил мне: „Они умерли мучениками”. – „А есть ли разница, как сын Адама умирает – мучеником или не мучеником?” – „Ты ставишь меня в тупик, эмир”. Больше я не говорил с ним. Тайбуга помолчал, потом спросил: „Ты многое знаешь, шейх Джалаль ад-Дин, скажи мне, как можно спать спокойно, если в мире творятся такие несправедливости, от которых бы содрогнулись горы?” Я смутился, не зная, что ответить: „Разве изменишь мир, Тайбуга? Ты вернул похищенную жену мужу – и все перевернул вверх дном, привел в ярость эмиров, смутил умы. Так стоит ли бороться с несправедливостью?” В ответ на мою речь Тайбуга воскликнул: „Клянусь Аллахом, не пройду мимо несправедливости и не прогоню от моей двери обиженного!” Правду сказать, я был поражен тем, что услышал, однако еще более удивительное ожидало меня впереди”.

Эмиры созвали совет и решили послать Таштемира Джундара и Санкара Хазиндара к султану Куджуку, сыну Насыра Мухаммада ибн Калауна. На рассвете эмиры оседлали коней – и вот они уже перед султаном, пали ниц, просят разрешения говорить. Султан, совсем юный, совсем немного времени прошло с тех пор, как взошел он на престол, поднял эмиров, приказал говорить. „Взгляни, государь, какое бесчестье творится вокруг, нет нам больше повиновения, и господа больше не господа в своем доме”. Лицо султана покраснело от гнева. Таштемир понизил голос: „Государь, твой наместник совершил великий грех: запретил разрушать старый дом, а ведь эмир Акбай хотел на его месте поставить мечеть. Акбай возмутился, а Тайбуга говорит: „В этом доме живет семьсот человек, куда ж им деться?” Что же это, государь, Тайбуга не дает строить мечети, натравливает чернь на Акбая, да и уважение к нам уже не то”. Султан помолчал, затем молвил: „Эмиры, я не приму решения, пока не спрошу совета”. Эмиры зашумели: „С кем советоваться, государь, разве мы не преданные твои слуги?” Куджук тихо ответил: „Отец наш завещал, чтобы Тайбуга был при нас наместником. К тому же я в его поступке большого греха не вижу. Вспомните, эмиры, также и то, что это Тайбуга первым ринулся в атаку и взял последнюю крепость неверных”. Но эмиры не уступали: „А как же мечеть, повелитель мусульман, хранитель священных городов?” – „Я жалую для этого участок своей земли в Райданийе”.

С некоторых пор Тайбуга стал как бы выше ростом, осанка его приобрела величественность, да и лицо словно изменилось: теперь никто не сказал бы, что оно некрасиво. Дело к вечеру, в дом к Тайбуге стали собираться суфии, следующие по пути великого подвижника Сиди Ахмада Бадави, и другие – последователи Сиди Дасукки и Сиди Рифаи, всех их приветствуем и просим тебя, господи, воскресить нас вместе с ними и укрепить их примером нашу веру. Для всех есть угощение у Тайбуги. Каждый день режут в его доме сто голов овец и триста голов дичи, а фруктов, орехов и мускуса не счесть. Дважды в день открываются двери дома Тайбуги, в обеденный час входят в дом бедняки и сироты, а если кто не насытился, приходит и вечером. Чаще всего Тайбуги нет с ними: он объезжает рынки и кварталы, выслушивает жалобы и просьбы, разрешает споры. А вечером он во главе стола, оглядывает гостей – все чужие лица, знакомых одно или два. Гости же смотрят на эмира, и в глазах их почтение и любовь. Я не упускал случая побывать на этих трапезах, другие же, в том числе шейх Сирадж, избегали их. А о Йалбуге и говорить нечего: рассказывали, что он считает эмира безумным, упаси от этого, о Поражающий умы и души. Я же скажу, что это пустая выдумка.

Однажды эмир наклонился ко мне и говорит: „Я позвал к себе Таштемира Джундара”. Я чуть не подавился от изумления: „Как можно, эмир? И дня не проходит, чтобы Таштемир не побывал в крепости, он наговаривает на тебя, хочет восстановить против тебя султана”. Тайбуга ответил: „Таких немало, но Таштемиру я не делал ничего дурного, никогда с ним не трапезничал, даже лица его не припомню”. – „Зато он прекрасно осведомлен о твоих делах, эмир”. Тайбуга засмеялся: „Ну-ка, рассказывай, что знаешь, чем я перед ним виноват?” Я помедлил: „Трудно тебе ответить, хотя речь твоя проста. Может быть, то, что любит тебя народ, им мешает, оттого и говорят о тебе дурно? Ты удивлен? А ведь минуты не пройдет, чтобы кто-нибудь не помянул тебя добрым словом, люди говорят: „Если б все были, как Тайбуга, вот была бы жизнь!” Эмир ответил просто: „Я делаю только то, что угодно господу”. – „Они ходят в крепость, строят против тебя козни. Так почему бы и тебе не явиться один раз к султану и не сказать ему правду?” – выговорил я, запинаясь. Эмир ответил кратко: „Султан не зовет меня к себе”.

Разговор иссяк. Эмир молчал, я же не нашелся, что ответить. Глубокая ночь стояла на дворе, Таштемир не пришел, должно быть, вообразил, что Тайбуга хотел оскорбить его, приглашая разделить трапезу с простолюдинами. Громче и громче раздавались голоса суфиев во дворе. Тайбуга сел, скрестив ноги: глаза закрыты, лицо печально, слушает, как старуха читает молитвы, сопровождая чтение ударами железной палки по доске и извлекая из нее сладчайшую мелодию: „Земная юдоль – корабль без кормчего, море без берегов, плывущие по нему – слепы, опустились на дно, искали, а что нашли? Господин наш, возлюбленный раскаивающихся, о Хусейн, тебе лучшая молитва и привет”. На глазах у слушающих слезы, и я почувствовал, как сжалось сердце Тайбуги: мученик, любимый, за тебя отдала жизнь Умм аль-Гулям, сын твой идет на заклание, а ты не раскаиваешься! Я посмотрел вокруг: величественно вздымаются стены, розовая вода на камнях источает аромат Сальсабиля [35]35
  Сальсабиль – по мусульманским верованиям, источник в раю.


[Закрыть]. „Эмир, если ты знаешь, что говорят о тебе… ” Эмир молчит, весь обратился в слух. Проникнуть бы в его мысли, узнать, о чем он думает. А ночь уже на исходе, проснулись первые птицы. Я наклонился к Тайбуге: „Таштемир даже не потрудился прислать кого-нибудь вместо себя!” Молчит эмир, предутренний холод пробирает до костей. „Какое унижение, эмир!” – „Да простит ему Аллах, Ибн аль-Хаддад”.

Ханбалитский судья оседлал коня и отправился к верховному судье, у дома спешился и вошел в большой зал, где уже сидели судьи ханифитский, шафиитский и маликитский [36]36
  Xанбалиты, ханифиты, шафииты и маликиты – последователи четырех религиозно-правовых школ в исламе.


[Закрыть], а возглавлял собрание верховный судья, шейх Абд аль-Барр. Беседовали о разном, пока ханбалитский судья не завел наконец речь о том, из-за чего собрались. В течение последних месяцев уменьшился доход каждого из судей от разрешения споров и жалоб. Судья по-прежнему сидел в присутствии, готовый судить да рядить, но ни одна душа не приходила к нему с жалобой или обвинением в похищении, краже или убийстве. А один из них в конце дня вообще не нашел у себя ни одной монеты, взимавшейся в качестве судебной пошлины. Разобравшись, судьи отыскали корень зла: наместник султана эмир Тайбуга стал лично ездить по кварталам, заходить в дома и лавки, расспрашивать недовольных. Говорили, что Тайбуга так искусен, что разрешает самые запутанные дела в считанные секунды, и люди стали сомневаться в достоинствах судей. Ханифитский судья сказал, что сам слышал, как маликитского судью обвиняли во взятках, и что обидчик торжествовал над обиженным. Маликитский судья закричал, что он узнал, как несправедливо обошелся ханифитский судья с женщиной, пришедшей к нему с жалобой на мужа. Голоса зазвучали громче, лица покраснели от гнева, ханбалитский судья сорвал с себя кафтан: „С этого дня я больше не судья! И зачем это Тайбуга полез не в свои дела?” Маликитский судья на это отвечал: „Мне кажется бесспорным, что Тайбуга тайно лелеет гнусную цель: подорвать основы нашей веры!” Судьи в один голос воскликнули: „Мы найдем доказательства и представим их султану, нашему государю!” После некоторого размышления верховный судья продолжал: „Мы разоблачим его, к тому же дом Тайбуги полон дервишей. Почему, вы спросите? Потому что Тайбуга собирает вокруг себя простолюдинов, чтобы легче было свергнуть нашего государя. Вот об этом мы и известим султана. Вы ведь слышали, он призывает к аскетизму, а люди его кричат на каждом углу: „Тайбуга не пройдет мимо несправедливости и покарает обидчика!” Если так пойдет дальше и звезда Тайбуги поднимется еще выше, раскроются его тайные помыслы и конец придет государству и законности. Слыханное ли дело, шейхи, чтобы в египетском государстве тюрков эмир вершил правосудие, открывал двери своего дома перед простолюдинами, кормил и поил их? Нет, отвечу вам, такого еще не бывало в истории”. Ханбалитский судья вскричал: „Ах он нечестивец, негодяй, безбожник!” А верховный судья, сладко улыбнувшись, ответил: „Не торопись, шейх Ахмад, еще не время”.

Только муэдзин произнес первые слова азана [37]37
  Азан – призыв на молитву.


[Закрыть], как близ мечети Хусейна поднялись шум и движение. По толпе прошел ропот: „Тайбуга едет, Тайбуга едет со стороны Умм аль-Гулям”. Имя эмира на устах у всех, собравшихся во дворе мечети в этот ослепительно сияющий день. И вот явился – склонились головы, люди затаили дыхание, взоры прикованы к тому, чье имя известно теперь всему Египту. Отовсюду идут к нему с жалобой, приходят даже феллахи. Явился один, рассказывает: „Отобрали землю, эмир, забрали деньги и имущество, как теперь прокормиться?” И эмир послал с крестьянином своих людей с наказом вернуть землю.

Эмиры утверждали, что Тайбуга одаряет каждого, кто пришел к нему, и решает дело, не вникая в подробности. На это я должен возразить, что Тайбуга тщательно изучал дело, прежде чем принять решение.

Сегодня пятница, эмир надел грубое платье, вокруг него обычная свита: голь-беднота, темный люд да три-четыре богача, следующие за ним повсюду. Целый день эмир на коне, объезжает город, впереди молодой горбун криком прокладывает ему дорогу. Голос у горбуна на удивление сильный, звонкий для такого слабого тела. Два дня ездит эмир по улице Салиба, проверяет цены на сыр, яйца, зелень и другую снедь. А что делать мухтасибу [38]38
  Мухтасиб – глава «хисбы», управления мер и весов в средневековом Египте.


[Закрыть]? Мухтасиб, человек злой, несправедливый, да проклянет его Аллах и освободит от него общину верующих, устанавливает цепы, как ему заблагорассудится. Однако поднять цены после того, как их понизил Тайбуга, и он не решается: люди разорвут на месте.

Едва судья Абд аль-Барр сказал последние слова и закончилась молитва, как люди окружили Тайбугу, приветствуют его, обращаются к нему с речью, как будто он один из них. Честное слово, я укорял его за это: „Ты эмир, человек высокого звания, а обращаешься с ними как с равными”. Эмир отвечал на это: „Все мы дети Евы и сыновья Адама, к тому же простые люди скромны и добродетельны, если бы мы лучше их знали, не судили бы так, как судим”. Только он сказал это, из мечети выходят трое эмиров, которые молились в первых рядах, недалеко от верховного судьи Абд аль-Барра. Надо сказать правду, все трое – и Таштемир Джундар, и Санкар Хазиндар, и Йалбуга, отдалившийся от Тайбуги, – выглядели величественно, выступали гордо, каждый одет в богатое платье и расшитый плащ. Переговариваются, а Таштемир небрежно спрашивает, что за толчея вокруг. И надо же так случиться, один человек возьми и закричи: „Посмотрите, какая разница между праведниками и притеснителями в исламе!” Головы повернулись, я услыхал, как кто-то спросил: „Разве этот (он имел в виду Тайбугу) одного с ними звания?” А другой ответил: „Разве он не выше их званием?” Лица эмиров потемнели от гнева, а народ смотрит во все глаза, ждет, что будет. Один предположил, что Тайбуга подойдет к ним с приветствием, другой утверждает, что эмир сорвет с них плащи и бросит в грязь. А Тайбуга тихо говорит с людьми, как будто не замечает эмиров и не слышит, что кричат вслед им люди.

„Говори, что у тебя”. Таштемир тихо произнес: „Эмир Тайбуга, государь!” Султан воскликнул: „Я говорил вам, что наш отец завещал, чтобы Тайбуга был при нас наместником, не хочу больше слышать об этом!” Все дремлет во дворце, тепло разливается по всему телу. Таштемир заговорил еще тише, еще смиреннее, а эмиры затаили дыхание, слушают: „Внемли, государь, до меня дошел важный слух”. Султан сжал губы. „Тайбуга без устали призывает к благочестию, а на самом деле худых людей зовет к себе, поит их вином, а вчера совсем голову потерял: вышел во двор и закричал… Прости меня, государь!” В зале воцарилась грозная тишина, так что стало слышно, как играет вино в бочках; хмеля в головах как не бывало. Султан сказал: „Говори все, что знаешь”. Таштемир произнес: „Тайбуга вышел во двор и что есть силы закричал: „Дайте мне Куткут! Дайте мне Куткут! Я желаю Куткут!” Гнев вспыхнул в глазах султана; схватив графин, швырнул его оземь, ударил кулаком в мраморную стену – и приказал Таштемиру замолчать…»

* * *

Когда рукопись Ибн аль-Хаддада разошлась по стране, стала известна и простому люду, и факихам, и знати, почтенный шейх и образованнейший ученый Ахмад ибн Абд аль-Хинди взялся за перо, чтобы составить ответ Ибн аль-Хаддаду. Следует заметить, что его честь уважаемый шейх родился в 1016 г. хиджры [39]39
  1607–1608 г.


[Закрыть]и по сей день преподает право в благородном аль-Азхаре.

Возражение Ибн аль-Хаддаду, заставляющее замолчать упорствующих

«Хочу уведомить читателя, что мной руководит единственно желание восстановить истину и утвердить ускользающую правду. Ни один предмет не затронул меня в такой степени и не потребовал от меня стольких усилий, как история этого плута и обманщика, эмира Тайбуги ас-Санкара из рода Иналя. Мне не раз доводилось слышать рассказы о нем, которые невежды передают из уст в уста вот уже с лишком двести лет, и я решил исследовать этот предмет. Я обнаружил, что большинство этих рассказов совершенно лишены исторического основания. Например, рассказывают, что султан Куджук велел подсыпать ему медленный яд, отчего эмир и скончался. А причиной послужило то, что Тайбуга кричал на одной из трапез: „Дайте мне Куткут!” Куткут – это черная наложница султана, так что история не лишена логики, ведь Ибн аль-Хаддад в самом начале своего сочинения говорит о пристрастии Тайбуги к черным рабыням. Однако после изучения многих трудов я должен заявить, что все это небылицы, недостойные здравомыслящего человека, так как нечестивец Тайбуга питал страсть не к черным рабыням, а к черным рабам! Кроме того, неужели султан не мог избавиться от Тайбуги каким-нибудь другим способом? Ибн аль-Хаддад говорит, что Куджук боялся возмущения черни и что после смерти Тайбуги простолюдины проклинали султана: как тучи саранчи, рассыпались по пути следования его процессии и провожали его бранью. Дошло до того, что султан однажды чуть не погиб. Спасшись, он приказал схватить тысячу человек и казнить их ночью. Таково было пагубное влияние Тайбуги на народ Египта, хвала Тому, кто вечен. Далее, как мог султан повелеть убить Тайбугу и первым идти за его гробом? Ничего не остается, как рассмеяться и над рассказами Ибн аль-Хаддада о смерти Тайбуги. Мучения его, да продлит их Аллах, продолжались целых сорок дней, а такого не случалось ни с одним истинным верующим ни в прежние времена, ни в нынешние. Ибн аль-Хаддад утверждает, что дом был полон народа, что крестьяне приходили во множестве, давали обеты святой Ситт Зейнаб, просили заступничества у святого Сиди Зейн ал-Абидина, что целая делегация отправилась к мавзолею подвижника Сиди Ахмада Бадави в надежде на исцеление Тайбуги. Ибн аль-Хаддад говорит, что Тайбуга завещал раздать беднейшим крестьянам все свои земли, вплоть до садов и пальмовых посадок на берегу реки. Спрашивается, как же крестьяне могли желать его исцеления и продления жизни, когда они должны были с нетерпением ожидать его смерти, чтобы скорее захватить земли? Мне кажется, и здесь у Ибн аль-Хаддада случилась какая-то путаница. Далее этот грамотей-недоучка повествует нам о смерти Тайбуги: будто бы в последнюю ночь его мучений, когда кровь пошла горлом, один дервиш рассказал, что задремал и увидел во сне величественного старца в белых одеждах, с окладистой бородой, очень похожего на Хидра [40]40
  Хидр – персонаж мусульманской мифологии, часто отождествляемый с Ильей-пророком.


[Закрыть], мир ему, и старец обратился к нему с такой речью: „Если вы желаете исцеления Тайбуги, прочтите „Сахих” Бухари [41]41
  «Сахих» Бухари – наиболее известный сборник преданий о пророке Мухаммеде.


[Закрыть]три тысячи раз и суру „Йа син” [42]42
  Сура «Йа син» – одна из сур Корана.


[Закрыть]четыре тысячи раз”. Тут собралась толпа, привели факихов, начали читать тут же, во дворе. Ибн аль-Хаддад говорит, что толпа повторяла вслед за факихами читаемое, каждый желал выздоровления Тайбуге, как вдруг страшно содрогнулось небо, трепет прошел по городу, обезлюдели улицы, опустилось от страха солнце, Перед рассветом, когда чтение еще продолжалось, трепет объял толпу: Тайбуга тяжко застонал, дыхание стеснилось, и душа его навеки покинула тело. Говорят, что небо тогда сделалось черным, издалека раздались раскаты грома и показалось народу, что мир постигла страшная беда. Женщины закричали, оплакивая Тайбугу. Ежели этот Тайбуга был действительно праведником, ежели он знал основы права и заботился о народе, он был бы исцелен благостью читаемого „Сахиха” Бухари и благословенной суры, Йа син” и явлением во сне владыки нашего Хидра, мир ему. Ибн аль-Хаддад также рассказывает, что кондитеры стали изготовлять сахарные фигурки Тайбуги, которые вешали в домах и лавках, спрос же на них среди невежд был чрезвычайно велик. Если кто-нибудь бывал обижен, он говорил: „Пойду-ка я на могилу к Тайбуге, пожалуюсь ему”. Если же обиженный жил далеко, то посылал записку. Так скажите, разве это не вопиющее невежество и разве не подтверждает это нашего мнения о сказанном ранее?..»