Текст книги "Соперницы"

Автор книги: Нагаи Кафу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Нагаи Кафу
СОПЕРНИЦЫ

1
АНТРАКТ

Фойе Императорского театра было настолько заполнено гулявшими в антракте людьми, что порой даже возникала толчея. Одну гейшу, которая только-только начала подниматься по главной лестнице, чуть не сбил с ног спускавшийся сверху господин. Эти двое обменялись взглядами и удивленно воскликнули:

– Ой, господин Ёсиока!

– Ба, это ты!

– Что нынче поделываете?

– Так ты все это время была гейшей?

– Только с конца прошлого года… Опять начала выходить к гостям…

– Вот как… Давненько мы не виделись.

– Я после того ровно семь лет не работала.

– Да? Неужели прошло уже семь лет…

Прозвенел звонок, возвестивший конец антракта.

На некоторое время фойе пришло в еще большее волнение, поскольку каждый из гулявших спешил раньше других занять свое место в зале. Гейша воспользовалась тем, что теперь она не привлекала людских взоров, и, немного приблизившись к мужчине, подняла глаза и заглянула ему в лицо:

– А вы ничуть не изменились.

– Да неужели! Зато ты – помолодела на удивление.

– Вы шутите, в мои-то годы!

– Говорю же! Совсем не меняешься…

Ёсиока с неподдельным удивлением рассматривал женщину. В уме он подсчитал годы, и получалось, что если ей было семнадцать или восемнадцать в пору её первого появления в гостиных в качестве гейши и если тому миновало семь лет, то теперь ей должно было быть около двадцати пяти. Однако она, казалось, ничуть не переменилась с тех пор, как перешла из учениц в разряд самостоятельных гейш. Среднего роста и комплекции, с ясным взглядом и прежними ямочками на пухлых щеках, да еще с этим неровным зубиком с правой стороны, который становился виден, когда она смеялась, – она все еще не утратила детского выражения.

– Позвольте как-нибудь навестить вас, чтобы побеседовать без спешки.

– А какое у тебя теперь имя? То же, что раньше?

– Нет, теперь я зовусь Комаё.

– Вот оно что! Приглашу тебя, и очень скоро.

– Окажите честь!

Со сцены уже доносился стук деревянных трещоток. Комаё мелкими шажками засеменила направо по коридору к своему месту. Ёсиока точно так же поспешил налево, в противоположную сторону, однако неожиданно он остановился, как будто бы что-то вспомнив, и обернулся. В фойе слонялись без дела молоденькие театральные служительницы и киоскерши, но Комаё нигде не было видно. Ёсиока присел на первую попавшуюся скамью, закурил сигарету и невольно погрузился в воспоминания семилетней и восьмилетней давности.

После того как в двадцать шесть лет он закончил университет и еще два года проучился за границей, он вот уже семь лет усердно трудился на благо компании на своем нынешнем месте и сам чувствовал: сделано все, что было в его силах. Занимаясь акциями, он сколотил и свой собственный капитал, у него появилось определенное положение в обществе. К тому же, если вспомнить, то и повеселился он за эти годы неплохо, да и выпил столько, что лишь по счастью не испортил здоровья. Все это время он действительно был тем деловым человеком, каким с апломбом себя подавал, и за прошедшие годы ни разу не имел повода или свободной минуты, чтобы оглянуться назад. Однако сегодня вечером, случайно встретив эту женщину – первую гейшу, с которой он познакомился в студенческие годы, – Ёсиока, сам не зная почему, вдруг обратился мыслями к далекому прошлому.

Ему, наивному юнцу, гейши казались в то время восхитительными существами. Если гейша с ним заговаривала, он трепетал от неподдельного восторга. Теперь он не мог бы испытать того по-детски чистого чувства, даже если бы и захотел. Смутно улавливая доносившиеся со сцены звуки сямисэна,который сопровождал действие, он невольно вспомнил тот день, когда впервые явился в Симбаси развлекаться с гейшами, и это воспоминание так его умилило, что губы тронула улыбка. Ведь теперь, привычно предаваясь наслаждениям, он был меркантильно расчетлив в каждой мелочи – до такой степени, что открыть это посторонним было бы стыдно, да и сам он ощущал от этого странную неловкость. Умело манипулировать людьми даже в этой сфере жизни! Как отвратительно это мелочное торгашество, которого он и сам прежде за собой не замечал! Он как будто бы впервые увидел свое истинное лицо.

Да, все было именно так. Хотя еще не минуло и десяти лет со времени его поступления на службу в компанию, он уже занимал ответственный пост коммерческого директора. Но именно потому, что генеральный директор и высшее руководство признавали его редкие дарования, среди коллег и подчиненных он не был особенно популярен.

Вот уже три года он содержал гейшу по имени Рикидзи, у которой было в Симбаси свое заведение под названием «Минатоя». Однако он не был обычным доверчивым патроном, которого гейша водит за нос. Ёсиока отлично знал, что Рикидзи некрасива, – собственные глаза его не обманывали. Красотой эта женщина не обладала, зато ремеслом гейши владела безупречно. Где бы Рикидзи ни демонстрировала свое искусство, её везде неизменно величали «старшей сестрицей» и высоко ценили её таланты. Ёсиоке же, ради того чтобы ладить с людьми и успешно вести дела, по разным соображениям было удобно иметь «своих» гейш для банкетов и прочих мероприятий, а во избежание лишних трат он сделал вид, что влюблен в Рикидзи, чем и завоевал её.

Была еще одна женщина, которую Ёсиока содержал в качестве любовницы. Она жила в квартале Хаматё и была хозяйкой великолепно отделанного чайного дома «Мурасаки». Прежде она служила подавальщицей в одном из ресторанчиков квартала Дайти, и Ёсиока в пьяном угаре дал волю рукам, не став исключением из множества мужчин, которые, пресытившись гейшами, взваливают на себя гораздо более неприятный груз обязательств. Когда он проснулся и увидел служанку из чайного дома, то горько раскаялся, а женщина извлекла для себя пользу из его опасений, что об интрижке со служанкой узнают в мире гейш, с которыми он постоянно встречался на банкетах. Взяв с неёобещание сохранить все в тайне, чтобы дурно пахнущие слухи не просочились и впредь, он дал ей денег, чтобы она могла начать свое собственное дело как хозяйка дома свиданий. На счастье, дела в «Мурасаки» пошли хорошо, и каждый вечер гостей было столько, что не хватало комнат. Увидев это, Ёсиока посчитал неразумным оставаться в стороне от того, во что вложил немалую сумму. Он заглянул в заведение раз-другой, чтобы выпить, и возобновил тайную связь с хозяйкой. Это была высокая пышная белотелая особа, которой в этом году исполнилось тридцать лет. По сравнению с обычными, не принадлежащими к миру развлечений женщинами в ней был, конечно, и некоторый лоск, но важнее другое – в ней была та ни с чем не сравнимая грубая чувственность, какой не встретишь в гейшах. Свойственная служанке из веселого квартала смелость в речах и манерах всякий раз, когда Ёсиока напивался пьян, возбуждала в нем отнюдь не душевное, а исключительно плотское влечение. Вот потому-то он сначала горько раскаялся в том, что завязал отношения с этой женщиной, но потом сошелся с ней снова. После того как подернувшиеся золой уголья запылали с новой силой, связь эта стала больше напоминать тяжкие нерасторжимые оковы.

По сравнению с нынешними его любовными отношениями, в обоих случаях запутанными, простое безыскусное чувство, которое неожиданно возникло между ним и Комаё, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать пять, вспоминалось Ёсиоке с тем возвышенным сердечным волнением, какое бывает от хорошей пьесы или романа. Он ощущал не только красоту и искренность тех отношений, но и их неправдоподобную исключительность.

– Так вот вы где! А я и там, и тут вас разыскивал…

Ёсиоку окликнул маленький толстый человечек в европейском костюме. Похоже, что он выпил изрядное количество виски в буфете на втором этаже театра – его круглое, как у бога Эбису, лицо было абсолютно красным, а на кончике носа выступили капельки пота.

– Уже звонили!

– Откуда?

– Оттуда же, что и всегда. – Удостоверившись, что поблизости никого нет, маленький толстый человек присел к Ёсиоке. – Похоже, что в последнее время вы совсем не показываетесь в «Минатоя»?

– К телефону позвали тебя?

– Да! Я было возгордился… Кто бы это, думаю… Но оказалось все то же, что всегда. Мне даже немного жаль себя стало! – Толстяк засмеялся.

– Послушай, а ведь Рикидзи, видимо, знает, что сегодня вечером мы здесь…

– Наверняка ей дал знать об этом кто-то из знакомых гейш, пришедших сегодня на спектакль. Она просила, чтобы на обратном пути вы непременно заглянули, хотя бы ненадолго.

– Эда, приятель, со мной сегодня произошел занятный случай. – Ёсиока протянул Эде сигару с золотым ободком и оглянулся вокруг. – Пойдем-ка в ресторан!

– Опять что-то в квартале Хаматё?

– Нет, это уже в прошлом. Нынче у меня роман!

– Да ну? Что такое?

– Говорю же, история из тех, про какие пишут в книгах.

– Вот как! Это становится интересно! – Эда, согласно кивая, спешил вслед за Ёсиокой по коридору в большой ресторан на подземном этаже.

– Ты будешь виски, как всегда?

– Нет, пиво. Нынче вечером меня уже немного шатает. Я предпочту пиво. Валиться с ног пока не время! Ха-ха-ха!

От смеха все тело Эды сотрясалось, а лицо собралось в морщинки, платком он утирал пот со лба. По его виду и манере говорить было понятно, что он состоит при Ёсиоке в роли шута. Волнистые тонкие волосы у него на голове уже заметно поредели, но он не казался много старше Ёсиоки. В компании, которой Ёсиока так уверенно управлял, он служил одним из биржевых маклеров, и, будь то банкет или прием на свежем воздухе, он всегда отвечал за встречу гостей, поэтому в мире «ив и цветов», где обитают гейши, известен был не меньше «господина коммерческого директора» Ёсиоки. Эда из компании N. славился как весельчак и любитель сакэ. Само собою повелось, что не только гейши, но даже и служанки держались с ним фамильярно, а порой отпускали обидные шуточки, впрочем, Эда никогда на них не сердился. Когда женщины дурачили его или высмеивали, он нарочно подлаживался под их тон и допускал такое обращение, словно ни в грош себя не ставил. Однако же поговаривали, что дома у него трое детей и старшая дочь уже почти на выданье.

Держа в одной руке принесенную официантом бутылку пива, Эда, словно желая поскорее услышать, что за новая история приключилась с Ёсиокой, с нажимом произнес:

– Ну, неужели вы меня снова обскакали, завязав новый роман? Ха-ха-ха!

– Признаться, я на это как раз и надеюсь.

– Ого! Грехов становится все больше!

– Эда, дружище, шутки в сторону. У меня такое чувство, будто сегодня вечером я впервые потерял голову из-за женщины.

После этих слов Ёсиока оглянулся, нет ли поблизости людей, – в просторном ресторанном зале лишь несколько официантов разговаривали в углу о чем-то своем. Ни единого посетителя не было видно, и в сиянии электрических люстр, которое отражали белоснежные скатерти, стоявшие на столах букеты заморских цветов казались еще более яркими и пестрыми.

– Дорогой мой Эда, это разговор серьезный, правда.

– Ха, не сомневаюсь! Я замер в ожидании…

– Нет уж, оставь. Вечно твои шуточки… с тобой трудно говорить всерьез! По правде говоря, дело вот какое… Только что я случайно столкнулся на лестнице…

– Гм…

– Это женщина, которую я знал, когда еще учился…

– Так она из хорошей семьи! Вы хотите сказать, что теперь она чья-то жена, и…

– Ты слишком спешишь. Она не обычная женщина. Это гейша.

– Ах, гейша? Вас послушать, так раненько же вы начали практиковаться…

– Ну, в моей жизни это была самая первая гейша, тогда я еще только вступал на путь удовольствий. Ее имя тогда было Комадзо. Да, около года, наверное, мы с ней весело проводили время… А пока все это продолжалось, я закончил университет, потом сразу уехал за границу. Будь уверен, мы расстались подобающим образом, все между собой уладив…

– Так-так. – Эда без малейшего стеснения попыхивал сигарой, полученной от Ёсиоки.

– Видишь ли, она говорит, что после семилетнего перерыва снова стала гейшей в Симбаси. И теперь её имя Комаё.

– Комаё… Откуда она?

– Мне она сказала только имя, поэтому я ничего не знаю: стала ли она владелицей собственного заведения или же она на контракте…

– Если разузнать потихоньку на стороне, все это быстро выяснится.

– Во всяком случае, должна быть какая-то причина тому, что спустя семь лет она снова стала гейшей. И кто до сих пор оказывал ей покровительство? Откровенно говоря, это я тоже хотел бы выяснить.

– Похоже, требуется детальное расследование.

– Ничего не поделаешь. В таких делах с самого начала важна ясность. Ведь сколько мы уже знаем историй, когда человек по неведению сближается с женщиной своего друга и в результате навлекает на себя его ненависть.

– Ну, если ваш роман развивается столь стремительно, мне тоже не след сидеть сложа руки. По крайней мере, позвольте хоть одним глазком взглянуть на неё. Где она сидит? В ложе?

– Я только что встретил её в фойе – не знаю, где она сидит.

– На обратном пути вы ведь, верно, зайдете куда-нибудь? Я буду вас сопровождать, и тогда уж дайте мне не спеша за ней понаблюдать и вынести свое суждение.

– Да уж, прошу тебя, сделай милость.

– Стало быть, ваша Рикидзи в конце концов оказалась вместе с покинутыми Гио и Гинё? [1]1
  Покинутые Гио и Гинё– героини эпоса XIII в. «Хэйкэ моногатари», сестры-певички, которым оказывал покровительство самый могущественный человек в стране, правитель Тайра Киёмори, и которые были им забыты ради певицы по имени Хотокэ.


[Закрыть]Бедная! Ха-ха-ха!

– О чем ты говоришь?! Вот уж это меня не тревожит. Как тебе хорошо известно, я немало для неё сделал. Даже если я и порву с ней, у неё теперь есть свои покровители в чайных домах, на неё работают четыре или пять гейш… Она ни в чем не будет знать нужды.

Из коридора явились какие-то люди, которые громко и без стеснения говорили о своем. Ёсиока, заметив их, оборвал разговор на полуслове. А на сцене, должно быть, шла битва – слышны были отголоски частой дроби колотушек по деревянной доске.

– Официант, принесите счет. – Ёсиока поднялся со стула.

2
ПРЕДМЕТ РОСКОШИ

– Добрый вечер, пожалуйте, просим… – Хозяйка чайного дома «Хамадзаки» на коленях, припав ладонями к полу, приветствовала гостей у входа в гостиную. – Откуда сегодня пожаловали к нам?

– Меня зазвали в Императорский театр. Ради господина Фудзиты смотрел спектакль с актрисами, [2]2
  В отличие от традиционного японского театра, в котором женские роли исполняли мужчины, обновленный театр начала XX в. допустил на сцену и актрис-женщин.


[Закрыть]– отвечал Ёсиока, стягивавший с себя хакама. [3]3
  Хакама– нижняя часть японского мужского церемониального наряда, напоминает юбку-брюки, в которую заправляют полы кимоно.


[Закрыть]– Актрисы дорого обходятся своим покровителям. Ведь нужно обеспечить им публику, верно?

– Да уж, с гейшами нет таких хлопот. – Хозяйка переместилась поближе к низкому столику палисандрового дерева. – Эда-сан, вам ведь очень жарко, наверное? Может быть, изволите переодеться?

– Как ни жарко, а сегодня буду терпеть. Не по нраву мне эти халаты, как их, юката, [4]4
  Имеется в виду сохранившийся до наших дней обычай японских гостиниц и курортов предоставлять гостям хлопчатобумажные халаты без подкладки, называемые юката.Как правило, в каждом заведении халаты имеют свою фирменную расцветку.


[Закрыть]что ли… Наденешь – и чувствуешь себя героем пьесы «Исэ-ондо», [5]5
  Пьеса из репертуара театра Кабуки «Исэ-ондо кои-но нэтаба» написана в 1796 г. по мотивам случившегося в том же году громкого скандала с убийством пятерых человек в увеселительном заведении прихрамового города Исэ. Герои пьесы в сцене убийства облачены в светлые летние юката, которые по ходу действия живописно обагряются кровью.


[Закрыть]одним из тех, кого зарезали…

– В отношении внешности и манер вы весьма щепетильны, не так ли?

– Хозяюшка, по правде говоря, хочу я вас кое о чем попросить…

– Извольте, о чем идет речь?

– Вот и славно. С вашего позволения, сегодня я выступаю в роли хозяина. Только вот гейш я попрошу позвать не тех, что всегда, это можно?

– Слушаюсь. И кому же позвонить?

– Дело вот в чем… Мы не будем нынче приглашать Рикидзи.

– Ой! Отчего же? Да вы… – Хозяйка изумленно уставилась на Ёсиоку, но он только усмехался и попыхивал сигарой.

Служанка принесла сакэ и закуски. Эда быстренько осушил стопочку и предложил выпить хозяйке:

– Очень вас прошу поскорее позвать гейшу по имени Комаё. Да, именно так, Комаё.

– Госпожа Комаё? – Хозяйка вопросительно взглянула на служанку.

– Она из новеньких. Красивая.

– А-а, кажется, она из дома госпожи Дзю… Да? – По лицу служанки ясно было, что догадка озарила её только что.

– Вот как, из дома госпожи Дзюкити… – Хозяйка опустила рюмку с таким видом, будто и она наконец вникла в суть дела. – У нас ведь она до сих пор не бывала?

– Нет, приходила. Вот и позавчера вечером заглянула ненадолго, чтобы поприветствовать наших гостей, не припоминаете? Да-да, она зашла на банкет господина Тиёмацу…

– А-а, верно… Круглолицая, миниатюрная такая. С годами начинаешь всех путать!..

– Ну что ж, кого еще позовем? Дзюкити вот давно не приглашали. – Эда обернулся к Ёсиоке. – Лучше, наверное, позвать гейш из одного дома?

– Попросим так и сделать, – отозвался тот.

– Слушаюсь. – Служанка составила на поднос чашки и чайник и поднялась с места.

Хозяйка протянула господину Эду осушенную стопку.

– И все-таки я не могу понять, что происходит.

– Ха-ха-ха! Разумеется, это трудно понять. Потому что вся история заварилась только нынче вечером. Откровенно говоря, я и сам в недоумении. Ха-ха-ха. С нетерпением жду, что она ответит. Уж не знаю – придет? Не придет?

– Да что это вы? И я-то с вами совсем голову потеряла, словно лисы заморочили!

– Ничего-ничего, не волнуйтесь, подождите немного, и вы увидите – дальше станет еще интереснее.

– Госпожа Комаё в театре. Скоро пожалует сюда, – сообщила служанка, вернувшись в гостиную.

– Ха-ха-ха, – невольно разразился смехом Эда.

– Ах! Так ведь и напугать недолго!

– Ладно уж, ладно. Но что же остальные гейши?

– Сказали, что для Дзюкити и остальных тотчас заглянуть затруднительно. Как прикажете поступить?

– Ну, тогда… – Эда посмотрел в сторону Ёсиоки. – Может быть, попросим их прийти когда смогут?

На этот раз хозяйка сама отправилась договариваться по телефону, оставив с гостями служанку.

– Кажется, все складывается как нельзя лучше. Если Комаё будет одна, то и разговор пойдет гладко.

– О-Тё, выпей рюмочку. – Ёсиока налил служанке сакэ. – Не знаешь ли ты… У Комаё сейчас есть кто-нибудь?

– Она очень хорошая гейша, – служанка умело уклонялась от ответа, – говорят, что прежде она уже работала в здешних местах.

– Ха-ха-ха! – Эда снова громко расхохотался.

– Да что же вас сегодня так насмешило, Эда-сан?

– То-то и есть, что все это очень забавно, от смеха не удержаться. Ты разве не знаешь?… Ведь Комаё была моей гейшей! Да, семь лет назад. Когда она в прежнюю пору работала в здешних местах, о нас много судачили!

– Да неужели? Хи-хи-хи…

– Кто-то, кажется, смеется? И напрасно, это даже неучтиво.

– Совершеннейшая правда. Я готов подтвердить. Некоторое время у них с господином Эдой были самые горячие отношения, потом по каким-то причинам они расстались. А сегодня вечером впервые встретятся опять спустя семь лет, – вмешался в разговор Ёсиока.

– О-о, вот оно как… Коль скоро все это правда, встреча будет не из легких.

– Что значит «коль скоро это правда…»? Недоверчивая ты какая-то, О-Тё… В те годы лысины у меня не было. Я был более поджарым, стройным был… Хотел бы я, чтобы ты на меня посмотрела тогда!

Как раз в это время в коридоре наконец послышался звук шагов:

– Мне сюда?

Эда встрепенулся и нарочито выпрямил спину.

В дверях показалась Комаё. Волосы её были уложены в прическу цубуси,к ажурному серебряному гребешку были заколки из зеленого нефрита. Выходное однослойное кимоно хитое —из тафты. Словно бы опасаясь, что кокетливый наряд в модном вкусе подчеркнет её годы, она нарочно выпустила наружу богато вышитый воротничок нижнего кимоно и надела пояс, изготовленный из старинного полотна с набивкой кага юдзэн.Пояс был на подкладке черного атласа и подвязан лентой из жатого шелка тиримэнбледно-голубого цвета, а в качестве застежки – крупная жемчужина и шнур цвета густого китайского селадона.

– Давеча… – начала было она в качестве приветствия, но, заметив присутствие Эды, нового для неё лица, слегка переменила тон: – Добрый вечер.

– Вы все это время были в театре? – Эда мгновенно наполнил для неё рюмку.

– Да. А вы тоже были там?

– По правде говоря, мы еще в театре хотели пригласить вас, но не знали, где вы сидите, – произнося это, Эда как ни в чем не бывало разглядывал Комаё, принимая во внимание абсолютно все, от деталей туалета до манеры держаться с гостями. Самому ему не было в этом никакой корысти, но поскольку господин Эда любил невинное и шумное веселье в местах, подобных нынешнему, то этим вечером он решил ради Ёсиоки побыть сторонним наблюдателем и вынести суждение о достоинствах гейши по имени Комаё. Ему было известно, что среди тех, кого называют общим именем «гейши из Симбаси», существуют ранги от самого верхнего и до самого нижнего и слишком дешевая гейша, будь она даже подругой юных дней, может нанести урон репутации господина Ёсиоки. Понимая, что Ёсиока, каким он был в студенческие годы, совсем не тот человек, которого под этим именем знают сегодня в деловых кругах, Эда искренне вошел в роль заботливой старой тетушки и, чтобы сыграть её достойно, напиваться счел недопустимым, по крайней мере в этот вечер.

Для самого Ёсиоки ситуация была еще более щекотливой. Состоит ли Комаё в своем нынешнем заведении на контракте, или она независима и лишь числится там для виду? А может быть, она имеет покровителя и работает для собственного удовольствия? Он считал, что обо всем этом не следует спрашивать напрямик, и решился делать предположения, исходя из собственных наблюдений человека, каждодневно имеющего дело с гейшами: сопоставлять мельчайшие детали в её поведении с гостями, манере одеваться и прочих подобных вещах.

Комаё вежливо ополоснула осушенную рюмку и вернула ее Эде, затем принялась разливать сакэ, а сама в это время, исходя из профессионального опыта, попыталась определить, насколько это было возможно, характер отношений между пригласившим ее сегодня господином Эдой и Ёсиокой. Она решила вести себя еще более осмотрительно, чем всегда, и завязала ни к чему не обязывающую светскую беседу.

– Кажется, погода становится слишком жаркой даже для того, чтобы бывать в театре.

– Комаё, – неожиданно обратился к ней Ёсиока очень проникновенным тоном, – сколько тебе лет?

– Мне… Не хотелось бы о моем возрасте… А вам сколько уже, Ёсиока-сан?

– Мне почти сорок.

– Не может быть! – Комаё по-детски наклонила голову набок и стала считать, загибая пальцы и рассуждая вслух: – Мне тогда было семнадцать… да. И после этого прошло…

– Ай-яй! При людях! – заметил ей господин Эда.

– Ах, простите пожалуйста…

– «Тогда», «после этого» – о чем это вы, собственно, о каком таком времени идет речь?

Комаё рассмеялась, демонстрируя свой обворожительный зубик.

– Ёсиока-сан, а ведь вы наверняка еще не перевалили середину жизненного пути!

– Сегодня вечером давай поговорим о личных делах лишь одного из нас.

– О ваших?

– Да нет, о твоих. Сколько еще времени ты выходила к гостям после того, как я уехал за границу?

– Сколько… – Комаё раздумывала, подняв взгляд к потолку и поигрывая веером. – Еще года два люди были снисходительны к моим скромным талантам.

– Вот как, значит, как раз до моего возвращения в Японию.

В душе Ёсиока очень желал спросить, кто же именно купил ей тогда свободу, однако выговорить это он не решился и с невозмутимым видом заметил:

– Верно, лучше быть гейшей, чем просто женщиной?

– Я снова начала выходить в свет не потому, что хотела этого, просто не оставалось ничего другого, кроме как опять взяться за свое ремесло.

– А до того ты была чьей-то женой или у тебя был покровитель?

Комаё медленно осушила рюмку, поставила её и продолжала молча сидеть без движения, затем она, как будто бы решилась:

– Что толку скрывать… – она придвинулась к мужчине немного ближе, – некоторое время я была законной супругой одного человека. Вы как раз отбыли за границу, и, по правде говоря, я тогда немного приуныла. Это правда, – усмехнулась она, – я ничуть не кривлю душой. Ну, вот… И как раз в это время появился один молодой человек, сын толстосума из провинции, он приехал в Токио учиться. Этот человек пообещал заботиться обо мне – с его-то помощью я и ушла из гейш.

– Вот оно что…

– Тогда я еще была у него на содержании. Но со временем он стал уговаривать меня, чтобы я непременно поехала с ним в его родную провинцию. Он обещал, если поеду, по-настоящему взять меня в жены. Мне этого совсем не хотелось, но ведь навечно молодой не останешься, а если есть возможность выйти замуж… Так вот я рассуждала, что было, надо признать, весьма наивно.

– И куда же вы поехали, что это была за провинция?

– О, оттуда все края кажутся дальними. Это те места, где промышляют лосося.

– Ниигата?

– Нет. Не угадали. Ближе к Хоккайдо. Та провинция называется Акита, там холодно-прехолодно. Вот уж отвратительное место, никогда его не забуду. Я вытерпела там три года.

– А потом стало наконец невмоготу?

– По-вашему, может, и так выходит. Но на самом деле умер мой муж. А когда это случилось… ведь я, по сути дела, была всего лишь гейша. Его родители пребывали в добром здравии, к тому же у него было двое младших братьев. Ни так ни сяк одна я там оставаться не могла…

– Ну да. Понятно. Выпей, переведи дух.

– Благодарю, – Комаё приняла из рук Эды наполненную рюмку. – Теперь вы знаете мои обстоятельства, прошу вашего снисхождения.

– А что остальные гейши? Или они уже не придут?

– Еще нет одиннадцати. – Эда достал часы и взглянул на них, а потом проводил глазами фигуру удаляющейся Комаё, которая как раз поднялась, потому что её позвали к телефону. Понизив голос, он сказал: – Очень хороша! Роскошь, редкость!

– Ха-ха-ха…

– Даже лучше, если бы никто не пришел. Однако же и мне пора исчезнуть.

– Ну, так далеко дело не зашло. Я ни в коем случае не намерен ограничиться лишь одним сегодняшним вечером.

– И все-таки раз уж я взялся помочь… Возможно, она чувствует то же, что и вы. Смущать людей грех.

Эда разом осушил две стоявшие на столе рюмки и без стеснения достал из портсигара Ёсиоки сигару. Чиркая на ходу спичкой, он поднялся с места.