Текст книги "Истории приюта блаженного Хорса"

Автор книги: Надежда Лукьянец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14. Конец сьорства

1

– Итак, глубокоуважаемые! Я вас сегодня не порадую. Берем ручки в ручки и пишем контрольную на два варианта. Василь! Марш в одиночку. Последняя парта ждет тебя!

Так скомандовал влетевший сразу после звонка Нармирон-эрн – учитель математики:

– И не будите во мне зверя! – он грозно посмотрел на присмиревших учеников. – В гневе я страшен! Я детям уши отрываю, как мухам лапы!

Взбодрив, таким образом, класс «Подающих надежд», Нармирон-эрн устроился за кафедрой и мирно занялся своими бумагами.

Генька косо поглядывал назад на Василя, тот нехотя перебирал листочки на своем столе. Темная вихрастая голова товарищи понуро клонилась к парте. Мало сказать, что математика была у Василя слабым местом, она была его карой, его тяжким грузом. Генька легко справлялся с заданием. Он писал на черновике практически без помарок, торопился закончить решение, чтобы отправить шпаргалку другу. Дописав последний пример, скомкал лист, сделав вид, что испортил чистовик. Скатанный шарик не оборачиваясь назад, чтобы не привлекать внимание учителя, незаметным движением бросил через плечо. Шпаргалка упала в проход на недостижимом расстоянии от Василя.

«Крепро в глотку!» себе под нос выругался Генька. Бумажка невинно лежала на самом виду. Стоило Нармирон-эрну встать из-за кафедры и…наказание будет достойно преступления. Генька с ненавистью уставился на бумажку. Что ей стоило упасть чуть ближе к парте Василя! «Кыш, проклятая!». Генька чуть с досады не плюнул ей в след. Шпаргалка шевельнулась и на ладонь придвинулась к парте Василя. Генька удивился, но одновременно ощутил нетерпеливый зуд – ему страшно хотелось продолжить магическое воздействие. «Пошла!» – шипел он сквозь зубы.

– Ты чего, как змея, расшипелся? – спросил, оторвавшись от работы, сосед по парте.

– Так, ногу стукнул.

– Угораздит же.

– Генька, Стасиль! Пустой коридор остро нуждается в обществе.

– Мы больше не будем! – за себя и за соседа пробубнил Стасиль.

– Ну-ну!

Шпаргалка, наконец, послушно и легко подкатилась к парте Василя, который в тоске шарил глазами по окнам, и развлекался тем, что изрисовывал парту изображениями кошек и собак. «Эх, слепня! Так бы и стукнул чем-нибудь! Проснись, соня!» – командовал про себя Генька. Василь будто услышал, огляделся, уронил с парты карандаш и, наклонившись за ним, ловко подобрал шпаргалку. Узнав почерк друга, широко улыбнулся Геньке. «Долго запрягал!» мысленно проворчал Генька и принялся писать свое задание в чистовик.

– Ну, ты молодец!

Выйдя из класса, Василь хлопнул Геньку по плечу.

– Спасибо, друг! Чем это ты кинулся? Попал прямо по макушке, я только тогда сообразил шпаргалку поискать. Ловко ты!

Генька остался недоуменно стоять: он ничем не кидался. Однако! Посмотрев в след Василю, он попытался вспомнить ощущения на уроке.

– Ой! – Василь обернулся, – перестань, больно же.

– Прости, больше не буду!

И, догнав друга, Генька обнял его за плечи. Жизнь прекрасно, когда случаются такие замечательные вещи.

2

Девочки сегодня дежурили на кухне в царстве тетушки Иберан-той. Добрейшая кухарка у себя на кухне выглядела, как пожилая сказочная фея. Небольшого росточка, кругленькая, румяная пушистые седые волосы чуть-чуть видны из-под белого кружевного чепчика. В ее руках спорилось все, за что бы она ни бралась. Она очень любила детей и, если она хоть на минутку выходила из кухни, то одаривала всех встречающихся ей ребятишек немудреными лакомствами. Приют хоть и был княжеским, но денег на питание отпущено в обрез. Да и не знали попечители, что Камилла-сан обучает у себя деревенских детей, а тех тоже хоть раз в день, а накормить надо. Карманы Иберан-той казались бездонными. Сочные морковки, сладкие капустные кочерыжки, сушеные яблоки, иногда маленькие домашние печеньица – все это рассовывалось первым попавшимся ей на глаза малышам.

А как она готовила! Овощи, на которых, как на диете, из года в год сидел приют, у нее могли быть такими вкусными! А праздничные пирожки? Их лепили две смены дежурных разом. Нежнейшее тесто, вкуснейшая начинка! Жаль только, что это было редким событием в жизни приюта. Девочки с удовольствием учились готовить, к этому таинству были допущены и некоторые мальчики – любимцы Иберан-той. Но…

Перечистить горы картошки, раскрошить десяток кочанов капусты, перемыть горы сопутствующей посуды – это все ерунда. Ощипать десяток куриц, выпотрошить, разделать, стоять у плиты и беспрестанно помешивать соусы, выносить ведра с помоями, мыть пол – все это не идет ни в какое сравнение с выслушиванием воспитательных проповедей добрейшей кухарки. И ведь ничего плохого она не имеет в виду. Просто у девочек это не первое дежурство, а сто первое. А рассказывает тетушка Иберан-той все время одно и тоже.

Лана знает, что, закончив историю о том, как Стасиль ожег руку о плиту, Иберан-той начнет следующую о том, как Василь пролил кувшин молока из-за своей невнимательности. Все это интересно послушать в первый раз, ну, может быть и во второй, а сейчас…

«Еще одна история и я завизжу!» – подумала Лана. В голове мелькнул отголосок чужой мысли и образ Иберан-той с удивленным лицом и огромной грушей, заткнувшей рот. Девочка тихонько хихикнула, но огорчать, в общем-то, добрую женщину никому не хотелось. «Есть выход!» – возникла в сознании чья-то мысль. «Точно, мы же можем поболтать и, не раскрывая рта!» – пробилась мысль Ренни. «А Иберан-той можно и не слушать!» – «Совсем нельзя, она же все время просит, что-нибудь сделать», – теперь это была Надежда. «Поставьте фильтр, как я», – Ренни мысленно изобразила изящную сеточку из тонких нитей. Лана обрадовалась: так и она сможет.

Мысленная речь каждой девочки по каким-то оттенкам ощущений имела своеобразное отличие. И через некоторое время девочки болтали, как обычно. Иберан-той еще не нагружала делами Саманту, не привыкла, что девочка теперь видит. Саманте страшно надоело чистить картошку. Пока она ничего не видела, ее поддерживало чувство своей полезности, желание приносить хоть малую, но пользу. Но теперь…

Было бы более справедливо, что бы этим не очень увлекательным делом занимались все по очереди. На ее возмущенные мысли последовало довольно ехидное мысленное же хихиканье. «Ах, так, – мелькнуло в ее голове. – Ну, так смотрите!» Картофелины, приподнимаясь в воздухе и поворачиваясь на глазах у девочек, медленно, но упрямо вылезали из своей шкуры, как дети из комбинезончиков. Кошка Крыська, явившаяся на кухню в поисках возможных подачек, дурным голосом мяукнула и метнулась прочь.

«Молодец!» – «Ой, как здорово!» – восхищенные мысли подруг оглушили Саманту. «Дай, я попробую!» – «И я!» – и через несколько секунд в воздухе над огромной кастрюлей висело облако коричневых картофелин, занимающихся чем-то совсем им не подобающим. Помощь на кухне скоро превратилась в восхитительную магическую игру, в которой надо было суметь провернуть свои делишки так, чтобы Иберан-той ничего необычного не заметила. «Нечестно!» – «Мы так не договаривались!» – «Проиграла! Проиграла!» – завопили мысленные голоса подружек, когда, не успев среагировать на быстрое движение кухарки, Лана попыталась отвести той глаза.

Восхитительное ощущение своих возрастающих способностей, желание творить чудеса, возможность скрыться в параллельном мире при появлении малейшей опасности – все это будило прекрасные надежды и бесшабашную жажду новых приключений.

3

Твердило вернулся к своим занятиям. Тренируя мальчишек, разделываясь с особо упрямым поленом для кухни, прохаживаясь по стенам замка во время ночного дежурства, он никак не мог избавиться от чувства неполноценности и растерянности. Так часто человек, потеряв нужную ему вещь, не может ни на чем сосредоточиться, не может вести нормальную жизнь пока либо не найдет потерю, либо не смириться с ее пропажей.

Так и Твердило: его беспокоило, что память не восстановилась, и он не помнит несколько часов своей жизни. Поэтому он не чувствовал себя до конца выздоровевшим. Его мучило ощущение незавершенности, какой-то непонятной ущербности.

Генька, забегавший к нему чаще других, не знал, чем помочь своему наставнику. Но этот вьюн вечно попадал в различные неприятности, и поэтому Твердило старался его чем-нибудь занять. Ничто не отвлекает наставника так, как, например, необходимость снимать с дерева верещащего ученика, зависшего вниз головой, с ногой, зажатой между ветвями. Или, прерывая эксперимент по передаче звуков на расстояние, разыскивать по всему замку исчезнувшего пса Бублика, вой которого раздавался в каминных трубах во всех комнатах. Кстати, за Бублика Геньке попало от Коржика: тот слишком горячо любил своего пса, что бы позволить шутить над ним всякие дурацкие шутки.

Все это сильно отвлекало Твердило, но пришел день и он направился вечером, когда приют в основном утих, посоветоваться к Камилле-сан.

– Я хотел бы с Вами поговорить, – смущенно откашлявшись, начал Твердило, – я не могу понять, что со мной происходит? Почему мне все время не по себе? Может быть это какая-то болезнь? Или я просто все выдумал?

– Нет, я не считаю Ваше беспокойство выдумкой, просто хочу напомнить о Вашем сесьоре. Вы можете ощутить его волю, его чувства?

Твердило изменился в лице:

– Корш! Я об этом не подумал, даже ни разу не вспомнил! Камилла-сан, Вы можете мне разъяснить, что все это значит?

– Вы, мой друг, может быть за всю историю единственный человек, который остался жить, потеряв свое сьорство. Магические связи такого уровня обрываются только со смертью одного из партнеров, а Вы и князь живы. Как это произошло, я не берусь Вам сказать, но хочу добавить одно: Вы живы. Вы свободны. Вот и продолжайте жить на радость всем нашим воспитанникам.

– Да, да! Это надо обдумать! Я свободен, странно…

В глубоком раздумье, качая головой, Твердило отправился прочь. Спиридон-тай и Твердило-вой вечером долго обсуждали это происшествие. Рядили и гадали о причинах таинственного исчезновения чар. О преимуществах свободной жизни. О том, обязан ли Твердило сообщить о произошедшем князю или нет? Решили никому ничего не сообщать, пусть числят его в нетях. Если будет оказия, распустить слух о его смерти. Жить, как жил, по мере сил помогать Камилле-сан в воспитании ее подопечных.

Приняв решение, Твердило успокоился. В своей комнате, доставая из ящика комода и перебирая те немногие вещи, что остались от прежней жизни, подержал на ладонях меч. Вынул его из ножен, мельком удивился, что довел его до такого состояния. Кончик меча, плохо протертый подернулся ржавчиной. «Завтра надо наточить» – сокрушенно качая головой, отложил в сторону.

Кожаная рубашка, потертая, надеваемая под кольчугу, сама кольчуга – тонкая, легкая, невероятно прочная, работы архимагов – легла на ладони и потекла вниз, как вода. Несколько памятных вещиц еще из дома: материнский подарок, медальон с портретами. Тоже магическая штучка: открыв крышечку, можно увидеть по очереди лица всех членов его большой семьи. Он уже давно этого не делал – было слишком больно. Ведь в живых из всех остался только он один. Перебирая вещи, наткнулся на давно убранный подальше жезл чиста, его кристалл переливался из сиреневого в ярко синий и даже в оттенки светло-голубого.

Охвативший старого воина ужас, как удар молнии, пронизал все его тело. Он покрылся холодным потом, пытаясь обуздать бешеные удары сердца. В течение нескольких дней его жизнь рушилась еще раз. Маги! Дети-маги. В те первые дни, когда они привезли Саманту, всех детей приюта он проверил с помощью этого жезла и вздохнул с облегчением: магов среди них не было. С тех пор он не доставал кристалл ни разу. Ему очень этого не хотелось. Он осознал, что лукавил сам с собой, что подспудно, что-то подобное подозревал. Смертная тоска поднялась от сердца к голове, и он понял, что уже чувствовал это. Что это уже с ним было… Громом грянуло в голове. Он вспомнил все: и сияющий кристалл, и меч, приставленный с сонной артерии, и свое движение вперед, и ощущение теплой струйки крови на шее, и крик Коржика…

Сознание прояснилось. То, что уже раз произошло, теперь с ним не случиться! Он свободен! От чар, от обязанностей сьорства, от воли князя! Теперь ему самому решать, как быть с этим, – он взглянул еще раз на светящийся кристалл. Облегченно вздохнул и начал аккуратно складывать в комод свои вещи, положив жезл на самое дно ящика.

Глава 15. Искалеченные судьбы

1

– Унеси меня Сакостель! Смотри, смотри, Окализа! Он двигается!

– Маги святители, у него ручки движутся. Смотри, Таалита, он салютует нам мечом! Он такой хорошенький!

Девочки с восторгом наблюдали за движениями игрушечного солдатика. Тот маршировал по столу, приветствовал окружающих, делал упражнения с оружием.

– А, как его остановить?

Девочки недоумевали: им казалось, что нельзя оставить работающую игрушку, что солдатик устанет, испортится.

– Стой! Ну, стой же! – Таалита прикрикнула на игрушку.

Этого хватило, чтобы солдатик опустил оружие, последний раз отсалютовал и замер без движения.

– Здорово! Кристально! – послышался восхищенный возглас Таалиты.

Девочки переглянулись и засмеялись от радости.

– Таалита, а кто такой Сакостель?

– Ну, я не очень знаю, мне Гришака говорил, что был такой маг, который крал детей-магов и собирал их силу.

– Как это собирал?

– Ну, не знаю… Говорят, что после его гибели остался кристалл, хранящий огромную магическую силу.

– А как же дети?

– А, что дети? Чтобы они не вернули силу себе, он их убивал.

– Ну, тебя с ужасами, лучше давай посмотрим, что у нас еще такого есть интересного!

Окализа вытряхнула на кровать все, что они притащили с чердака. Теперь, когда тетушка Женьевева заперла дверь, попасть на чердак стало хоть не невозможно, но достаточно трудно. Девочки уже обдумали новый путь, но это дело будущего.

Из корзинки высыпались: несколько кукол, зеркальце в красивой резной рамке, фигурки животных, медная бляшка или монета на цепочке, красивая может быть серебряная заколка для волос, брошка с искусно выполненным цветком и красным камешком в самой его середине, альбом с акварельными пейзажами, граненые, хрустальные шарики.

Наклонив головки, девочки рассматривали свое богатство. Гладкие, как шелк, темные волосы Окализы перемешивались с буйными бронзовыми кудрями Таалиты. Зеркальце сразу привлекло внимание Таалиты. Она всегда с удовольствием вертелась перед зеркалом. Хорошенькое личико с темными серыми глазами, чуть плосковатым задорным носиком и веселым, проказливо улыбающимся ртом. Все это полагалось время от времени инспектировать, проверять отсутствие ненавистных веснушек, помогите маги, убеждаться, что ни один прыщик не посягнул на красоту несказанную.

К удивлению девочки в зеркале отражался незнакомый суровый мужчина. Он вместе с отрядом воинов шел маршем по лесной дороге. Воины не разговаривали, шли быстро. Ничего интересного в этом не было. Таалита повертела зеркало и попыталась увидеть в нем себя, но безрезультатно.

– Окализа, посмотри зеркало почему-то не меня, а какого-то воина показывает.

Окализа взяла зеркало в руки. Из-за стекла на нее глядели холодные глаза молодой темноволосой женщины с младенцем на руках.

– Корш! Океама! – она отпрянула от зеркала.

– Кто это? – заглядывая через плечо, спросила Таалита.

– Моя старшая сестра.

Зеркало мигнуло: картинка изменилась. На кровати укрытая рваным одеялом лежала старая даже на вид больная женщина.

– Бабушка!

Окализа разрыдалась. Зеркало несколько раз меркло, и возникали лица, уже забытых было, родственников: дяди, тети, двоюродные братья и сестры. Таалита с благоговением смотрела на меняющуюся череду людей.

– Счастливая ты! У тебя столько родни! – Она потупила голову, – а, я совсем не знаю кто мои родители.

– Счастливая? – на глазах Окализы опять зрели слезы. Резким движение она подняла со лба длинную челку, обычно спускающуюся ей до глаз. На лбу у самых корней волос белел старый шрам.

– Братья мне пробили голову, а моя сестра сдала меня чистам, как подкидыша. Она мне не велела говорить, что у меня есть родня! Иначе она грозила отравить бабушку. Они все ненавидели меня, – ее голос сел, – я слышала, как они говорили, что это из-за меня умерла моя мама!

– Как это из-за тебя? – охрипшим голосом спросила Таалита. Ее подвижные брови сошлись к переносице, на лице застыло недоумение. – Ты не могла быть виновата! – девочка инстинктивно придвинулась к подруге.

– Она умерла, когда меня рожала! – и Окализа в голос разрыдалась. Звуки этого горестного плача остановили, спешащую по своим делам, Ренни.

– Ну, что моя маленькая? Ну, что ты, не плачь!

Ренни вопросительно смотрела на Таалиту:

– Девочки мои! – она притянула и прижала к себе и Таалиту, – расскажите же, что случилось?

– Зеркало! – сквозь слезы начала Окализа, – зеркало показывает моих родственников!

– А, мне – незнакомого воина, – вмешалась Таалита.

– Какое зеркало?

– Вот! – Таалита протянула изящную вещицу Реннни. Та повертела зеркало в руке и всмотрелась в светлое стекло.

– Крис! Великие маги, Крис! Девочки, это мой брат! Как он вырос! Крис! Он жив? – Ренни сама лепетала, как ребенок.

– Подожди, если зеркало потемнеет, то ты, может быть, увидишь еще кого-нибудь, – заражаясь ее волненьем, прошептала Окализа.

Но зеркало больше ничего нового не показало: только худой, светловолосый, растрепанный мальчишка лет двенадцати слонялся по рынку между лотками, прилавками, ящиками с товаром. Он ловко маневрировал, а когда завернул за угол, то начал жадно перебирать содержимое толстого кожаного кошелька.

– Святая Криста! Он – вор! – ахнула Ренни.

– Ренни, Ренни, – дергала ее за руку Таалита, – Ренни! Как ты думаешь, а кто мне этот воин?

Она вытянула зеркало из рук Ренни и сама перехватила его покрепче. Для нее волшебное стекло показывала все тот же строй воинов, которые спешили куда-то.

– Чисты! – ахнула, заглянув через ее плечо, Ренни, – видишь у них поверх доспехов серые рубашки и плащи особые, магические.

– Чисты? – Рот Таалиты жалобно искривился. Дети замка Ингорлон не любили чистов, – И, что же, он мне родственник?

– Может быть дядя, или даже отец!

– Я такого не хочу!

– Глупая, – увещевала ее Ренни, – ведь он, похоже, твой единственный родственник.

Таалита промолчала.

2

В приюте опять все бурлило и клокотало. Найденное зеркало отнесли на всеобщее обозрение в комнату Отражений. Дети решили, что ее название тогда будет соответствовать содержанию. Теперь дети толклись в комнате и обменивались впечатлениями. Слезы радости, горя, когда становилось ясно, что надежды на то, что родные живы, нет. Крики восторга! Завистливые вздохи. Открывались тайны рождений. Появлялись надежды на более счастливое будущее. Все учителя также постарались проверить свои далекие семьи.

– Знаю, что никого увидеть не могу, а все равно так волнительно! А вдруг…, – вздыхала абсолютно одинокая тетушка Женьевева.

Смуран-сан теребил в руках медальон, размером с деткую ладошку. Когда-то он работал с магами, оформляя отчеты их экспериментов. С тех пор с ним эта магическая вещь, с которой он теперь не расстается никогда. Это медальон с портретом его погибшей жены – магини. Портрет объемный. Если смотреть долго Жеария начинает рассказывать о своей любви к мужу. Медальон позволяет Смурану не болеть. Его защита не даст утонуть, охраняет от переохлаждения и зноя. Наконец он решился и посмотрел в зеркало.

– Звездные маги! – он поднял на коллег восторженные глаза. – Мой младший брат жив! У меня в столице есть семья. Корш! – он всматривался в меняющиеся в магическом стекле изображения, – у него шестеро детей и уже восемь внуков! – Смуран-сан вытер повлажневшие глаза. Еще на одного счастливого человека в приюте стало больше.

Нармирон-эрн увидел племянника, а Одариан-сан – дочку и сына, Леамита-сан – где-то, по-видимому, в Пелетории отца и мать, но большинство именно сейчас осознало до конца свое полное одиночество.

Для Саманты зеркало осталось светлым стеклом, в котором даже, как ни странно, ничего не отражалось.

– Скажи, Василь! Почему князь против магов? Зачем он их уничтожает? Ведь ты сам видишь, какие полезные вещи они делали! – обратилась к Василю маленькая девочка Мерга, родители которой живут по соседству с замком в деревне Мираба.

– Не знаю, Мерга. Думаю, он их боится, – по взрослому ответил Василь.

– А, скоро у нас карантин кончиться? Ведь вон и Том, Искра и Коржик уже поправились!

Все, кто был в комнате, оглянулись на «больных».

– Мы-то поправились, но теперь еще сорок дней надо ждать, не заболеет ли кто еще, – без зазрения совести соврал Том.

Ему тоже зеркало не подарило радости знать, что где-то на свете и у него есть родная душа. Этой ночью, даже те, кто безумно боялся потерять последнюю надежду, побывали у магического зеркала.

Твердило увидел незнакомую девушку лет двадцати, одетую не так, как одеваются в Саврском княжестве. Одежда скорее пригодна для страны более жаркой, чем Саврия. Он не мог понять, кем она ему приходится: дочь давно потерявшегося брата? Неизвестная ему его родная дочь? У воинов такое случается. Он решил попозже посоветоваться с Камиллой-сан.

Василь, заглянув в магическое стекло, увидел порядком надоевшую пеструю от веснушек рожицу брата. Глебка корчил страшные рожи, высовывал язык, показывал нос.

– Смотри Василь, этот хитрец стоял здесь за дверью, он только того и ждал, когда ты в зеркало посмотришь. Резвится оболтус! – Санчо привел за шиворот постреленка.

– И это мой единственный родственник! – с показной печалью вздохнул Василь. Глебка закрутился на месте, вывернулся из-под руки Санчо, показал всем собравшимся язык и был таков.

Санчо заглянув в зеркало надолго задумался: кто ему этот смешной младенец? У него, Санчо, родители погибли во время Краха. Эти уже достаточно пожилые люди были архимагами и слишком часто разъезжали по княжествам, проектируя различные постройки. Санчо жил с бабушкой. Старушка умерла почти сразу после гибели своей дочери, о других родственниках она не рассказывала… Значит, он не все знал?

Малышка была очаровательна. Большеглазая, светловолосая. Она очень часто улыбалась, показывая всему свету свои белые молочные зубки. Легко находила себе занятия: разглядывала залетевших в комнату насекомых, возилась с чурбачками, заменяющими этим детям кубики. Но было не похоже, что кому-то есть дело до нее. Сколько бы Санчо не посматривал в зеркало, ребенок все время был в группе из полутора десятков таких же малышей, и за ними присматривала одна не слишком чистая и симпатичная старуха. Иногда более взрослая девочка пробиралась тайком поиграть с малышами. Она учила их говорить, смеяться, приносила им цветы, веточки, плела венки, делала из травы и соломы кукол. Звуки зеркало не передавало, но было видно, как малыши пытаются повторять за ней какие-то слова. Потом девочка исчезала, и дети вновь одни ползали по полу, плакали, пачкались, засыпали, их здесь же кое-как кормила, приглядывающая за ними старуха, и вновь оставляла одних. Детям постарше явно не хватало еды, они отбирали ее у малышей.

– Хорс спаситель! Они там от грязи помрут! – недовольно бурчал Санчо. – У нас, вон, за малышами, как девчонки ухаживают! Час и минуту к своим питомцам бегают. А здесь! – он безнадежно махнул рукой. В его сердце поселилось хмурое беспокойство. Искра неохотно взял зеркало в руки и почти сразу передал его дальше. Блестящая поверхность зеркала в его руках мгновенно потемнела и стала матовой. Живых родственников у Искры не было.

Ренни заглядывала в зеркало ежечасно. Она поняла, что Крис живет с ватагой таких же беспризорных, как и он детей. Что, как и его друзья, он промышляет мелким воровством.

– Ренни, ты стоишь здесь уже почти полчаса. Там же сейчас ночь. Что ты можешь видеть интересного – он же спит! – Коржик недоуменно покачал головой.

– Похоже, что у меня остался только он один, мой брат! А у меня была такая большая семья! – голос Ренни дрогнул.

– Расскажи, – попросил Коржик.

– Моя семья перебралась в столицу из маленького городка Вузеля. Отец, мать, нас: трое детей. Крис, я и Саистра – наша младшая. Бабушка, две тетушки! Потом в городе начали искать магов…

– Знаю! Я тоже попал в облаву.

– Я и Саистра оказались магами. Мы это узнали, когда отец нечаянно нашел магический кристалл. Он меня спрятал строительным мусором и вывез из города, велел ждать его, но больше не пришел. Раз их не показывает зеркало…

Ренни горько заплакала. Коржик поежился, до мельчайших подробностей вспоминая выпавшие на его долю испытания.

– А, ты знаешь, – он решил отвлечь от слез девочку, – что чисты меня травили сэрдиком?

– Как травили? Ты же жив!

– Жив! Я потом долго об этом думал. Мне, кажется, что спасли меня ягоды из княжеского сада. Я в этот день наелся их до отвала. Черные, сочные, пачкают руки и вкус у них не обычный, но мне они тогда понравились.

– Коржик, а ведь об этом надо бы рассказать Камилле-сан!

– Да, наверное. Ты права. Но сегодня уже поздно, завтра. Хватит, Ренни! Пойдем спать.

Коржик, проводя девочку до двери в ее Девичье Крыло, долго смотрел ей в след. Он помнил разговор чистов о мужчине из Вузеля. Похоже, убили именно отца Ренни. Коржик не знал: говорить ли ей об этом?

3

У Камилла-сан голова шла кругом. Карантин продлится еще сорок дней – это неплохая отсрочка. Но что дальше? Будут ли последствия с уничтожением сьорства Твердило-воя? Что делать с магами-неучами, которые только и норовят попасть в различные неприятные истории? Как помочь детям, у которых после находки магического зеркала появилась надежда найти родственников? В кабинете Камилла-сан на диване вчера рыдали от счастья четыре обездоленных судьбой ребенка. Жизнь приюта напоминала жизнь на склоне вулкана: лава прорывалась, то в одном месте, то в другом.

Утром еще до завтрака она выслушала страшные истории жизни двух ее воспитанников: Ренни и Коржика. История с ягодами требовала серьезного обдумывания. Камилла-сан решила для начала засадить Коржика за книги о растениях, за гербарии. Может быть он сможет найти этот кустарник по описанию. И тогда… Это надо обдумать!

Ренни рвется в столицу на поиски брата. Это опасно не только для нее, но и для всего приюта. Если ее схватят… Но ведь помочь девочке надо. А как? Камилла-сан глубоко задумалась. Ее собственная судьба связана с судьбами тех, кто погиб во время Краха, или еще раньше во время двух магических войн: сестра, брат, любимый – все они погибли. Кто раньше, кто позже.

Почему вообще стала возможной война? Камилла-сан мысленно перебрала теперь уже давно минувшие события. Верховный Совет магов в одночасье погиб от магического взрыва, на месте замка, в котором произошли эти события, осталась груда дымящихся развалин. Одна группа магов обвинила других, недовольных действиями Верховного совета, в диверсии. Начались поиски виновных. Стычки. Отдельные магические поединки. Маги разделились на два лагеря: тех, кто ищет виновных и обвиняет во всех бедах ранее недовольных, и тех, кто считает, что виноваты сами маги Верховного Совета, что никто не может преследовать и наказывать за недоказанную вину других.

Битвы разворачивались по всей стране. В них втягивали и совершенно не склонных к насилию магов. «Либо ты с нами, либо против нас!» – вот девиз того времени. Редко кому удавалось отсидеться в удаленных замках, среди людей в городах и деревнях. Ей, магу Неуловимых Настроений, всю свою жизнь связавшей с лучшими чувствами людей и магов, всегда невыносимо ощущать, как ненависть, злоба, мстительность калечат людские души. Она уже тогда задалась целью спасти от гибели, как можно больше детей. Похоже, это спасло ее самое.

В день Краха она работала в детской больнице, пытаясь облегчить страдания маленьких пациентов. На Призыв она не ответила, не появилась на месте сбора магов: она не могла оставить искалеченного умирающего ребенка. В момент Краха она пережила боль и ужас, чувство безнадежности и бесконечные тоску всех своих родных и знакомых. Эта беспредельная боль лишила ее навсегда магического Дара.

Жизнь Камиллы-сан отныне принадлежала детям ее дома. В своих мыслях она никогда не называла замок Ингорлон приютом, нет – это был ее Дом.