Текст книги "Ненавижу школу"

Автор книги: на Зин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Как я приступала к работе

До меня в этой школе не один год работал учитель (он вёл мой предмет, французский язык), который предпочитал не заниматься своим предметом с детьми, а развлекаться: шутил, включал весь урок песни послушать, разговаривал с подростками на сексуальные темы и др., одним словом, дискредитировал предмет полностью – у учеников не было ни то что любви, а вообще никакого уважения к предмету, они его просто не воспринимали. Администрация знала о том, какой это был учитель, но не увольняла его, поскольку ему тогда не было замены, пока он сам не соизволил уйти в какое-то лучшее место, других теперь деток учить уму-разуму. Те учителя, которые были до него, тоже долго не задерживались в школе. То есть у детей примерно каждый год был новый учитель, и каждый год как с чистого листа. В таких условиях началась моя работа с учениками, взращенными моими предшественниками, и от которой у меня в двадцатишестилетнем возрасте начали появляться на голове седые волосы.

Когда пришла их новый учитель, то есть я, дети (подростки), как они и привыкли, пришли на урок с намерением развлекаться, плевать в потолок, похабничать, вытирать ноги друг о друга и об учителя. Но я им этого не позволила делать. Какова же была реакция этих детей: «Да как вы смеете делать нам замечание, говорить нам, что делать, мы и с ногами на столе можем сидеть, а вы будете вести свой урок, или что, вы не боитесь, что вас уволят?!» – сказала мне одна девочка 13 лет. Они меня разве только матом не покрыли прямо на уроке и потом ещё долго с такой ненавистью и пренебрежением входили в мой кабинет, смотрели на меня, как на врага, сквозь зубы цедя в мой адрес всякие гадости. Немало терпения и нервов у меня ушло на то, чтобы наладить контакт с этими испорченными в этой школе учащимися. Однажды ученица этого класса на сделанное мною замечание пригрозила мне уйти из класса посреди урока. Сейчас учителям строго-настрого запрещено выгонять ученика с урока и отпускать его выйти из класса даже по просьбе высморкаться или в туалет сходить (это правило распространяется на учеников 6–11 классов). Это выросло из боязни директоров и учителей уголовной ответственности за безопасность ученика: а вдруг он, попросясь по нужде, пойдёт на улицу и попадёт под машину, или пойдёт примет наркотики в туалете, или выпрыгнет из окошка, или школу подожжет. Теперь мы дожили до времён, когда нельзя спокойно дать школьнику в туалет сходить: либо он терпит до перемены, либо учитель, всё-таки отпустивший ученика по нужде, обливается холодным потом и считает секунды до возвращения отпущенного. Так вот, ученица уже взялась за ручку двери, и мне пришлось даже пригрозить ей милицией, только после этого она утихомирилась и вернулась на своё место, правда, отказалась делать то, что делали остальные. После урока я спокойно, безо всяких угроз сказала ей, чтобы она пришла как-нибудь после урока и сделала невыполненную работу, иначе мне придётся поставить ей двойку, а она также спокойно согласилась прийти, видимо, почувствовав, что я ей не враг, а нормальный неравнодушный учитель. И больше у нас с ней никаких проблем не было. А однажды те же ученики нажаловались на меня родителям, те пришли враждебно настроенные, но после непростого, зато открытого разговора они также поняли, что я не страшила какая-то, а педагог, который честно пытается наладить контакт с ненавидящими школу подростками. И не путём дешёвых приёмчиков, вроде устройства для них какой-нибудь халявы, а путём доказывания им, что они могут обучаться этому предмету и нормально, а не по-хамски, как они привыкли, общаться на уроке с учителем и друг с другом, и что им это может даже понравиться.

Я знала, что нужно было делать, я владею творческими технологиями обучения и умею находить контакт с детьми. Попробовав традиционный подход и увидев его полное неприятие учениками, я перешла на игровые, коммуникативные методики. Сразу хочу отметить, что игра – это не значит что-то развлекательное и несерьёзное. Учебная игра, правильно организованная и проведённая, преследует не развлекательные цели, а именно учебные. И через месяц отношение учеников уже стало заметно меняться и ко мне, и к моему предмету. А ко времени моего ухода по собственному желанию из этой школы они уже по душам рассказывали мне обо всех своих проблемах и признавались, немного стесняясь, что я единственный нормальный учитель, который у них когда-либо был в этой школе по этому предмету. И даже ходили к завучу по вопросу моего ухода из школы. И это всё те же самые дети, которые сначала грозились сидеть на моём уроке с ногами на столах!

А там, в той школе, до сих пор работают учителя, у которых на уроке дети красят ногти и едят, и они, эти так называемые учителя, «ничего не могут поделать с такими учащимися». Этих учителей можно разделить на две подгруппы: 1) которые этих детей откровенно побаиваются и стараются держаться от них подальше и 2) которые этих детей откровенно презирают и не хотят тратить на тех ни своих интеллектуальных и эмоциональных сил, ни времени на нормальную, а не формальную работу с ними. Это был мой первый год работы после частной школы. И это было как удар обухом по голове, потому что такого низкого уровня я никак не ожидала увидеть в спецшколе (в языковой как раз спецшколе) в самом центре Москвы. Сразу оговорюсь, там были несколько хороших учителей, но совсем немного, я помню одну, учительницу химии, которая мне дала несколько полезных советов, за что я ей благодарна. Но один-два хороших учителя никакой погоды не делают. Их любовь к профессии и мастерство не выходят за порог их кабинетика, отремонтированного за свой счёт и оборудованного необходимыми учебными пособиями также за свой счёт. В этой школе не занимались дисциплиной, культурой поведения, общения, не занимались обустройством школы, зато там была практика завышать кому надо оценки – детям родственников чиновников и детям спонсоров школы. Завуч школы прямо так и подходила к вновь пришедшим учителям с приказанием «вот такой-то Маше меньше пятёрки не ставить». А девочка училась на слабую четвёрку, дай бог. И учителя молча подчинялись этим указаниям. Одна я высказывалась против несколько раз: против необъективного выставления оценок, против нецензурной брани в стенах школы, против курящих прямо у входа в школу старшеклассников, против отсутствия учебников в школьной библиотеке, против вынужденных поборов с родителей, против превращения учителей в безвольных марионеток. Ну и, конечно, начались репрессии в отношении меня, чтоб лишних вопросов не задавала и выполняла все приказания беспрекословно, как все здесь привыкли.

Несколько слов о тамошних замдиректора. Эти замы – это, не побоюсь этого довольно оскорбительного слова, прихвостни директора, ползающие перед ним на животе. И они же церберы, рыкающие, брызжущие ядовитой слюной при неприятном, но неизбежном для них столкновении с детьми в школе. Это было ещё одно моё открытие, очередное избавление от иллюзий: я видела этих людей в приёмной и кабинете директора, видела и слышала, как чинно-благородно-обходительно они там разговаривают, – и у меня сложилось определённое впечатление об этих людях, как о людях приветливых, вежливых, приятных в общении. И вот, спустя два дня после нашего знакомства иду я по коридору в разгар учебного дня и слышу чью-то неистовую ругань в адрес детей, тоном, полным ненависти и грубости, – мне аж стало не по себе от услышанного – смотрю, а это та милая-обходительная замдиректора брызжет ядом на играющих на перемене детей, настолько они ей омерзительны, видите ли, не там стоят, где ей надо. Мне от этого зрелища прям поплохело, всё внутри перевернулось и смешалось с чувством стыда за эту уже в почтенном возрасте женщину, которая при виде меня затянула тут же утоньшившимся голосочком что-то в мой адрес (тогда я ещё не впала в немилость директору, и со мной ещё церемонились), от чего мне стало ещё дурнее, ещё более стыдно за неё, и я поспешила скорее прочь оттуда по своим делам.

Служить бы рад, прислуживаться тошно, или «Скрипач не нужен»

Вы знаете, как ни крути, а рыба гниет с головы (если она у неё вообще есть): если директору школы нужны такие замы и «заслуженные», которые рявкают на детей, зато перед ней ходят на полусогнутых, а того учителя, к которому дети РАДОСТНО БЕГУТ на урок и после уроков бегут к нему же на дополнительные занятия (бесплатные), но который не привык ходить на полусогнутых перед директором и не стесняется высказываться о таких вещах, как: почему в школьной библиотеке нет учебников, почему родители вынуждены покупать учебные пособия, и учитель сам себе за свои деньги покупает и учебники, и кассеты к ним, и магнитофон для аудирования по иностранному языку в класс, и веник для уборки, и совок и т. д. и т. п. до бесконечности. Так вот, такому учителю сразу покажут, где его место, на уровне: я – начальник, ты – дурак; каждый сверчок знай свой шесток, знай свое место и помалкивай, а то мы тебе быстро проверки на каждый урок организуем.

Я человек далеко неравнодушный и достаточно творческий в своей работе, кто меня знает, называют энтузиастом (я засыпаю с уроками и просыпаюсь с уроками, а иногда и посреди ночи думаю об уроках, и мои домочадцы тоже иногда подключаются, потому что я и их вовлекаю в обсуждения и планы того, как хотелось бы лучше, как и что привлечь бы к делу или поменять и т. д., моя работа для меня настоящее увлечение, подготовку к занятиям, чтение педагогической литературы я предпочитаю любому хобби). Так вот, в наших школах ТАКИЕ НЕ НУЖНЫ! И один против этой системы не попрешь: ни один человек, ни один учитель не поддержал меня, не заступился, когда начались репрессии по отношению ко мне. Несколько дней, пока они не добились от меня заявления «по собственному желанию», на каждой перемене меня вызывали в кабинет к директору, где она сначала стала унижать меня в присутствии другого учителя, а потом вместе со своими замами она обрабатывала меня как в КГБ, настаивала на каком-то дополнительном соглашении со мной, с подписью под пунктами дополнительных обязанностей по этике неразглашения информации внутреннего пользования, и способной дискредитировать…, и чего-то там ещё. Потом были угрозы отобрать кабинет, несмотря на то, что мы с моими учениками там уже несколько замечательных огромных стендов оформили (вечерами и своими выходными днями вручную с такой любовью я изготавливала необходимые наглядные пособия: рисовала, вырезала, чертила, раскрашивала, клеила аппликации, фотографии), чего в других классах и в помине не было! Так вот, никто не заступился: все боятся за свое мягкое место, «моя хата с краю». Часть уроков директор просто запретила мне вести. Родители в недоумении, говорят мне, что их детям очень нравились занятия со мной. Но директор отдала эти уроки одной из своих шестёрок-стукачек, которая начала переезжать в мой кабинет, не успела я ещё оттуда свои вещи забрать. Вместе с несколькими родителями мы говорили директору, что детям нравятся мои занятия, они с удовольствием работают на моих уроках, стараются, и, главное, у многих из них стали заметны результаты (даже у самых неуспевающих), на что, вежливо выслушав родителей, и когда мы с ней остались один на один, я получила ответ: «Мне это неинтересно, меня волнует только то, чтобы вы сама меня устраивали: помалкивали и на цыпочках ходили, как другие мои учителя, и пол мыли вместо технички, как все, а не возникали тут!» Да, чуть не забыла, она действительно хотела заставить меня бесплатно работать уборщицей – регулярно убирать кабинет. А когда я стала отказываться (всё же помыв его в течение двух месяцев), тогда-то она и пригрозила, что отберёт кабинет. К слову, сестра директора тоже работала в этой школе учителем, так в её кабинете регулярно убирала уборщица, полы в буквальном смысле до блеска намывала и всё остальное.

Кстати, во всех школах, в которых я работала, обязательно работали родственники или директора, или завуча. И отношение к обычному учителю и учителю-сестре директора, или учителю-дочке завуча отличается как небо от земли. И это сегодня в государственных школах тоже норма. Клановость и кумовство цветёт буйным цветом. А объяснение этому так прозаично, как и само это явление, ни для кого не зазорное в нашем сегодняшнем государстве. Свои люди помогают удерживать власть, избавляться от неугодных и тихонько пилить себе в семейный карман бюджетные и спонсорские бабульки (этот сленг выражает моё презрение ко всему этому безобразию, повсеместному, бесстыжему и никем не попираемому). Семья – залог процветания, семья – наше всё! Сицилия отдыхает, это просто скромная первоклашка в углу за плохое поведение, в отличие от нашей родной, российской Сицилии прямо у всех на глазах! Это то, что во всём мире называется мафией, а у нас тихо и скромно – «семейным подрядом». Это у нас «педагогическая династия»! О, как! Со своими негласными, но чётко исполняющимися законами, со своими чётко регламентированными исполнителями, докладчиками, провокаторами нужных руководству (семье) ситуаций, специалистами по слухам и др., чья цель – своё местечко в касте приближённых к директору, она же привилегированная и регулярно поощряемая часть педсостава. Есть, конечно, и другие, кому всё-таки подобный образ поведения не может быть компенсирован подачками с барского стола, но не более, ведь это женщины, многим из которых уже далеко за тридцать, и далеко не все живут с мужем-добытчиком, и одни тянут семью, детей, и надо понимать, что значит для них остаться без этой работы.

– Вот у вас, на Земле, как вы определяете, кто перед кем сколько должен присесть?

– Ну, это на глаз.

– Дикари! Если у меня немножко КЦ есть, я имею право носить жёлтые штаны. И передо мной пацак должен не один, а два раза приседать. Если у меня много КЦ есть, я имею право носить малиновые штаны, и передо мной и пацак должен два раза приседать, и чатланин ку делать; и эцилопп меня не имеет права бить по ночам, никогда!

–.. а ты, пацак, надень цак и сиди в пепелаце.

Знакомо? Да, многим из нас и каждодневно знакомо. А ведь мы не на Плюке, казалось бы. Или уже только «казалось бы»? Ведь эти самые пацаки с чатланами и учат ваших детей, воспитывают! И как же вы думаете, чему?!

Такой прорыв был совершён мной, такая победа: всего за два месяца мне удалось завоевать доверие враждебно настроенных подростков, удалось заинтересовать их своим предметом, удалось приучить их работать на уроках. А пятиклашки – те просто обожали мои уроки, мы с ними и на экскурсию успели сходить, и поделки делали, и песни пели. Всё это только по моей личной инициативе, конечно. Почёму я это подчёркиваю? Потому что это большая редкость в школе, потому что в школе обычно всё делается из-под палки, по указке сверху: если сказано свыше «пользоваться интернетом на уроках истории», тут же начинают пользоваться им на этих уроках, если сказано «внедрять инновационные технологии», тут же начинают их внедрять, даже сами толком не зная, а что это за технологии и где их брать-то! А у нас с детками всё было добровольно и всем на радость! С полным восторгом и у них, и у меня. Какие горы можно было бы свернуть, какие Альпы можно было покорить нам с учениками! Но нет, не дали, сволочи в жёлтых штанах. Передаю привет моим ученичкам: сейчас они уже старше, и если эта книжка им попадётся, возможно, они меня узнают.;)

Я не стала скрывать от детей причину моего ухода из школы. Они сами спросили меня об этом, и мне пришлось выбирать – либо говорить правду, либо что-нибудь соврать. Врать детям я не люблю, и я им рассказала без подробностей всё, как было. Они тут же принялись делиться со мной наболевшим, рассказывать о том, как с них постоянно собирают на что-то деньги, а в школе не появляется ничего даже из самого необходимого для образовательного процесса, зато у директора чуть не каждый год новый автомобиль, и как выпускники школы после выпускного бала крыли матом всю школу вместе с директором…

Учителя, которые не любят свою работу, – зачем они на неё ходят?

Я работала в разных школах, и везде я встретила огромное количество людей, не любящих свою работу, не любящих детей, орущих на них, обзывающих их в лицо и за глаза, да что там детей, уж за глаза-то оскорбляющих кого угодно: и детей, и родителей, и друг друга, всех. Существуют целые виды и подвиды учителей, не любящих детей. Одна из этих плеяд – это те, которые с упоением орут на детей на протяжении всех уроков и перемен, а потом на педсоветах получают от директора благодарственные грамоты в номинации «лучший классный руководитель». Эти люди пребывают в этой профессии во многом только потому, что положение учителя даёт им власть над заведомо уязвимыми созданиями, детьми. Эти тётки (порой молодые и симпатичные, т. е. внешне на тёток пока ещё непохожие) каждый день находятся в упоении от своей власти над детьми, они получают животное, физическое удовольствие от того, что постоянно кричат на детей, отчитывают их за все, что только можно, командуют, указывают и приказывают, что тем делать. Например, идёт урок, ребёнок (вежливый смышленый третьеклашка), подняв руку и получив разрешение сказать, стоит и что-то старательно объясняет, пытается сформулировать и донести свою мысль до других, и всё по теме урока, но так как слова ещё не очень подчиняются мыслям ребёнка, то у него не получается кратко и ёмко выразиться. А училка уже скрежещет зубами: она не хочет тратить время от урока, на котором она привыкла постоянно солировать, доминировать, играть первую скрипку и не даёт ребёнку закончить мысль. И не помогает ему (наводящим вопросом или подсказкой). Она бесцеремонно приказным тоном говорит ему: «Так, всё, замолчи». Ребёнок ещё пытается, как только может быстро, сбиваясь, закончить мысль двумя-тремя словами, но училка уже отрезает: «Сел уже!»

Другая группа учителей – «тихие пофигисты», которые, может, и были бы рады работать совершенно в другой сфере, но не получив когда-то такой возможности, теперь эти люди работают в школе. И только потому, что у них так получилось, например, конкурс в педвуз был ниже, чем на экономистов-юристов, или по любой другой из тысяч возможных причин, – одним словом, у них теперь есть диплом о педагогическом образовании и эта работа. Эти люди сами лично мне говорили, что работают в школе, потому что не могут работать там, где хотели бы (нет квалификации, нет опыта работы, который требуется в той области, и т. д.). Они тихо отбывают на учительской работе, не вкладывая никаких своих интеллектуальных, творческих, личных ресурсов, тупо отрабатывая упражнения по учебнику и шаблонные проверочные задания. И самое интересное – они даже не скрывают своей профнепригодности: открыто рассказывают об этом, но не на педсовете, конечно, а в приватной беседе. На педсовете же после того, как директор зачитала указ президента о новых требованиях к качеству современного образования, эти учителя берут под козырёк. Но вот закончился педсовет, и эти люди, покорно отсидевшие и проголосовавшие за все пункты протокола педсовета, идут в свои кабинеты и продолжают ничего не делать в направлении повышения качества образования, будь то помощь неуспевающим учащимся или что-либо ещё из самых-самых болезненных сторон среднего образования.

Профнепригодность никого не волнует.

Никого не волнует то, что с детьми работают люди, которые этого на самом деле не хотят. Зато если на работу в школу придёт устраиваться человек любящий и умеющий работать с детьми, но без педагогического образования, он немедленно услышит гневный вопрос: «А у вас есть право на преподавание?! У вас ведь нет высшего педагогического образования!» Встречный вопрос: «А у тех людей, которых я только что описала, есть право на преподавание?! Вообще право на работу с детьми хоть в каком-либо качестве?! Если они им – эти дети – как кость в горле?!»

Этой атмосферой нелюбви, аж до ненависти к детям, нелюбви к своей работе, нелюбви к коллегам пропитано всё в школах и детских садах России. И детки всё это чувствуют, озлобляются, ощетиниваются, становятся агрессивными и циничными, наплевательски относятся к учёбе, а затем и ко всему остальному вокруг. И родители, не зная и сотой доли того, что творится в школах, детских садах (кто ж им будет на свою голову всё это показывать), тем не менее, тоже нередко чувствуют что-то неладное, а потому многие не доверяют учителям, выгораживают детей, даже в тех случаях, когда ребёнок действительно провинился. И результат? Дети растут в вывернутой наизнанку действительности, где всё с больной головы на здоровую. Да, я наговнякал, но мама прибежит в школу и покажет там всем. А сам в шоколаде. Поэтому сегодняшняя школа в том виде и качестве, как она сегодня существует, – это абсолютно аморальная среда для ребёнка.

Сколько раз я видела сцены разговора учителя с ребёнком, где со стороны взрослого и многоопытного человека, твёрдо стоящего на ногах понимания этой жизни и своего места в ней, пронзительно веет высокомерностью перед «гаденьким несмышлёнышем и неумехой». Сколько нескрываемой брезгливости я видела на лицах этих «заслуженных» училок по отношению к неряшливым или неухоженным, нечистоплотным деткам из не очень благополучных, а часто просто бедных семей. «Та-ак, не выучил!» – констатирует она как приговор на суде с гримасой скуки и презрительности, когда ученик запнулся при ответе у доски. И подливает своего яду в душу растерявшегося, расстроенного ребёнка (пусть даже и не выучившего задание), подливает свою каплю в сокрытую до поры до времени чашу неприязни к учителям, ко взрослым вообще, с их законами клевания оступившегося, законами поспешного осуждения и наказания, вместо нелёгкого внимательного разбора и вникания, вместо кропотливой работы (да, нелёгкой, но которую ты делаешь, занимая место Учителя, своё ли или, возможно, кого-то другого, кто знает другие законы работы с детьми, кроме давления и прессования, или ничуть не лучшего равнодушия).

Один ученик рассказал мне однажды, как его старший брат с одноклассниками после выпускного бала крыли учителей матом, радуясь распрощаться с ними навсегда. Они устроили состязание на самые грязные и грубые ругательства и самые, на их взгляд, меткие по отношению к этим «проводникам знаний», «проводникам доброго и вечного».

Зато у этих училок, которых ненавидят дети, есть педагогический диплом! В отличие от меня. Педагогический диплом (неважно, с какими оценками, неважно, какого вуза, неважно, как полученный: купленный ли в метро за деньги, по знакомству ли, или просто с проплаченными зачётами и экзаменами – как у нас теперь не редкость) – на сегодняшний день это самый достаточный документ для работы учителем! И будь ты хоть неприятнейшим человеком, пусть от тебя разит табаком (даже на расстоянии, как от многих из работавших со мной училок) и, что самое страшное, пусть ты равнодушен или ненавидишь детей, – ты будешь работать в школе! Ну, разве только ещё одно условие – безоговорочная лояльность к начальству. Других критериев для работника школы не существует. Ты можешь пропускать уроки, т. е. опаздывать на урок или вообще не приходить, ты можешь пить кофе-чай на уроке, дав детям какое-нибудь задание с целью освободить себе время для отдыха, ты можешь даже не знать темы из учебника, по которому ты занимаешься с детьми, но если ты с дипломом и каждый раз при виде начальства делаешь с радостной улыбкой «ку», – ты будешь работать в школе. Яне отвечаю ни одному из этих условий: мое основное образование не педагогическое, и я абсолютно не лояльна к коррумпированному непрофессиональному начальству.

Некоторые из училок с дипломами рассказывали мне, что поступили на педагогический факультет, только чтобы получить хоть какой-нибудь диплом о высшем образовании (и не помышляя о работе с детьми), при этом мечтая быть парикмахером-стилистом или кем-нибудь ещё. Или поступали на педфак по настоянию родителей. И вот теперь так уже и работают, как сложилось. Да и вообще, многие ли наши женщины (у которой семья, муж, дети…) у нас прям вот так и работают на работе своей мечты? Вот эти-то несостоявшиеся парикмахеры (не подразумеваю ни малейшего уничижительного отношения к этой весьма замечательной профессии) и пришли со своими педдипломами в школу.

Яобщалась со многими из училок и очень старалась разглядеть в них что-то хорошее, хоть капельку. Ядаже много общалась с ними. И даже попадала под их влияние, под влияние их многолетнего опыта, но, слава Богу, не на долгое время. И никто не может упрекнуть меня в предвзятой, враждебной позиции. Не забуду, как я впервые появилась в школе в качестве учителя, как я была счастлива и горда этим событием, потому что это учреждение и всё с ним связанное вызывало у меня искреннее уважение, и первые полгода я ходила, даже порхала по школе, широко раскрытыми глазами всё разглядывая, всех слушая, впитывая буквально каждое слово, каждый педагогический поступок, всё это тщательно в себе перерабатывая. О, это целая маленькая жизнь. И затем, не зацикливаясь на предыдущих разочарованиях, в каждую новую школу я приходила только с хорошими мыслями и чаяниями и даже снова какое-то время пребывала в розовых очках. Это благодаря моему качеству желать видеть в людях хорошее, думать о них лучше, чем они есть на самом деле. Кстати, я считаю это качество бесценным для работы учителем, для работы с детьми, поэтому я ни за что не откажусь от него. Человек, не обладающий таким качеством, не может быть хорошим учителем. Потому что отсутствие желания видеть в людях хорошее превращает человека в циника. Нет ничего хуже циника, работающего с детьми. А между тем, именно циники с ними и работают, а такие, как я, – это белые вороны в их стае.

Ой, чуть не забыла! Ещё один не последний, не редкий фактор успешной работы в школе – родственные связи и брачные узы. Я уже упоминала об этих самых «династиях» и «преемственностях». Вот один сочный пример одной конкретной школы (гимназии, в которой я когда-то училась сама), и в которую, уже будучи учителем, я как-то пришла устроиться на работу, заручившись хорошей рекомендацией одной из моих бывших учителей (да и вся школа знала меня только с хорошей стороны). Работу учителя я не получила, и это связано именно с тем, о чём я нечаянно узнала, случайно разговорившись со своими коллегами из этой школы. С тех пор, когда я окончила эту гимназию, минуло уже много лет. Но её бессменным директором работает всё тот же человек. А её сын теперь работает завучем школы. Директриса даже фамилию на старости лет поменяла, чтобы лишний раз не бросалось в глаза, что она одна и та же у директора и завуча школы. Ну, вы понимаете, как у нас теперь часто делают, пристраивая своих… А у сына директрисы оказалась ещё любимая тёща, которая тоже теперь работает в этой же школе и тоже на ответственной должности. Она обосновалась там завучем по иностранным языкам и теперь, в свою очередь, окружила себя своими родственниками и подругами. Так что теперь там такой вот крепкий, дружный, семейный коллектив в стенах государственного образовательного учреждения.