Текст книги "Катастрофа. Том I"

Автор книги: Н. Тасин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

XX

Неделю спустя две улицы подземного города, в полтора километра длины каждая, были почти уже совершенно готовы. Параллельно с прокладкой улиц строились и дома. Благодаря изобретенному архитектором Берсеном способу, остовы домов изготовлялись из бетона и железа на бетонных заводах и в почти законченном виде, разобранными, спускались в подземный город. Там их вновь составляли, утверждали на заранее приготовленных фундаментах, прилаживали окна и двери, – и шестиэтажный дом, могущий вместить 200, а в случае нужды и до 300 человек, был готов. Опыт показал, что сотня рабочих может воздвигнуть такой дом в тридцать-сорок часов. Потом за него брались механики, которые прилаживали всякого рода аппараты, трубы, провода, подъемные машины, звонки, телефон. Наконец, он переходил в руки женщин, которые мыли, чистили, скребли и, вообще, приводили его в жилой вид.

Одна за другой вырастали в подземном городе шестиэтажные громады из бетона, железа и стекла, снабженные всем современным комфортом, могущие угодить самым требовательным вкусам. Нижние четыре этажа были разбиты на изолированные квартирки в 2 комнаты; верхние два – заключали в себе комнаты для одиноких людей и бездетных супругов. В нижнем этаже помещались также общие кухни, а на самом верху, под крышей, прачечная. На крышах были разбиты зимние сады. Дома были отделены друг от друга небольшими дворами и окружены палисадниками.

Через каждые десять домов разбиты были большие, в две тысячи квадратных метров, сады, в которые пересажены были фруктовые деревья из Парижа и его окрестностей; сады эти могли в то же время служить и огородами. Высчитано было, что каждый из них, при интенсивной культуре и под руководством опытных садовников, может доставлять фрукты и овощи для обитателей десяти домов, т. е. приблизительно для 2000–2500 человек. Подвальные этажи многих домов были отведены под кооперативные магазины, пекарни и всякого рода мастерские. Для крупных промышленных предприятий, как например фабрик, заводов, электрических станций, складов, – строились особые, специально приспособленные здания.

По улицам были проложены однорельсовые пути для жироскопов, и на них уже стояли несколько новеньких, кокетливых одноколесных вагонов. Такие же пути предполагалось проложить по всей подземной Франции по мере того, как будут подвигаться вперед работы. В центре была устроена аэростанция для воздушного сообщения, и на особой платформе, на высоте около тридцати метров, помещался огромный, имеющий форму сигары аэробус, в котором могли поместиться до ста пассажиров.

Из конца в конец готового уже участка подземного города прорыт был канал в двадцать пять метров ширины и шесть метров глубины, с гранитной набережной, пристанями, небольшими доками и переброшенными через него там и сям легкими, изящными мостами.

5 июня, когда постройка первого участка подземного Парижа была уже совершенно закончена, Кресби Гаррисон пригласил для осмотра его весь наличный состав Комитета обороны, а также наиболее видных членов муниципалитета, парламента и Академии наук. Посетители с глубоким интересом осматривали, при свете электрических фонарей, дома, фабричные здания, общественные магазины, рельсовые пути, канал. Гаррисон и его помощники едва успевали отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы.

Особое внимание гостей привлекла воздухоплавательная станция.

– Неужели у нас тут и авиация будет? – воскликнул знакомый уже читателю академик Оскар Серадель.

– Увы! Лишь в самых скромных размерах! – ответил Гаррисои. – Под этими бетонными сводами не очень разлетишься. Воздушную стихию придется предоставить зоотаврам. Это, впрочем, имеет и свою положительную сторону.

– А именно?

– Мы здесь будем избавлены от многих непроизводительных расходов. Во-первых, от затрат на военный воздушный флот. Здесь он невозможен, да, надеюсь, и не нужен будет. Во-вторых, от расходов на морской флот: его у нас тоже не будет, если не считать легких пароходиков, грузовых барок и лодок, которые будут плавать по каналам, перевозя пассажиров и товары. О гигантских плавучих дворцах и крепостях, обо всех этих супер-дредноутах, миноносцах, великолепных трансатлантиках и пр., придется позабыть. Человечество только выиграет от этого.

– А как же с радиотелеграфом? – с тревогой спросил известный физик, член Академии наук Жюль Дюбуа, заведовавший центральной радиотелеграфной станцией.

Многие улыбнулись.

– Увы, cher maitre! – сказал Гаррисон. – Вам придется на время отказаться от вашей столь плодотворной деятельности: под землей радиотелеграф явился бы слишком большой роскошью. К тому же, он тут совершенно неприменим: не забывайте, что у нас вместо неба будет над головой слой земли в четыреста с лишним метров.

– Неужели придется совершенно отказаться от возможности сношений на расстоянии? – испуганно воскликнул Жюль Дюбуа.

– Опасность не так еще велика, – поспешил успокоить его Гаррисон. – Надо будет только прибегнуть к старым, давно уже сданным в архив приемам, шагнуть, так сказать, чуть не на целое столетие назад.

– Уж не имеете ли вы в виду телеграф Морзе?

– Увы, да! Как это ни печально, придется, по всей вероятности, ставить вдоль улиц столбы и натягивать между ними проволоку.

– Это почти возврат к временам варварства! – воскликнул известный историк культуры Этьен Деларош.

– Скажите спасибо и на этом! – возразил Стефен. – Если уж нам суждено обратиться в кротов, мы будем как-никак кротами сравнительно цивилизованными: ведь настоящие кроты даже о телеграфе Морзе не имеют представления.

– Нельзя сказать, чтобы тут было очень светло! – сказал Оскар Серадель. – Надо будет даже днем работать при электрических лампах.

– Успокойтесь, мы обойдемся без них, – ответил Гаррисон. – Одну минуту, господа!

Он шепнул что-то сопровождавшему его механику. Тот быстро ушел куда-то. Несколько минут спустя электрические лампы потухли и настала кромешная тьма, а еще через минуту подземный город озарился ярким светом, который мало чем отличался от солнечного.

Посетители ахнули от восторженного изумления.

– Да ведь это настоящее солнце! – послышались возгласы.

– Уж не с неба ли вы его похитили?

– Нег, небесное солнце слишком хорошо подвешено, – с улыбкой ответил Гаррисон, – и стащить его было бы нелегко. Мы, поэтому, удовольствовались небольшой копией. Вышло, кажется, недурно? Не правда ли?

Все подняли головы вверх.

Под самым сводом, на высоте тридцати приблизительно метров над домами, в центре готового уже участка подземного города был подвешен небольшой шар, от которого лился ровный, мягкий и в то же время яркий свет, почти ничем не отличающийся от солнечного.

– Что это за свет? – заинтересовался Жюль Дюбуа.

– Гамперовский, – ответил Гаррисон. – Он назван так по имени его изобретателя, американца Гампера, который недавно демонстрировал его в Нью-Йорке. Это, собственно, друммондов свет, но пропускаемый через особые, изобретенные Гампером, трансформаторы. Наше солнце будет светить круглые сутки, так что сделает совершенно ненужным электричество, которое будет употребляться только для всякого рода хозяйственных надобностей и в промышленности. Этого фонарика вполне достаточно для освещения всего подземного Парижа, и по мере того, как город будет разрастаться, мы будем передвигать его с тем расчетом, чтобы он всегда висел в центре.

Посетители медленно шли по широкой, вымощенной матовыми брикетами улице, обсаженной с обеих сторон густыми, разросшимися каштановыми деревьями, и с живым любопытством осматривали чудеса подземного города.

– Улица, по которой мы теперь проходим, называется Итальянский бульвар, – сказал Гаррисон, – а параллельная ей – Ришельевский проспект. Вообще, мы решили давать улицам привычные парижанам названия, чтобы они не так остро чувствовали разлуку со своим Парижем. Сейчас мы выйдем на площадь Согласия, – пока еще единственную. Впоследствии, по мере разрастания подземного города, у нас будут площади Республики, Бастилии, Этуаль и т. д.

Скоро вышли на площадь Согласия. Она, разумеется, была гораздо меньше своего надземного прототипа. На ней шла еще усиленная работа. Там и сям зияли вырытые для фундаментов ямы и возвышались остовы незаконченных еще домов.

– Эта площадь будет одним из центральных пунктов подземного Парижа, – пояснил Гаррисон. – Здесь вот будет дворец нашего уважаемого президента…

– Который, надеюсь, ничем не будет отличаться от остальных домов? – перебил его Стефен.

– Только тем, что в нем будет жить один из замечательнейших и благороднейших людей нашего времени, – ответил Гаррисон. И как бы для того, чтобы не дать Стефе-ну времени протестовать, продолжал:

– Внушительный, пока еще очень неприглядный остов, который вы видите рядом, будет служить помещением для министерства внутренних дел, финансов и общественных работ.

– Кстати? – спросил один из посетителей. – Военное министерство останется?

– Нет, оно будет упразднено, точно так же, как и морское министерство, – ответил Стефен. – Под землей войны невозможны, при всей драчливости людей. Конечно, часть армии придется удержать, но она будет исполнять исключительно полицейские функции. Пока что, будет упразднено и министерство иностранных дел: сношения между отдельными государствами нашего будущего подземного мира вряд ли будут возможны, по крайней мере, на первых порах… Однако, будем продолжать осмотр. Мы вас слушаем, дорогой Гаррисон!

– Здесь вот, – сказал Гаррисон, указывая рукой на огромный, полукруглый остов здания, внутри и вокруг которого толпились сотни рабочих, – будет городской театр.

– Один на весь город?

– Да, пока что придется довольствоваться малым. Но недостатка в зрелищах у парижан не будет: во все дома нашего подземного Парижа будут проведены из театра специальные фоноскопы, которые дадут возможность каждому и всякому, сидя у себя дома, слышать и видеть все, что происходит на сцене. Правда, в надземном Париже, несмотря на существование фоноскопов, публика все же предпочитала посещать театры, из желания людей посмотреть и себя показать; но здесь им волей-неволей придется быть скромнее: постройка десятков театров и содержание целого штата актеров и актрис – для нас слишком большая роскошь. По мере сооружения других подземных городов, мы и их соединим фоноскопами с нашим театром, – так что в нем, так сказать, будет монополизировано сценическое искусство. Это даст возможность выбирать лучшие, первоклассные артистические силы. Там вот, в самой глубине площади, налево, будет воздвигнут храм, который мы решили назвать собором Парижской Богоматери. Он тоже будет связан с фоноскопической сетью, так что не только Париж, но и вся Франция будут иметь возможность, так сказать, заочно присутствовать на мессах и слушать проповеди лучших наших проповедников.

– А парламент? – с тревогой в голосе спросил один из депутатов.

– Успокойтесь! – с улыбкой ответил Гаррисон. – Будет и парламент. Он будет выстроен в близком будущем на площади Республики, к сооружению которой приступили только на днях.

– Позвольте уж мне, с своей стороны, полюбопытствовать относительно Академии наук, – сказал президент академий Марсель Дювернуа. – Или вы нас тоже собираетесь упразднить за ненадобностью?

– Господь с вами, cher maitre! – воскликнул Гаррисон. – Наука, можно сказать, главный нерв современной жизни, ее двигательная сила. В частности, славная французская академия – это мозг страны, и упразднить ее значило бы совершить, в некотором роде, самоубийство. Нет, нет, научные центры будут перенесены сюда целиком: Академии, университету, Пастеровскому институту, всем высшим учебным заведениям будут отведены самые почетные места… Ну-с, господа, а теперь мы попросим уважаемого профессора Ленуара, которому следовало бы поднести титул министра земледелия нашего подземного царства, показать нам обработанные под его просвещенным руководством поля.

Профессор Ленуар, директор парижского Ботанического сада, маленький человек с огромными очками на носу и огромным цилиндром на голове, неловко поклонился.

– Если угодно, господа, – сказал он, – я к вашим услугам. Будьте добры следовать за мной.

Оживленно беседуя, группа почетных посетителей прошла до конца Итальянского бульвара и, следуя за Ленуаром, свернула направо.

– Теперь мы уже за городом, если можно так выразиться, – вступил Ленуар в исполнение обязанностей чичероне. – Видите вы, господа, эти поля?

– Не только видим, но и обоняем их! – ответил Стефен. – Совсем деревенский воздух!

Действительно, вплотную за городом, на добрых три километра в длину и около полутора километров в ширину, тянулись, точно разноцветные ковры, поля, засеянные рожью, пшеницей и ячменем. Колосья доходили до пояса. Вперемежку с ними росли васильки, маргаритки и другие полевые цветы.

– Через пару недель будем жать, – сказал профессор, сорвав один колос и рассматривая высыпанные на ладонь зерна.

– Так скоро! Но когда же вы засеяли эти поля? – послышались удивленные вопросы.

– Ровно две недели тому назад. Круатин, которым мы удобряем поля, положительно творит чудеса. Он содержит в себе все, что необходимо для питания злаков, почти полностью заменяя им землю и влагу. Со временем мы, пожалуй, дойдем до того, что можно будет выращивать хлеб на голых камнях, без всякой примеси земли. – Пока что мы без нее обойтись еще не можем, но зато мы будем иметь возможность снимать в течение года двенадцать урожаев.

– То есть как двенадцать?

– Очень просто: ведь тут, под землей, круглый год стоит одинаковая температура, и нам не придется считаться с переменами погоды. Наоборот, мы время от времени сами будем искусственным путем менять температуру с помощью особых калориферов и фригориферов, действие которых, благодаря специально приспособленным воздушным насосам, может распространяться либо на все засеянное пространство, либо, в случае надобности, только на отдельные участки. С другой стороны, применяемая нами ирригационная система, недавно изобретенная профессором Миланского университета Кроччи, дает нам полную возможность орошать поля, в течение какого угодно времени, регулярно падающим, ровным искусственным дождем, который ничем не отличается от настоящего.

Профессор Ленуар подвел свою аудиторию к огромной машине, от которой радиусами расходились широкие каучуковые, туго натянутые рукава.

– Это небулятор, – пояснил он. – Изобретение одного простого парижского механика, специально для наших подземных полей. Приведенный в действие, он в огромном количестве выделяет особый пар, который по своему химическому составу ничем не отличается от тумана и который через эти вот рукава расползается по всей засеянной площади, задерживаясь на ней по несколько часов.

– Много у вас тут народа занято?

– Очень мало, всего около трехсот человек, да и те наполовину заняты уходом за машинами. Мы запрягли в работу этих вот молодцов! – сказал Ленуар, указывая на длинный ряд стоящих в безукоризненном порядке, точно на выставке, машин. – Добрые работники! Этот вот электрический плуг в состоянии выпахать около пяти гектаров в час почти без приложения человеческого труда; он скомбинирован с сеялкой, так что вспаханные участки тут же и засеиваются. В свою очередь, наши жатвенные машины, скомбинированные с электрическими молотилками, также дают огромную экономию во времени. Затем уж зерно попадает в электрические мельницы, а оттуда в общественные пекарни.

– На какие урожаи вы рассчитываете?

– В сорок или пятьдесят раз большие, чем на земле. С одной стороны, мы, вместо одного раза в году, будем снимать хлеб двенадцать раз; с другой, благодаря круатину и другим никогда еще не применявшимся усовершенствованиям, мы получим густо растущие, налитые почти до земли полновесным зерном колосья.

– И вы думаете, что засеянного здесь хлеба хватит на весь подземный город? – с нотками сомнения в голосе спросил физик Жюль Дюбуа.

– О нет! Его может хватить, по нашим расчетам, не больше чем на полмиллиона человек. Этого, конечно, недостаточно, но не надо забывать, что по мере дальнейшего сооружения подземного города будут расти отводимые под поля земельные участки. К тому же, население Парижа сможет получать часть хлеба с полей, прилегающих к другим проектируемым подземным городам, гораздо менее населенным.

– Иначе говоря, оно по-прежнему будет жить на положении паразита, высасывающего соки из провинции, – с веселой усмешкой сказал Стефен.

– Ничего не поделаешь, господин президент! – возразил Ленуар. – Если мы из провинции высасываем соки, она зато питается нашим мозгом. Таков уж закон, управляющий современным обществом!

– Увы, даже в новой, подземной фазе существования человечества управляющие им законы останутся незыблемыми! – вставил Гаррисон.

– А жаль! – вздохнул Стефен. – Так хотелось бы начать там совершенно новую жизнь, возродиться или по меньшей мере переродиться!

– Вы в своих желаниях заходите слишком далеко, дорогой президент! – возразил Гаррисон. – Я менее требователен и буду счастлив, если нам удастся хотя бы избежать опасности вырождения. Это уже само по себе было бы великим торжеством человеческого гения.