Текст книги "Катастрофа. Том I"

Автор книги: Н. Тасин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

XI

Было 9 час. 37 минут ночи, когда с Венсеннского форта раздались, один за другим, три пушечных выстрела.

Гулкими раскатами пронеслись они над городом и предместьями, неся с собой смертельную тревогу и страх, от которого сжималось в жалкий комочек сердце, подгибались колени и высыхало во рту.

– Бу-ум! Бу-ум! Бу-ум! – торопливо проревела в три приема старая, видавшая виды пушка; эхо подхватило этот зловещий набат, брошенный в мрак ночи, и в то же мгновение ударило им по миллионам сердец, которые забились, как птицы в клетке, вспугнутые каким-либо хищником.

– Зоотавры! – пополз со всех сторон тревожный шепот.

Огромный человеческий муравейник был взбудоражен, как ни в один из прежних налетов: сегодня предстоял решительный бой между людьми и этими страшными, таинственными пришельцами из неведомых, лежащих за гранью доступного человеку миров. Сегодня, быть может, решалась судьба человечества вообще: если оно выйдет из этой борьбы победителем, оно останется властелином Земли; если же, несмотря на напряжение всех своих материальных и духовных сил, оно окажется беспомощным, царству его наступит конец, и оно будет стерто с лица земли подобно тому, как придорожная пыль или мгновенная зыбь на гребнях волн морских сметаются налетевшей внезапно бурей.

Недавно еще оживленные, наполненные шумом и гамом улицы опустели. Люди бежали домой, к родным очагам или же, если они были слишком далеко от дома, прятались в первые попавшиеся ворота или станции подземной железной дороги. У большинства были в руках маски для защиты от удушливых газов, но их мало кто одевал: осведомленные люди, которые знают решительно все на свете и которые в тревожные дни всегда находят достаточно легковерных слушателей, уверяли, что маски эти – вздор и что они никого и ни от чего защитить не могут.

Едва успели замолкнуть пушечные выстрелы, раздался хорошо уже знакомый парижанам характерный шум парящих в высоте зоотавров.

Миллионы людей, затаив дыхание, ждали: вот-вот должно совершиться нечто огромное, решающее вопрос о жизни и смерти. Многие не вытерпели и стали выглядывать в слегка приоткрытые двери, в окна и с балконов. Острое любопытство, побуждающее солдат высовываться из окопов с риском быть убитыми пулей залегшего поблизости неприятеля, было сильнее страха смерти и, казалось, заглушало даже инстинкт самосохранения. Несколько минут спустя на тротуарах, у ворот домов, у входов в станции подземной железной дороги толпились сотни, тысячи людей. Головы, точно по команде, были высоко подняты, глаза устремлены в темный небосклон. Казалось, тут собрались толпы язычников для совершения какого-нибудь религиозного таинства. Небо было облачное, без луны и без звезд, без красок и бликов, как если бы какой-нибудь таинственный декоратор позаботился о создании мрачного фона для предстоящей драмы.

Париж затих, затаил дыхание и походил на гигантское кочевье, завороженное каким-нибудь волшебником.

Только сверху, с большой высоты, доносился заглушенный расстоянием шум. Он становился все ближе, все явственнее можно было различить гигантские серые громады хищников, которые плавно и медленно реяли над городом, как бы высматривая в нем добычу.

– Чего же они не начинают? – слышался там и сям нетерпеливый шепот.

– Быть может, уже началось! – шепотом же отвечали другие. – Это пальба бесшумная…

Как бы для того, чтобы опровергнуть это утверждение, высоко в воздухе раздалось вдруг резкое шипенье, точно от огромной ракеты или от брошенного в воду раскаленного докрасна железа. В то же мгновение длинная, зигзагообразная молния пронизала серые тучи и тотчас же погасла, как гаснет вырвавшаяся из под груды пепла искра.

– Вот оно! началось! – сдавленным вздохом вырвалось из тысяч грудей. – Это с Венсеннского форта.

Серые громады зоотавров продолжали как ни в чем не бывало парить над городом.

За первой молнией со свистом и шипением прорезала воздух вторая, на этот раз уже с запада, со стороны Ша-тильона, потом третья, четвертая, пятая. Ослепительно яркие, острые как дамасский клинок, веселые, буйные, они беспрерывно следовали одна за другой, скрещивались и налетали друг на друга, зловещим заревом освещая серые тучи. Казалось, что там, на высоте, разыгралась бешеная, еще не виданная людьми гроза.

– Это с форта Монруж! – слышались возбужденные возгласы.

– Нет, с Сан-Дени!

– С Эйфелевой башни!

– Смотрите, смотрите! Попало! Прямо в зоотавра!

– А вот еще!

Действительно, многие из посылаемых с земли молний попадали прямо в зоотавров; но они тотчас же гасли, как гаснет, коснувшись воды, искра. Зоотавры продолжали спокойно парить над городом, словно забавляясь придуманной людьми потехой.

Каждый раз, как какая-нибудь молния попадала в цель, люди испуганно шарахались в сторону.

– Вот-вот упадет! – слышались тревожные крики.

Но зоотавры не падали, и ропот разочарования проносился по разбросанным там и сям клубкам человеческих тел.

– Еще бы! Проберешь его этими токами!

Вдруг по воздуху с треском пронесся длинный, цилиндрической формы снаряд. За ним, точно по команде, с разных концов горизонта появились другие.

– Это цилиндры с удушливыми газами! – догадались толпившиеся внизу люди.

– Неужели и этим их не возьмешь?

– Где уж!

– Маски, маски одевайте!

Многие, у которых были с собою маски, стали торопливо, дрожащими, непривычными руками, одевать их. Некоторые бросились в соседние подъезды, ворота, всюду, куда только можно было укрыться. Были и такие, которые с философским презрением к опасности оставались на месте, с открытыми лицами, словно бросая вызов всем враждебным силам. Какая-то пожилая женщина, по-видимому, из народа, впала вдруг в состояние исступленного восторга; неистово размахивая руками, с развевающимися волосами, она перебегала от одной группы к другой и кричала визгливым, надорванным голосом:

– Вот они! Вот они! Они идут спасать мир.

Кюре, в черной, до пят, сутане, с обнаженной седой головой и большим распятием в руке, тоже бесстрашно переходил от группы к группе и охрипшим голосом звал людей к последнему покаянию.

– Безумцы! – злобно кричал он. – Вы в гордыне своей возомнили, что их можно поразить вашими глупыми человеческими выдумками. Вы, жалкие слепцы, дерзнули поднять руку на аггелов Божиих, пришедших творить волю Его!..

– Спасайтесь! Снаряды падают вниз! – послышались вдруг крики.

Действительно, некоторые наполненные удушливыми газами цилиндры, достигши цели, т. е. ударившись со страшной силой в того или другого зоотавра, отскакивали от него, как пуля от непроницаемой брони и, несколько мгновений спустя, с треском падали на землю, отравляя на большое расстояние вокруг воздух. Сотни толпившихся на улицах любопытных, преимущественно из тех, у кого не было защитных масок, корчились в страшных судорогах на мостовой и на тротуарах; другие, цепляясь за фонарные столбы, деревья и решетки домов, делали отчаянные попытки удержаться на ногах и добраться до какого-нибудь прикрытия. Сумасшедшая женщина, кричавшая, что зоотавры пришли спасать мир, лежала на мостовой мертвая, с размозженной об остроконечную железную тумбу головой. Старый кюре, который призывал к покаянию, корчился в агонии на тротуаре, крепко зажимая в коченеющей руке распятие.

С того момента, как с Венсеннского форта пущен был в зоотавров первый электрический ток, прошло не более двух минут, но в эти две минуты, в продолжение которых люди, казалось, прожили целую вечность, исход борьбы определился с трагической, не оставляющей никаких сомнений ясностью.

Генерал Болье, лично руководивший обстрелом с Вен-сеннского форта, стоял бледный, со стиснутыми в бессильной ярости зубами, сразу как-то вдруг постаревший и поблекший.

– Кончено! – глухо простонал он, когда один из цилиндров с удушливыми газами, пущенный, по-видимому, с одного из западных фортов, с треском упал где-то совсем близко от Венсенна. – Мы бессильны. Они сильнее нас и смеются над хваленым человеческим гением, над всей нашей техникой и стратегией.

Он со стоном опустился на стул, схватился обеими руками за голову и стал медленно, методически раскачивать ее, как человек, страдающий от жестокой зубной боли.

– Они сильнее нас! Они сильнее нас! – без конца повторял он. – И они погубят человечество! Погубят со всем, что создано человеческими руками, с культурой, философией, великими проблемами…

Вдруг он разразился буйным, неудержимым смехом.

– Ха-ха-ха!.. Аристотель, Ньютон, Шекспир, Толстой. Десятки, сотни тысяч лет культурного строительства, гордые мечты, дерзкие искания. Ха-ха-ха!

Окружающие с тревогой бросились к нему.

– Генерал, что с вами? Успокойтесь!

Он резким жестом отстранил подошедших к нему, выпрямился во весь рост и громовым голосом воскликнул:

– Но я не позволю! Я спасу человечество! Я один пойду на этих монстров – и мы еще посмотрим, чья возьмет!… Ха! Они вообразили, что без труда справятся с нами! Ну нет, подавятся! Пустите меня! Я им дам такой урок, что… Да пустите же! Пустите меня к ним! Или вы с ними заодно?..

Он вдруг повернулся к крепко державшим его за руки коллегам, пристально взглянул каждому в лицо и в отчаянии, со слезами в голосе, закричал:

– Так вот оно что! Теперь мне все ясно… Изменники! Предатели! Иуды продажные! За тридцать сребреников вы продали людей, весь род человеческий, с его культурой, с его гением… Боже мой, Боже мой…

И он разразился потоком тихих, скорбных слез, – слез бессилья, отчаяния и стыда за своих близких.

Несчастного генерала Болье с трудом уложили и поручили надзору двух офицеров.

Между тем обстрел, за полной бесполезностью, прекратился со всех фортов.

Минуту спустя там и сям, высоко в воздухе, замелькали блуждающие огоньки. Почти в то же мгновение послышались десятки взрывов.

– Эта наша летучая эскадра! – говорили смотревшие с фортов в бинокли члены военной комиссии.

– Безумцы! Они все погибнут!

– И погибнут зря!

Действительно, это была летучая эскадра Парижа. За несколько дней до этой роковой ночи делегация от состоящих в ней авиаторов явилась в военную комиссию с просьбой разрешить им, на собственный страх и риск, совершить нападение на зоотавров с помощью бросаемых с аэропланов сильных разрывных бомб.

Генерал Болье, от имени комиссии, пытался отговорить смельчаков от этой попытки.

– Вы все рискуете жизнью без всякой пользы для дела, – сказал он им. – Одно из двух: или зоотавры уязвимы, – и тогда мы их доконаем без вашей помощи, электрическими разрядами и удушливыми газами; или же наши боевые средства бессильны против них, – в таком случае и вы ничего не сделаете с вашими бомбами.

– Возможно, что обстрел сверху окажется более действительным, чем обстрел снизу, – возразили делегаты. – Необходимо все испробовать!

– Вам, конечно, известно, что зоотавры обладают способностью разить на расстоянии? – спросил генерал.

– Да, генерал.

– И что они своим дьявольским жалом обращают в горящие факелы сотни воздушных судов?

– Да, генерал.

– И все же вы решаетесь меряться с ними силой в воздухе?

– С вашего разрешения, генерал.

Генерал Болье пожал плечами.

– Как угодно, господа. Комиссия вам препятствовать не будет, – сказал он.

На прощание он крепко пожал делегатам руки, как людям, обреченным на верную смерть.

И в роковую ночь с полсотни смельчаков, большей частью юношей, поднялись на своих аппаратах высоко в воздух. Над Парижем зажглись десятки блуждающих огоньков, которые людям снизу казались такими же высокими, как звезды. Один за другим трещали взрывы, заглушенным эхом доходившие до земли. Многие бомбы разрывались на спине того или иного зоотавра, и тогда в бинокль можно было видеть легкое, вспыхивающее над чудовищем зарево.

Но зоотавры как бы не замечали этого и по-прежнему легко и плавно парили в воздухе. Потом, словно наскучив этой детской забавой, они решили положить ей конец. Своими длинными световыми жалами они стали обшаривать небо, нащупывая жалкие игрушки, с которых люди дерзнули покушаться на них. В ту же минуту ярким пламенем вспыхнул один аэроплан, потом другой, третий, четвертый. Воздух огласился треском взрывавшихся от огня сотен бомб. Гигантские пылающие факелы, далеко отбрасывая от себя зловещее зарево и разбрасывая клочья огня, полетели вниз. Все небо казалось охваченным пожаром. И в зареве его по-прежнему спокойно продолжали реять зоотавры.

Смельчаки из летучей эскадры, все до одного, погибли ужасной смертью.

Все это произошло так быстро, что люди внизу не успели опомниться. И в то время, как они полными ужаса глазами смотрели на горящие факелы, зоотавры вдруг тяжелыми серыми громадами бросились вниз, на побежденный, придавленный отчаянием город.

Этот налет превзошел по своей жестокости все предшествующие. С дикой, злобной радостью крылатые монстры расшвыривали крепкие многоэтажные здания, эти жалкие твердыни, которые казались людям такой надежной защитой, и губили тысячи жизней.

Наутро красавец Париж, над созиданием которого трудились сотни поколений, был обезображен грудами бесформенных развалин, как если б он всю ночь подвергался жестокому обстрелу тысяч тяжелых орудий. Сильно пострадал Лувр, безобразными массами исковерканного железа повисли над землей и над соседними домами останки гордой Эйфелевой башни, в руины обращен был царственный Пантеон, сотнями зияющих ран вопиял к небу великолепный дворец Городской ратуши, стены которой были свидетелями стольких славных дел и великих потрясений.

Париж погибал, истекал кровью, терял последние силы. Но город-великан, всегда такой жизнерадостный, в жилах которого столетиями буйно и весело переливалась кровь народов всего мира, все еще не сдавался, судорожно цеплялся за жизнь. Оставшиеся в живых бродили среди беспорядочно нагроможденных развалин, словно на пепелище, откапывали мертвых, спасали раненых; в головах уже зрели новые планы, на смену разбитым надеждам приходили другие. Так среди руин, сквозь узкие щели меж серыми, обросшими мхом камнями, пробивается молодая травка и неуклонно тянется к солнцу.

XII

На следующее утро во дворце президента Стефена было созвано экстренное собрание.

В высоком салоне в два света, со строгими колоннами и позолотой на стенах, казалось, витал ангел смерти. Он накладывал свою печать на лица, заставлял сурово сдвигать брови, низко клонил головы и вкладывал глубокую тоску в самые обыденные фразы. Люди, собравшиеся за длинным, покрытым синей скатертью столом, казались такими жалкими, беспомощными в этом огромном пустом зале. Стоявшие вдоль стен белые мраморные бюсты великих людей сурово смотрели на своих потомков, как бы насмехаясь над их бессильем и с немым укором спрашивая их, неужели они отдадут на поток и разграбление все великие, такой тяжелой ценой добытые завоевания культуры.

– Господа! – открыл собрание Стефен, бледный и так сильно осунувшийся, что сюртук висел на нем мешком. – Нас осталось немного. Мы здесь недосчитываемся многих из достойнейших наших коллег. Я только что получил сообщение, что умер в больнице, в страшных муках, председатель военной комиссии генерал Болье. Мир праху его!

Все встали и молча простояли с минуту, закрыв рукой глаза, словно они боялись увидеть призрак смерти, который, казалось, смотрел из всех углов огромного зала.

– Погиб под развалинами форта Шатильон и комендант города Парижа, генерал Пардье, вместе со своим адъютантом капитаном Лемонье.

Присутствующее снова встали.

– Есть основания думать, что погибли или искалечены еще некоторые из наших коллег, хотя точных данных у меня пока еще не имеется. Как бы то ни было, мы понесли немало тяжких утрат. Мы остаемся, в некотором роде, последними могиканами. Не сегодня-завтра, быть может, погибнем и мы, но пока в нас еще бьется сердце, мы должны напрячь все силы для спасения человечества от грозной опасности. Опыт вооруженной борьбы с зоотаврами потерпел трагическую неудачу. Он показал нам, что вся наша военная техника, которая, казалось, достигла такого совершенства, разбивается о неведомую природу этих чудовищ и имеет не больше значения, чем картонный меч в борьбе с закованным в броню великаном. И мы раз навсегда должны сказать себе, что меряться с ними силами мы не можем. Нам остается только покинуть поле битвы и уйти. Куда? Об этом нам тут, так красноречиво и убедительно, говорил наш уважаемый коллега и мой дорогой друг Кресби Гаррисон. Слово теперь за ним и за комиссией, которая имеет честь называть его своим председателем. От имени собрания я прошу вас, дорогой Гаррисон, сказать нам, как подвигаются работы вашей комиссии.

Кресби Гаррисон встал, залпом выпил стакан воды и взволнованным голосом начал:

– Да, господа, нам приходится бежать с поля битвы, т. е. покинуть землю, на которой долгими тысячелетиями жило человечество, которую в поте лица своего застраивали и культивировали наши далекие пращуры, наши прадеды, деды и отцы, и которую мы надеялись передать, еще более прекрасной, с умноженными богатствами, нашим потомкам. Покинуть землю… Каждому из смертных приходится раньше или позже покидать землю, но она все же остается достоянием рода человеческого, переходит по наследству от поколения к поколению; теперь же дело идет о поголовном уходе с нее, и в этом великая, небывалая еще в истории трагедия. Нас гонят, точно с какого-то случайно, близ дороги, раскинутого кочевья, а ведь этому кочевью десятки, сотни тысяч лет! Как бездомному страннику, роду человеческому приходится взять в руки посох и искать нового убежища…

Голос Гаррисона пресекся от волнения, и он нервно стал теребить свой галстук, как если б он душил его.

– Простите мне, господа, эти, быть может, неуместные ламентации, – продолжал он. – Все в нас кричит и протестует против совершаемого над нами чудовищного насилия. То кричат и протестуют наши предки, длинный ряд поколений, создавших и завещавших нам богатую, многовековую культуру. Эти прекрасные здания, эти царственно тянущиеся к небу башни, эти переброшенные через реки, проливы и пропасти мосты, эти с такой любовью культивируемые леса, парки, все, в чем воплотился гений человеческий, все это мы должны покинуть, уйти в землю, зарыться подобно кротам…

Голос опять изменил Гаррисону; он залпом выпил еще стакан воды, превозмог себя и через минуту продолжал:

– Но перейдем к делу. Да, мы должны уйти под землю. Другого убежища у нас нет. Перед нами стоит вопрос о лучшем устройстве нового, подземного кочевья для рода человеческого. Комиссия, в которой я имею честь председательствовать, энергично работала все эти дни, и труды ее значительно подвинулись вперед. У нас уже имеется совершенно законченный проект постройки подземных городов. Произведены самые точные вычисления, все взвешено, предусмотрено, но мы не обольщаем себя иллюзиями; мы знаем, что в процессе работ представятся многие непредвиденные трудности: дело ведь такое новое, необычное! В виде опыта мы немедленно приступим к постройке подземного города под Парижем. В нашем распоряжении уже имеются мощные кребсовские машины для выемки земли, усовершенствованные вентиляторы, насосы. Потребуются громадные денежные средства, но, разумеется, там, где вопрос идет о жизни и смерти, перед этим не приходится останавливаться: мы должны отдать последнее наше достояние, напрячь все наличные силы, пожертвовать всем.

– В какую приблизительную сумму это может обойтись? – спросить один из присутствующих.

– На первых порах мы решили ограничиться постройкой небольшого города, в две параллельных улицы, в полтора километра длины каждая, по пятьсот шестиэтажных домов на каждой. По нашим расчетам, в них можно будет поселить около 150 тысяч человек. Разумеется, придется немного потесниться: всякая семья будет иметь право maximum на две комнаты – по крайней мере, на первых порах. Если опыт удастся, можно будет немедленно приступить к прокладке новых улиц и постройке новых домов. И вот, по выработанной нами смете, сооружение такого города с тысячью 6-ти этажных домов, построенных по последнему слову архитектуры, со всем современным комфортом, потребует без малого пяти миллиардов франков. В дальнейшем, при прокладке новых улиц и постройке новых домов, расходы эти будут уж не так велики, но все же очень значительны. Мы высчитали, что для постройки под землей, так сказать, копии Парижа, т. е. для переселения всех шести с половиной миллионов парижского населения под землю, пришлось бы построить около сорока тысяч шестиэтажных, или около двадцати пяти тысяч десятиэтажных домов, что обошлось бы по меньшей мере в 90-100 миллиардов франков. Правда, население Парижа, благодаря налетам зоотавров, сильно поредело и, надо полагать, жертв будет еще немало. По имеющимся, далеко не точным данным, в среднем ежедневно погибает без малого шесть тысяч человек, и если дальше так пойдет…

Голос оратора пресекся от волнения. Среди слушателей послышались вздохи.

– Во всяком случае, – продолжал Гаррисон, – придется строить под землей убежище для миллионов людей, тем более, что население Парижа пополняется беженцами из объятой паникой провинции. Не надо также забывать, что Париж еще не вся Франция. Если опыт подземного города удастся, придется строить такие же города под Лионом, Марселем, Бордо, Лиллем, Нантом и пр. Это потребует колоссального, небывалого напряжения всех материальных сил страны, а так как государство не в состоянии нести такие огромные расходы, надо будет наложить руку на частные капиталы. Если бы среди капиталистов оказались безумцы, которые из жадности отказались бы добровольно отдать на это великое дело все свои наличные средства, к ним придется применить силу: в такой трагический для человечества момент не должно быть богатых и бедных. Зоотавры всех нас уравняли!

– Браво! совершенно верно! – раздались одобрительные возгласы.

– Там, под землей, – продолжал, повысив голос, Гаррисон, – по всей вероятности, снова всплывет социальный вопрос, снова пойдет неравенство, классовая борьба, вечная война между угнетающими и угнетенными, с революциями, с захватами власти, диктатурами и пр. Но сойти под землю, в наше новое убежище, мы должны равными, как первобытные люди, как если б мы только что появились на земле.

– Т. е. под землей! – с улыбкой поправил Стефен.

– Да, под землей, – согласился Гаррисон. – Итак, я говорю, что социальный вопрос, вокруг которого велась и ведется такая ожесточенная борьба, должен быть в настоящий момент, так сказать, автоматически решен. Этого повелительно требует положение. Все частные капиталы, точно так же, как склады строительных материалов и зерна, пищевых продуктов и пр., должны быть немедленно объявлены полной собственностью государства. Население начинает страдать от голода, и было бы дико щадить в такой момент богачей, не знающих, куда девать свои богатства. Все частные предприятия должны быть национализированы и работать под непосредственным контролем государства на общую пользу. Все наличные припасы должны поровну распределяться между всеми. Вы скажете, что это социализм? Пусть. Не будем бояться слов. Станем социалистами, коллективистами, коммунистами, чем угодно: дело идет о спасении рода человеческого от гибели. От нас требуется небывалое напряжение всех сил, возможное только при дружной совместной работе, а для этого необходимо, чтобы люди чувствовали себя равными во всем. Должна быть объявлена всеобщая трудовая повинность: для постройки подземных городов потребуются сотни тысяч, миллионы рабочих рук. Всякий должен содействовать делу по мере сил и способностей. Нашим лозунгом должно быть: все для всех! Все наличные силы на великое дело спасения человечества!

Раздались долго не смолкавшие аплодисменты. К оратору со всех сторон тянулись для пожатия руки.

– У нас все готово для того, чтоб немедленно приступить к работам, – продолжал он после небольшой паузы. – Средства, отпущенные в наше распоряжение, правда, очень ограничены: всего лишь три миллиарда франков. Но для начала этого достаточно. Чтобы работы в дальнейшем не тормозились, я буду покорнейше просить, от имени комиссии, чтобы были приняты энергичные меры к изысканию новых средств. Кстати, поделюсь с вами сообщением, которое я сегодня получил из Нью-Йорка: там тоже решено приступить к постройке подземного города. Работами будет руководить особая комиссия инженеров, во главе которой стоит мой друг Вильям Грант. По национальной подписке собрано было в несколько дней около полутора миллиардов долларов, но так как этой суммы недостаточно, то решено реквизировать, для начала, 75 процентов всех крупных частных капиталов. Большинство фабрик и заводов уже национализированы. Объявлена всеобщая трудовая повинность, уклонение от которой влечет за собой суровые кары.

– Когда вы можете приступить к работам? – спросил Стефен.

– Мы бы их давно уже начали, но нам предложено было подождать результатов опыта военной комиссии. Теперь нам больше ничто не мешает, и я полагаю, что завтра же с утра можно будет взяться за дело.

– На какой приблизительно срок рассчитаны работы?

– При условии объявления всеобщей трудовой повинности, т. е. при наличности достаточного количества рабочих рук, земляные работы в указанном мною масштабе, т. е. для прокладки двух улиц в полтора километра каждая, могут быть закончены в две-три недели, тем более, что работы будут вестись одновременно с разных пунктов города. Что касается постройки домов, то к ней будет приступлено тотчас же после того, как нам удастся вырыть хотя бы небольшой участок, так что строительные и земляные работы будут вестись почти параллельно. Весь вопрос только в достаточном количестве рабочих рук.

– Хорошо! – сказал Стефен. – Вы их будете иметь. Я сегодня же экстренно созываю кабинет министров, и завтра же рано утром по городу будет расклеен декрет о всеобщей трудовой мобилизации.

– Прекрасно! – ответил Гаррисон. – Я, в свою очередь, созову тотчас же комиссию, а также всех намеченных архитекторов, и мы займемся распределением ролей, доставкой на место машин и пр. Работы будет немало, но у нас имеется в распоряжении целая ночь.