355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Н. Северин » Перед разгромом » Текст книги (страница 25)
Перед разгромом
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:01

Текст книги "Перед разгромом"


Автор книги: Н. Северин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

XXX

Прошло несколько дней, но в это короткое время случилось в городе столько нового, что одному человеку не хватило бы и недели, чтобы рассказать подробно эти происшествия, с изложением их причин и последствий.

Из особенно выдающихся событий, совершившихся въявь, не по побуждениям, остававшимся тайной даже и для самих актеров великой трагикомедии, разыгравшейся в Речи Посполитой, весьма волновали общественное мнение сближение Карла Радзивилла с королем и примирение последнего с Чарторыскими. Король ужинал с ним у «пана Коханку», князь Адам Чарторыский сделал визит своему коронованному племяннику, а его супруга приняла приглашение на праздник, которым счастливый венценосец решил ознаменовать такое счастливое событие, как примирение с вождями враждебной ему партии. Обещала украсить этот праздник своим присутствием и красавица Изабелла, а муж ее прокутил всю ночь в Лазенках и так напился пьян за ужином, что его в бесчувственном состоянии доставили во дворец. Одним словом, по всем признакам, примирение можно было считать состоявшимся.

Ближе посвященные в тайные пружины сложной и хитрой машины чужеземного происхождения, приводившей в движение страсти руководителей польской политики, передавали друг другу о возрастающем влияния прелата Фаста, об огромной услуге, оказанной им королю своевременным открытием намерений русского двора для поддержания его на престоле, о том, что графиня Анна Потоцкая выбрала его руководителем своей совести и что он теперь такой же частый гость во дворце киевского воеводы, каким был и остался во дворце княгини Изабеллы. Ко всему этому с изумлением прибавляли подробности о визите прелату Фасту архиепископа Подосского, о встрече во дворце последнего агента римской курии с русским послом и о продолжительном разговоре между этими двумя представителями враждебных лагерей католичества и православия.

Да и мало ли что говорили! Уверяли, например, будто король уже успел воспользоваться настроением своих бывших недругов, чтобы замолвить графине Анне Потоцкой словечко за своего фаворита Аратова, и так красноречиво доказывал ей все выгоды для страны от брака умного и ловкого москаля с пани Розальской, что графиня будто бы стала поддаваться на эти резоны и просила только дать ей время убедиться, что не Аратов заставит Розальскую изменить католической вере, а Розальская заставит его перейти в лоно католичества.

Но самой животрепещущей злобой дня все же оставалась таинственная красавица, заинтересовавшая короля на прошлой неделе в Лазенковском парке. Теперь она, неизвестно какими судьбами, попала во дворец князя Казимира Адама Чарторыского и продолжала так страстно занимать общество, что все прочие новости и сплетни бледнели перед желанием узнать, кто она такая, и увенчается ли успехом желание его величество познакомиться с нею поближе.

Что побуждает бывшую возлюбленную короля покровительствовать этой личности и окружать ее заманчивой таинственностью и какого рода выгоду надеется она извлечь из этой хитросплетенной интриги, – никто даже и представит себе не мог, но это не мешало предаваться предположениям самого фантастического свойства во всех домах и дворцах Варшавы. Немалая доля этих предположений выпала на счет русского посла, которому досужие умы не прочь были приписывать всюду коварное влияние на судьбы страны. Находились и такие, которые усматривали в таинственной незнакомке орудие берлинского или венского двора и даже Рима. Так или иначе, но все сходилось на одном: что ей суждено заменить всех женщин, царивших в Лазенковском дворце. И можно себе представить, в каком волнении находились эти красавицы и их семьи, строившие блестящие планы на их фаворе как и для себя лично, так и для политических переворотов в стране!

Когда разнесся слух, что княгиня Изабелла, уступая просьбам короля, обещала привести свою гостью на праздник в Лазенки, всеобщее желание быть на этом празднике возрастало до апогея, и на него стали собираться такие древние старушки, которые несколько десятков лет не выезжали из своих замков; из любопытства убедиться собственными глазами, не преувеличены ли толки о красоте незнакомки, почтенные бабушки и прабабушки помолодели и стали заказывать себе к торжественному дню наряды один пышнее другого.

– А вы что скажете про эту незнакомку? – обратился король к Аратову.

День клонился к вечеру, солнце закатилось за деревья, и в прощальных его лучах цветы в клумбах дышали ароматами, подставляя пестрые головки под легкий ветерок, качавший верхушками кудрявых лип и каштанов.

Ветерок приятно освежал не одни только цветы в Лазенковском парке, а также и разгоряченные вином головы блестящей компании, расположившейся на одной из террас летней резиденции короля. В числе этих интимных друзей его величества находился и Аратов. Но он в общей беседе участия не принимал и, удалившись в противоположный конец террасы, сидя на ступеньках мраморной широкой лестницы, спускавшейся в цветник, рассеянно слушал щебетание двух фей из сонма тех, что ютились в роскошных гнездышках, окружавших со всех сторон летнюю резиденцию монарха.

Чтобы ответить на вопрос, предложенный ему королем, Дмитрий Степанович не без сожаления оставил своих собеседников и подошел к группе, окружавшей Станислава Августа.

– Я думаю то, что все думают, ваше величество, – небрежно произнес он, мельком глянув на молодых магнатов, отступивших при его приближении, окидывая его с ног до головы взглядами, выражавшими плохо скрываемое презрение.

– Что же именно? – спросил король.

– Это мистификация, – ответил Аратов.

– Почему мистификация? – И его величество пригласил Дмитрия Степановича занять место поближе к нему.

– И кто же осмеливается мистифицировать его величество? – подхватил один из присутствующих.

– О, особа, придумавшая эту мистификацию, очень смела и так мало боится короля, что сам король ее боится!

– Ну, называть ее вам нечего, мы знаем, на кого вы намекаете, – весело заметил король. – Действительно, в нашем государстве есть дама, которой я боюсь гораздо больше, чем она меня! Но в чем же состоит ее мистификация, и почему вы полагаете, что она направлена именно против нас.

– Потому что ваше величество не дали себе труда скрывать свое восхищение таинственной незнакомкой, встреченной в этом парке.

– Вы, значит, все еще держитесь того мнения, что эта незнакомка и приятельница княгини Изабеллы – одна и та же личность?

– Кто же в этом сомневается, ваше величество?

– Однако княгиня Изабелла в этом не сознается.

– А разве ваше величество спрашивали ее об этом?

– Нет, но… я тут еще не вижу мистификации.

– Как же назвать таинственность, которой ее окружает княгиня, чтобы возбудить всеобщее любопытство, а в особенности, любопытство вашего величества? Я называю это мистификацией и нахожу, что она удалась ей. Наверное, ваше величество давно забыли бы ту женщину, если бы встреча с нею не была обставлена так загадочно и если бы она вдруг не перелетела из дома в Уяздове в роскошный чертог князя Чар-торыского…

– Как ведьма на помеле, – подхватил один из присутствующих.

– Граф предвосхитил мою мысль, я именно это и хотел сказать, – продолжал Аратов. – И в данном случае княгиня Изабелла очень искусно сыграла роль ведьмы. Какое самоотвержение! – прибавил он насмешливо. – Правда, ей не в первый раз представляться не тем, что она есть на самом деле; за границей она разъезжала в мужском платье и кружила головы всем встречавшимся ей на пути женщинам. Кто знает, нам, может быть, суждено видеть ее и в других еще ролях – актриса она гениальная.

– Однако сейчас видно, что вы не успели в том, что ей удалось, любезный друг, – заметил король, – и не можете простить ей это.

– Трудно тягаться с ведьмами, ваше величество.

– Особенно, когда они молоды и обаятельны. Но не все женщины – ведьмы.

– Все, ваше величество, точно так же, как все ведьмы – женщины, – с комичною серьезностью заявил Аратов.

– Вы сегодня к дамам очень неблагосклонны. Хорошо, что пани Розальская вас не слышит!

– О, ваше величество, она не принадлежит к тем, которые не любят правды!

– Ну, вы в таком упорном настроении, что вас ничем не убедишь. Лучше с вами не разговаривать. Пойдемте играть, господа, – продолжал король, поднимаясь с места. – Чем теряться в догадках относительно незнакомки, подождем до завтра, – когда нам можно будет воочию убедиться, так ли она хороша, как показалась мне при первом свидании. А пока за мною реванш, Браницкий, и если вы думаете, что есть такая красавица на земном шаре, которая может заставить меня забыть, что я вам вчера проиграл двадцать тысяч золотых… А вы что же, Аратов? Ведь и вам тоже не мешает отыграться, – повернулся он к Дмитрию Степановичу, который, вместо того чтобы присоединиться к обществу, направлявшемуся в покои, засматривался на тени, сгущавшиеся в парке.

– Прошу у вашего величества позволения прийти минут через двадцать. У меня приехавший из деревни человек возвращается сегодня ночью обратно, и я должен отправить с ним письмо прабабке, – ответил Аратов.

– Хорошо, хорошо, справляйте ваши дела и приходите к нам скорее. Без вас скучно.

Король скрылся со своими приятелями за широко растворенной дверью в ярко освещенные комнаты, и вскоре из окон, выходивших в сад, доносились оживленный разговор, громкий смех и страстные споры усевшегося за карты общества.

Дмитрий Степанович торопливо прошел к маленькому павильону, отданному в его распоряжение на летние месяцы королем, который так привязался к нему, что дня не мог без него прожить и поверял ему все свои сердечные тайны.

Помещение состояло из трех комнат, спальни, кабинета и покойчика для Езебуша, продолжавшего и здесь так же верно охранять интересы своего барина, как и раньше в Малявине, где он беспрекословно исполнял хозяйские приказания самого щекотливого свойства и не задумывался ни перед опасностью, которой он подвергался, ни перед затруднениями.

У Дмитрия Степановича было свое хозяйство в доме, нанятом им в лучшей части города, держал он и лошадей, и экипажи, и приличный штат прислуги, а также прекрасного повара. Король не раз ужинал у него после ночных экскурсий к продажным прелестницам, до которых был так же падок, как и до красавиц лучших фамилий и до авантюристок-иностранок, наезжавших сюда из-за границы, чтобы попользоваться щедротами коронованного донжуана, прославившегося по всей Европе своей слабостью к женскому полу. Станислав Август не мог не понимать, что Аратов приносит для него немалую жертву, теснясь в скромном павильоне, чтобы доставить ему удовольствие, и был благодарен ему за это, тем более что не подозревал, какой ценой намереваются заставить его заплатить за эту жертву. Дмитрий Степанович был такого мнения, что лучше рискнуть ничего не получить, чем получить мало, и так упорно отказывался от богатых подарков, на которые король был чрезвычайно щедр к своим приближенным обоего пола, что с каждым днем его долг москалю увеличивался.

– Я у вас в неоплатном долгу, Аратов, – сказал он ему однажды со смехом.

– Правда, ваше величество, и я, может быть, скоро предъявлю вам счет к уплате, – заметил на эту шутку далеко не шутливо Дмитрий Степанович.

Он знал, что король ни в чем отказать ему не может, и, по-видимому, эта уверенность должна была бы действовать на него успокоительно. А между тем его тревога со дня на день усиливалась. Почему? Ответа на этот вопрос не находилось.

А между тем его дела устраивались как нельзя лучше, и даже процесса с киевским воеводой из-за состояния Юльянии не предвиделось, с тех пор как король вызвался быть сватом своего любимца. Не дальше как сегодня утром, он показывал Аратову письмо графа Салезия с обещанием повлиять на свою супругу для скорейшей развязки любовного романа между их воспитанницей и фаворитом его величества.

В тот же самый день, когда Дмитрий Степанович зашел к себе переодеться к обеду, Езебуш сообщил ему о намерении пани Розальской навестить его вечером, когда стемнеет. С этим известием приходила Цецилия и рассказала, между прочим, что ее госпожа в большом расстройстве и что ей крайне нужно как можно скорее повидаться со своим женихом.

Не в первый раз виделись влюбленные в Лазенках, с тех пор как, уступая настойчивым просьбам короля, Аратов переселился сюда. Новое место свиданий оказалось несравненно безопаснее прежних; здесь никто не мог проследить, настичь и выдать. В королевский дворец, охраняемый военной стражей и агентами тайной полиции, посторонним трудно было проникнуть. Но слуга Аратова пользовался здесь такими же привилегиями, как и его господин, и ему было достаточно сказать смотрителю дворца, что к нему будут время от времени приходить сестра с дочерью, чтобы одетые простолюдинками Розальская и Цецилия могли беспрепятственно проходить в ворота сада, в глубине которого находился павильон нового любимца короля, и проводить тут столько времени, сколько им хотелось. Назад к воротам их всегда провожал Езебуш, одно присутствие которого ограждало их от чересчур любопытных глаз.

Дмитрий Степанович нашел свою возлюбленную в печали и отчаянии. Кинувшись к нему на шею и прерывая свою речь поцелуями, она упрекала его в том, что он заставляет по целым дням ждать мимолетных свиданий с ним, оставляя ее в тяжелой неизвестности, и что у нее нет больше сил переносить неопределенное положение, в которое он ставит ее своей нерешительностью.

– Да, да, от тебя зависит наше счастье, ни от кого больше, – воскликнула она, от волнения не замечая зловещего блеска его взгляда. – Что ты медлишь? Вместо того чтобы, пользуясь благоприятными обстоятельствами, обвенчаться со мною, пока ты нужен королю и пока всем нужно быть с ним в ладу и согласии, ты откладываешь блаженную минуту, когда я буду принадлежать тебе вполне и когда тебе можно будет явно защищать меня от нападок, обид и мук! Чего же ты ждешь? Чтобы король влюбился в ту женщину, которую подставляют ему Чар-торыские, чтобы подорвать твое влияние на него?

– Откуда у тебя такие сведения об этой женщине? – спросил Аратов, угрюмо и подозрительно глядя на нее.

– Всем это известно, один только ты не хочешь видеть то, что всем кидается в глаза. Комедия, придуманная Изабеллой, так груба, что никого не может обмануть. А Чарторыские без цели беспокоиться и тратиться не станут. Им нужна личность из их лагеря, которая держала бы короля в своих руках и вместе с тем зависела бы от них. Сегодня я слышала это от Оссолинской, вчера – от Мнишек, а теперь у нас княгиня Любомирская, и я готова поручиться, что разговор идет об этой женщине и о том, что пока при короле ближайшим человеком москаль Аратов – патриотам на полезные реформы в стране надеяться нечего. Они все на тебя сваливают – все свои ошибки, все неудачи! Тебя уже смешивают с русским послом и приписывают тебе то, что, кроме Репнина, никто не может сделать.

– Весьма польщен такою великой честью, – сквозь зубы и со злой усмешкой заметил Аратов.

– Ах, не шути этим, ради Бога! Меня убивает мысль, что ты окружен врагами, что твоя жизнь в опасности, и что я не только ничего не могу сделать для тебя, но еще усиливаю опасность своей любовью! Я просто с ума схожу от отчаяния! Как мне убедить тебя, что нам надо бежать отсюда как можно скорее, что за каждую потерянную минуту мы можем поплатиться страшными бедами? Как мне убедить тебя, что, когда мы будем обвенчаны, нашему графу ничего больше не останется, как примириться с совершившимся фактом? Что же ты молчишь? Разве я не права, разве не правда, что в настоящее время никто не пойдет против короля, с которым только что примирились и которому все наперерыв стараются доказать преданность, чтобы изгладить из его сердца подозрение? И разве тебе самому не тяжело жить далеко от меня, видеться со мной только украдкой, как с любовницей, которой ты стыдишься? Скажи же хоть слово! Ты видишь, как я жду этого слова! – Не выпуская Аратова из своих объятий, Юльяния любовно заглядывала ему в глаза, с замиранием сердца ища в них ответа на свои мольбы, но, кроме мрачной думы, ничего не могла прочесть на его лице. – Что же ты намерен делать? На что мне надеяться? Чего ждать? Знаешь ли, какие страшные мысли начинают осаждать меня? Мне иногда кажется, что ты разлюбил меня, что я тебе в тягость… что ты раскаиваешься в жертвах, которые принес для меня, – продолжала она с возрастающим исступлением. – Мне кажется, что тебя мучит преступление, на которое ты решился для меня…

При этих словах глаза Аратова сверкнули таким странным блеском, что голос Розальской оборвался на полуслове. Он хотел что-то сказать, но его губы только беззвучно зашевелились, ни единого звука с них не сорвалось. И он был так ужасен в своем бессилии выразить смертельную муку, наполнившую его душу, что Юльяния закрыла лицо руками, чтобы не видеть его лица.

– Я без тебя жить не могу, – вымолвил он наконец с усилием, – и докажу тебе это, – прибавил он, помолчав и поднимаясь с места.

Молча последовала Розальская его примеру и впервые, с тех пор как они стали видеться наедине, не просила продолжить свидание. Безропотно приняв его прощальный поцелуй, она вернулась одна в комнату, проводив его до входной двери, а через несколько минут, когда он скрылся из вида в темной аллее, ведущей к дворцу, пустилась в обратный путь со своей верной Цецилией.

У графини Потоцкой были гости, и от слуг, попадавшихся навстречу, когда она проходила в свои комнаты, Юльяния узнала, что о ней не спрашивали и что отсутствие ее не было замечено, а от ближайших резиденток, выходивших из гостиной, где пани Анна беседовала с гостями, она услышала, что там только и речи, что о завтрашнем празднике в Лазенках.

Последнее слово оживило жгучую боль сердца Юльянии, и она поспешила запереться в своей спальне, чтобы не разрыдаться при свидетелях.

Зачем ходила она к Аратову? Давно уже не слышит она от него слова утешения и после каждого свидания возвращается домой в удрученном настроении. И все-таки ее тянет к нему, и вдали от него она только о том и думает, чтобы опять увидеться с ним. Опасность и неизвестность только усиливают ее любовь, и это чувство становится все требовательнее. Уверенность в любви Аратова уже больше не удовлетворяет ее; она жаждет не одних только его ласк; ей нужно знать его мысли, надежды и опасения. Почему он так изменился в последнее время? Что его мучит? О чем он даже в ее присутствии задумывается так глубоко, что забывает все на свете, не видит и не слышит ее, точно ее тут нет? В эти минуты она не может не сознавать, что она ему в тягость и ничем не может облегчить его страдания. И тогда она не может не вспоминать о страшной тайне, под впечатлением которой она приехала из деревни в Варшаву. Правда, это впечатление быстро рассеялось при первом свидании с Аратовым. Но недолго была она счастлива, недолго с восторгом мечтала о будущем; не успела она еще привыкнуть к своему новому положению невесты любимого человека, как сомнения стали омрачать ее душу, словно зловещие тучи, предвещающие грозу и бурю, – ясное небо.

Разумеется, подал повод к сомнениям и злым предчувствиям сам Аратов. Он сделался молчалив и мрачен, рассеян, придирчив, несправедлив и жесток, но долго еще пересиливал себя и порывами страстной нежности заставлял ее забывать причиненные ей страдания, Однако в последнее время она даже и таких кратких минут счастья с ним не имела, и ему с каждым разом становится все труднее сдерживать досаду и раздражение в ее присутствии. Даже слова любви принимали в его устах такой странный, загадочный смысл, что ей жутко было вспомнить их. Что хотел он сказать ей сегодня словами: «Я не могу без тебя жить и докажу тебе это»? Неужели он решился на новое преступление?

Между тем игра была в полном разгаре, когда Аратов вошел в зал, где шла обычная забава, часто стоившая целого состояния предававшимся ей игрокам. На столе кучи золота сверкали в огнях зажженных свечей, и на всех лицах выражалось напряженное ожидание: страх потерять выигранное и надежда вернуть проигранное. Один только король естественно и добродушно улыбался более и менее шумным проявлениям разгоряченных страстей и по временам, позевывая, оглядывался на дверь, точно кого-то поджидая.

– Ни минуты не может прожить без москаля! – заметил своему соседу вполголоса Браницкий.

– Да, этот черт будет поопаснее десяти женщин из самых заядлых интриганок.

– Хороши и мы! – Жалуемся на этого проходимца, как девчонки на злую гувернантку, и до сих пор никто ему физиономии не попортил.

– Все в свое время, все в свое время. Я слышал, что…

– Тсс! Идет!

В дверях появилась изящная фигура Дмитрия Степановича, и скучающее лицо короля оживилось. Повернувшись к вошедшему, он приветствовал его веселым возгласом:

– Аратов! Наконец-то! Долго же вы писали письмо вашей прабабке! Я уже собирался послать посмотреть, что вы делаете, и напомнить вам, что мы вас ждем.

– Жаль, что ваше величество не прибегли к этому способу, чтобы узнать тайну господина Аратова, – заметил Сапега.

– Пари держу, что тут женщина! – воскликнул Браницкий.

– Вы не ошиблись, граф: меня задержала женщина, – спокойно заявил Аратов, опускаясь на место возле короля. – Имени ее я не скажу, – произнес он, вызывающе глянув на Браницкого, причем его лицо было бледнее обыкновенного и выражало утомление, а глаза сверкали лихорадочным блеском.

– Никто вас об этом и не спрашивает, – задорно возразил за своего приятеля Сапега.

– Да если бы вы и спросили, то я не сказал бы вам, – и, повернувшись к королю, Аратов внезапно изменившимся тоном почтительно попросил позволения поставить карту.

Обрадованный диверсией король поспешил придвинуть к нему карты, и игра продолжалась молча, прерываемая только возгласами, относящимися к ней.

Аратов выиграл. Но его угрюмость от этого не рассеивалась; он ни на кого не поднимал взора, и по временам странная улыбка кривила его губы. Всем было не по себе, и ожидание неприятности мало-помалу начинало овладевать умами.

Чтобы нарушить натянутые отношения, король велел подать вина и, подняв кубок, предложил выпить за царицу завтрашнего праздника.

Кубки были дружно опорожнены, и языки развязались. Полились шутки и веселые рассказы, вертевшиеся, впрочем, на одном и том же предмете: на таинственной красавице, которая должна была вступить в свет под эгидой княгини Изабеллы. Молчал один Аратов. Вдруг он поднялся и, подняв кубок, торжественно провозгласил:

– Предлагаю выпить за здоровье ее мужа!

– Какого мужа? – спросил один из присутствующих.

– Откуда вы знаете, что у нее есть муж? – подхватил другой.

– За здоровье ее мужа! – громче прежнего повторил Аратов и, налив себе еще вина, снова осушил кубок одним залпом до дна, а затем обратился к королю: – Я пью за то, чтобы этот муж не испортил нашего завтрашнего праздника своим появлением! Разве вашему величеству не угодно присоединиться к моему тосту?

– Я всегда готов составить вам компанию, Аратов, но не тогда, когда вы выдумываете нелепости, – ответил король, с любопытством глядя на своего любимца. – Согласитесь, что вы совершенно некстати вызываете этот призрак из таинственной тьмы, в которой он, к величайшему нашему удовольствию, скрывается и, надо надеяться, вечно будет скрываться.

– Вечного на земле ничего нет, ваше величество! Давно ли он был здесь, в вашем парке? Почему ему опять не явиться? Вы, государь, забыли о нем. И это понятно: вы не искали его по всему городу и по окрестностям, как я, не досадовали, что не можете напасть на его след и встретить его с оружием в руках. Но уверяю вас, что на моем месте вы не забыли бы его и ждали бы его появления каждую минуту. Впрочем, – продолжал он, наливая себе вина, – очень может быть, что особенно опасаться его появления нечего; он, может быть, – покладистый муж, его можно будет подкупить деньгами, почестями или напугать тюрьмой, пыткой, казнью… Мужья бывают разные, – небрежно прибавил Аратов, протягивая пустой кубок стоявшему за его стулом дворскому юноше, и тот поспешил наполнить его вином.

Никогда еще Аратов не пил так много, и ни разу не видели его в таком возбужденном настроении. Вино действовало на него не так, как на других: говорил он резко и внятно, взгляд не затуманивался, а прояснялся под влиянием воскресающих в памяти впечатлений. Все меньше и меньше обращал он внимания на окружающих и наконец погрузился в глубокую думу.

А между тем затронутая им тема об обманутых мужьях возбудила споры и рассказы. Каждому из присутствующих навертывались на память и просились на язык смешные, печальные и страшные эпизоды из скандальной хроники Польши.

– Есть такие мужья, которые сами привозили своих жен к любовникам.

– Еще бы! За примерами ходить недалеко.

– Господа! господа! Помните, что nomina sunt odiosa! [16]16
  Имена ненавистны.


[Закрыть]
– прервал король увлекшегося рассказчика.

Посыпались наперерыв анекдоты в этом направлении.

– Но не все мужья – философы; есть и такие, которые убивают на месте преступления и неверную жену, и ее друга, – заметил один из гостей.

– И это называется действовать по-польски! – воскликнул другой.

– Так поступали деды. Они ценили честь не по-нашему, – заметил третий.

– Да и женщины были тогда другие, и с ними было несравненно легче справляться, чем теперь. Жили дома, скромно, в чужие края не ездили, денег у всех было много…

– А монастыри поддерживали родительскую и мужнину власть.

– Засади-ка теперь которую-нибудь из наших пани или панн в монастырь… например, княгиню Изабеллу или Любомирскую…

Это предложение так рассмешило всех, что несколько минут, кроме громкого раскатистого хохота да звона кубков, ничего не было слышно в зале. Все перепились и, не слушая друг друга, прерывали смех, чтобы болтать, что взбредет в отуманенную голову. По знаку дворцового маршала, не перестававшего заглядывать в дверь, вся прислуга покинула комнату, за исключением ближайшего к королю камердинера-француза, сидевшего за высоким буфетом, чтобы быть готовым явиться на первый зов господина.

О Дмитрии Степановиче все забыли, кроме короля; последний с любопытством следил за своим другом в ожидании какой-нибудь забавной выходки, на которые москаль был большой искусник. Но, казалось, на этот раз Аратов не был расположен к остроумию; его бледное лицо было сурово, черты вытянуты и неподвижны, как у мертвеца, и одни только глаза жили сосредоточенной, глубокой внутренней жизнью. Облокотившись на стол среди кубков, бутылок, карт и высоких бронзовых канделябров, упершись подбородком на ладони, он глядел перед собою пристальным взглядом, ничего не видя и, по-видимому, совершенно потеряв сознание времени и пространства.

«Напился до столбняка, точно мертвый!» – подумал король.

И вдруг «мертвец» ожил при слове «монастырь», произнесенном заплетающимся языком пьяного соседа, и, вздрогнув, произнес с обычной саркастической усмешкой, как бы про себя:

– Убить… запереть в монастырь… только и знают! Как все это старо и пошло!

– Вы знаете средство оригинальнее и умнее? – спросил король, обрадованный пробуждению любимого собеседника.

– Разумеется! Похоронить обоих – вот и все, очень просто, – ответил Аратов, обводя окружающих вызывающим взглядом.

Однако все были так пьяны, что для них не стоило тратить слов, и, презрительно усмехнувшись, он повернулся к королю как к единственному достойному поддержать с ним беседу.

– Но, чтобы похоронить, надо сначала убить, – заметил тот.

– Можно похоронить и живых людей, – заявил Аратов.

– Как же это? Я вас не понимаю.

– А вашему величеству интересно было бы знать это? Извольте! Я, пожалуй, удовлетворю любопытство вашего величества. До сегодняшнего дня мне казалось невозможным выдать мою тайну кому бы то ни было, но вышло иначе. Почему – не спрашивайте лучше, я сам этого не знаю. Мы многого не знаем, ваше величество, а меньше всего – самих себя. Какую я, однако, сказал пошлость! Нет философа из древних и новых, который так или иначе не высказал бы этой мысли, а мне кажется, что открыл эту избитую истину я! Очень глупо! – Аратов задумался и машинальным движением протянул руку к стоявшему перед ним кубку. Но тот был пуст, и, прикоснувшись к нему губами, он поставил его на место. Затем, встретившись глазами с глазами короля, он снова заговорил: – Вы ждете продолжения моего рассказа, государь! Хорошо, я вам все скажу. Слушайте же. Не бойтесь, они все пьяны и ничего не поймут. К тому же у каждого из них своя тайна и пострашнее моей, – продолжал он, подметив тревожный взгляд, брошенный королем на остальную компанию.

В ней действительно никто не был в состоянии понимать то, что происходило кругом; одни уже свалились под стол и храпели, другие, бессмысленно уставившись друг на Друга посоловевшими глазами, силились что-то выразить невнятным мычанием.

– Да, есть тайны ужаснее моей, – продолжал между тем Аратов. – То, что я сделал, даже и преступлением нельзя назвать, и мне кажется, что когда меня будут судить, мои судьи буду в затруднении.

– Вы думаете, что вас будут судить? Но вы, разумеется, шутите? – прервал его изменившимся от ужаса голосом король. – Перестаньте так неприлично шутить, мне это не нравится.

– Я не шучу, ваше величество. Выбора у меня не было, мне надо было убить их обоих или… или сделать то, что я сделал… А что я имел право убить их, с этим даже и моя прабабка согласна. Вы Серафимы Даниловны не знаете, ваше величество, и это жаль. Не для нее, а для вас жаль. Ее ваше присутствие не смутило бы, ее и настоящий король не заставил бы сказать то, чего она не думает, а вас она за настоящего короля не считает! Хотите знать, как она вас называет? Ну хорошо, я вам этого не скажу; я ведь хоть и пьян, но понимаю, что правду королям говорить нельзя. Оставим это! Я хотел только сказать, что моей прабабке девяносто девять лет и что одной только ей я не лгу. Ей я все сказал, и она назвала мой поступок кощунством. Пусть так, кощунство так кощунство, мне все равно! Я могу уехать за границу… во Франции у меня есть друзья. Вы их знаете так же хорошо, как и я, ваше величество, – продолжал он с возрастающим оживлением. – Как вы думаете, назовут ли меня преступником мсье Вольтер или Даламбер? Да и в самом деле, что такое кощунство? Оскорбление того, что существует только в воображении! Разве можно карать за это! Но Россия – страна еще дикая, некультурная, и большинство думает, как Серафима Даниловна Аратова. Однако я вам еще не сказал, в чем суть…

– Молчите, молчите! Я не могу… не хочу знать! – шепнул король, хватая его за руку. – В вас говорит дьявол!

– Он во всех нас сидит, ваше величество. Борются с ним разно: кто – молитвой, кто – постом, кто – вином. Последнее – самое действенное, я вам это по опыту говорю, – продолжал Аратов, наливая в кубок вина и подавая его своему слушателю, и тот, дрожа от страха под его пристальным взглядом, залпом выпил.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю